Оглавление

Глава 1. Красный велосипед

Аня провела рукой по тонкому речному льду, сметая снег. На оголившемся ледяном стекле остался кровавый след. Мутная вода под ним бурлила, пузырилась, кипела. Девочка со всей силы ударила ладонью, пытаясь разбить лёд, но тот, хоть и был тонким, не поддался. Она ударила снова. С илистого дна, откликаясь на удары, начало подниматься что-то маленькое, грязное.

«Фарфоровая кукла?» — удивилась Аня и продолжила колотить и скрести лёд, ломая ногти и сдирая пальцы в кровь.

Кукла металась вместе с водой, билась с той стороны, трескалась и крошилась. От очередного удара с кукольного лица откололся кусок щеки, обнажая искусно выполненные фаянсовые мышцы и сухожилия. Короткие светлые волосы извивались змеями.

Аня присмотрелась, и сердце сжалось, кирпичом продавливая грудную клетку. «Это мальчик?»

— Эй! — крикнула она. Голос эхом разнёсся над ручьём. Испуганные вороны взлетели с веток. — Эй! Кто ты? Да кто ты?! — завопила она ещё громче, силясь перекричать зловещее карканье, и ударила по льду кулаком.

Кукла открыла глаза.

«Синенькая юбочка, ленточка в косе-е…» — зашипел радиоприёмник, внезапно поймав волну. Аня подпрыгнула, проснувшись на переднем сиденье «девятки».

— Разбудило? Выключить? На этой дороге всегда так — то ловит, то нет. Из-за холма вывернем, нормально ловить начнёт.

— Да нет, оставь, — проворчала Аня, вытирая холодный пот со лба.

— Скоро приедем. Ты чего? Опять кошмар?

— Нет, пап, всё хорошо, давай окошки откроем, жарко.

***

Аня поднялась на второй этаж облезлого деревянного дома и распаковала спортивную сумку. В этой комнате раньше жил её отец, с рождения и до переезда в город на Неве после поступления в «Муху». Рисовал он всегда хорошо, правда, в основном пейзажи, насмотревшись на холмы и траву в родных степных краях. Академические дисциплины давались ему хуже, хотя по этому поводу он никогда не грустил, ведь истинной его страстью стала керамика. Точнее, она была его истинной страстью вплоть до встречи с Людмилой. И вот, отметив небольшую студенческую свадьбу, весело пробежав по Поцелуевому мосту, выждав пару лет, чтобы «встать на ноги», в жизни их молодой семьи появилась Аня.

Поначалу Волковы жили в небольшой квартире в панельном районе, а затем перебрались в центр, во многом благодаря стараниям и заработкам мамы Ани. Страстью Людмилы никогда не были ни муж, ни дочь. Увлечённая политикой и карьерой, она редко бывала дома, ломая стереотипы о том, что главным добытчиком должен быть мужчина. Но Аню и её отца это не смущало. Нельзя сказать, что семья их была несчастливая, хоть соседи и смотрели косо, да и одноклассники посмеивались. Всё было хорошо. Было. До того зимнего дня, когда, вернувшись после секции плавания, в квартире на одном из центральных островов двенадцатилетняя Аня услышала телефонный звонок.

Она все чаще задумывалась о том, какие страшные события запомнились ей из раннего детства. Она тонула в ручье. Она разбивала голову, упав с паутинки во дворе. Столько крови, текущей по лицу и футболке, она ни до, ни после не видела. И ужас в глазах смотрящих на неё детей, её подружку даже стошнило.

Вспоминались и просто жуткие моменты. В городе тогда было неспокойно, и сообщения из криминальных сводок заставляли детей всем двором бежать и смотреть скорее, что же приключилось. Аня видела и дырки от пуль в стенах домов-колодцев, и ржавые хлипкие каталки с накрытыми простыней телами, но даже это всё она бы не отнесла к очень уж плохим воспоминаниям. Но тот звонок…

Сначала он показался всем отличной новостью. Любой заплясал бы от радости свой победный танец, а её отец именно так и сделал. И вот, вместе со звонком от куратора галереи современного искусства, в жизнь двенадцатилетней Ани Волковой ворвался «чужой успех». Это стало страшным сном наяву. Страшнее даже тех кошмаров, что снились ей почти каждую ночь. Ведь теперь Аня росла в семье с двумя успешными родителями. И, казалось бы, это счастье, но нет. Аня чувствовала себя самым ненужным существом на планете, в этой новой жизни родителям всегда было не до неё.

«Ну ты же уже не маленькая, сама понимаешь».

«Это же для того, чтобы у тебя всё было».

«В нашем детстве вообще ничего такого не было, а сейчас вон смотри, закончится выставка, придёт гонорар, что захочешь тебе куплю! Хоть пони! Нет, ну я серьёзно, Волчонок, хочешь пони?»

И если с самого рождения Аня привыкла видеть маму только по утрам, когда та спешила на совещания, собрания — «сегодня в штаб», «наблюдателем», «завтра поездка с председателем в область», — то смириться с отсутствием отца было сложнее. Квартира стала пустой. И тихой. Иногда заходила бабушка, но и эти визиты были недолгими, здоровье у неё хромало. А потом настал май.

Все одноклассники с упоением ждали прихода этого предвестника лета, пролетающего в одно мгновение месяца, ведь вот, неделя, две и «Ура! Каникулы!» Все, но не Аня.

В понедельник вечером младшая Волкова сидела одна на кухне, доедая пюре с сосисками, которое она научилась очень вкусно готовить. Слишком тихо. От яркого света майских вечеров, готовящихся стать белыми ночами, в углах потолка точно сгущалась темнота. Слишком тихо и темно. На столе стояли две тарелки, накрытые плёнкой. Аня не верила, что кто-то из родителей явится на ужин, но убирать еду в холодильник не хотелось. Надежда — самый жестокий из ядов, с этим её «ну а вдруг?!».

Но «ну а вдруг» не случился во вторник, как не случился и в среду. В четверг утром Аня ненадолго встретилась с мамой на кухне и, получив наличных и сухой, словно птичий клевок, поцелуй куда-то в макушку, осталась одна доедать завтрак и собираться в школу. Аня злилась сама на себя, ведь даже этому нелепому поцелую она обрадовалась.

— Словно объедки мне кинула, а я и счастлива, — пнула она жестяную банку, с грохотом покатившуюся по двору.

В последнюю пятницу мая Аня, как обычно, вернулась домой ближе к вечеру, после плавания и художки. Провернув ключ в замке, она с порога унюхала мамину стряпню и услышала папину дурацкую любимую песню, доносившуюся из кухни.

«Неужели Новый год вдруг настал?» — подумала она и на всякий случай посмотрела в зал, на место, где в углу каждый год ставили ёлку. Но это была обычная майская пятница, за окном уже совсем по-летнему плыли облака, обрезаясь карнизами двора-колодца точно рамкой.

— Почему вы оба здесь? — Аня застыла в дверном проёме кухни. Мама прыснула, подавившись вином, а папа заливисто расхохотался.

— Здороваться не учили? Это что за вопросы такие? Потому что мы оба тут живём, — рассердилась мама.

— Да?! Не похоже. — Аня кинула рюкзак на пол и, стуча пятками, зашла на кухню.

— Волчонок, не язви, мама вон вином всё залила, — рассмеялся отец, как всегда стараясь сгладить углы, за что получил сразу два недовольных взгляда.

— Ой, не начинай, — переключилась на него жена, — не всё! Уже и пару капель пролить нельзя. Ань, садись, бери котлеты на сковородке, на столе салат.

Уплетая за обе щеки вкуснейшие котлетки, Аня уже размечталась, что тот звонок был чьей-то злой шуткой, и теперь всё наладится, и они вот так будут ужинать дома, каждый день, все вместе. Как вдруг отец сказал:

— Мы тут посовещались, сверили наши расписания и бабушку ещё спросили, в общем, Волчонок, я знаю, ты, конечно, не любишь там бывать, но на каникулы придётся поехать к дедушке в деревню. Мамы полтора месяца не будет в городе, а я неделю тут, неделю там — по всему Поволжью выставки.

— А? Как это? К деду? Без тебя? И что мы там с ним вдвоём будем делать? — опешила Аня, со звоном уронив вилку на стол.

— Нет, подожди, почему без меня? На машине с тобой поедем, и я между выставками приеду, уже прикинул маршруты и даты, там не слишком далеко. На пару дней буду заезжать, а в августе и на неделю получится. Порыбачим, в речке покупаемся, да, Волчонок?

— Ма-ам, нет, ну пожалуйста! Почему мне нельзя тут остаться? Я справлюсь! До этого же справлялась, — умоляюще уставилась Аня на маму.

— Нет, Ань, — твердо отчеканила та, — то ты полдня в школе, а после школы секции, а на каникулах что? В квартире будешь всё лето сидеть? Или одна, как шпана какая-то, по дворам слоняться? Ну уж нет. Да и дедушка рад будет.

— А день рождения? В июне же день рождения, вы приедете? Или что, его тоже вдвоём с дедом отмечать? — почти визжала Аня.

— Так у тебя же там были какие-то друзья? Вот их и позовёшь. Папа, скорее всего, приедет, а я очень постараюсь, — мама попыталась выжать из себя весь примирительный тон, на который была способна. Но Аню это совсем не подкупило, скорее наоборот.

— Какие-то друзья?! — продолжила ныть она. — Мам, я их в последний раз видела, когда мне было пять! Я уже и не помню никого.

— Ой, не начинай, две недели будет, перезнакомишься со всеми, — отмахнулась она и, опустошив залпом бокал, со стуком поставила его на стол.

***

Аня пнула спортивную сумку под кровать. С первого этажа доносился хохот дедушки и глупые шутки папы. «Перезнакомишься со всеми, конечно…» — съёрничала она книгам и кассетам, с грохотом рассыпавшимся по столу. Кроме чтения и музыки, никаких занятий придумать она не смогла.

— И чем это лучше лета в квартире? Там хотя бы с одноклассниками можно было бы погулять. И телевизор ловит.

Отец уехал рано утром. Аня радовалась, что хотя бы додумался разбудить её, чтобы попрощаться, но позавтракать вместе отказался. Собрав бутербродов и термос чая, он прыгнул в машину и укатил по просёлочной дороге, поднимая пыль.

И всё застыло.

Первая неделя лета тянулась бесконечно. Дедушка в основном молчал, раздавая редкие невнятные указания. Не ощущалось, что ему нужна какая-то помощь, и Аня думала, это потому, что он давно жил один и привык всё делать сам. Он лишь единожды поинтересовался у Ани, как много им задали на лето и справится ли она самостоятельно, и, услышав положительный ответ, пробубнил что-то в духе: «Ну вот этим и занимайся».

На третий день, не в силах слоняться по дому и участку без дела, Аня откопала в сарае старый бабушкин велосипед. Постаралась отмыть его от ржавчины и грязи. Дед, вернувшись с дальних огородов на обед, помог смазать цепь, перекрутить сиденье и накачать колёса. И весь оставшийся вечер Аня каталась вокруг дома по песчаной тропинке, стараясь совладать с этим капризным железным монстром. По росту он был великоват, руль не слушался. В городе своего велосипеда у неё уже несколько лет как не было. Она с грустью вспомнила бежевый детский велосипедик, на котором каталась в начальных классах, и, в очередной раз еле войдя в поворот, решила закатить облезлого монстра обратно на участок. Дедушкин пёс облаял её у калитки.

— Цезарь! Фу! Да я это, я, — ворчала Аня на короткошёрстную дворняжку. В роду у этой собаки точно были борзые. Ладно сложенный, совсем ещё молодой пёс прыгал вокруг, пытаясь закинуть лапы Ане на плечи.

— А ты чего только вокруг дома катаешься? — Дедушка отточенным движением схватил пса и защелкнул цепь на ошейнике.

— А можно дальше уезжать? — удивилась Аня. Дед поднял бровь. — Ну, то есть я даже и не знаю, куда на нём поехать.

— Это в городе у вас везде машины и люди злые…

— Дедуль, да не злые там люди.

— Может, и так, просто много их, а тут, куда глаза смотрят, туда и катайся, никто тебе ничего не скажет и не сделает, а если попробуют, то я им ух! — дед погрозил кулаком куда-то в сторону лесов, точно там могли скрываться воображаемые обидчики. — Так что не бойся. Природа вон какая красивая, чего вокруг дома-то колесить?

— Да я и не боюсь, — как-то виновато пробубнила она, опасливо покосившись на овсяное поле, начинавшееся за забором. Поймав её взгляд, дедушка вытащил из-под растянутой футболки что-то маленькое, блестящее, на серебряной цепочке, и повесил внучке на шею.

— Оберег, чтобы ничего не боялась, — улыбнулся он.

— Дедуль, да не боюсь я! А что это?

Аня рассматривала монетку, подняв её двумя пальцами на уровень глаз. Через дырочку в центре была продета цепочка, а обе стороны украшали цветы, завитки и непонятные надписи, совсем непохожие на обычные цифры.

— Да привезли когда-то давно, может, из Китая или из Японии, кто их там разберёт, эти черточки. Не знаю. Это бабуля твоя носила. Любила цветы на ней.

— Спасибо, — кивнула Аня, пряча подарок под одеждой. — А не жалко? Ты же теперь, получается, без оберега останешься.

Дед расхохотался, и Аня поджала губы, собираясь обидеться, но он потрепал её по голове. Было больно. Силу дед рассчитывать совсем не умел, но Аня отчего-то воспрянула духом.

— Чего это мне для внучки что-то жалко должно быть? Вот насмешила! А завтра ты давай до Рейнеке докатись, Тима уже спрашивал, почему к ним не заходишь.

Аня вспомнила, что в детстве летом играла с Арсением и Тимофеем. Мальчишки с очень странной фамилией. Она тогда ещё думала, что Волковы — это необычное семейное имя, но, приехав к деду, обнаружила в соседях Шмидтов, Гоферов, Миллеров вперемешку с Петровыми, Ивановыми и Соколовыми. Но даже среди них «Рейнеке» звучало как шутка, как какое-то выдуманное, ненастоящее слово. Тима обиделся на Аню, когда она в первый раз озвучила ему свои мысли. Дед же сказал, что это их бабка стращает, мол, потомки великих мукомолов и основателей деревни.

— Но это глупости всё какие-то, уже при Союзе не было здесь никакой мукомольни, всё порушили вместе с церквями, а большинство немецких фамилий, живших в степях ещё с Екатерининских времён, разбежались, сменились или обрусели. Но есть и те, кто остались, пережили. И теперь гордятся ими отчего-то чрезмерно. Но ты перед Тимофеем извинись, негоже над чужими именами смеяться, он же его не выбирал. Мальчик он добрый, сразу простит.

И Аня извинилась.

Вот и всё, что она помнила про соседей. А ещё, что Тима постоянно вредничал и отбирал её игрушки. Но тогда ей было пять. А сейчас? Просто приехать и позвать кататься?

— Как-то неудобно.

— Да отчего ж неудобно-то? Велосипед есть, погода вон, сказка — ни жары, ни дождей. Ты только утром рано не заезжай, там пацанята отцу помогают с хозяйством, а после полудня шатаются по деревне без дела, хоть тебя с собой возьмут.

— Мама таких шпаной называет.

— Ну маме твоей виднее, конечно, да. Здесь дети — это просто дети. Чего дома сидеть, когда на велосипеде на речку можно съездить?

Тима узнал её сразу. Ане даже стало как-то спокойнее от его болтливости и дружелюбия. Он вырос в красивого парня, вытянулся на голову выше, и рядом с ним Аня выглядела как ученица начальных классов. В школе она всегда стояла одной из последних в линейке на физре, а теперь и вовсе ощутила себя мелюзгой. А вот Сеня, младший брат Тимофея, был не сильно выше Ани, он вырос скорее вширь, хотя и толстым назвать его язык не поворачивался. Тима как-то сразу ляпнул: «Сейчас наш крепыш подойдёт и поедем», и, наверное, «крепыш» и было лучшим описанием Сени. А ещё, в отличие от брата, Арсений не был болтлив и каждый раз, когда открывал рот, говорил какие-то гадости. Аня сочла его врединой.

Но через несколько дней поменяла своё мнение, когда на подъезде к дому Рейнеке её облаяла стая бродячих собак, и Сеня выбежал на помощь. Он шумел, кричал, кидался в них камнями и палками, ни разу не попал, правда, но собаки, гавкая, разбежались, поджав хвосты.

— Ну ты и мазила! Спасибо, что помог, — улыбаясь, поблагодарила Аня, закатывая велосипед на лужайку их дома.

— Ничего не мазила! Я же тебе не живодёр какой-то, собак калечить. Зачем? Припугнешь и разбегутся. В тебя бы камнем точно попал, — съехидничал он и получил за это подзатыльник от подоспевшего Тимы.

— Опять шавки эти прибежали?

— Ага, сколько не гоняй, возвращаются.

— Ты, Ань, не обращай внимания на его слова, — чуть позже оправдывался за брата Тима. Они втроём добрались до маленького пляжа у шустрой ледяной речки. Сеня сразу полез кататься на тарзанке, привязанной к склонившейся над водой старой ветле.

— Он камнем в меня грозился кинуть, — Аня сделала обиженный вид. Но она скорее притворялась перед Тимой. Она нисколько не злилась на Сеню, наоборот, ей даже понравилось, что тот не стал обижать собак. Больше всего она не любила мальчишек, издевавшихся над слабыми.

— Да это он шутил, конечно! Говорю же, крепыш иногда перегибает, тем более с девчонками разговаривать не умеет совсем. Хотя мама говорит, что он животных больше, чем людей, любит. Но я думаю, это не так.

Сеня с кучей брызг плюхнулся в ледяную воду, исполнив двойное сальто, показавшееся Ане уж очень неуклюжим, отчего она в голос расхохоталась. Он вылез из речки весь трясясь, с посиневшими губами, и, обиженно зыркнув на смеющуюся Аню, снова полез на тарзанку.

— А что это за собаки были? Они часто к вашему дому прибегают? — спросила Аня, поглаживая лист мать-и-мачехи, всё загибавшийся обратно.

— Ай, да это цыганские, они встали с той стороны, за асфальтовой дорогой.

— Где? Там, где поля с подсолнухами?

— Ага, чуть туда дальше, где лесок за полем начинается.

— И чего они там делают?

— Живут, — пожал плечами Тима, наблюдая, как его младший брат снова выбирается из воды.

— В лесу? — удивилась Аня. До этого она видела цыган только на вокзале и прилегающих к нему улицах. И это были в основном женщины с маленькими детьми, предлагавшие погадать по руке.

— Да нет, не в лесу, у них там и палатки, и трейлеры, и даже генератор свой есть! Передвижной городок.

— А что они здесь делают?

— Да ничего особенного. Работают, торгуют, меняются. Вон несколько человек к бате моему устроились на две недели с полем помогать. К Соколовым тоже прибились, старый дом им ремонтируют. Тётки их потолок в школе помогают белить. А как закончатся подработки, уйдут куда-нибудь, в Карамыш или в Полевку дальше поедут, кто их знает. Долго летом они не стоят.

***

Вторая неделя лета тянулась не так грустно и уныло, как первая, отчасти благодаря Тиме и Сене, а отчасти потому, что Аня наконец-то договорилась с дедушкой об обязанностях. Ей доверили заботу о кроликах и курах, а также они с дедом разделили готовку, и Ане выпало готовить ужины по пятницам и выходным. В отличие от прошлых приездов к деду, в этот раз ей нравилось жить в его доме. Хотя, скорее, ей нравилось, что больше не приходится ужинать в одиночку. Завтраки она пропускала, так как дед просыпался слишком рано, а обедала обычно либо в доме у Рейнеке, либо вместе с мальчиками ела бутерброды на берегу реки или на вершине холма. Каждый день они катались куда-то в новое место. Ребята будто разработали план показать Ане за лето все интересные места в округе, хотя и отрицали существование такого плана.

Заканчивалась вторая неделя лета, а Аня так и не научилась справляться со старым бабушкиным