автордың кітабын онлайн тегін оқу А.С. Пушкин. 100 и 1 цитата
Информация о книге
УДК 82-84
ББК 84(2Рос=Рус)
П91
Составитель Ильичев С.И.
Предлагаем вашему вниманию новую книгу из серии «100 и 1 цитата». Писатель Сергей Ильичев познакомит вас с цитатами из сочинений и дневников Александра Сергеевича Пушкина, являющихся поэтической энциклопедией целой эпохи, а также народа, который создавал Россию, и чьи узнаваемые нами образы вылеплены поэтом с удивительной теплотой, любовью и исторической точностью. Предложенное вам повествование выстроено по мере взросления и становления поэта, с целью зримо и более выпукло показать мудрость гения русской поэзии.
УДК 82-84
ББК 84(2Рос=Рус)
© Ильичев С. И., составление, 2017
© ООО «Проспект», 2017
Вместо предисловия
Сказать что-либо новое о Пушкине практически невозможно. Это уже давно сделали великие люди всего мира, и отечественные литературоведы, и те, кого называют учеными-пушкинистами. Поэтому мы остановимся лишь на цитатах из его богатого наследия, вобравших в себя то, что было освящено непосредственно гением Пушкина. То есть мы еще раз напомним вам о том, что доверительно и с любовью великий поэт изложил на бумаге для тех, кого ценил и любил, — лишь с нашими комментариями.
С этой целью я перечитал не только то, что написал сам поэт, но и, по мере сил и возможностей, то, что было написано о нем. И что в итоге? Грустная картина, скажу я вам. Лишенный радостей детства и теплоты родительской любви, прошедший испытания одиночеством, бывший в опале у императора, предаваемый теми, кому доверительно раскрывал свою душу, а вдобавок — полное отсутствие взаимной любви со стороны всех тех, кому он вверял свое израненное и любящее сердце. Теперь добавьте к этому железные путы царской цензуры… И как после всего этого прикажете творить, да и жить?
Но таков, как я понимаю, удел каждого гения. Полное одиночество, а духовное наследие, привнесенное тобою в мир, всегда оценивается лишь грядущими поколениями. Для своего же времени, за редким исключением самых близких людей, Пушкин оставался лишь ловеласом, дуэлянтом, картежником, автором романтических стишков и язвительных эпиграмм, но никак не глубоким философом, серьезным писателем и зрелым критиком. Как тут не вспомнить слова Спасителя о том, что нет пророка в своем Отечестве!
Можно смело сказать, что перед нами судьба еще одного гадкого утенка, родившегося на скотном дворе Великой Империи и не принятого ею. И даже после того, как сей гадкий утенок превратился в прекрасного черного лебедя, а затем на крыльях своей божественной поэзии воспарил в небо, то тут же, более для утешения всех тех, кто сам никогда не сумеет подняться в небо, он был хладнокровно подстрелен ими насмерть. Но эта смерть стала и его бессмертием, а проза и поэзия — нетленным памятником русскому Слову, к которому и по сию пору не зарастает народная тропа!
Сергей Ильичев
1799–1817 гг.
— Скажи за что «Похититель»
Освистан партером?
— Увы, за то, что бедняга сочинитель
Похитил его у Мольера.
Согласен, что называть данную наивную эпиграмму Пушкина афористичной неловко. За той лишь разницей, что это строки восьмилетнего Александра Пушкина. Юный автор сам и на французском языке не только написал комедию под названием «Похититель», но и сыграл в ней все роли перед единственным зрителем, которым была его старшая сестра. Ольге сия мистерия не понравилась, и она слегка пожурила брата. Вот тогда-то в ответ и прозвучала эта эпиграмма, тут же сочиненная автором на самого себя, которая сохранилась в дневнике его сестры.
Самое же первое стихотворение Пушкина, написанное им чуть ранее, было решительно предано огню по той лишь причине, что гувернер-француз с усмешкой фыркнул, даже не дослушав стихотворения юного поэта до конца.
С толпой бесстыдных слуг
Навеки распростился…
Ох уж эти вытребованные из Европы гувернеры! Сколько талантливых жизней они покалечили, сколько юных и чистых душ растлили! Зачастую малообразованные, любители вина и женщин, они вовлекали в сей порок и своих воспитанников. А всему виной тогдашняя мода на гувернеров и еще образ жизни нашего дворянства, которому, видите ли, некогда было заниматься воспитанием собственных детей.
Несчастный! Будешь грустной думой
Томиться меж других детей!
И до конца с душой угрюмой
Взирать на ласки матерей…
Не секрет, что для целого поколения тех, кто впоследствии станет гордостью России (С. Аксаков, Л. Толстой, М. Лермонтов), их детство было изрядно выхолощено родительской хладностью и даже тяжелыми семейными трагедиями.
Пушкин в своих стихах позже ни единым словом не обмолвился о своих родителях. Знать, тому были причины. Юрий Михайлович Лотман в своей книге о писателе с грустью скажет, что Пушкин был человеком без детства. И с его словами вполне можно согласиться. Единственное, что Александр вынес из своего беспорядочного воспитания, — прекрасное знание французского языка. Мы еще к этому вернемся, а пока…
Ты, детскую качая колыбель,
Мой юный слух напевами пленила
И меж пелен оставила свирель,
Которую сама заворожила…
Напомним, что Пушкин родился 26 мая 1799 г. в Москве, где и провел все свое детство. Но, слава богу, на летнее время его отвозили к бабушке, Марии Алексеевне Ганнибал, в подмосковное село Захарово, что близ Звенигорода, которая пришла в ужас, узнав, что ребенок в возрасте пяти лет практически не говорит на родном языке. Мария Алексеевна же, вспоминая по вечерам истории из семейных преданий, рассказывала их хоть и шаловливому, но любимому внуку, а уже сам будущий поэт эти истории запомнит и также будет дорожить ими.
Вторым человеком, который сумел отогреть сердце, по сути, брошенного всеми ребенка, была простая крестьянка Арина Родионовна Яковлева, о которой поэт позже напишет такие строки: «Подруга дней моих суровых, голубка дряхлая моя». Именно ее сказки очаровали мальчика своей таинственной непредсказуемостью, простотой и неожиданным разрешением. Слушая ее по вечерам, он или заливался радостным смехом, или с волнением сопереживал героям ее былин и старинных преданий.
Днем же юного отрока, мысли которого уже были заняты осмыслением судеб Горация и Лафонтена, можно было видеть с лопатой в саду, где он старательно окучивал плодовые деревья или кусты крыжовника. Спросите, с чего бы это уму столь юного создания сопереживать Горацию?
Укрывшись в кабинет,
Один я не скучаю
И часто целый свет
С восторгом забываю.
Друзья мне — мертвецы,
Парнасские жрецы;
Над полкою простою
Под тонкою тафтою
Со мной они живут.
Певцы красноречивы,
Прозаики шутливы
В порядке стали тут…
…На полке за Вольтером
Вергилий, Тасс с Гомером
Все вместе предстоят…
Дело в том, что в зимнее время года именно чтение в доме родителей было единственной радостью для забытого всеми, но очень восприимчивого отрока. Он погружался в книги с головой. И если чтение пленяло его воображение условными образами и картинками, то сон…
Томленье сна на очи упадало.
Тогда толпой с лазурной высоты
На ложе роз крылатые мечты,
Волшебники, волшебницы слетали…
Сон — еще один непритязательный и ничего не просящий взамен друг, который давал Александру возможность не просто забыться и уснуть, а каждый раз подниматься в небо и самому участвовать в живых и объемных картинах тонкого сна.
Часто сон начинался с того, что юный отрок поднимался в небо по ступеням. Я не оговорился: не воспарял, а именно поднимался. Причем самой лестницы как таковой не было. Просто он поднимал ногу и опускал ее до тех пор, пока не чувствовал невидимой, но твердой опоры. После чего рядом ставил вторую ногу и лишь затем вновь поднимал ногу в поисках уже следующей опоры. Мальчик каждый раз поднимался по воздуху, как по лестнице, радуясь тому, что воздух его держит, что он может видеть оставленные им на земле дом, речку и лес…
Иногда мимо него в запредельную высоту золотисто-голубого неба медленно воспаряли люди. Они были самых разных возрастов и разных народов. Это могли быть младенцы в кружевных распашонках и такие же подростки, как и он сам, но опрятно одетые любящими родителями, студенты и девицы в пышных нарядах, купцы или мастеровые, иногда попы или даже негры, а то и усатые солдаты в своих тщательно штопанных мундирах или увешанные орденами старики-генералы. И ведь, что любопытно, никто из них не был испуган, наоборот, на всех лицах был восторг от этого ошеломляющего полета. Почти все учтиво здоровались с ним, словно были давно знакомы, а кому-то он уже озорно кивал сам. Они все уплывали вверх в сопровождении своих ангелов-хранителей. И вскоре становились невидимыми, достигнув той точки, из которой струился неземной свет.
И еще: чем выше отрок восходил на небо, тем более упоительным и завораживающим был звук мелодии, которая наполняла сердце юного Пушкина от радости скорой встречи с чем-то удивительным и запредельным, и тогда он уже сам начинал торопиться преодолеть очередную ступень... Все было, как в волшебных сказках, доверительно поведанных ему любимой няней… И еще: в этих снах будущий поэт был воистину свободен и несказанно счастлив, а потому Пушкин очень дорожил и книгами, и каждым сном — своими бесценными сокровищами — как самыми близкими и верными друзьями, и никого к ним не допускал. А потому, вы уж меня извините, но и я вам не расскажу, что происходило в тех снах дальше.
Отрядом книг уставил полку,
Читал, читал, а все без толку:
Там скука, там обман иль бред;
В том совести, в том смысла нет…
Чуть не забыл, что обещал вам вернуться к знанию Александром французского языка. Как говорится, с паршивой овцы хоть шерсти клок… Когда Пушкину исполнилось десять лет, превосходное знание французского языка дало Александру безграничную возможность не только читать, но и уже сметь иметь собственное суждение о прочитанных им книгах из библиотеки отца — Сергея Львовича Пушкина (отставного майора и чиновника Московского комиссариата), человека образованного, но, к сожалению, болезненно скупого и, как показало время, крайне недомовитого. Более того, родной отец даже старался лишний раз не видеть сына, в котором зримо для окружающих, но неожиданно для него проявились гены африканских предков рода Пушкиных.
Венец желаниям! Итак, я вижу вас,
О други смелых муз…
По праздникам его дом становился местом встречи московских литераторов. Дядя Пушкина — Василий Львович Пушкин — был известным поэтом, и Александр невольно становился свидетелем горячих споров между теми, кто считался тогда, пожалуй, одними из самых образованных людей своего времени. Это был историк Николай Карамзин, а также талантливые представители литературной богемы — Василий Жуковский и Константин Батюшков.
В его «Истории» изящность, простота
Доказывает нам, без всякого пристрастья,
Необходимость самовластья
И прелести кнута.
Карамзин, автор гениального труда об истории государства Российского, эпиграмму на которого мы здесь поместили, буквально очаровал будущего поэта. Как только юный Александр узнавал, что Николай Михайлович пришел в гости, то он мгновенно оказывался рядом с ним. Мальчик усаживался напротив и внимал каждому слову человека, которого не только боготворил за его обширнейшие и почти энциклопедические знания, но и по какой-то причине, возможно интуитивно, считал отличным от всех иных гостей.
И все то, что говорилось и звучало на этом домашнем островке поэтической жизни, все то, что там обсуждалось или было просто прочитано, непременно оставалось в памяти подростка. Эти беседы, а также постоянно звучащие в доме стихи, если учесть, что у мальчика была феноменальная память, исподволь сделали свое дело — Пушкин влюбился в поэзию слов.
А легкость, с которой родилась эта и последующие эпиграммы, а затем непрерывным потоком рождались стихи, может свидетельствовать о том, что все прочитанное в детстве действительно слагалось в его памяти и в нужный момент мгновенно трансформировалось, наполняя новым смыслом и содержанием все то, что хотел изложить на бумаге будущий поэт.
Когда встал вопрос о систематическом школьном образовании Пушкина, то было принято решение об отправке его в модный тогда иезуитский колледж. Но Божественное провидение все расставило по своим местам. В начале 1811 г. был издан указ сената об открытии лицея — учебного заведения нового типа. И Пушкина устраивают в только что открытый Царскосельский лицей. Император Александр I давно уже задумал иметь привилегированное учебное заведение для подготовки в нем образованных и преданных слуг государства. С этой целью лицей даже разместили в Царском Селе. Будущему учебному заведению Александр I придавал столь важное значение, что собирался вначале поместить туда и великих князей (Николая и Михаила).
Надо заметить, что программа обучения в лицее была строго продуманная и насыщенная: кроме общеобразовательных предметов, в нее входили философские и общественно-юридические науки. Число воспитанников было ограничено, а главное — в лицее отсутствовали унизительные наказания. К тому же каждый лицеист имел там свою отдельную комнатку, где он пользовался полной свободой.
Однако все изменилось после одного курьезного случая, который со временем и от греха подальше стал именоваться как лицейский анекдот. А произошло тогда вот что. На одной из встреч с учащимися набранного курса Александр I задал им, как ему казалось, обычный вопрос: «Кто здесь первый?» А в ответ услышал фразу:
«Здесь нет, Ваше Императорское Величество,
первых; все вторые…»
Эти слова, как вы догадываетесь, принадлежали Пушкину. Император поинтересовался, как зовут дерзкого лицеиста, и запомнил, а вскоре решил, что не стоит ему отдавать в лицей своих детей, уже понимая, каким вольнолюбивым мыслям они там могут научиться. Эта гениальная вольность впоследствии очень дорого обойдется будущему поэту.
* * *
Вместе с другими лицеистами Пушкин очень остро переживал трагические события Отечественной войны 1812 г.
Вы помните: текла за ратью рать,
Со старшими мы братьями прощались
И в сень наук с досадой возвращались,
Завидуя тому, кто умирать
Шел мимо нас…
К тому времени ближайшими друзьями Александра становятся трое лицеистов — «братья родные по музам, по свободам». Это Антон Дельвиг, Вильгельм Кюхельбекер и Иван Пущин. После нашей победы над французами они вместе преклонялись перед теми, кто вернулся живым, их раны вызывали у юных лицеистов не сожаления, а искреннюю зависть. Отдавая дань памяти тем, кто геройски погиб на полях сражений, они и себя уже хотели видеть активными участниками истории России. И каждому из них теперь предстояло понять свою личную роль в будущей истории страны.
Друзья мои, прекрасен наш союз!
Он как душа неразделим и вечен —
Неколебим, свободен и беспечен
Срастался он под сенью дружных муз.
Куда бы нас ни бросила судьбина,
И счастие бы куда ни повело,
Всё те же мы: нам целый мир чужбина;
Отечество нам Царское Село…
Эта четверка друзей заметно отличалась своим благородством, воспитанностью, добродушием и скромностью, а также тонким честолюбием и не по годам зрелой рассудительностью. Им также было присуще удивительное единодушие. И конечно же, неуемная любовь к поэзии. Они и в лицее друг с другом общались чаще стихами или обменивались на ходу эпиграммами, некоторые из котор
...
