Хотел что-то добавить, но слова не шли с языка. Не надо его трогать, вот что хотелось ему сказать. Ни к чему тревожить тех, кто ушел на покой — пусть молодежь шевелит извилинами. Все годы службы он возился с отребьем. Поработаешь так лет двадцать-тридцать — и твоя вера в людей похоронена, безвременно. А ему снова хотелось верить, хоть во что-нибудь. Хотелось насладиться отпущенными днями, сколько бы их ни осталось. Хотелось покоя, безмятежности. Хотелось...
С возрастом на многое смотришь иначе, словно что-то меняется в голове. Яснее понимаешь, что такое жизнь — драгоценный дар, который капризные боги могут отобрать когда им вздумается.
В плащах уже не ходил никто, даже старики, а когда вдоль Кольемор-роуд задувал ветер, срывая до времени молодую листву, резвясь на обломках надежд и обманутой веры, люди молились, чтобы завтра погода наладилась. Таковы ирландцы, бедные странники, застрявшие на краю Европы. Давным-давно на очередном повороте истории свернули не туда — и ни назад, ни вперед.
