Влад Озер

ВДВ. Дивизия на Кавказе

98-я ВДД. Усмирение

Шрифты предоставлены компанией «ПараТайп»

© Влад Озер, 2018

Книга будет интересна всем любителям новейшей истории и приключений. Здесь читатель узнает, как «империя СССР» проводила безуспешные попытки самосохранения с помощью своих «элитных» десантных войск.

16+

ISBN 978-5-4493-6731-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Оглавление

1. ВДВ. Дивизия на Кавказе
2. Третий этап развала Советского Союза. (июнь 1989 — сентябрь 1991)
3. Роль органов власти РСФСР в распаде Советского Союза

1. Ереван

Владимир Озерянин

см. ФОТО:

Ереван.

Первый прилет.

«Казаки горбачева». Так нас, десантников, стали называть в дерьмократических СМИ, после наведения порядка в Ереване, Баку, Тбилиси и прочих, южных горячих точках СССР.

Пока я возился с «партизанами», враги не дремали. «Перестройка» начала где медленно, кое где и побыстрее, переползать в фазу перестрелки. Запылали окраины Советского Союза. Сформировались массовые, в том числе радикальные и националистические движения и организации. В период 1989—1991 годов доходит до максимума главная проблема советской экономики — хронический, искусственно созданный пятой колонной, товарный дефицит — из свободной продажи исчезают практически все основные товары, кроме хлеба. Практически во всех регионах страны вводится нормированное снабжение в форме талонов.

На территории СССР разгорается ряд межнациональных конфликтов.

Первым проявлением напряжённости в период Перестройки стали события в Казахстане. 16 декабря 1986 года в Алма-Ате состоялась демонстрация протеста после того, как Москва пыталась навязать на пост первого секретаря ЦК КП КазССР своего ставленника Г. Колбина, работавшего до этого первым секретарем Ульяновского обкома КПСС и не имевшего к Казахстану никакого отношения.

Эта демонстрация была подавлена внутренними войсками. Некоторые её участники «пропали без вести», либо попали в тюремное заключение. Эти события известны под названием «Желтоксан».

В июне 1989 года вспыхивают межэтнические столкновения в Новом Узене между казахами и выходцами из Кавказа, для подавления которых были задействованы бронетранспортёры, танки, боевые вертолёты и другая военная техника. 15—16 июля в Сухуми произошли столкновения между грузинами и абхазами.

Наибольшей остротой отличался, начавшийся в 1988 году карабахский конфликт. Происходят взаимные этнические чистки, начинается исход армян из Азербайджана и азербайджанцев с курдами-мусульманами из Армении. В 1989 году Верховный Совет Армянской ССР объявляет о присоединении Нагорного Карабаха. Летом того же года Армянская ССР вводит блокаду Нахичеванской АССР, а Народный фронт Азербайджана в качестве ответной меры объявляет экономическую блокаду всей Армении. В апреле 1991 года между двумя советскими республиками фактически начинается война.

Противостояние Армении и Азербайджана в Нагорном Карабахе, трагические события в Сумгаите в феврале 1988 года — все это сказалось на общей обстановке в когда-то братских республиках. Массовые демонстрации и митинги быстро переросли в кровавые столкновения. Принятые правоохранительными органами и имевшимися войсками меры, результата почти не дали. При попустительстве местных властей гибли мирные жители, разрушались дома, предприятия. Появилась реальная угроза экономической и социальной катастрофы.

С лета этого же года нарастает число нападений на военнослужащих и военный автотранспорт, блокируются военные городки и штабы воинских частей. Подвергаются нападениям жилые городки семей военнослужащих. Дело дошло до захвата в июле аэропорта Звартноц и паралича воздушного сообщения Армении с другими городами СССР. Общий поток националистических акций стал приобретать характер разрушающего хаоса.

К осени 1988 года ситуация еще более осложнилась. Насилие распространилось из городов в сельские районы, а на границе республик, как в раннем Средневековье, «боевики» обеих сторон «меняли» группы разутых и раздетых беженцев поштучно, как скот… Все эти тысячи людей погибли бы в горах.

В этих условиях в целях урегулирования обстановки в регионах, руководством страны и Вооруженных Сил было принято решение привлечь к проведению «специальных операций» личный состав Воздушно-десантных войск. Для предотвращения кровопролития и создания нормальных условий мирного решения проблем в сентябре 1988 года в Армению были переброшены в том числе и части 98-й гвардейской воздушно-десантной дивизии.

…Были сборы не долги. По «зеленому» свистку дивизия запрыгнула в привычные для нас ИЛы-76-е. По три БМД и одной колесной машине, плюс личный состав в составе рот на борт. Погрузка происходила не так быстро, как я это пишу. Мы, конечно, успевали намаяться на аэродроме, и проголодаться, но никто не интересуется состоянием наших желудков. Продовольственной службы дивизии в таких случаях и близко нет. Устав от ожидания своей очереди на погрузку, заползаю среди ночи на носилки в свою «родную санитарку», прошу водилу без причины меня не кантовать и засыпаю.

Просыпаюсь от того, что сквозь сон услышал, как шасси самолета коснулись бетонной полосы. Пока я спал, мы загрузились и совершили перелет. Через пару минут выезжаем из брюха самолета и пристраиваемся в колонну. Время пять утра. Зябко.

— Где мы? — спрашиваю у своего водителя?

— Сказали, что это Ереван, — бубнит мой Иван Киреев, стараясь не отрываться от впереди идущей машины в колонне.

Огибая оригинальное, дотоле мною не виданное, здание аэропорта, выезжаем на трассу. Выглядываю в окно и читаю на фасаде аэровокзала «ЗВАРТНОЦ». По еще пустынным в утренние часы улицам, в течении получаса проникаем в центр армянской столицы. Здесь все для меня совершенно непривычно. И дома и улицы, и вывески и серпантины, по которым мы карабкаемся то вверх, то вниз. Я впервые в жизни попал в горную местность. Абсолютно не владею обстановкой. Да, мне пока этого и не надо. Кто — то знает, куда надо ехать, где наша остановка. Кто — то ведет колонны гусеничной и автомобильной техники.

Наше дело — медицинское обеспечение в любых условиях и ситуациях. Для этого с каждой частью прилетели свои медпункты, со своими и приданными для усиления врачами из медицинского батальона. У меня с собою тоже на всякий случай имеется медицинская сумка, но это так, на всякий случай. А в общем — то задачи нашей лаборатории и в этих условиях не меняются. Даже наоборот, ужесточаются. Контроль, и еще раз контроль, за тем, чтобы личный состав частей дивизии не подвергся какому — либо массированному инфекционному заражению, и прочему поражению. Особенно, в нынешних, непривычных, полевых условиях горной местности.

Заезжаем в расположение какой — то воинской части, как будто в самой высокой точке города. Как потом оказалось, это штаб местной армии. Младшие офицеры управления и я в их числе, быстро скучковавшись в курилке, стали решать, где перекусить, потому что солдат уже пригласили к полевой кухне, а мы, вроде как, и не пришей кобыле хвост. У местных солдат на КПП уточняем, где ближайшая городская столовая. Оказывается, для этого нужно спуститься метров двадцать по ступенькам крутой лестницы, на ближайшую террасу.

Находим, заходим в стандартную, но просторную стекляшку. Занимаем столик в практически пустом зале. Навстречу нам из-за перегородки выходит здоровенный, полубритый армянин. Ему портовым грузчиком работать бы впору, а еще лучше на армяно-азеровскую границу, земляков защищать. А он, то ли бармен, то ли официант. Набычившись, из под лба, зыркая недовольными зенками на «оккупантов», интересуется глухим голосом, чего мы будем кушать.

— А что имеется?

— Из горачего толко костаница.

— А что это такое?

— Мясо на косточках и картошка.

— Неси. И чай.

— Харашьо.

Прошло с полчаса. Приносит, расставляет тарелки. На каждой из них лежит по паре вареных картофелин и по большому, совершенно голому, то ли бычьему, то ли бараньему, суставу.

— Что это такое?

— Костаница.

— А где мясо?

— Ано здесь по меньу нэ прэдусмотрено.

— Таку мать! А что же здесь жрать?

— Нэ хатитэ, можетэ нэ кушать.

— И что оно стоит?

— Шэст рублэй порция. За такую сумму, в столовых нашего Болградского военторга или в общепите тогда еще можно было обожраться.

Только учитывая мольбу пустых желудков, мы приступили к употреблению этого первого в нашей жизни армянского блюда. То есть быстро проглотили горячую картошку. Обнюхали многократно еще парующие мениски. Выпили чай с кусочками лаваша. Бросили рубли на стол и голодные, затаив зло на гостеприимность аборигенов, покинули точку местного общепита. Первый контакт с туземцами состоялся.

217 гвардейский парашютно-десантный полк под командованием командира полка гвардии полковника Калабухова Г. А. был направлен в город Октемберян, затем обеспечивал порядок в городе Степанакерт.

299 гвардейский парашютно-десантный полк под руководством командира полка гвардии подполковника Карпова Р. С. выполнял задачи в г. Ленинакан. Старшим от соединения с полком был назначен начальник ПВО дивизии гвардии полковник Цымбалару А.А, под руководством которого в течение недели были арестованы находившиеся в Ленинакане руководители и члены националистического комитета «Карабах», после чего в городе сразу воцарилось спокойствие. В дальнейшем полк был переброшен в район аэропорта Еревана Звартноц, где уже находился 300 гвардейский парашютно — десантный полк.

Личный состав этого полка под командованием командира полка гвардии подполковника Калмыкова А. П. сразу по прибытии в Армению без промедления начал наводить порядок в аэропорту, где группы молодежи «потрошили» прибывавшие самолеты с гуманитарной помощью, в первую очередь, иностранной.

1065 гвардейский артиллерийский полк (командир полка гвардии подполковник Медведев В. С.) был размещен в г. Ереване.

Действиями десантников руководил командир дивизии гвардии генерал- майор Александр Алексеевич Чиндаров. Все планирование и контроль за выполнением полками поставленных задач легли на плечи начальника штаба группировки гвардии полковника С. Гнатюка.

Все наши полки, и штабы разместились на базе частей местных гарнизонов. Командир дивизии со своими заместителями под свои апартаменты «захватили» здание медицинского пункта одного из местных полков. Под спальное помещение для офицеров штаба дивизии была определена студия гарнизонного оркестра. То есть выгнали мне неведомо куда местных музыкантов вместе с их трубами. Для нас поставили рядами солдатские кровати на двадцать человек.

— Живите, товарищи офицеры, и радуйтесь, вы благоустроены

Бывшие разделочные цеха местной солдатской столовой превратили в комнаты приема пищи для «гаспод охвицэров». Пища, соответственно, из общего солдатского котла. Только подавалась на тарелках, а не в котелках. Отвык я давно, конечно, от таких условий существования, но кто бы еще интересовался моим мнением… Я, конечно, не говорю о нашей верхушке. Судя потому, что на какие — либо расстройства они к нам, медикам, не обращались, то питались, видимо, по ресторанам. Шучу, конечно. Питались они, генерал с замами, где придется, но зачастую, там же, в захваченном медпункте или в офицерских столовых местного военторга.

Так как полки дивизии были раскиданы на приличном расстоянии друг от друга, по периферии города, а управление находилось в его центре, то мне приходилось много и беспрерывно ездить. Точек по городу и за его пределами, где находились наши солдаты и офицеры, было много. Это и всевозможные блокпосты и охрана правительственных объектов. Поездки по незнакомому городу и его окрестностям мне нравятся. Передвигаться по долинам и по взгорьям совсем не то, что по плоским равнинам. Здесь свои особенности.

— Товарищ старший лейтенант, смотрите, что — то непонятное творится, — гундосит мой Иван, — двигатель в машине заглох, а машина, тем не менее, сама поднимается в гору…

Я пощупал двигатель под своей левой рукой, он, действительно, молчал, а УАЗик тем не менее со скоростью пешехода полз вверх. Чуть позже читал я в газетах, что в этом и других местах горных дорог имеются какие — то то ли магнитные, то ли еще какие — то аномалии, которые и вытворяют эти чудеса.

Другие иллюзии творятся здесь со зрением. Едем по периферии города. Впереди вырисовывается какой — то микрорайон. Ухоженные ровными рядами дома, улицы и аллеи с зелеными насаждениями.

«Ух ты, а чего — то я раньше вроде не замечал никакого населенного участка?» — думаю сам про себя.

— Иван, ты видишь вон там, впереди от нас какой — то город? — на всякий случай пытаюсь я свериться со своим водителем. -То ли только у меня миражи перед глазами, то ли это реальный город.

— Да, действительно, какой — то пригород, но вчера его как будто не было в том месте.

— Ну сейчас проверим, давай по газам!

Подъезжаем впритык, а это всего лишь красиво ухоженное кладбище. Как потом мне рассказывал местный прапорщик, здесь у них вообще культ в захоронении родственников. И стоит вся процедура очень дорого.

Не смотря на «юга», осень и зима, особенно в горах, не самое лучшее время жить в полевых условиях. Форма одежды наших солдат: нательное, зимнее и летнее белье (сорочки-кальсоны, тельняшки). ПШ, а сверху та самая куртка –«десантура», то есть хэбэшно-ватный бушлат, десантный вариант, с огромным натуральным меховым воротником. Шапка-ушанка на голову, сапоги-ноги в портянки. Плюс каска и бронежилет. Автомат на грудь, самодельную дубину из толстого кабеля в руки. Вот и вся носимая с собою экипировка.

Ночлег проводят в лучшем случае по ближайшим подвалам, в худшем- под мостами, виадуками, под заборами. Прокладкой между сырой землей и телом советского десантника служила СПП-1. (Специальная плащ палатка с надувной подушкой и надувным матрасом). И то благо.

Форма офицеров, и моя в том числе: фуражка, повседневное обмундирование в сапоги, та же десантура сверху. Нижнее белье на свое усмотрение, кто что имеет. Плюс, самый согревающий элемент-ремень с портупеей. Кому хотелось, таскали пистолет.

Я ночую не постоянно в помещении местного оркестра, а периодически и там, где меня застанет ночь вместе с комендантским часом, хотя на лобовом стекле моей машины постоянно имеется свежий круглосуточный пропуск по всему гарнизону. Мой новый шеф Вознюк тоже здесь, но чем он занимается, я не вникаю. Он по Армении не мотается, сидит в управлении, доклады в Москву сочиняет, свои вопросы решает. И мне оно ни к чему, у меня здесь своих дел выше крыши.

Так как наш личный состав занимается охраной всех важнейших коммуникаций в двух республиках и плюс размежеванием-отправкой-встречей населения, то и мы, медики, постоянно в этой гуще. Солдаты внешне выглядят далеко от уставного идеала. Подзаборная жизнь не способствует тому, чтобы выглядеть с иголочки, но десантную выправку и молодцеватый вид сохраняют, несмотря на не самые лучшие в их жизни условия службы. При этом практически отсутствует инфекционная заболеваемость, и почти никто не жалуется на здоровье. Полуфронтовой стресс и приобретенная в службе закалка, видимо, этому способствуют.

В то же время подразделения продолжали заниматься боевой и политической подготовкой, обслуживанием и ремонтом техники.

Особенно впечатляло местное население занятия рукопашным боем в составе подразделений и исполнение строевых песен. А состояние воинской дисциплины просто шокировало «местных» офицеров и прапорщиков. Наши солдаты быстро научили и приучили солдат местных гарнизонов уважать старших по званию и отдавать воинскую честь. Ереван впервые увидел солдат, которые не берут взятки при осуществлении комендантского часа и выполняют приказ своих командиров, не взирая на лица. Так, председатель Совета Министров АрССР после остановки на посту в районе площади Ленина в Ереване, пешком пошел за пропуском.

Проходит первая неделя нашего здесь пребывания. Мы уже более-менее пообтерлись. Ознакомились с городом и окрестностями. Начинаем привыкать к необычному ассортименту товаров в магазинах и на местных рынках. Наглядно ощущается близость границ со странами востока. Китай, Индия, Иран, Афганистан с учетом продолжающейся «перестройки», быстро наладили поставку ширпотреба. От ярких упаковок на различных безделушках с непривычки в глазах рябит.

Офицеры и прапорщики, в первую очередь, кинулись скупать оптом и в розницу женские сапоги местного производства. Армяне, оказывается, известные сапожники. Я попав впервые на рынок, поразился обилию всевозможных восточных сладостей, типа халвы и ее производным. Нуга, рахат-лукум, козинаки, пахлава, карамель, мармелад… От разнообразия форм и расцветок глаза разбегаются в разные стороны. Запахи щекочут в носу, слюна чуть не капает самопроизвольно, хотя я и не был никогда сладкоежкой. Тем не менее, кое что приобрел и продегустировал.

Торгаши любому покупателю рады, независимо от того, во что он одет и обут. А вот основная часть, особенно молодого мужского и женского населения, от нас демонстративно воротят нос, и отводят глаза в сторону. Особенно наглядно это видно, когда проезжая по городу, видишь толпу на остановках общественного транспорта. В ответ на мой «искренний» взгляд из кабины машины, они дружно переводят свои глаза вниз, в сторону, вверх и чуть ли не поворачиваются спиной. А молодежь мужеского пола до тридцати, так еще и хищно сверкают своими глазенками, чуть ли не щелкая полу небритыми челюстями. Такое впечатление, что как будто мы не помочь им прибыли, а оккупировав их территорию, грабим и насилуем, не покладая рук. Вот такая она, своеобразная благодарность от хачиков.

Я лично особо не в обиде. Что с них возьмешь, они же как дети. Догадываюсь, что усиленно работает вражеская пропаганда по разложению братских отношений между народами СССР. Понимаю, что придет время и очень многие пересмотрят свое поведение, пожалеют о нем и не раз. Но уже будет поздно. На стеклах многих «Жигулей» мелькают надписи разными шрифтами со словом «Карабах». Это называется, никто и никому, не хотел уступать. Пока жили в более-менее дружной семье, СССР, места и земли всем хватало. Как только в игру совали нос семиты, науськивая ниционалистов, мгновенно кому- ни будь поперек горла становилась национальная квартира.

Эта несчастная автономная карабахская область, ничем особо, кроме каменистой территории, не примечательная, хотя согласно экспедиции, проведённой Азербайджаном в советские годы в Шаумяновском и Кашатагском районах НКР имеются следующие запасы руд металлов: золото — 1250 тонн, серебро — 4550 тонн, медь — 1840 тысяч тонн, свинец — 660 тысяч тонн, цинк — 775 тысяч тонн, кобальт — 150 тысяч тонн, хром– 2250 тысяч тонн. Также имеются значительные запасы алюминиевого сырья (до 120 млн. тонн) и железных руд с содержанием железа до 45 — 55%.

Ну, вот ее, как предмет векового спора, и нужно было разыграть. И поставить во главу вопроса. В очередной раз должны были с обеих сторон сложить головы тысячи лучших парней в попытке кому — то, чего — то доказать. Ну, ладно, нас, прибывших тогда, как третейская сторона, вроде как особо — то и не задевало. «Подумаешь, чурки камни делят- не поделят. Пусть режут глотки друг другу, -думали мы про себя. — Они ведь нам всем тогда по Союзу осточертели со своими шнобелями по всем базарам и ресторанам. Мы, славяне, ведь умнее, у нас то до этого не дойдет.»

Как оказалось, ничего бесследно не проходит. Докатилось и до нас, мы еще тупее. У нас ведь и своих «гордых» горцев, нацистов предостаточно. Делим теперь территории шахтерских степей. Далеко не все до сих пор понимает, что нас тоже стравливают все те же, у которых на руках банки, фабрики и заводы. Средства массового оболванивания, и все рычаги власти. Одни кладут головы за, якобы, «ридну мову», другие спасают от первых, православие.

Положение дел менялось буквально на глазах: прекратились массовые грабежи, провокации, возобновилась работа предприятий, с перебоями, но шли занятия в школах и вузах, но удивительным было другое. Офицеры и даже солдаты пошли на предприятия, в школы, в органы управления, основные вузы с разъяснительной работой. К сожалению, офицеров ВДВ в народе видели чаще, чем представителей власти. Через взятые под контроль коммуникации началось организованное перемещение беженцев в основном из Армении и Азербайджана. С ноября десантники начинают организацию эвакуации и сопровождение поездов и автоколонн с беженцами в обоих направлениях.

Наши солдаты своей грудью прикрыли простой народ от озверевших нацистов с обеих сторон. Пришлось работать разграничительными кордонами, чтобы мирно развести еще совсем недавно полностью перемешанный между собой народ. В АзССР по состоянию на 1987 год проживало 6млн. 811 тыс. из них армян — 510 тысяч. В АрССР 3 млн.412 тыс. из них азербайджанцев — 175 тысяч. Нагорно — Карабахская Автономная Область (НКАО) в составе Аз. ССР. Население 183 тыс. в т.ч. армяне- 140,5, азербайджанцы-39,8тыс., русские-1200 чел., греки-800 чел. Вот эти тысячи нам и предстояло развести в разные стороны, и желательно, без кровопролития.

Прошла неделя, народ подустал, но никто не ропщет. Мой шеф засобирался домой, в Болград. Вызывает меня, и сообщает, что ему здесь делать нечего. И что он, мол, решил вопрос с командиром дивизии, чтобы оставить меня за старшего здесь, а он уедет рулить теми остатками которые на зимних квартирах.

— Не понял. Вы что это меня под танки бросаете? — начинаю с места в карьер наезжать на своего добродушного начальника.- С каких это пор старлеи стали заруливать дивизионной службой?

— Тише, Кирилыч, тише, — и показывает пальцем наверх. -Это не я, это Солнцев приказал прокрутить тебя по полной на самостоятельной работе. Я так понял, что у него какие — то особые виды на тебя. Да и Чиндаров считает, что ты вполне в состоянии справиться. Так что я удаляюсь завтра, а где — нибудь через месяц сменю тебя.

Мне оставалось покориться.

На завтра была суббота. В пятнадцать часов совещание у комдива. А затем один из бортов убывал с «уставшими» домой.

Вознюк уговаривает меня идти на совещание, а он, мол, уже не у дел. Я пытаюсь ему обяснить, что у Чиндарова такой номер не проходит. Пока он здесь, нужно или идти вместе или еще ему одному.

— Да ладно, иди сам, он уже ничего не скажет.

— Тогда стойте где — то рядом до начала совещания, — уговариваю я его. А сам прохожу в зал совещаний. Там публика, все не ниже майоров. Я один зеленый старлей. Все командиры частей, начальники служб дивизии и заместители командира дивизии. Пытаюсь забиться в какую -нибудь щель, чтобы меня не было видно. Открывается дверь, в проеме появляется физиономия Чиндарова, и сразу же раздается истеричный вопль.

— Вознюк!!! Я не понял! Что здесь делает твой старлей? Пока ты здесь, мне не нужны твои заменители!!!

Я, не дожидаясь развязки, вышел, даже не понял, как оказался в коридоре, по — моему телепортировался через головы присутствовавших на моем пути, и уже бежал по ступенькам со второго этажа на первый.

— Бегом, бегом а то его сейчас кондрашка хватит! — прокричал я стоявшему на улице, в курилке, Вознюку. Через полтора часа Вознюк оправдывался передо мною. Мол, не знал, что он такой холерик. Вроде, мы все с ним решили…

— Зато я знаю, какой он. Не много, но вот уже два года, как знаю. Так что иногда нужно и меня слушать и слышать.

После чего шеф отчалил на зимние квартиры.

И остался я совершенно один, среди чужих и диких. Самый мой ближайший родственник в дивизии на сегодня был все тот же комдив. Хоть и говорят, что лучше быть сиротой, чем иметь таких родственничков, но в данном случае это было не так. С сегодняшнего дня я регулярно присутствовал исключительно среди майоров- подполковников и полковников. Под руководством целого генерал — майора. Далеко не всем старлеям так «везет».

Самое удивительное в этой ситуации заключалось в том, что все, что я накопаю в частях и подразделениях дивизии, должен был оформлять в виде актов обследования санитарного состояния частей и выкладывать непосредственно на стол генералу. С целью предотвращения все той же инфекционной заболеваемости личного состава частей дивизии, я обязан был, как крот рыть и выносить на поверхность. Копать и представлять пред ясные очи. Естественно, мало кому, а чаще всего никому из командиров частей это не могло нравиться.

Они тут, понимаешь ли, выполняют правительственное задание, а какой то, никому не ведомый таракан копошится в их внутренностях. Мешает зарабатывать ордена и благодарности.

— Товарищ генерал! Да я этого старлея! Да я его в следующий раз, дам команду выловить и.., -орет, дико вращая белками глаз, до глубины души возмущенный содержанием моего акта, подполковник Калабухов, командир 217 пдп. Когда комдив на очередном совещании, за бардак в столовой и в казарменных помещениях начинает рассказывать ему, а кто он есть на самом деле…

— А вы только попробуйте, товарищ подполковник! Только посмейте его тронуть! Это мои глаза и уши в ваших частях! И я никому не позволю его даже пальцем тронуть. Озерянин, не обращайте внимания на вопли этих зарвавшихся, и обосравшихся командиров. Надеюсь, все присутствующие меня слышат и поняли, что я не шучу. Нам еще только не хватало свалить личный состав с вашей помощью в местные госпиталя. И таким образом реально провалить ответственейшую задачу партии и правительства. И предупреждаю, кто меня не понял, тому я лично поставлю ведерную клизму с патефонными иголками!

Я сижу и не дышу, забившись в уголок. Ведь во первых, любой из этих командиров завтра-послезавтра может выползти на дивизионный уровень, например, в качестве начальника штаба дивизии, на должность в качестве любого заместителя, а то и стать через небольшое время командиром дивизии. Они будут пытаться нейтрализовать меня с помощью любого компромата. Теперь мне нужно держать ушки на макушке. Подловят на чем -нибудь и мне не поздоровится. И в то же время я не имею права опускать руки.

Потом, через много лет, некоторые спившиеся и изгнанные из армии майоры и подполковники, будут вякать из-за угла, что, мол, я стучал на честных командиров и начальников. Что меня недолюбливали. Бедные, они так и не поднялись в своем животном развитии до понимания санитарно-профилактической работы. В то же время любой комдив и вышестоящий начальник, прекрасно понимали необходимость и такой службы в дивизии, и по возможности, всячески поддерживали.

Возвращаюсь на базу после очередной поездки по частям дивизии. На встречу едет УАЗик начмеда местной армии. Я с ним чуть — чуть знаком. Вознюк перед отъездом познакомил, на всякий случай. И машина у него приметная, красные кресты нарисованы на передних дверках. Разминовываясь, я вежливо отдаю ему честь, он мне тоже козыряет, но вижу, что кроме того он еще машет, чтобы я остановился. Торможу, и выхожу с машины. Полковник идет мне на встречу. Здороваемся за руку.

— Ты в курсе, что один из бойцов твоего полка поступил в инфекционное отделение гарнизонного госпиталя с гепатитом? — спрашивает меня полковник Бец.

— Никак нет, не в курсе, -отвечаю я, а у самого по спине мурашки пробежались от мысли, что мне только этого еще не хватало, вспышки гепатита. Но сразу же перехожу к делу.

— Вы мне гамма — глобулином поможете? -задаю вопрос полковнику.

— Сколько тебе нужно будет доз?

— Пока в расчете на батальон, а там видно будет.

— Хорошо, поедешь в госпиталь, найдешь там медснабженца полковника Скалозуб, скажешь ему, что я разрешил.

— Хорошо, договорились, — радуюсь я, что так быстро решил одну из проблем.

— Но у меня к тебе тоже есть просьба, -говорит местный начмед.

— Слушаю вас.

— Мне нужна санитарная машина, типа твоей. Ты понимаешь, мне поручили выловить по домам членов разбежавшегося комитета «Карабах». А для этого нужен транспорт. А у меня представь себе, во всей моей армии нет на ходу ни одной исправной «санитарки». Можешь ли ты меня выручить?

— Я то могу, и без проблем, но только с разрешения комдива.

— О нет, к нему я не пойду. Говорят что он у вас тот еще самодур.

— Да вы что! — начинаю я переубеждать полковника. — Он отличный мужик. Пошли со мною, он тут рядом, в медпункте. Вот увидите, он не откажет. Бец поверил мне и мы пошли по тропинке в сторону местного МПП. Я иду впереди, заходим в длинный, узкий, темный коридор.

Перед входом в стационар, там где сейчас генеральские апартаменты, стоят два автоматчика. Ну, прямо, как в фильмах про гитлеровский вермахт. Автоматы на животах у двух здоровенных бойцов дивизионной разведроты. Они сначала было попытались перегородить мне дорогу, но затем узнав, расступились.

Полковник от вида такой охраны вообще струхнул и чуть было не развернул в обратную сторону.

— Полковник со мной, — говорю бойцам, и мы проходим. За перегородкой еще темнее, но мои глаза уже адаптировались и я вижу, что со стороны дверей, ведущих в туалет, нам навстречу двигается сам. В тельняшке, сползшей с одного плеча, в спортивных штанах вспучившихся на коленях и стандартным бычком «Беломорины» в зубах, перед нами стоял генерал-майор Чиндаров.

— Здравия желаю, товарищ генерал! Разрешите обратиться, старший лейтенант Озерянин!

— Здравствуй, — и подает мне руку.

— Кого это ты ко мне привел? Проходите сюда, — и показывает рукой в комнату налево.

Проходим.

— Это полковник Бец, начмед местной армии.

— Присаживайтесь.

И при этом генерал подает руку полковнику.

— Слушаю вас.

— Товарищ генерал, — говорю я, -тут такая ситуация, в нашем 217 полку появился один солдат с гепатитом. Он уже лежит в гарнизонном госпитале. Для того, чтобы провести превентивную профилактику, товарищ полковник любезно согласился помочь нам с прививочным материалом.

— Спасибо, товарищ полковник, -выдавил из себя Чиндаров, тем не менее не очень любезно поглядывая на полковника.

— Но у начмеда армии есть к вам тоже просьба.

— Слушаю вас.

— Товарищ генерал, — полковник при этом принял стойку смирно, — мне поручили выловить членов комитета «Карабах», так как они все разбежались.

— Что!!!??? -взорвался, как вулкан Чиндаров. — Они разбежались??? Так это я лично, со своей разведротой их арестовал, а вы всей своей армией не смогли их удержать!!! Да я вас сейчас самого арестую и посажу на гауптвахту!!!

При этом Чиндаров носился по бывшей палате, превращенной в кабинет, как шаровая молния.

Только штыкообразный бычок Беломора зловеще сверкал от частых затяжек в полутемном помещении.

Я уже не рад был, что привел сюда полковника. Втянул голову в плечи и думал только о том, как отсюда выбраться.

— Но учитывая, что вы меня выручаете с прививочным материалом, я дам вам машину.

Чиндаров присел, а затем снова вскочил и закричал:

— Но нет! Нет не дам! Вон отсюда! — подскочил и побежал по кабинету.- Вон, вон пошли! Не дам я вам никакой машины.

Мы пулей вылетели из медпункта. Добежали до своих машин. Я только пожал плечами и развел руками перед полковником. Мол, извините, хотел, как лучше, но и сам не ожидал такой реакции. Полковник покивал головой, и мы разъехались кто куда. Я тут же помчался в другой конец города, в госпиталь. Ковать железо, пока горячо, пока полковник не передумал, и не отменил своего решения по выдаче гамма-глобулина.

Долго ищу, потому что никто почему то не знает такого полковника, который мне нужен. Наконец, в цокольном помещении нахожу кабинет, стучу, захожу. В длинном, ярко освещенном складском помещении, за столом, действительно, сидит холеный, в очках с золотой оправой, и полным ртом золотых зубов, полковник.

— Товарищ полковник, разрешите обратиться, исполняющий обязанности начмеда воздушно-десантной дивизии, старший лейтенант Озерянин! Полковник, видимо, от удивления, аж привстал из-за стола. Возможно, что ему еще не приходилось встречать старлеев в качестве начмедов дивизии, да еще и десантной.

— Слушаю вас, товарищ старший лейтенант.

— Полковник Бец послал меня к вам.

— А кто это такой? — удивил меня ответом полковник Скалозуб.

— Как? Вы не знаете? Это же начмед местной армии.

— Нет, не знаю. Я сам- то с Москвы, с ревизией здесь нахожусь.

— Ну, вот, а он послал меня к вам, как к своему подчиненному, -удивился я. Полковник при этом поулыбался своей золотой улыбкой и произнес:– Ну, да ладно, если уж вас ко мне прислали, то я вас выручу. Тем более начмеда десантной дивизии. Идемте.

Прошли в какое — то соседнее помещение.

— Сколько вам его надо?

— Пятьсот доз, товарищ полковник. Скалозуб молча отделил на полке энное количество упаковок и упаковал мне в коробку.

— Вот, держите, если что, заезжайте еще.

— Спасибо, товарищ полковник! — расшаркался я и побежал на выход. Заскочил еще в инфекционное отделение и проведал поступившего бойца. Собрал у него необходимый анамнез, чтобы целенаправленно заняться профилактическими мероприятиями в полку. Выезжаю из территории госпиталя, а мне навстречу, прямо на проходной едет тот самый начмед армии.

— Ну что? — через стекло, жестами спрашивает он меня. Я показываю ему, мол, что успел урвать свой кусочек счастья. Он только развел руками, типа того, что жаль, что он не успел отменить свое распоряжение. И выразил удивление, что я его опередил. Мы ударили по газам и умчались в полк, где, возможно, назревала вспышка гепатита.

Через пару дней я снова, почти на том же месте встретил полковника Беца. Поздоровались уже, как старые знакомые.

— А вы знаете, я все таки переменил свое мнение о вашем генерале. Он мне вчера перезвонил. Долго извинялся и просил прощения. Выдал мне и машину и взвод десантников-разведчиков. И мы водворили этих зарвавшихся комитетчиков «Карабаха» на место, то есть в тюрьму, где им и положено быть. Так что ваш командир — нормальный генерал, и я его теперь понимаю. Спасибо, что познакомили.

От похвалы моего командира со стороны постороннего мне самому было приятно. На том пока и расстались.

Независимо от места дислокации дивизии, мы и здесь проводим ежегодное плановое мероприятие, флюорографию всему личному составу. А это не много и не мало, шесть с половиною тысяч. Это только те, кто находятся здесь, ведь практически все спецчасти остались в Болграде. По договоренности с местными органами здравоохранения, нам выделили ПРК. Передвижной рентген кабинет на базе допотопного автомобиля КАвЗ 685. В течении недели я прокрутил практически сто процентов личного состава

Ашот, разбитной и компанейский, двадцати восьми лет, хозяин ПРК. Он и водитель, он и ренгенлаборант. Запускаем в салон последних три человека из рембата. Прапорщик и два солдата. Пропустили и их. Уточняю у Ашота, когда он проявит пленку и посмотрит результаты последних трехсот обследованных. Только он открыл рот, чтобы мне ответить, как вся машина содрогнулась так, как будто кто — то сильно ее толкнул. Мы посмотрели с недоумением в глаза друг другу. Затем дружно выскочили наружу, потому что машину продолжало трясти.

Обежали вокруг и, столкнувшись лбами, поняли, что никаких внешних факторов вроде нет. Машина стояла посредине большого полкового плаца, и ее никто не мог просто так зацепить. Но в этот момент ощутил под своими ногами колебание всего плаца, как будто я стоял на огромных товарных весах.

— Вольодья, посмотри вон на те трубы, -показывает рукой Ашот на две трубы от котельной в конце плаца. Я увидел, что они как — то странно и дружно раскачиваются. И тут до нас наконец дошло.

— Землетрясение! — дружно и одновременно произнесли мы. И в этот момент все одновременно стихло. Только небольшая рябь, не смотря на отсутствие ветра, сохранялась на лужице рядом с машиной. Мы зашли обратно в машину, и продолжили решать наши вопросы. Я посмотрел на свои часы, время было одиннадцать часов сорок одна минута. Даже не могли и подумать о том, что в этот момент произошло на территории всей республики. Только около часу дня мы узнали по радио о катастрофе в Ленинакане и Спитаке.

По указанию Московского начальства, артиллерийский полк дивизии был тут же переброшен в полном составе на территорию пострадавшего города Спитак.

2. ВДВ. Спитак, оказание помощи

см. фото: Без комментариев.

И так к стихии безумной, народной, добавился неконтролируемый удар стихии природной. Ее отсчет пошел с 7 декабря 1988 года. Позже появилась следующая сводка военного командования: «В зоне разрушений 21 город и район. Без крова остались свыше полумиллиона жителей. Перестали функционировать более 150 предприятий. Число жертв — около 25 тысяч. Развернуто 27 600 палаток, 180 продовольственных пунктов с раздачей горячей пищи… В расчистке завалов участвуют 18756 военнослужащих».

Когда страна содрогнулась и приспустила флаги, в первом эшелоне спасения двинулся десант. В ночь с 7 на 8 декабря 1065 гвардейский артиллерийский полк, совершив марш-бросок из-под Еревана, прибыл в город Спитак. Приказ о применении ВДВ в данном случае опирался на особенности нашей военной этики — первыми быть всюду, где требуются истинное мужество, самоотверженность, способность сознательно подвергать себя дальнейшим испытаниям и даже риску.

Войдя в Спитак, десантники увидели сплошные руины и пожары. Из оставшихся в живых, одни в ужасе метались между развалинами, другие в оцепенении стояли и сидели у мест, где были их дома. Земля продолжала вздрагивать. И никаких признаков спасательных работ! Десантники гвардии подполковника В. Медведева поняли, что город придется полностью «брать на себя».

Немедленно были взяты под охрану остатки зданий госбанка, сберкасс, ювелирного магазина, РОВД, приступили к раскопкам в разрушенных цехах швейной фабрики, двух школах и детском саду. Работы не прекращались ни поздним вечером, ни ночью. Об отдыхе никто и речи не заводил. Отказывались даже от приема пищи.

За первые полдня сержант М. Челах, старшина Э. Афанасьев, рядовой В. Газалашвили, ефрейторы А. Подворный и В. Шпанников спасли из-под обломков по десять детей.

Под крики и стоны людей десантники майора С. Гужбина ломами и кирками неистово, с нечеловеческим упорством расчищали завалы. Цену промедления знали все.

Медицинский пункт полка, благодаря усилиям капитана И. Саяпина, десантники превратили в центр оказания помощи раненым. Сюда ехали все машины скорой помощи, руководство которыми тоже взяли на себя десантники.

Как и положено, это было твердое руководство. Каждому определялся маршрут, объект, число раненых и степень тяжести ранения. Всего врачами И. Саяпина было сделано 2 тысячи операций!

Важно и другое — принятыми мерами десантники способствовали усилению материальной помощи пострадавшим районам. Только за две недели были задержаны 318 автомобилей с различными грузами и 36 кранов, которые пытались похитить. На дорогах от Еревана до Ленинакана и Спитака была создана система постов, подвижных патрулей, пунктов регулирования движения, узлов связи, которые обеспечивали быструю и точную доставку помощи.

Утром, восьмого декабря генерал вызывает меня к себе в кабинет.

— Озерянин, слушайте боевую задачу. Подготовьте и возьмите с собой ДДА. Сами садитесь в санитарный УАЗик и отправляйтесь в Спитак. Ваша основная задача — проверить, как разместился наш артполк. В каких условиях. С учетом того, что там сейчас перебиты и порваны все коммуникации, меня интересует водоснабжение и санитарные условия в полку. Проверите и возможно что там на месте, с командиром полка решите, как улучшить их положение. Дезинфекционно-душевой автомобиль берите для того, чтобы личный состав полка мог помыться и продезинфицировать свою форму одежды. Вам все понятно?

— Так точно, товарищ генерал.

— Сразу по возвращению приходите сюда и доложите мне обо всем, что увидите.

— Есть товарищ генерал! Разрешите выполнять?

— Да.

По быстрому готовлю свою микроколонну к путешествию на расстояние в девяносто восемь километров. И в двенадцать часов дня выезжаем. На ощупь, без карты, и без понятия куда ехать. Опрашиваем местных жителей и выбираемся на ту дорогу, куда нам надо. Выехав за город, обнаруживаем, что мы в ту сторону двигаемся далеко не одни. Сплошной поток транспорта медленным темпом движется в направлении Спитака и других пострадавших населенных пунктов.

Мы вынуждены подчиниться движению в колонне. На горных дорогах особо не на обгоняешь. Я вообще впервые в настоящих горах, без проводника, без подсказчика.

Если в долинах зима похожа на монотонно затянувшуюся осень, то здесь, на высоте в два-три километра, зима настоящая. И снег, и мороз, и ветер. Снег при этом периодически, то мокрый, и залепляет лобовое стекло, то сухой. Дворники у моего Киреева, как и положено у военного водителя, не работают, но

потихоньку продвигаемся к цели. Вот уже и последний перевал позади.

По обочинам потянулись жиденькие рощицы персиковых садов. Вообще -то, пейзаж здесь в эту пору года марсианский. Все вокруг серое, пропахшее пылью. По сторонам — каменисто песчаные обочины. И одинокие, сухие пучки травы.

С высоты перевала город похож на пиалу. Глубокая долина, окруженная со всех сторон горами, как бортиками чашки. Видно стелющийся дым и стихийно разрушенную, серую территорию.

Въезжаем в пригород, если это здесь уместно. Учитывая, что по обочинам обычные саманные хаты, один в один, как и в моем теперь Болграде. Я внимательно приглядываюсь к стенам и вижу, что да, на них тоже имеются глубокие трещины, наискось, на всю высоту, но дома, тем не менее, стоят. Нигде ничего не завалилось.

По бетонному мосту переезжаем узкую и глубокую местную реку, на указателе читаю ее название: «р. Памбак». Узкий и коротенький мостик от землетрясения посредине треснул, и одна половина наползла, как ступенька на вторую. Впереди нас едет видавший виды грузовичок ГАЗ-53, с высокими, по местной моде бортами, и дверцей в заднем борту. Сверху затянут брезентом.

Спереди на радиаторе и по бокам на бортах — растяжки из красного кумача. На них белыми буквами по — русски написано: «Жителям пострадавшего Спитака от жителей солнечной Аджарии!». На встречу грузовику несется толпа в человек двадцать, мужчины и женщины. Прямо у мостика они перегораживают дорогу и ГАЗ-53 останавливается. Я прошу своего Ваню водителя притормозить и посмотреть, как будут разворачиваться события. Один из наиболее ловких аборигенов тут же открывает дверцу заднего борта. И начинает выдергивать узенькие ящички, доверху наполненные мандаринами.

И что тут началось. Озверевшая толпа стала вырывать ящики из кузова, из рук друг у друга. Мгновенно вспыхнула драка, зуботычины пинки и затрещины щедро раздавались во все стороны, не глядя на то, кто тут мужчины или женщины. Смотреть на эту сцену было смешно и грустно одновременно. Из кабины грузовика выскочила женщина лет тридцати и шофер, примерно того же возраста.

— Люди! Люди, остановитесь! Что же вы делаете!? Всем ведь хватит! — пыталась призывать к порядку молодая аджарка, но ее никто не слушал и не слышал. Я скомандовал и мы поехали дальше. Первое, что врезалось в глаза, это масса палаток по периферии городка. Это уже развернулись и продолжали разворачиваться спасатели.

На обочинах в спешном порядке работали бульдозеры и краны. Проезжая часть дороги была прочищена так, что можно было двигаться только в одностороннем направлении. Трех, четырех и пятиэтажные, жилые дома были разрушены полностью, на их месте возвышались только холмы мусора или были в разной степени разрушения. Где — то отвалилась передняя панель дома, и он стоял, как этажерка с полками-квартирами. В другом месте рухнуло полдома, а вторая половина еще стояла, и можно было смотреть на оголившуюся торцевую часть.

Все это дымило, а кое — где прорывались языки пламени. Горел еще бытовой газ и имущество в квартирах. Везде копошились люди, но только приезжие. Оставшиеся в живых местные, надо полагать, находились в глубоком шоковом состоянии, потому что они просто сидели на обочинах дороги с безучастным видом. И в лучшем случае, показывали рукой в ту или иную сторону с просьбой, поищите, мол, еще вон там и там. Я пробирался в центр, потому что по подсказкам полк десантников находился где — то там.

Но вот наконец, попадают на глаза свои. Взвод солдат под руководством офицеров.

— Здорово мужики. Где полк разместился?

— А вот проедете вон там налево, потом чуть правее. Попадете на территорию сельхозтехники района, там и будет наша база.

Едем и находим. Довольно обширная территория, чистая и почти без разрушений. КПП оборудовано временным шлагбаумом. Наряд, все как положено. Меня пропускают без особых вопросов. Оставляю машины на территории и иду искать командира. По подсказкам быстро его нахожу. Полковник Медведев командует полком после вам уже известного Кулиева относительно недавно. Мужик огромного роста, симпатичный, настоящий. Я представляюсь, здороваемся. По моей просьбе он рассказывает, как они тут устроились.

Оказывается, вода у них уже есть. Только что подвели по полевому водопроводу.

— А я вам пригнал ДДА, так что можете устроить помывку личному составу.

— Вот спасибо большое. Мы, действительно, грязные как черти. Работа вот уже вторые сутки сами понимаете какая.

Затем предлагает пройти в одно место.

— Что — то хочу вам показать, -говорит командир и подводит меня к обычной лагерной палатке. Возле входа в нее стоит охрана, два бойца с автоматами. Даже на приказ своего командира посторониться, реагируют вяло и нехотя. Откидываем полог и проникаем внутрь. Несмотря на наступающие сумерки, в правом дальнем углу что то сверкает и переливается всеми цветами радуги.

— Это мы вывезли из местного ювелирного магазина и из подвалов филиала сбербанка. В углу прямо на земле, насыпью лежал целый бурт всевозможных украшений и драгоценностей. Примерно, мешка три-четыре в общей массе. Но возле них уже копошились два субъекта армянской мужской внешности. Они составляли опись, разглядывая ценники и занося показатели в толстые амбарные журналы. Я второй раз в жизни видел кучу золота в виде бурта. Первый раз, когда — то в Бресте, на таможне, когда там потрошили первую волну уезжающих их СССР евреев.

В принципе, ничего интересного, поблескивает, ну и что же, не мое. Уходим. Командир провел меня по всей территории. Проверили ПХД, заглянул в спальные палатки и остался на ночь у начмеда полка. С утра на второй день запустили в работу ДДА. Начмед полка капитан Саяпин предложил мне проехаться по городу.

Первым делом поехали на местный городской стадион. Там во всю кипела работа по оказанию медицинской помощи нуждающимся пострадавшим. В палатках были развернуты подразделения полевого госпиталя. Военные врачи трудились третьи сутки, не покладая рук. Прямо на поле стадиона беспрерывно садились и взлетали вертолеты военно- транспортной авиации. Они перевозили раненых и травмированных в близлежащие госпитали и гражданские больницы.

Но меня больше всего, и на всю оставшуюся жизнь, поразила другая картина. На свободной территории стадиона длинными рядами были разложены те, кто уже не нуждался в медицинской и какой — либо вообще помощи. Одетые, полуодетые и совершенно нагие трупы в том виде, в каком кого застала стихия. Женщины и дети, старики и мужчины. Толстые и худые, обгоревшие и с выдавленными через все имеющиеся природные отверстия внутренностями. У некоторых на груди лежали документы и деньги. Ветер, поднятый лопастями вертолетов, перекатывал эти рубли из конца в конец по стадиону. Но им уже было абсолютно все равно.

Я поспешил обратно к своей машине. Со стадиона начмед предложил проехать на пункт выдачи гуманитарной помощи. В самом центре города стоял одноэтажный магазин-кафе (стекляшка). Абсолютно целый, даже стекло нигде не треснуло. Перед магазином стояла толпа аборигенов с мешками и одеялами. Менты с автоматами пытались навести порядок и придать толпе хотя — бы видимость какой — то очереди. Нас, как медиков, пропустили внутрь без вопросов. Там был довольно просторный, заасфальтированный внутренний дворик. Справа кучами и буртами лежала советская гуманитарка.

Бэушные солдатские одеяла и матрасы, подушки и кирзовые сапоги. Бери не хочу. Слева от прохода, более разноцветные вещи со всего мира. Носилки и инвалидные коляски, простыни и наволочки, пижамы и халаты. Мы подошли к медицинским предметам.

— Берите, что хотите и сколько вам надо, — подсказал охранник. Я дал команду водителю и мы взяли понравившиеся мне четверо носилок с пристежными ремнями. Больного на них можно было зафиксировать и он уже не выпадет при транспортировке. «Эспаньола розен кройц», было написано на них вокруг красного креста.

Затем набрали различных физрастворов, готовых к применению. А кроме того, несколько коробок разного калибра одноразовых шприцов. Все это я решил преподнести в качестве презента и подарить своему медбату. Проезжаем в очередной раз через центр города. Вижу, трехэтажное здание. У него отвалились передняя и задняя стены. Точь в точь этажерка. Судя по количеству свисающих со всех этажей проводов и массе аппаратуры, это бывшая почта-телефон-телеграф. Но вот рядом работающий экскаватор, видимо, что — то там зацепил, и здание на моих глазах покосилось, и в одну секунду рухнуло. Только огромное облако пыли поднялось над центром города.

Днем температура +7, +8, а ночью — 7—8 градусов. Сейчас все подтаяло, на освобожденной проезжей части неимоверная грязь. По обочинам улиц, под бывшими домами, стоят раздавленные упавшими конструкциями автомобили. Но больше всего режет глаза количество гробов на каждом свободном пятачке. Они сложены стопками по пять-семь и более штук. От самых дорогих, из ценных пород дерева, с бархатом и постелью внутри, до наспех сколоченных из фанеры и пресс-плиты. От метровых в длину, до полутораметровых в ширину, потому что трупы стремительно увеличиваются, раздуваясь при повышении окружающей температуры. Из гробов, разбивая их, жгут костры, из них прокладывают временные тротуары.

Приезжаем на свою территорию. Пообедали, чем Бог послал. А питается личный состав полка тем, что привезли с собою. Запас продовольствия имеется, плюс беспрерывным потоком идет всякая гуманитарная снедь. Например, на обед были охотничьи колбаски. Масса всяких консервов и закруток. Так что не голодают.

После обеда прогуливаюсь по территории и наблюдаю такую картину. В глубине двора, за своим шлагбаумом размещен батальон грузинского ОМОНа. Они прибыли сюда тоже буквально в первые минуты после землетрясения. Так вот смотрю и вижу, стоит тело, лет тридцати, в наручниках. Мужик весь избит, в ссадинах и кровоподтеках. Одежда на нем свисает лохмотьями, а два мента прямо на капоте своей машины заполняют протокол.

— Если не секрет, что происходит, мужики? — интересуюсь у них.

— Да нэт, нэ сикрет. Вон видишь те Жыгули, -показывает мне сержант на Жигули, стоящие в метрах пятнадцати от нас.

— Видишь, что у них в средине?

— Да вижу.

Я приглядываюсь и вижу, что весь салон жигуленка набит разным хламом. Прямо из окон торчат ковры, внутри хрустальная люстра, какая — то посуда.

— Это мародер, приехал из Еревана. Если бы не мы, толпа его бы растерзала. А так пусть радуется падла, что живой остался, и нас благодарит. Здесь таких, как он сейчас много. Поживиться едут, — рассказал мне лейтенант.

«Ну и дела, — подумал я про себя. — Вот, оказывается, какой народ. Во все времена на чужом горе пытается свое счастье слепить. А как гордо отворачивают лица в Ереване, когда видят нас. Как демонстрируют свою к нам ненависть, прямо жуть и оторопь иной раз донимает».

Провел я очередную ночь в палатке медпункта и с утречка засобирался в обратный путь. Мой санитарный УАЗ впереди, ДДА ползет за нами. Снова проезжаем через весь город. Я уже успел неоднократно услышать по транзистору, что весь мир бросил на помощь армянскому народу свои лучшие силы и средства. То что передают по радио, я проезжаю и вижу воочию. Вот бригада французов со своими поисковыми собаками роются в холмах, продолжают разыскивать и спасать живых еще людей. Вон стоят палатки под американскими и канадскими флагами. Там разместились бригады из соответствующих стран. На выезде из города вообще скопление флагов и техники разных стран. Японские подъемные краны, ФРГэшные экскаваторы и самосвалы. Чего только здесь не увидишь.

Только выжившие армяне по — прежнему, не участвуют в спасении собственных родственников и соседей. Они все в тоске и печали. Странный народ. Выехали, наконец — то, из дыма и смрада разрушенного города. Ехать по -прежнему приходится медленно. Дорога узкая, а навстречу все так же беспрерывным потоком движется колонна техники.

Выезжаем на перевал, снег залепил лобовое стекло, дворник по — прежнему не шевелится.

— Ну Иван, как приедем на место, я тебя прибью, — обещаю я своему водиле. — Ты же говорил, что уже починил и они работают.

Иван в ответ только сопит. Особенность у водителя моей «таблетки», еще и в том, что он абсолютно не запоминает дорогу. Во время езды по городу, это просто беда. Я вынужден постоянно работать тогда еще отсутствующим навигатором.

Вот и сейчас, впереди развилка, нам нужно налево, но мой карел упрямо крутит баранку вправо.

— Да куда ты таку твою мать! Нам налево! -ору я благим матом. В этот раз Киреев реагирует мгновенно и резко подает машину влево. Все бы куда ни шло, если бы это была равнина, но дело в том, что в самой развилке есть ущелье глубиною минимум пару километров. Когда — то здесь была дорожная ограда, но от нее уже давно остались только разрозненные фрагменты. Машина перепрыгивает через самый краешек ущелья и становится на трех колесах на дорогу, а левое заднее, зависает над пропастью. Я смотрю в зеркало заднего вида и вижу, как оно медленно вращается, щебенка с дороги осыпается в глубину.

Машина плавно покачивается, готовая от любого нашего неловкого движения сорваться вниз. Осторожно смотрю в глубину ущелья. Там, далеко внизу, на дне, идет какое — то строительство. Торчат высокие бетонные столбы. Если мы полетим вниз, то как раз будем нанизаны на один из этих столбов, как шашлык на шампур. Весело, но мы и влево двигаться не можем, потому что тогда ударимся в любую машину встречного транспорта.

— Значит так, сидим и не шевелимся. Ждем малейшего зазора между встречными, а тогда потихоньку пытайся двигаться, и не глуши мотор.

Иван по прежнему, молча сопит в две дырки. Ждать пришлось минут с десять. Наконец, командую: -Давай!

Сам при этом пытаюсь подать свое тело в сторону водителя, чтобы хоть чуть — чуть сделать перевес в сторону от пропасти. Выехали!

Молча едем, смотрю в зеркало заднего вида, наша ДДА пыхтит за нами. Медленно спустились с перевала, под названием Спитаксар, высотою в три тысячи двести метров над уровнем моря, как говорят.

— Прими вправо. Остановись. Выходим, -командую я. Становимся перед залепленным снегом, лобовым стеклом.

— На! — от всей души я отвешиваю оплеуху «любимому» Ивану.

— Добавить?

— Нет, не надо, я все понял, — отвечает представитель карело-финской народности, и начинает тряпкой протирать стекло.

Оставшуюся часть пути преодолеваем без приключений.

— Товарищ старший лейтенант, командир дивизии приказал, чтобы вы срочно прибыли к нему! — озадачивает меня дежурный по КТП, когда мы въезжаем в автопарк.

«Что еще за срочность такая? Может кто — то видел, как я висел над пропастью и уже успел доложить?» — мелькают у меня мысли в голове, но выскакиваю из кабины и устремляюсь в медпункт, туда, где находятся апартаменты комдива. Я даже не стал чистить замызганные сапоги. Как был, так и рванул на доклад. Прохожу фейс-контроль через охрану из разведчиков.

Стучу в дверь кабинета.

— Да!

Захожу.

— Товарищ генерал, старший лейтенант Озерянин по ваш приказу прибыл! Ваше задание выполнено!

— Присаживайтесь, — показывает рукой на стул командир. Чувствую, что вроде никакой угрозы для меня не существует. Осмелев, присаживаюсь на краешек стула.

— Ну, а теперь расскажите мне более подробно, что там видели и слышали…

И я приступил к рассказу. Упомянул все, начиная с того, как туда добрался. Как разместился полк и в каких условиях находится личный состав. А затем и о золоте, и о трупах, о гробах и мародерах. Командир молча ходил из угла в угол и внимательно все слушал. Не стал упоминать только о своих личных приключениях на перевале. Вдруг, внезапно, на фоне гробовой тишины…

— Все! Хватит! Берите ручку, бумагу! Пишите свою фамилию имя отчество!

У меня остановилось сердце от таких команд, да еще произнесенных в таком тоне, как будто он кричал перед всей дивизией на плацу.

— Я представляю вас к правительственной награде за проделанную работу!

«Фу ты, ну ты… Что за взрывной характер у этого самарского татарина. Неужели нельзя произнести эти слова в более спокойной манере?» — пролетели мысли в моей голове. Да и ничего такого я не совершил, чтобы представлять меня к каким -то там наградам. Так как бумага и ручка на столе лежали, то я написал там свои паспортные данные.

— Все, идите, отдыхайте!

— Есть!

Справка для информации читателю. Никакой правительственной награды я так и не получил, как и элементарной благодарности в последующем никто и никогда за эту поездку, да вообще за пребывание в этих командировках мне не сказал.. Да и Бог с ними, с благодарностями и наградами. Никогда я за ними не бегал и не выпрашивал.

Хотя нет, вру. Один раз на 23 февраля он лично мне вручил подарок. Спиннинг, за девять рублей и восемьдесят копеек. До сих пор храню, как ценнейшую реликвию.

3. ВДВ. Служба в длительной командировке

см. ФОТО:1. Моя знакомая телеведущая.2. гора Арарат.3.Аэропорт «Звартноц». 4.Армянская Родина-Мать.5.Предсовмина СССР. Н. Рыжков, его я встречал в аэропорту.6.Коньячный завод «Ной». 7.армянское кладбище.8. Гостиница в виде початка кукурузы.

И снова ежедневная текучка. По пятницам я еще должен по ЗАСу (засекречивающая аппаратура связи) докладывать в Москву об обстановке в дивизии своему «крестному», полковнику Солнцеву. О количестве травм, инфекционной и прочей заболеваемости. А заодно звоню в Болград, те же данные сообщаю и своему начмеду. Присутствую по — прежнему на всех совещаниях у комдива, даже слегка уже пообтерся среди полковников.

Но когда Чиндаров, не соблюдая абсолютно никакой субординации, в моем присутствии начинает снимать с них шкуру, мне порою очень хочется выйти и забиться в какую -нибудь щель, потому что все время кажется, что если он их не щадит, то что будет, если его глаз вдруг зацепится за меня. Но, слава Богу, этого ни разу не произошло. Скорее всего, он не считал нужным распинать старлея в присутствии полковников, да еще и когда не было за что. Хотя за что, всегда можно было найти. Я со своими знакомцами и новоиспеченными «друзьями» вели тоже далеко не самую благообразную жизнь. Бывали и у меня вынужденные проколы.

Звартноц.

В связи с трагедией возникшей в результате стихии, весь «демократический» мир принял решение продемонстрировать свою любовь к пострадавшему армянскому народу. В этой главе, иногда я буду пользоваться не до конца проверенной информацией, так что воспринимайте, как есть, а у кого будет желание что — то перепроверить, то Гугл вам в помощь.

Беспрерывным потоком, один за другим приземлялись в Ереванском аэропорту «ЗВАРТНОЦ» самолеты с грузами гуманитарной помощи из ста одиннадцати стран мира. Большое количество личного состава дивизии перекинули в аэропорт помогать разгружать и охранять прибывающее со всего мира имущество.

Соответственно, и мне пришлось неоднократно побывать там, где находились мои подопечные. И, естественно, я тоже успел кое — что увидеть своими глазами. Например, наш советский грузовой самолет «МРИЯ» (Мечта). Он доставил восемь кранов «КАТО» за один раз. Трудно представить габариты этого летательного аппарата тому, кто не видел его воочию. Наш ИЛ-76, у которого только заправка 90 тонн горючего на фоне этой МРИИ смотрелся, как «кукурузник» на фоне ИЛа.

Когда открыли салон и я увидел стоящие в два этажа восемь огромных кранов внутри, это поразило меня навсегда. Одни только колеса шасси этого самолета были такой высоты, что превышали мой рост в 177 см., минимум в полтора раза. Грандиозная техника.

Поэтому когда я впервые подошел к Канадскому военно -транспортному «Геркулесу», у которого шасси почти что спрятаны в салоне, а его пузо только полметра не достает до взлетной полосы, лично мне он не понравился совершенно, хотя и тоже довольно вместительный. Когда открыли его боковые дверцы, то мы увидели тонны ценнейшего и крайне нужного для пострадавших людей имущества.

Это были компактные, легенькие спальные мешки на гагачьем пуху. А также красивые, с меховой оторочкой куртки «Аляска», наполненные тем же пухом гаги. Наши солдаты тут же занимали свои посты, охраняя имущество от мародеров, которые сновали всюду.

Самолеты США доставляли шикарные, быстро сборные палатки, одежду и пайки НАТО. Французы доставили палатки с печками и спальниками. Из Германии самолетом были мгновенно доставлены дизель-генераторы. Из других стран мира везли одеяла и продовольствие, медикаменты и зимнее обмундирование. Со всего Советского Союза сотнями тонн шли посылки с одеждой и детскими вещами.

Когда вышел из самолета канадский экипаж, у нас всех случайно присутствовавших, отвисли нижние челюсти от удивления. Мы привыкли видеть нечто подобное только в кино или на картинках глянцевых журналов. А здесь все было наяву. В первую очередь, реально вся в синем стюардесса, как принцесса. У оказавшегося недалеко от меня начпо Горбунова окончательно перекосило и так от природы перекошенное лицо.

Лично я ни до, ни после ничего подобного в своей жизни не видел. С каблуками сапожек она была минимум два метра ростом. Голубая зимняя пилоточка на голове. Синяя, приталенная шубка, отороченная голубым мехом. Голубая блузка с синим галстуком и синяя, выше колен, юбочка. Длинные ноги, затянутые в голубые колготки, на которых красовались синие сапожки на длинных каблуках. При этом лицо — одно совершенство, с голубым макияжем и в тон свисающими сережками из ушей.

Она явно наслаждалась эффектом, который произвела на нас. Вслед за ней из кабины вышел седовласый, тоже стройный, я бы сказал, поджарый мужчина. Видимо, командир экипажа. Его мундир голубого цвета, тоже был с иголочки, с разными нашивками на плечах и рукавах. К остальным членам экипажа я уже и не присматривался.

Мы на их фоне в своих лоснящихся на животах от жира и грязи «десантурах» выглядели, как минимум, бомжами-попрошайками. Аж стыдно стало за себя и за свое государство, но убегать уже было поздно, поэтому раскрыв рты мы только с изумлением рассматривали заморские дива.

Наш Горбунов, будучи одетым в шинель и фуражку, выглядел немножко выгоднее от нас остальных. А так как он тоже был поджарим, то видимо, решил, что сможет оставить хоть какое — то впечатление на стюардессу. Напрягая все свое ничтожное знание английского из трех слов, начал пудрить ей мозги насчет обмена презентом. Она долго не врубалась, оглядываясь на своего командира. Мол, что этот папуас — то меня хочет?

А тот протягивал ей советскую солдатскую кокарду с просьбой, чтобы она взамен подарила ему… pen, pen, in return… Наконец, до командира экипажа дошло, что туземец просит в обмен на свой значок, хоть что — нибудь, например, его шариковую ручку. Они дружно заулыбались и пилот, достав из нарукавного кармашка шариковую ручку, протянул ее нашему полковнику. Тот, как индеец при встрече с Колумбом, осмотрел ее со всех сторон и на свет, поцокал языком и самодовольный укатил со своим трофеем на УАЗике. Мне было за него неловко.

Если кто-то подумает, что хоть одна куртка или канадский спальный мешок дошел до пострадавших, то вы сильно ошибетесь. Власти, как таковой, видимо, на то время в Армении не было. А если и была, то очень тесно переплетенная с криминалом. Все, что наши бойцы в аэропорту встречали, разгружали и охраняли, затем по фиктивным документам принималось и исчезало из республики навсегда. Эти вещи вплывали затем в самых разных концах Союза. В продаже из — под полы.

Периодически в нашей среде скромно озвучивались цифры «пропавшего бесследно имущества». Приводились выборочные данные: «500 французских палаток с печками и спальниками», «300 немецких дизель-генераторов», «15 тон мясных консервов», «2000 комплектов зимнего обмундирования», «10 тонн сухпайков НАТО», «3 000 одеял».

При этом, в Ереване, Ленинакане и Спитаке валялись груды распотрошенных посылок, направленных из всех точек Советского Союза, а ведь люди присылали в помощь пострадавшим свои теплые вещи, детскую одежду и т. п. Однако, армяне нисколько не стеснялись этого своего цинизма.

Со слов одного из очевидцев нашего артиллерийского полка в Спитаке: «Помню, как сцепился с одной армянкой, которая на моих глазах отпорола рукав у детской кофточки из такой посылки и бросив посылку в груду стала этим рукавом, как тряпкой оттирать закопченный бок чайника. Я сказал что-то резкое на тему того, что люди от чистого сердца собирали, а вы так с этим обращаетесь. В ответ она бросила мне:

— Сами носите свои обноски! А нас Франция оденет во все новое.

Постыдное положение, сложившееся с распределением гуманитарной помощи описывают и другие источники. Статистика бесстрастно фиксировала исчезновение целых партий ценнейших (в той ситуации) грузов: палаток, одеял, медикаментов, продовольствия, печей для обогрева. Далеко не все из перечисляемой для восстановления Спитака и оказания помощи жертвам суммы дошли по назначению. Многие и сейчас задаются вопросом: -В чьих карманах они осели?

Происходил по существу разбой: уводили автокраны и специальную технику, машины с продовольствием и медикаментами. Появились бандитские группы, занимавшиеся мародерством, вымогательством, грабежами. В связи с этим, среди прибывших спасателей, медиков и личного состава отрядов Гражданской обороны нарастали отчаяние, возмущение и растерянность, усугублявшиеся творившимся в самом Ереване, в аэропорту Звартноц.

Группы молодежи буквально потрошили прибывавшие самолеты, особенно иностранные. Остатки же гуманитарной помощи по дороге в зону землетрясения наполовину исчезали.

С началом осуществления спасательных работ, в зону бедствия съехались не только те, кто хотел помочь пострадавшим, но и хапуги-мародеры, поэтому кто-то доставал из завалов людей, а кто-то шарил, золото искал. У трупов отрезали пальцы с кольцами, вывозили все, что можно было вывезти. Желающих разгружать поступавшие грузы было предостаточно, но потом куда машина ушла — неизвестно.

А она ушла, и уже появились на рынке меховые тужурки. Даже в Москве их продавали, хотя привозили для пострадавших. Следом начали вывозить гробы. Плачут, все в трауре, а откроешь гроб, а там драгоценности.

Сердце обливается кровью от сознания падения человека до такой низости, чтобы на чужом горе искать себе наживу.

Исключительно бдительность советских офицеров и солдат, их оперативность и жесткость пресекли многие попытки проявления мародерства.

Я своими глазами однажды увидел такую картину. Под наружным забором аэропорта сидит уже прославленная тогда в нашей прессе бригада французских спасателей со своими ценнейшими собаками. Я узнал их по комбинезонам, потому что лично наблюдал за их работой в Спитаке. Благодаря особо подобранной породе и высокой выучке, эти собачки спасли не одну жизнь, находя людей под завалами.

Так вот, сидят эти бедолаги, на сырой земле, в ожидании отправки на родину. Для них даже места не нашли в самом вокзале аэропорта, потому что их миссия уже на 8—9 день истекла. Я бы мог проехать и не обратить внимания, но тут мне запала в глаза такая картинка. Эти спасатели кушают армянский лаваш (хлеб), а собаки поставили им лапы на грудь и тоже откусывают от этих лепешек. Я даже притормозил. У меня в салоне находилось человек пять наших офицеров.

— Посмотрите, — говорю, — мужики что деется. Французы кушают лаваш, и тут же дают кусать от него своим собакам. Я ведь уже читал в газете, что для этих собак существует специально изготовленный корм, чтобы они не потеряли свой деликатный нюх. А здесь вот такое…

— Так в тех же газетах уже сообщили, что кто — то из армян украл полностью весь запас консервов, которые предназначались на корм этим собакам, — тут же прокомментировал кто — то из салона.

— И возможно, что уже сами сожрали их, или продали, — добавил кто –то еще.

В этот же период разбилось два самолета. Один АН-12 из Югославии, погиб весь экипаж. А остатки гуманитарки, которую собирали по всей Югославии, вместе с обломками самолета, долго еще вывозили самосвалами на свалку. Второй, наш ИЛ-76. На его борту находилось подразделение «партизан» -резервистов, призванных из запаса в Азербайджане. Союзное руководство уговорило их, что несмотря на вражду, нужно помочь соседнему народу в беде. И эти люди согласились, но не долетели, самолет врезался в скалу. Из семидесяти трех человек находившихся на борту вместе с экипажем, случайно выжил один.

При проведении расследования было установлено, что югославский самолет по дороге совершал вынужденную посадку в Анкаре (Турция). И армянскими операторами в аэропорту он был воспринят, как самолет из враждебной для них страны. Также и ИЛ-76, который летел с Баку. Но эти предположения так и остались до сих пор на уровне догадок.

Ходили тогда всякие свежие анекдоты, что, якобы, армяне приняли помощь со всего мира, но от кое — какой все же отказались. А именно, от сорока тонн крови, которую, якобы, присылал Израиль для переливания пострадавшим. На одном из самолетов все же прибывшем из Азербайджана, были обнаружены огромные катушки с толстым электрическим кабелем.

— Зачем вы привезли нам этот кабель!? Нам от вас ничего не надо! — возмутились армяне — грузчики.

— А это мы и не для вас его привезли, — ответили азербайджанские летчики

— А для кого же?

— А вот для них! — и стали показывать на наших десантников.

— А им то зачем?

— А они нарежут с этого кабеля дубинки, и будут ва, с баранов, пиз — -ть!

Я уже выше описывал, что у каждого нашего солдата на боку висела именно такая самодельная дубинка из толстого электрического кабеля.

Ну, а от помощи своего ближайшего соседа и вековечного врага — Турции, они просто категорически и сразу отказались. Кстати, гора Арарат, символ Армении изображенная даже в их гербе, как оказалось тогда для меня удивительной новостью, находится на территории Турции. И от армянской границы до подножия этой горы сорок километров.

На эту тему мы там тоже слышали такой анекдот:

— Вы зачем нашу гору рисуете на своем гербе? -спрашивают турки у армян. Армяне долго чухали свои репы, но все же, якобы, нашлись с ответом:

— Луна и звезды на небе тоже не ваши, но вы, же ведь рисуете их на своем флаге.

А эта гора, действительно, денно и нощно нависает всей своейсемикилометровой массой над Ереваном. И почти всегда вокруг ее вершины, примерно на пятикилометровой высоте, как шляпа, держится одинокое облако.

У подножия горы размещена дивизия НАТО. А вся гора увешена, как лопухами, огромными тарелками радиоантенн. Столица Армении, да и вся крохотная Армения ежесекундно под жестким контролем. Все прослушивается и просматривается. В том числе и передвижение наших войск. На эту тему был еще один армейский анекдот в тот период.

Якобы, командир одного из наших полков по радиосвязи передает распоряжение:

— Полк для выполнения задачи передислоцируется с точки «А» в точку «Б». Впереди колонны располагается управление полка. За ним первый, второй и третий батальоны. А в замыкании, вся остальная шелупонь.

— Ребята, одну минутку, мы все поняли, кто за кем будет передвигаться. Переведите нам только последнее слово, мы не врубились…, что это за подразделения?

Это в нашу радиосеть подключились слухачи от т.н. «вероятного противника».

— Таку- раз, таку вашу мать! — звучит в ответ трехэтажный мат. И командир полка переключается на запасную частоту.

ЭФЕДРИН.

Задержался я на пару дней в Балаовите. Это один из микрорайонов Еревана. Здесь временно дислоцируется бывший мой 299 парашутно -десантный полк. Живу в изоляторе. Холод собачий. Все «удобства» во дворе. Туалет-скворечник размещен прямо над одним из протекающих здесь горным ручьем. Не смотря на мороз, умываемся и бреемся здесь же.

Поздно вечером ко мне пожаловали непрошеные гости.

— Разрешите, товарищ капитан? — на пороге стоял армянин, примерно моего возраста и телосложения. За руку он держал пацана лет семи.

— Увы, я еще не капитан, но тем не менее, слушаю вас. Что случилось?

Я сидел на кровати, и читал какую — то книгу.

— Я уже приходил сюда пару раз. Здесь жил старший лейтенант Месяцев. И он выручал меня. Дело в том, что моей маме нужно колоть инъекции эфедрина, у нее бронхиальная астма, а его почти нигде уже нет. А вот у вас, военных, еще можно найти. Может вы меня выручите?

— Да не проблема. Сколько вам его надо?

— Да хотя бы упаковочку, а если есть больше, то возьму сколько дадите.

Без всякой задней мысли, вытаскиваю из — под кровати свой врачебный, десантный сундук и ищу, то чего хочет проситель. У нас тогда такого добра было много, в неограниченном количестве.

«Почему бы и не помочь страждущим. По большому счету мы же здесь находимся с благотворительно — гуманитарной миссией, " — так думал тогда я.

Наши алхимики- фармакологи, преподаватели в академии, я полагаю, знали о побочных свойствах некоторых медпрепаратов, но боясь огласки среди маргинальных слоев населения, поступили по принципу страусов. Спрятали головы в песок и нас тоже не стали предупреждать. Авось, как — нибудь обойдется. Нет, не обошлось. Кому надо, те знали больше нашего о свойствах тех или иных медикаментов.

Подаю ему целенькую упаковку. У него от счастья аж глазки загорелись, но я еще по- прежнему, не придаю его угодливой суетливости никакого значения.

— Меня зовут Аветик. Я в долгу не останусь. Спасибо вам большое. Если можете, возьмите на складе еще, а я приду к вам. Еще раз спасибо.

И Аветик задом в дверь ретировался вместе с ребенком. Я тут же о нем забыл.

Прошло пару дней, наступило очередное воскресенье. Ко мне в изолятор заглянул исполняющий обязанности НМС полка капитан Розов.

— Кирилыч, есть предложение сегодня расслабиться.

— Это как же?

— Нас приглашают в гости на обед.

— И кто же будут столь щедрые люди?

— А к тебе заходил на днях такой Аветис?

— Аветик? И что?

— Так вот он вчера был у меня и пригласил нас обоих к себе домой на обед. Он скоро за нами приедет. Ты не против?

— Да нет, я за, если это без злоупотреблений и ненадолго.

— Ну, ты же знаешь, я и сам не из тех, чтобы нарушать…

— Ну, тогда договорились, — соглашаюсь я.

Через час ко мне в келью, действительно, заглянул «друг».

— Здравствуйте, Владимир Кириллович. Вас Борис предупредил?

Я кивнул головой.

— Тогда если вы не против предлагаю проехать ко мне домой.

— Хорошо, поехали. Это далеко?

— Почти в центре.

— Мы тебя не обременим? Кто там еще будет?

— Нет. Наоборот, мы вас ждем. Будет моя мама, жена и дети. Больше никого.

— Хорошо.

Приезжаем к обычной многоэтажке и в замызганном лифте поднимаемся на седьмой этаж. Нас, действительно, ждало здесь радушие, хорошо сваренный борщ и отличный армянский коньяк. Познакомились с хозяйками, поиграли с детьми пока для нас накрывали стол. Обедаем, общаемся. По ходу дела хозяин, а потом и его мать сообщают, что они оформляют документы для выезда на ПМЖ в США.

Мы удивлены

— А разве же сейчас это так просто? — вопрошаю я.

— Да, у нас там есть родственники, надеемся, что особых проблем не будет, — почти в один голос заверяют нас мать и сын. Я, как бы невзначай, интересуюсь здоровьем матери хозяина.

— Если вы насчет моей астмы, -говорит мать хозяина дома, — то у меня проблем нет. Дело в том, что Аветис берет у вас лекарства не с целью помочь мне.

— Мама, ну зачем ты! — встревает сын.

— А пусть гости знают правду. Я не люблю вранья. Люди приехали к тебе с чистыми помыслами, а ты пытаешься их обманывать.

Дело в том что мой сын пристрастился к некоторым медицинским препаратам. И без них уже жить не может.

И тут, наконец, до нас дошло. Аветис сник и замолчал.

В это время раздался звонок в дверь. Открыли, зашел сосед. Примерно, нашего возраста. Уже заметно, что выпимши.. Его тоже пригласили за стол. Познакомились.

— Арцрун, — представился он нам.

Снова выпили, за знакомство. Закусили и вышли на балкон перекурить. Сосед назойливо лез к нам с расспросами, кто такие, кем мы приходимся Аветису. Затем начал расспрашивать, кто есть кто из нас по национальности. Мы и не скрывали.

— О, как я ненавижу русских! -открыто заявил этот «горный баран» — так переводится его имя Арцрун на русский язык.

Он не стеснялся Бори Розова, когда тот сказал, что он русский, а когда услышал, что я украинец, полез обниматься.

— Вальодья, они же оккупанты, они же нам всю дарогу жить не дают.

Я впервые столкнулся с таким неприкрытым национализмом. Не стал вступать с этим поддонком в дискуссию, тем более, что увидел, как закипает, и чешет свои пудовые кулаки Боря. Тут же позвал хозяина и попросил удалить непрошеного гостя. Мы втроем еле вытолкали за дверь пьяного мерзавца. Как говорится, что у трезвого на уме… А после этого и сами засобирались домой. Поблагодарили за обед, раскланялись и убыли в свое расположение. Больше я этого Аветиса не встречал.

Чинаков.

Суббота, время одиннадцать сорок, еду по делам в гарнизонный госпиталь. Одна из центральных улиц Еревана, перед спуском по серпантину. Слева обычные трех-пяти этажные дома, справа косогор, засаженный деревьями, типа сквера. По обочине- живая изгородь. На двойной разделительной полосе стоят два мента ГАИшника, при своем ментовском параде. Белые ремни, белые портупеи, белые краги. Показывают мне своими жезлами, чтобы принял вправо и остановился.

— Что будем делать? -спрашивает меня Иван. Он знает, есть приказ начальника гарнизона, то есть генерала Чиндарова, не реагировать нам на местные органы ВАИ, ГАИ.

— Да ладно, тормозни, может им чего- то надо.

Киреев принимает вправо и останавливается. Тут же из под кустов выскакивает наряд ВАИ. Прапор и два солдата. Они тоже при тех же ваишных регалиях и атрибутах. Один солдат тут же падает под передние колеса, второй запрыгивает в салон.

Благообразный, с пышной седой шевелюрой прапор — армянин подходит ко мне и козыряет:

— Ну, вот вы и попали, товарищ старший лейтенант. Выходите из машины, будем вас проверять.

— Да я, да мы. Да я тороплюсь…

— Все куда — нибудь торопятся, но сегодня вы уже свое отъездили и торопиться вам некуда, — вежливо уговаривает меня хитрожопый армяшка. Будь он помоложе, нагнул бы я ему, а так вроде как и неудобно. Вижу, что ему уже под пятьдесят, но способ, которым он меня остановил, ни в какие рамки воинского приличия не вписывается.

Его подчиненные солдаты в это время шуршат в машине и вокруг нее. За десять минут было выявлено около семи недостатков, которые строго — настрого запрещают эксплуатацию моей машины. О чем тут же был составлен акт.

— Все, едем на штраф площадку, — говорит мне прапор, по удобнее усаживаясь на сидении в салоне.

— Не понял, а это куда еще?

— А это, примерно, сорок километров отсюда. В район старого аэропорта, — растолковывает мне прапор. Меня от злости перекашивает. Я ехал в госпиталь проведать больных и травмированных солдат дивизии, а тут такая западня. Скоро обед, я с водилой пролетаю, предвыходной день, собирался в баню, тоже пролет. Если о моем «залете» узнает комдив, это вообще полный крах. Слов нет, скрипя зубами, едем. Едем долго, но вот, наконец, и место назначения.

Действительно, справа старый, но действующий аэропорт. Слева эта самая база- штрафная стоянка ВАИ. Сама стоянка забита задержанными за сегодня автомобилями под завязку. Моя «таблетка» смогла зайти в ворота только до половины. Половина торчит снаружи забора.

Во дворе творится что- то невероятное. Десятки офицеров и прапоров окружили какого- то длинного майора и с воплями, матами и проклятиями прыгают вокруг него. Среди них есть даже полковники. Все орут, чего — то там требуют, доказывают. Майор ведет себя невозмутимо и нагло. Запросто посылает подполковников-майоров вдаль. Если кто — то плачется, что ему не на что доехать к месту службы или домой, он тут же предлагает свои деньги на проезд.

Я попытался было подступиться так и эдак, но толпа была столь огромная, что ближе чем на пять метров я даже не смог пробиться. Оказывается, майор по приказу своего начальства проводил сегодня в гарнизоне облаву. Так объяснил мне прапор меня задержавший. На вопрос каковы мои дальнейшие действия мне было разжовано следующее.

Сейчас я спокойно должен уехать на городском транспорте в свое расположение. В понедельник нужно прибыть сюда с выпиской из дивизионного приказа о моем наказании, с водилой и инструментами для удаления выявленных недостатков. И так, возможно, что в течении месяца я смогу забрать машину с этого места хранения. Охранять ее нужно тоже самостоятельно, потому как они, ваишники, за ее сохранность ответственности не несут. Отличная перспектива.

Выхожу за КПП штраф площадки. Падаю с Киреевым в такси и даю адрес таксисту. В Балоавит, так называется микрорайон, в котором дислоцируется наш 299 полк. Хорошо, хоть кое — какие рубли в кармане имеются. Приезжаем, и я иду в медпункт к Боре Розову, который здесь исполняет обязанности начмеда полка. Так, мол, и так, мне нужна твоя санитарная машина на пару часов. А также мне нужен литр спирта. Для чего и зачем, не спрашивай, как вернусь, все расскажу и спирт тебе верну. Хорошо, бери, говорит он.

Сажусь в чужую машину, мой Иван в салон, спирт в литровой банке, завернут в вафельное полотенце. Едем обратно. Приезжаем, время три часа. Неплохо я покатался по Еревану. На объекте тишина, все вокруг, как вымерло. Как будто и не было три часа назад, здесь кипящих страстей.

— А куда все девались? — спрашиваю у дежурного сержанта на КПП.

— Так ведь суббота сегодня, все разъехались, кто куда. Теперь только в понедельник соберутся, — я посмотрел на сиротливо торчащий из ворот штраф-площадки зад своей «санитарки», развернулся, плюнул себе под ноги и пошел обратно к машине, на которой сюда приехал.

И вдруг вижу, что навстречу мне едет УАЗ со всеми атрибутами и прибамбасами ВАИ, а за старшего сидит уже знакомый мне майор. Чуть под колеса ему не бросаюсь. Машина останавливается, стекло окошка опускается.

— Товарищ майор, разрешите обратиться, старший лейтнант…

— Слушаю вас, — нагло и официально, скорчив протокольную морду, отвечает майор.

— Товарищ майор, отпустите мою машину…

— Надо подумать, — и начал вылезать из машины.

— А куда вы торопитесь, зачем вам машина сейчас, товарищ старший лейтенант.

— Мне нужно было срочно в госпиталь, выяснить причину инфекционной заболеваемости в полку, а мне помешали выполнить задачу… Теперь командир дивизии с меня шкуру снимет, — слегка подвираю я.

— А кто вас задержал?

— Да ваш прапорщик, седой такой, -стараюсь особо не наезжать на подчиненных майора, чтобы зря не злить его.

— Вот же паскуда старая, я же давал всем распоряжение, чтобы десантников не останавливали. А он значит пошел поперек борозды. Ну ладно, пошли в кабинет, — я рад, что меня с порога не послали, уже бодрее топаю рядом с майором в надежде, что вопрос все — таки будет решен положительно для меня. Вслед за нами идут два капитана, которые приехали вместе с майором. Заходим в длинный и узкий кабинет.

— Мы еще сегодня с утра маковой росинки во рту не имели, — говорит майор, вроде как обращаясь ко мне, — надо бы чего ни будь перекусить, Петрович, доставай из сейфа чего там у нас есть.

Один из капитанов открыл сейф и начал выкладывать на стол обыкновенные, армейские сухпайки.

— У меня к вам, товарищ старший лейтенант просьба. Вот вам двадцать пять рублей, садитесь в мою машину, водитель знает куда ехать. И купите две бутылки водки. Хорошо?

— Ладно, хорошо. Только у меня есть свои деньги.

— Свои вы поберегите для себя, а водку возьмете на мои, — я забираю его деньги и иду к своей машине. Беру завернутую в полотенце литровую банку и возвращаюсь обратно.

— Что так быстро? — удивляется майор.

— А у меня есть все необходимое с собою, -говорю я и возвращаю ему четвертной.

— Что это такое? — я разворачиваю банку и ставлю ее посреди закусок.

— Чистый медицинский, девяносто шести градусный.

— Э, нет, мы его пить не будем.

— Не бойтесь, не отрава, я вам помогу немножко.

— Ну, ладно, учите нас, доктор, как нужно правильные напитки употреблять. Никто не против? — обратился он к своим подчиненным. Возражений не последовало. Я разлил по первой трети стакана. Предварительно перезнакомились и выпили за знакомство.

Смотрю, понравилось, особенно капитанам. Тушенка из банок только за ушами запищала. Я лично торопился, чтобы хоть засветло попасть в полк, побыстрее вернуть на место полковую машину, поэтому не затягивая, разлил по второй. А себе только на донышко.

— Э, нет, доктор, наливай поровну, -возразил майор.

— Товарищ майор, мне же еще старшим машины через весь город пилить, — начал я приводить «убийственные» для ваишников аргументы.

— Сегодня можете не волноваться, никто уже вас не остановит.

— Так у меня же еще и комдив зверь, не дай Бог унюхает.

— За это тоже можете не волноваться. Скажете, что со мною пили. Мы с ним друзья. У него ведь фамилия Чиндаров, а у меня Чинаков. Мы уже давно познакомились и подружились.

— И вообще, Володя, иди сюда, что — то покажу. И жестом руки пригласил меня к своему столу, — смотри.

Там под толстым стеклом, в вертикальную колонку лежало четыре фотографии. На них с разных позиций был сфотографирован искореженный до неузнаваемости ВАИшный УАЗик.

— А теперь смотри сюда, — он быстро расстегнул и опустил до щиколоток брюки. Обе его ноги были в сплошных багровокрасных рубцах.- Так вот в этой машине был я, но военные медики мне не просто жизнь спасли, а еще и в строй вернули. За что я и благодарен буду им до конца жизни.

— Ты видел, как вокруг меня сегодня полковники прыгали?

— Видел.

— Вот, как собаки вокруг медведя. И ты, наверное, слышал, как я их посылал, без зазрения совести. И никому не уступил.

— Ты видел, твоя машина стоит, как пробка в воротах. Я никого не выпустил! А вот с тобой, доктор, я не только пошел на контакт, но и сел за один стол. И мне приятно с тобой общаться, потому что вы, военные врачи, настоящие люди.

Уже слегка заплетающимся языком, майор начал расточать комплименты мне и всем военным медикам в моем лице.

— И твою машину я сегодня отпущу, — рядом сидящие капитаны только поддакивали и согласно кивали головами. Я разлил по третьей и мы выпили. Оставалось еще половина банки.

— Все, доктор, а это забирай с собой. Мы больше не будем.

Ну тут уже я стал отнекиваться. Мол, у меня этого добра навалом. Оставьте, когда — нибудь пригодится.

— Так кто, ты говоришь, тебя сегодня остановил? А ну, позови Назаряна, — кивнул он одному из капитанов. Тот вышел, а через минуту зашел с моим «врагом».

— Володя, вот этот тебя остановил?

— Да.

— А зачем ты остановился?

— Так он ментов попросил, а сам в кустах спрятался.

— Ах, вон оно что.

— Володя, подойди и врежь ему в морду. Я на полном серьезе говорю. Можешь бить, пока он здесь не обмочится.

— Да вы что? Как это я буду бить прапора, да еще на лет пятнадцать старше себя.

— А я вот могу. Смотри, как это делается, — он подошел к прапору, сделал подсечку и тот рухнул, как столб. А затем начал избивать ногами по — настоящему. У меня волосы на голове зашевелились.

— Володя, не удивляйся. Пусть эта старая собака намотает на свой седой ус, я же их всех предупреждал, что десантников останавливать нельзя!

Прапор еле успевал прикрывать свою морду лапами.

— Все, уходим. Спирт забери.

— А можно я подарю его прапору?

— Зачем?

— А пусть ему будет на растирание.

— Ладно, если ты такой великодушный, отдай ему. Назарян, ты слышишь, доктор дарит тебе поллитра спирта. Будешь свои синяки смазывать.

Прапор сначала поднялся на корячки, затем распрямился. Довольно проворно схватил емкость и раскланиваясь, выскочил из кабинета. Мы всей толпой вышли из кабинета на улицу. Мой Ванек крутился поблизости, я ему кивнул, что можно забирать. Он пулей метнулся к машине, а мы еще минут пятнадцать обнимались и прощались. Чинаков клялся в вечной дружбе. Предлагал заглядывать к нему в гости, у него был еще один кабинет в гарнизонном доме офицеров. Я, соответственно, заверял, что непременно воспользуюсь его приглашением. Еще раз, крепко обняв друг друга, мы разошлись. Больше встретиться, увы, не довелось.

Быстро мчимся домой, мелкою колонною. Сначала я ставлю свою машину в парк, и строго -настрого приказываю Кирееву устранить до понедельника все выявленные в машине недостатки. Затем беру новую банку и из своих запасов ее заполняю. И на полковой санитарке еду к Розову возвращать долги. Все ему объяснил и у него же в МПП заночевал.

Все обошлось благополучно и в этот раз. Никто и никогда только не спросит, не поинтересуется, сколько километров нервов мне это стоило.

Попадался прапорщик мне на дороге несколько раз со своими аскерами. За сто метров с поклонами отдавал подобострастно честь, я ухмыляясь, козырял в ответ. Теперь я еще более смело ездил по городу и окрестностям.

Спирт.

Мой дивизионный шеф, убывая в Болград, на всякий случай оставил мне целую отрывную книгу, пропечатанных доверенностей. По ним с местных баз медснабжения нам разрешалось получать все, что необходимо, при наличии. Местный начальник медицинского снабжения шепнул мне на ухо, что в связи с землетрясением на склады завезено спирта медицинского в немеряных количествах. И он может мне его отпустить столько, сколько я выпишу.

Я зашел на склад и убедился, что это именно так. Там у него стояло около сорока двухсот литровых бочек с огненной водой.

— Так сколько можно выписать?

— Да хоть десять бочек, — отвечает капитан.

— Нет, я столько не потяну.

Выписываю сорок литров. Он со своим помощником, прапорщиком разливают мне это количество в стеклянные бутыли, а Иван Киреев переносит в салон УАЗИка. Время как раз предновогоднее. По диагонали, метров сорок от склада, на крыльце медпункта, стоят и курят все замы комдива.

— Доктор, а что это ты там получаешь? — проявляет нездоровый интерес к процессу погрузки, дивизионный комиссар Горбунов. Он видит, что водитель корячится на скользком льду перед машиной, чтобы не уронить ценную жидкость.

— Так это, товарищ полковник, та самая жидкость, которая на компрессы идет, — подначиваю я дивизионного замполита.

— Да ты что? — живо проявляет интерес к моему ответу вечно голодный политрук.

— Так у меня это, клацает он пальцами по кадыку, и изображает хриплость в голосе, — как раз горло охрипло. Ты мне можешь выделить на эти самые, ну, на компрессы?

— Для вас без проблем, выделю, сколько вам?

— Да уж, как не жалко. Если бы я сказал что могу отлить этого добра без ограничения, даже не знаю, что бы он стал делать. Пили бы, видимо, пока не погорели. Тут же в медпункте находим литровую банку, и я отливаю замам на компрессы.

— Ой, спасибо доктор, ой спасибо! Поставь вот сюда, в тумбочку.

И этому угодил. На всякий случай. Через пару дней он не постеснялся и еще попросил. Я и еще раз выделил, но при этом изображал, что это, мол, жуткий дефицит, и я от сердца отрываю… Чтобы не наглел.

По десять литров раздал в полки. А десять поставил в парашютной сумке у себя под кроватью, опечатав ее при этом личной печатью.

Телеведущая.

Еду на контроль в подразделения, которые расположилось на территории местного Верховного совета, и напротив — в Кабинете министров. Это такой, целый правительственный квартал. Здания построены с учетом архитектуры местного исторического колорита. Облицованы красивым розовым и красным, мягким камнем, который здесь называется туф. Его добывают в карьерах на территории Армении. Он вообще — то, бывает самых разных оттенков и расцветок. Например, фасад здания армянского коньячного завода облицован туфом черного, как антрацит, цвета.

А панели основной части рассыпавшихся домов в Спитаке и Ленинакане были спрессованы из отходов, обломков этого самого туфа, которого очень много скапливается в карьерах при добыче. Не знаю, правильно ли будет выразиться, что было «прикольно» смотреть на красивые фасады правительственных зданий, на фоне которых рядами выстроились наши БМД. Они стояли прямо на стриженых газонах зеленых лужаек, как бы предупреждая непрошеных гостей, мол, сюда нельзя.

Своим можно, поэтому я свободно проникаю на запретную территорию на своей вездесущей «таблетке». Проверяю условия жизни личного состава. Они, конечно же, далеки от идеальных. Живут в цокольном помещении, но по сравнению с теми, которые на перекрестках и под мостами, здесь вообще идеальные условия. Есть вода и туалеты. Есть магазины для закрытого обслуживания и продавщицы даже заверили меня, что они наших бойцов не обижают. Солдаты, действительно, не жалуются.

Возвращаюсь в штаб. По дороге, буквально перед началом серпантина, нам машет ручкой красивая дама, чтобы подвезли. Я удивился, обычно местные никогда не обращаются к нам за помощью. Национальная гордость, видимо, не позволяет. А тут стоит чудо природы, в шляпке с длинными полями и перьями на ней. В одной руке держит клетку с попугайчиками, в другой поводок, на котором вертится болонка. Рядом еще какие — то чемоданчики. Да и сама она как — то одета очень легко.

Даю команду остановиться, а сам выскакиваю на тротуар. Здороваюсь и не могу поверить своим глазам, что вот эта экзальтированная дамочка согласится войти в салон моего «вездехода».

— А вам удобно будет ехать в салоне нашего танка?

— Ой, спасибо вам большое, что остановились! Я уже устала ждать и вся продрогла. Как назло, все заняты, нет свободного места. Так что я уже давно согласно ехать на чем угодно. А у вас тут, вообще — то, не так уж и плохо. Даже тепло от мотора.

Я помог разместить все вещи нашей нечаянной пассажирки и мы начали подниматься вверх по серпантину. Справа, кто знает, там расположено такое здание, которое там так и называлось, кукуруза. По архитектуре похожее на кукурузный початок. Говорили, что оно еще и вращалось вокруг собственной оси.

Когда мы только сюда прилетели, оно соответствовало своему гостиничному предназначению. Затем туда заселили беженцев из Азербайджана, и они завешали его балконы своими одеялами и простынями, потом туда еще подселили беженцев из мест землетрясения, и корпус вообще превратился в цыганский табор.

— Как это вы не побоялись остановить машину военных? — пытаюсь я разговорить нашу очаровательную попутчицу.

— Ну, во — первых мне нечего вас бояться вообще, а во вторых я понимаю, что на машине, пусть даже военной, но с красными крестами, могут ездить люди гуманитарной профессии. И уж они- то ничего плохого мне не сделают. Не так ли?

— Все верно говорите. И где же вы, если не секрет, работаете, куда вас подвезти?

— Нет, не секрет. Я работаю телеведущей одной из программ национального телевидения.

Она назвала при этом программу, но я ее со временем забыл. Но на экране девушку потом видел, один раз.

Телецентр, как оказалось, находился почти рядом с нашим расположением. Прежде чем сойти, она решила с нами расплатиться, полезла в кошелек, но так как я категорически этому воспротивился, она положила нам на капот красиво упакованную коробочку, еще экзотического тогда для нас «Рафаэлло». Я и от этого хотел отказаться, но тут увидел, что мой Иван аж слюни не успевает проглатывать и согласился оставить сей подарок.

Когда мы ее высаживали по ее просьбе на одной из остановок городского центра, рядом с вышкой телецентра, толпа, стоявшая в ожидании транспорта не могла глазам своим поверить, что армянка выходит из машины «оккупантов». У некоторых «волков» глаза так и сверкали яростью. Как в ее, так и в нашу сторону. Но мы попрощались, и не обращая внимания на настроение толпы, развернулись и уехали домой.

Новый год.

Накануне нового 1989 года в дивизии замполиты организовали партийную конференцию. Видимо, без нее выполнять боевую задачу, стоящую перед дивизией, было невозможно. В связи с этим, очередным ротационным бортом из Болграда прибыли почти все штатные начальники служб, включая и моего, Вознюка. На конференцию никто лично меня не приглашал. Да она мне и даром была не нужна. Ничего там кроме пустого суесловия и быть не могло.

Правда, мой шеф предложил на время новогодних праздников отделиться от управления дивизии. И мы переселились в изолятор медицинского пункта полка, на базе которого дислоцировался МПП нашего полка

А вечером Вознюк привез новогодние гостинцы. Пару бутылок «Советского шампанского», колбасы, ветчину и четыре огромных ананаса. Оказывается, все это для управления дивизии выделило «благодарное» армянское правительство.

В изоляторе было, как в холодильнике, но с помощью электрических козлов более-менее натопили. Пригласили НМС полка Вяткина, начальника МПП Розова и врачей, прикомандированных к полку от медбата. В таком вот мужском, дружном коллективе и встретили очередную веху в нашей жизни. А через пару дней пришла и моя очередь слетать домой к семье.

Две недели возле домашнего очага пролетели мгновенно. При возвращении, садимся на дозаправку в Грозном. Никто из нас тогда не мог и помыслить, какие события будут разворачиваться здесь через пять лет. Мы свободно бродили по вокзалу аэропорта. А так как время было, то смотались и в центр столицы Чечни.

Уже тогда я и мои товарищи обратили внимание на откровенно неприязненные косяки, которые кидали в нашу сторону молодые чеченцы, но нам было не привыкать, мы уже и на армянах притупили свои чувства. За нами тогда еще была власть и закон самой мощной в мире державы. А мы были носителями этой мощи. И ее защитой.

Повседневная работа.

И вот я снова в Ереване. Как будто и не отлучался. А НМС дивизии убыл обратно в Болград. Живу по- прежнему со штабом дивизии в студии местного оркестра. Раздобыли в прокат за бутылку водки у одного из музыкантов телевизор. Сложились и снова же в прокат, взяли великое чудо того времени, видеомагнитофон. Столько же, за десять рублей в сутки стоила одна видеокассета.

Среди ночи просыпаюсь от того, что толпа собравшаяся у голубого экрана, с жаром комментируют на все голоса порнофильм. Это тоже веяние времени. Видеопрокаты по Еревану росли, как грибы. Попросил кинолюбителей захлопнуть варежки и убавить звук, а сам снова отрубился.

Просыпаюсь, как обычно в пять утра, и вижу такую картину. Ранее мною описанный в главе о подготовке партизан, майор Гвинянин, сидит перед телеящиком, обхватив его ногами, и чуть ли не впритык с экраном, распустив слюну, в одиночку продолжает смотреть все ту же порнопродукцию. Мужику на то время уже под пятьдесят. Услышал, что я заскрипел кроватью, оглянулся и шепотом говорит:

— Володя, посмотри, ну, посмотри. Как она его, как сосиску, ну, как сардельку заглатывает.

— Да пошли вы, товарищ майор, лесом. Всю ночь не даете людям отдыхать.

— Володь, ну че ты, ну, где я потом такое еще увижу, -обиженно заскулил он. Я ушел мыться-бриться.

А с утра проснувшийся народ начинает толпой нарезать круги вокруг моей кровати.

— Кирилыч, ну, накапай нам пару капель. Ну, не жмись, трубы горят…

Это они уже разнюхали, что у меня под кроватью стоит бутыль с чистяком. Народ такой, что пока не нацедишь, не отцепятся. А мне этого добра и не жалко, но и не балую. Изображаю, что эта жидкость все — таки в дефиците.

В этот период происходит одно, не ахти какое для страны событие, но в армии оно все таки знаковое, потому что на всех последующих фото и видеосъемках, можно четко разграничить на до, и после. Нас переодели в камуфляж. Куртки и брюки зимние тут же объявили, как инвентарное имущество. То есть, поносил сезон и сдай на склад. Пусть твою грязь, на следующую зиму поносит кто — то другой. Ну, мы пока об этом не задумывались. На нас было новенькое, пока еще экзотическое, обмундирование.

В этот же вечер группа офицеров из штаба уговаривают меня по какому — то там поводу махнуть в фирменный магазин и затариться коньяком «Арарат». Едем, благо недалеко. Пока народ опустошал полки магазина с одноименным коньяку названием, я сиротливо стою возле машины на тротуаре. Время около восемнадцати часов. Мимо меня проходят два солидных армянских мэна. И вдруг обращают внимание на мою форму.

— Вах! Гегам, посмотри на этого старлея!

— О, Зинвор! Я такого еще нэ видел!

— Слюшай друг, что это стоит, а? Прадай мнэ эту форму? — начал заискивающе смотреть мне в глаза Гегам.

— Нэт. Эта вещ нэ прадается, -в тон ему прикалываюсь я.

— Как эта нэ прадается, что ви такое гаварите. Все прадается. Скажи, сколько хочешь за куртку и бруки, э?

— У вас столько дэнэг нэт.

— Как нэт!? — он тут же вытянул бумажник из внутреннего кармана и раскрыл его. — Вот, здэсь у меня шестьсот рублей, отдаю всэ! Шестьсот на то время было чуть больше, чем две мои месячные получки. Заманчиво, но я тогда не знал, сколько с меня вычтут за утерю имущества.

— Нет, нет и нет. Не продается советская форма.

— Ах, вах, вах! — цокали они языками, ходили вокруг меня и щупали материал, — она бы мне так на охоту подошла, все бы от зависти падохли! — Мечтательно закатывал глаза Зинвор, но видя мою категорическую несговорчивость, пошли далее. В это время из магазина вывалила вся наша компашка. Я рассказал им, как у меня хотели сторговать камуфляж.

— Где они? Кто? — некоторые были готовы тут же продать свое обмундирование, но покупатели уже растворились в толпе. Сделка не состоялась.

Случайно натыкаюсь во дворе штаба на комдива.

— О, Озерянин, у меня к тебе будет просьба. Нужно помочь семье одного нашего офицера. Съезди пожалуйста старшим машины ГАЗ-66, отвези контейнер на железнодорожный вокзал. Муж у нее в командировке, ну, и.. сам понимаешь.

Я понимаю, что даже здесь к нему день и ночь идут ходоки с самыми разными проблемами, а то что я попался на глаза, то сам виноват. И ведь не откажешь.

Солдат — водитель уже стоит рядом. Идем в парк, контейнер уже загружен, но не закреплен в кузове. А я уже помню по службе в Германии, что это такое. Находим все необходимое и крепим.

Едем через центр города. Подъезжаем к Т-образному перекрестку, прямо напротив фасада ереванского коньячного завода. Он очень солидно смотрится, облицованный сверкающим черным туфом. А еще солиднее смотрится танк и БМД, скрестившие свои стволы напротив центральных ворот знаменитого «НОЯ».

Армяне ведь считают себя прямыми потомками библейского Ноя и не иначе. А танки и наши боевые машины в таком положении стоят по всем основным перекресткам. На день они отъезжают, сдав назад на обочины, а с наступлением комендантского часа, перекрывают стволами и своими корпусами проезжую часть.

Притормаживаем напротив светофора. Нам нужно налево, но суетливый пассажирский «Икарус», который стоит во втором ряду справа от меня начинает движение раньше меня. Слышу треск разрываемой бляхи обшивки. Выглядываю в окно и вижу, что он зацепился вырезом на левом задним колесом за мой бампер. Отодрал всю обшивку до своего заднего бампера. Он отъезжает, принимает вправо и останавливается на обочине.

Водила выскакивает из машины и показывает мне, чтобы я остановился. Я показываю ему фак, и мы продолжаем движение. Не хрен было ко мне прижиматься и спешить поперед батьки… Едем, встречные мне что — то моргают, руками показывают, не пойму. У меня вроде все цело. Заезжаем на контейнерную станцию. Выскакиваем с водителем и осматриваем свой передок. Оказывается, правый крайний, до крюка, кусок нашего бампера торчит, как рог. Если бы мы вошли с кем -ни будь в плотное соприкосновение, то тому мало бы не показалось.

Разгружаем контейнер. Подъехав к ближайшему столбу, разгибаем бампер на место. Его потом очень удачно и почти незаметно приварили. Оперативно управившись, возвращаемся на базу. Естественно, с докладом о выполнении задачи и благополучным возвращением.

К одному из офицеров штаба, решилась приехать в гости жена, но она прилетает из Казани самолетом, в два часа ночи. Офицер, зная что я имею право проезда по городу в любое время суток, уговаривает меня ее встретить. Иначе ей нужно кантоваться в аэропорту до шести утра. Уговорил, поехали. Само здание аэропорта «Звартноц» очень красивое, и сами армяне говорят, что это копия аэропорта «Орли» в Париже. Я сравнивал потом, сходство есть, но очень отдаленное. Армянам, конечно, виднее.

Уговорил красноречивый, едем. Приехали с зазором. Спать хочу, прямо жуть. Но я, все же решил прогуляться по вокзалу внутри, рассмотреть его. Само здание круглое. От него отходят коридоры-рукава. Самолеты подруливают своими дверцами прямо к этим рукавам и пассажиры выходят не по трапу на улицу, а сразу попадают в закрытое помещение вокзала. Здесь эскалаторы доставляют их прямо в объятия встречающих.

Все и везде внутри добротно облицовано мрамором. Картину портят массы беженцев. Как с «братского» Азербайджана, так и с зон стихийного бедствия. Нет места не то, чтобы присесть, негде ноги поставить.

Смотрю, и мадам, спускается по эскалатору. Муженек кидается ей

навстречу. Затем оба подходят ко мне. Жена просит, если можно подобрать ее попутчика, армянина, который сидел с нею в салоне рядом. Армянин, солидный мужик, под пятьдесят. Так называемый тогда цеховик по пошиву женской обуви.

Возвращается с вояжа по распродаже своей продукции. Тоже не хочет мерзнуть здесь до утра. Ну, что же, место в моей «таблетке» всегда есть. А о каком — то прямом запрете на перевозку местных гражданских лиц, я вроде не слышал. Едем. Отвожу по указанному адресу гостей, армянина тоже подкидываю домой по дороге.

Он безмерно благодарен и предлагает назавтра встретиться, посидеть где- нибудь, отдохнуть. Я не имею ничего против. На завтра была суббота. Мы договорились, что он подъедет на своей «Волге» к КПП, в семь часов вечера. Все так и произошло. Не хило покутили в одном из самых крутых ресторанов Еревана.

Хоть какое — то разнообразие на фоне нашего серого существования. Больше всего мне понравилось, что там, на большой парковой территории были отдельные домики-беседки, в которых, можно было расслабиться без ока постороннего. Я ведь был, как обычно, хотя теперь и в камуфлированной, но в форме. Нам не полагалось иметь гражданскую одежду с собою.

В штабе дивизии расслабуха. Комдив убыл в Москву на совещание. Командует начальник штаба дивизии полковник Бабич. По этому поводу толпа уломала меня распечатать заветную бутыль. Остограммились, сделал глоток и я, для дезинфекции внутренних органов. Сидим в курилке, солнышко начало пригревать, даже воротнички расстегнули, галстуки-удавки, с шей откинули. С наслаждением затягиваемся никотином.

Вдруг из-за угла неожиданно выруливает НШ. Мы вздрогнули и приняли стойку смирно, в том виде, в каком были застигнуты. Но полковник абсолютно не обратил внимания на наш внешний вид, зато заметил меня.

— Озерянин, идем со мной. Измеришь мне давление, что — то я хреновато себя чувствую. Вот уж чем я точно сегодня не собирался заниматься, так это измерять артериальное давление начальнику штаба, но сопротивляться не имею права. Я только попросил одну минуту на то, чтобы взять свой фонендоскоп.

— Хорошо, и догоняй меня

Через минуту я уже нагнал НШ в калитке, на территории МПП, но галстук на шее так и не застегнул.

— Это что за внешний вид, товарищ старший лейтенант!? — строго окликнул меня начпо дивизии. Он как раз околачивался во дворе возле брусьев.

— Отстань! Он со мною! — крикнул Бабич замполиту. Мы зашли в приемное отделение. Там я попросил у дежурного фельдшера тонометр и приступил к измерению давления у полковника. При этом старался дышать на полбутылки и через раз. В норме человек дышит бутылками, т.е. вдыхает и выдыхает примерно 500 миллилитров воздуха.

Давление было 130\90.

— Ну, ваше давление не опасное, и примерно, соответствует вашему возрасту.

— Фу! Слава Богу!

Бабич засобирался вставать, а начпо который в это время топтался на весах, заявляет, — я тоже хочу измерить свое давление. Можно доктор?

— Конечно, какие могут быть возражения, товарищ полковник, -а сам уже не знаю, как теперь вообще дышать. Но надеваю манжету на предплечье комиссару. По — возможности задерживаю дыхание до бесконечности. Но она тоже имеет границы. Делаю выдох, и получаю тут же замечание.

— Доктор, а от тебя, вроде как, выхлоп имеется.

— Да что ты привязался к моему доктору! -возмущается, и за меня заступается НШ.

— Он дышит так, как и положено дышать доктору перед обедом.

— У вас, товарищ полковник, давление вообще, как у космонавта! 120 на 80! — радую я замполита. И пока он переваривает приятный для него результат, я быстро стягиваю с его руки манжетку аппарата и сматываюсь из кабинета. Иначе бы он не отстал. Работа у него такая, нюхать и вынюхивать.

5. Тбилиси

см. ФОТО: Снизу-вверх.1.Лопата пехотная, не складывающаяся.2. Лопата десантная, видно что она на шарнире и переламывается, складывается.3.лопаты которые были представлены комиссии, как те что применялись при разгоне демонстрантов. Они явно не десантные.4.Площадь перед гостелерадио, где находились «голодающие». 6-7-Наши БМД.8. Солдаты внутренних войск («дзержинцы») со щитами. У десантников щитов никогда не было. Не та специфика.

Отдельные части дивизии в Тбилиси.

299 парашутно -десантный полк 98 гвардейской вдд прилетел в Тбилиси 9-го апреля утром, как обычно, на военный аэродром. И в город входили по отработанному сценарию, колонной. Все было более-менее спокойно, пока не стали подходить ближе к центру. Вот тут — то в личный состав полка и полетел весь набор оружия дикарей, от палок и камней, до всевозможных железок. Было много различных травм у личного состава, даже фельдшеру полка прапорщику Л. Сиденко, находившемуся в кузове ГАЗ-66, кусок арматуры проломил череп. Только после этого личный состав одел каски и бронежилеты. По команде офицеров раздались выстрелы в воздух. После чего толпа присмирела.

В центре города кипели страсти. Здесь располагалась многотысячная, беснующаяся толпа, а под правительственными зданиями сидели «голодовщики». Приехал сюда и бездарный подносчик кирпичей для горбатого «прораба перестройки» — Шеварнадзе. Покаркал без толку пять минут перед толпой на проспекте Шота Руставели и смылся. В ночь с восьмого на девятое апреля была предпринята последняя попытка решить всё миром. К демонстрантам обратился патриарх грузинской православной церкви Илия-II, он просил людей разойтись, но патриарха грубо прервал Гамсахурдия, оплаченный руководитель бунта и приказал всем сесть. Это было грубейшей ошибкой с его стороны, приведшая в последствии к человеческим жертвам.

После неоднократного предупреждения о применении силы, солдаты внутренних войск пошли вперёд. То, что дзержинцы уже готовы к действиям было видно и невооруженным глазом. Им пытались оказать сопротивление несколько сотен боевиков.

По оперативной информации в районе озера Лиси, это окрестности Тбилиси, около месяца проходило подготовку около трёхсот боевиков под руководством инструкторов. Как нам доводили, в основном инструкторы были из Эстонии. А куда же смотрело доблестное советское КГБ?

Очень скоро, получив трёпку от дзержинцев, эти герои бросились бежать, а бежать было некуда. Накануне все переходы были перекрыты. Местная милиция, видимо, по команде продавшейся верхушки, не вышла на службу и не выполнила свою задачу убрать заторы, улицы остались перегороженными. На площади перед Совмином и на проспекте Руставели сидело около десяти тысяч человек. И толпа побежала по людям, началась паника и давка.

В результате этой трагедии погибло по разным данным от шестнадцати до двадцати человек, в основном, женщины и старики, погибли самые слабые.

Потом, новорожденная «свободная пресса», обливая грязью армию, будет писать о зверствах военных, которые били народ сапёрными лопатками. В одной из газет была написана ужасная статья о том, как озверевший десантник преследовал старушку от Совмина до центрального телеграфа. И догнав, зарубил её сапёрной лопатой.

А бабушек никто лопатками не рубил, толпа сама их давила. Перед невинно погибшими, любой в здравом уме, склонит голову, но всему есть предел. Прыткая старушка попалась и совсем дохлый десантник, ведь там расстояние около километра и весь этот километр старушка убегала, а десантник, мол, её догонял.

Десантникам поставили задачу двигаться за дзержинцами и брать под охрану перекрестки, которые те пройдут. НИ ОДИН СОЛДАТ АРМИИ участия в разгоне демонстрации вообще не принимал!

Площадь перед Гостелерадио моментально опустела, остались только груды матрацев. Солдаты затем долго убирали этот мусор, нагребли целую гору копчёной колбасы и кучу бутылок с водкой и чачей, вот тебе и голодовка.

Судебно медицинская экспертиза установила, что на площади все погибли от асфиксии, то есть людей просто задавила толпа. Только один молодой грузин имел рваную рану. Пытался демонстративно показать одному из десантников свое владение приёмами каратэ. Ведь для молоха «революции» нужна была зафиксированная на фото кровь, и её сделали, нужно было очернить Армию, и маховик пропаганды закрутился.

Наши БМД растащили Камазы с песком, которыми были забаррикадированы проходы на центральную площадь, и проспекты ведущие к ней. На следующий день в городе был введён комендантский час, в Тбилиси он просуществовал около десяти суток. В городе сохранялся покой и порядок, даже криминалитет притих. После введения комендантского часа всех нарушителей сгоняли в подземный переход под площадью Шота Руставели. За десять суток комендантского часа не было угнано не одной машины. До этого каждую ночь их угоняли десятками.

Но вот пришло время и комендантский час отменили, воинские части вернули в места постоянной дислокации. Потихоньку жизнь вошла в своё русло, но на Армию продолжали лить грязь.

Сразу после трагедии 9 апреля в Тбилиси прилетел господин Политковский, из популярной в то время телевизионной передачи «Взгляд». Лично мне до Тбилисских событий она тоже нравилась. Как же, молодые парни поднимают давно назревшие проблемы, которые до них никто не поднимал. Сама манера ведения передачи отличалась оттого, что было раньше.

Примчался господин Политковский и взял интервью только у представителей одной стороны. Той, на которую ему было указано. Той, за которую ему уже жирно заплатили. Может ли такая передача быть объективной? Наверняка нет. А им и не надо. Есть заказ и его надо выполнить. Узнав о прибытии Политковского, наши офицеры попытались с ним пообщаться, но смогли его поймать, если так можно выразиться, уже только в аэропорту. Он пообещал взять у них интервью, но как принято у таких господ, соврал, и от встречи уклонился.

Взглядовскую версию тбилисских событий смотрела вся страна, а другой версии и не было. В одном из июньских номеров газеты «Красная Звезда» были опубликованы выводы государственной комиссии по расследованию Тбилисских событий. Но только там, и больше — ни в одной центральной, тем более республиканской газете. Видимо, той власти это было уже не надо.

Сразу после апрельских событий была очередная провокация. Было заявлено, что войска применяли боевые отравляющие вещества. А затем появились публикации в местной печати, да и по телевидению тоже, что была попытка отравить школьников нескольких школ. Вроде бы отравляющие вещества были подброшены в туалеты и классные комнаты, в одном из классов нашли отравленные портьеры. Одни говорили, что это просто переборщили с хлором при проведении дезинфекции, другие настаивали, что это попытка отравления. А реально, просто спланированная провокация.

Среди ряда провокаций была еще и такая. После зачистки площади, якобы, пропала группа молодежи. Естественно, что во всей «перестроившейся» прессе был поднят хай, что десантники порубили их лопатками на фарш. А через пару дней все они, местные мажоры, явились живы и здоровы, потому что просто все это время пили и гуляли на даче у одного из них.

Не знаю, так ли или нет, но до нас потом доводили, что Грузия, обращалась в какую — то международную организацию, с просьбой прислать экспертов, штаб — квартира, которой, соответственно, расположена в Лондоне. Комиссия приехала, ничего не подтвердилось, никаких отравляющих веществ не нашли и Грузия за явно ложный вызов, была оштрафована.

Далеко не весь народ Грузии разделял взгляды подкупленной толпы в центре столицы. Местное население, по крайней мере, в магазинах на площади, девчонки — продавцы говорили «спасибо», нашим солдатам, за то, что город очистили! Угощали их конфетами, пряниками, сигаретами. На первом Съезде народных депутатов (май-июнь 1989 года) Горбачёв, как всегда, трусливо отказался взять на себя ответственность за развитие событий во время разгона демонстрации и возложил всю вину за жертвы на армию. СМИ от пятой колоны тут же его поддержали.

Вежливость, предупредительность, выдержка действовали обезоруживающе. Решительность и человечность в действиях подразделений ВДВ привели к тому, что обстановка быстро стабилизировалась и к 25 апреля они вышли из города. Офицеры и курсанты других частей и училищ, принимавших участие в тех событиях, были в восторге от подобных четких и слаженных действий десанта.

За успешное выполнение задач Советского Правительства орденами и медалями были награждены 250 военнослужащих, из них 75 офицеров, 17 прапорщиков, 56 сержантов и 102 солдата. Фамилий представителей медицинской службы среди них не значилось. О медиках вспоминают, сами знаете, когда. А 217 гвардейский парашютно-десантный полк 20 февраля 1990 года приказом Министра обороны СССР «За мужество и воинскую доблесть, проявленные при выполнении задачи Советского Правительства в районах Закавказья» был награжден вымпелом МО СССР «За мужество и воинскую доблесть»

4. Баку, Душанбе

см. ФОТО:1. Памятник личному составу 8-й пдр в Болграде. Лично я с тех пор как его установили, считал и считаю, что он был той маленькой (или большой и жирной), точкой в конце всех бесславных дел горбачева. (фамилию пишу с маленькой не по ошибке).2,3,4.центральные площади Баку в те дни.

Смена командования дивизии.

В марте 1989 года части дивизии возвратились в пункты постоянной дислокации.

Переброски десантников в Армению и обратно были настоящими операциями ВДВ и ВТА. Летчики работали безотказно и четко. С воздуха — шли в зоны бедствия. В бой за спасение людей. Они знали: военные надежны и сильны — а это свято.

Но жизнь, в том числе и в дивизии, на месте не стояла. Командир, генерал — майор А.А.Чиндаров, свое в дивизии отслужил. Его отправили на учебу в академию генерального штаба. А на его место был назначен хваленый, и сейчас всем известный, герой Советского Союза, полковник, В. Востротин. Весь личный состав, а в первую очередь офицерский корпус, почувствовал резкую перемену. Это примерно тоже, как бы на смену Андропову, сразу же, без промежуточных вождей, пришел Горбачев.

Чтобы закруглить мои воспоминания о генерале Чиндарове, забегу на несколько лет вперед. Следующая, и крайняя моя встреча с тогда генерал-лейтенантом, произошла случайно, аж в 1991 году. В Ферганской 105 ВДД. В аккурат 18 августа, накануне ГКЧП. Я был в курсе, что в дивизии прибыла с инспекторской проверкой комиссия со штаба ВДВ, под руководством заместителя командующего ВДВ, генерала А. Чиндарова.

Два часа дня, выхожу со штаба местной дивизии. И направляюсь в военторговскую столовую на обед. Я там тогда холостяковал. Столовая находилась рядом со штабом. Солнце в зените, жара, как обычно в августе. Иду расслабившись, и тут из-за угла палисадника, мне на встречу выходит генерал Чиндаров, которого я уже не видел три с половиною года. Вижу что идет прямо на меня, смотрит своим неменяющимся взглядом из под лба, ухмыляется и протягивает руку.

— Начальник санитарно эпидемиологической лаборатории дивизии, капитан Озерянин! Здравия желаю товарищ генерал-лейтенант! Представляюсь и здороваюсь я строго по уставу, подавая руку генералу. Мой любимый командир пожимает руку, а потом и обнимает меня. Ну надо же, я такого и не ожидал. Прошло почти четыре года, а генерал помнит какого то там старлея, крутится при этом у меня в голове. А бывший комдив начинает расспрашивать меня как я оказался здесь. Какие имеются проблемы. Чем он может помочь.

Краем глаза я наблюдаю за всей Московской свитой, которая прибыла на проверку дивизии вместе с заместителем командующего. Они, вместе со всей дивизионной верхушкой замерли на высоком крыльце столовой. Стоят, ждут, когда генерал наговорится с каким то капитаном, и никому неизвестным эпидемиологом дивизии. А генерал вовсе и не торопится. Обстоятельно расспрашивает меня, что да как. Мне аж неудобно, что он уделяет столько времени моей персоне. Но я тоже стараюсь четко отвечать на все вопросы, и ни на что не жаловаться. Так принято в армейской среде. Ни в коем случае, через головы своего прямого начальства не жаловаться вышестоящему командованию.

Наконец с пожеланиями успехов в дальнейшей службе, зам. командующего ВДВ, снова пожав руку, отпускает меня на обед, а сам проследовал в штаб. Вся толпа томившаяся под жгучими лучами узбекского солнца, облегченно вздохнула и начала движение навстречу мне. Я постарался не особо привлекая внимание к своей персоне проскользнуть мимо них. Тем не менее все они просканировали мое тело насквозь, запоминая на всякий случай. Особенно было удивлено мое дивизионное начальство. Вот какой, оказывается, служит у них казачок! С Чиндаровым он обнимается. Ну-ну. А на второй день было ГКЧП. И уже никому ни до кого не стало дела. Но все это я уже опишу еще не скоро. В отдельных, последующих главах своего повествования.

А пока что вернемся назад, в 98 гв. ВДД. На смену волевому и жесткому руководителю, который импонировал не только мне, но и большинству командиров и начальников, пришел мямля и розмазня. Мгновенно в дивизии возродилось повальное пьянство, разброд и шатание. На фоне финиша горбачевской «перестройки», и с приходом на дивизионный «олимп», этого героя, у офицеров дивизии возникло ощущение безысходности и ненужности нашей службы.

Я запомнил только одно, тягомотное совещание под руководством этого Востротина. Посвященное все тому же беспробудному пьянству. С которым, он тоже якобы начал пытаться бороться. В течении часа, в огромном зале клуба 299 пдп, что — то там бубнил невнятно себе под нос. И только одно предложения я тогда расслышал и запомнил. Что –то типа резюме: «Если кому то так уж сильно хочется выпить, — сказал полковник, — то вы купите ведро водки, закройтесь в квартире, выбросьте ключ на улицу через окно, и пейте, сколько уж вам влезет.»

То есть нового командера, не волновало само пьянство, он очень боялся его последствий, которые могли наступить после злоупотребления. А затем, соответственно, рикошетом, побеспокоить и его «героическую» персону.

— Ну вот, теперь понятно, кто пришел нами командовать., — бубнили сидящие рядом со мною офицеры.

Так и пошло, командиры частей опустили руки. На работу нашей службы, по профилактике и предупреждению заноса инфекции в части, мгновенно был забит большой и толстый болт.

Тут же полезла всякая зараза. От грибковый заболеваний кожи ног, до уже призабытых гепатита и дизентерии. Мы продолжали контролировать, сигнализировать, Востротин писал на наших актах, какие то сопливые резолюции. Никто на них не реагировал. Проблемы как снежный ком нарастали. Параллельно с инфекционной, нарастала волна «эпидемии травматической».

При отсутствии жесткого контроля и руководства, армейские хулиганы почувствовали вседозволенность. Челюсти, ребра и селезенки летели во все стороны. Я часто про себя вспоминал счастливые времена службы под руководством прежнего комдива. Но это были только воспоминания. Даже поделиться ими было особо не с кем.

Тут — то мне и стали поступать заманчивые предложения, от моего Московского шефа, Солнцева. Сначала он предложил перевод на должность эпидемиолога, в Псковскую дивизию. И если бы я не был там в свое время на стажировке, то конечно, без сомнений бы согласился. Но когда вспоминал, что там творилось в восемьдесят пятом году, когда вся дивизия лежала с гепатитом и дизентерией, то начал убеждать своего начальника что дождливый климат псковщины, мне после бессарабского солнца, противопоказан.

— Ладно, подыщем тебе, что ни будь южнее. Пошел тогда мне на встречу, эпидемиолог ВДВ.

Завершение фазы полетов дивизии, на юг СССР.

А тем временем, после небольшого затишья, обстановка в Закавказье снова обострилась. Эпицентр событий вновь переместился в Баку. Масштабы развернувшихся событий превзошли все ожидания. В первых числах января был учинен разгром государственной границы на протяжении почти 70 километров, а в районах Астары и Пришипа она фактически прекратила существование. Затем начались массовые погромы, убийства и грабежи армянского населения Баку.

С 12 января 1990 года вооруженным путем осуществлен захват власти в Ленкорани, Нефтечале и Джалилабаде. Через разрушенную границу в захваченных автомобилях международных перевозок из Ирана стали поступать оружие, обмундирование и боеприпасы. Под видом приграничных азербайджанцев в районы Джалилабада, Пришипа и Ленкорани прибыли группы иранских жандармов и стражей исламской революции, используя вывеску НФА, был создан штаб, боевые отряды и склады оружия. С 16 января началось блокирование воинских частей, военных училищ и городков проживания семей военнослужащих.

Против органов МВД развернулся настоящий террор, и спустя несколько дней они были парализованы. 19 января НФА незаконно ввел в Баку чрезвычайное положение. Прекратили работу телевидение, предприятия, больницы, транспорт конфисковался. Въезды в город были блокированы, закрыты аэропорт и морской порт.

Баку оказался полностью отрезан от страны, управление утрачено. Армия, попав в положение заложников, ждала ультиматума в свой адрес. По похожему сценарию развивались события и в Армении. 15 января 1990 года Президиум Верховного Совета СССР после детального изучения обстановки принял решение «Об объявлении чрезвычайного положения в Нагорно- Карабахской автономной области и некоторых других районах». В соответствии с ним ВДВ начали операцию, проводившуюся в два этапа.

На первом этапе в период с 12 по 19 января 217 гв пдп был переброшен на аэродром под Баку, 299 гв пдп — в Ереван. На этом этапе активно велась разведка, ее данные анализировались, организовывалось взаимодействие, связь и управление. Всем частям были поставлены конкретные задачи и способы их выполнения, определены маршруты движения.

Второй этап начался в ночь с 19 на 20 января одновременным внезапным вступлением десантных частей с трех сторон в Баку. Действия войск отличались высочайшим профессионализмом, быстротой и отсутствием потерь людей. Войдя в город, десантники «разрезали» его на части, изолировали основные очаги сопротивления, деблокировали воинские части и городки семей военнослужащих, взяли под охрану основные административные и экономические объекты.

Оперативно оценив обстановку, выяснив тактику действий боевиков, командир принял решение развернуть борьбу с подвижными отрядами боевиков и снайперами. Были созданы мобильные группы по их захвату, которые, действуя расчетливо и профессионально, занимали и «очищали» от экстремистов дом за домом, район за районом. Выяснив основные места концентрации сил экстремистов, их штабы, склады и узлы связи, десантники с 23 января приступили к операциям по их ликвидации.

Вскоре был также ликвидирован пункт управления боевиками, размещавшийся в трансагентстве, освобожден аэропорт, на ряде предприятий предотвращено производство оружия и боеприпасов. Но что важно — в городе снова появился хлеб, бесперебойно пошла вода, заработало телевидение, почта, телеграф. Баку постепенно возвращался к мирной жизни.

В начале февраля 1990 года стала осложняться обстановка в Душанбе и некоторых других районах Таджикистана. Уже имевшийся трагический опыт показывает, что непринятие именно решительных мер ведет к последствиям «закавказского типа». С 12 февраля в Душанбе начались бесчинства, начальным итогом которых за три дня стали 20 погибших, сотни раненых и изувеченных. Республиканское и городское руководство, органы МВД и командование гарнизона стали терять контроль над ситуацией. Важную самодеятельную акцию осуществили горожане, создав районные и уличные отряды самообороны из бывших воинов-афганцев. 14 февраля находившийся в Ереване 299-й гвардейский парашютно-десантный полк был поднят по тревоге и переброшен по воздуху в Душанбе, где под руководством командира полка гв подполковника Вознесенского С. В., с ходу приступил к выполнению задачи.

Были взяты под охрану аэропорт, объекты пищевой промышленности, водозабор, объекты энергетики и нефтебазы, изолированы места формирования и пути движения бесчинствующих групп погромщиков, взяты под контроль транспортные магистрали, ведущие в город. В центральных газетах республики было опубликовано обращение воинов-десантников к душанбинцам, где, в частности, говорилось: «Уважаемые душанбинцы! По велению Родины мы, десантники, прибыли сюда, чтобы защитить вашу мирную жизнь. И сегодня выносим слова искренней благодарности за радушный прием, за то, что вы правильно поняли нас, поверили в единство армии и народа. Мирного вам труда и чистого неба!».

Благодарность людей — не только теплый хлеб и печенье для десантников, которыми их угощали на улицах города. Люди шли в газеты, на радио и на телевидение, чтобы выразить свои чувства. Наиболее емко об этом сказали 500 авторов коллективного письма одного из районов Душанбе, опубликованного газетой «Коммунист Таджикистана»: «Не знаем, что было бы в городе без армии. Воистину, помощь пришла с неба, в лице наших славных десантников!».

Благодаря высокому профессионализму, верности присяге и воинскому долгу воинам-десантникам удалось предотвратить крупномасштабный конфликт с непредсказуемыми последствиями на огромной территории.

Трагедия 8 роты 217 пдп.

В конце сентября 1989 года начала вновь обостряться внутриполитическая обстановка в Азербайджанской ССР. 3 октября 1989 года в г. Баку самолетами ВТА был переброшен 217 гв пдп в количестве более тысячи человек с задачей обеспечить охрану административных зданий, отдельных участков и объектов жизнеобеспечения, мостов и тоннелей. Поставленные задачи личный состав полка выполнил в полном объеме.

18 октября 1989 года при возвращении к месту постоянной дислокации, при взлете с аэродрома Насосная под Баку загорелся и, не набрав высоты, упал в Каспийское море самолет Ил-76.

В 18 часов 37 минут старший воздушный стрелок прапорщик Александр Андриян по внутренней связи сообщил о возгорании одного из двигателей. Тот час же была задействована система аварийного пожаротушения.

Командир борта, полковник Александр Колмаков, принял решение вернуться на аэродром, с которого только что взлетел. Во время разворота и снижения старший бортовой техник старший лейтенант Евгений Андреев пытался активизировать систему пожаротушения. Он не знал, что в результате микровзрыва разлетевшиеся лопасти турбины перебили не только топливные шланги, спровоцировав пожар, но и разрушили управление системой пожаротушения.

Все попытки экипажа справиться с огнем были обречены на неудачу. До спасительной взлетно-посадочной полосы оставалось еще несколько километров, когда уже вся плоскость крыла была объята пламенем. У летчиков были с собой парашюты. Несмотря на малую высоту, они могли попытаться покинуть борт и спастись. Но десант был без куполов. О том, чтобы бросить десантников не могло быть и речи, летчики продолжали бороться за свои и чужие жизни. Однако, несмотря на самоотверженные действия, удержать самолет в воздухе экипаж был не в силах.

Ослабленная огнем конструкция крыла начала разрушаться, Ил-76 накренился и рухнул в Каспийское море. Самолет упал на мелководье. С берега были видны хвост и часть фюзеляжа. Тут же снарядили катера и моторные лодки, но штормовой северный ветер поднимал огромные волны. У спасателей ни разу не получилось даже подойти к остаткам самолета, среди которых надеялись обнаружить живых. После неудачных попыток, когда уже совсем стемнело, спасательную операцию прекратили.

В момент падения в самолете находились 48 десантников 8-й парашютно-десантной роты, многие из которых были без пяти минут «дембеля» (командир роты гв капитан Зорев Николай Николаевич), 7 членов экипажа и 2 человека из наземных служб аэродрома. Всего погибло 57 человек.

Среди погибших были офицеры и прапорщики дивизии, которые зашли на этот борт совершенно случайно. Мы ведь при перелетах туда-обратно, билетов не покупали. Садились в любой, подвернувшийся поблизости борт. Был здесь и лейтенант, врач второго пдб 217 полка, Коврыгин Дмитрий, и лично мой знакомый, повар инструктор, прапорщик Гуров Александр.

На их месте тогда мог оказаться любой из нас. О трагедии я услышал в сообщении радио-«Маяк». В 13 часов 15 минут, по радиоточке в столовой санатория, где находился, будучи в очередном отпуске. Была прервана какая то мелодия. Все присутствующие в зале напряглись, потому что очень редко, а чаще никогда, трансляция «маяка» не прерывалась по пустякам. И диктор замогильным голосом сообщил, что в одной из десантных дивизий, дислоцирующейся на юге Украины произошла трагедия.

Из присутствовавших, в том обеденном зале, только я знал, что на юге Украины есть только одна десантная дивизия. Та, в которой я прохожу службу.

ВДВ и ВТА до последнего мига оставались вместе.

На второй день после прощания с погибшими сослуживцами, полковник В. Востротин объявил конкурс на должность командира 8-й парашютно-десантной роты. 30 человек сразу же выразили готовность взять на себя тяжелую ношу. Рота была на виду ВДВ и страны. Предпочтение было отдано командиру разведвзвода гвардии старшему лейтенанту Аркадию Дадыко.

Ровно через год, 18 октября 1990 года в центре Болграда, с участием попов местного собора, что я тогда наблюдал впервые, был торжественно открыт монумент памяти гвардейцев-десантников, который и сегодня сохраняется усилиями ветеранов дивизии. Козлобородых допустили тогда к мероприятию, потому что они тоже внесли какую то сумму, в возведение памятника.

Офицеры, прапорщики, сержанты и солдаты 8 парашютно-десантной роты до конца выполнили свой долг перед Родиной.

Благодаря их усилиям в течение трех лет не разгорелся межэтнический конфликт в Закавказье. Не было массовых убийств, издевательств, грабежей, покинутых домов, беженцев… их подвиг навсегда остался в наших сердцах.

У горбачевской державы, денег уже ни на что, в том числе и на увековечивание памяти своим защитникам, не было. В 1998 году, уже на ивановской земле, на территории 217-го полка вознесся к небу памятник, на котором также увековечены имена гвардейцев 8-й роты. Есть памятники в Украине в расположении 25 овдбр, сформированной на базе 217 гв пдп и дислоцирующейся сейчас в Днепропетровской области, а также в Азербайджане на месте падения самолета на берегу моря в районе станции Насосная.

Перестройка. Последний этап

см. ФОТО:1. генерал-полковник А. Чиндаров.2.генерал-майор (тогда) В.В.3. полковник В.Г. 4.без комментариев.

Пламя, полыхавшее в южных республиках СССР, временно притухло, спряталось в золу. Закончилась Афганская война-эпопея, на которую я так и не попал. Потому что когда обо мне вспомнили, то уже прозвучала команда отбой, отставить отправку нового пополнения.

В дивизию возвратились все офицеры и прапорщики, которые задержались там до конца. Любого из них можно было узнать издали по характерной сухощавости лица, и красным от пыли и песка глазам. Вели себя они тихо и вежливо, но пили и курили больше чем те, кто там не был.

Мне лично по тому периоду запомнилось то, что в дивизии было много семейных разводов. Далеко не все «благоверные» лили слезки в ожидании мужей с войны. Некоторые мужики даже успели застать гостей в своих супружеских ложах.

Абсолютно никогда не интересовался семейной жизнью вышестоящих начальников. Сплетни если и приходилось иногда слышать поневоле, сам никогда не распространял, но то что видел своими глазами и слышал наяву, то теперь можно думаю предать и огласке. Особенно, если какой — либо начальник, командир, по моим понятиям и по мнению большинства моего окружения, не совсем соответствовал занимаемой должности.

Будучи приглашенным как — то в гости к одному из сослуживцев, посидели немножко за пельменями. Засиживаться на вечеринках не в моих правилах, потому что сон был для меня всегда дороже пустому времяпрепровождению. Спускаемся с четвертого этажа, по слабоосвещенной лестнице. Хозяин квартиры меня провожает.

Впереди, на лестничном пролете третьего этажа, кто — то тренькает на гитаре. Подхожу ближе, но обойти сидящего на ступеньках невозможно, потому что он сел посредине прохода.

— Эй, товарищ! Подвинься, дай пройти, — говорю, товарищ не реагирует. Продолжает «задушевно» что — то там напевать.

— Кто это такой? — спрашиваю у своего сопровождающего.

— А ты приглядись, может и узнаешь, — отвечает мой поводырь. Ногой отодвигаю сидящего, спускаюсь ниже и присматриваюсь.

— О, кого я вижу! Да это же сам Герой Советского Союза! Он же по должности и командир нашей дивизии!

Полковник В. В. абсолютно на нас не реагирует и продолжает петь серенаду. По его задубевшим щекам скатываются скупые мужские слезы.

— Что он здесь делает? — спрашиваю полушепотом у своего корефана.

— Да он здесь частый гость. Справа дверь квартиры его страсти. Может знаешь такую, В.И, что в штабе дивизии?

— Да, знаю…

— Так вот он частенько к ней приходит, но она не всегда его пускает, потому что периодически ее кровать занята более молодыми ухажерами. Вот он здесь и страдает. Мы уже даже и привыкли. А жена, видимо, тоже не пускает домой. Ничего подобного о предыдущих командирах такого уровня мне даже слышать не приходилось. Этот, по командирским качествам, даже мизинца не стоящий своего предшественника Чиндарова, а ведет себя, как подзаборная шелупонь, потому что, видите ли, так случилось, что он в Афганистане получил звезду героя. Как говорит одна пословица: «Будь у героев время подумать, героев бы не было вообще».

И вот этот, без пяти минут генерал, который не в состоянии внятно связать пару слов, полностью потерявший свой возможно что и вполне когда — то заслуженный авторитет, рулил тогда нашей, до него прославленной дивизией.

А дивизия уже давно стояла в ППД*. Снова пошла плановая боевая подготовка, а с нею и скука вселенская. Правда, в моей работе затишье не наступает никогда. Как пересказывал мысли великих один мой начальник, в тот момент, когда все делают шаг назад, наша служба делает шаг вперед. Имелось в виду, когда возникает вспышка какой — либо заразы.

1990 год, лето, жара. Я нахожусь в кабинете, тарахтит зуммер внутреннего телефона. Поднимаю трубку, представляюсь. На том конце звучит вальяжный голос: «Полковник Летухов, возьмите свои походные письменные принадлежности, и бегом ко мне!»

Я еще не имел чести быть лично знаком с этим полковником, но краем уха слышал, что это наш очередной военный прокурор гарнизона. Беру-хватаю свою видавшую виды папку из жесткого дермантина, заполненную нужными бумагами и ускоренным шагом пересекаю центр города. Комендатура, прокуратура и гауптвахта у нас все в едином комплексе.

Захожу, нужный кабинет нахожу, представляюсь.

— Значит так, товарищ старший лейтенант, мне поступил сигнал о том, что на базе нашего гарнизонного военторга испортилось восемь тонн свежего мяса. Сейчас вместе с моим помощником берите мою машину и езжайте по всем точкам этой торговли. Составьте акт по всем проблемам, что накопаете.

Я с прокурорским капитаном садимся в УАЗик и в первую очередь едем в самую дальнюю точку от центра, офицерскую столовую возле КПП 217 пдп. Время около десяти утра. Заходим внутрь, проходим по цехам.

В самом дальнем помещении застаем следующую картину. Несмотря на открытые настежь окна, ощущаю легкий душок тухлого мяса. Женщины — повара закатывают в трехлитровые стеклянные банки тушенку. Тут же в отдельном помещении, на полках от пола до потолка уже выстроились десятки этих емкостей со свежим мясом.

— Здравствуйте, девушки! Не ждали? А мы явились…, без приглашения.

Вижу, что поварихи глазки — то в сторону, то в пол опускают. Значит мы, действительно, не вовремя.

— А что за такая срочная переработка мяса у вас сегодня? Что — то я раньше не наблюдал, чтобы вы в таких количествах внеплановые заготовки производили среди лета?

— Да нам команда поступила, вот мы и перерабатываем, — храбро докладывает уже мне знакомая, заведующая столовой. Они ведь все проходят обследование у нас в лаборатории.

— Тогда покажите нам, пожалуйста, исходный продукт, то есть мясо, которое вы так срочно пережариваете-перевариваете.

Заведующая в этот раз более неохотно ведет нас к холодильным камерам. Открывает, смотрим. Сразу же в нос ударяет отвратительный запах протухшего мяса. Провожу наружный осмотр, туши покрыты зеленой плесенью. Местами по ним поприлипали опарыши. Но здесь они остыли и потому обездвижены.

— Что случилось, почему так?

— На центральном складе вышли со строя холодильные камеры, а заведующая складом поздно обратила внимание.

— Так, предъявите накладные, по которым вы получили это мясо.

Посмотрели. Полторы тонны.

— Во все остальные столовые тоже развезли? — уточняю я.

— Да, по всем точкам, и там тоже идет переработка, — отвечает заведующая. Тут же по телефону докладываю о ситуации прокурору. Он дает команду всю продукцию по акту уничтожить. Хорошо, я предлагаю капитану оставаться на месте, создавать комиссию и приступать к утилизации испорченного продукта. Сам мчусь по остальным точкам. И в первую очередь на главный военторговский склад.

Здесь я еще никогда и не был, но прокурорский водитель лучше меня знает, где что находится. Приезжаем на базу местной КЭЧ. Оказывается, что на ее территории в глубине, находится и этот склад. Спрятан, так сказать, от посторонних глаз подалее. Иначе как же можно создавать тот самый дефицит в торговых точках гарнизона.

Машину оставил за КПП, а сам иду пешочком. Еще метров за десять до самого склада, обоняние первым ощутило зловонный запах падали. Но дверь на замок не закрыта. Открываю, заглядываю, по правой стороне ряд огромных холодильных камер.

— Вам кого? — слышу женский голос с улицы, где то из-за угла. Выглядываю обратно. Передо мною молодая женщина болгарского типа.

— Мне бы того, кто заведует этим складом.

— Я заведующая. — дама представилась со смущенной улыбкой. Я в свою очередь сообщил кто я такой.

— Что у вас здесь произошло?

Она не стала особо юлить, и начала мне рассказывать, что в течении четырех дней на с кладе отсутствовала по семейным причинам, а с холодильниками что -то произошло, они погорели от перенапряжения в сети, или что то в этом роде. Температура окружающей среды за плюс сорок, вот мясо то и испортилось. Прошу документы и по ним узнаю, что всего на складе хранилось восемь тонн свинины и говядины в тушах.

Пять тонн уже развезли по точкам военторга для переработки, и в солдатские столовые, чтобы скормить бойцам ВДВ! Решение было принято на уровне заведующей гарнизонной военной торговли и заместителя командира дивизии по тылу. Во как. Еще и солдат решили травонуть тухлятиной. Надо же ведь выручать друг друга! Не пропадать же добру. Потом можно нормальное мясо со складов частей передать в военторг, и все шито-крыто. Документы изымаю и еду к прокурору.

Полковник Летухов, радостно потирая руки, разыгрывает передо мною целую трагикомедию. Что, мол, если бы не его барабанщики (народные мстители), то в гарнизоне могла бы разыграться целая трагедия! С отравлением массы военнослужащих. И что никто, кроме него самого, не следит за порядком в гарнизоне. Дает мне поручение проехать по остальным объектам питания в частях и военторга, а затем составить подробный акт обо всем происшествии.

Я добросовестно объехал и проверил. Картина везде одна и та же. Происходит попытка провести термическую обработку испорченного продукта. Жарят, парят, варят и консервируют. В частях немедленно привлекаю медицинскую службу для актирования, списания и уничтожения порченного мяса. На военторговские точки прокурор подключил все свои силы.

Сажусь за сочинение акта. Пришлось лишить себя обеда, но к шестнадцати часам восемь страниц рукописного текста были готовы.

Вопрос, а кто у медиков по прежнему главный папа в дивизии? Правильно, полковник Г. То есть, это то лицо, которое дало разрешение заведующей военной торговлей на отправку сгнившего мяса в солдатские столовые. Чтобы по возможности немедленно скормить его солдатским массам. Должность его называется, заместитель командира дивизии по тылу. Сокращенно- зампотылу.

Полная расшифровка звучит примерно так: Тыл дивизии, это 1) — продовольственная служба; 2) — вещевая служба; 3) — служба горюче смазочных материалов;4) — медицинская служба. Есть еще и прочее, по мелочам, но не буду углубляться именно сейчас.

Есть такое нарицательное в народе слово ЧМО. Мало кто знает, что пошло оно от аббревиатуры, которая существовала в предвоенные годы и во время войны А расшифровывалась она, как Части Материального Обеспечения- ЧМО. Все, кто в армии служил, знают, что собою представляют армейские тыловики. Основная масса тех, кто служит в этих частях, не зависимо от должности, являются яркими ЧМОшниками. Даже в нынешнее время, их постоянно арестовывают и сажают по тюрьмам за взятки, воровство, продажу армейского имущества. Но тем, которые идут во след за ними, ничуть не имется. Они все так же продолжают бесславные дела своих предшественников.

Но вот он, перегиб и парадокс, как писал незабвенный В. Высоцкий. Я сочиняю акт по поводу бардака в чмошных подразделениях на имя главного чмошника дивизии, прекрасно понимая его реакцию на мою писанину, но таков закон жанра.

Один из них, как — то в разговоре, на мой прямой вопрос, в присутствии других военнослужащих, откровенно, ничуть не смущаясь, заявил:

— Ну как же можно сидеть на б