Глава 2

Правило любви № 10:

Если вы будете искать идеал, то упустите того, кто вам по-настоящему нужен.

Из-за всей этой подготовки к годовщине и шока от возможного расставания Ланы и Рена я совершенно забыла о встрече с кураторшей в обеденный перерыв. У меня осталось двадцать два дня до конца приёма заявок на летнюю программу в Школе искусств и дизайна Кинси – я даже специально вела отсчёт на телефоне. Миссис Клемент обещала помочь мне выбрать те кадры, которые наилучшим образом передавали не только запечатлённый образ, но и мои навыки как фотографа.

Когда я добралась до фотолаборатории на другом конце кампуса, кураторши там не оказалось. Вряд ли она просто ушла, не дождавшись меня, ведь я опоздала всего на пару минут. Скорее всего, она задерживалась, потому что в столовой подавали лазанью, а наши повара готовили итальянские блюда лучше, чем в самом известном ресторане города под названием «Соль + мука».

Я положила на стол кожаную папку и достала двенадцать портретов, которые мы с Джеммой отобрали вместе. Однако к заявке я могла приложить только восемь работ, поэтому мне предстояло принять трудное решение. Я перекладывала снимки снова и снова, как вдруг в студию ворвалась миссис Клемент с вилкой в одной руке и подносом в другой. Тарелка с лазаньей опасно каталась по нему из угла в угол.

– О, ты уже готова! – воскликнула она, набивая рот сочной сырной пастой. – Подожди одну секунду.

– Вы можете есть, я не против.

– Нет, нет. На следующие десять или, может, даже двенадцать минут я вся твоя. Покажи, что у тебя есть.

Ладони тут же вспотели так, будто передо мной появился Рен. Я вытерла руки о джинсы, надеясь, что миссис Клемент не заметит. Но она даже не смотрела на меня – всё её внимание было приковано к снимкам. Она прищурилась, пытаясь сконцентрироваться.

Я знала, что мои фотографии объективно хороши. Благодаря светло-серому фону и натуральному освещению, проникающему в студию сквозь огромные окна, аура настоящей любви каждого человека просто сверкала. Я снимала моделей по пояс, так что сияние было как на ладони. Миссис Клемент не могла увидеть эти завитки цвета розового золота, но тем не менее все, кого я сфотографировала, были влюблены.

Ладони продолжали сильно потеть, поэтому я сжала их в кулаки за спиной.

– Имоджен, они хороши, – осторожно начала миссис Клемент, словно боясь сболтнуть лишнего. Будто она знала, что её следующая фраза уничтожит меня. Так и вышло. – Но передают ли они твой талант? Показывают ли твою многогранность и артистическую глубину, которые, как мы обе знаем, в тебе есть?

Я мечтала стать профессиональным фотографом с самого детства, когда брала мамин телефон и снимала всех, кто попадался на глаза. Неподвижные объекты и пейзажи меня не интересовали – только люди. Больше всего мне нравилось, как они начинали улыбаться, едва завидев камеру. Помню, что даже удаляла фотографии, где человек не улыбался, считая их неудачными. Теперь же я находила красоту в разных выражениях лиц и историях, которые они рассказывали с помощью одного взгляда, наклона головы или того, насколько напряжена челюсть. Мне нужно было лишь позволить им быть услышанными.

– Но я делаю портретные снимки. Это мои лучшие работы, – сказала я.

– Они прекрасны. Но твоё портфолио выглядит однотипно. Фото слишком похожи. Если хочешь удивить приёмную комиссию, то, боюсь, эти снимки не смогут произвести должного впечатления. Но вот эту оставь. – Она указала на портрет Дилейни Томас, постоянной маминой клиентки.

Как бы сильно Дилейни ни хотелось найти настоящую любовь, пока она только пришла к пониманию, каким в принципе должен быть её идеальный мужчина. Маме всё ещё не удалось его найти.

– И вот эту, – добавила миссис Клемент, указывая на портрет Гейба, друга отца Джеммы. Он согласился позировать в качестве благодарности за то, что я неделю подменяла одного заболевшего официанта. – Можешь выбрать ещё один снимок, но для остальных давай попробуем что-нибудь новое. Что-нибудь, что выделит тебя на фоне других и позволит твоему таланту сиять. Сможешь?

В голове крутилось только слово «нет», но я так и не решилась его произнести. Нужно было доказать миссис Клемент, что она ошибается насчёт моих работ.

– Это ещё не всё. Я много снимала для школьных проектов, а иногда фотографировала в городе и на природе.

– Хорошее начало, но я хочу, чтобы ты вышла из зоны комфорта. Каждая твоя фотография – это заявление. Она должна говорить со зрителем. У тебя получаются потрясающие портреты, потому что ты любишь их снимать. Нам нужно найти ещё что-нибудь, что заинтересует тебя. Это могут быть пейзажи, питомцы… Может, вообще другой формат, вроде подводных съёмок. Что угодно, что тебя взбудоражит. Имоджен, я знаю, что у тебя получится.

Вот только я любила запечатлевать любовь. Именно поэтому мои портреты так хороши – я ловила момент, когда людей переполняли самые светлые чувства. Стоило только задать правильные вопросы и позволить им рассказать свою историю, как они начинали буквально сиять. Фотографии фактически получались сами собой.

Но я не могла сотворить ту же магию с неживым предметом. И не могла сделать так, чтобы миссис Клемент видела те же розово-золотые завитки ауры, что и я. Густоту цвета, их яркость и движения, которые были уникальны для каждого человека. Когда я фотографировала, любовь буквально вырывалась из кадра. Но её видели только я и мама – перед всеми остальными представали портреты счастливых людей, словно сбежавших из рекламы.

Если никто так и не увидит то же, что и я, то я могла навсегда остаться на уровне «чуть выше среднего».

* * *

Когда я вернулась домой, двери маминого кабинета были закрыты. Значит, у неё сеанс с клиентом. Французские стеклянные двери создавали иллюзию приватности, но на самом деле мама рассказывала мне всё, стоило только посетителю выйти за порог. К моменту, когда я фотографировала маминых клиентов для анкеты по поиску второй половинки, мне уже было известно всё, что могло помочь получить идеальный снимок. Когда знаешь, что они любят, что заставляет их сердца биться чаще, то разница видна невооружённым глазом.

Вот что миссис Клемент не понимала в моих фотографиях. Это были не просто портреты. Мне удавалось запечатлеть истинные чувства другого человека и сделать их видимыми для других. Возможно, розово-золотые завитки не видны никому, кроме нас с мамой, но любовь мог почувствовать каждый.

Нужно было лишь понять, как показать их миссис Клемент.

Мамин громкий смех вырвал меня из раздумий. Она смеялась так только тогда, когда мы устраивались на диване, чтобы посмотреть несколько серий «Хорошего места»[3] подряд, а не во время беседы с клиентом. Кто бы там ни был, маме не составит труда найти этому человеку пару, если он смог рассмешить её так, что она забыла о профессионализме.

Таким я увидела и Августа в день нашей встречи. Он приехал в Портри со своей матерью на одну из консультаций с моей мамой, и всего через пару минут мне казалось, что я знаю его всю жизнь. Он был таким непринуждённым и открытым, что хотелось рассказать ему все свои секреты. Именно поэтому я попросила сфотографировать его. Чтобы запечатлеть момент, когда почувствовала, будто кто-то видит меня. Понимает. Так было у моих мамы с папой. Их история оборвалась, не успев толком начаться. Папы не стало тринадцать лет назад, но родители испытывали друг к другу настолько сильную любовь, что даже спустя столько времени мама не смогла больше никого полюбить. Фото Августа – это напоминание, почему я так цепляюсь за наши фальшивые отношения.

Правило № 1:

Настоящая любовь не разобьёт сердце.

Если вам разбили сердце, значит, это не была настоящая любовь, и вам нужно продолжать искать. По крайней мере, так мама говорила клиентам. Её список правил любви, которые она вручала на первом сеансе, должны были настроить посетителя на нужный лад при поиске второй половинки. Для меня это была не только философия, но и стиль жизни. Вот я и подумала: зачем рисковать, если я и так могла видеть, любит меня кто-то или нет?

Август не влюбился в меня в тот день на причале, но вокруг него было сияние. Как обещание чего-то большего.

Именно это мама искала для своих клиентов, а я пыталась запечатлеть на фотографиях – искру, которая могла заставить сердце пылать. Может, я слишком долго думала о любви, но я готова поклясться, что, когда полтора часа спустя мамин клиент вышел из кабинета, его окутывало розоватое сияние, словно вокруг летала сотня мелких блёсток. Он был довольно хорошо сложён: широкоплечий, закатанные рукава рубашки обнажают накачанные руки. Я уже представляла, как свет подчеркнёт его скулы и прямой нос, когда я буду делать фотографию. Он улыбался легко и искренне. Как будто у него только что было лучшее свидание в его жизни.

На пороге мама вдруг обняла его. У меня челюсть отвисла. Она смеялась? И обнималась? С клиентом? Кто эта женщина?

Возможно, любовное сияние сверкало не только над клиентом.

Я вопросительно уставилась на маму, когда она наконец помахала ему на прощание и закрыла дверь, словно боясь, что если не сделает этого, то проводит его до самого дома. Папа умер, когда мне было четыре, и за все эти годы я ни разу не видела, чтобы она проявляла интерес к мужчине. Её целью всегда был поиск любви для клиентов, чтобы они испытали такие же сильные чувства, как некогда она и папа. Но сейчас мама определённо была неравнодушна к этому человеку. Она не переставала вздыхать, а в её глазах можно было буквально увидеть сердечки, когда она наконец заметила меня.

– Он вроде ничего. Ты точно хочешь свести его с кем-то? – спросила я.

Мама старательно не встречалась со мной взглядом, возвращаясь в свой кабинет. Как будто, если бы она вернулась к делам, я бы не смогла задавать ей неудобные вопросы.

– Это моя работа, Имоджен.

– Но он милый. А ещё он определённо тебе понравился, ты же обычно не обнимаешь клиентов. «Любовь можно передать всего лишь взглядом или прикосновением». Правило № 6, помнишь? А ты его обняла.

– Мы с Алексом старые друзья.

– Насколько старые? Вы встречались? Между вами такая химия, будто вы были больше чем друзьями.

– Мы знали друг друга ещё до твоего рождения. И нет между нами никакой химии. Он просто друг. – Она вернулась за стол и начала собирать заметки, которые успела написать во время сеанса с Алексом, чтобы позже скомпоновать всё в электронном файле. – Как прошла консультация?

Я устроилась в кресле напротив, положив ноги на подлокотник, и так откинула голову, что мои каштановые кудри доставали чуть ли не до пола.

– Не так хорошо, как я надеялась. Она хочет, чтобы я попробовала снимать что-то кроме портретов. Мол, от работ, которые я показала ей сегодня, вау-эффекта не будет. – Я взмахнула руками, имитируя взрывы салютов для пущего драматизма.

Мама привыкла к моим бурным реакциям, поэтому лишь покачала головой и вздохнула:

– Я уверена, что миссис Клемент выразилась по-другому.

– Но именно это она имела в виду. У неё всё было написано на лице, мам. Ей было скучно. А если я не смогла впечатлить её, то комиссию – и подавно. Тогда придётся попрощаться с возможностью попасть в Кинси, причём не только этим летом, но и вообще.

Мне нужно было понять, как всё устроить.

– Не нагнетай раньше времени, хорошо? – Мама на всё реагировала спокойно и уравновешенно. Когда я начинала усложнять, она останавливала меня и помогала наметить дальнейшие планы. – Как я поняла, она просто хочет, чтобы ты показала больше разнообразия в своих работах. Твоя страсть к фотографии проявится независимо от того, что ты снимаешь. Мне кажется, тебе стоит воспользоваться возможностью продемонстрировать всё, на что ты способна. Заставить их запомнить твоё имя.

– Я не одна из твоих клиенток, мам. Вся эта болтовня для поддержки самооценки на мне не сработает. Люди из приёмной комиссии Кинси не собираются со мной встречаться.

– С таким настроем точно нет, – улыбнулась она, будто мы говорили не о самой большой возможности в моей жизни.

– Поверь, дело не в отсутствии уверенности. Просто никто не видит мои портреты так, как я. – На самом деле никто не видел любовь так, как я. На это были способны только мы с мамой, которая зарабатывала этим на жизнь. – Понять всё без лишних слов и есть суть фотографии. Если у меня это не получается, то в Кинси мне делать нечего.

– Правило № 4: не отвергай саму себя, – заметила мама.

– Правило № 12: когда знаешь, то знаешь, – парировала я.

Если я не смогу придумать, как улучшить своё портфолио, мои летние – да что уж там, мои жизненные планы будут настолько же безнадёжными, как и личная жизнь.

Глава 3

Правило любви № 2:

Встречайте любовь с открытым сердцем, и она охотно к вам придёт.

Я не помнила своего отца. Когда я закрывала глаза и пыталась (правда пыталась) представить его, то видела лишь смешанный образ из снимков и историй, которые мне рассказывали. В годы юности моих родителей цифровые фотографии ещё не были распространены, поэтому немногочисленные изображения, которые у меня оставались, выцвели. Но я точно могла сказать, что унаследовала его улыбку. А со слов мамы, ещё и любовь к завтракам на ужин.

Именно поэтому я работала в «Мальчишках-печенюшках». По крайней мере косвенно. Когда отец Джеммы открыл кафе, мой папа тут же стал завсегдатаем. Место, где подавали пышки и яичницу круглые сутки? Для него это был рай. Он быстро подружился с Гейбом и Ли, а я обрела лучшую подругу в лице Джеммы в возрасте двух с половиной лет и бесконечную любовь к печенью – в возрасте четырёх. Я фактически выросла за стойкой в кафе. Однажды мне выдали форму цвета желтка, на которой было вышито моё полное имя, и позволили там работать. Конечно, Джемма немного подправила вышивку, и теперь на платье красовалось «Мо».

Я чмокнула Ли в щёку и отметила в графике свою утреннюю субботнюю смену.

– Тебе письмо, – сказал он, кивком указывая на пухлый конверт у кассы. Его руки полностью погрузились в липкое тесто, к которому он добавил ещё одну щепотку муки. Затем переключил внимание на процесс замешивания, складывая, скручивая и снова складывая ком, из которого потом должно было получиться полдюжины слоёных печений.

– Каковы шансы, что кому-то удалось запихнуть туда новую машину?

– К сожалению, они невелики.

– Ты вроде как должен меня вдохновлять, а не разбивать надежды.

Замесив тесто, Ли посыпал муку на силиконовый коврик, чтобы далее раскатывать массу скалкой.

– С каких пор ты мечтаешь о бесплатной машине? – спросил он, шутливо смахивая муку в мою сторону, которая тут же опустилась на форму.

С тех самых, когда кураторша сказала мне, что я недостаточно хороша. Но мне не хотелось, чтобы наш диалог вдруг стал серьёзным, поэтому выдала:

– А кто не мечтает о бесплатной машине? Тем более по почте!

Я поиграла бровями, и Ли залился смехом. Околородительский кризис предотвращён.

Оставив его наедине с тестом, я пошла взглянуть, что же в моём конверте без машины. Он оказался настолько лёгким, что я чуть не выронила его, когда достала из-за стойки. Адреса отправителя не было. Лишь написанные чёрным маркером слова на оборотной стороне:

«Прости, что припозднился с подарком. Надеюсь, он тебя порадует. Август».

Я дважды проверила, что письмо предназначалось мне, и вскрыла конверт. На первый взгляд могло показаться, что внутри пусто. Я перевернула конверт и потрясла его. К моему разочарованию (и некоторому недоумению), оттуда вылетел кусок бумаги. Им оказалась вырванная из книги страница, бóльшая часть слов на которой была закрашена чёрным маркером. Но остались и незакрашенные, складывающиеся в блэкаут-стихотворение[4]:

Я внимательно перечитала послание дважды, впитывая слова, словно они предназначались именно мне. На пять или десять секунд я забыла, что стихотворение не от Августа. Что Август не мой парень.

А затем пришло осознание, и меня накрыла волна ужаса.

Август всё знал.

Я не понимала как, но он знал и пытался уличить меня во лжи этим стихотворением.

Собравшись с духом, пока окончательно не погрязла в панике, я подошла к стойке, где стояла Джемма, и легонько толкнула её бедром.

– Пожалуйста, скажи, что это сделала ты.

– Сделала что? – спросила Джемма, протирая стопку меню перед наплывом посетителей к завтраку. Она недоумённо нахмурилась, и её тонкие брови напомнили мне римскую цифру пять.

– Это, – сказала я, держа лист со стихами кончиками пальцев и дёргая туда-сюда, будто управляла марионеткой.

– Напоминает записку от похитителей.

– Нет, это любовные стихи. Как мне кажется… – неуверенно промямлила я.

– У кого-то просто жуткие представления о любви, если он считает такую фигню романтичной. – Она сделала драматичную паузу, и её губы расплылись в злобной улыбке. – Я в восторге.

Именно поэтому я так надеялась, что именно Джемма стояла за всем этим.

– Это правда не ты отправила?

– Ну, с моей стороны это был бы очень милый жест, но у меня нет привычки рисовать картиночки, писать стихи и тому подобное для фальшивых годовщин. – Джемма взяла листок и подняла вверх, словно пытаясь обнаружить зашифрованное послание под светом. Когда ничего не нашлось, она начала рассматривать конверт, как будто я уже не изучила его, словно начинающий агент ФБР.

– Август, – проговорила я. Другого объяснения не было.

– Тот самый Август?

Я посмотрела на неё, надеясь увидеть хоть какой-нибудь намёк на ложь. Дрожь в голосе. Глубокий вздох. Это должна быть Джемма. Потому что иначе это означало, что Август обо всём знал, а я не понимала, что с этим делать. Руки начали дрожать.

– Я не знаю! Либо стихи от него, либо от кого-то, кто притворяется им. Думаешь, кто-то узнал? Кто-то решил меня шантажировать?

Вот чёрт.

Если Август знал про мой обман, то что останавливало его от того, чтобы рассказать всем, что я лгунья?

– Чёрт подери, – произнесла Джемма, читая мои мысли. – Как он узнал?

– Есть вопрос получше: зачем он прислал это? Чего он хочет?

Должно быть, у него был какой-то скрытый мотив, раз он отправил любовное письмо вместо того, чтобы вывести меня на чистую воду сразу. Но что бы Август ни хотел от меня, я не собиралась плясать под его дудку.

– Это два вопроса. Если бы он тебя шантажировал, то приложил бы письмо с требованиями или что-то подобное. Там больше ничего нет?

Оставив стихотворение Джемме, словно это была бомба, которая могла вот-вот взорваться, я взяла ножницы и разрезала конверт по краям, но мы так ничего и не нашли.

– Ничего. Он только извинился, что опоздал к годовщине, и выразил надежду, что подарок мне понравится.

– М-да, совершенно ничего жуткого.

– Но в этом же есть что-то притягательное. Если бы кто-то прислал мне такое по-настоящему, я бы сошла с ума от счастья.

– И правда. – Джемма провела пальцами по чёрным строчкам, тыкая в каждое незакрашенное слово. – Что будешь делать?

– А что мне остаётся? Порву с ним, прежде чем он меня выдаст. Если кто-нибудь узнает, мне конец.

– Что ж, это признание в любви поможет тебе справиться с разрывом отношений.

– Джемма, это не смешно.

Как бы мне ни хотелось верить, что это стихотворение было порождением искренних чувств, опыт подсказывал, что я пыталась обдурить саму себя.

К половине восьмого субботний завтрак был в самом разгаре. Но меня так отвлекали мысли о стихотворении и его отправителе, что я ошиблась в заказах и дважды принесла еду не на те столики. Джемма посылала мне убийственные взгляды каждый раз, когда я оказывалась слишком близко к кассе, под которой спрятала конверт.

– Если ты сейчас же не вернёшь голову на место, я закопаю её в компосте, – предупредила она.

Я понимала, что Джемма пыталась заботиться обо мне, поэтому не могла на неё злиться. К тому же этим утром ей пришлось не только обслуживать свою секцию, но и исправлять мои косяки.

– Ты права, прости. Сейчас соберусь.

– Судя по твоему новому столику, вряд ли.

Я проследила за её взглядом, и моё сердце начало совершать чудеса акробатики в груди. Не просто сальто или переворот, а целую олимпийскую программу. И всему виной был Рен. Они с Ланой устраивали свидания в кафе каждую неделю, но сегодня он почему-то пришёл один и выглядел таким потерянным и брошенным, будто случайно попал в другую реальность и не знал, как вернуться обратно. Вот только всё происходило по-настоящему.

– Может, ты его обслужишь? – спросила я, кивнув в его сторону.

– Твоя секция. Твоя влюблённость. Твой посетитель, – сказала она, делая вид, будто стряхивает на меня воду.

– Тсс! – Я метнулась закрыть ей рот рукой, чтобы никто случайно не услышал лишнего. Я ведь должна была любить Августа, мне не мог нравиться кто-то ещё. Особенно Рен после его расставания с девушкой, с которой встречался целую вечность. – Если правда хочешь доказать, что письмо прислала не ты, то такие комментарии меня не убедят.

– Компост, – напомнила она и ушла в другом направлении, не оставляя мне иного выбора, кроме как обслужить Рена.

Когда я приблизилась к нему, он резко поднял голову, и надежда заискрилась вокруг него. Правда, искры тут же исчезли, стоило ему понять, что перед ним всего лишь я. А вот разочарование, что вспыхнуло во мне, видимо, собиралось гореть вечно. Я заставила себя улыбнуться, и он сделал то же самое.

– Привет, Мо, – произнёс он голосом таким же убедительным, как и его улыбка. То есть совершенно фальшивым. Я могла увидеть, что ему больно, даже без медно-бирюзовых завитков ауры вокруг. В его сердце была дыра, заполнить которую могла только Лана. Да и в жизни тоже.

Я обманывала себя, если думала, что могу заполнить эту пустоту. Эпичную историю любви я выдумала. И как бы мне ни хотелось верить, что я знала о любви всё, как такового опыта у меня не было. Никто не хотел встречаться с девушкой, которая чудесным образом видит любовь, – слишком много давления. Были парни, с кем я целовалась, но ни один так и не решился вступить со мной в отношения.

Правило любви № 5:

Хороший поцелуй не восполнит отсутствие заинтересованности.

– Привет, Рен. Не ожидала тебя сегодня увидеть.

Он посмотрел на пустой стул перед ним, а затем снова на меня. Его взгляд был ясным и сосредоточенным. Как будто он намеревался сохранить хоть какие-то остатки своей нормальной жизни, даже если Ланы в ней не будет.

– Почему? Я думал, что субботнее утро – это наша фишка.

Наша фишка? Я всегда ждала его появления, даже если бóльшую часть времени его рот был слишком занят Ланой. Но я никогда не позволяла себе надеяться, что он приходил ради меня. Я всегда пыталась привлечь внимание Рена. Например, когда мне было десять, я записалась в организованный его отцом лагерь для сёрферов, потому что Рен работал там инструктором, хотя я даже не умела задерживать дыхание под водой, не зажимая нос. А когда дедушка Рена вернулся из ежегодной семейной поездки в Японию и рассказал мне о философии ваби-саби – нахождении прекрасного в природе и её мимолётности, я целый семестр занималась фотопроектом на эту тему.

Может, заставить Рена заметить меня всё же было реально?

– Наверное, так и есть. Тебе как обычно?

– Думаю, мне хочется попробовать что-то новое. Выйти из зоны комфорта. Какое у вас сегодня Франкенченье?

Франкенченье, названное так в честь монстра Франкенштейна[5], было нашим особым блюдом выходного дня, которые мы с Джеммой создавали по очереди из самых разных ингредиентов. Её отец обладал правом вето, но он использовал его лишь однажды против каждой из нас. Их раскупали почти мгновенно, поэтому если ты не пришёл рано, то рискуешь остаться ни с чем.

– На этой неделе мы предлагаем «Пасхальный взрыв». Это обычное песочное печенье с кусочками шоколадных яиц, а сверху – жареная курица. Ещё мы подаём с ним взбитые сливки, но… – Я решила оставить принятие этого неразумного решения без комментариев.

У Джеммы, напротив, не было сомнений вообще. Хоть она и передала Рена мне, ничто не мешало ей подслушивать.

– Без соуса нельзя! – крикнула она через всё кафе. – Ты же знаешь правила, Мо. Никаких изменений во Франкенченье. Либо посетитель ест его в первозданном виде, либо выбирает что-то другое. К тому же соус – это лучшая часть.

Я наигранно передёрнулась всем телом.

– В одном этом соусе недельная доза сахара.

– Ну и что? Никто не заказывает Франкенченье, потому что оно полезное, – настаивала Джемма.

– Насколько сильно ты потеряешь ко мне уважение, если я его не закажу? – спросил Рен с дрожащей улыбкой.

– Оно только возрастёт, – заверила я. Если бы у меня было право вето, я бы использовала его против соуса в первую очередь. – Но Джемма может из вредности изменить заказ и заставить тебя его съесть.

– Чёрт, похоже, у меня нет выбора.

Джемма издала победный клич, и половина посетителей одновременно вздрогнула, роняя вилки и опрокидывая напитки.

– Простите! – сказала она всем сразу и помчалась за салфетками, чтобы убрать беспорядок со столов.

Я засмеялась и покачала головой, а затем повернулась назад к Рену:

– Это правда необязательно.

– Теперь это похоже на вызов. Поэтому тот же вопрос, но наоборот.

– Потеряю ли я к тебе уважение? Нет. Скажу ли «я же говорила», когда тебя будет тошнить на парковке? Непременно.

– Что ж, мне нужен человек, который будет тыкать в мои недостатки. – Он издал грустный смешок, будто бы не понимая, была это шутка или нет. – И который будет держать мои волосы, если меня будет тошнить.

Что ж, это не обет любви, но начало положено. Сама мысль о том, чтобы провести пальцами по его густым чёрным локонам, вызывала трепет, но мне удалось прикусить язык.

– Не переживай. Я тебя поддержу.

Мне пришлось уйти, чтобы пробить его заказ и обслужить столики, которые я игнорировала, пока болтала. Джемма начала имитировать звуки поцелуев, когда я прошла мимо неё. К счастью, Рен был слишком погружён в свой телефон, поэтому он ничего не заметил. Я, в свою очередь, молча пригрозила ей, достав из-за стойки моток скотча. Однако ей удалось раскрыть мой блеф, когда она чмокнула меня в щёку.

– Ненавижу тебя, – шепнула я ей в ухо.

– Ты любишь меня и знаешь об этом. – Она повернулась спиной, чтобы только я могла расслышать её слова. – А если продолжишь виться у столика Рена, то все будут знать, что ты любишь ещё и его.

Какое-то время я держала дистанцию и обслуживала остальных посетителей, чтобы позже уделить Рену максимум внимания хотя бы на пару минут. Ему достаточно хорошо удавалось делать вид, что всё в порядке. Большинство поверило бы в то, что он переживал расставание лучше, чем можно было ожидать. Но я видела, что он чувствовал на самом деле. И прямо сейчас Рен нуждался в друге, который мог о нём позаботиться.

– Как ты? Я имею в виду – после всего? – спросила я, когда принесла его заказ.

Рен внимательно разглядывал Франкенченье перед ним, и на его губах мелькнула тень сожаления. Затем он посмотрел на меня, стараясь не подавать виду. Он был не из тех, кто зацикливался на сделанном.

– Всё нормально. На самом деле именно поэтому я и хотел встретиться с тобой. – Облако его разбитого сердца рассеялось, превращая медь в розоватый блеск. Это была надежда на любовь. Чувство, когда люди уже влюблены, но либо ещё не поняли этого, либо не хотели признавать.

Надежда распространилась и на меня, захватывая всё моё тело с каждым новым ударом сердца. Если Рен испытывал ко мне хоть что-то схожее с любовью, следовало действовать немедленно. Нужно было дать ему знать, что эти чувства взаимны.

– Я рада, что ты всё-таки пришёл.

– Я тоже. Ты единственная, кто знает о случившемся, и я подумал, что ты сможешь мне сказать, как там Лана. Как переживает разрыв? До того как зайти, я просидел на парковке полтора часа, боясь, вдруг она уже здесь, но она так и не появилась. Поэтому я таки решил зайти как обычно. Потусоваться с тобой.

– И спросить меня про Лану? – Разочарование напоминало привязанные к лодыжкам тяжёлые мешки с песком, которые утягивали меня на самое дно, всё дальше от водной поверхности. Конечно, он пришёл не ради меня. Он пришёл ради моей магии. Узнать, не изменились ли чувства Ланы. Аура вокруг него становится ярче лишь от упоминания её имени, поэтому его любовь к ней была как на ладони.

– Да. Ты же сможешь увидеть, любит ли она меня? Если она придёт сегодня. Или в понедельник в школе. Тогда я бы знал, есть ли у меня шанс или я всё вконец разрушил.

Глупая Мо. Глупая, глупая Мо. Я не могла поверить, что правда решила, будто он собирался позвать меня на свидание. Навеки любовный дирижёр, но никогда первая любовная скрипка.

– Почему ты не сказал ей, что всё ещё любишь её, когда вы ссорились?

– Не знаю. Казалось, что бы я ни делал, ей ничего не нравилось. Раз мы собрались расходиться, я не хотел, чтобы ей было ещё тяжелее, понимаешь? – Опустив локти на стол, он схватился за голову руками. – Я думал, будет проще. Так вот, ни капельки. Но мне кажется, что это из-за того, что я не знаю, плохо ли ей настолько же, насколько и мне. – Он снова посмотрел на меня так, будто я была его единственной надеждой.

Это всё из-за его отчаяния. Именно оно заставило меня потерять остатки самообладания, которыми я сдерживала гнев.

– Мог бы сам у неё спросить, – выпалила я со всей злостью и негодованием.

Он повернул голову в сторону дверей, будто бы надеясь, что Лана появится там, стоит ему только пожелать. Но там никого не было, и Рен опустил глаза вниз.

– Я пробовал, но она меня заблокировала. Либо просто игнорирует все мои звонки и сообщения.

– Мне нужно принять заказы у других столиков. – Я развернулась, чтобы уйти, но мои чувства к Рену не позволили сдвинуться с места. Ему больно, и он пришёл ко мне за помощью. Это должно было что-то значить, даже если сейчас он видел во мне только друга. А друг не может лишить его надежды. – Знаешь что? Может, это знак, что тебе подойдёт кто-то другой. Кто-то, о ком ты мог даже не думать в таком ключе.

– Ты так считаешь?

– Я не уверена. Но ты никогда не узнаешь, что любовь тебе приготовила, если закроешься от любых возможностей.

Это было правило любви № 34. Ещё один мамин завет, которому я слишком боялась следовать. До сегодняшнего дня.

Глава 4

Правило любви № 30:

Настоящая любовь никогда не лжёт.

То, что я сказала Рену, несколько дней крутилось у меня в голове как заезженная пластинка.

Я должна была порвать с Августом. Мне больше ничего не оставалось. Учитывая анонимный стих и то, как я посоветовала Рену попробовать что-то новое, я не могла продолжать лгать, особенно маме.

Но как рассказать всем, что мои идеальные отношения внезапно подошли к концу, не раскрывая правду?

Я не сомневалась, что я не могла быть инициатором разрыва, – это Август должен был меня бросить. Придумать, как и почему, оказалось задачкой не из лёгких, но я верила, что, как только найду хорошую причину, смогу начать всё с чистого листа.

Больше никакого вранья.

Никакой боязни что-то перепутать.

Лишь облегчение, что всё позади.

Может, однажды мне даже пригодились бы мамины прави