Владимир Владимирович Маяковский

Письмо товарищу Кострову из Парижа о сущности любви

Простите 

   меня, 

   товарищ Костров, 

с присущей 

   душевной ширью, 

что часть 

   на Париж отпущенных строф 

на лирику 

   я 

   растранжирю. 

Представьте: 

   входит 

   красавица в зал, 

в меха 

   и бусы оправленная. 

Я 

   эту красавицу взял 

   и сказал: 

— правильно сказал 

   или неправильно?— 

Я, товарищ,— 

   из России, 

знаменит в своей стране я, 

я видал 

   девиц красивей, 

я видал 

   девиц стройнее. 

Девушкам 

   поэты любы. 

Я ж умен 

   и голосист, 

заговариваю зубы — 

только 

   слушать согласись. 

Не поймать 

   меня 

   на дряни, 

на прохожей 

   паре чувств. 

Я ж 

   навек 

   любовью ранен — 

еле-еле волочусь. 

Мне 

   любовь 

   не свадьбой мерить: 

разлюбила — 

   уплыла. 

Мне, товарищ, 

   в высшей мере 

наплевать 

   на купола. 

Что ж в подробности вдаваться, 

шутки бросьте-ка, 

мне ж, красавица, 

   не двадцать,— 

тридцать… 

   с хвостиком. 

Любовь 

   не в том, 

   чтоб кипеть крутей, 

не в том, 

   что жгут угольями, 

а в том, 

   что встает за горами грудей 

над 

   волосами-джунглями. 

Любить — 

   это значит: 

   в глубь двора 

вбежать 

   и до ночи грачьей, 

блестя топором, 

   рубить дрова, 

силой 

   своей 

   играючи. 

Любить — 

   это с простынь, 

   бессонницей 

   рваных, 

срываться, 

   ревнуя к Копернику, 

его, 

   а не мужа Марьи Иванны, 

считая 

   своим 

   соперником. 

Нам 

   любовь 

   не рай да кущи, 

нам 

   любовь 

   гудит про то, 

что опять 

   в работу пущен 

сердца 

   выстывший мотор. 

Вы 

   к Москве 

   порвали нить. 

Годы — 

   расстояние. 

Как бы 

   вам бы 

   объяснить 

это состояние? 

На земле 

   огней — до неба… 

В синем небе 

   звезд — 

   до черта. 

Если бы я 

   поэтом не был, 

я б 

   стал бы 

   звездочетом. 

Подымает площадь шум, 

экипажи движутся, 

я хожу, 

   стишки пишу 

в записную книжицу. 

Мчат 

   авто 

   по улице, 

а не свалят наземь. 

Понимают 

   умницы: 

человек — 

   в экстазе. 

Сонм видений 

   и идей 

полон 

   до крышки. 

Тут бы 

   и у медведей 

выросли бы крылышки. 

И вот 

   с какой-то 

   грошовой столовой, 

когда 

   докипело это, 

из зева 

   до звезд 

   взвивается слово 

золоторожденной кометой. 

Распластан 

   хвост 

   небесам на треть, 

блестит 

   и горит оперенье его, 

чтоб двум влюбленным 

   на звезды смотреть 

из ихней 

   беседки сиреневой. 

Чтоб подымать, 

   и вести, 

   и влечь, 

которые глазом ослабли. 

Чтоб вражьи 

   головы 

   спиливать с плеч 

хвостатой 

   сияющей саблей. 

Себя 

   до последнего стука в груди, 

как на свиданье, 

   простаивая. 

прислушиваюсь: 

   любовь загудит — 

человеческая, 

   простая. 

Ураган, 

   огонь, 

   вода 

подступают в ропоте. 

Кто 

   сумеет совладать? 

Можете? 

   Попробуйте…