Андрей Владимирович Колесников

 Егор Гайдар. Человек не отсюда

Гайдар называл одну за другой фамилии. Никого из них (за редким исключением) Ельцин не знал, все это были люди совсем молодые, не имеющие никаких регалий. Ельцин спросил: почему Егор предлагает именно их? И Гайдар начал горячо ему рассказывать о том, что сейчас нужны абсолютно новые специалисты, с иными компетенциями, что вот Авен знает то-то и то-то, Нечаев — то-то, и наконец дошел до главного: «Поймите, Борис Николаевич, по сути, нам предстоит работать всего несколько месяцев, это будет очень короткое по времени правительство, которому предстоит провести ряд важнейших реформ, например отпуск цен, и они приведут к таким тяжелым социально-экономическим последствиям, что вряд ли мы удержимся дольше».

Ельцин смотрел внимательно и молчал. «Например, к каким?» — спросил он.

Быстрые темпы роста безработицы, падение уровня жизни, инфляция.

Ельцин спросил: сколько продлится этот тяжелый период?

Дальше мы можем сослаться на слова самого Гайдара. Никогда, писал он во внутренней рецензии на биографию Ельцина в серии «ЖЗЛ», в разговоре с Борисом Николаевичем он не произносил слов «шоковая терапия» и никогда не называл ему конкретных сроков: год или меньше. Откуда же взялись эти «полгода, максимум год», о которых потом неоднократно говорил Ельцин? Эту цифру — вообще говоря, взятую с потолка — могли ему подсказать другие люди.

…Так вот, у этого исторического разговора была одна интересная деталь.

Ельцин ни слова не возразил, когда Гайдар обозначил ему тему «камикадзе» и довольно ясную перспективу — что правительство реформ вряд ли продержится больше нескольких месяцев.

По всем законам жанра (и административного жанра, и человеческого, и любого другого) он должен был что-то сказать в ответ: так что ж, вы рассчитываете со мной работать всего полгода? Как же так, откуда у вас такой пессимизм, вы же молодой человек?

Но он ничего этого не сказал.

А вернее, было так: «Он скептически улыбнулся, махнул рукой — дескать, не на того напали», — вспоминал Гайдар.

Махнул рукой — и все-таки ничего не сказал.

Тот, кто готов измениться, в ком есть мужество, чтобы измениться, всегда будет предателем в глазах тех, кто не способен на перемены, кто до смерти боится их, не понимает и ненавидит.
Амос Оз

Аркадий Гайдар погиб в 1941 году, оставшись за линией фронта, после того как наши войска сдали Киев, и став пулеметчиком в партизанском отряде.

Конечно, он не был единственным писателем, погибшим на войне. В фойе Центрального дома литераторов до сих пор висит этот скорбный список — начинает его Гайдар, продолжает, например, Евгений Петров, соавтор «Двенадцати стульев» и «Золотого теленка».

Среди писателей было много военных корреспондентов. Отнюдь не все отправились в эвакуацию. Многие рвались на фронт: Андрей Платонов, Василий Гроссман, тот же Евгений Петров, десятки других.

Однако фронтовой корреспондент, сознательно оставшийся в тылу врага, чтобы воевать в партизанском отряде, — это редчайший случай. Биограф Гайдара Борис Камов пытался восстановить эти события так:

«Казнов и Белоконев показали на карте, где в крайнем случае его некоторое время будет ждать катер. Обнялись. Он попросил:

— Если все-таки я не вернусь ни сюда, ни к тому месту, где будет стоять катер, доложите при случае в Москву, что я остался в Киеве».

Гайдар остался за линией фронта, чтобы не просто писать о войне, а непосредственно в ней участвовать (в действующую армию его не брали по здоровью). Сегодня мы это уже знаем. Знаем, и все равно — поступок поразительный.