Red Violet. Магия Азии

Чжан Юнь

ШЕСТЬ ИМЕН КОТА-ДЕМОНА

Москва
«Манн, Иванов и Фербер»
2023

Информация
от издательства

Original title:

 

На русском языке публикуется впервые

 

Чжан Юнь

Шесть имен кота-демона / Чжан Юнь ; пер. с кит. К. Исаевой. — Москва : Манн, Иванов и Фербер, 2023. — (Red Violet. Магия Азии).

ISBN 978-5-00214-203-3

Императрица У Цзэтянь по-настоящему ненавидит две вещи: кошек и город Чанъань, в котором она провела свою молодость.

Вскоре после ее вынужденного возвращения в Чанъань на стене императорской спальни появляются пугающие письмена. Ребенка из резиденции принцессы находят с раско­лотым черепом. Сокровищница разграблена, а стая поющих и танцующих котов, которые сопровождали повозку, полную серебра, испаряется в воздухе.

Все эти события происходят за одну ночь и могут значить только одно — кот-демон вернулся, чтобы отомстить!

 

Все права защищены. Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения владельцев авторских прав.

 

Оглавление

 

«Сюй Ани, служанка семьи То, часто призывала кота-демона после того, как вернулась из родительского дома супруги Догу То. Каждый день и каждую ночь она приносила в жертву детенышей зверей, например крыс. Всякий раз, когда кот-демон убивал кого-либо, имущество погибшего чудесным образом оказывалось в доме семьи, которая его призвала. Догу То любил насладиться чудесным вином. Но однажды его супруга заметила, что у них не так много денег, чтобы покупать молодое вино. Тогда Догу То приказал служанке Сюй Ани: “Призови кота-демона, чтобы я искупался в деньгах!” И Сюй Ани впервые произнесла заклинание».

[Тан] Вэй Чжэн и другие. Книга Суй. Раздел «Жизнеописание Догу То»

 

«В период расцвета династии Суй магия призыва кота-демона переживала свой подъем. Во многих дворах собирали старых кошек, чтобы принести их в жертву. В то время слухи распространялись стремительно, и череда ложных обвинений привела к тому, что тысячи семей были истреблены в столице и округах».

[Тан] Чжан Чжо. Истории императорского двора и городов

 

«Тот, кто призывает кота-демона или обучает магии призыва, будет повешен. Члены его семьи, знающие об этом грехе и хранящие молчание, будут сосланы за три тысячи ли».

[Тан] Чжансунь Уцзи. Уголовные установления династии Тан с разъяснениями

Предисловие

Бум! Далеко-далеко отозвался эхом восьмисотый удар барабана уличного стражника.

— Комендантский час! Не выходить! Закрываем все ворота! — прокричал кто-то, надрывая горло. Его возгласу вторил скрип, смутно отозвавшийся в темноте.

Дождь, шелестя, омывал западную часть города. Ноябрь уже вступил в свои права — и трескучий мороз опустился на землю. Луна скрывалась в огромных клубящихся угольных тучах. На землю, словно по невидимым стенам, стекал седой туман, и безмолвный Чанъань утопал в сребристой дымке. Тридцать восемь улиц, испещренных вдоль и поперек кварталами, коих всего насчитывалось сто восемь, погрузились в густую серую пелену. И в этот миг одновременно щелкнули замки всех ворот сразу.

— Если задуматься, то, что произошло, в высшей степени странно…

Эти слова сорвались с губ худого и сгорбленного человека, подбородок которого украшала жесткая короткая бородка. Горб его чем-то напоминал верблюжий, именно поэтому его так и прозвали — Верблюд. Он был облачен в коричневый халат с круглым вырезом и плотно прилегающими к худощавому телу рукавами. На спине его висела алого цвета театральная маска, изображавшая окровавленного ракшаса — демона, пожирающего людей. За черный пояс была заткнута длинная флейта с семью духовыми отверстиями. Не совсем было понятно, из чего же был изготовлен гладкий, изящный инструмент, — возможно, флейта была выточена из кости.

Напротив Верблюда сидели семь или восемь человек, чьи лица было совершенно невозможно различить в тусклом свете лампы. Несмотря на то что уже объявили начало комендантского часа, когда запрещено передвигаться по улицам, спрятавшимся под покровом ночи, здесь, в небольшом трактире, скрывшемся в одном из кварталов, люди могли не бояться того, что их схватят и изобьют до полусмерти вояки, патрулирующие улицы. Подобные разговоры, что каждый раз случались под покровом ночи, были прекрасным способом хоть немного развеяться после тяжелого дня, проведенного в трудах и заботах. Мужчина, скорее всего, был вусмерть пьян: глаза его подернулись дымкой, а лицо стало белее снега. Кажется, он испугался не на шутку.

— Ты хочешь сказать, что в этом мире, кроме тебя самого, есть и другие… такие же? — прошептал мужчина, опустив взгляд на дрожавшие руки.

— Эй, Верблюд, ты, стало быть, никогда не слышал о двой­никах? — усмехнулся один из слушателей — чужеземец.

Голову его венчал черный тюрбан, а одет он был в халат оранжевого цвета с узкими рукавами, под которым красовалась пара штанов, испещренных красными и белыми полосами. Картину завершали черные сапоги с высоким голенищем. Чужеземец был низкорослым и тучным, а его борода цвета бурой ржавчины устилала грудь и колыхалась, стоило ему зашевелиться. Осклабившись, он бросил ехидный взгляд на человека, известного по прозвищу Верблюд.

— Ваньнянь, мой уважаемый друг, пожалуйста, не шути так, — попросил Верблюд. Затем он замер, отвернулся и вперил взгляд в окно, за стеклом которого вился белесый туман. Помолчав какое-то время, Верблюд произнес:

— Я говорю о… о… точно таком же… себе!

Все вокруг удивленно вскрикнули.

— Чушь, такого не бывает! Увидеть человека, который точь-в-точь похож на тебя… другого себя… это ли не безумие?! — скептически хмыкнул чужеземец.

Верблюд, казалось, предвидел, что ему никто не поверит, и потому не стал сразу отвечать. Он поднял свою чарку с вином, осушил ее, тяжело опустил на стол и, повесив голову, ответил:

— Я видел другого себя совсем недавно… своими глазами… на обратном пути в…

В комнате воцарилась мертвая тишина. Те, кто жадно внимал словам Верблюда, скрываясь в полумраке, были поражены до глубины души. Даже чужеземца по имени Ваньнянь, кажется, эта история заинтересовала. Верблюд обнял себя за плечи и задрожал.

— Вы же знаете, что я кукловод. Каждый день я беру в руки деревянный посох и от зари до заката показываю спектакли, чтобы хоть как-то прокормить себя.

Он склонил голову в другую сторону. Проследив за его взглядом, можно было увидеть деревянную тележку, внутри которой на матерчатом разноцветном покрывале лежали бесчисленные марионетки — маленькие, меньше чем в половину руки, и большие, ростом с настоящего человека. У каждой из кукол были цветастые одежды и казавшиеся настоящими лица. Днем, при солнечном свете, марионетки не казались пугающими. Сейчас, под покровом ночи, в тусклых, белесых лучах ламп черные глазурные глаза кукол, хранящих мертвое молчание, блестели и внушали страх.

Так называемый театр марионеток — это вид театрального искусства, в котором актер использует деревянный посох, чтобы управлять движениями полой внутри куклы. С помощью стержня, соединяющего нижнюю часть шеи с посохом, за который держится актер, можно двигать глазами и ртом. Актер зовется кукловодом или же мастером над марионетками. Он выходит на театральную сцену и рассказывает историю, используя два деревянных стержня, благодаря которым управляет куклой, — это действие называется «поднимать марионетку».

Жители Чанъани знают толк в досуге. Наибольшей популярностью пользуются кукольные представления, а спектакли Верблюда известны тем, что в дополнение к обычному пению, декламации, сценическому действу и боевым искусствам включают еще и иллюзионные трюки.

— Сегодня вечером мне повезло с работой — мне заплатили много золотых и серебряных монет. Я давал спектакль одному очень знатному уважаемому человеку, поэтому и закончил так поздно.

Плечи Верблюда поникли. Он продолжил:

— Выйдя из особняка, я увидел, что уже почти наступила ночь и идет дождь, потому поспешил вернуться домой, из последних сил толкая перед собой телегу. На улицах не было ни единой души. Перед глазами стояла стена дождя, плотная настолько, что я едва мог различить дорогу. Сначала до меня доносились человеческие голоса с соседних улиц, но в конце концов даже голоса исчезли, и я слышал лишь собственное дыхание и биение сердца. Я миновал ворота Чжуцюэмэнь и двинулся на юг по одноименной улице. Я шел, шел, и не­ожиданно у меня закружилась голова. Сбившись с пути, я оказался за западными воротами квартала Убэньфан.

Ваньнянь пораженно воскликнул:

— Неужто ты забрел на Демонический рынок?!

Верблюд кивнул.

К­то-то спросил:

— Где он находится?

Ваньнянь окинул взглядом проявившего любопытство мужчину и остро заметил:

— Полагаю, что вы не местный человек и ничего не знаете о Демоническом рынке. У него нет определенного места. Скорее, это территория за западными воротами квартала Убэньфан. Каждый раз, когда поднимается ветер, горожанам мерещатся доносящиеся оттуда голоса. Осенними и зимними холодными вечерами мне доводилось видеть людей, продающих сухие дрова, и простаки, не знающие ничего о Демоническом рынке, охотно покупали связки. Вернувшись домой, они понимали, что принесли не сухие дрова, а непогребенные кости. Еще я слышал, что некоторые видели двух диких призраков, читающих стихи в лунную ночь. Один из них декламировал: «Мертвая тишина опустилась на улицы, и громом поющие барабаны замолкли. Опустели кварталы города, лишь свет луны нарушает ночную тьму». Второй призрак ему вторил: «Люди живые, что здесь обитают, рабским трудом утомлены. Воины, что стерегут Чанъань, высоки, как длинны корни древа Софоры». Иными словами, ночью Демонический рынок превращается в место, куда никто не отважится пойти.

Закончив рассказ, Ваньнянь нахмурился и искоса посмотрел на Верблюда:

— Ты же шел на юг по кварталу Чжуцюэфан, на кой черт ты забрел на Демонический рынок у западных ворот Убэнь­мэнь?

— И правда, зачем?! Как ты вообще там оказался? Разве южный конец квартала Чжуцюэфан и западные ворота Убэньмэнь не разделяет площадь квартала Синьдаофан?! — поддержал кто-то Ваньняня.

Верблюд лишь покачал головой в ответ:

— Не знаю… Я понял, куда забрел, только когда оказался там.

Толпа зевак покачала головами. Верблюд тяжело вздохнул и продолжил:

— Я хотел убраться оттуда как можно скорее, но шел сильный дождь. Несмотря на то что мои марионетки были накрыты защитной тканью, все они промокли до единой ниточки их костюмов. Я боялся, что от сырости они испортятся, и потому перестал толкать тележку и укрылся от дождя под молельней святилища Хоу-ту1 за западными воротами Убэньмэнь, чтобы переждать непогоду. Уже успела догореть целая курительная свеча, а дождь все не прекращался. Я промерз до костей. Мне казалось, что я вот-вот потеряю всякое терпение, когда из серебристых потоков дождя выехала роскошная, украшенная узорами колесница, которую волочил за собой бык.

Слушатели обменялись недоумевающими взглядами. Верблюд же продолжил свой рассказ:

— На столь великолепной колеснице может передвигаться только кто-то с высоким статусом. Тот, кому тепло даже в самые холодные дни, тот, чьи карманы рвутся от звенящих в них золотых.

Заметив удивленные взгляды людей, Верблюд добавил:

— Меня удивило, что эта повозка возникла словно из воздуха, я не услышал ни звука. И в колеснице той не было никого, кто управлял бы ей… Бык, качаясь на каждом шагу, подошел ко входу в молельню. Он остановился прямо передо мной, и его оцепенелый взгляд пробрал меня до мурашек. Внезапно из колесницы показался человек.

Страх мелькнул в глазах Верблюда, стоило ему это сказать.

— Человек вышел из колесницы, подошел к углу молельни и застыл как вкопанный, не издавая ни звука.

Ваньнянь ойкнул и спросил:

— Один человек?

— Один.

— Мужчина или женщина?

— Мужчина.

— Ты смог рассмотреть его лицо?

Верблюд, почесав голову, ответил:

— Было темно, и дождь лил стеной. Тот человек был в нескольких шагах от меня, и в тени молельни я не смог разглядеть его лица.

В комнате снова воцарилась тишина.

— Сначала я подумал, что человек, как и я, просто прячется от дождя, и потому не придал этому значения. Но потом я задумался… Если у этого человека есть колесница… и он не боится дождя… Почему же он вышел и подошел к молельне? Я не удержался и посмотрел на него еще несколько раз. Странное ощущение не покидало меня.

— Что за странное ощущение? — поинтересовался Вань­нянь.

Верблюд открыл рот, чтобы ответить, и тут же закрыл его. Наконец он нашел слова и продолжил:

— Я не мог разглядеть его лица, но чем больше я смотрел на него, тем более знакомым он казался: и его внешность, и манера поведения… Будто какой-то знакомый, с которым меня связывали далекие от обычных отношения!

Люди, заполонившие комнату, пристально смотрели на Верблюда, ожидая продолжения его истории. В их глазах искрилось любопытство.

— Я ломал голову, вспоминая всех людей, которых знал, но никак не мог вспомнить этого человека. Но он точно был мне знаком, очень знаком! — Голос Верблюда дрогнул. — Наконец я не удержался, поклонился и задал вопрос…

— А дальше?! — спросил Ваньнянь, затаив дыхание.

— Я задал несколько вопросов, но тот человек не ответил ни на один из них. Он даже не пошевелился. Дождь начал стихать. Я толкнул тележку, намереваясь уйти, но стоило мне сделать шаг, как я услышал позади себя голос мужчины. Он сказал: «Я третий сын из семьи Цюй, живущий во втором доме в Южном переулке в квартале Кайминфан».

Верблюд проглотил вязкую слюну, заполнившую его рот, и сказал:

— Мне было так стыдно в тот момент! Неудивительно, что человек показался мне знакомым. Мы же, оказывается, соседи. Живем в одном квартале! Я усмехнулся и, откланявшись, направился на юг, толкая перед собой тележку. Стоило мне пройти десять чжанов2, как странное чувство охватило меня. Ч­то-то мне показалось неправильным. Я не выдержал и пронзительно закричал!

— Почему?! — со всех сторон посыпались на него вопросы.

Верблюд поднял голову, окинул всех диким взглядом и, широко выпучив глаза, ответил:

— Второй дом в Южном переулке в квартале Кайминфан — это мой дом! Я — старший из братьев, я — третий сын из семьи Цюй!

— Невероятно! Этого не может быть! — тут же загалдели все вокруг.

— Как такое возможно? — недоверчиво спросил Ваньнянь.

Верблюд, трясясь от страха, воскликнул:

— Вот почему меня не покидало странное чувство! Фигура мужчины, его манера поведения и даже тон голоса были точно такими же, как у меня! А когда я обернулся, он уже исчез и колесница тоже испарилась! Это уже совсем ни в какие ворота!

Слушатели, внимавшие рассказу Верблюда, были ошеломлены.

— Раз так, то это действительно странно! — пробормотал Ваньнянь, схватившись за бороду.

— Да что тут странного? В городе Чанъань такое не редкость! Я столкнулся с кое-чем в десять тысяч раз более странным! — возразил чей-то голос. В этот момент в трактир вошел старик, который, расплывшись в широкой улыбке, подошел к столику и сел. На вид ему было лет шестьдесят-семьдесят, а одет он был в черный засаленный халат. Один его глаз был поражен слепотой, а другой выглядел мутным, словно налитое в бочку масло. Громадная черная птица, ворон или хохлатая майна, сидела у него на плече, трепеща крыльями.

— Это же наместник квартала! — воскликнул кто-то из гостей, вскочив на ноги.

Так называемый наместник — тот, кто стоит во главе определенного квартала. Несмотря на то что это незначительный мелкий чинуша, простолюдины все равно должны отно­ситься к нему с уважением. Старик, разминая ногу, поморщился.

— Черт, старость не радость. Когда дует сильный ветер, мои ноги деревенеют и годятся лишь для того, чтобы бросить их в костер вместо поленьев.

— Дядюшка Вэй, вы и правда тоже видели что-то странное? — Ваньнянь налил старику чарку вина.

— Конечно, правда! Я прожил в Чанъани всю свою жизнь и видел несчетное множество странных вещей. — Старик повернулся, чтобы посмотреть на Верблюда, и проскрипел: — Нет ничего удивительного в том, что мальчишка наткнулся на подобное в столь поздний час.

— Что вы имеете в виду? — поинтересовался Ваньнянь.

Старик хмыкнул и сделал глоток вина.

— Ты никогда не слышал о времени демонов?

— О времени демонов? Нет, не доводилось.

— Эх, Ваньнянь! Ты же согдиец! Столько лет уже путешествуешь и занимаешься торговлей, многое повидал… А о времени демонов не слышал? — Старик бросил на Ваньняня укоризненный взгляд.

Ваньнянь слегка усмехнулся в ответ:

— Просветите меня, дядюшка Вэй!

Видящий глаз старика затуманился.

— Так называемое время демонов — это когда Небо и Земля, Инь и Ян меняются местами. В моменты, когда они перевернуты, на землю спускаются демоны, несущие бедствия и недуги. Когда полчища нечистой силы вступают в свои права, небо темнеет, а голова кружится так, что человек не может различить добро и зло, творятся странные вещи. В том числе люди часто встречают демонов и призраков, поэтому это время и называется временем демонов. Оно бывает дважды в течение дня. Первый раз — после наступления сумерек, — объяснил старик.

Все слушали его, затаив дыхание.

— Дядюшка Вэй, вы сказали, что видели нечто в десять тысяч раз более странное, чем видел Верблюд?

— Так и есть! Это случилось перед рассветом.

— Нет ничего лучше долгой ночной прогулки, чтобы развеять тоску, да? — усмехнулся Ваньнянь.

Улыбка, что светилась на лице старика, постепенно потухла, а голос его стал ниже:

— Cлучай, о котором я собираюсь рассказать, произошел три дня назад, в ночь на седьмой день первого месяца, в то же время, в тот самый момент, когда и Верблюд столкнулся с чем-то странным.

В трактире воцарилась тишина. Был слышен лишь звук дождя, стучащего по черепице.

— В тот день я отправился на Западный рынок, чтобы купить несколько кляч. По дороге я встретил старых друзей из армии, выпил много вина, задержался на час и не спеша вернулся обратно, свернув перед воротами Дуншаньмэнь, ведущих к храму Цзяньфу на площади Кайхуа, — сказал старик, покачав головой.

Ваньнянь воскликнул:

— Так вот где это случилось!

Место, где Верблюд столкнулся с самим собой, было очень близко к западным воротам квартала Убэньфан, разделенного улицей, на юго-западе которой находится площадь Кайхуа, а на северо-востоке — площадь Убэнь. В Чанъани не найдется человека, который не знал бы об этом мес­те. Раньше это была резиденция императоров династии Тан — до того, как Суй Ян-ди пришел к власти. Нынешний наследник, Ли Сянь, жил в месте, известном как резиденция императора, или старый дом прячущегося дракона. Во второй год правления под девизом Юнчунь, после смерти великого императора Гао-цзуна, здесь был возведен храм Цзяньфу, чтобы почтить память императора. Храм этот занимал земли кварталов Кайхуафан и Аньжэньфан и был одним из самых величественных императорских храмов в Чанъани. Даже в наши дни императрица придает ему большое значение, зачастую посещая храм Цзяньфу, чтобы возжечь благовония и почтить память умерших.

Старик Вэй проигнорировал Ваньняня и продолжил:

— В то время лил дождь и стоял густой туман. На улице было мало людей. Я, ссутулившись и дремля, ехал на старой лошади, как вдруг услышал звук барабанов и музыку.

— Наверное, звуки доносились из буддийского храма? — предположил Ваньнянь. — И в этом нет ничего удивительного, там ведь по вечерам читают сутры.

Старик Вэй лишь отмахнулся:

— Ты думаешь, я не могу отличить буддийские чтения сутр от музыки? Музыка, что я слышал, сопровождает самый известный танец династии Тан. Она может исполняться народом, но вряд ли зазвучит в буддийском храме, поскольку цель ее исполнения — увеселение. Я был удивлен до глубины души. Почему же «Песнь умеющих радоваться» доносится из храма Цзяньфу? Я широко открыл глаз, чтобы присмотреться, взглянул на Восточные ворота, и… Это было нечто… невозможное!

Вытянув вперед шею и выпучив единственный видящий глаз, старик Вэй воскликнул:

— У тех ворот… сидела стая котов!

— Котов?

— Да, котов! — Старик выпрямился на своем стуле. — Они были облачены в фиолетовые одежды для верховой езды, которые обычно носят дети, а на головах их красовались шапки, которые надевали императорские фавориты в династию Тан, а под ними — шиньоны! Коты эти были размером с обычных людей, они весело танцевали, играя длинными рукавами, и волосы их, завязанные в узлы, блестели, словно покрытые лаком. Некоторые из них играли на инструментах и пели. Такого зрелища я раньше не видал!

Сидящие в трактире люди удивленно загалдели.

— Наместник квартала, быть может, твой старый глаз обманывает тебя? Как кот может носить человеческую одежду, петь и танцевать?

Старик Вэй сердито крикнул:

— Не неси ерунды! Может быть, я стар и дряхл, но в прошлом я был великим воином при императоре Тай-цзуне и мог даже понять, что за муха пролетает перед моими глазами, самец или самка. Разве я мог ошибиться и увидеть наяву то, чего не было?

— Если так, то это… странно! — сказал Ваньнянь. — Куда более странно, чем то, что рассказал нам Верблюд!

Старик Вэй оживился, сделал глоток вина и закашлялся. Переведя дух, он продолжил:

— Коты, что стояли впереди, танцевали под аккомпанемент музыкальных инструментов, а те, что позади, — их было, кажется, около дюжины — толкали большую телегу на деревянных колесах.

Старик на мгновение замолчал.

— Что это была за телега?

— Телега была… доверху заполнена серебряными монетами, которые сияли, словно белый снег в лучах солнца, так ярко, что я зажмурился и не мог открыть глаз.

— Ого! — воскликнула толпа хором.

Стая котов, одетых в человеческие одежды, играющих музыку и танцующих, — уже удивительно, но то, что их сопровождала телега, доверху набитая серебром, казалось еще более немыслимым!

— И что потом? — Ваньнянь знал, что старик Вэй не станет лгать, и слушал с большим интересом.

Искорки, светившиеся в глазу старика Вэя, погасли. Он ответил:

— Вино придало мне храбрости. Я подстегнул лошадь и галопом помчался к ним, но не ожидал, что, прежде чем я приближусь, звук барабанов и музыка резко прекратятся.

Слушатели замерли, как изваяния, в ожидании продолжения истории.

Только Верблюд рассмеялся:

— Наместник, неужто ты, узнав, что я столкнулся с демоном или призраком, выдумал эту историю специально, чтобы напугать меня?

Старик Вэй раздраженно вспыхнул:

— Вот же бессовестный сопляк! Разве я когда-нибудь лгал?! Не один я в ту ночь видел это.

— Неужто ты говоришь о внуке канцлера Ди?

Ди Жэньцзе, чиновник старшего ранга, исполнявший обязанности канцлера, был любим всеми, и императрица уважительно называла его Ди Голао, что значило «старейшина государства из рода Ди». Но, к сожалению, он умер два года назад после продолжительной болезни.

— Именно! — торжествующе кивнул старик Вэй. — В ту ночь внук канцлера Ди проезжал мимо по государственным делам и видел это своими глазами. Кроме того, с юга двигалась толпа, одетых как чужеземцы, и они ясно увидели то же, что и мы. Эта новость разлетелась по всей Чанъани, а вы даже не слышали об этом. Вот невежи!

Все замолчали, уставившись друг на друга широко раскрытыми глазами.

— В городе Чанъань людей — как пыли на дорогах. Дворцовые здания и дома простолюдинов тянутся бесконечной лентой. Зажигающиеся в ночи фонари и лампы напоминают мириады звезд, разбросанных по небесному полотну. До чего же величественное зрелище! Днем, когда светит солнце, ты, я и другие люди беззаботно копошимся, снуя туда-сюда по своим делам, но вечером наступает время хождения сотни чудовищ. И это не кажется чем-то необычным! — пробормотал себе под нос старик Вэй.

— В таком случае это действительно более странно, чем то, с чем столкнулся Верблюд, — согласно кивнул Ваньнянь.

Старик Вэй усмехнулся:

— Хоть и кажется, будто сейчас в мире воцарилось шаткое равновесие, на самом деле в нем есть темные, скрытые течения. Инь и Ян перевернуты, Небо и Земля не разделены. Все, что происходит, на самом деле совершенно неудивительно. Я советую вам всем успокоиться. Не следует говорить об этом среди ночи, иначе вы накличете на себя беду, и вас будут ждать неприятности.

С этими словами старик Вэй поднялся с места. Дойдя до двери, он остановился и, казалось, заинтересовался куклами, что лежали на тележке, принадлежавшей Верб­люду.

— Эти куклы… Когда я их сегодня увидел… Не знаю почему, но мне показалось, что брови у них стали более… настоящими, нежели ранее. Совсем как у человека! — сказал старик Вэй.

— Вы явно перебрали вина! — С этими словами Верблюд вытащил горстку серебряных монет, бросил на стол, выскочил на улицу и толкнул телегу.

— Бессовестный наглец! Боишься, что я заберу твоих кукол?

Старик Вэй выплюнул пару проклятий и, громко усмехнувшись, удалился.

Толпа зевак, что сидела вокруг Верблюда, Ваньняня и старика Вэя, разбрелась по сторонам, будто стая диких зверей.

Лишь чужеземец Ваньнянь задумчиво поднес к губам чарку с вином и, осушив ее, покачал головой:

— Ну и чертовщина!

Дождь за окном разыгрался вновь.

На город опускался белый туман. Хаос воцарился между Небом и Землей. Необъятный город Чанъань тонул в густой дымке, и казалось, будто в этом тумане что-то прячется. Никто не мог сказать, что именно.

В конце концов, это время демонов.

I. О котах, что сопровождали повозку с серебром

Есть вещи, правду о которых лучше не знать.

 

Небо нахмурилось, насупилось и всем своим видом сообщало о том, что вот-вот пойдет снег. Двор опустел. Камни, что голубовато-серой рекой протягивались под ногами идущих, были вычищены до блеска. Гигантское дерево софоры высилось посреди двора, и казалось, будто оно кроной подпирало небосвод. Цветы лотоса в пруду под ним уже давно завяли, и в воде плавали лишь несколько жирных карпов. На насыпи у края пруда стояла древняя каменная статуя, покрытая мхом настолько, что лица и не разглядишь. Она напоминала ребенка, на шее которого повязана красная веревка. Жутковато, но по-своему мило.

В Чанъани этот двор не называли богатым, но вот таких аккуратных и любовно вычищенных было не так много. Точнее, крайне мало. На камнях, коими был вымощен дворик, невозможно было найти хоть один опавший сухой лист. Даже ствол софоры блестел от чистоты.

В тишине раздался голос. Говорившим оказался мужчиной лет сорока. Кожа его была светлая-светлая, словно первый снег. Несмотря на то что на улице было морозно, мужчина сидел на веранде под карнизом крыши в одном лишь белом льняном халате, а ноги и вовсе были босыми. Его совершенно не пугало ледяное дыхание зимы.

Из-под черной шапки, которую обыкновенно носили чиновники, сверкали глаза. Уголки губ растянуты в слабой улыбке. Взгляд был прикован к томику, лежащему в руках.

Книг у мужчины было много. Кроме той, что цепко сжимали пальцы, были и другие. Стопки книг громоздились по всей веранде, а между ними красовалась курильница из красной меди, из которой изящными витками поднимался дым.

Человек был подобен цветку белой камелии, распустившему­ся в холодной долине, и каждый, кто бы его увидел, ощутил бы волну счастья, захлестнувшую душу.

— Ой-ой-ой! Я думал о том, что случилось, всю ночь, и чем больше размышлял, тем более странным мне казалось все происходящее. Стоило воротам открыться, я тут же примчался к вам. Ведь всем, кто живет в столице, известно ваше имя, Медный ученый! — Напротив человека в белом сидел высокий улыбающийся мужчина — не кто иной, как Кан Ваньнянь.

В этот момент во двор вбежал крепкий мужчина и, уперев руки в бока, обругал Кан Ваньняня:

— Господин Кан, это вы плюнули на камень у входа? Я встал ни свет ни заря, чтобы все убрать, устал как собака, а вы плюетесь! Никакого уважения!

Мужчине на вид было лет пятьдесят — его отличала крепкая, как у медведя, спина, отчего вид у него был весьма грозный. Одет он был в красивый красный халат и выглядел весьма приметно.

— Ах ты, презренный раб! — Одетый в белое придворный историограф схватил метлу, что была неподалеку, и швырнул ее под ноги слуге.

Здоровяк же поднял метлу и, глубоко вздохнув, сказал:

— Не знаю уж, какой он ученый… Но в двух столицах не сыскать ни одного человека, кто бы не был наслышан о чистоплотности моего господина! Он настолько помешан на чистоте, что не может пропустить ни одной жабы во дворе: окуривает их благовониями, чтобы голова у них закружилась, — так от них проще избавиться. Причем окуривает не обычными благовониями, а амброй наивысшего качества. Если так и будет продолжаться, мы рискуем разориться!

В ответ на его тираду раздался смех.

Внезапно за пределами двора заржали лошади. Не прошло и пары минут, как внутрь ворвался мужчина лет двадцати — краснолицый и белозубый, крепко сложенный, с головы до ног укутанный в красный халат, вооруженный длинным мечом, — весь его вид кричал о серьезности настроя.

— Господин Ди, постойте! Постойте! У вас обувь грязная, сначала отмойте подошву дочиста! — С этими словами здоровяк вцепился в прибывшего гостя.

Молодой человек убрал рукой пот со лба — что-то явно его тревожило. Он задержал дыхание, чтобы немного прийти в себя, после чего проследовал на веранду, вытерев перед этим обувь. Стоило ему сесть, как он тут же повернулся к мужчине в белом и заявил:

— Тут такое стряслось!

Человек в белом спрятался за книгой, чтобы защититься от капелек слюны, летевших с губ молодого человека. Нахмурившись, он сказал:

— Ты что, чеснок ел? Вонь неимоверная!

— Не обращайте внимания! Не это важно! А то, что случилось нечто странное. Очень странное!

— Господин Ди говорит о случае, что произошел у Вос­точных ворот храма Цзяньфу? — поинтересовался Кан Вань­нянь.

— И вы слышали об этом? — опешил молодой человек.

— Конечно! Думаю, слухи о таком странном происшествии уже разошлись по всей Чанъани! — Кан Ваньнянь украдкой бросил взгляд на человека в белом. — Придворный историограф, только такой мудрый человек, как вы, может объяснить столь необычную вещь!

Молодой человек удивленно открыл рот, но молча кивнул.

Сейчас во главе страны стоит династия Тан — в Великий Китай стекаются многие представители разных стран, чтобы почтить императорский двор, а героев и талантов в Китае не сосчитать — их так же много, как карпов, заполонивших реки. И тем не менее, если говорить о мудрых сего государства, то на первом месте заслуженно находится великий Ди Жэньцзе. К несчастью, Ди Жэньцзе уже скончался и пребывает в ином мире, и потому на его место претендует человек, к которому обратился Кан Ваньнянь.

Он получил ранг Цзиньши3 в период правления великого Гао-цзуна. В то время всемирно известный своими литературными трудами канцлер Цянь Вэйдао ознакомился с его экзаменационными работами и, вздохнув, признал, что «они уникальны и не имеют аналогов в мире». Он начал свою карьеру, став военным советником при императорской резиденции, и затем, с блеском сдав экзамены по восьми дисциплинам, добился небывалых высот. В дальнейшем он занял пост сяньвэй4 в городе Чанъань, а затем его повысили до помощника главы приказа придворного этикета. Тогда же он принял участие в четырех экзаменах и все сдал превосходно, оставив конкурентов далеко позади. Даже мастер литературного творчества, чиновник, заведовавший водными путями, сказал, что сочинения его подобны медным деньгам, отлитым из чистого металла, и что все экзаменаторы без сомнений выбрали его. Вот почему в литературных кругах его и прозвали Медным ученым. Шло время. Медного ученого назначили на должность придворного историографа. Слава его была оглушительна. Знавшие его лично гордились тем, что удостаивались шанса пообщаться с этим человеком. Восхищались им не только в Китае — даже послы из Силла и Японии при каждом визите ко двору расспрашивали, нет ли у него новых сочинений, и, как только узнавали, что есть, тут же приобретали их за баснословные деньги или в обмен на драгоценности, а потом, вернувшись на родину, с наслаждением читали — так слава его растекалась по миру.

Более того, от природы безразличный к людям, он никогда не заводил друзей ради выгодных связей и не нашел себе жены, хоть и минуло ему сорок лет. В его дворе жили журавли и поднимался дым от благовоний, а в руках всегда красовались листы писаний и канонов. Особенно он любил древние труды и классические сюжеты, передающиеся из поколения в поколение, собирал народные рассказы. Именно поэтому он сам себя часто называл сыном покоя. Он досконально знал сокровенное учение «Чжоу и» и в совершенстве владел древними техниками предсказания судьбы. Все вокруг трепетали перед его удивительными способностями, и даже уже почивший император однажды сказал: «Человека, подобного Чжан Вэньчэну, можно назвать совершенным!»

Чжан Чжо, или Чжан Вэньчэн, — именно так звали этого человека.

— Неужели вы и правда считаете, что коты могут петь песни и танцевать, да еще растворяться в воздухе, вцепившись в повозку, нагруженную серебром? — понизив голос, поинтересовался молодой человек.

На лице Чжан Чжо не дрогнул ни один мускул — никак не выказал он своего удивления. Вместо этого губы его растянулись в саркастической усмешке — так улыбаться мог только он. Хмыкнув, он спросил:

— Цяньли, ты примчался сюда рано утром только для того, чтобы задать мне столь идиотский вопрос?

Молодой человек, которого звали Цяньли, был внуком великого Ди Жэньцзе. Род Ди пользуется благосклонностью ныне правящей императрицы и является одной из самых знатных семей Китая. Ди Цяньли — выдающийся ученый и мастер боевых искусств, к тому же еще и красивый, словно распустившийся весной цветок. Благодаря этому он стал объектом восхищения всех женщин в городе Чанъань. Известен он под прозвищем Девятый Цветок — потому что прекрасен, словно бутон, и в роду своем девятый по старшинству.

— Эй, обо мне не забывайте! Я еще даже не позавтракал! — воскликнул Кан Ваньнянь, потирая урчащий живот.

Придворный историограф холодно улыбнулся, закатил глаза и снова зарылся в свои писания. Ди Цяньли и Кан Ваньнянь смотрели друг на друга, не зная, что делать. Чжан Чжо на некоторое время погрузился в чтение, а затем поинтересовался:

— Ваньнянь, сон, о котором ты рассказывал, все-таки сбылся или нет?

— Сон? Какой сон? — Ди Цяньли непонимающе уставился на Кан Ваньняня.

— Точно, забыл совсем! — ответил Кан Ваньнянь. — Речь идет о той молодой коровке, что я приобрел. Она здорова и ласкова — я привязался к ней и берегу как зеницу ока. Однако несколько дней тому назад мне приснился странный сон: словно у коровы этой выросло два хвоста. Это было так странно, что я пришел сюда поинтересоваться, к чему такое может присниться.

— Это просто сон, что тут такого? — Ди Цяньли рассмеялся в ответ.

— В­се-таки боюсь, что этой коровы у тебя больше не будет, — прервал их разговор Чжан Чжо, перелистывая страницы.

— Говоря, будто ее больше не будет, вы имеете в виду, что она… — испуганно протянул Кан Ваньнянь, потирая голову.

— Она потеряется. — Чжан Чжо вздохнул и наконец закрыл книгу.

— Это невозможно, — усмехнулся Кан Ваньнянь. — Я специально наказал куньлуньскому рабу денно и нощно заботиться о ней и не отходить от нее ни на шаг. Как же она потеряется?

Не успели эти слова сорваться с его губ, как за воротами, ведущими во двор, мелькнула голова с лицом, темным, как уголь, — то был куньлуньский раб. Заглянув во двор, он жалобно протянул:

— Хозяин, беда!

— О, это же мой раб! Что случилось? — спросил Кан Вань­нянь, поднимаясь с места.

— Корова… пропала! — Куньлуньского раба била дрожь.

— Пропала? Как так?! — Ваньнянь повернул голову, чтобы посмотреть на Чжан Чжо, и стукнул себя в грудь. — Говорят, что придворный историограф — ворон, который может накаркать… Что бы он ни сказал, все сбывается! Ох, хорошая корова была! Но как же она могла исчезнуть?!

С этими словами Кан Ваньнянь ушел, только его и видели.

Ди Цяньли посмотрел на удаляющийся силуэт Кан Вань­няня, а затем перевел взгляд на Чжан Чжо и ошарашенно спросил:

— Как вы узнали, что корова пропадет?

— Благодаря тому сну, конечно!

— Сну?

— Да. Помнишь ли ты, как выглядит иероглиф «корова»?

Вот так, да? А что будет, если к этому иероглифу добавить два хвоста? — усмехнувшись, спросил Чжан Чжо.

— Хм… Иероглиф «корова»

с двумя хвостами… Кажется, я понял. Получится иероглиф , означающий «потеря»!

— Именно! — широко улыбнулся Чжан Чжо и поднялся со своего места. Ткань белоснежного халата всколыхнулась от резкого порыва ветра — и вышитая красной нитью на манжетах большая красная птица словно взмахнула крыльями.

«Вот это да!» — мысленно восхитился Ди Цяньли.

— К слову… Тот странный случай, о котором я хотел поговорить… — неуверенно начал он.

— В этом мире никогда не бывает ничего странного, а так называемые демоны и монстры не более чем ерунда, выдумки, пустые разговоры, — категорично отрезал Чжан Чжо. По какой-то причине он смотрел в окно и не двигался.

— Но я видел все своими глазами!

— Люди всегда будут думать, что невероятные вещи, которые они видят и слышат, вызваны духами и монстрами. Не­удивительно, что эти коты… Точнее, кот… — Внезапно Чжан Чжо осекся и, вперив взгляд далеко-далеко, усмехнулся. — Кажется, кто-то сегодня ищет неприятностей, да побольше!

— Что? К­то-то нарывается на неприятности? — Ди Цяньли повернул голову, проследив за взглядом Чжан Чжо. У ворот, ведущих во двор, нарисовалось целое вой­ско.

Две роскошные повозки, украшенные золотом и серебром, остановились, и по обе стороны от них застыли как вкопанные слуги и придворные служанки. Спереди и позади виднелись два отряда солдат с блестящими на свету доспехами и мечами наперевес. В каждом их движении читалось могущество.

— Это резиденция придворного историографа Чжана? — Солдат, стоящий во главе вой­ска, спешился и подошел к во­ротам.

— Что надо? — бесцеремонно поинтересовался Чжан Чжо, не любивший тратить время на формальные приветствия.

Дрогнули шторки — из карет вышли двое. Один из них был облачен в фиолетовые одежды, а на макушке его красовался черный чжэшанцзинь — мягкий головной убор с заломленным верхом. На идеально гладком белом лице не было ни волоска — зато взгляд приковывали к себе высокий нос и изогнутые брови. Второй был облачен в белый костюм для охоты, и голову его также покрывал черный убор — такие носили ученые, что ушли на пенсию. Ноги были обуты в сандалии на деревянной подошве, а за пояс был заткнут длинный меч. На вид ему было около тридцати лет, и одет он был не так, как обычно одеваются люди, проживающие в центре Великой Китайской равнины.

— Чун Эр, разрешите им вой­ти! — Чжан Чжо слегка улыбнулся, завидев их.

— Пусть заходят. А вот военные пусть подождут снаружи! Вы двое, проходите, только сначала промойте обувь и вытрите насухо! — прокричал слуга по имени Чун Эр, злобно брызжа слюной.

Человек в фиолетовых одеждах расплылся в широкой улыбке и сказал:

— Я слышал, будто у придворного историографа есть свои странности, но не думал, что все настолько серьезно.

С этими словами он кивнул человеку в охотничьей одежде. Чужеземец, напротив, сильно нервничал и взволнованно смотрел на Чжан Чжо.

— Кажется, они из дворца, — шепнул Ди Цяньли, склонившись к Чжан Чжо. — Что им от вас надо? Пришли такие важные шишки… Еще и с целым вой­ском заявились… Вы впутались во что-то серьезное?

— Ха-ха! Тоже мне… Важные шишки… — прыснул Чжан Чжо. — Хотя… ч­то-то чиновничье есть… Шангуань как-никак… говорящая фамилия…

— Что? — Ди Цяньли непонимающе поднял брови. Тем временем оба гостя уже почистили обувь и, не торопясь, подошли к крыльцу. Чжан Чжо медленно прошел по коридору и подошел к каменной скульптуре во дворе, взял бамбуковый половник и, зачерпнув воды, полил ее, отчего зеленый мох, въевшийся в камень, стал ярче.

Человек в фиолетовом стоял в стороне и терпеливо ждал, когда на него обратят внимание, но, увидев, что Чжан Чжо продолжает заниматься своими делами, натянуто улыбнулся и сказал:

— Мы пришли с добрыми намерениями. Неужели вот так придворный историограф обращается со своими гостями?

Этот человек не мог никого оставить равнодушным — весь его образ с элегантной одеждой, утонченной манерой речи, выразительными бровями и нежным голосом был преисполнен притягательности. Чжан Чжо медленно подошел к нему, прищурил глаза и заявил:

— Что за маскарад. Я вижу тебя насквозь. Ты ведь красива, но в этих мужских одеждах выглядишь ужасно.

— Ах ты… Как ты посмел?! — Человек в фиолетовом задохнулся от ярости.

— Я как-никак придворный историограф, высокопоставленный чиновник нашего государства, а ты не более чем мелкая придворная чиновница. Хочешь, чтобы я тебе кланялся?

— Придворная чиновница? Вы хотите сказать, что… — Ди Цяньли окинул внимательным взглядом человека в фиолетовом и, не обнаружив у того кадыка, обомлел.

— А вы, должно быть, Девятый Цветок из семьи Ди? Последний раз, когда нам довелось видеться, я бывал у вас дома, чтобы почтить семью Ди своим визитом. На тот момент прошло два года с тех пор, как великий Ди Жэньцзе скончался от болезни! — Человек в фиолетовом снисходительно улыбнулся.

Ди Цяньли же запаниковал:

— Прошу прощения, глаза, кажется, мне врут… Не знаю, как мне к вам обращаться… Придворная дама или, быть может, шангуань…

— Ты обращаешься к человеку по фамилии и не знаешь, кто перед тобой. Да уж, такого идиота я давно не встречал! — Чжан Чжо разразился смехом.

— По фамилии?

— А я разве не сказал об этом только что? Шангуань!5

Наконец Чжан Чжо сел и, ехидно усмехнувшись, заявил:

— Цяньли, перед тобой особа, что больше всех удостаивается милости ныне правящей императрицы, Шангуань Ваньэр собственной персоной, более известная как женщина-канцлер.

— О небо! — воскликнул Цяньли, словно громом пораженный. Долгое время он молча таращился на Шангуань Ваньэр, и наконец к нему вернулся дар речи: — Удивительно, как привлекательны женщины, переодетые в мужчин!

Неприкрытая лесть вовсе не разозлила Шангуань Ваньэр — та лишь улыбнулась в ответ, и на щеках ее, словно цветы, расцвели ямочки.

— Значит, и правда так, раз уж Девятый Цветок заметил это!

— Хватит друг другу зубы заговаривать. Ваньэр, кто это с тобой? — Чжан Чжо перевел взгляд на ее спутника.

Прежде чем Шангуань Ваньэр успела ответить, мужчина шагнул вперед, поклонился и громко сказал с заметным акцентом:

— Я посол страны Нихон, также известной как Япония, при дворе династии Тан… Нет, посол страны Нихон при дворе династии У Чжоу6. Меня зовут Авата-но Махито, я прибыл с визитом к Медному ученому!

Он распрямился. На его лице застыло волнение, а губы подергивались в уголках.

— Придворный историограф, Авата-но Махито — ваш поклонник! — кокетливо заметила Шангуань Ваньэр, подняв брови.

— Из Нихон? Не из Ямато?7 — спросил Чжан Чжо.

— Позавчера я уже общался с императрицей от лица правителя моего государства. Приняли решение называть мою страну Нихон, то есть Японией, — торжественно заявил Авата-но Махито.

— Садитесь, не стесняйтесь, — слегка кивнул Чжан Чжо.

Шангуань Ваньэр и Авата-но Махито сели напротив Чжан Чжо. Четверо людей, разместившихся на веранде, некоторое время молча переглядывались, не зная, как начать разговор.

— Боюсь, случилось что-то совсем плохое, раз вы бросили все обязанности в императорском дворце и примчались в мой ветхий особняк, да еще с японским послом? — мрачно поинтересовался Чжан Чжо.

— Из собачьей пасти не жди слоновой кости! — залилась смехом Шангуань Ваньэр, но тут же осеклась и, помрачнев, кивнула. — Да, случилось. Во дворце.

— Как могло что-то случиться во дворце?! — удивленно воскликнул Ди Цяньли.

— Случилось что-то… крайне странное! — взволнованно протянула Шангуань Ваньэр. Точеные брови ее изогнулись, алые губы слегка приоткрылись, и с них сорвался тихий, грустный вздох. Она устремила полный боли взгляд на Чжан Чжо и Ди Цяньли.

— Если что-то происходит во дворце, с этим должен разбираться император. Если император устал, у него есть целый кабинет министров. На кой черт вы приехали ко мне? — С этими словами Чжан Чжо сошел во двор, чтобы покормить рыб в пруду. Бросив им съедобные крошки, он вернулся, сжимая в руках непонятно откуда взявшуюся розу.

Белая роза в его руках была воплощением нежности — ее легкие лепестки трепетали на холодном ветру.

Стоявший рядом Авата-но Махито оглянулся. Во дворе ничего не росло, не было ни единого цветка.

— Боюсь, что никто, кроме вас, не сможет нам помочь. — С этими словами Шангуань Ваньэр взяла цветок из рук Чжан Чжо и поднесла его к носу, чтобы втянуть аромат. Ее брови удивленно взметнулись вверх. В­се-таки женщины без ума от цветов.

Чжан Чжо вновь зажег палочку благовоний в курильнице и с улыбкой сказал:

— Я всего лишь шарлатан, бедный и ленивый. Да, выгляжу я получше других, но по большей части бесполезен. И не смогу вам ничем помочь.

Авата-но Махито упал на колени и вскрикнул:

— Ваше превосходительство, прошу вас, помогите!

— Уважаемый посол, я не знаю, какие обычаи в вашей стране. В Китае обращение «ваше превосходительство» нельзя использовать без разбора. Так мы можем обращаться, например, к отцу, — громко рассмеялся в ответ Чжан Чжо.

Авата-но Махито залился краской и тут же торопливо исправился:

— Прошу вашей помощи, господин!

— Уф! Я чересчур добрый и мягкосердечный. Рассказывайте, что стряслось. — Чжан Чжо махнул рукой и повернулся. На его лице наконец-то появился намек на серьезность.

Авата-но Махито бросил взгляд на Шангуань Ваньэр, которая неподвижно стояла, сжимая в руках цветок. Та осторожно кивнула.

— С чего бы начать?.. Дело в коте, — вздохнул Авата-но Махито.

— В коте? — Ди Цяньли невольно вытаращил глаза и впился взглядом в Чжан Чжо.

На белом лице Чжан Чжо не дрогнул ни один мускул — лицо его напоминало глубокий колодец, ледяную воду в котором никогда не трогала рябь.

— Япония всегда восхищалась вашей страной и считала ее государством, достойным подражания. Именно по этой причине моя страна неоднократно отправляла сюда послов. Это честь и почет, но… такую задачу нелегко исполнить. — Авата-но Махито опустил голову и медленно продолжил: — Хоть я и происхожу из семьи государственных чиновников, у меня нет никаких амбиций или достоинств, кроме воспитания и знания этикета, но японский император выбрал именно меня на должность посла Японии при дворе династии Тан или уже У Чжоу. Когда наступила дата отъезда, я надел траурную одежду и попрощался со своей семьей…

— Уважаемый посол, я не понимаю… Раз вас выбрали послом страны, вы должны с радостью выполнять свой долг. Почему же вы надели траурную одежду в день прощания? — удивленно спросил Ди Цяньли.

— Господин Ди, путь от моей страны до Китая составляет более десяти тысяч ли8 по морю. Каждому послу предстоит пережить бурные волны и штормовые ветра, столкнуться с множеством диковинных морских чудищ и коварных острых коралловых рифов. На девять шансов умереть лишь один остаться в живых. Так было всегда. Только одному из десяти человек суждено добраться до земель династии Тан, — ответил Авата-но Махито.

Ди Цяньли широко открыл рот от удивления, но не проронил ни слова. Авата-но Махито поднял голову и посмотрел на Чжан Чжо.

— Мои родители умерли рано. Я отец трех сыновей и дочери. Дети мои еще маленькие. Именно поэтому в день расставания я не мог найти себе места от волнения, вот и принес кое-что из дома.

— И что же это? — спросил Ди Цяньли.

— Это кот, — ответил Авата-но Махито. — Старый черный кот, ему уже много-много лет.

Все молчали. Чжан Чжо поднял голову, и оттого не было видно выражения его лица. Небо стало хмурым, казалось, что вот-вот пойдет снег.

— Нет нужды рассказывать, насколько трудным было путешествие, поскольку мне удалось спастись от смерти. Как только мои глаза смогли различить вдалеке побережье вашей страны, разразился сильный шторм. Я не знал, суждено ли мне выжить, потому молился о своем спасении всем известным мне богам. Огромная волна накрыла судно и оглушила меня, я потерял сознание. Очнулся уже на суше — волны выбросили меня на песок. Многие из тех, кто плыли вместе со мной, погибли, однако… море не тронуло меня. На моем теле не было ни царапины. Когда я очнулся, то обнаружил моего старого кота, прижавшегося ко мне. Думаю, именно он и спас мне жизнь, ведь в моей стране коты — необыкновенные существа, — сказал Авата-но Махито. История его чудесного спасения заставила всех молча внимать каждому слову.

— На пути к императорскому двору я относился к старому коту со всей заботой и вниманием, что мог ему дать, возносил его, будто кот был настоящим божеством. Когда мы прибыли в Чанъань, нас разместили в монастыре Дасиньшань у квартала Цзиншаньфан, и старый кот стал моим товарищем, что скрашивал время ожидания, пока императорский двор призовет меня. В чужой стране только он составлял мне компанию и напоминал мне о родине, и лишь он был моим единственным утешением, — продолжил свой рассказ посол и, тяжело вздохнув, добавил: — Я думал, дни моих страданий подошли к концу, но не ожидал, что кошмар обрушится на мою голову в седьмой день первого месяца.

— Седьмой день первого месяца? — затаив дыхание, переспросил Ди Цяньли.

— Тем утром я, как обычно, покормил кота и ушел по своим делам. Спустя какое-то время я понял, что он пропал. Я искал его полдня, но кота нигде не было. Служители обыскали весь храм, но тоже не нашли его. Как раз в это время мы получили долгожданную новость: Ее Императорское Величество была согласна на аудиенцию и приглашала на торжественную встречу в главный обрядовый зал дворца Дамингун. Мне пришлось отложить поиски и начать готовиться к поездке во дворец. Когда стемнело, я оделся и в сопровождении своих слуг покинул храм. Торжественной процессией мы медленно направились на север. Но через пару кварталов раздался встревоженный крик слуг.

Как только Авата-но Махито сказал это, Ди Цяньли охнул и хлопнул в ладоши:

— Неужели в ту ночь в повозке были вы?!

Авата-но Махито настороженно уставился на Ди Цяньли и спросил:

— Неужели…

— И я тогда был у Восточных ворот храма Цзяньфу! — воскликнул Ди Цяньли.

— Раз так, то вы видели, что произошло? — спросил Чжан Чжо, опустив голову и исподлобья уставившись на Ди Цяньли и японского посла, а те одновременно ахнули.

— Сначала до моего слуха донеслись удары барабанов и звуки музыки. Я подумал, что где-то был самый разгар пиршества, и не обратил на это внимания. Позже, услышав крики слуг, я поспешно поднял занавес и издалека увидел ужасающую сцену. Никогда бы не подумал, что вживую столкнусь с ночным шествием сотен чудовищ! Но мои глаза мне никогда не врут.

— С ночным шествием сотен чудовищ? — удивленно округлил глаза Ди Цяньли, от волнения вытягиваясь в струну.

Авата-но Махито кивнул:

— Как говорят в моей стране: всякий раз, когда ночь опускается на землю, когда стихают все звуки, а люди погружаются в сладкие объятия сна, чудовища заполоняют городские улицы. Они поют, пляшут, веселятся и наслаждаются миром без людей. Именно это мы называем ночным шествием сотен чудовищ.

Чжан Чжо скептически хмыкнул:

— Пф! С чего бы так говорили в Японии? Уважаемый посол, так называемое ночное шествие сотен чудовищ берет свои истоки в Древнем Китае.

Авата-но Махито удивленно поднял брови в ответ.

Чжан Чжо объяснил:

— В древности император Хуан-ди наказал своей жене Мому отвечать за проведение ритуальных жертвоприношений. Ей надлежало стать заклинателем духов, и потому на ее плечи легла ответственность за изгнание нечистых сил из Поднебесной и предотвращение бедствий. Позже должность заклинателя духов была закреплена на государственном уровне. В трактате «Чжоу ли» в разделе «Ся гуань» говорится, что «заклинатель духов облачается в шкуру медведя, из-под которой виднеется черно-красная церемониальная одежда, и, сверкая четырьмя златыми глазами, что украшают маску, поднимает вверх копье и щит, чтобы изгнать нечистую силу и привнести покой в палаты». Это значит, что каждый раз, когда в Китае отмечался важный праздник, заклинатель духов облачался в ритуальные одежды, надевал маску с четырьмя глазами и, гордо подняв вверх копье и щит, выводил за собой за пределы города бесчисленных демонов и призраков, дабы они перестали терзать землю. Думаю, этот обычай распространен и в вашей стране, но поскольку люди не знают его истинного значения, то считают, что речь идет всего лишь о ночном шествии сотен чудовищ.

Авата-но Махито завороженно кивнул:

— Видимо, все так и есть.

— Ладно, не буду больше разглагольствовать. Уважаемый посол, продолжайте свой рассказ! — равнодушным тоном сказал Чжан Чжо.

Авата-но Махито вздрогнул, и длинный меч, заткнутый за пояс, с грохотом упал на землю.

— Я был поражен до глубины души, увидев котов в человеческих одеяниях, поющих, танцующих и толкающих вперед повозку, которая, казалось, была полна серебряных монет. Я попросил кучера подогнать мою повозку поближе, чтобы внимательно ее рассмотреть. Но не успели мы нагнать их, как коты и наполненная серебром повозка испарились в воздухе! — прошептал Авата-но Махито. Лицо его от страха стало пепельным.

— Думаю, это никак не связано с тем, что могло произойти во дворце, — резко ответил Чжан Чжо.

— И мне тогда казалось, что эти события никак не связаны, но… то, что случилось дальше… — нервно пробормотал Авата-но Махито. — Когда это произошло, я растерялся и приказал слугам поспешить. После того как мы миновали квартал Кайхуафан и достигли улицы, что тянется с востока на запад прямо перед Императорским городом, завернув за угол, вдалеке мы увидели человека. В обычное время я бы не обратил на него внимания: днем улицы заполнены толпами людей, беспорядочно снующих туда-сюда. Однако тот человек находился на улице вопреки комендантскому часу… и… у него не было тени… Я не мог отвести от него взгляд и потому приказал остановить повозку.

Ди Цяньли не удержался и спросил:

— Уважаемый посол, вы знали того человека?

Авата-но Махито лишь покачал головой в ответ.

— Тогда почему… — начал свой вопрос Ди Цяньли.

— Все очень просто, — сказал Авата-но Махито, глубоко вздохнув. — На руках у него был черный кот, которого я как раз потерял!

— Это невозможно! — нервно хихикнув, ответил Ди Цяньли. — Как вы могли издалека разглядеть, что он нес именно вашего кота? В мире же столько черных кошек — не сосчитать!..

— Я уверен! Мои глаза мне не врут! — со всей серьезностью заявил Авата-но Махито. — Тот кот был моим верным другом многие, многие годы. Я узнаю его из тысячи. Ошибки быть не может.

— И что же было потом? — спросил Ди Цяньли.

— Я приказал остановить повозку. Человек тот был полностью облачен в черные одежды, скрывающие его худощавую фигуру. За поясом висел длинный меч. Со стороны человек выглядел как благородный воин, и внешность его была красива — как говорится, кровь с молоком. Я спросил путника, откуда у него мой кот. Он оказался достаточно вежливым. Сказал, что раз у этого черного кота есть хозяин, значит, его следует вернуть законному владельцу. Сперва я было решил, что он вор, но когда увидел, насколько элегантны его манеры, когда почувствовал, как благоухает его одежда, то не стал больше задавать вопросов. Я был так рад вернуть себе кота, мое потерянное сокровище, что наградил мужчину, отсыпав из своего кармана серебра. — С этими словами Авата-но Махито почтительно поклонился и продолжил свой рассказ: — Затем я направился во дворец вместе с котом.

— Я не ослышался? Вы действительно решили взять кота во дворец? — на лице Чжан Чжо наконец-то появился намек на удивление.

— Что в этом запретного? — ответил вопросом на вопрос посол.

Чжан Чжо ничего не сказал, лишь стрельнул взглядом на Шан­гуань Ваньэр. На их лицах застыло смешанное выражение.

Заметив, что Чжан Чжо и Шангуань Ваньэр странно переглядываются, Авата-но Махито поспешно проговорил:

— Кажется… не стоило мне приносить кота во дворец. Однако после воссоединения с моим пушистым спутником я пребывал в прекрасном расположении духа и совершенно не подумал об этом. Более того, когда я жил в храме Дасиньшань у квартала Цзиншаньфан, слышал, что Ее Императорское Величество любит кошек, и подумал, что можно взять кота с собой к императорскому двору.

Чжан Чжо холодно усмехнулся:

— Вы, судя по всему, не умеете отличать правду от брехни и, вместо того чтобы прислушаться к тому, к чему нужно прислушаться, уловили лишь какой-то вздор!

— Почему? — Авата-но Махито не понял, на что намекал Чжан Чжо. Тот же лишь махнул рукой, приказывая послу продолжить свой рассказ.

Авата-но Махито опустился на деревянные доски пола и задрожал:

— Торжественный прием проходил в зале Линдэдянь. Хоть я и частый гость в императорских дворцах, но никогда до этого не видел столь грандиозных пиршеств. По сравнению с императорским двором Китая наша страна подобна… лягушке на дне колодца, что вперила взгляд в высокое небо… Особенно меня восхищает Ее Императорское Величество. Я преклоняюсь пред ее мудростью и гениальностью. Китай — великая страна, достойная восхищения!

— Что произошло дальше? — Чжан Чжо, несмотря на трескучий мороз, достал складной веер и раскрыл его, спрятав лицо за рисунком красивой птицы алого цвета. Авата-но Махито это удивило, а Ди Цяньли, казалось, ничего не замечал.

— Сначала все было хорошо, — покачал головой посол. — По всем правилам этикета, которому меня научил посол со стороны императорского двора, я действовал осмотрительно и аккуратно, особенно после вручения подарка и официального послания от императора Японии. Ее Императорское Величество была настолько довольна, что даже милостиво согласилась отныне именовать мою страну Японией. Однако… когда торжественный прием уже подходил к триумфальному завершению, случилась беда.

Лоб японского посла покрылся ледяной испариной. Дрожь пробила его тело.

— Во дворе внезапно появился… кот!.. — заикаясь, воскликнул он.

Чжан Чжо застыл, словно громом пораженный. Веер в его руках перестал двигаться.

— Я не стал брать кота с собой в зал Линдэдянь и поручил одному из слуг присмотреть за ним. Никто и представить не мог, что кот внезапно появится в зале и на глазах у множества людей медленно подойдет к трону Ее Императорского Величества, сядет и громко мяукнет.

Чжан Чжо слегка прикрыл глаза — длинные ресницы по­драгивали.

— Ее Императорское Величество была вне себя от ярости. Она грозно закричала: «Кто позволил коту попасть в зал?!» — продолжил свой рассказ Авата-но Махито, эмоционально жестикулируя.

Губы Чжан Чжо слегка дрогнули, словно тот хотел улыбнуться.

— Вы признались?

— Разумеется! Иного и быть не могло! — закивал Авата-но Махито. — Я подошел к трону, пал на колени пред Ее Императорским Величеством и честно признался, кому принадлежит кот.

— Ее Императорское Величество наверняка метала молнии от гнева? — Ехидно прищурившись, Чжан Чжо смеялся над японским послом.

Авата-но Махито кивнул:

— Да. Ее Императорское Величество была разгневана настолько, что одним взмахом руки смела на пол все с письменного стола. А стража бросилась ловить кота. Я и подумать не мог, что старый кот окажется настолько ловким и сможет ускользнуть от множества цепких рук, запрыгнув на стол Ее Императорского Величества!

— Да уж, да уж… — повторял Чжан Чжо, на его глазах выступили слезы от смеха.

— Ее Императорское Величество испугалась настолько, что практически упала навзничь, и все чиновники и придворные дамы кинулись ей на помощь. В зале царил настоящий хаос. Кот, видимо, тоже испугался и потому пронзительно мяукал. Убегая от стражи, он скакнул к Ее Императорскому Величеству и расцарапал ее!

— Надеюсь, кот не тронул ее лица? — поинтересовался Ди Цяньли и тут же прикусил себе язык.

Авата-но Махито бросило в холодный пот:

— Нет, только руки. Ее Императорское Величество от волнения практически лишилась чувств. Ей помогли выйти из зала. Меня же поймали и отвели в одну из дворцовых караулок. Я даже представить себе не мог, что такое может случиться, и потому чрезвычайно опечален. Смерть не пугает меня. Я лишь боюсь, что этот… инцидент… повредит отношениям между нашими странами. Если это случится, я не смогу найти себе места от стыда. Едва ли я смогу справиться с грузом вины, что ляжет на мои плечи.

— Что же случилось с котом? — спросил Чжан Чжо.

Во дворце творилась полная неразбериха, а его волновал лишь кот!

— Сбежал.

— Сбежал? — Глаза Ди Цяньли чуть ли не вылезли из орбит от удивления.

— Да. Несмотря на бесчисленных стражников, что пытались его поймать, несмотря на гражданских и военных чиновников, несмотря на дворцовых чиновников и придворных дам… он сбежал… — прошептал Авата-но Махито. Казалось, он вот-вот расплачется.

— Уважаемый посол, кот у вас, мягко говоря, выдающийся! — усмехнувшись, сказал Чжан Чжо.

Авата-но Махито, всхлипнув, ответил:

— Господин… Прошу вас, не смейтесь надо мной. Если бы меня не беспокоили отношения между двумя странами, я бы достал меч и совершил сэппуку, благородно встретив смерть.

Чжан Чжо многозначительно хмыкнул и, нахмурив брови, спросил:

— Что же было дальше?

— До рассвета я был под охраной. Всю эту бесконечную ночь я не мог найти себе места из-за того, что случилось. Опустив голову на стол, я иногда погружался в сон, из которого тут же выныривал. Однако стоило мне наконец задремать, как дверь отворилась, вбежали стражники, заковали меня в кандалы и бросили в камеру. Они сказали, что я совершил чудовищное преступление и, несмотря на то что я посол другой страны, меня ждет смерть.

— Разумеется, вы виноваты в том, что кот поцарапал Ее Императорское Величество. Вы были слишком легкомысленны. Тем не менее это выглядит немного… — Ди Цяньли вздохнул, представив, что послу другой страны предстоит лишиться головы из-за какого-то кота.

— Немного… чрезмерным, да? — Чжан Чжо закончил за него предложение.

Ди Цяньли кивнул:

— Ее Императорскому Величеству не занимать мудрости и великодушия. Но на этот раз…

— Вы просто не понимаете! — Чжан Чжо поднялся на ноги.

— Чего же мы не понимаем?

— Что на протяжении всей своей жизни Ее Императорское Величество больше всего боялась кошек и избегала их! — ледяным тоном отрезал Чжан Чжо.

Авата-но Махито вытаращил глаза и воскликнул:

— Но почему?!

Чжан Чжо обернулся и, смерив японца презрительным взглядом, едко процедил:

— Неужели вы, уважаемый посол, думаете, что столь мудрая, выдающаяся императрица, которой под силу подчинить себе весь мир, которая так крепко держит в руках бразды правления, что может смотреть на всех с высоты своего статуса и не замечать никого и ничего, испугается какого-то вшивого кота просто так?

— Хотите сказать, что Ее Императорскому Величеству, хм… не по нраву… кошки?

— Ха-ха-ха! Вот умора! — Чжан Чжо разразился смехом. — Эх, уважаемый посол… Вот что я скажу. Беда постучалась в ваши двери, как только этот кот появился в зале Линдэдянь, где была Ее Императорское Величество.

— Я… ничего не понимаю, — жалобно простонал Авата-но Махито. — Почему же Ее Императорское Величество так его испугалась?

Чжан Чжо бросил взгляд на Шангуань Ваньэр и спросил:

— Я скажу? Или ты?

Шангуань, оцепенев, не отрывала взгляда от цветка, что держала в руках. Она ничего не ответила.

— Хорошо, так уж и быть, я расскажу. — С этими словами Чжан Чжо вновь опустился и пристально посмотрел на японского посла. — Вы прибыли в мою страну при дворе династии У Чжоу. Знаете ли вы хоть что-нибудь о Ее Императорском Величестве?

— Конечно!.. Разумеется, я старался узнать об императрице побольше, — судорожно закивал Авата-но Махито.

— Ну тогда расскажите мне все, что знаете.

— Всё?

— Всё.

Авата-но Махито покачал головой:

— Отец У Цзэтянь был богатым торговцем. Император дружил с семьей У и покровительствовал ей. Ее отец поставлял императорскому двору военные ресурсы, но империя Суй потерпела крах. Когда трон заняла династия Тан, отец, У Шихоу, получил высокую должность в правительстве.

По правилам, называть императрицу по имени строжайше запрещено, особенно по имени ее отца, но сейчас никто не обратил на это внимания.

— У самого У Шихоу было две жены. Ее Императорское Величество была второй дочерью его второй жены, которая происходила из знатной семьи Ян. У второй жены не было сыновей, но у старшей, что скоропостижно скончалась, было два сына, — сказал Авата-но Махито. — После смерти У Шихоу матери Ее Императорского Величества пришлось несладко: у нее было трое дочерей, и потому к ней относились весьма холодно и даже пренебрежительно. Можно сказать, что в те годы Ее Императорское Величество жила в нищете, голоде и холоде. Жизненные перипетии закалили ее характер.

Чжан Чжо не удержался и прыснул. Видимо, Авата-но Махито и правда приложил немало усилий, чтобы побольше узнать об императрице перед прибытием в Китай.

— Когда Ее Императорскому Величеству исполнилось четырнадцать лет, она попала в гарем императора Тай-цзуна младшей наложницей. Там она получила титул цайжэнь, что означает «талантливая наложница». Император называл ее У Мэй — «прекрасная из рода У» — и восхищался ее талантом и амбициями, но фавориткой Ее Императорское Величество так и не стала. После кончины императора Тай-цзуна, по обычаю того времени, она была отправлена монахиней в буддийский монастырь, храм Ганье, где и прожила несколько лет в одиночестве. Только после того, как на престол взошел Великий император, ее жизнь начала меняться к лучшему. Под Великим императором я имею в виду Ли Чжи, также известного как император Гао-цзун. Император Гао-цзун навещал ее в монастыре, а затем забрал ее в гарем. Довольно скоро император сблизился с У Цзэтянь, которая стала наложницей второго ранга, а императрица Ван и наложница Сяо потеряли свои позиции. У Цзэтянь же пользовалась благосклонностью императора и подарила ему сына. — Авата-но Махито пристально посмотрел на Чжан Чжо и Шангуань Ваньэр. — Затем… произошел ряд некоторых событий… и У Цзэтянь стала императрицей.

Чжан Чжо усмехнулся и ехидно протянул:

— Вы деликатно опустили множество деталей.

Авата-но Махито не понял, на что именно намекал Чжан Чжо, и сказал:

— Потом Великого императора стали мучить невыносимые головные боли, и Ее Императорское Величество взяла в руки бразды правления. Она приняла титул Тянь-хоу, что значит «Небесная императрица», и стала именовать себя вместе с императором «двумя государями». После кончины Великого императора наследник вступил на трон. Императрица передала престол старшему сыну, сохранив, однако, реальную власть в своих руках. Под старшим сыном я подразумеваю императора Чжун-цзуна, что при рождении получил имя Ли Сянь. Затем Ее Императорское Величество возвела на престол другого сына, — заикаясь, продолжил делиться знаниями Авата-но Махито. Совершенно неудивительно, что он немного заикался — то было сложное время для династии Тан. — После восхода на престол Ли Сянь за оскорбление императрицы был разжалован в удельные князья и сослан в провинцию, а четвертый сын, Жуй-цзун, при рождении Ли Дань, стал императором. Что же было дальше? Хм… Подобное развитие событий вызвало протест танских легистов9, однако Ее Императорское Величество жестко подавила вспыхнувшее восстание, лишив жизни многих людей. В дальнейшем положение императрицы стало настолько прочным, что она свергла сына, провозгласила себя императором, приняла имя У Цзэтянь и императорский титул хуанди, возвестив о новой династии У Чжоу.

Авата-но Махито нахмурился и, переведя дыхание, продолжил:

— Спустя годы ее правления наступил хаос, и в конце концов началась битва за трон. Перед императрицей встала проблема назначения престолонаследника. С одной стороны, на трон претендовали два ее сына: Ли Дань, бывший император Жуй-цзун, и Ли Чжэ10, бывший император Чжун-цзун, оба они когда-то были смещены и сосланы в статусе князей. С другой стороны, племянники императрицы из клана У — князья У Чэнсы и У Саньсы, рассматривавшие династию У Чжоу как утверждение семьи У в противовес смещенной Танской династии. Некоторые важные чиновники настаивали на том, что наследник из семьи Ли должен занять императорский трон. Две фракции вели ожесточенную и кровавую борьбу, в результате которой погибло множество людей, но именно Ди Жэньцзе, доверенный советник императрицы, убедил ее утвердить Ли Сяня в качестве наследника. И вот мы дошли до наших дней!

Закончив свой рассказ, Авата-но Махито с тоской посмотрел на Чжан Чжо:

— Господин, я очень тщательно изучил историю Ее Императорского Величества, прежде чем прибыть в Китай, но мне никогда не доводилось слышать, что Ее Императорское Величество ненавидит кошек.

Чжан Чжо удивленно протянул:

— Вы и правда многое знаете. Но… Уважаемый посол, боюсь, что вы никак не можете знать, почему Ее Императорское Величество боится кошек. О таких вещах не распространяются. Вы не прочтете этого ни в одном трактате. Более того, даже если вы кого-нибудь решитесь расспросить об этом других, никто не осмелится сказать вам правду.

— Почему же?

Чжан Чжо сжал губы в тонкую линию и помассировал виски.

— Прошу, господин, расскажите мне. И когда я лишусь головы, то, по крайней мере, умру, понимая, что же натворил! Умоляю! — Авата-но Махито уперся в землю обоими кулаками и поднял ягодицы так высоко, что его голова оказалась на полу.

— Ох-ох-ох! — Вздохнув, Чжан Чжо покачал головой, помог послу подняться и пристально посмотрел ему в глаза. — Хорошо, я расскажу. Только унесите эту тайну с собой в могилу. Никто не должен об этом знать.

— Клянусь всеми богами, что буду держать рот на замке!

— Причина, по которой Ее Императорское Величество бо­ится кошек, не так уж и проста. Дело, скорее, совсем не в кошках, — задумчиво протянул Чжан Чжо, постукивая веером по ладони.

— А в чем же?

— На самом деле… Ее Императорское Величество трепещет от страха… из-за демона, что никак не оставит ее в покое.

Бух! Услышав объяснение Чжан Чжо, Авата-но Махито грузно опустился на пол. Его лицо скривилось от ужаса.

II. Кот, что говорил на человеческом языке

«Динь-динь!» — звенел ветряной колокольчик, висевший на углу карниза. От этого звука, тонкого и слабого, становилось все холоднее и холоднее.

— Ты скажешь? Или я? — поинтересовался Чжан Чжо у Шангуань Ваньэр, растянув губы в легкой улыбке.

— Как я могу о чем-то говорить, если понятия не имею, что хочет сказать придворный историограф? — хмыкнула в ответ Шангуань Ваньэр.

— Ха-ха-ха! Действительно! Если я не скажу, то ты тем более не рискнешь. Очевидно, что ты, — разразился смехом Чжан Чжо, — умная и весьма осмотрительная особа. Да будет так. Похоже, мне придется немного побыть тем самым плохим человеком, что предается праздной болтовне.

Чжан Чжо повернулся к японскому послу и, вытянувшись в струну, сказал:

— Уважаемый посол, вы упоминали, что Ее Императорское Величество попала в гарем императора Тай-цзуна в качестве младшей наложницы и получила титул цайжэнь, а затем, после кончины императора, по обычаю того времени, была отправлена в буддийский монастырь, где прожила несколько лет, утопая в скорби.

— Да! — согласно кивнул Авата-но Махито.

— И затем к власти пришел Великий император, который отправился в храм Ганье, чтобы воскурить благовония и попросить благословения неба, увидел Ее Императорское Величество и спустя какое-то время забрал ее в свой гарем, что и предзнаменовало ее подъем, верно?

— Так и есть!

— А вам не кажется, что в этой истории что-то… не­чисто?

— Вы намекаете на то, что…

— Она как-никак дочь своего отца, которая впоследствии была пострижена в монахини… — Чжан Чжо прищурился и многозначительно улыбнулся.

— Да, и правда что-то нечисто. Ч­то-то странное кроется в этой истории.

— На самом деле тут нет ничего странного. Потому что когда император Тай-цзун был жив… Ее Императорское Величество втайне… с Великим императором, то есть с императором Гао-цзуном…

— Придворный историограф! — грозно воскликнула Шангуань Ваньэр.

— Ой-ой-ой! Ты сама возложила на мои плечи ответственность за повествование! — фыркнул Чжан Чжо. Шангуань Ваньэр бессильно отвернулась.

— Посол Авата-но, Ее Императорское Величество стала приближенной к императорскому двору, будучи монахиней. Дело не только в Великом императоре. Своим становлением она обязана еще одному человеку.

— Кому же? — округлив глаза, спросил Авата-но Махито.

— Императрице Ван. Эта женщина происходила из знатной семьи. Когда император Гао-цзун был наследным принцем, она являлась его супругой, и связывали их очень хорошие отношения. После того как император взошел на трон, она, разумеется, стала императрицей, но… Дело в том, что… императрица Ван никак не могла подарить супругу наследника, и со временем чувства императора стали остывать. Он увлекся другой женщиной, — Чжан Чжо взмахнул своим складным веером, — а именно наложницей Сяо.

— Наложница Сяо была выдающейся женщиной. Она выделялась своими талантами и личностными качествами. Характер у нее был твердый, в какой-то степени даже свирепый. В противостоянии между этими двумя женщинами императрица Ван явно уступала. Посол Авата-но, как бы вы поступили, будучи на месте императрицы Ван?

— Хм… Я бы заручился помощью.

— Так императрица Ван и поступила! Когда Великий император отправился в храм, императрица Ван сопровождала его и была рада видеть, что ее супруг влюблен в У Цзэтянь. Она думала, если император вернет монахиню обратно во дворец, то отдалится от наложницы Сяо. В конце концов, такова природа мужчин — любить все новое и скучать от старого. — Чжан Чжо усмехнулся. — Однако… императрица Ван и подумать не могла, что, поступая так, она позволяет волчице зайти в дом.

Все удивленно открыли рты. Скажи Чжан Чжо подобное за пределами своего имения, то, будь у него даже десять голов, палачам было бы этого недостаточно.

— Ее Императорское Величество не только талантлива и красива. В умении плести интриги, говорят, она уступала только императору Тай-цзуну — никто не мог с ней сравниться. Если такая женщина вой­дет во дворец, то… Неважно, с кем ей предстоит столкнуться, с императрицей Ван или наложницей Сяо… Можно только гадать, что именно с ними случится. — Чжан Чжо с глубоким прискорбием покачал головой. — Как и ожидалось, стоило ей только переступить порог императорского двора, она тут же начала хозяйничать, будто у себя дома. Первой целью, естественно, стала императрица Ван, а на вой­не все средства хороши…

Сказав это, Чжан Чжо посмотрел на Шангуань Ваньэр и, понизив голос, продолжил:

— Тогда Ее Императорское Величество родила дочь. Императрица Ван отправилась навестить ее. После того как она ушла, дворцовая служанка нашла принцессу мертвой в пеленках. Великий император был в ярости и приказал найти виновного. Тогда наша государыня рассказала Великому императору, что императрица Ван в тот день была в комнате одна, а значит…

— Ох! — пораженно воскликнул Авата-но Махито.

— Чжан Чжо! — Глаза Шангуань Ваньэр так и метали молнии.

Чжан Чжо продолжил как ни в чем не бывало:

— С тех пор императрица Ван была настолько противна Великому императору, что он захотел избавиться от нее. Однако… императрица Ван была добродетельной и благонравной, и у нее была отменная репутация среди чиновников, поэтому даже у императора не было причин для ее низложения. Да… Если бы кто-то и захотел, чтобы императрица Ван была отстранена от трона, то пришлось бы найти вескую для этого причину. И тогда… Во дворце назрел заговор, главными жертвами которого, разумеется, стали императрица Ван и наложница Сяо. Поговаривают, что тут были замешаны нечистые силы. Императрицу Ван и наложницу Сяо постигло проклятие.

— Заговор? Нечистые силы? Заклятие? — непонимающе переспросил Авата-но Махито.

— Проклятие — это особая форма колдовства, заговор на чью-то смерть или болезнь. Самый распространенный способ проклясть человека — нарисовать изображение или сделать куклу, в которую затем втыкают иглы, произнося заклинание.

— Так вот о чем речь! В моей стране тоже такое есть. Это так… по-детски! — рассмеялся Авата-но Махито.

— Судя по всему, сердца всех женщин, что ходят под небом, преисполнены злости, — с сожалением вздохнул Чжан Чжо.

— Так вот почему вы по-прежнему одиноки! — пошутил Ди Цяньли, до этого не проронивший ни слова.

Чжан Чжо слегка кашлянул и поспешил сменить тему:

— В результате Великий император приказал обыскать спальни императрицы Ван и наложницы Сяо. Там были найдены магические артефакты для наложения заклинаний. Дракон был вне себя от ярости. В итоге он избавился от императрицы Ван и наложницы Сяо и подверг их опале.

У Авата-но Махито челюсть отвисла от удивления:

— Неужели из-за таких детских способов мести погубили императрицу?

— Что, для вас тоже это все звучит по-детски? — согласно кивнул Чжан Чжо. — Я тоже считаю это ребячеством, но… Назревает вопрос: почему же такая детская выходка разозлила Великого императора?

— Почему же?

— Потому что… для колдовства использовались методы гораздо более сложные, чем банальное втыкание игл в куклу… — Чжан Чжо замер на мгновение и прикрыл глаза. — Использовалась магия кота-демона!

— Магия кота-демона?! — Авата-но Махито никак не отреагировал на слова Чжан Чжо, а вот Ди Цяньли аж подпрыгнул от удивления. — Но… разве это возможно? Это же страшный грех!

— Господин, простите мое невежество, но есть ли разница между магией кота-демона и магией с использованием иголок и куклы? — поинтересовался Авата-но Махито.

Ди Цяньли закатил глаза:

— Есть! Огромная! Если в куклу воткнут иглу, чтобы наложить проклятие, то не удастся никого привлечь к ответственности, но… Если используется магия кота-демона или другого чудовища, то по закону нашей страны любой, кто накладывает подобные заклинания или обучает им, будет повешен, а свидетель, семья которого знает об этом, но хранит в тайне, будет приговорен к изгнанию на три тысячи ли от дома!

Авата-но Махито судорожно вздохнул:

— Все так… серьезно…

Чжан Чжо слегка кивнул в ответ.

— Мне любопытно, — вытянулся от волнения в струну Авата-но Махито. — Закон — это основа государства, и каждая статья законодательного свода имеет огромное значение. Почему же магия котов-демонов и чудовищ особо выделяется, да еще и так сурово наказывается?

— Хороший вопрос! — Чжан Чжо скрылся за веером. — Потому что в те времена город Чанъань… Нет, тогда еще столица называлась Дасин… Так вот. Однажды в городе пролилось много крови из-за этого закона. Погибло бесчисленное множество людей. Даже основателя династии Тан, императора Гао-цзу, это немного затронуло.

— Хотелось бы услышать подробности, — ответил Авата-но Махито.

— Из всех существ, особенно тех, что постоянно находятся рядом с людьми, квинтэссенцией зла являются кошачьи. Говорят, что чем старше кот или кошка, тем вероятнее в доме появятся демоны. В одном из классических трактатов сказано, что умершие коты превращаются в демонов — самых назойливых, злобных и опасных из всех чудовищ. Те, кто владеет темной магией призыва таких демонов, могут использовать ее не только для убийства человека, но и для кражи того, что ему принадлежит.

— Каким же образом? — Авата-но Махито продолжал засыпать Чжан Чжо вопросами.

— Подробности мне неизвестны. Но говорят, стоит произнести заклинание, как богатства проклятого человека тут же оказываются в доме того, кто призвал кота-демона, — лениво ответил Чжан Чжо. — Количество денег и эффективность убийств имеют большое значение в магии котов-демонов, поэтому проводящий ритуал убивает кота, чтобы увеличить силу. Для этого произносится специальное заклинание, после чего убивают подготовленных кошек. Чем старше кот или кошка, тем лучше. После этого в полночь необходимо провести ритуал. В полночь, потому что это наиболее подходящее время для принесения жертв. Это связано с китайским знаком зодиака: Крыса открывает череду знаков и повелевает целый год, каждые сутки в ночное время — с одиннадцати часов и до часу ночи. Ритуал ни в коем случае нельзя прерывать: коты-демоны настолько обидчивы, что, если ритуал прервется, они обратятся против человека, который их кормит. Если проводить такой ритуал неоднократно, то человек, который призывает котов-демонов, обретает способность управлять ими и может выпустить их на волю, чтобы навредить людям.

— Они действительно могут убить? — спросил Авата-но Махито, широко раскрыв рот от удивления.

— Говорят, что тот, кому суждено умереть от проклятия кота-демона, сначала испытывает боль в конечностях, словно в куклу, символизирующую его

...