Vlad Ozer

Слушатель ВМедА

Пятый-шестой курс

Шрифты предоставлены компанией «ПараТайп»

© Vlad Ozer, 2018

Об учебе слушателей в прославленной Военно-Медицинской академии им. С. М. Кирова. Описан период с 1984 по 1986 год. Конец «застоя» и начало «перестройки». Книга будет полезна всем, так или иначе связанным или собирающимся связать свое будущее с военной медициной и медициной вообще.

18+

ISBN 978-5-4493-6634-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Оглавление

1. Слушатель ВМедА

Психиатрия и психушка

Владимир Озерянин

см. ФОТО: 1.Корпус академической клиники психиатрии.2. Буквально в паре сотен метров, от военного, гражданский «Дурдом» по улице Лебедева.

На пятом и шестом курсе я был согласен служить-учиться до дембеля. По окончании четвертого курса, мы из курсантов автоматически перешли в ранг, так называемых, «слушателей». Что это такое и с чем его едят, толком не знает никто. Со стороны нашего высшего академического руководства были даже попытки, в период нашего пребывания на третьем-четвертом курсе закрепить и сохранить звание «курсант» на все шесть курсов, но начался тихий ропот, грозящий превратиться в шумный протест со стороны тех самых «слушателей», то есть старшекурсников. И, якобы, начальство пошло на попятную.

Визуально-материальная разница между этими двумя понятиями в том лишь, что, как я уже упоминал ранее, пятый-шестой курс становятся полностью «самостоятельными». Получай свои девяносто пять рублей в месяц и питайся, где хочешь. То есть мы перестаем питаться в курсантской столовой и больше не ходим в наряды по ней.

При желании и возможности живи тоже, где хочешь. Снимай жилье, только на занятия не опаздывай. Соответственно, наступает полная свобода передвижения по городу. Если ничего не нарушаешь, то патруль уже не имеет права тебя останавливать.

То, что отношение преподавателей и начальства становится к нам иным, более благожелательным, я даже затрагивать не стану, но реально так оно и было. Нас уже не привлекают на уборку территории и прочие хозяйственные работы. Для этого есть первые четыре курса. Лично нас, то есть командиров взводов, этот процесс вообще-то мало касается, но тем не менее, приятно ощущать, что ты уже вырос из ползунков.

И, когда идешь по тротуару вдоль академического парка, а там первый курс первого факультета вовсю метет, скребет, носит и убирает опавшие листья, то становится даже как-то не по себе. Майоры и подполковники, наши завтрашние начальники по выпуску, занимаются уборкой, потому-что и они тоже, первый курс! Потеха, даже мой бывший начмед полка среди них. Пытается отвернуться, встретившись со мною взглядом, но я то уже зафиксировал.

— Работайте, работайте, Владимир Федорович! Не отвлекайтесь, — подначиваю я его. — Труд облагораживает человека, независимо от погон, которые у него на плечах.

Он ухмыляется и хватает с напарником носилки с горой прошлогодних опавших листьев. Я прохожу мимо. На данном этапе нашего здесь пребывания, нас к такому «благородному» занятию уже не привлекают. Мы же заняты более высокими материями.

Например, приступили к изучению человеческой души. Хотя ее по нашим материалистическо-коммунистическим установкам и не существует. Но, тем не менее, наука о душе, ПСИХИАТРИЯ, реальна, как божий день.

Психиатрия от древнегреческого психея — душа и ятрос — лечение. Отрасль клинической медицины, изучающая психические расстройства через призму методологии медицины, методы их диагностики, профилактики и лечения. А также право на принудительную изоляцию лиц, представляющих потенциальную опасность для себя или для окружающих.

Этот термин некоторые ученые от психиатрии, называют анахронизмом, так как он предполагает существование души или психики как чего-то независимого от тела, чего-то, что может заболевать и что можно лечить само по себе. И что он не соответствует нашим современным понятиям о психических заболеваниях, и были попытки заменить термин «психиатрия» другим.

Но все предлагаемые другие названия не нашли последователей, и остался термин «психиатрия», правда, утративший свой первоначальный смысл.

Итак, первую в Российской империи клинику психиатрии при нас возглавлял профессор, генерал-майор, лауреат Государственной премии Л. И. Спивак. Я к тому перечисляю все эти регалии у начальников кафедр, чтобы повысить статус заведения в глазах читателя. Мол, знай наших, знайте, у кого мы учились.

Естественно, что и светила первой величины в отечественной психиатрии работали тоже здесь. Назову только одну фамилию: В.М.Бехтерев. Кому интересно кто это такой, гугль в помощь… Это время при нем было периодом наивысшего расцвета кафедры. По существу кафедра нервных и душевных болезней являлась в то время ведущим в стране научно-исследовательским учреждением, комплексно изучавшим нервную деятельность.

Корпус клиники расположен прямо напротив тыльной стороны моего общежития. Через стадион. На тот период в заведении числилось триста койко — мест. Лечебное учреждение образцово-показательное среди ему подобных. На излечении, в основном, находилась высокопоставленная публика, подвинувшаяся рассудком. Министры и профессура, а может были и те, которых здесь содержали принудительно. Так называемые диссиденты, но нам о сем неведомо. Чистота и порядок.

Больные размещались в палатах по два, или по четыре человека. Мебель вся зафиксирована к полам. Над входными дверями, застекленные ниши, а в них, уже тогда! — видеокамеры для наблюдения. Возле каждой кровати, замаскированные под электрические розетки, микрофоны.

На каждом из трех этажей — холл для отдыха. В каждом углу этих залов по телевизору. По количеству телепрограмм в те времена.

Прямо по Высоцкому:

Ну, а действительность, еще шикарней —

Три телевизора — крути-верти:

«А ну-ка, девушки!»

«А ну-ка, парни!», —

За них не боязно с ума сойти!

Это чтобы больные могли смотреть, например, выступление «дорогого» Леонида Ильича, не ссорясь между собой. Повернулся в любую сторону и смотри, сколько хочешь на том канале, на котором тебе нравится. Никто и никуда, никого не торопит. Если надоело слушать материалы очередного партийного съезда, можно спокойно спуститься в подвальное помещение. И при желании поработать.

Здесь оборудован огромный цех по производству. Под беспрерывным наблюдением вежливой стражи можно клеить различные картонные коробочки, конверты, мастерить игрушки и много еще чего. На каждый товар своя линия. Масса колюще-режущих инструментов, но никаких инцидентов. Вся продукция реализуемая. Весь доход принадлежит клинике. За счет этого производства в клинике нормальный косметический ремонт. Хорошая мебель и цветные! широкоэкранные телевизоры. И главное — никакого принуждения. Захотел прервать работу и перекурить? Пожалуйста, выходи в курильное помещение и смали до одури, полной.

Кто обладает талантом к рисованию, малеванию, графоманству? Есть такие? Есть, конечно. Пиши картины, сочиняй произведения (или кляузы строчи на нехороший персонал). Кому? Да хоть генсеку, хоть в ООН.

Во время занятий все это нам демонстрируют. И рукописи и картины. И переписку с самыми высокими учреждениями. Все чин чином. Горы материалов. Все разложено по шкафам и объемным папкам. Все подшито. Документы заверены подписями и печатями самых высоких инстанций. Реальными.

Отдельно есть папки переписки пациентов по изобретениям. Например, все того же вечного двигателя. И все ответы из соответствующих бюро тоже имеются. Чем выше интеллектуальный уровень больного, тем, соответственно, шире лексический и словарный запас. Диапазон от уровня Эллочки Людоедочки до академического.

Очень интересно здесь заниматься и одновременно слегка жутковато,

потому как нас неоднократно предупредили, что неизвестно ведь, какую каверзу любой из пациентов может сотворить в сию минуту. При этом сами преподаватели еще и хвалятся тем, что нам несказанно повезло. Мы пришли сюда учиться в эпоху аминазина и галоперидола. И теперь в психиатрии наступил мир и покой. А вот до этого здесь ведь был настоящий дурдом.

Поначалу система обучения такова. Преподаватель приглашает в кабинет тематического пациента. Он ведет с ним беседу, как с обычным больным. Расспрашивает то да се, самочувствие, где и что беспокоит. Может даже давление измерить. Мы, подгруппа, должны сидеть тихо, не вмешиваясь, и внимательно вникать. Затем больного отпускают и вопросы теперь к нам:

— Что вы заметили, какие у больного отклонения? С каким, на наш взгляд, диагнозом он здесь находится?

Мы все хором и поодиночке начинаем утверждать, что этот пациент психически абсолютно здоров. И вот тогда педагог начинает нам расшифровывать практически каждое слово, произнесенное больным. И оказывается, что мы слушали, но ничего не слышали. А у него, исходя из его речи, то-то и то-то.

Потешила как-то одна молодая, на вид благодушная толстушка, которая настойчиво уверяла нас, что ею управляет диванная подушка, с кисточками по углам. Наставник заверил нас, что это одна из опаснейших разновидностей паранойяльного бреда. По команде подушки она может даже убить любого… из нас.

На одном из занятий из уст нашего полковника мы узнали, что последняя запись в истории болезни писателя Ги Де Мопассана, звучала примерно так: « Господин Мопассан окончательно превратился в животное…»

Он, как и многие ему подобные, тоже умер в психушке.

Не смотря на то, что на улице уже свирепствовала пресловутая «перестройка» с ее дутой гласностью, кое — что мы услышали здесь впервые. Только здесь я, да, видимо, и большинство моих коллег, впервые услышали от преподавателя, который приглушенным голосом, с какой-то еще сохранившейся от недавних видимо времен оглядкой и опаской поведал, что «конченным» наркоманом был и мой кумир с детства В. С. Высоцкий. И был он довольно частым клиентом психиатров. И умер в еще достаточно молодом возрасте.

Со временем каждому из нас начинают предоставлять возможность лично пообщаться с тем или иным пациентом. Мне запомнилась одна из пациенток. Двадцативосьмилетняя женщина. Со следами еще недавней красоты. Медсестра по образованию. Ленинградка по прописке. Наркоманка по положению в лечебном заведении.

С ее слов узнаю, что к наркотикам ее приобщил муж. Но он, якобы, после очередной одсидки в тюрьме, завязал, а по прибытии домой настоял, чтобы и жена прошла курс лечения и попыталась бросить это неблагородное занятие. И вот она по большому блату, так она мне шепнула, оказалась здесь. Общение происходило во вполне доверительном тоне, поэтому я стал интересоваться вопросами, которые выходили за рамки ее болезни и лечения.

— Как много наркоманов в городе и вообще в Союзе? — задаю ей вопрос, потому как официально, наркомании и наркоманов в СССР не было вообще, а если и проскакивали, то только в виде единичных случаев.

— Много, вы даже не представляете, как нас много. И в городе и в Союзе.

От нее я услышал впервые о Чуйской долине. И о ежегодном «паломничестве» наркоманов туда. Как оказалось, впоследствии, были любители «ширнуться» и в наших, казалось бы «монолитных», курсантских рядах. И их тоже уже давно нет на земной поверхности.

— А каким наркотиком пользуетесь вы лично?

— Маковой соломкой, в основном.

— И по чем сие удовольствие?

— Семьдесят рублей двухсотграммовый стакан.

«Ровно треть моего месячного оклада» — подумал я.

— А в чем смысл, что вам дает употребление этих отрав? — интересуюсь ненавязчиво.

— Н-у-уу, вам, кто не употреблял, этого никогда не понять. А рассказать все невозможно.

— Ну, и все-таки, — настаиваю я.

— Ну, например секс в этом состоянии.

Обратите внимание, она произнесла термин «секс». В Советском Союзе, по мнению запада, секса не было. А это был только 1985 год. До развала оставалось шесть лет. Так что, господа гейропейцы, не будем о том, чего вы не знаете. Может в каком-нибудь отсталом колхозе это слово и заменяли другим, но в «культурной» столице Союза — Ленинграде, секс все таки был…

— Так и что же там такого особенного в наркотическом состоянии происходит, — продолжаю расспрашивать я свою почти ровесницу.

— Ну, вам этого словами не передать. Если вы этого не испытали, то я вам не смогу этого объяснить. Как будто мы не на земле, как будто в космосе. Все эротические и сексуальные ощущения обостряются в тысячи раз. И много еще чего, просто я не могу выразить этого словами.

Когда нам на второй день показали мужскую палату наркоманов и мы воочию увидели, что такое «ломка», то вряд ли кому-нибудь из нас захотелось бы пережить космические странствия во время секса, когда мужчины в возрасте от двадцати до тридцати лет, зафиксированные к кроватям, выворачивают конечности в суставах, орут дикими голосами, обливаются литрами пота. Страшнейшее зрелище. Я смотрел пару минут, и мне этого хватило на всю оставшуюся жизнь.

Продемонстрировали нам и один из наиболее спорных, но довольно эффективных методов лечения больных с острой депрессией и шизофренией, с маниакальным поведением и пациентов, находящихся в зоне риска совершения самоубийства. ЭСТ. Электро-судорожная терапия. Или по-другому, электро-шоковая терапия.

Заключается в том, что через мозг человека пропускают электрический ток силой от 200 миллиампер до 1,6 ампер (1600 миллиампер) и напряжением от 70 до 400 вольт. Длительность этого удара током составляет от долей секунды до нескольких секунд.

Объяснения сути эффекта в этом лечении нет до сих пор, хотя можно услышать нейрофизиологические объяснения. На сей раз идея состоит в том, что электрическое воздействие как-то перестраивает химию мозга в лучшую сторону.

Наш преподаватель, на наши вопросы отвечал, что суть заключается, примерно, в том, как в советском телевизоре, когда он начинал снежить, искажать картинку. Можно было стукнуть кулаком сверху по корпусу и все становилось на свое место.

Реально, на наших глазах к преподавателю подошел один из пациентов, парень лет двадцати. И в извиняющихся тонах и позах начал чего-то шептать ему на ухо. Когда он отошел, полковник объяснил суть происходящего. Больной сам слезно просит провести ему очередной сеанс ЭСТ, потому что ему после нее становится намного легче существовать.

И через пару часов мы посмотрели этот сеанс «лечения». Больного укладывают на кушетку. В рот вставляют алюминиевую ложку, обернутую вафельным полотенцем. На голове закрепляют электроды. Нам предлагают помочь проведению сеанса, и человек пять фиксируют руками тело к кушетке. Разряд электричества и пять здоровых десантников не в состоянии справиться, с казалось бы, тщедушным тельцем больного.

Его так начинает корежить, скручивает в спираль и раскручивает в бетонный столб. Глаза выкатываются из орбит, пена летит со рта. Мышцы превращаются в стальные канаты, а мы не в состоянии ничего сделать. Хорошо, что процедура очень кратковременная, но и то успеваем вспотеть.

Через минуту к больному возвращается сознание. Состояние вполне удовлетворительное, и он ничего из того, что происходило, не помнит. Эрнест Хэмингуэй тоже проходил подобные курсы шокотерапии в конце жизни, и покончил самоубийством, придя к осознанию, что в результате такого лечения потерял свое главное богатство — память.

Много еще чего удивительного увидели и услышали здесь наши «органы восприятия и обработки информации», но по сравнению с тем, с чем нам пришлось столкнуться на «экскурсии» в обычном, городском дурдоме, это было мелочью, недостойной внимания.

Посещение подобного заведения было, видимо, предусмотрено программой обучения. Благо и находилось оно практически рядом с академическим кварталом. Знающие поговаривали, что само здание в дореволюционные времена было одной из обычных тюрем. И здесь сиживали даже кое-кто из известных большевиков-революционеров.

Заведение, не смотря на смену профиля, все равно оставалось режимным. И без пропусков, общения с охраной сюда, видимо, не попасть. Ну а для нас — карт-бланш. Нам везде открыто. Вот мы и проникли во главе с преподавателем. Даже внимания не обратили на проходную.

Этажей много, я считать не стал. Организм еще не страдал одышкой. Внимание наше заострил только наш полковник на то, что и все лестничные пролеты забраны густой, металлической сеткой, потому что были случаи, когда больные, якобы, уже благонадежные, используемые для выполнения всевозможных хозяйственных работ, сигали вниз головой.

Сворачиваем направо, и попадаем в длинный коридор одного из этажей. Прямо под входной дверью на полу расположилась стайка девчонок. Они здесь курили.

— О-о! К нам мальчики пожаловали! — вразнобой завизжали они, распахивая серые больничные, замызганные халаты, что накинуты прямо на голые тела. Мы даже опешили. Среди них были еще даже вполне ничего. По фигурам.

— Присаживайтесь возле нас! — А у вас курить есть? — начали они гостеприимно подвигаться, предлагая место на полу.

— Не обращайте на них внимания, — громко шепнул нам наш начальник. Мы свернули направо в гардероб. Оставили здесь шинели, под которыми на нас, как всегда были уже белые халаты. Из раздевалки выходим не мальчиками в шинелях, а вроде, как докторами. Девушки враз притихли.

Сначала сворачиваем налево и попадаем в мужскую палату. Справа от двери находится самая настоящая тюремная параша. Закуток, отгороженный от остальной палаты барьером с метр в высоту. Прямо в полу дыра-«очко», а вокруг нее горы экскрементов. Над всем этим «добром» возвышается здоровенный, гориллоподобный, почти голый, только в сорочке до пупка пациент. Он мочится.

Смрад и зловоние необычайное. Палата длиною метров двадцать. Два ряда кроватей. Все заняты больными. Они занимаются обычными дурдомовскими делами. То есть, большинство лежат. Некоторые в кроватях сидят. Кто-то даже читает то ли журнал, то ли книгу. Дышать здесь было невозможно, поэтому полковник скомандовал нам на выход.

Через пару метров по коридору, на нас наскочила женщина, загородила дорогу и быстро-быстро, боясь, видимо, что мы убежим и не выслушаем, начала рассказывать, что ее преследуют инопланетяне. Причем так натурально, что если бы мы не помнили, где находимся, то могли бы поверить. Преподаватель, видимо, уже давно был с ней знаком, потому что доверительно что-то ей пообещал, и она ему поверила, а нас отпустила.

Далее свернули направо, и попали в женскую палату. Она была еще длиннее мужской. Если в мужской были окна и даже казалось светло, то здесь, если окошки и были, то наглухо зашторенные. Полумрак, воздух спертый. Панели стен выкрашенные сто лет назад какой-то серо-желтовато-зеленой краской. Местами потрескавшиеся и облупленные. Низкие, намертво прикрученные к полу, железные кровати. И серые, как попоны на лошадях, давно не стиранные, потрепанные одеяльца на обитательницах.

Наш доктор предложил пообщаться нам с больными. Я долго не думая, остановился возле первой кровати направо. На ней лежала и тихонько храпела дряхлая старушка, минимум лет ста. Через узенький проход, на соседней кровати сидела девочка, пятнадцати лет, как выяснилось при опросе. Она поступила сюда, сутки назад. После суицида. На левом запястье белела еще относительно свежая повязка. От неразделенной любви порезала себе вены. Резким контрастом ярко-красный лак на ее ноготках. Почти сохранившийся. Картинка эта резала глаза, никак не вписываясь в здешнюю серо-убогую обстановку.

Вот как, оказывается, бывает. Еще вчера она находилась среди счастливых сверстников. И по мгновенному повелению, все той же Ее Величества ДУШИ — оказалась здесь, в черной дыре, среди древних старух, которые, как мне показалось, провели в этой палате, всю свою жизнь.

— Сказал себе я: брось писать, но руки сами просятся.

Ох, мама моя родная, друзья любимые,

Лежу в палате, косятся, боюсь, сейчас набросятся,

Ведь рядом психи тихие, неизлечимые.

Бывают психи разные, не буйные, но грязные.

Их лечат, морят голодом, их санитары бьют.

И вот что удивительно, — все ходят без смирительных,

И все, что мне приносится, все психи эти жрут.

Куда там Достоевскому с записками известными!

Увидел бы покойничек, как бьют об двери лбы!

И рассказать бы гоголю про нашу жизнь убогую,

Ей-богу, этот Гоголь  нам не поверил бы!

Я не желаю славы, пока я в полном здравии,

Рассудок не померк ещё, но это впереди.

Вот главврачиха, женщина — пусть тихо, но помешана.

Я говорю: «Сойду с ума!». Она мне: «Подожди».

Я жду, но чувствую уже: хожу по лезвию ножа.

Забыл алфавит, падежей припомнил только два.

И я прошу моих друзья, чтоб кто ни был я,

Забрать  меня отсюдова!

В.С.Высоцкий.

Судебно медицинская экспертиза

Владимир Озерянин

см. ФОТО: Один из классов, где мы занимались на кафедре СМЭ.

Судебная медицина — особый раздел медицины, который занимается применением медицинских и других знаний из области естественных наук для нужд органов правопорядка и юстиции. Судебная медицина представляет собой специальную медицинскую науку, систему научных знаний о закономерностях возникновения, способах выявления, методах исследования и оценки медицинских фактов, служащих источником доказательств при проведении расследования, предусмотренного законом.

Например, проведение судебно-медицинских экспертиз помогает не только определить причину внезапной смерти или найти преступника, но и установить отцовство, степень родства, а также подробно исследовать любые биологические следы.

Судебная медицина — это отрасль медицины, представляющая собой систему научных знаний, методик исследования и экспертной оценки фактов (объектов, процессов, явлений), на основе которой решаются вопросы медико-биологического характера, возникающие в деятельности работников правоохранительных органов в процессе судопроизводства, и некоторые конкретные задачи практического здравоохранения.

В СМЭ, выделяются еще ряд разделов: травматология, гистология, психиатрия, криминалистика, токсикология, цитология, генетика и другие.

Курс относительно короткий. Кафедра находилась тоже в сорок девятом военном городке. Нужно было добираться на метро. Начальник кафедры в период нашего обучения, был профессор, полковник В.Л.Попов. Еще довольно молодой, стройный, крепко сбитый, брюнет без единого седого волоса. И как многие начальники кафедр, искренне считавший видимо, свою кафедру главной, в изучении медицины.

Да, для любого врача, и военного в том числе, судебно медицинская экспертиза, действительно нужна. Но она, как вы сами понимаете, нужна при случае. А случаи происходят на удивление, регулярно. Особенно я это отмечаю, при службе в таких войсках, в которых мне предстояло служить, это десантные. Здесь военнослужащие периодически разбиваются, при контакте с землей. Правда чаще травмируются.

Здесь нам пришлось вплотную столкнуться снова с трупами, свежими. В том смысле что не как на анатомии, или оперативной хирургии, консервированными. А с телами людей, умершими по большей частью смертью не естественной. И умершими в сроки различной давности. Соответственно и состояние трупов по степени разложения, было самое разное.

Прозекторская размещалась на первом этаже. Материал поступал сюда как и в любую клинику академии с завидной регулярностью.

Конвеер смерти как и жизни, не останавливается ни на секунду. Коридор всегда был заставлен свежими гробами, разного достоинства. В ожидании своей начинки. Первый труп, при вскрытии которого нашей подгруппе пришлось присутствовать, было тело мужчины пятидесятилетнего мужчины.

И хоть на улице уже было по питерским понятиям, достаточно тепло, труп поступил в морг, одетый во все зимнее, начиная с добротной дубленки. Мы помогали санитарам снимать с него одежду. Живот был вздут, как огромный пузырь. Потому что мужчина умер по непонятным пока причинам, придя с работы, домой возле батареи. А так как он жил одиноким, а перед этим взял двухнедельный отпуск, то его хватились только на шестнадцатый день после смерти. Вот и «грелся» он под батареей, раздувался.

Мы, подгруппа, стоим тесным кольцом вокруг патанатома. Первым делом он втыкает длинный скальпель, в области пупка. Фонтан содержимого брюшной полости, в прямом смысле слова, бьет в высокий потолок. Зловонный запах мгновенно заполняет весь, достаточно большой, зал. Мы, зажимая носы и рты, кидаемся кто куда. Кто в двери, а некоторые в окно. Благо, широкие окна были приоткрыты, а до земли всего полметра.

Прозектор вместе с нашим преподавателем ухмыляются, видно даже через маски.

— Вы куда? Ребята! А ну назад! Мы пошире открываем окна, и нехотя возвращаемся в провонявшееся помещение.

— Нет, так дело не пойдет. Говорит штатный патолого анатом. — Вы будущие врачи или кто? Если вы будете так реагировать на каждый труп, то с вас ничего толкового не получится. А ведь вы еще не знаете что такое запах трупа пролежавшего например, месяц-два в канализации, или на полях ассенизации.

Нам конечно слегка стыдно. Но прозектор нам не указ. Мы от него не зависим. Да и кто сказал, что хоть один в нашей подгруппе, собирается выбрать эту работу, делом своей жизни.

Поэтому дыша через раз, в пол вдоха, пряча выражение лиц под масками, помалкиваем. При вскрытии сердца, подтверждается предполагаемый диагноз: « обширный инфаркт миокарда».

Много было еще всяких и разных трупов. Обожженных и обмороженных, умерших от ножевых и огнестрельных ранений. Молодых и пожилых, мужчин и женщин.

На сдаче экзамена, кто хотел получить пять баллов, главное было не попасть к начальнику кафедры. Профессор, полковник Попов искренне считал, что на пять баллов, судебную медицину знает только он сам. Поэтому когда наш самоуверенный, претендент на золотую медаль, и реально ее достойный, Александр Дулаев, получил у него четыре балла, весь курс ахнул. А ведь у Саши была возможность пойти сдавать к любому другому преподавателю, но нет, он сам решил идти к «заслуживающему» по его осетинским понятиям, оппоненту.

Месяц, начальник курса, с подключенным к этому делу начальником академии, выкручивали руки полковнику. Дулаев трижды законспектировал весь курс СМЭ. Выучил учебник наизусть. И только после этого, «противный», зануда сдался. Отличник, спортсмен, гордость курса по всем показателям, получил свое золото при выпуске, по заслугам.

Мы тоже скромно урвали свои «хорошо». И тут же забыли дорогу в эту сторону

Факультетская терапия

Владимир Озерянин

см. ФОТО: Лейб-медик царской семьи С.П.Боткин. Он первым описал «желтуху». Его сын был как семейный доктор, расстрелян вместе с царской семьей. Памятник установлен напротив входа в клинику факультетской терапии. Кстати построен на деньги слушателей академии, до революции.

В аудиторию на лекцию, ассистент приводит больного. Профессор, стоя у трибуны, комментирует.

— Внимание, товарищи слушатели. Прекратите шум в аудитории, спящие на верхних рядах, проснитесь. Все замерли. Прошу полной тишины.

Аудитория пошумела и затихла. Все стали напряженно прислушиваться. В дверях стоял высотой около двух метров, широкоплечий мужчина. От него доносился какой- то монотонный стук, похожий на стук согнутого пальца по столу.

— Все слышите? — задает вопрос лектор.

— Да, — хором, приглушенно отвечает аудитория.

— Так вот, вы все слышите как работает сердце у нашего пациента. Это мы поставили ему искусственный клапан. Наш, отечественный клапан. Он похож на шарик от пинг-понга. И имеет существенный недостаток, потому что создает вот этот дополнительный шум, но зато мы спасли жизнь человеку. И какому человеку! Сейчас он кратко расскажет вам свою биографию. Так, Петр Семенович? — обращается профессор к пациенту.

— Да, да, конечно, как договаривались, — соглашается пожилой, скорее похожий на раму от велосипеда, чем на великана, мужчина.

— Сейчас я сильно ослаб, — начинает рассказывать прооперированный, но когда — то я, действительно, был большой и сильный. Сейчас практически, остался только скелет, обтянутый дубленой кожей. До войны я работал грузчиком в Одесском морском порту. С началом войны был призван, как и большинство моих друзей и сверстников. В бою был контужен и попал в плен. Три года находился в концентрационном лагере Бухенвальд. С трудом выжил. Был таким же худым, как и сейчас, но дожил до освобождения. После войны потихоньку оклемался и вернулся на прежнюю работу.

Но тут меня сразила другая война. Причастился к употреблению алкоголя, а выпить мог много. Иногда на спор, до двух литров водки, не закусывая.

— И вот результат, — прерывает его профессор. Клапаны сердца были поражены. Постепенно дошло до того, что только замена их на искусственные, могла спасти нашему гиганту жизнь.

— Спасибо вам, Петр Семенович. Не будем вас больше утруждать. Идите в палату, отдыхайте.

— Ну, вам всем все понятно? — обращается лектор к окончательно проснувшейся и притихшей аудитории. — Вы поняли, надеюсь, что такое алкогольная миокардиодистрофия* и кардиомиопатия*?

Лично мне было наглядно понятно, до чего может привести неограниченное злоупотребление алкоголем. Очень наглядный, и запоминающийся урок. Для тех, кто желает запоминать, конечно.

Занятия по этому предмету в моей подгруппе вел полковник Голомзик А. И. Ежедневно занятия по терапии начинались с летучки по изучению кардиограмм. Дежурный по группе раздавал каждому участнику занятий по пять — десять кардиограмм реальных больных, которые уже пролечились с тем или иным исходом. Кардиограммы были нарезаны и наклеены на стандартные листки (или картонки) формата А-4. По каждой кардиограмме нужно было быстро дать заключение, обосновать и выставить диагноз.

Так как мне лично уже давно и неоднократно ставили различные отклонения в работе сердца, я без задней мысли решил таким способом проверить, а что у меня реально может быть по кардиограмме. Беру одну из своих ЭКГ, нарезаю ее на двадцати сантиметровые кусочки, и наклеиваю на такой же стандартный листок. Перед началом занятий ставлю в известность нескольких человек в группе о том, что хочу провести такой эксперимент.

Держа в своей руке пачку розданных кардиограмм, через несколько минут обращаюсь к преподавателю.

— Извините, Андрей Иванович, но мне с этой ЭКГ что -то не совсем понятно. Помогите разобраться.

И с этими словами, подаю ему свою кардиограмму. Ничего не подозревающий доцент, берет у меня листок.

— А что вам непонятно? Здесь реально был инфаркт.

От такого молниеносного заключения я, видимо, даже пошатнулся. У однокурсников, которые были в курсе моего подвоха, отвисли челюсти. Видимо, в моей внешности что — то тоже изменилось. В группе возникло какое -то краткое замешательство.

— А что не так? — спросил уже нас полковник. И подал мне листок.

— Да, да… дело в том, что это личное ЭКГ нашего командира… Владимира Кирилловича, — чуть заикаясь и краснея от волнения, произнес Сергей Платонов.

— Как личное? — теперь уже с выпученными глазами, и слегка взволнованно, произнес «Лобзик», (такая была у него кличка между нами) повернувшись ко мне.

— Вы уж извините меня, Андрей Иванович. Я всего лишь хотел удостовериться, что у меня реально происходит с сердцем, вот и наклеил свою кардиограмму на листок. В группе все посмотрели и тоже никто толком ничего не мог определить. Вот я и решился …анонимно узнать ваше авторитетное мнение.

При этом я тоже струхнул, что поставил доцента в неловкое положение.

— А ну дайте сюда листок.

Я подал. Он присел и снова внимательно стал разглядывать строчки от самописца. В этот раз лицо его стало багроветь. Отведя глаза в сторону, он начал оправдываться, что, мол, нет там никакого инфаркта, а есть частичная блокада пучка Гиса, со всеми вытекающими отсюда последствиями, а в конце выдал:

— Для того, чтобы развеять все сомнения, мы госпитализируем вас завтра в нашу клинику.

Несмотря на все попытки отказаться, уложили меня в стационар. Неделю крутили и вертели на самой современной, по тем временам, аппаратуре. Факультетское начальство даже начало подозревать, что я решил «закосить» от ВДВ, но окончательный диагноз, не смотря на ряд мелких отклонений в работе сердца, был: «Здоров, годен».

Галомзик постарался тихо отделаться от нашей группы, поэтому на зачетах не было никаких придирок.

*Миокардиодистрофия — невоспалительное поражение сердечной мышцы в виде нарушений в её метаболизме (питании) под влиянием внесердечных факторов.

*Кардиомиопатии — заболевания миокарда (сердечной мышцы), при которых сердечная мышца структурно и функционально изменена в отсутствие патологии коронарных (сердечных) артерий, артериальной гипертензии (Артериальная гипертензия — стойкое повышение артериального давления от 140/90 мм рт. ст. и выше) и поражения клапанного аппарата.

Великая культура. Приобщение

Владимир Озерянин

см. ФОТО:1. Государственный академический театр драмы, имени А. С. Пушкина.2.Клуб академии.3.Могила А. В. Суворова.

Начиная с третьего курса, когда стала появляться малейшая возможность, я стал пытаться приобщиться хоть в малой степени к тем возможностям, которые предоставляла «культурная столица» Советского Союза. Конечно, в первую очередь надо отметить, что уже и в те времена нам не по карману было посещение дорогих премьер в театрах и кино. Тем более, что как раз подоспела «перестройка», со всеми ее «благами», но кое — что мы с женою все же успели посмотреть и послушать.

В академии имеется свой клуб. И на некоторые мероприятия, не пользующиеся особой популярностью среди пресыщенных горожан, нас отправляли по принуждению. Надо ведь было как — то приобщать нашу серую в основном массу, к великой советской культуре. И я хочу здесь поблагодарить тех, кто нас к этому принуждал, потому что нисколько не жалею о том, что успел еще познакомиться с некоторыми классиками музыки, театра и кино. Увидеть их живыми.

Так например:

Соломон Борисович Фогельсон (1910 — 1994), советский поэт-песенник. Вот что он рассказывал нам о себе:

— С детства писал стихи, немного учился музыке.

С 1935 г. по 1946 г. служил на Балтике, в Театре Краснознаменного Балтийского Флота. Для спектаклей театра иногда требовались песни, а так как этот военный театр находился в Кронштадте и его связи с профессиональными поэтами Ленинграда были затруднительны, приходилось надеяться только на свои силы.

С первых дней войны коллектив театра был разбит на концертные бригады для выступлений на кораблях действующего флота. Одну из бригад возглавлял я, Фогельсон.

Рассказывал нам свою биографию, периодически прерываясь на исполнение очередной песни. И сам же себе аккомпонировал. Многие из его песен пел с душой советский народ, не зная, кто их автор.

Когда он выступал перед нами, дедушке уже было семьдесят пять годков, но еще выглядел бодрячком. Чувствовалась моряцкая закалка на всю жизнь. Ведь принимал, с его слов, непосредственное участие в боях с фашистами. Будучи в звании старшины, совмещал работу в концертах, с командованием зенитным расчетом на эсминце. Неоднократно бывал на волосок от смерти, когда отбивал со своей зенитки налеты вражеской авиации, поэтому у него в первую очередь имеется большой цикл песен, посвященных службе на флоте:

— В тумане скрылась милая Одесса,

Золотые огоньки.

Не горюйте, ненаглядные невесты,

В сине море вышли моряки…

Или:

Синие очи,

Далеких подруг!

Ой вы ночи, матросские ночи,

Только море, да небо вокруг!

«Если опять над морями взовьется сражения дым — мы знаем, что Родина, Родина с нами, а с ней мы всегда победим…»

Истинный зенитчик, которые служат по принципу: «Сами не летаем и другим не даем». У него имеется и огромный раздел, песни которого посвящены военным летчикам:

— Пора в путь-дорогу дорогу дальнюю,

Дальнюю, дальнюю идем

Над милым порогом

Качну серебряным тебе крылом…

Или:

— Дождливым вечером, вечером, вечером, Когда пилотам, скажем прямо, делать нечего…

— Пускай судьба забросит нас далеко, пускай…

Ты к сердцу только никого не допускай.

Следить буду строго,

Мне сверху видно всё,

Ты так и знай.

В общем концерт был интересным, приятным и познавательным. Удивительно было смотреть на живую историю. Мелодии, которые сопровождали нас с детства, здесь наполнились смыслом и душой. От всей души и мы, стоя аплодировали автору –исполнителю, неоднократно.

Еще один претендент на общесоюзную, как минимум, славу, запомнился мне, но уже, увы, со знаком минус. Как и большинство шутов гороховых, этот тоже представитель израильского народа. Розенбаум Александр. Хотя я позже сталкивался с перекрученной его же соплеменниками, фамилией. Там вместо розен, звучало разъе, без «Н». И видимо он давно того заслужил.

Был у нас на курсе Игорь Скоробогатько. Потешный такой курсант. Киевский суворовец, как теперь модно говорить, тусовщик. Тусовался он где — то, все время, часто в ущерб учебе. Вращался и в каких -то богемных кругах. Дошло как — то раз до того, что перешил свою форменную сорочку. Острые уголки воротника переделал в закругленные, а галстук превратил в подобие шнурка. И так пришел на занятия. При этом настойчиво пытался доказать, что такой стиль в форме вполне соответствует велению времени. То есть уже тогда, видимо, ростки чертополоха от Юдашкина в военной форме пытались пробить монолит армейского бетона.

Намного позже все мы узнали, что и у определенного процента мужеского пола он имел успех. Да и «пользу» для организма разных травок не отрицал, и от них не отмахивался, что и сократило его век в довольно раннем возрасте, но в данном случае это к делу не относится.

Так вот этот наш завсегдатай в определенных кругах, уболтал, с его слов, бывшего медика, а ныне «великого» певуна, покривляться пару часиков перед бывшими коллегами. Хотя и при погонах. Розенбаум в 1968—1974 годах учился в Первом медицинском институте в Ленинграде. До сих пор ежегодно даёт там концерты. По случайности его исключили из института, но в армию не взяли по причине плохого зрения. Розенбаум пошёл работать в больницу. Через год восстановился в институте и закончил своё образование.

В 1974 году, сдав экзамены, получил диплом врача-терапевта общего профиля. Его специализация — анестезиология и реаниматология. Пошёл работать в скорую помощь ((водителем!)). Семейная жизнь Розенбаума началась рано, но продлился первый брак недолго.

Уже через год снова женился, на этот раз на своей однокурснице Савшинской, и у них родилась дочь. У Розенбаума не было выбора между профессией врача, по которой он уже отработал пять лет и не нашёл в ней себя, и эстрадной карьерой, где он, якобы, подавал надежды. Был сделан выбор в пользу музыки.

Непонятно, как не имея ни ума, ни голоса, можно определиться, туда где тебя никто не ждет. Видимо, слава и заслуженные лавры, соплеменника, В. Высоцкого, лишала его сна и аппетита. Слухи о выступлении «знаменитого» барда в клубе, разлетелись мгновенно. Приглашались все желающие, без билетов, на «халяву». Видимо, с рекламной целью, решил Александр Яковлевич порадовать наш слух. Пользуясь случаем, пошли и мы с супругой. Зал был набит под завязку, но место и нам нашлось, недалеко от сцены, в шестом ряду.

Концерт у него был разбит по циклам. Сначала, как для медиков, все что касалось медицины:

— Слыву я доктором в народе,

До сих пор гуляю на свободе,

Мой халатик в чемодане,

Стетоскоп всегда в кармане,

Голову при случае займем.

По утрам гуляю по палатам,

Мысленно больных ругаю матом,

Стар и млад идут лечиться —

Переполнена больница —

И откуда черти их несут.

Головы не надо в медицине.

Дело все в одном пенициллине:

Лей больному, сколько можно

Внутривенно и подкожно,

В musculus gluteus и per os.

Если рентгенологом ты станешь

— Не жалей казенные лучи.

Дай больному сто рентгенов,

Чтоб смутировали гены,

Только сам смотри не облучись.

Нас нигде не сеяли, не жали,

В деканатах нас не уважали,

Помним из того, что знали:

Ligamentum inguinale — вот и все,

Что мы когда-то знали…

Слова народные, но упорно выдаваемые за свои.

Затем цикл афганский, как модный в тот период, потому что там можно было заработать дешевую популярность, ни разу не глотнув афганской пыли.

В Афганистане, в черном тюльпане,

C водкой в стакане мы молча плывем над землей,

Грозная птица через границу,

К русским зарницам несет наших братьев домой.

    Никогда погибшие русские, оказывавшие интернациональную помощь народу Афганистана, не были ему братьями.

Лошадино — еврейский цикл длился  намного дольше всех предыдущих…

В один из дней с улыбкой на губе,

В широком, как шаланда, экипаже,

До Лейба, не последнего из граждан,

Доехал Ося, ничего себе.

В горошек «Киса» стиснула кадык,

Манжеты только утром, как от прачки.

Лейб Маркович почувствовал задых,

И слабость членов, как во время качки…

Народ из присутствовавших в зале, периодически волнами наплывал к сцене, у кого были с собой фотоаппараты, чтобы лично запечатлеть восходящую «звезду» шансона. Я имел неосторожность тоже к ним примкнуть. И тут у певуна видимо терпение оборвалось. Он снял с шеи ремень гитары, и завопил дискантом вместо своего обычного баритона:

— Да сколько же можно меня фотографировать? Вы меня отвлекаете! Вот как будет перерыв, приходите в комнату отдыха, и я вам специально попозирую!

Мы, оказавшиеся в тот момент на виду у своих знакомых, почувствовали себя крайне неловко. Как оплеванные, быстренько растворились в своих рядах.

Если бы он в самом начале своего выступления остановил процесс фотографирования, это было бы понятно. А так полтора часа значит терпел, а тут взорвался.

И я, конечно, в антракте подошел к той комнате, где их «королевское» высочество опочивало, но за многочисленной толпой поклонников к сидящему на диване, в плотном окружении своей пархатой родни певуну, было не пробиться. Пришлось плюнуть на затею «клацнуть» плешь Розенбаума в упор.

Перекурил и вернулся на свое место, с которого потом и сделал тот снимок, который разместил в оглавлении.

Потом был еще один, последний, затяжной цикл из блатного зэковского жанра, но меня уже ни его песни, без смысла, ни тусклая манера исполнения не интересовали, как бы он не напрягал жилы на своем лбу, но даже до Владимира Семеновича, ему было очень далеко.

Народ расходился с этого «концерта» в непонятке. То ли это было какое — то агитационное шоу, то ли театр одного клоуна. Были в этом клубе концерты и других, менее раскрученных и малоизвестных «звездочек», поэтому на них и останавливаться не стану.

А вот самостоятельно ходили, например, на «машину времени». Концерт проводился на стадионе питерской дворовой футбольной команды «Зенит». Шуму и спецэффектов было много. Толпа присутствовала огромная, но «Новый поворот» я все же расслышал. Он у меня тогда ассоциировался с горбачевским поворотом, а потому вызывал скептические вопросы.

Или, например, побывали в одном из концертных залов Ленинграда. Ходили послушать «Барабан» Николая Гнатюка. Хороший, спокойный и благожелательный концерт.

Незадолго до их смерти, успели посмотреть шоу-концерт в большом концертном зале «Октябрьский» под названием «Веселый театр Штепселя и Тарапуньки.» Точнее, Юрия Тимошенко и Ефима Березина.

Назывался он «Двухкомнатная комедия со всеми удобствами»

«Моя хата не с краю». Я слышал о них с детства. Сначала слушал их выступления по радио, затем в широком потреблении появились телеящики. И вот довелось под занавес их непростого жизненного пути повстречать и на сцене. Это, конечно, были монстры эстрады. Умели они держать публику от начала и до конца представления.

Театры… Не могу похвастаться, что мы с супругой, были какими- то заядлыми театралами, но по- возможности старались побывать хоть в некоторых из них. Как — то так случилось, что первые билеты мы приобрели в государственный академический театр драмы имени А. С. Пушкина, хотя питерцы называют его Александринкой, или Александринским по традиции. Так он был назван в честь супруги императора Николая І, Александры.

Здесь мы посмотрели «Чайку» А.П.Чехова и даже классический балет «Лебединое озеро».

Вторым и относительно часто нами посещаемым, был так называемый

«Ленком», сокращенно от «Ленинского комсомола». Нам тогда посчастливилось в живую видеть такие величины, как: Армэн Джигарханян, Олег Янковский, Валентин Гафт, Евгений Леонов, Александр Абдулов и многих других, которые стали общеизвестными намного позже.

В заключении просто перечислю театры, где мы побывали только по одному-два раза: им. Ленсовета; им. Комиссаржевской; театр «Музыкальной комедии»; Малый драматический; Ленинградская консерватория им. Н. А. Римского-Корсакова, оперная студия; Ленинградский государственный мюзик-холл.

Но больше всего мне нравилось посещать музеи и картинные галереи. Здесь я мог в тишине и без помех, подолгу наслаждаться тем или иным произведением искусства. Первые посещения эрмитажа были в составе взвода, но это не то, не люблю бежать толпой из зала в зал. Да еще и при этом следить за подчиненными, чтобы никто не отстал, не потерялся.

Это так, были предварительно-ознакомительные посещения. Примерно, как смотреть прилет в Петербург гоголевского кузнеца Вакулы, и его визит к царице, в Зимний дворец. Блеску много, глаза разбегаются, ошеломление и никакого запоминания.

А вот когда сам, или с женой, это совсем другое дело. В течении дня, от картины к картине, медленно, от шедевра к шедевру. С разного расстояния. Я любил смотреть, стоя вдалеке и подходя ближе. И хотя оригинал картины А.А.Иванова «Явление Христа народу» хранится в Москве в Лаврушкинском переулке, но эскизы этой картины имеются в Государственном Русском музее, теперь Санкт-Петербурга. Можно было часами стоять только возле этих эскизов, рассматривая выражение лица каждого присутствующего в картине персонажа отдельно.

Двадцать лет своей жизни отдал мастер этому творению. Писал он ее в Италии. Под нее готовили отдельный специальный зал-павильон. Перевозили с большими предосторожностями. За пятнадцать тысяч рублей приобрел ее для музея император Александр ІІ.

Иоанн Креститель — один из центральных образов этого произведения. Его значение здесь вырастающее еще и потому, что Христос согласно самому сюжету — изображению момента появления отодвинут далеко в глубь картины, и поэтому воспринимается зрителем в общих контурах его фигуры, спокойной и величественной, кажущейся особенно значительной, благодаря строгим линиям горных отрогов, служащих фоном. Лицо Христа можно рассмотреть лишь с некоторым усилием. Фигура же Иоанна выдвинута на передний план картины и здесь главенствует. Его благородный, вдохновенный облик, исполненный суровой красоты, героический характер, который отчетливо выступает в контрасте со стоящим рядом женственным и изящным Иоанном Богословом, воплощают представление Иванова о пророке — вожде народа, глашатае истины.

Я был также ошеломлен на всю оставшуюся жизнь, когда следуя из одного зала в другой, в том же Русском музее, на одном из поворотов, внезапно столкнулся с картиной И.К.Айвазовского «Девятый вал». Представьте себе, что вы спокойно, о чем — то глубоко задумавшись бредете в тишине музея, и вдруг, из окна размером два на три метра на вас катит огромная морская волна. И при этом она настолько натуральная, что можно даже испугаться. Хорошо, что до встречи с оригиналом, я видел неоднократно репродукции этого творения. Несколько раз потом специально еще посещал этот музей, чтобы насладиться именно этой картиной. А первый раз минимум полчаса не сводил глаз своих с этого шедевра. Подходил и отходил, с разного расстояния и под разным углом зрения любовался реальностью воды и лучами солнечного света. Чуть ли не пальцем пытался пощупать синезеленую, прозрачность бурлящего моря.

Противостояние людей и стихии — вот основная тема произведения.

Айвазовский выбрал самый страшный момент разбушевавшейся стихии: сияющее чудовищными всполохами небо, огромные морские волны — и посреди этого люди, уже потерпевшие кораблекрушение и спасающиеся на обломках мачт и бревен, которых вот-вот накроет высоченная пенистая волна. Люди в отчаянной борьбе с мощной стихией — но как им противостоять ей, справятся ли они… Ответа нет. Здесь показана лишь эта, отчаянная человеческая борьба и мощь природы.

До глубины души меня потрясла и еще одна могила. Как- то, возвращаясь из ночного дежурства в одной из клиник, оказался на станции метро рядом с Александро-Невской Лаврой. Это что — то вроде пантеона, где похоронены цари, их отпрыски и их самые вельможные слуги. Иду по длинному залу-склепу. Мраморные стены, полы и потолки. Тихо, как и положено в царстве мертвых. Живых почти никого не наблюдаю. По правой стороне зала, в длинный ряд выстроились пышные надгробия. Ангелы и ангелочки разных размеров и конфигураций. Изобилие золота и украшений через десяток метров пути начинает приедаться.

И вдруг, случайно, мои глаза упираются в три слова на полу. Весь пол выложен в черно-белую шахматную клетку из мраморных плит.

Вижу надпись: « ЗДЕСЬ ЛЕЖИТЪ СУВОРОВЪ». И все, больше никаких излишеств.

На шестом году пребывания, посещение некоторых мест, типа Эрмитажа, даже приелось, потому что после того, как я там побывал вначале по принуждению со взводом, потом по личному интересу, неоднократно сам, а когда стали приезжать родственники и друзья, которые тоже в первую очередь, желали взглянуть на Зимний дворец, то иногда уже это и раздражало.

Ради «спортивного» интереса, дважды побывал в «Золотых кладовых». Больше всего впечатлила демонстрировавшаяся там на то время выставка «Скифского золота». По словам экскурсовода, цена некоторых экспонатов была выше, чем весь золотой запас Советского Союза, потому что в плане своей раритетности, они были бесценны. По всему залу и возле самых ценных предметов, там стояли милиционеры с укороченными автоматами Калашникова. Современное стрелковое оружие рядом с тысячелетними ценностями вызывали удивительные ассоциации.

Например, как это так, что на семидесятом году существования самой «справедливой» власти на земле, приходится опасаться каких то «людей», которые могут посягнуть на народное достояние, даже с учетом того, что на дворе стояла «перестройка» этой власти, якобы, в лучшую сторону.

Ну, да Бог с ней, с этой «Кладовой золота». Мне нужно было заканчивать учебу и свое затянувшееся пребывание в «культурной» столице «социалистического» рая.

— Главное, не успехи в учебе. Не «красный диплом» или «золотая» медаль по выпуску. Главное, красная морда и правильное распределение! — твердили нам знающие люди, с первого дня нашего здесь пребывания, но я по какой — то, видимо, своей врожденной безалаберности, не обращал на эти предупреждения никакого внимания. И был уверен, что Родина знает, где лучше применить меня с наибольшей эффективностью.

— Как жаль, что ты оказался в десантных войсках, — открыто говорил мне мой бывший начальник по службе в полку, — если бы ты был в обычной пехоте, я бы по распределению забрал тебя к себе.

В душе я с ним соглашался, но в то же время, ощущал силы обойтись в будущем и без покровителя. И сильно ошибался. Без минимальной поддержки сверху или со стороны, в армии, оказывается, просуществовать невозможно, но об этом чуть позже. А пока пойдем еще, доучимся до конца.

Псков

Владимир Озерянин

см. ФОТО:1.Первое сентября 1985 года. Псковский ЖД вокзал. Подъехали еще не все. Фотографировал я сам на слайд. Ждали остальных, а потом уже и забыли сфотографироваться еще раз.2. Псковский кремль.3.Крепость.4. Каменный мешок.

В начале пятого курса нас ждала очередная войсковая стажировка. И базой для ее отработка должна была послужить воздушно — десантная дивизия, дислоцирующаяся в славном городе Пскове. Задачи наши по ее отработке теперь, соответственно, были на более высоком уровне. Снова в составе всего личного состава взвода приобретаем билеты на поезд «Ленинград-Львов». И весело прибываем на ж.д. вокзал, где я и фотографирую моих подчиненных на свой «Ломо-компакт». Городским транспортом добираемся к месту назначения.

Пройдя без задержек через КПП, направляемся к хозяину части, командиру полка, в расположении которого мы и должны разместиться. Для любого командира появление такой группы «не привязанных», военнослужащих, это лишняя обуза и головная боль, но он принимает нас в своем кабинете, и изображая любезность и отеческую заботу, доходчиво разжевывает для непонятливых, как нам нужно себя вести в течении полутора месяца пребывания в дивизии и в городе. Мы согласно киваем головами.

Проживание нам было определено в одной из палат МПП. Питание в офицерской столовой, расположенной за забором части. Кураторами нашей очередной стажировки оставались все те же преподаватели. Подполковники В. Ридкобород и А. Барановский. Кроме нашего десантного взвода, в Псков прибыли и отдельные представители других взводов, которые по распределению должны были идти, например, по ведомству МВД.

Начало стажировки с первого сентября. Это время на Псковщине — ярко выраженная осень. Желто — красные одеяния берез и кленов, осин и, контрастирующих на их фоне, зеленых елей, явили нам непередаваемую красоту. Особо меня удивляли дожди в местной полосе без каких — либо предвестников, вдруг открываются небесные хляби, и в течении пяти-десяти минут крупные капли, как из ведра, поливают зазевавшихся. И так же мгновенно прекращаются. Обычно, если под рукой не было плащ — накидки или зонта, промокали вмиг и до нитки.

Чтобы наше полуторамесячное пребывание в войсках не было чем то хаотичным и непредсказуемым, в академии были давным-давно разработаны специальные планы.

Планов и задач на стажировку нам понаставлено от руководства и педагогов громадье. Приведу кратко основные пункты наших планов.

Дневник стажировки в военной части.

Факультет подготовки врачей для ракетных и сухопутных войск.

Журнал стажировки является основным планирующим и отчетным документом слушателя, а также документом, отражающим непосредственную работу руководителей стажировки. После стажировки перед защитой отчетов журналы представляются комиссии кафедры для оценки деятельности и обработки представленных материалов, замечаний и предложений.

В журнале отражаются: 1. цель и задачи стажировки;2. обязанности; задание на стажировку; 3.индивидуальное задание; 4.личный план работы слушателя на стажировке; 5. дневник стажировки; 6. карточка учета стажировки обучаемого;7.отчет слушателя о войсковой стажировке с замечаниями и предложениями по организации и проведению стажировки;8.отзыв на слушателя и оценка его деятельности; 9.вопросы участия слушателя в боевой подготовке, в том числе планы проведения занятий и их оценка.

Для работы с секретными документами слушателям, направляемым для стажировки, выдаются документы, удостоверяющие наличие у них соответствующей формы допуска к сведениям, составляющим государственную тайну, в порядке, установленном приказом Министра обороны СССР.

По окончании стажировки слушатели составляют письменный отчет о выполнении программы и индивидуального задания. Отчет должен содержать обобщенные сведения о проделанной работе, особое внимание должно быть обращено на замечания и предложения по организации и проведению стажировки.

На каждого слушателя руководителем войсковой стажировки от воинской части составляется индивидуальный отзыв. Отзыв включается в личное дело выпускника факультета.

По окончании стажировки и прибытии в академию слушатели представляют на кафедру организации и тактики медицинской службы журналы войсковой стажировки с письменными отчетами о стажировке и другими отчетными материалами для их анализа и обработки, учета и оценки. Докладывают комиссии кафедры результаты выполнения индивидуального задания и защищают свои отчеты по стажировке. И т. д. и т. п.

Закинули свои пожитки в палату МПП, заняли кровати «согласно купленным билетам». Я перезнакомился с врачами и младшим медицинским персоналом медицинской службы полка. Это была моя стихия, которую я так резко оборвал четыре года назад. Начмед майор Языков и врачи сразу приняли меня за своего, родного, потому что через пару лет могу оказаться непосредственно в этом медпункте, в их рядах. Фельдшера, прапорщики тоже считали своим, потому что еще не так давно был таким же, как и они.

Сразу оговорюсь. Именно в этот период произошла официальная смена аббревиатур и некоторых названий в медицинской службе вооруженных сил. Так ВМА (военно-медицинская академия) стала именоваться сокращенно ВМедА. Для того чтобы не путать с точно такой же аббревиатурой ВМА (военно -морская академия). Так нам по крайней мере объяснили. МСБ (медико -санитарный батальон) отныне становился ОМед. Б (отдельный медицинский батальон). ПМП (полковой медицинский пункт) стал МПП (медицинский пункт полка). Есть в этом определенный смысл, но до сих пор многие ветераны по привычке называют все эти подразделения по старым названиям. Особо я не терплю, когда даже молодые, современные, казалось бы, военнослужащие, от рядовых и вплоть до генералов, по необразованности и тупости безграничной, говорят и пишут слово медсаМбат, через «М». Ну, да ладно.

Первое нам задание от руководителя стажировки -провести детальное обследование санитарно –гигиенической обстановки части и составить подробный отчет. Для этого всю нашу группу разбили попарно. Мне в напарники достался Василий Кулехан. Вот мы после завтрака, чистенькие, наглаженные и «напомаженные», приступили к делу. Бодро шагаем по одной из аллеек. Первым делом собирались обследовать солдатскую столовую, как обычно, там сосредоточена основная масса проблем с гигиеной и санитарией.

Территория всего военного городка где размещена дивизия, построена по — военному, но на мой взгляд, оригинально. По крайней мере, до и после, мне подобных городков не встречалось. В дивизиях на тот период было четыре полка, как и во всех, ей подобных ВДД*. Три воздушно-десантных и один артиллерийский.

Артиллерия, как всегда, на отшибе. Вот и здесь артполк находится в поселке Череха, что в нескольких километрах от черты города. А остальные три, за одним общим забором. По одной линейке стоят все казармы полков. По другой — все солдатские столовые. По третьей — плацы, по следующей — стадионы. Склады, химические городки, караульные помещения и прочие и прочие подсобные подразделения, соответственно, размещены в своих рядах.

Между ними, соответственно, проложены довольно чистые и ровные еще, тротуарчики. Вот и идем мы с Васей по одной такой заасфальтированной тропинке. И тут замечаем, что если идти по дорожкам, то до нашего объекта в два раза расстояние длиннее, чем если мы срежем по диагонали, через спортивный городок. Принимаем решение быстро и одновременно сворачиваем направо.

Сделав шаг на обочину, синхронно, обеими ногами, куда- то проваливаемся по колени. Поднимаем правые ноги, делаем очередной и шаг, попадаем на ровную твердь. Упираемся руками в грунт, и вытаскиваем левые ноги из какой — то илистой жижи.

Здесь же ощущаем носами густую вонь фекалий. Грязно- буро-желтая жидкость обильно стекает с наших, еще недавно чистеньких и наглаженных штанин.

Смотрим друг на друга и не можем понять, куда это мы вляпались. Я осмотрелся по сторонам и предложил бежать в ближайшую казарму, чтобы отмыться. Так и сделали. Без лишних слов проникли в подъезд одной из казарм. Прошмыгнули мимо дневального в умывальник. Пришлось разуваться, снимать брюки. Работа по предварительной очистке заняла около получаса.

На выходе из расположения, спрашиваем у дневального, куда это мы вляпались.

— Так это у нас канализация течет по обочинам тротуаров. Что и почему у него спрашивать не стали. Быстро бежим обратно в МПП. Моемся в душе. Стираем брюки. Переодеваемся, благо, есть запасные брюки — в сапоги. Иду к начмеду полка и выясняю ситуацию с канализацией. И вот что мне он поведал.

Оказывается, в дивизии уже давно положение ЧП. Минимум два года, но оно содержится в тайне. Наверх никто не собирается докладывать, потому что доносчику полагается первая плеть.

Псковский гарнизон на этой территории существовал уже давно. До Великой Отечественной войны были простые, наружные туалеты. Когда город захватили «культурные» арийцы, то они не могли позволить себе существовать без элементарных благ цивилизации. Ведь их фюрер давно дал определение: «Культура нации начинается с туалета..».

Поэтому руками военнопленных была срочно проложена «временная», деревянная канализация. Для этого из досок складывали четырехгранные «трубы», обматывали их рубероидом и стягивали проволокой. Сие «временное» чудо канализации простояло и отлично справлялось с нагрузкой с 1942 по 1984 год, а затем одновременно, в разных концах, ее прорвало.

Дерьмо поплыло из всех канализационных колодцев. Один из них находился почему- то прямо в операционной дивизионного ОМед. Б. Говорили медики, что канализационный стоки переливались через операционный стол. Отцы — командиры вместе с замами по тылам не придумали ничего умнее, как надстраивать колодцы по высоте. Когда «удобрение» стало переливаться и через надстройки, тогда военная мысль предложила рыть вдоль тротуаров арыки, что в переводе с узбекского ровики- канавки. И вот эти искусственные, открытые для всеобщего обозрения, артерии со стоками, спокойно текли второй год в своем направлении.

К моменту нашего прибытия природа сама позаботилась и стыдливо прикрыла их по всей территории желтыми кленовыми листьями, потому я с Василием, ничего такого не подозревая, храбро ступили на обочину. Но как, оказалось, при нашем профессиональном копании в глубину, это была только вершина айсберга этой проблемы. Из-за этой неблагоприятной ситуации с канализацией возникла, так называемая, инфекционная «вспышка».

В дивизии во всю свирепствовали гепатит и дизентерия. И об этом тоже никто и никуда не докладывал. Когда мы поселялись в медпункте я сразу обратил внимание на количество больных, которое превышало обычно допустимую норму, но за своими делами и заботами, в первые часы некогда было совать нос в чужой огород. А вот сейчас задумался, и предложил Кулехану пройтись по палатам. Поинтересоваться кто и с чем здесь лежит. При опросе практически все сто процентов заявили, что у них понос или желтуха.

Грубейшим нарушением в лечении этих двух категорий больных уже было то, что они находились скопом. Их даже не удосуживались разложить по отдельным палатам. Мой взгляд задержался на раковине умывальника. Она сама была грязной, покрытой слоем давнего жира, и переполнена немытой, не обезжиренной посудой. Волосы мои дыбом встали.

«Как это так? Они же здесь интенсивно обмениваются между собой своей заразой! Передают друг другу то, чем „богаты“.»

На вопрос:

— Знаете ли, что такое вспышка инфекционных болезней?

Ответили:

— Да, знаем.

— И давно она уже у вас длится?

— Да второй год, поди как, -ответили пацаны.

— И много вас болеет?

— Да, много, но основная часть лежит в одной из казарм. Тяжелые в госпитале. А мы средней степени тяжести здесь, -просветил меня с Кулеханом один лобастый десантник.

Я перед тем как отправляться на обед срочно собрал в нашей палате весь взвод. Поставил в известность свой личный состав, о том что мы находимся в эпицентре вспышки инфекционных болезней. Предупредил о необходимости строжайшего соблюдения личной и общественной гигиены. А также о запрете контакта с больными и подозреваемыми. Мой опыт службы и диплом фельдшера, плюс теоретические знания, уже приобретенные в процессе учебы, давали необходимое представление об угрозе непосредственно нам. Здесь же я предложил, а коллектив поддержал, приобрести специфический гамма-глобулин и провести профилактическую санацию друг другу.

Так и сделали. Я колол мускулюс глютеус[1] Кулехану, а он мне. Все остальные тоже выполнили эту процедуру друг другу. Этот препарат способствовал повышению сопротивляемости организма на случай проникновения врага в наш организм. Не знаю насколько все это нам помогло, но никто в нашем взводе не заболел, не смотря на самый активный контакт с больными в дальнейшем.

Ежедневно, занимаясь своими непосредственными делами стажировки, я приглядывался к накатывающему валу больных из личного состава полка, которые круглосуточно прибывали на прием в медицинский пункт. Кроме обычного набора простудных заболеваний, микротравм и травм, которые сопряжены с десантной службой, шли и шли, а некоторых даже вели под мышки или даже несли на носилках, пораженные дизентерией и гепатитом.

При этом уже двигались не только во все медпункты полков, а и напрямую в инфекционное отделение гарнизонного госпиталя, который как оказалось, находился рядом. Буквально за забором части. И к нему вели даже отдельные ворота в заборе, без КПП. Обратил я внимание и на то, что в госпиталь больные направлялись со своими кроватями, потому что, как оказалось, там своих кроватей давно уже на всех не хватало.

При этом дивизия, как ни в чем не бывало, занималась обычной повседневной деятельностью. Шла напряженная боевая подготовка. Личный состав, который был еще не поражен инфекцией, стрелял, прыгал, водил боевую технику. А еще занимался подготовкой к предстоящей зиме по всем тыловым вопросам. Завозом и закладкой на хранение овощей и фруктов. Топлива и обмундирования. Много всяких вопросов решается в огромном дивизионном организме. Но были и некоторые специфические, присущие только этому воинскому соединению. Пользуясь местом дислокации, личный состав дивизии ежегодно по осени в огромных количествах собирал и заготавливал ценнейший витаминный продукт- болотную ягоду, клюкву.

Да, именно ее, так как в огромных количествах произрастала она в Псковских обширных болотах. Когда наступал сезон, выезжали все, почти весь гарнизон, за исключением нарядов на службе. Ехали целыми семьями. Жены и дети офицеров и прапорщиков, тоже чуть ли не ежедневно отправлялись в кузовах ГАЗ-66 в лесные дебри.

Немного позже я узнал, что в каждой дивизии ВДВ была своя специфика по сбору и заготовке местных ресурсов, которые они заготавливали не только для себя, но и для братьев по оружию в других дивизиях и отдельных частях десантных войск.

Псковская дивизия собирала и делилась по мере возможности клюквой. Чуть ниже по глобусу, расположенная Витебская, заготавливала себе и другим белорусскую бульбу-картофель. Две дивизии, которые размещались в Прибалтике, могли при случае снабдить желающих сардинами, Таллинским бальзамом, телевизорами «Шилялис», но это так, в очень мелких масштабах.

Еще южнее, находящаяся в Бессарабии, Болградская — снабжала кого надо помидорами, виноградом и вином! Следующей по югу шла дивизия в Азербайджане, Кировобадская. Рядом, за забором этой дивизии находился крупнейший в Союзе коньячный завод. Соответственно, и продукция, поступающая куда надо, была соответствующая.

Еще дальше на восток, находилось горно-пустынное соединение в благословенной Ферганской долине. Она поставляла для нужд элиты Советской армии урюк и изюм, арбузы и дыни, лук и помидоры… и много еще чего. Кроме сувенирных самоваров и пряников, ничем не могла поделиться с друзьями Тульская дивизия. В Туле разве что для врагов, в изобилии производились более специфические гостинцы, но о них пока не будем.

Я и так выдал врагам места дислокации всех бывших дивизий ВДВ СССР. Шучу, они, кому надо, знали об этом задолго до меня.

Все эти дары природы и местного производства, в первую очередь, поступали в ненасытную Москву. В штаб ВДВ и Министерство обороны СССР, соответственно. Об этом я расскажу когда- нибудь отдельно. Когда уже буду служить в соответствующих частях, и видеть непосредственно всю эту систему снабжения.

А пока вернусь обратно, в доблестную 76-ю гвардейскую Черниговскую Краснознамённую ВДД. (Черниговская она потому, что принимала активное участие в освобождении этого города от фашистов). Вспышка инфекционных болезней приобрела такие масштабы, что весь медицинский состав дивизии уже не справлялся. И тогда начмед полка майор Языков, у которого мы квартировались, с разрешения наших кураторов, стыдливо опуская глаза, попросил нашей помощи.

А конкретно, помощи запросил начальник инфекционного отделения гарнизонного госпиталя. Он элементарно не справлялся с работой для прокурора. А для господ прокуроров в медицине ведется вся макулатурная работа. А вы, что об этом не знали? Так будете теперь в курсе дела. Все истории болезней, журналы и прочие лабораторные бланки, в первую очередь, пишутся и заполняются, конечно, для удобства в работе медицинского персонала, но и когда чего — нибудь иногда случается, и в кабинеты докторов прибывают доблестные рыцари щитов и кинжалов, то в первую очередь они изымают и опечатывают всю медицинскую документацию. А потом по нашим записям, нас же и терзают.

Так вот, на всю эту массу обкакавшихся и пожелтевших, не по своей вине, десантов, (ударение на Е), нужно было вести истории болезни. А тут по соседству, столько соображающих и бесплатных умов и рук, когда с головами окунулись в эту работу, то даже мы, двадцать два человека, еле успевали оформлять всю медицинскую макулатуру. Здесь мы впервые испытали, что такое войсковая медицина, и все «прелести» в ее неблагодарной работе.

А начальник медицинской службы дивизии все это время, на пару со своим замом, эпидемиологом дивизии, от «горя» напивались с утра, и делали обход медпунктов. К нам они даже не подходили. Шушукались о чем — то своем с начмедом полка, едва стоя на ногах. Видимо, решали вопросы, как победить инфекцию своими немощными силами, но при этом так боялись дивизионного начальства, что своему вышестоящему медицинскому начальству в штабе ВДВ даже не смели заикнуться о существующей проблеме.

Был, естественно, в дивизии и громоздкий партийно-политический аппарат. Так вот и эти, так называемые «инженеры человеческих душ», тоже, соответственно, плевали на солдатские души, потому как свои погоны ближе к своей, замполитовской душенке. Они молча прятали свои занятые у Тузика, моргала. Надо отдать должное и советскому солдату. Он страдал молча. Основная масса просто не понимали, что с ними происходит, а те, что догадывались о причинах наглого подрыва их здоровья, элементарно боялись. Боялись донести о положении дел кому следует.

До сих пор полагаю, что в сотни раз было бы дешевле выделить деньги на своевременную прокладку современной канализации, чем тратить огромные суммы на лечение зараженного личного состава. За страх потерять должность или звание командиром дивизии, солдаты расплачивались своим здоровьем, которое подрывали на всю оставшуюся жизнь, перенеся инфекционный гепатит.

Я тут же предложил своим формально подчиненным проверить санитарное состояние всех объектов питания. И мы выявили, что имеют место быть кричащие нарушения санитарии в этом направлении. К работе на пищеблоках допускались лица поварского и суточного нарядов, не прошедшие бактериологического обследования. А еще личный состав, который только что был выписан из инфекционного отделения, и будучи вирусо и бактерионосителями, продолжали заражать оставшийся еще условно здоровый личный состав.

Горячей воды и посудомоечных средств или не было в наличии, или были в большом дефиците. Столовой посудой на один прием солдаты и сержанты обеспечены не были. Во время приема пищи она в спешке, недомытая и не обеззараженная, совершала несколько рейсов на столы и обратно в мойку.

Но все должностные лица, как отцы командиры, так и тыловики, закрывали глаза на эти вопиющие нарушения. О том что слушатели военно медицинской академии проводят обследование пищеблоков и казарм, было мгновенно донесено командованию дивизии. Они прекрасно понимали, что шила в мешке не утаишь.

Но тем не менее меня срочно вызвал к себе в кабинет начальник медицинской службы полка, и стал упрашивать не выносить сор из избы. Ваше, мол, дело телячье. Вы ребята здесь временно, а нам жить и служить еще долго. Он еще тут же начал давить на слезу, что ему лично все по барабану, что у него со льготными годами уже минимальная выслуга имеется, что если что, хоть завтра напишет рапорт на увольнение. И в том же духе. Даже пригрозил слегка, что если мы куда — нибудь посмеем доложить, то зачет по стажировке лично мне получить не удастся, да и всему взводу тоже. Пришлось заверить товарища майора, что мы сдержимся.

Тем не менее, зная о некоторых связях Кулехана в верхних эшелонах медицины, я с ним переговорил, и он с моего ведома, доложил по телефону о ситуации куда следует. Там заверили, что возьмутся за это дело, но не ранее чем как мы покинем пределы Пскова. Забегая наперед скажу, что все так и произошло. В течении года канализация была проложена. Все кому положено, свое получили сполна. Вспышка была погашена.

Стажировка продолжалась. Основную часть времени по — прежнему проводили в инфекционном отделении гарнизонного госпиталя. Здесь то, основная часть взвода и прониклась настоящим пониманием и уважением к медицине профилактической. Но были и у нас выходные. На ближайшее воскресенье я предложил всем своим коллегам выехать вместе с офицерами и членами их семей по клюкву. Меня поддержали и согласились поехать Иван Попель и Василий Кулехан.

Отъезд совершался ежедневно от КПП полка в пять часов утра. Переоделись в полевую форму одежды, прихватили тару, бутерброды и вперед. В кузовах ГАЗ-66, под тентами уже было полно галдящих женщин, детей и их суровых отцов. В других машинах сидели солдаты. Ехать пришлось долго. Более сотни километров.

По дороге я смотрел на множество заброшенных деревень. Деревянные, почерневшие от времени, перекосившиеся избы, позарастали лопухами выше крыш. Дороги были исключительно грунтовые, размытые, огромные лужи, все это с трудом преодолевали армейские грузовики-вездеходы. Благо, что грунт песчаный и не вязкий. На наши вопросы, почему деревни брошенные, офицеры и их жены нехотя отвечали, что, дескать, народ потянулся в города к цивилизации. Уточняю, это был 1985 год.

Приехали. Красота непередаваемая. Густые елово- смешанные пролески, вперемешку с болотами. Чистейший, напоенный ароматами хвои, воздух. Низко нависшие, готовые в любую минуту разразиться проливным дождем, темные тучи. Я тут же, оббежав несколько елей, сразу нашел четыре красавца, белых гриба. Затем, предварительно договорившись о времени возвращения, вся толпа двинулась на сухое, мшистое болото.

И хотя места были уже тоже потоптанные, за три часа работы я собрал пять литров красивой, крупной северной ягоды. Пока народ собирался к стоянке машины, я еще нашел с десяток грибов-боровичков. Всю последующую зиму жена готовила витаминизированные морсы и кисели из клюквы.

Пушкинские места. Псков

Владимир Озерянин

см. ФОТО: 1.купола печерского монастыря.2.Могила А. С. Пушкина.3.Внутренний двор.4.Шествие монахов на трапезу.5.Монастырская братия с гитлеровцами.6.Звонница7.Пещера.8.Вид на монастырь с высоты птичьего полета.

см. начало: Псков.

Тригорское.

В следующее воскресенье, по плану культурных мероприятий, под руководством полковника Александра Барановского, нашего куратора от кафедры ОТМС, взвод на санитарных авто отправился в родительскую усадьбу Александра Пушкина. Ехать пришлось далековато, сто тридцать километров от Пскова, но поездка того стоила. Побывать на Родине самого Пушкина, не каждому русскому дано. Вся инфраструктура поместья заново реставрирована после войны. Ассоциаторы фашистского толка, образца 1941 года, неся на своих штыках «европейские ценности», временно захватив, в том числе и родовое гнездо великого поэта, постарались стереть его с лица земли.

По случайно сохранившимся рисункам и фотографиям, шаг за шагом, год за годом воссоздавали все постройки. Из того, что еще реально помнит Сашу Пушкина, осталась только центральная липовая аллея и куст калины, росший под окном детской комнаты. Немцы его тоже вырубили, но после их бегства, он как «неопалимая купина», возродился.

Под руководством профессионального экскурсовода мы прошлись по всей территории музея-заповедника. Я присел на минутку на «скамью Онегина» под вековым дубом. Полюбовался прудами и обширными лугами. Много чего интересного услышали мы от гида. И о том, каким «шалунишкой» был юный поэт. И о его няне Арине Родионовне, благодаря которой он с детства впитал любовь к своей великой Родине и ее языку. Когда мы побывали в усадьбе, как раз стояла хорошая, солнечная погода и пора та самая, очей очарованье. Красота неописуемая.

Прошлись по всем комнатам дома Пушкиных. Посмотрели условия, в которых росли и развивались дети. Домашнюю библиотеку, модные в то время детские рисунки, темные в профиль. Нам показали посмертную маску поэта, на которой лично меня поразила, неестественная длина его носа. Ковры и картины, на которые он смотрел. Диваны и кресла, на которых сидел, половички, по которым он ходил.

Затем из усадьбы мы переехали к следующей цели нашей поездки, которая также тесно связана с именем гения. Псково-Печерский, Свято — Успенский, Святогорский мужской монастырь. Когда сошли со своего транспорта, и оглянулись вокруг, то я потерял дар речи, как, минимум, минут на тридцать. Передо мною, в огромной лощине, открылась невиданная доселе красота. Чуть позже, уже другая экскурсовод, нам сказала, что, именно, это чудо архитектуры и природы подвигло Пушкина на написание сказки о царе Салтане.

Нашему взору предстало неописуемое творение русского зодчества. Десятки куполов самой разной формы и расцветок. Гамма их была наполнена от изумрудно — зеленых до нежно-травяных. От небесно-голубых, до лазоревых. И все это обильно покрыто, как ночное небо, крупными, золотыми звездами. Медленно, стараясь не оторвать глаз от окружающей красоты, спустились вниз.

Огромные, кованные ворота в крепостной стене. В воротах калитка для прохода пеших. Табличка с надписью: «Женщинам в брюках и с непокрытой головой проход воспрещен!». Сразу за калиткой, справа под стеной, на дороге, мощеной крупным булыжником, сидит старый, бородатый монах с длинной клюшкой. Всех «девушек», которые осмелились нарушить запрет перехватывает клюкой за ноги и заворачивает обратно.

Слава Богу, нас сей запрет не касался, поэтому мы спокойно продефилировали далее, во двор монастыря. Несмотря на середину сентября, центр двора благоухал изобилием цветов всех форм и расцветок на клумбах. Наш руководитель ушел за гидом, и пока мы ожидали их, я рассматривал все вокруг. Высокие колокольни, крепостные стены и большое количество храмов на небольшой территории, а в самом центре двора, как инородное тело на роговице глаза, непривычно для такого места, располагался обычный стандартный киоск «Союзпечать».

Но вот и экскурсовод. Поздоровались и прямо с места она начала нас знакомить с заведением, в котором мы оказались. Далеко не все удалось запомнить, но назывался он «Печерским».

Экскурсовод поясняла:

— Посмотрите вниз и налево. Вы видите массивные двери, которые ведут в природное подземелье, пещеру. Сейчас, в связи с некоторыми реставрационными работами, она закрыта для доступа экскурсий, но там, в принципе, нет ничего особенного. Поверьте уж мне на слово. Просто она обладает природными особенностями. Вам, как медикам, возможно, будет интересно. Трупы людей, да видимо и животных, если бы их туда помещали в это подземелье, не разлагаются, не гниют, а мумифицируются и хранятся веками. Священнослужители видимо давно обратили внимание на эту особенность. И стали эксплуатировать ее в своих целях.

Уже много веков зажиточные люди, в основном дворяне, платили большие деньги, чтобы быть похороненными здесь. И чтобы вы знали, многих из них здесь хоронят до сих пор. Я имею ввиду наших дворян, которые по известным причинам оказались за рубежами своей Отчизны. Монастырь от этого дела имеет солидные доходы.

Кстати, именно, из-за этой пещеры, монастырь в отличии он большинства монастырей России расположен не на возвышенности, а в низине. И хотя и имеет крепостные стены, но очень легко доступен врагам если его штурмовать.

Экскурсовод продолжила:

— Пройдемте немножко вперед, посмотрите на вот это заведение по правой стороне. Это монастырская столовая, или на их языке, трапезная. Загляните в окна. В зале вы видите столики в три ряда. Их как раз накрывают к обеду. Обед состоится через двадцать минут. Обратите внимание на сервировку. На каждом столике ежедневно в обед выставляется бутылка «Золотого шампанского».

Несмотря на то, что из залитого солнцем двора, внутри самой столовой было темновато, я рассмотрел эти бутылки с золотистыми этикетками.

— Меню тоже довольно роскошное, — продолжала свою речь наша путеводная. Там есть и рябчики и куропатки, стерлядь, осетрина и форель, икра разная, включая и «заморскую», кабачковую.

Я, продолжая поглядывать на окна трапезной, увидел и обратил внимание нашей группы на нечто очень нам всем знакомое. Там, в белом халате и колпачке, ходил между столами медик. Он, видимо, снимал пробу из накрытых на стол блюд. Самый настоящий «козел» отпущения, который должен покушать первым. Если останется жив, значит и остальным можно будет отведать.

Вдруг появилась небольшая группка монахов, они засуетились вокруг колокольни. Кто -то из них взбежал по ступеням вверх, другие, оставшиеся внизу разбирали какие- то шнуры и веревки. Некоторые нанизывали петли этих веревок на обувь и на кулаки. А еще через минуту раздался многоголосый мелодичный звон колоколов.

— Посмотрите на часы, ровно без четверти тринадцать часов, — заострила наше внимание экскурсовод. Это начался наш знаменитый, малиновый звон. Он будет длиться ровно пятнадцать минут. И этот ритуал совершается ежедневно. Он служит сигналом всей монастырской братии о времени выдвигаться на обед.

Колокольная мелодия была прекрасной. Это какая — то целая музыкальная увертюра. Пять монахов всеми четырьмя конечностями каждый, на десятках колоколов разной величины и разного звучания, виртуозно исполняли свой шедевр. Мы замерли, заслушавшись мелодией, что плыла в воздухе, а гид тихонько обратила наше внимание на необычное шествие.

Где- то со стороны входных ворот, по направлению к столовой двигался в колонну по два, если придерживаться нашей, военной терминологии, постоянный личный состав монастыря. Впереди шли старцы в возрасте до и более сотни лет. Их было немного, человека три — четыре. Седые бороды, в прямом смысле слова, доставали до земли. За ними, примерно, столько же человек с бородами покороче, примерно, до пояса. Чем дальше по колонне, тем бороды были еще короче, а в замыкании шли совсем безусые, но здоровенные парни.

Все воинство христово было одето в черные рясы и такие же клобуки, но даже самые престарелые шли размеренным, пружинистым шагом. Никто не хромал и не подпирался тростью. Когда хвост колонны скрылся за дверью харчевни, двое замыкающих остановились на крыльце и застыли возле входа.

— А теперь любой желающий из экскурсантов может посетить трапезную и отобедать вместе с братией. Для этого есть специально зарезервированные столы, -предложила нам наша экскурсовод. Единственное условие для желающих, это перекреститься на входе. А на контроле за этим ритуалом и остановились вон те двое монахов. Мы переглянулись между собой, посмотрели на нашего полковника, тяжело вздохнули, сглотнув слюну и опустили головы. Увы, все мы были коммунисты и комсомольцы, а посему храбрых не нашлось. Да и время наше не предусматривало обеда в сей обители.

— Ладно, если желающих покушать черной икорки с рябчиками, и запить шампанским нет, — ухмыльнувшись, поиздевалась над нашими желудками ведущая программы, — тогда переходим к заключительному этапу нашей экскурсии. Идем в местный музей. Музей, в отличии от монастыря, находился на холме. Это было относительно более современное здание.

Здесь нам предстояло увидеть массу стендов с фотографиями и документами из истории этого монастыря. И как всегда, в любой бочке меда, бывает и ложка дегтя. Так и в недалеком прошлом обители, далеко не все было так гладко, как бы этого кому — то хотелось. После Октябрьской революции, во время гражданской войны, и в период репрессий, многие насельники были сосланы намного северо — восточнее от сих мест. Далеко не все возвратились обратно.

Ну и затаили черноризники большую обиду на большевиков, а посему приход такого — же черного войска с черепами и скрещенными под ними костями на фуражках, встретили хлебом и солью. Встретили, как родных, как освободителей. Многочисленные совместные попойки и обжорства с эсэсовским офицерством, все в той же столовке, были четко запечатлены на десятках черно-белых фотографий. Нет, не ждали уже здесь возвращения красных.

А они возьми, да и вернись. В этот раз далеко даже не отправляли, большинство изменников похоронены здесь же. На монастырском кладбище. Со временем, конечно, монастырь восстановили. Собрали набожных мужичков из других монастырей всего Союза. И жизнь в кельях снова закипела, как ответила нам на наши вопросы наша гид:

— Монастырь процветает не только на доходы от удивительной пещеры. Все работоспособные монахи трудятся денно и нощно в поте лица. У монастыря есть энное количество гектаров земли. И там с успехом выращивают все, что необходимо им и на продажу. Есть свой скот и птица. Свои кузница и пекарня. Ремонтный цех и много еще чего.

— Кстати, пластинку –диск с записью колокольного звона можете приобрести вон в том самом газетном киоске, что во дворе. От этой продажи тоже копейка капает в доход монастырю.

— А сколько монахов проживает в монастыре? — спросили мы.

— Всего сто четыре человека.

После музея нам разрешили побродить минут двадцать по территории монастыря самостоятельно. Я и пошел потихоньку блуждать между соборами. Прохожу по отмостке, вдоль стены одного из них. Опустил голову, задумался обо всем увиденном и услышанном, да так, что, буквально, коленкой стукнулся в решетчатую ограду какой — то могилы. Еще успел подумать: «Понатыкали тут, посреди дороги, могил. Не могли чуть в сторонке разместить…»

Но все же решил прочитать надпись на могильной плите. И брови мои поползли вверх и зрачки глаз, видимо, расширились по копейке. Удивлению моему не было предела, потому что скромная надпись гласила: «Здесь похоронен Александр Сергеевич Пушкин».

А ведь никто из экскурсоводов и словом не обмолвился об этом. И не наткнись случайно я на ограду могилы, так и до сих пор не знал бы об этом.

Прыжки.

Кроме напряженной работы по медицинской стажировке, работы в инфекционном отделении, поездок на экскурсии и прогулок в город, у нас была еще и другая задача. Выполнить очередной план по прыжкам с парашютом. По программе мы должны были и под псковским небом совершить восемь прыжков. А в ВДВ с этим делом все обстоит следующим образом. Как только синоптики дают добро, то все остальные, спланированные мероприятия, немедленно откладываются на потом.

Купола, естественно, уложены заранее. Если завтра намечается нормальная, позволяющая совершать полеты и прыжки погода, то накануне, то есть сегодня после обеда, мы проходим предварительную пред прыжковую подготовку. А завтра с утра — подъем и не стонать! Так, как мы все, за исключением одного, о нем отдельно, уже имеем по восемь и более прыжков, то с нами теперь никто особо не сюсюкается.

Есть, правда, среди нас один, который в прошлый раз отсутствовал на стажировке в Литве, где мы учились и совершали свои первые в жизни прыжки с парашютом. Это Олег Чурганов. Наш мастер спорта и чемпион СССР среди юниоров по фехтованию на шпагах. Вот ему то в этот раз придется испытать то, что мы уже давно пережили. Никто индивидуально его не готовил. Только на второй день, буквально перед посадкой на борт самолетов, начальник воздушно — десантной подготовки дивизии вдруг спросил:

— Все здесь присутствующие совершали прыжки?

Самый несдержанный в группе, Игорь Маркевич, тут же взмахнул рукой и громко заявил, что вот он, Олег, наш однокурсник, еще не имеет опыта. Чурганов скромно потупил глаза.

— Как так? — удивился дивизионный шеф десантной службы. И обратил внимание на нашего чемпиона. Тот кратко объяснил. Тогда полковник, не сходя с места, преподал ему кратчайший инструктаж по совершению прыжка с парашютом в течении двух минут.

— Ты все понял?

— Так точно, товарищ полковник.

— Тогда вперед, на борт.

Так случилось, что Олег приземлялся на моих глазах. Его контакт с землей был нарушением всех мыслимых инструкций. Ступни и колени вместе не свел. Приземлился на разведенные в стороны и прямые ноги. В результате, при ударе об жесткий грунт, ноги в коленях мгновенно согнулись, и он принял позу «на корточках». Хорошо приложившись нижней челюстью об коленки. Как обошлось без травмы, мне лично не понятно.

Вообще Псковская площадка приземления в тот период была самая сложная из всех, на которые мне приходилось потом когда -либо приземляться. Представьте себе огромный участок вырезанного и срубленного леса. Кто бывал в лесах, те видели и знают. Это пни высотой пятнадцать-тридцать сантиметров. Это мелкие, вырубленные топором, пенечки, длинные и короткие, острые, как клыки дикого вепря. Вся эта территория перепахана длинными бороздами, в которых уже посажен молодой лес. Чаще всего сосенки. Рядом проходит высоковольтная линия и оживленная автотрасса. Придумать хуже площадку для парашютистов, по моему, нельзя. До этого могли додуматься только командиры, выпускники Рязанского «РВВ-Два-Ку-КУ». Пусть не обижаются, они сами так называли свою альма-матер. Конечно, не все они одинаковы.

Еще в воздухе нужно было внимательно присматриваться, куда определить свои ноги. Если одна ступня на пень, а вторая в рытвину, пиши, пропало. Перелом голеностопов обеспечен. Если на мелкий и острый пень, можно и стопу, или голень проколоть. А если все таки увернулся от всех этих напастей, то выпутывать стропы парашюта, по — любому будешь полчаса, выбирая и вырывая их из всех этих коряг. А можно и высоковольтную линию пощупать пятой точкой или угодить под какой — нибудь Камаз на трассе. Ну, ничего, обошлось, мы ведь тоже не лыком шиты. А бойцы — перворазники поступали со всеми этими травмами и в МПП и в ОМедБ и в гарнизонный госпиталь.

Для доработки некоторых документов, предусмотренных программой стажировки, иду в гарнизонную библиотеку. Стучусь.

— Да, войдите! — раздается из-за двери. Вхожу.

— Здравствуйте.

— Здравствуйте, молодой человек, — хором отвечают мне сразу три дамы, сидящие в расслабленных позах. Кто за столом, другие рядом на диванчике, за журнальным столиком. Одеты по — осеннему. Кто — то в пальто и шляпке, другие в теплых, вязаных и шерстяных нарядах. Всем дамам, примерно по сорок и за. Ухоженные, ярко накрашенные. Усиленно прокачивают легкие, то есть курят. У кого — то длинный мундштук, у некоторых просто длинные, дамские сигареты.

— Я вас внимательно слушаю, — говорит та, что за столом. Видимо, заведующая заведением.

— Я к вам по такому делу. Мне для доработки некоторых материалов нужен один журнальчик.

— Простите, а вы кем будете? — интересуется одна из дам с ярко накрашенным ртом.

— Я слушатель военно-медицинской академии. В вашей дивизии на стажировке.

— Вон оно што. То- то мы видим, что не наш, — тут же подхватила другая, за журнальным столиком, вся в локонах и завитушках.

— И какой же, именно, журнал вас интересует? — перехватывает инициативу та, что в служебном кресле и за рабочим столом.

— Журнал называется «Военная мысль».

— Ха-ха-ха, — хором заржали прокуренными глотками те, что на диване.

— Разве сапоги могут мыслить? — глубоко затягиваясь дымом, произнесла та, что с локонами и длинными, закинутыми одна на другую ногами.

— Возможно, что такие сапоги, как на ваших нижних конечностях и не могут, — тут же парировал я ей. А у нее, действительно, на ногах были красивые, длинные, выше колен, сапоги.

Дама аж поперхнулась дымом. И не нашлась, что сказать. Только пропищала что — то типа ну-ну.

Хозяйка заведения в это время подала мне требуемый журнал. Я расписался везде, где необходимо, как можно вежливее поблагодарил. И удалился.

Позже, от местных офицеров узнал, что все эти три дамы давно разведенные. Замужем за военными побывали по два — три раза.

В промежутках между всеми нагрузками, успевали и по древнему городу прошвырнуться. Постоянно притягивала к себе огромная, отреставрированная крепость на берегу реки Великой. А внутри ее свой древний городской Кремль. И вообще, там масса храмов и церквушек в старой части города. Причем местные жители на наше удивление отвечали, что это далеко не все из тех, что когда — то были. Говорили, что осталось их в лучшем случае, процентов сорок, от былого количества.

Побывал в музее средневекового вооружения. Осмотрел и даже прикоснулся к мечам и секирам. Кольчугам и рыцарским доспехам. Их там было выставлено огромное количество.

Подивился архитектуре самой крепости. Отметил про себя мудрость древних псковичей. Они сделали специальный, тайный «карман». При штурме основных ворот, осажденные имитировали сдачу и приподнимали их, враги толпою под напором попадали не во внутрь самой крепости, а в каменный мешок, потому что одна стена параллельно заходила за другую, образуя своеобразный коридор длиною около пятидесяти метров. А впереди были еще одни ворота. И когда атакующие врывалась в этот коридор, первые ворота снова быстро опускались и враг попадал в капкан-ловушку. Здесь обороняющиеся со всех сторон добивали их всеми доступными на те времена средствами. Затем быстренько убирали окочурившееся от растопленной смолы и кипятка быдло, и приоткрывали ворота для очередной порции…

Побывали и в других местах города. Например, в ресторане под кодовым названием «Шайба», потому что он по форме напоминал этот хоккейный предмет. Ничего особенного, обычный советский ресторан, только с наценкой за мнимую элитность. Неоднократно попили пива местного разлива с сушеной рыбкой, которая водится только в местных водоемах. Сниток, называется. В Пскове я впервые увидел и первые признаки «перестройки» — талоны на продукты.

В Ленинграде Горбачев, чтобы не дразнить видимо «революционный» пролетариат, не осмеливался осчастливить население этими благами, а в периферийных городах без них уже нельзя было приобрести даже товары первой необходимости. При наличии в Пскове огромного мясокомбината, найти в городе мясо и мясные продукты было практически невозможно. Спрашиваю знакомых офицеров:

— Куда все девается?

— А все к вам, в Питер тащат, чтобы вы там не проголодались. Чтоб переворот устроить не вздумали.

— А где же вы приобретаете эти продукты? — снова наивничаю я.

— Так у вас же, в Ленинграде, и закупаем. Скорый, ежедневный поезд «Львов-Ленинград» видел?

— Да.

— Так вот, к нему здесь цепляют наш вагон. И жители Пскова несутся вслед за продукцией, изготовленной своими руками в Питер, чтобы там ее приобрести.

И тут я вспомнил. Зимою ко мне в гости приезжал мой двоюродный брат, который работал инженером- мелиоратором, и жил здесь, в Пскове. Так когда я с ним случайно посетил продовольственный магазин, напротив штаба академии, его удивлению не было предела.

— У вас что, масло без талонов? — спросил он.

— Каких талонов? — удивился я.

— Как, ты еще не знаешь, что такое талоны? -теперь уже удивился он, покупая пять кило масла. Потом повернулся к мясному прилавку.

— Что, и мясо тоже?

— Ну да, у нас еще не было никаких талонов.

И он тут попросил взвесить разных сортов колбасы, ветчины, запихивая все это в модную, по тем временам сумку, в виде трубы.

И вот здесь я их увидел, эти талоны, на подоконнике, в квартире одного из офицеров прошлогоднего выпускника академии. Кстати, он же показал мне и качество своего жилья. Это была обычная однокомнатная клетка, с кухонькой и санитарным узлом. В огромной, пятиэтажной общаге.

— Смотри сюда, -предложил он мне, и показал в угол своей комнаты.

— Ох, ничего себе! — вырвался у меня самопроизвольный возглас. Там, между наружной стеной и стеной — перегородкой от соседа, была щель, в двадцать сантиметров. На всю высоту перегородки.

— Мы с соседями через нее запросто общаемся. Передаем друг дружке, если надо, хлеб-соль. Чтобы лишний раз не выходить на коридор. Чем — либо закладывать смысла нет. Все равно слышимость, как при перегородке обычной ширмой. Здание еще новое, лет пять, как сдано в эксплуатацию, но уже аварийное. Так стены-перегородки по отходили от наружных стен по всему дому. Доблестный стройбат строил. Надо расселять, а куда? Я и эту комнатушку урвал с большим трудом. Смазав лапу кому надо, -рассказал мне коллега.

Я тут же про себя принял решение, что если будут предлагать по распределению Псковскую дивизию, то скорее всего, откажусь.

Шестой курс. Финиш

Владимир Озерянин

см. ФОТО: Так выглядел город в наше время. Вручение дипломов.

В конце учебы на пятом курсе, иду я по тротуару мимо кафедры травматологии. Случайно встретились со своим бывшим шефом по службе в Германии. Идем не спеша, о чем — то говорим. Вокруг обычная городская суета, но народу не много. Июль месяц, он и в Питере теплый. Основная масса горожан по дачам, да санаториям. Улицы заполоняют приезжие. Даже в нашу курсантскую общагу на август месяц заселяются туристы. Как — то я на несколько дней задержался в городе перед каникулами и своими глазами наблюдал, как пара автобусов с братушками-болгарами подъехали к факультету, и они на целую неделю разместились в курсантских комнатах.

Асфальт прогибается под каблуками наших туфлей. Вдруг Федорович мне говорит: -Стой! Посмотри чуть правее.

Смотрю. Нам навстречу идет коренастый, низенького роста подполковник. Фуражку несет в руке, потому что жарко. Заметил тоже нас и остановился.

— Вова, познакомься с этим лысым …! Вполне возможно что со временем он станет твоим большим начальником, — все эти фразы Доника произносит настолько громко и отчетливо, что встречный хорошо их слышит. Реагирует на них вяло, возможно, из-за духоты, но набычившись. Тем не менее протягивает нам правую руку. Здороваемся.

Я вижу, что ему по любому неудобно и неприятно, что в моем присутствии его однокурсник обзывает непечатными словечками, но Доника делает вид, что не обращает внимания на его обиду. Как никак, они пока равны. А то, что я намного младше по званию, так это так, мелочь, недостойная внимания.

— Тезка, это Слава Солнцев. Будущее светило медицинской службы ВДВ. А так как ты тоже оказался в этих войсках, то вам сам Бог велел познакомиться, — продолжает балагурить Доника. Я пожимаю руку подполковнику и теперь уже с интересом разглядываю его погоны с парочкой голубых просветов.

— В общем так, предлагаю в ближайшую субботу совместно посетить парилку на Братьев Васильевых и там познакомиться вплотную. Надеюсь, ты не против посвятить своего будущего шефа в наше «тайное» банное сообщество, — обращается теперь уже ко мне мой покровитель.

— Конечно, не против, какие могут быть тайны. Если не будет против, товарищ подполковник.

— Я только за, — кратко ответил Солнцев. На этом мы еще постояли пару минут. Они между собой перекинулись в два-три слова о своих делах. И мы побрели далее своей дорогой.

Уже в течении моего шестого курса, действительно, несколько раз совместно побывали в «нашей» бане. Распили не одну бутылку водки, и пива в том числе.

Завершение учебы. Шестой курс, завершающий курс. Идет последняя шлифовка будущего специалиста перед тем, как выкинуть его в самостоятельное плаванье. Где — то в середине нашего курса обучения вышестоящее начальство и педагоги, чувствуя пробелы в нашем обучении и неготовность основной массы к работе в войсках, а скорее всего по многочисленным «проколам» и жалобам на наших предшественников, выпустили в срочном порядке специальный справочник для войсковых врачей. Он так и назывался «Справочник войскового врача». Стандартная книжонка, в корках защитного цвета.

Здесь были выжимки, самое основное от каждой кафедры и клиники медицинского вуза. Такая себе шпаргалка, на все случаи жизни. Палочка — выручалочка, та самая соломинка, за которую должен был хвататься каждый молодой врач, если начинал тонуть в море врачебно-лечебных проблем.

Проходим практику по амбулаторно — поликлинической терапии. Гражданская поликлиника, в которой мы ее проходим, расположена по улице имени Комсомола, рядом с печально знаменитой тюрьмой «Кресты». Как и в любые времена, народу в любой поликлинике тьма. Дефицита во всевозможных болячках нет, есть любые, на выбор. Только учись, запоминай, тренируйся, завтрашний доктор, пока учителя рядом. Потом поздно будет, когда один на один окажешься с оравой страждущих десантов. Ударение на «Е».

Ну, а здесь народ среднестатистический. В основном, пожилой, те, кто нажил свои болячки на непосильном строительстве коммунизма. И как теперь оказалось, строили не то и не так. Надорвались, и вот под руководством очередного, меченого шута приходится на ходу перестраивать.

А у нас теплится еще маленькая надежда на то, что предстоящий контингент, который придет к нам на прием, отборный, «элитный», и еще не обзаведшийся тем набором болячек, которые мы видим здесь, у «коренных», как они любят себя величать, питерцев-ленинградцев.

В связи с тем что по соседству с поликлиникой находится столь специфическое заведение, как тюремный изолятор, то кроме обычных граждан, мы имеем возможность наблюдать и чрезвычайно колоритный контингент оттуда. Под конвоем, пристегнутых к сопровождающему, а иногда и без наручников, но в сопровождении фельдшеров от ВВ, на прием прибывают очень запоминающиеся фигуры. На улице просто так таких и не встретишь. Маскируются квазимоды.

Запомнился один зэк. Приводили его ежедневно на амбулаторное лечение трофических язв в области средней трети обеих голеней. Не исключено, что вызванных искусственным путем. Мы, слушатели, обрабатывали их ему, облучали специальным лазером для ускорения грануляции, перевязывали. Лет ему около пятидесяти. Зубов во рту почти не было, поэтому он шепелявил, как девяностолетний. Кожа на лице вся скукожилась, только крысиные моргалки были чрезвычайно оживленные, и еще задорно поблескивали, но я обратил внимание на его ступни ног.

— Что это у тебя с ногами? — спрашиваю как- то по случаю.

— А шьито у меня шь ногами? — вопросом на вопрос, прошепелявил урка. Мы в халатах, лица под масками. Поэтому наш возраст можно различить только по фигурам и динамике движений. А нашу мимику не понять.

— Почему кожа на твоих ступнях, как — то странно позаворачивалась, как в рулоне обоев?

— Аа, так я это, штоптал их на зонах, нашяльник…

— Как на зонах? Ты что круглосуточно там на ногах, что ли?

— Да нет, нашяльник, но ходить приходится много.

Я с опаской смотрел на этого типа с мордой Иудушки Головлева, потому как нас заранее предупредили, с ними шутки плохи. Неизвестно, что в любую минуту может выкинуть такой смерд.

— И сколько лет в общей сложности ты сидишь? — набираюсь я все — таки смелости спросить, пока накладываю повязку, и демонстрирую всем своим видом, что мне он по барабану.

— Да вот, посьитай, что уже двадсяать шьедьмой, за третьим разом, -прошамкал, брызгая слюной мне в ответ, рецидивист.

Да, и вот на таких государство тоже тратит средства из бюджета. Охраняет, кормит, лечит.

С этой же поликлиники мы обслуживали всевозможные вызовы на дом, по близлежащим кварталам. Здесь, а затем и стажируясь на скорой помощи, пришлось вплотную и воочию столкнуться с жизнью разных слоев населения. Проживая в центре крупного мегаполиса, имея добротные квартиры в капитальных строениях, основная масса пролетариата жила бедно. Замызганные обои довоенной поры или в лучшем случае годов пятидесятых. Полчища тараканов, рыскающие по квартирам, кроваво-коричневые пятна на стенах от раздавленных клопов, жирно-лоснящиеся пятна на стенах, в изголовьях кроватей от поколений немытых голов. Все это вызывало и удивление и гадливое отвращение.

В одной квартире, например, из мебели был только колченогий столик, пара стульев и топчан, зато вдоль стены высотою в два метра, были аккуратно сложены по годам и месяцам подшивки газеты «Правда».

Или такой случай. Поднимаемся на второй этаж «хрущевки» по вызову. В двухкомнатной квартире семейства цыган вообще было все по — походному, как будто они остановились в поле под шатром. В одной темной комнате, на расставленных вдоль стен длинных скамейках с трубками и мундштуками во рту, сидели вокруг костра на металлической подставке угрюмые, черномазые обитатели мужской половины. Накурено было так, что свободно можно было вешать топор в дыму и копоти.

На вопрос, кто вызывал, указали своими чубуками на дверь в соседнюю комнату. Вторая комната, наполовину меньше первой. Вдоль одной стены на сложенных горой матрацах, одеялах и пуховиках возлежит цыганка лет под шестьдесят. Стонет и держится за область сердца. Ей прислуживает девочка лет пятнадцати. Я открываю форточку, чтобы проветрить помещение, потому что дым от самокруток и трубок проник и сюда. Выслушиваем сердце, легкие. Опытный врач скорой помощи предварительно ставит диагноз «Стенокардия». И предлагает ехать с нами. Ромэла категорически отказывается. Колем ей внутримышечно стандартный набор инъекций и уходим. Ромы отчужденными взглядами из под лохматых бровей провожают нас, продолжая нещадно смалить табак.

В следующий раз попадаем на вызов в небольшое, но уютное и светлое гнездышко. Совершенный контраст и противоположность многим виденным ранее квартирам. Красивые, свежие обои и богатая мебель. Мраморная ванная и раковина для умывания. Краны позолоченные или покрыты чем — то под золото. Финский унитаз — мечта советских граждан. Белые, пушистые ковры, в ворсе которых ноги утопают по щиколотку.

А сама хозяйка, лет под тридцать, вообще, чудо, как красивая. Жалуется на боли в правой подвздошной области. Я даже боюсь прикасаться своими жесткими пальцами к ее нежной плоти. При опросе выясняется, что она еще и не замужем. А работает здесь же рядом, на «Поклонной горе». Отпускает горючее на бензоколонке. Реально, «Королева бензоколонки». Выставляем ей «Острый аппендицит». И забираем с собой. Жили же люди, даже когда бензин был дешевле лимонада.

Вот такие мои личные впечатления от посещения жилья питерцев-ленинградцев.

Кафедра термических поражений. Предметом учебной дисциплины является изучение повреждений кожи и глубже лежащих тканей организма от воздействия тепловых агентов, т.е. термические ожоги. Однако раздел хирургии и клинической медицины, определяемый в настоящее время этим названием, включает в себя не только термические, но и химические ожоги, поражения электрическим током, местные повреждения от радиационного воздействия (лучевые ожоги) и поражения холодом, как местные (отморожения), так и общее охлаждение (замерзание). Предметом изучения являются также основные принципы реконструктивной хирургии и техника выполнения современных кожно-пластических операций.

Основным направлениям учебно-методической работы кафедры является преподавание дисциплины «Термические поражения» слушателям шестых курсов на факультетах подготовки врачей.

Первое впечатление от посещения клиники, звенящая тишина в коридорах и палатах.

— Это клиника, где вы не увидите ни одного зеркала на стенах, — сказал нам кто — то из персонала.

 На вопрос:

— А почему?

Получили ответ:

— Потому что кроме мужчин у нас лежит и много женщин. И зачастую, с термическими поражениями кожных покровов лица. Надеюсь, вы представляете, что это такое для женщин?

— Да, но где же они их обжигают? -чуть ли не хором вопрошаем мы.

— Да где угодно. А очень часто, когда в спешке сушат волосы над зажженными комфорками. Волосы вспыхивают, ну и т. д. Обмороженные тоже бывают.

Посмотрели мы на этих несчастных в женских палатах. Зрелище запоминающееся.

А еще запомнился командир полка, здоровенный детина. Где — то в Парголово командовал частью. Жена застукала его в объятиях любимой секретарши. И этот увалень, ничего умнее не придумал, как забежать на кухню и хлобыстнуть стакан уксусной эссенции.

К кровати он был крепко зафиксирован вафельными полотенцами, потому что в болевом шоке и бреду несколько раз пытался покинуть свою палату через окно третьего этажа. Зрелище жуткое. Рот похож на черную обугленную воронку, а комель языка на черную головешку.

— Вы еще не знаете, как выглядит его пищевод и желудок, -прокомментировал его состояние лечащий врач. Я представил. Через неделю он умер от отравления организма ядами разлагающихся тканей.

Удивил и бомж, с ампутированными нижними конечностями в области средней трети обеих голеней. С его слов, он путешествовал в товарном вагоне. Поезд двигался в сторону Мурманска. Пилигрим принял энное количество стекломоя для сугреву, так как стоял январь месяц на дворе. От выпитого стало тепло и даже жарко. Свесил он свои подставки за борт в открытую дверь. И проехал так километров двести. Заметил, что ноги уже не его только тогда, когда возникло желание слить отстой… Ну, а дальше все по плану.

Урология — хирургическая дисциплина, ветвь хирургии, поэтому, в отличие от нефрологии, урология занимается в основном вопросами хирургического лечения заболеваний вышеперечисленных органов и систем. Область клинической медицины, изучающая заболевания органов мочевой системы, мужской половой системы, заболеваний надпочечников и других патологических процессов в забрюшинном пространстве и разрабатывающая методы их лечения и профилактики.

Фамилия нашего преподавателя этой дисциплины, Матросов. Хороший дядька. Сорок пять лет, но нам казался уже очень взрослым. Иногда жаловался на то, что в свое время попал под тотальное хрущевское сокращение армии, и оказался вопреки своему желанию на гражданке. В нем, действительно, чувствовалась военная косточка, но, увы, он дослужился только до старлея. Занятия с нами проводил толково. Мы даже запомнили некоторые случаи.

Сидим в классе, как всегда, в составе группы. Теоретический опрос по теме. Стук в дверь. Матросов говорит:

— Да!

Открывается дверь. Заглядывает дедушка лет за семьдесят. С седой бородкой клинышком, интеллигентной внешности.

— Разрешите, Николай Борисович? — вежливо обращается он к нашему доценту.

— О, да, конечно, проходите Виктор Иванович! — Матросов резко отрывается от своего стула, и идет на встречу дедуле. Здоровается с ним за руку и проводит в соседний кабинет.

— Я буду минут через двадцать, а вы пока готовьтесь к следующим вопросам. Это он кидает нам на ходу и скрывается с клиентом за дверью.

Мы, как всегда, пользуясь неожиданным перерывом, начинаем травить баланду:

— И что здесь этому дедушке надо? — небрежно кривя по привычке свои слюнявые губы, вслух произносит Игорь Маркевич.

— Действительно, что в таком возрасте еще можно делать у уролога? — поддерживает его Вова Слободян. В таких разговорах незаметно пролетает время, смотрим, посетитель выходит из процедурного кабинета. Матросов вежливо с ним прощается и напоминает о времени и дате очередного визита.

— Извините за перерыв, продолжаем занятие, — это он уже нам.

— Николай Борисович, извините, разрешите вопрос? — поднимает руку Леша Качула.

— Слушаю вас.

А нашу группу заинтересовало, зачем такие старички еще обращаются к урологу?

Наш Матросов аж побагровел. Аж запинаться начал.

— А вы что, считаете что у мужчин в таком возрасте уже нет вопросов к урологу? Ох вы же и олухи, извините за грубость. Да, именно, в таком возрасте у мужчин масса проблем в мочеполовой сфере. Кстати, у него совсем не то, что вы могли подумать. Нет, у него не венерическая инфекция, чем в любой момент может заболеть любой из вас. Он ходит ко мне на массаж простаты. Да, кстати, он главный специалист по картофелеводству в СССР, профессор. И не смотрите на то, что ему почти семьдесят шесть, в плане потенции он еще любого из вас заткнет за пояс.

— Как? — чуть ли не хором, произнесла вся группа.

— А вы что же, считаете, что в этом возрасте мужчинам уже ничего не надо? Да, вижу по вашим изумленным физиономиям, что именно так вы и считаете. И очень сильно заблуждаетесь. Какие же вы однако, еще глупые. Ну, ничего, придет время, и вы все поймете. Переходим к теме нашего занятия.

Вряд ли кто либо из нас тогда что — нибудь понял из этого монолога. Да уж, такое понимание приходит только при непосредственном соприкосновении с пациентами. Или в личном опыте и с возрастом.

Еще запомнилась на этом цикле операция по обрезанию крайней плоти. У подростка лет пятнадцати. Ну, не совсем то обрезание, что у народов семитской группы, но что — то подобное. У пацана был фимоз, то есть сужение крайней плоти. Кто начитан, те знают, что это такое и чем оно грозит. Пока не увидел своими глазами, то тоже имел упрощенное представление об этом, казалось бы, элементарном оперативном вмешательстве, но и здесь свои сложности. Когда рыхлая ткань этой оболочки наполнена раствором лидокаина (новокаина), а резать ее нужно зигзагами, чтобы сохранить саму плоть, потому что, именно, в ней заложена часть тех самых рецепторов сладострастия. Нужно быть хирургом виртуозом и в этой области.

На вопрос кого — то из группы, а почему нельзя просто отрезать суженную часть, оператор кратко нам поведал, что, например, в Польше, за такое «обрезание» пациент впоследствии может даже убить врача, который лишил его самого сладкого чувства в жизни. Вот, оказывается, с какими вещами сопряжена медицина. Снова глубоко задумались мы.

Циклы по разделам нейрохирургия, туберкулез, анестезиология… были столь быстротечные, что ничем особо — то, как это и возможно будет кому — то обидно, не запомнились.