Геннадий Мурзин

Псы одичалые

Уральский криминальный роман

Шрифты предоставлены компанией «ПараТайп»

Редактор Геннадий Мурзин

Корректор Геннадий Мурзин

Фотограф Геннадий Мурзин

© Геннадий Мурзин, 2018

© Геннадий Мурзин, фотографии, 2018

«Псы одичалые» — первый криминальный роман из авторского цикла «Крутой уральский детектив». В книге есть все: и убийства, и перестрелки, причем в центре Екатеринбурга, и подлость, и предательства. В основе — неожиданное и непонятное убийство начальника областного управления уголовного розыска, причем, убийство днем, прямо в подъезде своего дома. Дерзость? Да. Кто убийца? Может, за убийцами стоят заказчики? Интрига сохраняется буквально до последней главы.

18+

ISBN 978-5-4490-4304-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Оглавление

1. Псы одичалые
2. Пролог
3. Глава 1
   1. Труп в подъезде дома
      1. Бесстыдница
      2. Работодатели
      3. Участковый
      4. Славка
      5. За осмотром
      6. Сосунок
      7. Беда
      8. Встреча
      9. Веселуха
      10. Гостенек
4. Глава 2
   1. «Святая троица» уже в Екатеринбурге
      1. Не повезло
      2. Прохвост
      3. Эксперт
5. Глава 3
   1. Начальство и подчиненные
      1. В лаборатории
      2. Орешек
      3. Поиск
6. Глава 4
   1. Алексеев подводит некоторые итоги
      1. Свидетель
7. Глава 5
   1. Влюбленный спешит на помощь
      1. Обольстительница
      2. Воробышек
      3. Захват
      4. Кипиш
8. Глава 6
   1. Кто в тереме живет?
      1. Парильщики
      2. На прицеле
      3. Хозяева
9. Глава 7
   1. Дело набирает обороты
      1. Просьбица
      2. Расслабление
      3. Неуёмный
10. Глава 8
    1. У всякого свои заморочки
       1. Передряги
       2. В судорогах
       3. Позиции
11. Глава 9
    1. Предстоит выход на генерала
       1. Поспешность
       2. Толстячок
       3. Скептицизм
12. Глава 10
    1. Финты следователя Алексеева
       1. Поворотец
       2. Очная ставка
13. Глава 11
    1. Жирный карась в руках опытного рыболова
       1. Карьерист
       2. Пасьянс
       3. Перестрелка
       4. На нервах
14. Глава 12
    1. На горизонте — новые фигуранты
       1. Профессионалы
       2. Радость
       3. Знакомая
       4. Юродивый
15. Глава 13
    1. Убрали с дороги отработанный материал
       1. Объяснение
       2. Оперативники
16. Глава 14
    1. Парни шутить не любят
       1. Покушение
       2. В больнице
       3. Выволочка
       4. Интервью
17. Глава 15
    1. Проблем меньше не становится
       1. Наёмник
       2. Неожиданность
       3. Подлость
18. Глава 16
    1. Чекист берет генерала в оборот
       1. Наглец
       2. Самодовольство
       3. Противоборство
       4. Факты
19. Глава 17
    1. Множится число подозреваемых
       1. Поручение
       2. Потерпевшая
       3. Звонки
       4. Извинения
20. Глава 18
    1. Звенья одной цепи
       1. Малява
       2. Банщик
       3. Чиновник
       4. У следователя
       5. В гостиной
       6. Фаддеич
       7. Данилыч
       8. Бригада
       9. Содействие
       10. Крышевание
21. Глава 19
    1. Выход на одного из фигурантов
       1. Лихач
       2. Ловкач
       3. Тайничок
       4. Улика
       5. Разоблачение
       6. Тележурналист
       7. Понятая
22. Глава 20
    1. Хитрец действует на опережение
       1. Покаяние
       2. Информация
       3. У прокурора
       4. Охота
23. Глава 21
    1. Опасность совсем близко
       1. Ерёмин
       2. Без базара
24. Глава 22
    1. Когда гора не идет к Магомету…
       1. Жарков
       2. Обвинение
       3. Всё позади
       4. Раздумья
       5. Поединок
       6. Процедура
       7. Гонки
       8. Монолог
25. Глава 23
    1. Сколько веревочке не виться…
       1. Побег
       2. Претензии
       3. Сурганов
       4. В семье
       5. Пожарище
       6. В штабе
26. Эпилог

Геннадий Иванович Мурзин (автопортрет) — известный уральский публицист и литератор. На его счету более двадцати изданных книг, в том числе любовные и детективные романы. Отзывы и пожелания автор ждет на электронную почту — gimur@list.ru.

Пролог

Бежит он по улице, поджав меж лап пушистый хвост. Бежит и подрагивает. Трусит и опасливо озирается. Трусит и дума у него одна: чем бы утолить голод. Ему одиноко и тревожно среди нас. Каких-то три дня назад он имел все: теплый угол в прихожей, свой мягкий коврик и хозяев, наполняемых его миску вкусной едой, а сегодня ему улица — дом родной.

Рад был бы понять, почему так случилось, что оказался без крыши над головой, без персональной мисочки с овсянкой или вкусным мясным супом, без обожаемого им хозяина? Не понимает. Не может никак понять. Он ли не поклонялся хозяину?! Он ли не обожал хозяйку?! Разве не он, всякий раз выбегая на прогулку, хвастливо взлаивал, сообщая соплеменникам, как ему счастливо живется. И вот…

Три дня назад (ему кажется, что тогдашнее утро он не забудет никогда) хозяин, как обычно, вывел его на прогулку. Он, справив первым делом большую нужду, стал носиться вокруг хозяина, прыгать, повизгивая, ему на грудь, стараясь дотянуться и лизнуть его подбородок. Заглядывая в хозяйские глаза, замечал в них что-то тревожное. Ему чудилось, что его обожаемый хозяин им недоволен, зол и совсем не рад его чувствам.

Потом, вместо того, чтобы отправиться домой, хозяин, открыв дверцу машины, позвал и приказал занять заднее сидение. Он вздрогнул, когда хозяин с треском захлопнул за ним дверцу. Они куда-то поехали. Ехали долго. Он, чинно сидя сзади, совсем не глядел по сторонам. Он любовался своим хозяином. Иногда, правда, вытянув мордочку, дотрагивался холодным влажным носом до его уха, намекая, как он обожает своего покровителя. Тот никак не реагировал.

Вот машина остановилась. Хозяин вышел, а он (по старой привычке) остался сидеть. Но хозяин приоткрыл вторую дверцу. Понял, что хозяин хочет, чтобы и он вышел из машины. Взлаивая и вертя хвостом, он тотчас же выскочил. Он помнит и последнюю команду хозяина: «К ноге!» Он выполнил команду и послушно занял свое место — справа от хозяина. Хозяин склонился над ним, расстегнул ошейник и бросил в машину. Он посмотрел хозяину в глаза: «Зачем? Что это значит?» Хозяин не сказал ни слова, а пошел. Он, совсем не понимая хозяина, поплелся за ним. Прошли сколько-то метров. И хозяин скрылся за незнакомой ему дверью. Он остался ждать хозяина, глядя в одну точку, — на дверь. А вскоре ему показалось, что машина, на которой он приехал сюда, сорвавшись с места, куда-то умчалась. Он, посмотрев на дверь, за которой его хозяин, пошевелил в недоумении ушами. Решил сбегать на стоянку и убедиться, его ли машина умчалась? Сомнения развеялись: машины хозяина нет на месте.

Он вернулся к дверям, за которыми скрылся хозяин. Он просидел весь день и всю ночь возле двери. Много людей вышло, но его хозяина среди них не было. Он устал ждать. Он попробовал поискать следы хозяина, однако они обрывались на автомобильной стоянке.

И стал он с той поры бездомным и бесхозным…

Он суетливо мечется из стороны в сторону, надеется, что кто-нибудь из прохожих сжалится и бросит ему остатки вкусной булочки или осчастливит свеженькой косточкой. Не видят, не хотят видеть люди его милостиво просящий взгляд. Он, чтобы обратили внимание, временами садится и сосредоточенно начинает выискивать несуществующих блох. Нет пока их у него. Он лишь хочет сказать всем: глядите, мол, как люблю себя обихаживать, какой чистюля! Сидит и косит глаз: не заметили? Нет, все проходят. Проходят равнодушно. Ему трудно понять, что у людей полно своих забот.

…Он вскакивает и бежит дальше. Вот магазин, из которого несутся вкусные запахи. Останавливается и садится у двери. Он, облизываясь, встречает каждого выходящего. Глаза его красноречивы: подайте сирому и убогому! Унизительно так-то вымаливать подачку, но голод — не тетка.

Сидит он так, сидит и тут, о, удача! Мужик какой-то, заметив умоляющий взгляд, полез в сумку, достал связку сосисок, оторвал одну и бросил ему под ноги. Он жадно схватил и моментально, не жуя, проглотил. Поднял голову вверх, а мужика и след простыл. Взвизгнув от огорчения, остался сидеть.

И тут он видит, что рядом пробегает его сородич. Останавливается. Глухо рычит. И спрашивает:

— Бомжуешь?

Он виновато складывает уши и опускает мордочку.

— Выходит, что…

— Попрошайничаешь?

— Как видишь.

— Худо, брат. Не дело.

— Жрать сильно хочется.

Сородич чешет за ухом и говорит:

— Айда со мной.

— Это куда?

Сородич игнорирует вопрос.

— Служить, конечно, придется много, однако кормёжка справная. Мы — не голодаем.

Сородич вскочил и побежал, не оглядываясь. Он — следом. Им управляло нестерпимое чувство голода, перебороть которое даже не смогло природное отвращение к подобного сорта соплеменникам.

Бежали долго. Сначала шли большие дома, потом — поменьше и, наконец, совсем маленькие. За ними — большая поляна и лес. Лес, в который они углубились, — мрачно-дремучий. По нему, петляя, бежали также долго. Продравшись сквозь чащобу, оказались на полянке, где лежала разномастная стая. При их приближении, почуяв чужака, стая ощетинилась, недружественно зарычала на все голоса. Сородич, за которым бежал он, остановился. Гавкнув дважды, сородич кому-то (по его мнению, главному) сказал:

— Вот… новичок… завербовал… примите.

— Из каких он? — недовольно рыкнув, спросил главный.

— Из бомжей, — ответил вербовщик; повернувшись в его сторону, тихо, чтобы главный не услышал, прорычал. — Пригни шею… Опусти голову и подожми хвост… Предстал не перед шавкой, а вожаком.

Вожак лениво встал, зевнул, потянулся, подошел к новичку, обнюхал, оскалив пасть, хотел было куснуть для порядка, однако новичок непокорно также оскалился, давая сразу понять, что он не шавка и не позволит даже вожаку, с его страшными клыками, насильничать над собой.

Вожаку понравилось: конечно, воспитывал у всех покорность, однако и гордых почитал.

Вожак удовлетворенно зарычал. И пригласил на трапезу.

А уже через несколько часов новичок бежал вместе со всеми на первое свое дело. Показал новичок себя хорошо. Заслужил одобрительного шлепка по холке от вожака, когда ухватил свою жертву так, что кровь брызнула во все стороны. Вражеская кровь пришлась и ему по вкусу. Как он убедился, в стае — совсем не страшно.

Путь, которым пришел в стаю новичок, не единственный и не основной. Другие никогда прежде не имели хозяев, и пришли естественным путем — путем самовоспроизводства.

Стая, куда он попал, оказалась сильной, злобной, а потому держала всех в страхе и повиновении. Нет, это оказались не просто одичавшие псы, а псы, зараженные опасной для окружающих болезнью, — бешенством.

Эта зараза не обошла стороной и его, новичка. Этого следовало ожидать. Бешенство — неотъемлемая часть дикарей, не признающих ни норм, ни правил, ни законов. Природа не знает средств профилактики, поэтому не противостоит. Гибнут бешеные псы или оказываются на какое-то время в лечебных изоляторах, где, якобы, их пытаются излечить от бешенства. Все напрасно. Оказавшись на воле, берутся за прежнее.

Собака — друг человека. Это так. Однако, одичав и заполучив вирус бешенства, становится злейшим и опаснейшим врагом, врагом хитрым, ловким, умным и коварным. Такому врагу, особенно, если он в крепко сколоченной стае, противостоять трудно и на пути лучше не попадаться.

Прибегнуть к отстрелу? Но, заявляют защитники, — это негуманно: жизнь, данная Богом, может быть отнята им самим и больше никем. Может, защитники и правы. Но…

Мы таким вот образом дискутируем, а они, тем временем, раз за разом выходят на дело, выходят смело, не страшась ни Бога, ни дьявола.

…Жизнь (не только в глухом бору) становится все более опасной, все более рискованной, все более непредсказуемой.

Глава 1

Труп в подъезде дома

Бесстыдница

Он дохлёбывал остатки борща, столь любимого им, когда на кухне появилась жена. Жена только-только из-под утреннего душа. От нее веет свежестью и еще чем-то неуловимым, однако необыкновенно приятным и знакомым. На ней — полупрозрачный розовый пеньюар (подарок мужа, когда-то привезенный из Москвы), струящийся легким облачком по ее все еще стройному, хотя и начавшему полнеть, телу. Она, заложив за голову ладони, медленно, будто ленясь, потянулась. Пеньюар раскрыл свои створки и…

Он, покосившись в ее сторону, отвернулся и пробурчал:

— Бесстыдница…

Хотел, кажется, еще что-то добавить, более весомое и аргументированное, но передумал. От жены он — без ума. Без ума — вообще, а тут, в частности, когда перед ним этакая прелесть, теряет рассудок. Нравится, когда, как вот сейчас, смыта «штукатурка» и предстает в своем естестве. Несмотря на сорок с хвостиком и двоих детей, жена по-прежнему очаровательна и на нее многие заглядываются. Наблюдая со стороны, как мужики облизываются, ревнует и, одновременно, гордится. У мужиков, при одном только взгляде, начинается обильное слюневыделение. Многие, не скрывая, завидуют, намекая, что тому сильно-таки повезло с женой. Говоря по чести, любит он жену не столько за красу ее природную, сколько за мягкость характера и домовитость, за понимание его и душевность к нему. Он искренне уверен, что недостоин такой жены.

— Еленка, — хвастаясь, говорит он знакомым, когда те речь заводят о жене, — мой зам по тылу. А тыл в моей ситуации — наиглавнейшее дело.

Это сущая правда: тыловое обеспечение на высочайшем уровне, а потому за дом, за семью он ничуть не волнуется. Знает, что дети (у него дочь Машенька двенадцати и сын Никитушка десяти лет) ухожены и под приглядом. Знает, когда бы не пришел домой, ночью или под утро, а такое бывает, что его ждет горячий и потрясающе вкусный обед. Знает, что в доме всегда прибрано, а его рубашки — чистёхоньки, отутюжены так, что никакой придира и морщинки-складочки не найдет.

Жена, улыбнувшись (заметила, как тот стыдливо отвернулся), присела, запахнув небрежно полы пеньюара, рядом на табурет. На красиво и аристократически тонко изогнутых дугах бровей все еще висели крохотные капельки.

— Почему «бесстыдница»? Ты — муж или не муж?

Он, хмыкнув, пробурчал:

— А если бы дети?..

— Дрыхнут без задних ног.

— Все равно, — упрямо сказал муж.

Услышав, что муж ложкой усердно скребет дно тарелки, встала, подошла к духовке, достала из нее сковородку с домашними пожаренными котлетами (не переносит муж паровые котлеты, ему подавай жареные, причем жареные на сливочном масле), картофелем-фри, зеленым горошком, маринованным огурчиком и поставила перед мужем.

— Да, — вспомнив, муж поднял глаза, — почему, как ты изволила выразиться, все еще дрыхнут? Им не в школу разве?

— Рано еще. Пусть чуть-чуть понежатся в постели.

— Балуешь, — притворно проворчал муж и глянул в окно. — Хмуро… Пожалуй, побрызгает… Может, пылищу прибьет, а то дышать в городе нечем.

— Не забудь взять зонтик, — напоминает жена, хотя прекрасно знает, что муж зонтик все равно не возьмет: руки, почему-то считает он, всегда должны быть свободны. Она спросила после паузы. — Когда объявишься — сегодня или уже завтрашним утром?

— А что? Неужто скучаешь? Или, может, ревность гложет?

— Нет…

— Обидно, когда по тебе не скучают, — муж притворился обиженным, вздохнул.

— Скучаю, ясное дело, но не ревную.

— Почему не ревнуешь? Не веришь, что какая-нибудь бабенка позарится на такого никудышного мужичка?

— Не в том дело.

— А в чем?

— Ты, Васечка, не мужик, а неприступно высокая гранитная скала, взобраться на которую не так-то просто бабе.

— А тебе удается.

— А чего мне это стоит?

— Ладно, шутки в сторону. Почему интересуешься моим возвращением, еще не проводив за порог?

— Я бы… — жена мнется, не зная, говорить ей или нет. — Хотела сходить в театр драмы. Новая постановка идет… Что-то современное.

— Иди. Держу, что ли? Дети уже взрослые. Вечерок без тебя как-нибудь обойдутся.

— Одна? Никогда! Только с тобой… Я и билеты уже купила… В партере… Места центровые.

Муж покачал головой.

— Сама знаешь: работа такая, что планы строить бессмысленно.

— А ты все-таки постарайся. Вспомни, когда был в театре?

— Согласен: давненько. Но…

— Все-таки… Хоть попытайся…

Муж усмехнулся.

— Что-что, а уж это, то есть «попытаться», могу твердо пообещать.

Он встал и пошел в прихожую.

— А кофе?

— Опаздываю. На работе попью, — уже в дверях добавил. — Встретимся у театра. Ну, а если что-то будет другое вырисовываться, — звякну.

Жена кивнула и прикрыла за мужем дверь. Вернувшись на кухню, убирая со стола посуду, подумала: «Не видать мне театра… У других мужей на всё время хватает». Вздохнула и пошла поднимать детей: сами раньше обеда не встанут…

Работодатели

Объявился он в офисе, как всегда, неожиданно, иначе говоря, без предупреждения. Он не считал нужным церемониться. Объясняет тем, что любит сюрпризы. Не всем нравились такие «сюрпризы», но мирились: таков, мол, у мужика характер; не всем на роду написано быть ангелочками. По-хозяйски, даже не взглянув на секретаршу, прошел в кабинет генерального директора. Вошел. За руку поздоровался с вышедшим навстречу гендиректором, оглядевшись, выбрал стул в переднем правом углу. Присел.

— Ну, как? — спросил он, усердно вытирая платком большую лысину на вспотевшей голове

— У меня — все в полном порядке, — ответил гендиректор и ухмыльнулся. — Про других — не знаю.

Автору сюрпризов что-то не понравилось в ответе, и он зло сверкнул глазами.

— Весело, да?

— Разве есть повод для грусти?

— У кого ведь как… У меня на душе кошки скребутся.

— С чего бы?

— Не догадываешься? Нет? Злит, знаешь ли, что всё мне одному надо… А ведь в общем деле и заботы должны быть общими, наравне. Жрать, пить и девок лапать — тут, да, поровну, а во всем остальном…

— Если о нашей проблемке, то не стоит беспокоиться: народ профессиональный и работу умеет делать хорошо.

— Не о том, нет, не о том говоришь.

— Как раз я о том самом, — возразил гендиректор и поспешил еще раз успокоить. — Все будет, как надо, то есть на высшем уровне. Как в лучших домах Британской империи.

— Беспечность — сродни безответственности, — гостя потянуло на доморощенные афоризмы. Он шумно вздохнул, а потом спросил. — Нет ли чего-либо промочить горло? Душновато, — он кивнул в сторону полуотворенного окна. — Кажется, дождь собирается.

Хозяин кабинета поспешил с предложениями:

— Пиво? Коньяк? Водку?

Гость еще раз сверкнул глазами.

— Не городи! Ведь знаешь, что по утрам, тем более во время службы, этого не потребляю.

Хозяин кабинета щелкнул клавишей справа и на пульте замигал зеленый глазок. Послышался милый девичий голосок:

— Слушаю.

— Квасу… Парочку бокалов.

— Сейчас, — отреагировал все тот же голосочек.

— Не сей час, а сию минуту, милочка, — он захохотал и отключился.

В самом деле, через минуту вошла секретарша, неся в руках расписанный национальным уральским орнаментом поднос, а на нем — бокалы с пенистым квасом. Поставив на журнальный столик, осторожно подкатила его ближе к гостю и вышла.

Гость все время не спускал глаз с девушки. Он чмокнул губами и щелкнул пальцами.

— Хороша, стерва! Умеешь, отдаю должное, подбирать кадры.

Комплимент хозяину кабинета пришелся по вкусу, по лицу его тотчас же растеклась самодовольная ухмылка.

— Стараемся, — сказал он, когда гость, не отрываясь, опорожнил первый бокал.

— Хе-хе, — коротко хохотнул гость и добавил. — Одного старания мало: требуется еще умение, вкус, чутье.

Хозяин кабинета вновь позволил себе изобразить на лице ухмылку. Он решил не оставаться в долгу.

— Ну, ты тоже в этих делах мастак.

Ухмылка не осталась незамеченной. Гость укорил, хотя уже без прежней злобы:

— Весел больно. Не к добру, похоже.

— Но и у тебя градус настроения пополз вверх. Или я ошибаюсь?

— Этакая стервочка кого хочешь возбудит.

— Мало тебе своих?

— Мужик, по природе своей, — ненасытен, — философски заметил гость. — Чем больше имеет, тем шире и многообразнее желания.

— Да уж, — солидаризируясь, многозначительно бросил хозяин кабинета.

Гость встал и хотел идти, но, вспомнив, что на столике стоит еще один полнехонький бокал, поднял его и выпил также одним махом. Ладонью вытер с губ пену и пошел к двери.

— Ладно… До вечера, — буркнул он на ходу. — В кемпинге об остальном договорим. Надеюсь, будешь? Честь окажешь?

— Святое дело, — весело ответил хозяин кабинета, провожая гостя до двери.

Участковый

Родионов звезд с неба не хватает. Честно сказать, и не стремится. Его все в этой жизни устраивает. От дома до работы — пара минут ходьбы. Удобно. Свободный график, дающий простор для маневра. Есть горячее желание или острая необходимость (вдруг начальство пожелает наведаться) — идет в опорный пункт. Нет — может позволить себе и на диване поваляться. Надо ремонт в квартире сделать — только свистни: соответствующий контингент тут как тут.

Шестой год он здесь. Поначалу думал, что на время, а теперь считает, что навсегда, до выхода на пенсию. Конечно, до пенсии еще далековато, но думать надо и об этой поре. Думать прежде, чем эта пора настигнет.

Человек он исполнительный, но не более того. С инициативами не вылазит и это начальству нравится. Короче, гужи на службе не рвет. И без того на хорошем счету. Месяца не прошло, как к мундиру привинтили очередную профессиональную награду. Когда-то помышлял об юридической академии, но, заметив, что в органах шибко грамотных не жалуют, решил: школы милиции — ему за глаза. Плох тот солдат, который не мечтал бы поносить в ранце маршальский жезл? Но это не про него. Ему славы и чинов не надо. Да, зарплата не ахти, однако же, не бедствует. Живет. Дай Бог каждому так жить. Семья свой минимум имеет: его жена, по крайней мере, не ворчит. Глупо, считает Родионов, работая в органах, сетовать на нищету. Он — не карьерист. Потому что на пути к карьере, считает Родионов, больше буераков и колдобин, чем приятностей. Да и завистников, готовых в любой момент подставить ногу, появляется куча. Он доволен всем. Им все довольны. Он — счастлив. От того, наверное, розовеет и пухнет как на дрожжах. Когда-то весил около семидесяти, сейчас же подобрался к ста двадцати. Правда, появилась одышка. Еще бы! Потаскай-ка целый день центнер с гаком!

Родионов собрал в аккуратную стопку бумаги, лежавшие перед ним на столе, встал, прошел к сейфу, открыл, положил в верхнее отделение, закрыл. И, по давней привычке, проверил, дернув на себя дверцу сейфа. Он свою службу закончил и идет домой с чувством исполненного долга. Он поглядел в окно. Моросящий дождь, шедший с утра без остановки, перестал. Тучи разбрелись по сторонам, и выглянуло солнце. Он доволен. На завтра намечается рыбалка, а на пруду без хорошей погоды не обойтись. Надев фуражку, поправив ее, взглянул в небольшое настенное зеркало и подумал ласково: «Ну и харя…»

Родионов вышел, закрыв опорный пункт на все запоры. И тут услышал настойчивые телефонные звонки, глухо доносящиеся из кабинета участкового.

— Ну, кто там еще? — заворчал он вслух.

Он стоял, раздумывая, возвращаться ему или нет? Телефон продолжал свой трезвон. Участковый, зло сплюнув под ноги, не стал возвращаться и направился домой. В конце концов, посчитал он, если звонит начальство и он очень нужен, то домой позвонят. Вот и его пятиэтажка. Поднялся на третий этаж, стал настойчиво давить на кнопку звонка. Дверь открыл сын, а не жена, как он ожидал.

— А мать где? — спросил сына, снимая туфли и аккуратно ставя на обувную полочку.

— В магазин вышла, — ответил сын и ушел в свою комнату.

Зазвонил телефон. Димка, сын, крикнул из комнаты:

— Если по мою душу, то скажи: меня нет дома и буду не скоро!

Родионов подошел без всякой охоты к аппарату и снял трубку.

— Старший лейтенант Родионов — у телефона, — по привычке сообщил он. В трубке — взволнованный женский голос и он не сразу понял, о чем речь. — Говорите внятно: что случилось?.. Так… Так… Так… Ясно… Сейчас буду… Никуда не надо больше звонить… Ничего не трогать руками… Ждать меня… Понятно?

Положив трубку, снял с вешалки фуражку, зачем-то потрогал пустую кобуру и вышел, огорченно думая, что теперь вернется не скоро. Он идет медленно, вразвалку. А куда спешить? Труп не убежит. К тому же сообщение может оказаться и ложным.

Вот и дом, где произошло нечто. У подъезда его встретила пожилая женщина.

— Вы звонили? — недовольно спросил Родионов, глядя куда-то в сторону.

— Да, я.

— Где предполагаемый труп? — женщина кивнула в сторону двери. — Пошли. Посмотрим. Опойка, наверное, перебрал, а вы…

На лестничной площадке полумрак. Свет проникает лишь сквозь грязное небольшое оконце над входной дверью. Участковый заозирался. Женщина пришла на помощь.

— Там, — она показала в глубь лестничной площадки, где мрак был еще гуще.

— Подержите дверь открытой, чтобы я мог осмотреть.

Наконец, Родионов увидел, что кто-то или что-то лежит на бетонном полу. Подошел ближе: лежит лицом вниз мужчина и вокруг еще не запекшаяся лужа крови. Взял руку: пульс не прощупывается. Огляделся. Слева от потерпевшего увидел силуэт, смахивающий на пистолет. Кажется, «ПМ». Хотя в такой темноте хрен поймешь. Поднимать не стал. Достал из кармана сотовый и набрал номер старшего оперативного дежурного.

— Участковый Родионов… Примите сообщение… Труп неизвестного… Пистолет… В подъезде… Не буду… Понимаю, не дурак… Хорошо… Все сделаю… Жду… Так точно…

Родионов, отключив сотовый, положил в карман. И увидел, что уже идет скопление народа.

— Граждане, проходите! Здесь стоять нельзя. Спокойствие, граждане, спокойствие. Разберемся. Во всем разберемся. Свидетелей или очевидцев прошу подождать на улице, до приезда оперативной группы.

Все шумно повалили на улицу. Но один парнишка лет двенадцати, шмыгнув на лестничный марш, стал подниматься наверх. Участковый хмыкнул.

— Правильно, — одобрил он действия мальца. — Дети тут без надобности. Лучше, если мультик посмотришь.

Славка

Славка Ершов пулей влетел на пятый этаж. Вот и дверь его квартиры. Он, лихорадочно надавливая на кнопку, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, топтался на месте. Дверь открыла его мать. Увидев взволнованного сына, спросила:

— Что с тобой? Чем так напуган?

Славка, захлебываясь, путано стал рассказывать:

— Там… в подъезде… внизу… дядя Вася… мертвый лежит…

— Какой дядя Вася? Кто мертвый? — переспросила, ничего не понимая пока, мать.

— Ну, мам! Тот дядя Вася… Наш футбольный тренер… На втором этаже живет… Тетю Лену не знаешь, да?

— Причем тут тетя Лена?

— Не понимаешь, да? Дядя Вася и тетя Лена — муж и жена.

В прихожую вышел отец. Петр Александрович Ершов первым понял, что в доме произошла беда. Услышав в гостиной обрывки фраз, он выглянул в окно, выходящее во двор дома, и у подъезда увидел шумную толпу, что-то горячо обсуждавшую.

— Ну, вот что, сынок, — строго сказал Петр Александрович, взяв инициативу в свои крепкие руки. — Марш в комнату! И за уроки! А то болтаешься…

— Не болтался, — понурившись, возразил Славка. — К Саньке ходил. Нельзя, да, даже к дружку сбегать?

— Я что сказал? — голос отца зазвучал строже прежнего. — А на счет этого, — он кивнул на дверь, — ты, сынок, ничего не видел и ничего не знаешь.

— Но, пап! Там же дядю Васю убили!..

— С чего ты взял, что «убили» и что именно твоего «дядю Васю»?

— Видел… Не слепой покамест… Лежит и лужа крови.

— Не понял, да? Повторяю: марш в комнату! И сиди тихо. Как мышка. Если все-таки высунешь нос и будешь встревать в дела взрослых, выпорю.

Мать, недовольно крутанув головой, фыркнула:

— Кто-то тебе позволит… — и передразнила. — Выпорю… А за что?

— Не за что, — усмехнулся отец, — а ради профилактики.

Увидев на лице отца усмешку и получив мощную поддержку матери, Славка осмелел.

— Но, пап, я же видел того…

Отец нахмурился, а мать спросила:

— Кого «того» ты видел, сынок?

— Дяденьку в кожаном пальто и кожаной кепке… Я вывернул из-за угла дома и видел, как он выходил из подъезда, как проходил мимо меня.

Мать на это заметила:

— В нашем подъезде много дяденек.

— Этот — не наш! Я знаю! Я всех знаю! Это он убил дядю Васю! Он! Он! Он! Я запомнил его. Он приехал (я видел) на машине (в моей коллекции есть такая). Помнишь, пап, ты мне ее подарил, когда я перешел в третий класс?

— Никакой машины я не дарил… Не помню…

— Как же, пап?!

— Петруша, надо сообщить милиции о том, что видел Славка. Может и правда…

Отец решительно оборвал.

— Не надо нам встревать.

— Но почему?

— Рано Славке по судам таскаться.

— Он, возможно, свидетель, — опять же возразила мать.

— Вот именно! Затаскают по следователям да судам парнишку. Ему это надо? А нам? Без нас разберутся. Чем дальше от вонючего дерьма, тем жизнь спокойнее.

— Но если, и правда, человека убили… Как же?..

— Никак! — обрезал Петр Александрович и ушел в гостиную досматривать футбольный матч между ЦСКА и «Спартаком».

Уже оттуда крикнул, перекрывая звук телевизора. — Если придут и будут расспрашивать, мы ничего не знаем.

За осмотром

Оперативная группа райотдела полиции и врачи «Скорой помощи» прибыли на место «ЧП» почти одновременно.

Врач, осмотрев потерпевшего, лишь развел руками.

— Два, скорее всего, пулевых ранения в грудь и одно ранение в затылочную часть головы. Судя по всему, выстрел в голову был сделан, когда потерпевший уже лежал на полу. Увы… Моя помощь уже не нужна.

Следователь-стажер районной прокуратуры Вайнштейн (никого другого под рукой не оказалось), прибывший вместе с оперативниками, спросил (так учили в юридической академии):

— Можете ли сказать, когда, предположительно, наступила смерть?

— Судя по зрачкам и по состоянию крови на полу, не более получаса, — врач повернулся и пошел на улицу. — Буду в машине. Закончите свои процедуры — дайте знать.

Следователь занялся осмотром места преступления, фотограф — съемкой, а эксперт-криминалист, достав из портфеля стерильный пластиковый пакет, осторожно положил в него найденный «ПМ» и заклеил скотчем, а потом стал искать отпечатки пальцев, оставленные возможным и пока неизвестным злодеем.

Конечно, рано делать определенные выводы, но Вайнштейн уже склоняется к тому (еще помнит, чему учили в академии), что налицо — умышленное убийство, что, скорее всего, заказное, поскольку (на практике пока не сталкивался, однако в юридической литературе подобные случаи подробно описаны) всё указывает на работу киллера: только они, страхуя себя, делают контрольный выстрел. Одно смущает: возможное орудие убийства. Вайнштейн знает (по той же юридической литературе): киллеры любят ходить на дело не с «ПМ», а с «ТТ». Здесь же… Табельное оружие, используемое преимущественно в милиции. Подбросили, чтобы сбить со следа? Или, может, убийца — полицейский?

Следователь — в нерешительности. И тут его глаза упираются в пустую кобуру участкового.

— Старший лейтенант, а где ваше табельное оружие?

— А в чем дело? — ответил вопросом на вопрос Родионов.

— Я задал вопрос и хочу, чтобы вы ответили.

— Ну… Не люблю носить с собой…

— И что дальше? — спросил следователь, подозрительно оглядывая тучное тело участкового. Насторожили его вечно бегающие зрачки, и мысленно Вайнштейн уже спрашивал себя: «Не он ли?». — Жду, старший лейтенант, жду с нетерпением продолжения. Где все-таки в данный момент ваше табельное оружие?

— Ясно, где…

— Это — для вас, но не для меня, — следователю показалось, что он взял верный след.

— В оружейной комнате райотдела… Когда иду на задержание, получаю, а после — сдаю. Не люблю ходить с этой штуковиной. Боязно потерять…

— Пьете? Злоупотребляете?

— Причем тут это? — Родионов не понимал, с чего стажер, этот сосунок прицепился к нему? Готов послать подальше, однако стажер как-никак представляет прокуратуру. И потому сдержанно ведет себя.

— А притом, — ответил следователь. — Потерять табельное оружие можно лишь в одном случае: по пьянке. Скажите, старший лейтенант: у вас нет надлежащих условий для хранения огнестрельного оружия?

— Есть… Хороший сейф в опорном пункте.

— Почему не храните в сейфе?

— В райотделе — надежнее… Подальше от соблазнов…

— Какие «соблазны» вы имеете в виду?

— Ну… всякие разные.

— Вы, старший лейтенант, имеете в виду соблазн неправомерного применения оружия? Тяготеете, да?

Родионов, теряя выдержку, зло сплюнул под ноги.

— Глупости!

— Итак, ваше табельное оружие на данный момент хранится в оружейной комнате?

— Именно там.

— Хорошо… Так и запишем… Это обстоятельство легко поддается проверке.

Родионов сыронизировал:

— Легче легкого.

— Согласен, старший лейтенант. Тут я полностью на вашей стороне. И мы, не откладывая, сейчас и проверим информацию, — Вайнштейн достал сотовый. — Не напомните телефон оружейников?

— Триста пятьдесят шесть, двадцать два, двадцать два.

Вайнштейн набрал названный Родионовым номер. Там ответили сразу.

— Добрый вечер… Следователь прокуратуры Вайнштейн… Если не секрет, скажите, у вас ли хранится табельное оружие, закрепленное за участковым Родионовым?.. Надо… Стал бы попусту звонить?.. Подожду… Вот как?.. Понятно… Благодарю.

Родионов, когда Вайнштейн отключился, ехидно спросил:

— Ну и что?

— Все в порядке, старший лейтенант, все в порядке. Пока, по крайней мере. Однако сдается мне, что в ходу было все-таки оружие, принадлежащее кому-то из полицейских.

— Интуиция подсказывает, да? — Родионов вновь подпустил чуть-чуть иронии.

— Что-то в этом роде, старший лейтенант.

— Только на том основании, что на месте преступления обнаружен «ПМ»?

— На «том основании» или на каком-то другом — неважно.

Следователь-стажер несколько растерян. И огорчен. Нет, вовсе не из-за того, что его «ниточка» тотчас же оборвалась. Да и оборвалась ли на самом-то деле? Он растерялся, что не знает, что ему делать дальше? Нет, если быть точным, он знает, но перед ним стоят сразу несколько задачек и две из них — первоочередные. Какая из них важнее? Поквартирный обход или опознание потерпевшего? Силится вспомнить, что по этой части говорил профессор, но в голове ничего не возникает. И он берет ответственность на себя. Он принимает решение. Он ищет глазами и находит сыщика Новоселова.

— Капитан, займемся-ка мы опознанием потерпевшего.

Новоселов кивнул и потом спросил:

— Может, для начала пригласить женщину, которая первой увидела погибшего… Ну, ту, которая и сообщила участковому?

— Согласен. Однако понадобятся еще и понятые… Парочка… Обеспечьте.

Новоселов вышел за дверь, а следователь занялся оформлением протокола, точнее — заполнением тех граф, которые идут вначале и являются формальностью.

Новоселов вернулся, ведя с собой трех женщин. Вайнштейн, оторвавшись от бумаг, спросил:

— Мужчин не нашлось?

По лицу Новоселова проскользнула усмешка.

— Начисто отказались. Струсили. Женщины все-таки посмелее.

— Ну, ладно. Для процедуры — пол понятых неважен. Подойдите поближе, — пригласил он женщин. Те опасливо приблизились. Записав в протокол данные, касающиеся понятых, следователь обратился к той, которая первой сообщила о «ЧП». — Представьтесь, пожалуйста.

— Лукошкина Ангелина Васильевна, пенсионерка.

— Ваше постоянное место жительства?

— В этом доме…

— Формальность, но вы сами должны назвать адрес регистрации, а я обязан с ваших слов занести в протокол.

— Екатеринбург, проспект Космонавтов, дом пятьдесят шесть, квартира семьдесят девять.

Вайнштейн уточнил:

— Так вы не в этом подъезде живете?

— Нет. Через подъезд.

— А что здесь делали?

— К приятельнице забегала. А когда обратно спускалась, то и…

— Потом-потом, Ангелина Васильевна. Об этом расскажете, когда вызовут на допрос в качестве свидетеля. Сейчас же проводится всего лишь процедура опознания потерпевшего. Скажите, вам погибший мужчина знаком?

— Догадываюсь…

— Почему только догадываетесь?

— Ну… Темновато на лестничной площадке… Да и в лицо не глядела.

— Поделитесь вашими догадками.

— Боюсь, что это Василий Алексеевич… Лаврентьев… На втором этаже квартира. Елена Георгиевна — жена его. Живем подолгу. Друг друга знаем.

Капитан Новоселов подошел к потерпевшему и осторожно слегка повернул голову лицом вверх. Взглянул и охнул.

— Господи! — непроизвольно вырвалось из него.

Следователь сказал:

— Ангелина Васильевна, подойдите поближе и скажите: это он?

Женщина подошла, склонилась, потом выпрямилась и перекрестилась.

— Упокой душу его, Господи! — старушка повернулась к следователю. — Да, это он, Василий Алексеевич Лаврентьев.

Вайнштейн протянул листки бумаги:

— Подпишите протокол опознания.

Лукошкина расписалась и пошла к выходу. За ней потянулись и понятые. Их остановил следователь.

— Нет-нет, вы, пожалуйста, еще побудьте здесь.

Когда дверь закрылась за Лукошкиной, следователь обратился к Новоселову:

— Судя по вашему восклицанию, вы, капитан, тоже знаете потерпевшего, не так ли?

— Не очень хорошо, но знаю… оказывается, — нервничая, ответил Новоселов.

— И кто же он?

— Полковник Лаврентьев, начальник областной уголовки.

Вайнштейн не поверил тому, что услышал. Однако побледнел, и на лбу почему-то выступила испарина. Он решил уточнить.

— Хотите сказать, что убит начальник областного управления уголовного розыска?.. Тот самый Лаврентьев?!

— Именно так.

Вайнштейн подумал: «Вот вляпался… Почему мне так не везет?» Однако, преодолев замешательство, продолжил работу, хотя рука с трудом выводила на бумаге буквы, а голос все время срывался.

— Продолжим все-таки… Приступим к осмотру личных вещей потерпевшего… Капитан, выньте из карманов содержимое.

Новоселов, доставая, произносил вслух и показывал понятым.

— Ключи, очевидно от квартиры и кабинета… Портмоне из черной кожи, — расстегнул и достал купюры, — в нем сто тридцать рублей… Одна купюра по сто рублей и три по десять… — Вайнштейн кивал и записывал в протокол. — Служебное удостоверение, — он раскрыл и прочитал. — Полковник Лаврентьев Василий Алексеевич, начальник управления уголовного розыска… Носовой платок, ручка, — Новоселов выпрямился. — Все.

— А оружие полковника? — растерянно спросил Вайнштейн.

— Отсутствует, Лев Валентинович.

— Хорошо посмотрели?

— Вполне.

— Может, под пиджаком?

— Смотрел. Нет.

— Может, за брючный ремень заткнут пистолет или еще как-то?

— Повторяю: табельное оружие отсутствует. Либо его вообще не было, либо похищено убийцами, либо то, что мы нашли на месте преступления, — и есть его личное оружие.

Вайнштейн кивнул и записал в протокол.

— Чтобы закончить процедуру, — следователь поискал глазами участкового, — надо дойти до квартиры потерпевшего, если супруга дома, пригласить для опознания.

Родионов понял, как надо, и стал подниматься по лестнице. Вайнштейн, дожидаясь возвращения участкового, достал платок и стал вытирать вспотевшее лицо. Послышались шаги и Вайнштейн увидел сначала красивую женщину, а потом и участкового.

Следователь спросил:

— Вы — Лаврентьева Елена Георгиевна?

— Да. А что случилось?

— Посмотрите, — следователь кивнул в сторону безжизненного тела, — вам этот человек знаком?

Елена Георгиевна бросила взгляд и вскрикнула:

— Васечка!..

Женщина упала бы на бетонный пол, но подскочил капитан Новоселов, поэтому потерявшая сознание женщина повисла на его руках.

— Врача! — крикнул он. — Врача сюда.

Пришел врач. Попытался привести женщину в чувство. Не получилось.

— Носилки! — скомандовал он.

Принесли носилки, женщину положили и унесли в реанимационную машину. Врач, взглядом указав на тело убитого, спросил:

— Забрать? Чтобы лишний раз не гонять машину.

Вайнштейн посмотрел на эксперта, потом на фотографа.

— Я все сделал, что следовало, — сказал эксперт.

— Тоже самое, — подтвердил и фотограф.

— Забирайте, — разрешил следователь.

Унесли и потерпевшего. Вайнштейн попросил понятых подписать протокол опознания. Те, ни слова не говоря, подписали.

— Теперь — свободны.

Капитан Новоселов, вернувшийся с улицы, сказал:

— Телевизионщики прорываются сюда. Хотят взять у вас интервью, Лев Валентинович.

— Ну, вот! И падальщики слетелись, почуяв свежатинку.

— Как быть? — спросил капитан Новоселов.

— Лично я не уполномочен давать интервью, а вы, как хотите.

— Я? Ну, что вы! Приключений на задницу? Никогда!

— Значит, консенсус, — грустно пошутил следователь.

Вайнштейн направился к выходу на улицу. Его слегка мутило. Скорее всего, от волнения и переживаний.

— Вы куда? — растерянно спросил Новоселов.

— В прокуратуру. А что?

— Но… А мы?..

— Я свою часть работы закончил, а вы нет, поэтому и…

— Но я подумал, что будут какие-то конкретные следственные поручения.

— Свою работу вы знаете лучше меня. Вот и действуйте.

— А конкретно?

— Поквартирный обход… Поиск свидетелей… Улик… Вещдоков… И тому подобное…

Вайнштейн вышел на улицу и полной грудью вдохнул вечерний воздух. Его обступили люди с камерами. Он, никого не замечая, не отвечая ни на один вопрос, сел в свой старенький «Москвич», дал газу и машина, обдавая падальщиков пылью, скрылась за углом.

Вайнштейн чувствовал, что этим все не закончится, что с него еще спросят. Всегда так: начальству нужен крайний. Отыграются на ком? На стажере! Хотя, по здравому рассуждению, его вины, ни прямой, ни даже косвенной, в случившейся трагедии нет. Он-то причем, если убийцы разгуливают на свободе и ничего не боятся? Вон, до чего обнаглели! Руку поднимают на высшее руководство и хоть бы хны!

Конечно, Вайнштейну хотелось себя утешить тем, что в деле пока нет явных доказательств того, что совершено умышленное убийство. Может ведь статься, что нелепая какая-то случайность. Так бывает, и он не раз сталкивался с подобными нелепицами, читая учебники по юриспруденции. Жизнь богата на странности и преподносит их всякий раз, когда их меньше всего ждешь.

Сосунок

Районный прокурор Лазарев — не в духе и потому встретил следователя-стажера, мягко говоря, неласково: нервно вышагивал вдоль кабинета и всякий раз, поравнявшись, хмуро поглядывал на вчерашнего студента юридической академии. Тот же понимал, что шеф психует, и, кажется, догадывался о причине. В прокуратуре кто только не знал, что шеф всегда недоволен, когда его тревожат в столь неурочный час, как сейчас, поэтому старались не звонить и обходиться своими силами. Разве что при «ЧП». Как сегодня. Следователь Вайнштейн, вместе с тем, понимал и другое: он тут ни при чем, не он вытащил прокурора из семейного уюта. Ему это зачем? Он-то свое дело сделал. Как мог и умел, конечно. Остальное? Пусть голова болит у дятла. В конечном итоге, все равно дело перейдет в более опытные руки. Да и…

Стажер не мог знать еще об одной причине разгулявшихся нервов прокурора: Лазарев до чертиков не любил, когда к его подведомственной территории, следовательно, и к нему, приковывалось внимание верхов и прессы. Ему слава, как он сам выражался, — по барабану, тем более скандальная. Дело не в том, что у прокурора под носом случилось особо тяжкое преступление — убийство (экая, право, невидаль!). Проблема в том, кого убили? Сколько он помнит, случай небывалый. Значит? Начнутся звонки, дёргания, на совещаниях — склонения по всем падежам. Не обеспечивает, мол, общественную безопасность граждан, ослаблен, дескать, прокурорский надзор за деятельностью милиции, которая, в свою очередь, уходит от прямого боя с преступностью. Верхам-то что? Лишь бы к чему-то привязаться. А тут такой повод: громкое убийство!

Вайнштейн все стоит у двери, переминаясь с ноги на ногу, и хранит молчание. Если угодно будет шефу, сам спросит.

Лазарев наконец-таки остановился возле своего письменного стола, оперся левой рукой о столешницу и повернулся к стажеру лицом.

— Ну, что там у тебя?

Вайнштейну не по нраву столь грубое обращение, однако заставляет себя мириться.

— В результате проведенных первичных следственных действий, — начал он говорить по-книжному, представив себе, что он на экзамене и стоит перед экзаменатором-профессором, — что в подъезде дома номер 56 по проспекту Космонавтов убит мужчина…

Прокурор прервал.

— Короче нельзя?.. С чего ты взял, что именно «убит»?.. Пришел, увидел, победил, да?.. Почему не самострел, а?

Считая нужным ответить лишь на последний вопрос прокурора, Вайнштейн отрицательно качнул головой.

— Не похоже.

— Это еще почему, любезнейший? — слово «любезнейший» Лазарев использовал лишь в том случае, когда хотел съязвить. По лицу скользнула злая усмешка, скривившая уголки губ. — Дедуктивным методом определил?

— Нет, не дедуктивным методом, — вполне серьезно сказал стажер и пояснил. — Потерпевший имеет два пулевых ранения в области груди… С ближнего расстояния… И самое основное: имеется пулевое ранение в область затылочной части головы, осуществленное уже в лежавшего лицом вниз, что может свидетельствовать об одном, а именно: имел место быть контрольный выстрел, присущий лишь руке киллера.

Прокурор фыркнул.

— Говорит, черт, как по писаному… — помолчав, спросил. — Это правда, что труп о

...