Игорь Костюченко

Враг генерала Демидова

Роман

Шрифты предоставлены компанией «ПараТайп»

© Игорь Костюченко, 2017

1944 год. Войска талантливого полководца РККА генерала Демидова освободили Вильно и рвутся в сердце Восточной Пруссии. Убить Демидова — только так суперагент абвера Майер сможет оправдаться перед Отто Скорцени за провал спецоперации во время Тегеранской конференции (убийство Сталина). Майер посылает в штаб Демидова группу диверсантов, один из которых работает на советскую разведку. Капитан Евгений Костин обязан сорвать план немецкой разведки.

18+

ISBN 978-5-4485-2554-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Оглавление

1. Враг генерала Демидова
2. Глава первая
3. Глава вторая
4. Глава третья
5. Глава четвертая
6. Глава пятая
7. Глава шестая
8. Глава седьмая
9. Глава восьмая
10. Глава девятая
11. Глава десятая
12. Глава одиннадцатая
13. Глава двенадцатая
14. Глава тринадцатая
15. Глава четырнадцатая
16. Глава пятнадцатая
17. Глава шестнадцатая
18. Глава семнадцатая
19. Глава восемнадцатая
20. Глава девятнадцатая
21. Глава двадцатая
22. Глава двадцать первая
23. Глава двадцать вторая
24. Глава двадцать третья
25. Глава двадцать четвертая
26. Глава двадцать пятая
27. Глава двадцать шестая
28. Глава двадцать седьмая
29. Глава двадцать восьмая
30. Глава двадцать девятая
31. Глава тридцатая
32. Глава тридцать первая
33. Глава тридцать вторая
34. Глава тридцать третья
35. Глава тридцать четвертая
36. Глава тридцать пятая
37. Глава тридцать шестая
38. Глава тридцать седьмая
39. Глава тридцать восьмая
40. Глава тридцать девятая
41. Глава сороковая
42. Глава сорок первая
43. Глава сорок вторая
44. Глава сорок третья
45. Глава сорок четвертая
46. Глава сорок пятая
47. Глава сорок шестая

Глава первая

Тегеран. 1943 год, июнь

Ибрагим опустил кувшин в арык, с трудом удерживая равновесие на скользких, мшистых камнях. «Медный кумган, единственное наследство после смерти матери, слишком тяжел для семилетнего мальчишки, — думал он, — Но без него как добыть кусок лепешки?»

Кувшин старательно кормил своего маленького хозяина. Каждое утро Ибрагим приносил в нем воду в дом у заставы, где уже два месяца жил белокурый северянин-урус, отлично говоривший на фарси.

Урус был очень веселый. И щедрый. Никогда не скупился, оплачивая звонким риалом нелегкий труд Ибрагима. Впридачу к монете у него всегда находилась для парня озорная шутка. Ибрагим не без успеха повторял его шутки хорасанским евреям, торговавшим в сапожных лавках у Шахской мечети. Им мальчишка тоже исправно таскал воду. Хорасанцы хохотали и хвалили Ибрагима за добрый нрав и острое, как бритва, словцо.

Взвалив на плечо кувшин, Ибрагим поднялся по откосу к залитой лунным светом дороге, пустынной в этот еще слишком ранний предрассветный час. Самые бедные и самые старательные тегеранские торговцы спешили по ней в это время на рынок. Такие, как старик-разносчик, упорно толкавший впереди себя двухколесную повозку, груженную нищенским скарбом. Ибрагим знал этого старика — с рассвета до полудня он предлагал редким покупателям у Шахской мечети нужную в сапожном деле всячину — пряжки, гвозди, замочки, подковки, иглы, дратву, ваксу и сапожный вар. После полудня старый разносчик торговал в кварталах за арыком, у дома, на котором развевался флаг энглизов.

Мальчик долго, с жалостью смотрел вслед старику, пока тот, устало шаркая по пыльной дороге стоптанными туфлями, не скрылся за поворотом дороги…

Ибрагим вздохнул, побрел по кремнистому пути.

Он не сделал и десятка шагов, когда за его плечами взревел мотор. Ибрагим обернулся — его ослепил свет. Огненный всполох мощных фар был последним, что увидел Ибрагим в своей короткой жизни…

Блеснув лаком под луной, черный «майбах» на бешеной скорости зацепил бампером водоноса. Ибрагим кубарем полетел на смертельно-острый придорожный гранит.

Черный «майбах», скрипнув тормозами, взрыл землю, замер. Фары погасли.

Сухощавый блондин, сидевший за рулем, выключил двигатель, закурил, посмотрел на крытый черепицей, по-европейски, особняк — окна его были тщательно прикрыты ставнями. На второй этаж дома вела ветхая наружная лестница. Возле нее пылился старенький «форд» с брезентовым тентом.

Стало очень тихо. Скрипели невдалеке несмазанные колеса ручной тележки.

К «майбаху» приблизился старик-разносчик. Он устало разогнул спину, скинул со рта платок, спасавший от пыли. Лунный свет выбелил длинное лицо, гладко выбритое и темное от загара, взрезанное двумя параллельными глубокими морщинами. Впереди всего лица горели болотным светом пристальные, умные, пронзительные глаза. Старик неприметно кивнул на дом с лестницей, на припаркованный «форд», сказал, с аккуратным берлинским выговором.

— Окружайте дом. Это машина русского… из посольства. Тот, кто пришел на встречу с ним, мне нужен живым.

Сказав, он прикрыл лицо платком, налег на деревянные поручни и толкнул тележку. Через минуту скрылся в тени чинар, нависавших над глинобитным забором.

Блондин вышел из «майбаха», жадно затянулся, помахал сигареткой, подавая кому-то, скрывавшемуся возле дома, тайный знак. Отшвырнув окурок, придавил его каблуком одного штиблета, выхватил из-за спины парабеллум, плавным жестом профессионала сорвал рычажок предохранителя.

Через дорогу рванулись стремительные тени. Трое мужчин в штатском, вооруженных десантными немецкими автоматами, ступили один за другим на шаткую лестницу, стали подниматься на второй этаж, стараясь двигаться как можно тише и осторожнее.

Они не преодолели и половины ступенек, когда дверь на площадке второго этажа распахнулась — молодой европеец в шляпе и шоферской куртке безмолвно выстрелил в них из револьвера. И тут же метнулся обратно в дом. Первый из нападавших, плечистый верзила, шедший впереди всех, упал и грузно покатился с крутой лестницы.

Треск автоматных очередей, проклятия, крики боли…

Автоматчики, стреляя на ходу, взбежали по лестнице, ворвались в дом…

Сразу за дверью начиналась большая комната. В полумраке они ничего не могли разглядеть. Сквозь закрытые ставни струились пыльные полоски лунного света.

— Осторожно, Пауль… Он где-то здесь, — сказал коренастый крепыш, проскальзывая в глубину комнаты и прикрываясь за выступом стены.

— Я ничего не вижу, Генрих!

Крепыш Генрих мигом оказался у окна, ухватился рукой за крючок, намереваясь откинуть одну из ставней.

Шорох…

У окна мелькнула тень…

Мрак прорезала автоматная очередь. Пауль не выдержал: яростно, наугад стрелял в глубину комнаты. Еще и еще.

— Не стрелять! — приказал Генрих.

Автомат Пауля умолк.

Генрих прижался к стене, прислушиваясь к тишине — ни малейшего звука.

— Что там у вас, Генрих? — раздался из-за двери приглушенный голос сухощавого блондина.

— Похоже, его здесь нет, герр Вильке, — отозвался Генрих и сбросил крючок со ставни, сразу подавшейся на него.

Поток лунного света хлынул в комнату. И вместе с ним — из мрака ослепительной молнией сверкнул острый, как бритва, дамасский клинок.

Генрих коротко всхлипнул и осел под окном, обливаясь кровью, бурлившей из его перерезанного горла.

Неизвестный в бурнусе, какие носили кочевники-кашкаи, приезжавшие в Тегеран с иранских нагорий, не глядя, метнул нож в грудь Пауля, неуспевшего вскинуть автомат.

В комнату тут же вломились еще трое агентов. Но они опоздали.

Кашкай с ловкостью степной рыси прыгнул к окну, рванул на себя прикрывавшую вторую половину окна ставню и выбросился во двор.

Пули свистели над ним, рвали в щепу кусты чахлого саксаула, а кашкай перекатывался по хрустящему гравию, щедро насыпанного во дворе, часто и метко отстреливался. Немецкий агент, неосторожно приблизившийся к окну, рухнул с крыши на кучу камней во двор.

— Брать живым! — закричал Вильке.

Кашкай вскочил, метнулся к глинобитному дувалу, ловко перебросил через него свое тело. Со второго этажа дома Вильке видел, как кочевник бежал через соседний двор, стремясь поскорее выбраться в лабиринт переулков. Отсюда он легко мог прорваться к мосту через арык, опоясывавший окраину этого квартала тегеранского предместья.

Кашкай не жалел ног. Он бежал изо всех сил, отчаянно колотил босыми пятками по пыльному проулку, стремясь оторваться от преследователей. И это ему почти удалось. До моста оставалось совсем немного. Еще каких-нибудь сто-двести метров, и…

Но дорогу беглецу преградил черный «майбах». Он тяжело вынырнул из-за поворота, отрезав путь к спасению. Вильке, управлявший машиной, внезапно затормозил у самых ног беглеца. Кашкай едва отскочил к берегу арыка, чудом не оказавшись под колесами «майбаха».

Кочевник медленно отступал по краю крутого, почти отвесного берега.

Вильке неспешно покинул «майбах», властным жестом остановил своих боевиков, замерших в трех шагах от беглеца, направивших на него стволы автоматов.

— Теперь он наш! — вздохнул Вильке, вытирая шляпой обильный пот с лица. Он указал своим людям на кашкая. — Берите его!

Кашкай стоял на краю арыка, не шевелясь. Он выжидал, когда первый из немецких агентов шагнет к нему. Но и агенты не двигались. Они тоже выжидали — когда кашкай смирится со своей участью, рассчитывая на пощаду.

— Взять! Чего вы ждете! — нервно закричал Вильке.

И агенты сразу же бросились к кочевнику. Дружно, все сразу.

Легко качнувшись, кашкай оттолкнулся от берега и полетел вниз, к струившемуся на дне арыка мутному потоку. Ломая кусты, он врезался в воду и мгновенно скрылся под ее толщей.

Немецкие агенты бежали вперед, к камням на краю берега, стреляли длинными очередями в грохочущие буруны. Желтые световые пятна карманных фонарей скользили по скальным глыбам…

— Дьявольщина! Доннерветтер! — свирепо ругался Вильке, с ненавистью вглядываясь в хмурые и растерянные лица своих людей.

Рядом с Вильке раздался тихий и ровный, чуть хрипловатый, знакомый голос.

— Вы видели его лицо?

Вильке оглянулся. Майер равнодушно созерцал то, как струи грохочущего по камням потока дробили лунный свет. Он поправил рваный платок и сказал.

— Его нужно было взять живым, Вильке. Тогда бы мы точно узнали, с кем встречался русский.

— Это был кашкай. Кочевник с гор. Только они так умеют обращаться с ножом… Я потерял четверых. Генриху он снес голову одним махом.

Майер невозмутимо пожал плечами.

— Любой из моих людей сможет тоже самое. Но… Мне нужно его тело…

Вильке только развел руками.

— Это невозможно… Он прыгнул в пропасть раньше, чем мы успели подойти…

— Наплевать, Вильке! — с прежним спокойствием сказал Майер. — Достаньте тело! Следует выяснить, кто нас предал!

Вильке нерешительно посмотрел вниз, на поток…

— Хорошо. Я прикажу… Тело найдут… А сейчас, — Вильке оглянулся, — нам пора уходить отсюда.

Вдали звонкой трелью уже пели полицейские свистки, ревели моторы мощных армейских студебеккеров.

— Английский патруль на соседней улице. Будут здесь через минуту… — доложил Вильке подбежавший агент.

— Уходим! — Вильке прыгнул за руль «майбаха», увлекая за собой Майера…

Британский патруль, оказавшийся на месте происшествия действительно ровно через минуту, обнаружил на гравии только отпечатки автомобильных протекторов, следы подбитых гвоздями альпинистских ботинок и множество стреляных автоматных гильз, разбросанных по всему берегу арыка.

Глава вторая

Берлин. 1944 год, август

— «Молочный» отходит по расписанию. Через полчаса. Ты слышишь меня, Герди? — голос Ады Паппенгейм дрожал.

«Молочным» называли пригородный поезд, который отходил на Потсдам в половине двенадцатого. С ним отправлялись в окрестные от Берлина деревушки розовощекие бауэрши, привозившие клиентам в столицу рейха так резко вздорожавшие в последние месяцы молочные продукты. Этим поездом Герди и Готфрид отправлялись по воскресеньям на свою виллу в пригороде. Вчера Готфрид уехал туда, чтобы, как он сказал жене, спокойно поработать с бумагами на свежем воздухе.

Голос Ады Папенгейм сообщил Герди Грот одно — ее мужу Готфриду угрожает опасность. Супруг Ады, крупный чиновник германского МИДа и коллега Готфрида, попал под подозрение. Значит и Готфридом вскоре заинтересуется тайная полиция. Герди должна срочно выехать за город, на виллу и предупредить мужа, чтобы он смог уничтожить опасные бумаги еще до появления ищеек из гестапо.

Герди тут же повесила трубку, бессильно опустилась на банкетку. По щекам текли слезы, горло сжимал огненный обруч. Ей хотелось кричать, плакать навзрыд.

Майер! Во всем виноват негодяй Майер. Это он разрушил тихое благополучие и семейное счастье — их с Готфридом. Ведь он познакомил Готфрида со своим шефом — Канарисом. Однажды он приехал с главным шпионом рейха в дом Гротов, в особняк на Кенигштрассе. Готфриду Гроту, высокопоставленному чиновнику германского МИДа, нашлось о чем поговорить с шефом Абвера. Герди слышала, как они втроем — муж, Канарис и Майер — часа три толковали об искусстве, поэзии, античной истории.

— Мы наденем туники Несса, чтобы покончить с Сатаной, — решительно сказал за десертом адмирал. Герди вспомнила, как загадочно улыбнулся на эту фразу Майер, а взволнованный Готфрид опрокинул на новый костюм, прямо на дорогой пиджак, великолепного контрабандного английского сукна, бокал старого мозельвейна.

О, если бы Герди поняла тогда намек адмирала Канариса! Возможно, ей удалось бы удержать мужа от посещений клуба, в котором завсегдатаями были граф фон Штауфенберг и его присные.

Только вчера, в их спальне, готовясь ко сну, Готфрид объяснил Герди смысл странной фразы адмирала. Канарис намекал на греческого кентавра Несса, убитого Гераклом с помощью стрелы, пропитанной ядом лернейской гидры. Впоследствии Геракл скончался, надев рубашку, пропитанную кровью умирающего Несса.

Герди подумала о бомбе графа фон Штауфенберга[1], которая должна была оборвать жизнь Адольфа Гитлера, но покончила со многими симпатичными господами из берлинского бомонда. Все они оказались в подземной тюрьме страшного здания на ПринцАльбрехтштрассе.

Неужели и Готфрида постигнет их участь?

Герди с ужасом посмотрела на громадные бронзовые часы, изображавшие триумф Венеры — Готфрид по совету Майера интересовался антиквариатом. Стрелки на часах приближались к одиннадцати. Что, если агенты Гиммлера уже обыскивают их виллу в Потсдаме? Нет, она не должна опоздать.

Через полтора часа Герди бежала по усыпанной битым кирпичом садовой дорожке. Дверь на застекленную веранду зимнего сада была отворена. И Герди ворвалась в оранжерею, едва не поскользнувшись на мраморных ступенях.

Крепкая мужская рука подхватила ее локоть.

— Осторожно, фрау Грот! Не спешите!

Представительный, высокий и энергичный, облаченный в элегантный смокинг от Валентино и свободную голландскую рубашку с кашне, мужчина — Лео Майер — улыбался Герди, как обычно — учтиво и холодно. На его висках серебрилась благородная седина, лоб и скулы покрывала сетка неглубоких морщин, но загорелый и подтянутый, он выглядел значительно моложе своих шестидесяти с лишним лет. Герди решительно, не скрывая ненависти, вырвала из его руки локоть, тревожно оглянулась.

— Майер? Что вы здесь делаете?

— Работаю.

— С Готфридом?

— Конечно.

— Где он?

— Здесь, в кабинете. Но он пока занят. Просил не беспокоить.

— Вот как? И это вы говорите мне? Его законной жене?

Герди угрожающе приблизилась к Майеру.

— Вы позволите мне пройти? К моему мужу…

— Как хотите…

Майер пожал плечами и отступил на три шага, освобождая для Герди проход между громадными фикусами, посаженными в керамические кадки.

Цокая каблучками, Герди легко пробежала в холл. Майер шел за ней. Герди поднялась на второй этаж, распахнула массивные, инкрустированные сандаловым деревом, двери кабинета мужа. И замерла на пороге.

Готфрид сидел у распахнутого окна. Кисейная занавеска трепетала на его неподвижном лице — известково-белом. По виску ползло густое липкое пятно. Опущенная на пол рука сжимала пистолет.

— Готфрид! — закричала Герди и бросилась к мужу. Но Готфрид не мог услышать ее. Он был мертв.

Герди упала на колени. Она схватила руку мертвого мужа, с трудом вырвала из холодных скрюченных пальцев пистолет, отшвырнула его. Она неистово целовала его лицо — мертвые глаза, губы, кровавый висок.

— Зачем? Зачем, Готфрид? Я же просила тебя… умоляла… Зачем?

Двое мужчин в одинаковых темных костюмах, неслышно, как тени, появившиеся в кабинете, подхватили судорожно изгибающуюся, рыдающую Герди.

— Прикажете отвезти ее в управление, майор Вильке? — почтительно осведомился один из агентов у сухощавого блондина, появившегося в кабинете вслед за своими людьми также бесшумно, как и они.

— Нет, Герберт, — сказал блондин, — займитесь ей прямо здесь. Мне нужен быстрый результат.

Вильке бросил на Майера быстрый многообещающий взгляд и наклонился над Герди.

— Извините, фрау Грот, но ваш муж отказался рассказать нам, где он прятал ключи от своего сейфа. Может быть, вы поможете нам?

Герди медленно подняла голову. Каждое слово она пыталась выговорить отчетливо, но ей это удавалось с трудом.

— Муж… не посвящал… меня… в свои дела… господа.

Вильке выпрямил спину.

— Очень, очень жаль, фрау Грот. Но я не могу вам поверить. Впрочем, скоро вы будете более откровенны… с нами…

Повинуясь взмаху руки Вильке, агенты вывели фрау Грот из кабинета.

Через полчаса один из сумрачных бесцветных людей, наполнивших виллу Грота, вручил Вильке скромную папку в сером дерматиновом переплете. Пролистав несколько страниц, Вильке облегченно вздохнул и повернулся к Майеру:

— Что ж, Майер. Неплохо, совсем неплохо. Герберт умеет разговаривать с дамами. В этой папке стенографическая запись беседы Канариса, Грота и еще кое-каких господ. Вот, тут и ваше имя, Майер. В третьем абзаце. Вы позволили себе две реплики. Немного, но достаточно для того, чтобы судьи имперского трибунала приобщили этот документ к делу?

— Стенограмму чего? Дружеской беседы за обильным столом? Что вы докажете этой бумажкой?

— Ваше предательство, Майер. То, что покушение на фюрера подготовили вы. По приказу вашего шефа — адмирала Канариса.

— Вы нашли какое-то упоминание о покушении в этой стенограмме? Поздравляю вас, Вильке, вы совершаете чудеса проницательности, — усмехнулся Майер.

— Рано или поздно вы сознаетесь, уверяю… Специалист по покушениям вашего класса… Не верю, что этот болван фон Штауфенберг смог без вашей помощи разработать серьезную акцию. Пронести бомбу на совещание — каждый сможет… Вот только, как… И когда…

— Вздор. Я не имею к заговору никакого отношения.

— Тогда зачем вы водили дружбу с Гротом?

— Грот собирал антиквариат. Как и я.

— Бросьте. Это же смешно. Ваш адмирал заварил кашу по приказу своих британских хозяев. А вы всегда блестяще выполняли заказы старого лиса. Вот и на этот раз…

— Вы ошибаетесь, Вильке. Вы хотите утопить меня, чтобы отомстить мне за ваш провал в Тегеране[2].

Вильке побагровел, стиснул кулак. Долго молчал, играя желваками на скулах, вышагивал по кабинету Грота. Наконец сказал, медленно, тщательно разделяя каждое слово.

— Итак, Майер. Вам повезло. Во-первых, в том, что у меня пока нет прямых доказательств вашей причастности к покушению на фюрера. Только косвенные. Во-вторых, в том, что сам Скорцени слишком высокого мнения о вашей персоне. И в-третьих, что адмирал Канарис уже пребывает в лучшем мире и ничего нового не может добавить по делу о своем предательстве. Но ваш последний шанс… И единственный… Запомните одно…

— Что же? — невозмутимо и холодно спросил Майер.

— Вы должны доказать вашу лояльность. Рейху и фюреру. В полной мере.

— Каким образом?

— Вы или ваши люди выполните наше… мое задание…

— Точнее, Вильке.

— Ликвидировать генерала Демидова. И как можно скорее — в ваших интересах. Русский генерал стал слишком опасен. Его танки приближаются к границам Восточной Пруссии, к ставке фюрера.

— Я знаю.

— Тем лучше. Вы, Майер, должны использовать в этой акции своих лучших агентов. И даже того, кем особенно дорожите…

— О ком это вы, Вильке? Не понимаю.

— О Максе. Ведь это его вы так старательно выгораживали после Тегеранской катастрофы.

Майер презрительно скривил тонкие губы, иронично глянул в лицо Вильке.

— Мне надо обдумать ваше предложение.

— Как долго?

— Дня три.

— Три минуты.

— Вы блефуете, Вильке.

— Идите к черту, Майер! Вы будете работать на меня? Или нет?

— Если вы позволите мне отойти от дел и уехать из Европы. Конечно, после завершения всей работы.

— Сделаете дело — а там посмотрим. Короче, соглашайтесь, Майер. Мне противно уламывать вас, как уличную девку. Может быть, мне действительно удастся сделать для вас кое-что…

Майер выдержал паузу, неспешно подошел к письменному столу, небрежно заметив на ходу.

— Вам следовало бы почаще навещать психотерапевта, дружище. Вот вам совет. Пройдите курс аутотренинга. Это укрепит ваши нервы.

Вильке стиснул челюсти, напрягся, как игроман-фанатик, следящий за вращением шального шарика на рулетке. Майер не обращал на него никакого внимания. Внешне совершенно бесстрастный, он раскрыл маленькую записную книжку, взял перо и черкнул несколько строк на ее тонких, рисовой бумаги страницах. Вырвав листок, он протянул его Вильке.

— Передайте это Максу, Вильке. Мы поладим.

Вильке с ужасом отдернул руку от тонкого крошечного листка, будто Майер протягивал ему гремучую змею — кадык дернулся на его жилистой шее.

— Нет, Майер. Вы сами передадите Максу все, что сочтете нужным. Там, где вы его прячете.

— Хорошо. Тогда прикажите подавать автомобиль. Едем. Немедленно.

— Куда?

— Гассенштрассе, 46. В Берлин.

[1] Граф Клаус фон Штауфенберг — один из организаторов покушения на Гитлера в июле 1944 года.

[2] Тегеранская конференция состоялась 28 ноября — 1 декабря в Тегеране (Иран). В ходе ее руководители трех союзных во 2-й мировой войне держав — СССР (И. В. Сталин), США (Ф. Рузвельт) и Великобритании (У. Черчилль) — приняли Декларации о действиях в войне против Германии и о послевоенном сотрудничестве, решение об открытии не позднее 1 мая 1944 второго фронта в Европе, о послевоенных границах Польши и др. Делегация СССР обещала объявить войну Японии после разгрома германской армии. Германские спецслужбы пытались организовать покушение на руководителей стран антигитлеровской коалиции, которое было предотвращено советской разведкой.

Глава третья

Москва. 1944 год, август

Рация отдела приема шифрограмм Главного управления контрразведки НКВД СССР принимала Лондон. Голос далекого британского диктора, монотонный и сдержанный, сообщал о стремительном продвижении союзных войск к Парижу.

— В героической столице Франции поднято восстание. Отряды Французского Сопротивления перешли в решительное наступление и заняли вокзал Сен-Лазар, — не менее монотонно переводила дикторский текст старший радист Полина Усатова.

Майор Зыбайло внимательно слушал и курил, не переставая. Он выкурил уже целую пачку «Беломора» — пепельница была переполнена окурками, но зуб ныл и ныл.

— Вы бы лучше в санчасть сходили, товарищ майор, — оборвала свой перевод старший радист. — Что ж так мучится? Глядеть тошно…

— А ты не гляди… — майор выпустил к потолку круглое колечко, потер кулаком челюсть, вздохнул и приказал, — Так, понятно с Лондоном. Давай на Берлин… Интересно, что эти гады геббельсовские сморозят… на злобу дня…

— Есть Берлин, — хмуро сказала Усатова и защелкала тумблерами. Английскую речь в эфире сменил французский говор. Затем лихо заиграл джазист Байдербек, которого тут же заглушил могучий бас русского певца. Центральное радио транслировало на весь Советский Союз оперу «Князь Игорь».

— Постой, Поля, постой… Да это ж никак сам Яхонтов! — вскричал Зыбайло и тут же забыл про свой больной зуб. Оперу майор уважал. До войны он аккуратно посещал Большой театр. И портрет Яхонтова с автографом, полученном им у певца не без приключений, хранил в служебном сейфе рядом с именным пистолетом ТТ, которым командование наградило его за операцию под Ровно в мае сорок второго.

Майор Зыбайло недолго наслаждался оперным искусством. Вскоре на голос знаменитого московского баса наслоились помехи. Эфир заполонили дребезжание и треск. Сквозь хаос радиоэфира прорывался отдаленный свист. Он все усиливался, пока наконец не превратился в отчетливо различимые точки и тире азбуки Морзе.

Майор удивленно глянул на старшую радистку Усатову. Радистка — на майора.

Усатова щелкнула тумблером — теперь морзянка слышалась без всяких помех, чисто.

— Позывной неизвестен. Контакт по резервному каналу номер 26, — рапортовала радистка.

Майор от неожиданности вскочил со своего стула и сморщился от боли. Дотлевшая папироса обожгла его пальцы.

— Принимай!

— Слушаюсь!

Карандаш заскользил по бланку принимаемых шифрограмм.

— Странно. Этот канал был закрыт еще в сорок первом, — пробормотал майор, тупо наблюдая за тем, как на бланке шифрограммы появляются ровные столбики цифр.

— Прием завершен. Прикажете отвечать? — радист Усатова приготовилась переключить рацию на передачу.

— Я тебе отвечу… — сердито прорычал Зыбайло, схватил листок с аккуратными столбиками цифр, еще раз просмотрел их, отчеркнул красным карандашом первую строчку — код позывного. Затем бросился к массивному сейфу.

Открыв стальной шкаф, майор Зыбайло извлек из него толстый фолиант. Лихорадочно листая гроссбух, он отыскал страницу, на которой было выведено писарским почерком — «1943 год». Под датой в отдельной графе был тот же код, что и в начале только что полученной шифрограммы. Эту графу кто-то перечеркнул жирной красной чертой.

— Вот тебе, бабушка, и Юрьев день, — задумчиво присвистнул Зыбайло и с несвойственной его солидной комплекции лихостью порысил к выходу из комнаты, посматривая на листок шифрограммы.

— Что с вами, товарищ майор? — шифровальщик младший лейтенант Коваленко приподнялся над своим столом с недопитым стаканом чая в руке.

Майор Зыбайло, задыхаясь от быстрого бега, выложил перед Коваленко бланк шифрограммы.

— Шифровальная таблица… на этот позывной… сохранилась?

Коваленко поставил стакан на тумбочку и поскреб пятерней затылок.

— Сейчас посмотрим.

— Вот-вот, посмотри, да повнимательнее… А просмотришь — считай, под монастырь попал… И ты. И я с тобой… заодно…

Лейтенант долго выдвигал один за другим ящики картотеки, перебирал карточки…

— За сорок третий смотри… Вот чуяло мое сердце — будет сегодня что-то неладное… — нервно посоветовал Зыбайло.

Наконец Коваленко отыскал нужные бумаги.

— Есть, товарищ майор! За сорок третий. Все здесь…

Майор с облегчением вздыхает и утирает платком мокрый от пота лоб, постучал корявым указательным пальцем по столешнице…

— Дешифровать… сейчас же…

— Слушаюсь, — пожал плечами лейтенант и присел к пишущей машинке

Майор придвинул к себе пузатый чайник и дрожащей рукой налил себе стакан чаю…

— Сахару нет? — поинтересовался Зыбайло у Коваленко.

— Кончился, — отрывисто буркнул майору лейтенант и еще сильнее застучал по клавишам « Ундервуда»

Зыбайло иронично усмехнулся — он знал, что Коваленко, как всегда, кривит душой. Рафинад шифровальщик держал в тумбочке. Только вот делиться не любил, даже с начальством, скаредничал.

Зыбайло не успел выпить и полстакана чая, как шифровальщик встал из-за машинки и протянул майору раскрытую папку с машинописным текстом.

— Ваше задание выполнено, — по-уставному доложил Коваленко, переходом на уставной тон взаимоотношений намекая майору Зыбайло, что их деловые отношения закончены и теперь больше ничто не задерживает майора в шифровальной.

Но Зыбайло не торопился уходить. Он демонстративно отхлебнул из стакана горьковатого морковного чая, взглянул на машинописные строки.

— БСА3ЛД7ФЕ4КД8, — прочитал майор и удивленно дернул бровью, — абракадабра какая-то. Ты что мне подсунул?

— Расшифровку… Там только это закодировано было.

— И ничего больше?

— Так точно, ничего.

— Не понимаю… Может, таблицу перепутал?

— Никак нет! Три раза проверял!

Зыбайло отставил стакан с недопитым чаем. Подозрительно посмотрел на вытянувшегося перед ним в струну Коваленко.

— Ты с чем чай пьешь, лейтенант? — укоризненно спросил Зыбайло.

— Ни с чем, — с горечью прикусил губу шифровальщик.

— А ну, дыхни, — поманил пальцем Коваленко майор Зыбайло.

Шифровальщик нерешительно замялся. Но Зыбайло призывно поманил его рукой к себе.

— Давай, давай, не стесняйся… Я к тебе, Коваленко, давно присматриваюсь. Выведу сейчас на чистую воду. Не миновать тебе гауптвахты.

Шифровальщик осторожно наклонился к майорскому плечу. Политично дыхнул — Зыбайло понял: все в порядке, никакого алкоголя. Трезв, как стекло.

Майор тяжело поднялся, захлопнул папку.

— Ладно, извини, Коваленко. Это я так… знаешь… в нашем деле лишняя бдительность не помешает. Ты же чекист, понимать должен.

Зыбайло шагнул к дверям, но внезапно остановился, обернулся к шифровальщику.

— А насчет этого, — он щелкнул корявым пальцем по папке, — заварил ты кашу, братец, своей расшифровкой. Придется депешу теперь самому генералу предъявлять.

Глава четвертая

Москва. 1944 год, август.

Время от времени Елисеев брал остро отточенный карандаш и пальцы его, сухие и сильные, подчеркивая цифры на бланке шифрограммы, слегка дрожали — единственный знак утомления. Направо от генеральской руки слабо дымилась в хрустальной пепельнице простая черешневая трубка.

Полковник Смоляков с жадностью посмотрел на нее и подумал, что и ему не худо было бы закурить. Но Елисеев, поглощенный изучением материалов, которые ему только что принесли из шифровального отдела, курить не предлагал, а самовольничать полковник не привык.

— Вызвали? — генерал со значением посмотрел на полковника.

— Так точно, товарищ генерал. Агапов — наш лучший специалист.

— Опыт работы?

— Тегеранская операция.

— Ах, да. Вспомнил, как же.

— Группа Агапова предотвратила подготовленную немцами атаку британского посольства. И сорвала покушение на лидеров держав-союзниц по антигитлеровской коалиции. Майору Агапову была объявлена личная благодарность товарища Сталина.

— Хороший специалист, говоришь… Но ведь ершист… Упрям, на своем стоит…

— Зато именно он вышел на след самого Майера.

— Это тот самый, который еще и Майер?

— Так точно, товарищ генерал. Майер пользуется и этим псевдонимом.

— Любопытно, как его зовут на самом деле?

— Макс пытался выяснить подлинную биографию Майера, но не успел.

— Жаль.

Бесшумно отворилась высокая дверь и в кабинет вошел адъютант генерала, подвижный, весь, как на шарнирах, лейтенант Шилов. За ним — смугловатый, немолодой, но подтянутый офицер.

Шилов молодцевато прищелкнул каблуками и шагнул в сторону, замер возле двери.

Смуглый офицер по-строевому четко, но без суеты (было заметно, что он от души презирал привычку страха перед высоким начальством) прижал обе руки к бокам и рапортовал.

— Товарищ генерал-полковник, майор Агапов по вашему приказанию прибыл.

Генерал озабоченно вздохнул и подтолкнул к краю стола папку с документами из шифровального отдела.

— Проходите, товарищ Агапов. Вот, ознакомьтесь.

Агапов шагнул к столу.

— Присаживайтесь, курите, Антон Иванович, — предложил генерал Елисеев.

— Не курю, товарищ генерал, — сказал Агапов и придвинул к себе документы.

— Два часа назад шифровка пришла… От Макса, — сказал полковник. И Агапов тут же вскинул голову, широко раскрыв глубокие темные глаза.

— Макс? Не может быть. Вы… наверное, шутите, товарищ полковник… Макс погиб в сорок третьем, в Тегеране. Я был на месте его гибели… и видел кровь на скалах… в предместье…

— Что ж… Выходит, Макс с того света отозвался… — иронично и горько усмехнулся полковник Смоляков.

— Этот ваш Макс… Точно не мог остаться в живых? — спросил генерал.

— Никак нет, товарищ генерал, — решительно сказал Смоляков, мгновенно позабыв о прежней иронии.

— Наш агент, который знал его лично, был раскрыт и погиб при невыясненных обстоятельствах. После этого контакты с нами Макс прекратил. Естественно, мы решили: провал, — обстоятельно уточнил майор Агапов.

— И вы не допускаете мысли, что Макс мог быть двойным агентом? — генерал строго посмотрел на полковника Смолякова.

Полковник промолчал. Агапов ответил.

— В Тегеране мы уничтожили одну из самых опытных команд диверсантов Абвера, благодаря информации Макса…

— Знаю! — раздраженно оборвал майора Елисеев и выхватил трубку из пепельницы. Но Агапов продолжал речь, не обращая никакого внимания на генерала, явно начинавшего терять контроль над собой.

— … И только благодаря информации Макса мы едва не захватили Майера, крупнейшего специалиста по покушениям гитлеровского рейха. Помешал случай…

Генерал Елисеев покачал головой, задумался.

— Случай… Хорошо, допустим Максу удалось выжить… — генерал ткнул черенком трубки в шифровку. — Но что могут значить все эти буквы и цифры? Что скажете, Антон Иванович?

— Пока ничего определенного, товарищ генерал. Но если Максу удалось выйти на связь — дело серьезное… Разрешите хорошенько подумать?

— Думай, майор, думай.

Агапов наклонился к папке.

Генерал постучал о пепельницу погасшей трубкой, стиснул мощную челюсть и покосился на полковника. Сказал веско, как о решенном.

— Полагаю, Абвер снова затеял игру. И смысл ее, конечная цель нам пока неясны.

Полковник выпрямился и побледнел.

Прошелестела в тишине бумага — Агапов перевернул страницу. Взглянул на полковника, озаряясь внезапной догадкой. Спросил генерала.

— Товарищ генерал… вы… в шахматы… играете?

— Что? — дернул квадратным подбородком генерал Елисеев. Смоляков укоризненно глянул на Агапова.

— В шахматы, товарищ генерал, — твердо уточнил Агапов. — Доска с фигурами в вашем кабинете найдется?

Елисеев кивнул замершему у дверей адъютанту на стенной шкаф в углу кабинета.

— Шилов, посмотри там… внизу…

Лейтенант Шилов немедленно вытащил из одного из ящиков шкафа шахматную доску, торжественно смахнул с нее пыль, шагнул на середину кабинета и превратился в изваяние. Генерал кивком приказал вручить доску Агапову, что адъютант и сделал.

Агапов горстями высыпал фигуры на стол, сверяясь с шифровкой, стал расставлять по черно-белым клеткам пешки, слонов, королей… Пояснял.

— Б, очевидно, белые. С — слон. Слон А3. Л — ладья. Ладья Д7. Ферзь…

Расставив нужные фигуры, Агапов взмахнул рукой.

— Пожалуйста, шахматный этюд…

— Или фрагмент незавершенной партии, — подхватил полковник.

Генерал Елисеев, полковник Смоляков и майор Агапов молча переглянулись.

— Макс предлагает партию в шахматы? Так, Агапов? — вздохнул генерал.

— Не исключено… Нужен специалист…

Елисеев окликнул адъютанта.

— Слышал, Шилов? Доставить шахматиста. Срочно.

— Слушаюсь, товарищ генерал.

Лейтенант Шилов прищелкнул каблуками, с удовольствием провернулся через плечо и стремительно исчез.

Шилов вернулся ровно через час — красный, как рак. Но не один.

Он суетливо протолкнул в генеральский кабинет пожилого еврея — в длинном пальто, из-под которого торчали ботинки без шнурков и грязные завязки от кальсон… Человека, видно, подняли прямо с постели, толком не дав даже надеть брюк. Еврей прижимал к груди собранный заранее баул.

Привычно вытянувшись перед Елисеевым, Шилов доложил, задыхаясь…

— Товарищ генерал… Вот… Гроссмейстер…

— Шилов, вы что… не объяснили товарищу, зачем его сюда везете? — удивился генерал.

— Не успел, товарищ генерал.

Генерал степенно поднялся из-за стола, гостеприимно махнул рукой шахматисту, указав на три полупустых чайных стакана, приютившихся на его необъятном столе возле шахматной доски.

— Вы проходите, товарищ гроссмейстер, не стесняйтесь… Пожалуйста. Чаю хотите?

Шахматист нервно дернул лохматой головой, будто от удара хлыстом. Поспешно кивнул, залопотал, спотыкаясь на каждом слоге.

— Благодарю за-а-а хлопоты……

— Шилов, чаю — гроссмейстеру. И с коньяком! — приказал Елисеев.

Шилов немедленно принял приказ к действию, удалился.

Генерал подошел к гроссмейстеру, все еще никак не решавшемуся сделать хотя бы шаг по сияющему паркету генеральского обиталища, взял его за рукав ветхого пальто и лично проводил к столу. Указал на доску с фигурами.

— Я так понимаю, что в шахматах вы специалист…

Шахматист всполошился, будто ему предъявили обвинение в каком-то сверхъестественном злодействе. Затряс нечесаными патлами.

— Господи, да какой я специалист… не Алехин, не Ботвинник. Они специалисты, а я… кто… мелочь…

— Не волнуйтесь вы так, гражданин… — попытался успокоить шахматиста Агапов. — Нам просто нужна ваша консультация…

Шахматист замер, внимательно, пару секунд смотрел в спокойные, темные, бездонно глубокие зрачки Агапова. И вдруг опустился на ловко подставленный ему полковником Смоляковым стул. Прижал к груди баул. Вздохнул с облегчением, будто с него сняли непосильно тяжелый заплечный мешок.

Агапов поинтересовался.

— Посмотрите, товарищ шахматист, позиция вам знакома? Я сам шахматист, неплохо знаю творчество Алехина и Капабланки… Люблю этюды, но…

Заслышав про этюды, гроссмейстер потер заскорузлый щетинный подбородок, и стал

поспешно рыться в своем бауле, выложил на генеральский стол пару теплого белья, носки собачьей шерсти, шахматные часы, бутылку с молоком. Наконец, он извлек из баула очки в роговой оправе, одна дужка которых была небрежно прикручена медной проволочкой. Нацепив очки на нос, шахматист присмотрелся к расположению фигур на черно-белых клетках.

Шилов принес стакан горячего чая в серебряном подстаканнике, придвинул к локтю шахматиста.

Шахматист жадно и шумно хлебал чай — зубы стучали о край стакана, но от созерцания партии не отрывался. Генерал, полковник и майор терпеливо ждали.

Наконец шахматист посмотрел на Агапова — его взор горел победным ликованием.

— Говорите, пожалуйста, — попросил Агапов.

— Редкая позиция. В этюдниках почти не встречается. Позиция Шмуйля Гиршкевича…

— Простите, кого?

— Точнее сказать, загадка Шмуйля, — гроссмейстер протянул стакан Шилову, — Спасибо большое. Волшебный чай.

Немытая щепоть гроссмейстера стремительно перенесла черного слона.

— Но в общем и целом… все просто — черные начинают с хода слоном на Е7, и дают белым мат в четыре хода. По-моему, это гениально! А?!

— И все? — спросил генерал

— Все! — торжествующе вскрикнул шахматист.

Генерал озадаченно посмотрел на Агапова.

— Ну, и какой в этом смысл? — спросил Агапова полковник Смоляков.

Агапов не ответил, но обратился к гроссмейстеру.

— А вот… что за человек был этот Шмуйль… как вы сказали? Фамилия?

— Гиршкевич.

— Спасибо. Что вы можете про него вспомнить, кроме его великолепного этюда…

— До войны Шмуйль жил в Вильно… Я играл с ним… по переписке… А сейчас, извините, не знаю… Говорят, погиб в местном гетто…

— Кто говорит? — насторожился полковник Смоляков.

— Люди, — равнодушно пожал плечами гроссмейстер.

Агапов взял с доски белого короля.

— Черные начинают и выигрывают… в четыре хода…

Повернулся к полковнику Смолякову.

— А что у нас нынче в Вильно?..

— Освободили. Ставка Демидова там и…

Агапов улыбнулся.

— Теперь ясно. Это предупреждение.

— О чем? — спросил генерал.

— О том, что на командарма Демидова готовится покушение.

Агапов положил белого короля на доску.

Полковник Смоляков развел руками.

— Ну, знаете, Агапов… это уже слишком… Такие серьезные выводы… на пустом месте.

Агапов лукаво прищурился.

— У вас есть лучшая версия, полковник?

— Это не мое дело… Простите… — заговорил гроссмейстер, без особого успеха запихивая обратно в баул все те вещи, которые он недавно так старательно выкладывал на генеральский стол. — Но… Знаете… Шахматы очень похожи на войну… Да-да… Пешки — солдаты… Короли — полководцы… Шахматы действительно могут рассказать многое…

— Язык символов? — подсказал Агапов.

— Именно! Вот эта позиция… Я бы назвал ее покушением на белого короля.

— Объясните толком, — приказал генерал Елисеев.

Шахматист, волнуясь, передвигал фигуры на доске.

— Позиция белых очень сильна… На первый взгляд, черные проиграли. Но вот ход черных… Потом еще… И еще… Король белых в ловушке… Смотрите! Остальные белые фигуры в целости… все на доске… Но, они не могут помочь своему королю… бессильны… Целая армия…

— Пешки — солдаты, короли — полководцы. Майерщина какая-то… Ерунда… ладно, пора отправлять товарища гроссмейстера домой, — скривился полковник Смоляков. Но у Агапова нашлась к гроссмейстеру еще парочка вопросов.

— Послушайте, а почему вы сказали «загадка» Шмуйля… Именно «загадка». Не этюд…

— Считается, что у задачи Шмуйля есть решение… — горько усмехнулся гроссмейстер. — Теоретически, сделав правильный ход… белые имеют шанс свести партию вничью… и даже добиться победы. Правда, многие шахматисты, в том числе и ваш покорный слуга, долго искали, но так его и не нашли…

Генерал оборвал гроссмейстера, сказал:

— Довольно, устроили тут шахматный клуб… Вы свободны, товарищ гроссмейстер… Спасибо, вы нам очень помогли… Шилов, проводи специалиста.

Шахматист поспешно подхватил баул, попытался что-то сказать напоследок — не успел. Его поспешно вывел из кабинета неумолимый Шилов. Лейтенант быстро вернулся, замер у дверей, ожидая новых приказаний генерала.

Генерал Елисеев подошел к огромной, во всю стену, карте театра военных действий, закрытую черной шторой.

— Войска армии генерала Демидова рвутся к границам Пруссии, — Елисеев отодвинул штору, — Немцы остановить его продвижения не могут.

Елисеев посмотрел на Агапова и добавил с особенным нажимом.

— Удачное покушение на Демидова может дать врагу шанс на перегруппировку сил.

Агапов встал, вытянулся, одернув гимнастерку — он понял, что вот-вот получит новое задание. И угадал. Генерал решительно приказал тоном, не допускающим какого-либо обсуждения.

— Собирайся, Агапов, поедешь в штаб фронта к Демидову. Разберешься на месте в этом деле…

Генерал Елисеев внимательно посмотрел на Агапова, оценивал. Помедлил. И наконец кивнул на стоявшего у дверей Шилова.

— Вот… Лейтенанта Шилова в помощь даю… Парень способный… Исполнительный…

Шилов, польщенный высокой оценкой генерала, мастерски щелкнул каблуками.

— К заданию приступить немедленно, — сказал генерал и протянул руку майору Агапову. Тот с чувством пожал ее.

— Успеха, товарищи. Надеюсь, вам удастся разгадать загадку этого… Шмуйля…

Полковник Смоляков поднял трубку телефона, выслушал кого-то на другом конце провода и сообщил Агапову.

— Ваш вылет через час. Самолет подготовлен.

Агапов и Шилов покинули генеральский кабинет.

Генерал задумался. Он долго всматривался в карту, на которой у голубого пятна Балтики сплетались в узел пучки красных, синих стрел, линий…

Глава пятая

Вильно. 1944 год, август

Город лежал перед ним в низине — такой далекий и такой близкий. С гребня холма, на который он вышел перед рассветом, хорошо были видны островерхие башни костела, шпиль ратуши, паутина кривых средневековых улочек возле рыночной площади, строгие прямоугольники кварталов предместья. В прозрачной дымке раннего, по-осеннему ядреного, утра открывшаяся перед ним панорама казалась фрагментом старинной гравюры, которую он рассматривал перед тем, как выехать на аэродром. В библиотеке особняка на Гассенштрассе, листая толстый фолиант Вайсенфельдского манускрипта, он решил, что все будет вот именно так, когда он вернется в этот город: обязательно выйдет к гряде холмов возле Южного предместья, придет туда перед рассветом, чтобы спокойно постоять у столетнего ясеня. И тогда он увидит, как вспыхнет над далекими шпилями розовая полоска зари, а потом — взойдет солнце. Он мечтал об этом рассвете все эти мучительно долгие годы. И наконец увидел его. Он жадно дышал пряным ароматом омытого росой осеннего леса, и был не в силах надышаться всласть.

Смахнув с гранитного валуна желтые листья, он присел на камень, снял и расправил на коленях шинель. Критически осмотрел — шинель показалась слишком новой. Он вывернул из-под камня ком влажного перегноя и протер им полы, рукава шинели. Прислушался.

Вдалеке ревел автомобильный мотор. По шоссе к городу шла машина.

«Движок никудышный», — подумал он.

Быстро надев шинель, он стянул ее в поясе брезентовым солдатским ремнем, и направился к шоссе, ловко выбирая путь между кривыми осинами, двигаясь бесшумно, плавно, свободным гимнастическим шагом спортсмена-многоборца.

— Все, приехали! Стоп-машина, вашу мать! — сказал, как отрезал, Звягинцев. Он остервенело хлопнул крышкой капота. И выругался от души, не стесняясь.

Инин вздрогнул, посмотрел на своего водителя. Двадцатипятилетний москвич Коля Звягинцев, штатный водитель редакции главпуровской газеты «Красная звезда», стоял перед ним, растопырив руки, измазанные солидолом. Промасленный ватник, сбитая набок пилотка, алюминиевая ложка за голенищем сапога. «Хорош! Чистое пугало. С таким бойцом никакие фашистские диверсанты не страшны», — подумал Инин и улыбнулся.

— Смешно? Да? — обиженно протянул Звягинцев, — А ведь я еще в Орше говорил… Карбюратор заменить надо. Говорил?

— Ну, говорил, — смущенно подтвердил Инин.

— А вы что? Поехали, поехали, скорее… Что? На войну не успели бы? Да? Никакого понятия… Это ж карбюратор! А не какие-то там подшипники, товарищ Инин!

— Ну, виноват, не горячитесь, Коля. Обойдется!

— Да что обойдется? Я ж на этой машине из-под Могилева в сорок первом… а вы… Как мне теперь… без карбюратора? Никакого понятия! А еще военкор…

Звягинцев швырнул пилотку на капот и вплотную подскочил к Инину, гневно заглядывая ему в лицо. Инин не выдержал и снял круглые, в простой оправе, но с очень толстыми стеклами, очки.

— Интеллигенция, — прошипел с ненавистью Звягинцев.

— Извините, пожалуйста, Коля. Очевидно, я был неправ тогда… в Орше… — только и смог выдавить Инин.

— Что уж теперь… извиняться… — сказал Звягинцев более миролюбиво, заметно остывая. — Только как нам теперь до города дотащиться? Вот вопрос…

— На любой вопрос ответ найдется!

Инин и Звягинцев обернулись. На другой стороне придорожной канавы стоял, закинув солдатский сидор за плечо, незнакомый пехотный капитан. В руке он держал трость — резную, черного дерева, отделанную серебром, неуместно элегантную для прогулки по шоссе, где еще недавно гремели бои.

— Что за шум, а драки нет? — капитан перепрыгнул через канаву и оказался в двух шагах от Инина.

— Да, собственно говоря, шума и не было. Мы с товарищем немного поспорили, — невнятно пробормотал Инин. Он всегда остро и болезненно чувствовал свою неправоту, потому и расстроился из-за этих пустяковых, бессмысленных пререканий с водителем. Звягинцева он любил, как сына. Знал Инин, что надежнее Коли спутника во время его многочисленных рискованных поездок по фронтовым дорогам ему не сыскать. Были случаи, когда под бомбежками и артобстрелами выживать им обоим удавалось только благодаря опыту и шоферской предусмотрительности Звягинцева.

Инин распечатал заветную, тщательно сберегаемую им с Москвы до встречи с генералом Демидовым пачку папирос «Герцеговины Флор», но не закурил — мял пальцами папироску, не решился курить под гневным взглядом Звягинцева.

— Эх, что с вами спорить! — презрительно процедил Звягинцев. Волна яростной злости на бестолкового военкора вновь накатывала на него. Шофер обратился к капитану.

— Вот, товарищ капитан, полюбуйтесь на товарища военкора. Без карбюратора ехать хочет! А? Каково?

— Это не езда… без карбюратора. Показывай, что стряслось, — сказал капитан, шагая к машине. Звягинцев сбивчиво повествовал капитану всю историю его путешествий на редакционной «эмке», начиная чуть ли не с Халхин-Гола. Капитан понятливо кивал, но шофера не слушал.

— Подержи, — сказал он и протянул свою трость Звягинцеву. Шофер послушно взял трость, а капитан, подняв капот, перебрал пучок проводов, попросил ключ на двенадцать. Звягинцев расторопно подал ключ. Капитан сноровисто что-то подкрутил в моторном отсеке.

— Заводи, — коротко приказал Звягинцеву.

Звягинцев бросился в кабину…

Через мгновение мотор машины методично набирал обороты.

— Работает! Спасибо, товарищ капитан! Товарищ военкор, можем ехать! — радостно закричал Звягинцев, сразу позабыв в этот момент обо всей своей злости.

Инин распахнул дверцу «эмки», спросил капитана.

— А вы… в город?

— Пожалуй, — согласился капитан.

— Тогда садитесь, подвезем.

Капитан замер, в упор глядя на Инина. Переложил трость из одной руки в другую. Военкор оглянулся, словно рядом с ним в салоне «эмки» был кто-то еще, кого увидел капитан. Никого не было. Переспросил.

— Или… нам не по пути?

Капитан не ответил, внимательно разглядывал Инина.

Инин подумал, что, наверное, вот и этот капитан, бывалый фронтовик, презирает его за интеллигентскую слабость. Нет, надо было бы в Орше заменить Майер карбюратор.

— Закурим? — протянул Инин капитану пачку столичных папирос.

— Не откажусь, благодарю, — капитан взял пачку, выбрал папироску. Инин щелкнул зажигалкой, дал прикурить. Капитан протянул пачку военкору.

— Нет, нет, оставьте себе, пожалуйста, — поспешно запротестовал Инин.

— Спасибо, — капитан спрятал папиросы за борт шинели.

— Вам спасибо, выручили.

Молча покурили.

Напоследок затянувшись душистым дымком, Инин взялся за дверцу.

— Пора. Ну, как хотите. Еще раз спасибо за помощь… Звягинцев, поехали…

— Хорошо. Я с вами, — неожиданно сказал капитан и оказался в салоне «эмки» рядом с Ининым.

Машина рванулась с места.

Трясясь на ухабах, Инин выдержал недолгую паузу и протянул руку капитану.

— Военкор Инин. Будем знакомы.

— Женя, — вдруг неожиданно открыто и просто улыбнулся капитан, пожимая широкую, пухлую ладонь военкора. Инин улыбнулся капитану в ответ и подумал — сколько хороших, душевных людей встретилось ему на фронтах за эти четыре года войны. И этот вот капитан из таких — сразу видно: из тех, кого Толстой еще описал. Настоящий русский солдат, рядовой труженик войны, на которых все наши успехи на фронтах держатся. Инину захотелось сказать капитану что-то очень теплое и дружеское, но он никак не мог догадаться — какое слово подобрать, о чем спросить. И военкор решил пока не изводить своего попутчика тьмой вопросов. Лучше о себе сказать.

— Вот в командировку… снова… к Демидову, — будто невзначай заметил он.

— И я к нему, — сказал капитан Женя.

Инин понятливо кивнул, продолжал.

— Сколько знаю Демидова, столько и удивляюсь. Какая у него интуиция! Какой дар предвидения! Нанести врагу удар там, где он и не ожидает. Вот этот город, куда мы едем… Ни одного дома, говорят, наши при штурме не разрушили. Мог Демидов применить тяжелую артиллерию, авиацию… Но нет! Знал командарм Демидов — старинный город, имеет громадное культурное значение для человечества. И маневром выбил фашистов вон. Да, это в его стиле, Демидова. Маневром он гитлеровцев бьет, по-богатырски. И армия у Демидова — чудо-богатыри. Настоящие сталинцы! Вот и вы, верно, Женя, тоже… демидовец? Давно с генералом служите?

— Порядочно.

— С сорок второго? Со Сталинграда?

— Раньше.

— Да что вы? Очень интересно! Так вы, может, его еще в начале войны знали. Какой он тогда был, Демидов? Решительный, боевой?

— Даже слишком…

— Отличный материал! Вы не представляете, Женя, как мне с вами повезло. Я же очерк о вашей армии пишу. По заданию Главпура. Вы мне расскажите… о вашем боевом пути… о себе… о Демидове…

Инин схватил свою полевую сумку, торопливо выдрал из нее объемистый блокнот, фотоаппарат-«лейку».

— Звягинцев, останови на минуту, — коротко приказал военкор водителю.

Машина остановилась.

— Позвольте мне вас сфотографировать.

— Зачем? — спокойно спросил капитан. Он пристально, в упор смотрел на Инина тем же цепким, внимательным взглядом, какой так озадачил и даже немного обидел военкора чуть ранее.

— Для очерка, — смутился, сам не зная почему, Инин.

— Извините, это совершенно лишнее, — улыбнулся капитан и, подхватив свою трость, вышел из машины.

Инин опешил. Повертел в руках «лейку». Бросился вон из машины.

— Подождите, Женя! Товарищ капитан! Только один вопрос! — закричал Инин.

Капитан остановился, обернулся.

Инин подбежал, отдуваясь, к нему.

— Скажите хоть… пожалуйста… вы в каких войсках… под началом Демидова… и вообще… где служили?

— В пехоте.

— А потом?

— В разведке, — коротко бросил капитан Женя и пошел прочь.

Инин постоял у обочины — смотрел вслед новому знакомцу, как тот размеренно уходил к видневшемуся у въезда в город полосатому шлагбауму КПП. Вернувшись к «эмке», сказал Звягинцеву:

— Странный какой-то этот капитан, вроде не в себе…

— Контуженный, — уверенно сказал Звягинцев, врубая первую передачу, — Из госпиталя в часть добирается.

— Ты с чего взял?

— А вы, товарищ военкор, его трость видели?

— Да.

— Не иначе в госпитале выдали… Красивая вещь, заграничная, — мечтательно заметил Звягинцев, старательно объезжая глубокую воронку на шоссе.