автордың кітабын онлайн тегін оқу Виселица для ослушников. Уральский криминальный роман
Геннадий Мурзин

Үзіндіні оқу

Кітап туралы Пікірлер1 Қазір оқып жатыр27 Тегін фрагмент

Геннадий Мурзин

Виселица для ослушников

Уральский криминальный роман

Шрифты предоставлены компанией «ПараТайп»

Редактор Геннадий Мурзин

Фотограф Геннадий Мурзин

Итак, частный детектив в отпуске: отдыхает в Севастополе. На пляже знакомится с другим отпускником, оказавшимся также уральцем. Перед самым отъездом знакомец случайно узнает, что его сын бесследно исчез. Детектив успокаивает, говоря, что полиция быстро найдет, что, скорее всего, парень в загуле. Отец отнесся скептически и попросил, если возникнет необходимость, помочь. Чем закончится детективная история?

16+

Виселица для ослушников
Глава 1. На побережье Черного моря
1. Хлопоты
2. Отдыхающий
3. Наорали
4. Землячок
5. Тревога
Глава 2. Советуют отцу: не суетиться. Но как, если?..
1. Убаюкивания
2. Фирмачка
3. Свидание
4. Прошение
5. Служаки
6. У прокурора
Глава 3. Иллюзии насчет власти растворились и…
1. Отпускник
2. В Екатеринбурге
3. Дружище
Глава 4. Дни, напоённые тревогой
1. Опознание
2. Воспоминания
Глава 5. Стратегия и тактика частного детектива
1. Пассажиры
2. Стратегия
3. Недоверие
Глава 6. Детектив окунается в провинциальную жизнь
1. Визит
2. Тусовщики
3. Изучение
4. Травма
Глава 7. Командировочный зря время не теряет
1. В Сбербанке
2. Сударыня
3. Разведка
4. Наркоманка
Глава 8. В глубинах провинциальной жизни
1. Соглашение
2. Контакт
3. Старина
Глава 9. Кое-какие подозрения начинают развеиваться
1. Визитёр
2. Дружелюбие
3. Проверочки
4. Детализация
Глава 10. Леди идёт на столкновение
1. Школьники
2. Дачники
3. Девчушка
4. Чуваки
Глава 11. Когда сознательное соседствует с подсознательным
1. Странности
2. Гипотезы
3. Обстоятельства
4. Тандем
5. Настороженность
6. Согласование
Глава 12. Что ни день, то противостояние
1. Докладчик
2. Встречающий
3. Неудобства
4. Знакомство
5. Ковыряния
6. Оперативка
Глава 13. Ничто даром не пропадает
1. Рандеву
2. Нападение
3. Статеечка
4. Юмашевы
Глава 14. Опасный выпад гюрзы
1. Домработница
2. Батяня
3. Укоризны
4. Тимур
5. Разговение
6. Письмецо
7. Пальба
Глава 15. Чем дальше в лес, тем больше дров
1. Ругань
2. Отпечатки
3. Грибники
4. Подтверждения
5. Находки
6. Конфликт
7. Блокировка
Глава 16. Везет тому, кто везёт
1. Ключик
2. Администратор
3. Советник
4. Осмысление
5. Противоречия
6. Подготовка
7. Задержания
Глава 17. На прямой, но еще не на финишной
1. Григоров
2. Расспросы
3. Мыслишки
4. Реагирования
5. Варианты
6. Логинов
7. Допрос
8. Открытия
Глава 18. Явление возможных фигурантов
1. Утро
2. Всёзнайки
3. Сценарист
Глава 19. Лицом к лицу с фигурантами
1. Торжество
2. Аншлаг
3. Миледи
Глава 20. Давший жизнь отнять её не вправе
1. Годовщина
2. Поминки
3. Обед
Перечень авторских книг, изданных в России

Севастополь. Геннадий Иванович Мурзин, писатель. Ноябрьское фото 2018 года.

Глава 1. На побережье Черного моря

Хлопоты

— Эти сборы недолги —

От Урала до Крыма —

Я баулы готовлю в полет.

Фомин, мыча себе под нос эту переделку, бродит по квартире, а в голове его один-единственный вопрос: не забыл ли чего-нибудь?

Жена ворчит:

— Недолги, говоришь? Вторую неделю копошишься.

— А как же!.. Надо… В Крыму — бархатный сезон и господин отдыхающий должен быть в полной боевой, — парировал муж и загадочно ухмыльнулся, а потом к тому же намекнул. — На тамошних пляжах — такие нимфы, такие… Взглянешь — и готовенький… Бери мужика голыми руками.

Жена, покачав головой, хмыкнула.

— Тебя? Брать? Нимфам? Нужен ты им, старый гриб. Даже и не взглянут.

Муж остановился. Повернувшись к жене, которая, по его глубочайшему убеждению, принижает мужа, недооценивает его потенциал, нахмурился и сделал вид, что обижен сильно.

— Я? А что я? — Фомин даже похлопал себя по могучей груди, отчего та глухо загудела. — В норме… Да… Вполне… Пригожусь… Сойду, при случае, за первый сорт.

Жена, скептически окидывая мужа ироническим взглядом, проворчала:

— Конечно, сойдешь, но разве что за неликвид.

— Скажешь тоже…

— Виски посеребрились, а ума по-прежнему ни на грамм.

— Не забывай, матушка: старый конь борозды не испортит.

— Да будет тебе, — жена махнула рукой, — тысячный раз слышу от тебя. Ничего более свежего не придумал?

— Народная мудрость не стареет и тебе, — он решил-таки подколоть жену, — как филологу со стажем следовало бы, согласись, это знать.

Столь милые пикировки между мужем и женой случаются часто, но к скандалу между ними никогда не приводят. Вот и сейчас… Фомин подошел к жене, взял за плечи, притянул к себе. Поглаживая по ее начавшим седеть, но всё еще густым волосам, чмокнул в щечку, провел пальцами правой руки по подглазью, где собрались естественные морщинки, прошептал в ухо:

— Да десяток нимф все вместе не сравняться с тобой, моя любимая женушка. Ты не комсомолка и не спортсменка, но зато первая красавица.

Что происходит в этом доме? Насчет Крыма — это не шутка? К счастью, нет. Директор частного детективного агентства «ФАС»[1] Александр Сергеевич Фомин решил дать себе отдых. По правде говоря, не его это решение, а Галины Анатольевны, то есть жены: муж долго отбрыкивался, сыпал аргументами, однако жена настояла-таки на своем. Ее основной довод в пользу отдыха заключался в том, что муж три года подряд крутится как белка в колесе. Ну и вопрос: сколько же можно?!

Куда предпочтительнее, по мнению мужа, если бы отправились отдыхать вместе, но проблема: агентство на клюшку не закроешь, тем более, на месяц. Народ поторкается да поторкается в вечно запертые двери офиса — и плюнет, посчитав, что серьезные люди так с потенциальными клиентами не поступают. Агентство имеет имя, стало популярным, от заказчиков нет отбоя. Фомин серьезно подумывает об увеличении штата сыщиков. По крайней мере, считает он, должен быть помощник, человек на подхвате, которому бы можно было поручать дела не самые сложные. Это будет потом, а пока…

Жена остается, так сказать, на хозяйстве, а муж сегодня летит вечерним рейсом Екатеринбург — Симферополь. Прямые авиарейсы открыты лишь месяц назад, а до этого отдыхающим приходилось делать пересадку в Москве. Сейчас же три часа полета — и ты в столице Крыма. Удобно. Да, удобно, но…

Накладно все-таки. Только проживание (отдельная комната со всеми удобствами, которую подобрала через Интернет Галина Анатольевна) обойдется в тридцать тысяч рублей. А дорога, питание, посещения музеев и исторических достопримечательностей — плюс, как минимум, полста тысяч. Не копеечка! Не олигарх, чтобы мусорить деньгами. Они не наворованные, а заработанные умом, потом.

Жена поначалу советовала остановиться в Алуште, где, по мнению бывалых отдыхающих, открытое море и хороший берег, но муж выбрал колыбель Черноморского флота — Севастополь, город великих подвигов русских солдат и моряков, историческое место, где он, Фомин, никогда не был и где давно мечтал побывать.

Избранное женой жилье находится в самом начале Античного проспекта. Как сказал хозяин квартиры, где будет обитать детектив все тридцать суток, он будет каждое утро из окна видеть остатки древнейших жилищ, которым более двух тысяч лет и которые принадлежали греческим сенаторам. Ну и самое главное — в пяти минутах от черноморской бухты «Омега», облюбованной приезжими отдыхающими.

На его хмыканья жена так и сказала:

— Почувствуй себя барином… Имеешь право.

Муж, помнится, возразил:

— Право, да, имею, но могу ли?.. В октябре — свадьба Максимки, сына… Расходы какие…

Жена и тут успокоила, пошутив:

— Я кто у тебя? — не дождавшись на этот раз обычной реакции мужа, сама же ответила. — Финансист! Сведя дебет с кредитом, пришла к выводу: в бюджет уложимся. С трудом, но… Максимка на моей стороне и считает, что свадьбой пыль в глаза пускать — не стоит. Квартира у него своя, обстановка кое-какая есть. Что еще надо?..

Фомин сказал:

— Для первых шагов — нормально. А подарит внука — обещаю иномарку. Как минимум, «Шкоду» последней модели.

Жена усмехнулась.

— Ловлю на слове.

Фомин обидчиво заметил:

— Меня, матушка, ловить не надо: все, что обещаю, — делаю. Пора бы в этом убедиться.

Жена уточнила:

— А если девочка?..

— Так это… Невестка — чудо как хороша… Всё при ней… И… Если в мать, то внученьке не нарадуюсь…

Жена хитро подмигнула.

— Значит, тоже?..

Фомин рассмеялся.

— Без разницы! — воскликнул он и вновь сунул нос в распахнутый настежь большой кожаный чемодан. — Не забыла положить лосьон после бритья?

Жена хмыкнула.

— Нашелся контролер. Если бы не я, то улетел бы с пустым чемоданом.

В половине четвертого вся семья была в сборе. Как-никак проводы. Максимка притащил Клашеньку, невестку, а Юлька, дочурка, — Глеба, своего парнишку. Фомин настоял, чтобы до аэропорта не провожали: старик, дескать, но не до такой же степени. Перед уходом главы семейства все присели и провели минуту в молчании. У порога стали прощаться.

Тут Клашенька, смущенно опустив голубенькие глазки, попросила:

— Александр Сергеевич, привезите, если будет не трудно, ракушек, а?

Фомин рассмеялся.

— Все, что угодно, Клашенька. Все, что угодно.

Невестка зарделась. В семье не первый раз, а все равно смущается: никак не привыкнет к своему новому статусу, к статусу невесты.

В одной руке Фомина — тяжеленный чемодан, но ему он точно пушинка, а другой рукой держится за дверную ручку. Галина Анатольевна шутливо грозит мужу пальцем.

— Не шали там…

Фомин ответил шуткой на шутку:

— Мужику и не пошалить на Черном море? Но это невозможно!

— Только попробуй! Три шкуры я с тебя спущу и голым в Африку пошлю.

Все рассмеялись.

…В 19.00, точно по расписанию, «Эрбас» поднялся в воздух и взял курс на юг.

Фомин, взглянув в иллюминатор, вздохнул. День выдался погожим. Под крылом проплывал его родной Екатеринбург. Он еще раз вздохнул. Похоже, уже скучает по тем, с кем только-только попрощался. Его понять можно. С любимыми разве легко и просто расставаться?

Отдыхающий

Господин отдыхающий, три дня назад прибывший из Екатеринбурга на базу, то есть в Севастополь, успел освоиться. И чувствует себя превосходно. Как на своей малой родине. Имеются, правда, некоторые нюансы, не брать во внимание которые не может. Во-первых, много думает о жене и детях, находящихся сейчас от него за четыре тысячи километров — расстояние немалое. И как бы ни было здесь хорошо, однако дома все же лучше. Во-вторых, на Среднем Урале первые числа сентября обычно дождливые и по ночам бывают заморозки, а в Крыму — теплынь: солнечно и температура приближается к тридцати. А вода в бухте «Омега» накануне, например, нагрелась до двадцати двух. Осенью и не пахнет. Настоящий бархатный сезон. Сейчас, как говорят знатоки, намного комфортнее, чем в июле. Потому что тогда зной донимает и даже воды Черного моря не спасают от прожигающих солнечных лучей. Чуть-чуть зазевался — и сгорел. Сейчас? Можешь с утра до вечера нежиться на горячем и чистом песке. Купил панаму, чтобы начавшую лысеть голову все-таки не перегреть.

С жильем ему повезло. Хозяева гостеприимны. Лучшую комнату отдали в его распоряжение. Комната с большой лоджией. Так что физические упражнения, открыв настежь окна, по утрам выполняет там. По приезде хозяйка, пожилая, но все еще миловидная хохлушечка, предложила столоваться вместе с ними.

— Меню наше, Александр Сергеевич, — сказала она, — простецкое, без всяких там разносолов, но сытное. Так что голодать не станете.

Господин отдыхающий, как истинный уралец, заскромничал:

— Обременительно для вас будет, Матрёна Остаповна… Дополнительные хлопоты… Вам это надо?

— Что вы, что вы! — хозяйка замахала руками. — Какие хлопоты? Где двое, там и трое — одинаково… Если вы не привереда, то моя еда, уверяю, вам понравится.

Хозяин, присутствовавший при разговоре, кивнул.

— Мастеровитая она у меня.

— Планировал питаться в ближайшей кафешке…

Хозяйка нахмурилась и поджала пухлые губы.

— Ну, если вы так богаты, что деньги некуда девать, то оно, конечно.

Квартирант отрицательно мотнул головой.

— Не бедствую, но и…

Матрёна Остаповна прервала:

— Тем более… Ну там… Если вы думаете, что с вас много возьму за стол… Это не так: пятьсот рублей в сутки, что в два раза дешевле, чем в самой простецкой забегаловке.

Поломавшись чуть-чуть, квартирант принял предложение. И сделал правильно, в чем сразу же убедился. Сегодня на завтрак, например, были настоящий, то есть густющий и запашистый, украинский борщ, огромная отбивная куриная котлета с тушеными картофелем и овощами, к чаю — свежие украинские пампушки.

Выйдя из-за стола, не мог не подумать: «К концу отпуска от такой еды в дверь не буду пролазить».

После не менее обильного обеденного стола господин отдыхающий собрался на пляж, где вдоволь накупался в море и наотдыхался на горячем песке. Вода чистёхонька. На два метра вглубь — каждый камушек виден. Ему есть что и с чем сравнивать: без малого лет двадцать назад он уже был на берегу Черного моря, в районе Сочи. Тогда руководство его и его коллег поощрило недельной поездкой за удачное осуществление оперативно-розыскных мероприятий[2], и вода там была, мягко говоря, грязновата.

Возвращаясь в «обитель», Фомин решил забежать в гастрономчик, благо он по пути, чтобы купить бутылочку местного винца и за ужином распить с хозяевами. Выбор огромен. В то время, когда он с пристрастием изучал ассортимент, у противоположного прилавка шел такой разговор…

Покупатель, судя по всему, не местный:

— Скажите, хлеб есть? Что-то не вижу.

— К сожалению, — отвечает девушка, — отечественный продан.

— То есть?

— Ну, наш, российский, точнее, севастопольский.

— Жаль, — говорит покупатель и тяжело вздыхает.

— Извините… Остался лишь заграничный хлеб…

— Не понял… Из Австрии или Германии, что ли?

— Да нет, — продавщица улыбается, — ближний импорт, с соседней Украины.

Этот коротенький диалог чем-то порадовал Фомина. И он с еще большим желанием выбрал и купил мускат Таврический чёрный. Слышал от хозяина его квартиры, что эта марка легкого вина — наилучшая.

Хозяин оказался прав: Фомин оценил вино и за столом тянул медленно, с наслаждением впитывая его букет. Он не гурман по части вин, но, оказывается, хорошее от дурного способен отличить.

Часу в десятом позвонила жена. По делу или просто проконтролировать мужа? Оказалось, по делу. В семье, где отсутствует хозяин и где некому сказать свое веское слово, разгорелась дискуссия: где проводить свадьбу? Мнения разделились: жена за то, чтобы свадебный пир состоялся в малом зале ресторана «Космос», сынулька же склонялся в пользу ресторана «Малахит» (в центре города и всё прочее), дочка держит нейтралитет (ей, мол, без разницы).

— Сашенька, последнее слово теперь за тобой, — сказала жена и, кажется, рассмеялась. Во всяком случае, так показалось Фомину.

Фомин поддержал сына. Он услышал, как жена фыркнула:

— Ну, понятно… Можно было и не спрашивать… Нет, чтобы жену поддержать.

Фомин совершенно серьезно сказал:

— Галчонок, чья свадьба?

Жена, не дожидаясь продолжения его мысли, ответила:

— Наша… Общая.

— Но прежде всего свадьба его и ему в конечном итоге и решать. Да и, смею предположить, обговорено с невестой и ее семьей. Так что…

— Я поняла… А ты как там? Не шалишь?

— Не успел, Галчонок… Еще не осмотрелся…

— Вернее, не присмотрелся к потенциальной кандидатке, не так ли, дорогой мой муженек?

Фомин согласился.

— Возможно. Но, Галчонок, бабоньки с пляжа с интересом поглядывают в мою сторону.

Жена рассмеялась.

— Не преувеличивай и не разжигай во мне ревность. Попусту не трать силы.

— Понял. Обнимаю детей.

— А меня?

— Представь, что крепко-крепко целую. Пока. До следующего сеанса связи.

— Кстати, почему сам не звонишь?

— Так… всего три дня…

— Не успел соскучиться?

— Скучаю… И даже очень, но…

— Хорошо. Отдыхай и набирайся сил. У нас все в порядке и ни о чем не беспокойся.

Наорали

Вечереет рано — единственная примета подкрадывающейся осени. Всего-то четверть седьмого, а солнце уже низко над горизонтом, из-за чего длинные тени, отбрасываемые строящимся корпусом будущего очередного санатория, полностью накрыли пляж и часть мелководья, но дальше, метрах в тридцати от берега море по-прежнему блестит на солнце, еле заметный ветерок гонит рябь.

Кое-кто стал покидать пляж. Похоже, это севастопольцы, для которых, как заметил Фомин, такая легкая прохлада не очень-то комфортна, но приезжим — хоть бы хны. Еще бы! Слева, ближе к кромке воды расположилась семья: муж, жена и двое детей, озорно беспрестанно бултыхающихся на мелководье и визжащих от наслаждения. По их репликам понял: из Норильска, где уже метели и минус десять. Еще чуть левее — пожилая пара, которая прилетела из Новосибирска, где морозы еще не наступили, но тоже не жарко.

Фомин встал, потянулся и вошел в воду, чтобы еще раз искупаться. Поплавав то кролем, то брасом, полежав на спине, подставив под лучи заходящего солнца мускулистый живот, нырнув несколько раз, вернулся на берег. Сменив в кабинке мокрые плавки на сухие трусы, надев разноцветные вызывающе кричащие шорты (купила жена, которая, между прочим, заявила, что в таких шортах он покорит всех баб), медленно направился к дому. Нет, ему не стало холодно. Ему стало голодно, будто за четыре часа пребывания на пляже разгрузил вагон с углем. Устал, но эта усталость была легкой, расслабляющей его тело и душу. Вышагивая и небрежно размахивая пластиковым пакетом, в котором были полотенца, пляжные шлёпки и книга, подумал: «Еще неделя и от Илюши Обломова не отличить — обленюсь». Он при этом блаженно улыбался и прохожие, наверное, принимали его за чудака.

Войдя в квартиру и скидывая легкие туфли, услышал мужские голоса, доносящиеся из гостиной. В его голове пронеслось: «У хозяев — гости. Интересно, кто?» Он попытался незаметно проскользнуть в свою комнату. Прикрывая за собой дверь, услышал голос хозяина:

— Сергеич, присоединяйся! Мы тут хорошо так сидим.

Хозяйка избавила его от необходимости откликаться. Он услышал, как она заворчала:

— Вы-то сытёхоньки, а он? Должен сначала хорошо подкрепиться… Да и, наверное, пойдет под душ. — Она вышла в просторный холл и прошуршала тапочками в сторону кухни. — Еду надо подогреть… Сергеич, как я уже поняла, холодную или теплую пищу не любит… Ему больше по нутру то, что обжигает.

Фомин, переодеваясь, усмехнулся: «Всего-то четыре дня, а Матрёна Остаповна уже обо мне всё знает — наблюдательна… И по-матерински заботлива».

Ополоснувшись под душем, прошел на кухню, где для него уже все было готово. Поужинал. Когда пил чай и заедал домашними крендельками, на кухне появился хозяин.

— Теперь, Сергеич, прошу, так сказать, и к нашему шалашу. Не побрезгуешь, надеюсь, нами?

Квартирант встал, отставил в сторону пустой стакан.

— Как можно, Тимофей Олегович? С удовольствием… Только… Позвольте смотаться в ближайший гастрономчик… Прихвачу свой пай.

Хозяин отрицательно замотал головой.

— Это, Сергеич, ни к чему… У нас есть и этого более чем достаточно.

— Все-таки…

Фомин попробовал возразить, однако ему этого не позволили.

— Крууугом! — скомандовал хозяин. — Шагом марш в гостиную.

Фомин поднял руку, но вспомнил, что к пустой голове руку не прикладывают.

— Есть! — шутливо сказал он и, развернувшись, печатая шаг, направился в гостиную.

— То-то же, — проворчал хозяин, следуя по пятам за квартирантом. Потом, хмыкнув, удовлетворенно добавил. — Наш человек… Дисциплинированный. Судя по всему, приученный.

Тимофей Олегович познакомил квартиранта со своим гостем.

— Серафим Олегович, брательник, тоже, как и я, флотский человек. Сейчас в запасе, а до этого двадцать лет прослужил старшим мичманом на подлодке, — они обменялись рукопожатием. — Присаживайся, Сергеич. Чувствуй себя как дома. — Матрёна Остаповна принесла чистую тарелку и крошечную рюмку, поставила перед Фоминым. Хозяин всем налил коньяка по чуть-чуть. — Выпьем за славянское братство, за русско-украинскую дружбу! Как, Сергеич, не возражаешь?

Фомин ответил:

— Тост великолепный и к тому же актуальный.

Он выпил первым. Дотянувшись до салатницы, положил себе пару ложек крабового салата.

Хозяйка, заметив, предложила:

— Накладывай, не стесняйся.

— Спасибо. Я только что плотно заправился.

Братья тоже выпили.

Хозяин щелкнул пальцами. Эту его привычку квартирант заметил еще вчера.

— Хорошо!.. Да!.. — закусывая салатом, хозяин спросил. — Как, Сергеич, ничего коньячишко, а?

— Ничем не хуже армянского. Кстати, чьё производство? Явно не краснодарское.

— Массандра… Наш… Крымский… Императоры русские обожали, а уж они-то в винах разбирались.

— Это так, — подтвердил Серафим Олегович и добавил. — Только все же дороговат.

Фомин кивнул.

— Вчера поизучал ценники: от восьмисот рублей и выше. Обычному человеку не по карману.

Хозяин, недовольно покачав седой головой, заметил:

— Задрали цены. После возвращения Крыма в Россию цены на наши вина подскочили в два раза. С одной стороны, хороший знак: у россиян пользуются спросом. С другой стороны… Как говорится, всякая палка о двух концах.

Серафим Олегович кивнул.

— Это верно. Думаю, всплеск временный. Ажиотаж спадет и…

Тем временем Тимофей Олегович вновь налил в рюмки и вновь чуть-чуть. Как бы оправдываясь, сказал:

— Императорский напиток и пить надо по-императорски… Не горилка, чтобы хлестать стаканами. Да и пьем не для того, чтобы напиться, а для того, чтобы получить удовольствие. Согласен, Сергеич?

— Абсолютно.

— Значит, единомышленники — это хорошо, — он поднял рюмку. — Насчет славянского братства… За этим столом — интернационал: хохлы и русские и между нами мир. Потому что простым людям нечего делить… Пусть баре там дерутся между собой, а мы, холопы, не допустим, чтобы у нас чубы трещали. За это предлагаю выпить.

Квартирант, уважая национальные чувства, старался уходить от щекотливых тем. Хотя не заметил неприязненного отношения к себе со стороны аборигенов, но все же не грех воздержаться и не давить на болезненную мозоль. Но столь ли уж болезненна? Скорее, подавляющее большинство крымчан, как ему показалось, радо-радешенько возвращению в лоно матушки России. Тем не менее, Фомин больше молчал и слушал. Зато братья дали себе волю. Они имеют право…

Хозяин, хмыкнув, сказал:

— Один лысый дурак, извини за выражение, Сергеич, взял и сделал широкий и щедрый жест — подарил Крым Украине.

Тимофей Олегович согласно кивнул.

— Хуже того, вместе с Крымом отошел и Севастополь — колыбель Черноморского флота, который изначально не был и быть не мог украинским.

— Грубая историческая ошибка, — сказал хозяин и хмыкнул. — Киев обрадовался и воспользовался ситуацией, когда распался СССР. Стал этим спекулировать. Точнее, шантажировать русских.

Брат поддержал.

— Когда русские чем-то были недовольны и возмущались, то как мы, украинцы, на это реагировали?

После секундной паузы Тимофей Олегович ответил:

— Хохлы разные. Не все, но некоторые нагло и незатейливо орали: «Не нравится? До свидания!»

Брат подхватил:

— Вот именно! Наглея, еще и добавляли: «Берите билет в один конец — чемодан, вокзал, Россия». Ну и… наорали на свою голову: Крым-то стал не нашим.

Тимофей Олегович уточнил:

— По правде-то говоря, и не мог быть украинским.

— Не согласен! Если бы мы так не наглели и учитывали интересы русского большинства в Крыму, то все могло бы сложиться иначе.

— Возможно, но случилось то, что случилось.

— Благодаря киевским националистам, — подытожил Серафим Олегович.

Фразы звучали штампованно, как будто взятые из газетных передовиц. Может, они рисовались перед Фоминым и были неискренни? Неизвестно.

По крайней мере, в Севастополе пока не слышал украинской речи: все говорят по-русски. Как и в Крыму. Впрочем, и киевские националисты на майдане тоже предпочитают общаться на противном для них русском языке.

Послушав братьев, Фомин встал и вышел из-за стола. Хозяин спросил:

— Сергеич, мы надоели своей болтовней?

— Не в этом дело, Тимофей Олегович. Извините, но что-то я раскис… В постель потянуло.

Матрёна Остаповна, не встревавшая в мужской разговор, усмехнулась.

— Дают о себе знать расслабляющие морские ванны.

Хозяин понимающе кивнул.

— Иди, Сергеич, отдыхай, а мы с братцем еще погуторим тут. Не помешаем, нет?

— Что вы! Буду спать как убитый. Меня и крепостной пушкой не потревожить.

Он ушел. И, действительно: голова только-только опустилась на подушку, и он тут же провалился в глубокий безмятежный сон.

Землячок

С утра, позавтракав, господин отдыхающий уехал знакомиться с историческим комплексом «Малахов курган». Вернувшись, пообедал и тотчас же отправился… Куда? Всё на тот же пляж бухты «Омега», чтобы получить порцию наслаждений от щедрого солнца и ласковых вод Черного моря.

В этот день и час пляж оказался переполненным: настолько, что с трудом отыскал себе крохотный свободный пятачок на разгоряченном песке. Расстелив большое махровое полотенце, разделся. И сразу — в воду. С полчаса поплавал. Вернувшись на отвоёванную у других отдыхающих территорию, растянулся на ней, и устало прикрыл глаза. Когда же приподнял ресницы, то сделал прекрасное открытие. «Боже мой, — пронеслось в его голове, — какое чудесное создание природы! И как сразу не заметил? Наверное, только-только из моря».

Господина отдыхающего поразила молодая женщина, стоявшая справа от него и боком к нему. Дело не только в том, что тело ее покрыто тончайшей, лежащей на коже ровно-ровно, шоколадной плёнкой, а в том, что её фигура выглядела идеально и невольно заставляла всех мужчин ею любоваться. Женщина стояла и наслаждалась… Нет, не только солнцем, а и тем вниманием, которым пользовалась ее точёная фигура, как будто изваянная из коричневого мрамора гениальным скульптором.

Женщина была одна на пляже, то есть среди огромного скопления отдыхающих, без партнёра. Постояв сколько-то минут, она, изящно лавируя между телами, грациозно ступая, будто неземное существо, подошла к кромке воды, ополоснула стройные длинные ноги, надела пляжные тапки и вернулась назад. Собрав лежанку и уложив в пакет, все также грациозно направилась на выход с пляжа.

Господин отдыхающий проводил ее взглядом и тяжелым вздохом. В этом, похоже, он был не одинок. Снова прикрыв глаза, предался чуть-чуть греховным размышлениям: «Порадовался глаз — и всё… Прекрасная фея испарилась… Совершенство, да-да, именно совершенство… Эх, молодость, молодость… Где она? Нет и не будет… Скинуть бы лет так тридцать, вернуться бы к холостяцкому периоду, я б перед такой феей не устоял… Любовь, как какая-нибудь хворь, настигает человека, наваливается внезапно, поэтому и избавление, выздоровление идет мучительно долго, с болями и страданиями. М-да… Не упустил бы, наверное, такой шанс, выпадающий в жизни один раз. И что сейчас? А ничегошеньки: лежи молча и вздыхай по жемчужинке, сверкнувшей и тут же погасшей. Интересно, будучи женатым, мог бы перед этакой прелестью устоять? Галчонка поменять? Да ни за какие коврижки! — Он, вспомнив первые годы совместной жизни, удовлетворённо хмыкнул. — Галчонок — не хуже… Была ничем не хуже… Была?.. Но она и сейчас — загляденье… Для своего возраста, конечно».

Неизвестно, куда бы увели такие вредные мысли, если бы не голос, прозвучавший рядом.

— Простите… — Приподняв ресницы, увидел статного мужчину примерно своего возраста. — Не помешаю, если вот здесь, рядышком устроюсь?

Фомин подумал: «Интеллигент деликатничает». Вслух же сказал:

— Да ради Бога, — и тотчас же вновь опустил на глаза свои лохматые ресницы.

Фомину, по правде говоря, хотелось вернуться к воспоминаниям о прекрасной фее, которая только что скрылась за купами деревьев.

У моря — тихо, покойно. Слышны лишь визги бултыхающихся на мелководье детишек да короткие, но требовательные возгласы зорких бакланов или визгливо-протяжные крики белоснежных чаек, взмывающих вверх и падающих камнем в воду.

Сосед, искупавшись, вернулся и присел на подостланное полотенце.

Явно адресуясь к Фомину, сказал:

— Хороша водичка! Не море, а бархат!.. и предложил. — Может, познакомимся, а?

Фомин, кивнув, без особой охоты представился:

— Фомин… Александр Сергеевич.

— А я — Низковских… Савелий Иванович… Очень приятно… Будем знакомы… Если не ошибаюсь, мы земляки…

— С чего вы взяли?

— Выговор наш, уральский: окаете.

— Волжане тоже окают.

Сосед закрутил головой.

— Да, окают, но не по-уральски… Как-то по-другому…

— Объясните.

— Не могу, — после короткой паузы спросил. — Простите, я ошибся?

— В чем?

— Вы земляк, с Урала или?..

— Из Екатеринбурга.

Низковских воскликнул:

— Совсем земляки!

— Из Екатеринбурга, что ли?

— Почти… Из Ирбита я… Знаете такой город?

— Кто его не знает… Еще при царе Алексее Михайловиче город гремел.

Низковских кивнул.

— Россия славилась тогда двумя ярмарками — Ирбитской и Нижегородской… Раз в год съезжались самые богатые и именитые купцы России и сопредельных государств.

— Да, были времена, — вставая, сказал Фомин. — Предлагаю поплавать. Как на это смотрите, Савелий Иванович?

— Исключительно положительно, Александр Сергеевич. В моем городе что? Две речушки, но обе летом курица перейдет и брюшко не замочит. — сосед встал. — Только… — он обвел многозначительным взглядом обе лежанки.

Фомин понял.

— Не знаю, как вы, но я взял за правило: ничего ценного с собой не брать. Даже часы и мобильник оставил дома. А на это барахло, что здесь, никто не позарится, — он ухмыльнулся. — Да, в одних плавках возвращаться не совсем прилично, но беда все-таки не такая уж большая.

— Собственно, Александр Сергеевич, у меня тоже…

— Тогда — идем. Кстати, вы далеко обитаете?

— Рядом… — он махнул рукой влево. — За тем зеленым забором.

— А что там?

— Санаторий ветеранов вооруженных сил России.

— Так… вы по путёвке?

— А вы разве нет?

— Я — дикарём… Комнату снимаю… В пяти минутах ходьбы… Для подобных мне путёвок никто не припас.

Низковских покачал головой.

— Но мне показалось, что мы — родственные души…

— Пошли, Савелий Иванович. Глядите, как море манит к себе.

— Вы — большой романтик.

Низковских, прихрамывая, бодро побежал к воде. Только сейчас Фомин понял, что его сосед, судя по всему, участвовал в боевых действия и имеет ранения. Хотя на глаз это точно не определишь. Да, пулевое ранение левой руки — это ясно. Да, на правой ноге большой шрам. Но ведь травмы могут быть полученными необязательно, например, в Афганистане или Чечне, а и в быту. Сам он не был ни там, ни тут, но знает, что такое пулевое ранение — на себе и дважды испытал. Хорошо, что повезло и не были задеты жизненно важные органы. У него своя была война. И также чрезвычайно жестокая, не щадящая каждого из ее участников. Слава Богу, те его сражения уже позади. Хотя… Как ведь на это посмотреть…

Тревога

Уральские мужички, наконец-то, выбравшись из воды, разлеглись на полотенцах, подставив тела благодатным лучам сентябрьского солнца: оно не жгло, хотя и было около тридцати, а ласкало.

Вскоре Фомин сел и подставил щедрому светилу свою спину: пусть, дескать, и она получит свою порцию крымского тепла. Он полез в пластиковый пакет, пошуршав в нем, достал газету, развернул, через минуту свернул и отложил в сторону. Вместо газеты достал книгу, раскрыл и углубился в чтение.

Савелий Иванович, повернувшись в его сторону, спросил:

— Что за книга?

— Сборник ранних рассказов Владимира Маканина.

— Интересно пишет? Я его не читал.

— Как вам сказать… Оригинален стиль письма… Для меня непривычен, поэтому, возможно, воспринимается мною с трудом… Жена сунула, сказав при этом: чтобы не глазел особо на пляжных красоток.

— Ревнует?

— Это она так шутит.

— Подкалывает, значит?

— Вроде того.

— Сколько раз женаты?

— Однажды и на всю жизнь… Кроме нее, никто мне не нужен. Почти тридцать лет вместе.

Низковских тяжело вздохнул.

— Счастливый… Завидую…

— Что, не с первого раза повезло?

— Увы! Со второй-то женой — ничего, нормально, а вот с первой… не получилось. Пришлось расстаться.

Фомин сочувственно спросил:

— Дети были?

— Один… Сын… Двадцать пять летом стукнуло.

— Женат?

— Непутёвым вырос…

— Вот как?

— Да… У такой матери… К тому же семейные неурядицы. Ведь умная женщина никогда не опустится до того, чтобы своего партнера обратить в тряпку, а постарается сделать все, чтобы тот чувствовал себя рядом с ней настоящим мужчиной. Глупая же женщина, наоборот, из кожи вон вылезет, чтобы любого мужчину превратить в ничтожество. Так что… Замнем для ясности.

— А во втором браке?

— Девочка… Двадцать ей… Ласковая… Учится на строительном факультете Уральского федерального университета…[3] Без хвостов и даже без троек… Инженером будет. Возможно, говорит, открою свой строительный бизнес. Дай-то Бог!

Фомин, оторвавшись от книги, кивнул:

— Замечательно, когда есть цель.

— У вас, Александр Сергеевич, есть дети?

— Золотая парочка, — ответив, Фомин рассмеялся.

— Как вас понимать?

— Сначала родился сынулька, а через два года жена подарила замечательную дочурку.

— С ними всё в порядке?

— Более чем, Савелий Иванович! Вернусь домой –сына женю. Свадьба намечена.

— Как невестка?

— Клашенька даже не золото, а наидрагоценнейший бриллиант… Самородок, можно сказать.

Низковских вновь тяжело вздохнул.

— Доченька меня беспокоит.

— Чем же?

— Нет серьезных отношений… Нет, парнишки, вроде бы как, возле нее вертятся, но она всех отшивает. Как бы со своей «целью» в старых девах не осталась. Хочу внуков, очень хочу… Даже во сне вижу, как с внуками нянчусь.

Фомин, чтобы поддержать земляка и вселить в него надежду, утешительно заметил:

— Двадцать лет — не возраст… Вся жизнь у вашей девочки — впереди.

Конечно, общие слова, но других у него не нашлось.

— Надеюсь, — сказал Низковских и надолго замолчал.

Он смотрел на зеркальную гладь бухты «Омега», на переполненный отдыхающими пляж, на ватаги разновозрастных ребятишек, среди которых были и те, которые только-только встали на ноги, однако, несмотря на испуганные аханья и оханья отцов и матерей, дедушек и бабушек храбро резвились на мелководье. Он помнит, как ночью проснулся от грохота: сверкали молнии, на мгновенье освещая комнату, раскатисто ухали громы и в окна бился ливень, а море, скорее всего, штормило (вал выброшенных на берег зеленых водорослей о том свидетельствует). И что сейчас? Природа давным-давно угомонилась, царит абсолютный штиль, туч нет и в помине (они разбежались в разные стороны, солнце нежно ласкает своими щедрыми лучами всё вокруг. В том числе и его, Савелия Ивановича Низковских. Бакланы, резко перекрикиваясь с себе подобными, медленно и с необычайной важностью вышагивают у кромки воды, поворачивая головы то в одну, то в другую сторону, зорко следят за ситуацией на пляже: нельзя ли, дескать, чем-либо поживиться — хлебной корочкой или оставленной кем-то куриной косточкой. Чайки, шумно разрезая воздух, проносятся над морем, высматривая мелкую рыбёшку. Ну, чем не идиллия? Особенно для него, коренного уральца, на родине которого (из утреннего телефонного разговора узнал) снег с дождем и температура близка к нулю.

Низковских вдруг спросил:

— Александр Сергеевич, вы служили в армии?

Фомин утвердительно кивнул.

— Два года срочной… Как положено… Отбарабанил своё.

— А потом?

— Как и многие другие, вернулся на гражданку.

— И чем занялись?

— Решил продолжить дело отца, который всю жизнь проработал токарем-карусельщиком на Уралмашзаводе. Профессия по тем временам — нужная и денежная.

— Простите за нескромное любопытство: травмы на теле получены на производстве?

Фомин отрицательно мотнул головой.

— Нет, Савелий Иванович.

— Я так и подумал… Во всяком случае, одна из травм, несомненно, — огнестрельное ранение.

— Вы правы… Хотели убить, но не получилось. Пуля прошла на вылет, при этом не задела жизненно важные внутренние органы. Так сказать, в рубашке родился. Другой рубец — от ножа.

— Конфликт… на бытовой почве?

Фомин усмехнулся.

— Не совсем, Савелий Иванович.

— Как вас понимать?

— По мне стреляли и не раз. Обычно промахивались, а однажды… Попали-таки.

— Загадками говорите.

— Ничего загадочного, собственно говоря, нет. Вас, как вижу, пометили душманы и хорошо пометили, а меня — наши, российские бандиты. Я ведь тоже служил и целых двадцать пять лет.

— То есть?

— Когда вернулся из армии и когда навострил лыжи в сторону завода, вызвали в военкомат. Военком прочитал лекцию: мол, комсомольцу и с такой армейской квалификацией (в ВДВ проходил службу) сам Бог велел (именно так высокопарно выразился) послужить на ниве охраны правопорядка. Наивным был, дурачком. Развесил уши. Более того, предложением загордился. Военком, увидев, что я уже готов лопнуть от счастья, выдал мне направление в областное УВД, а там перенаправили в Нижнетагильскую школу милиции. Закончил энтузиаст с отличием. Вот и оказался сначала в уголовном розыске Прижелезнодорожного района, а потом, спустя три года, перевели в областную уголовку, откуда и ушел десять лет назад на пенсию.

— По-нят-но, — протянул Низковских, — а я подумал…

— Что бандит, пострадавший в очередной разборке?

Низковских, смутившись и покраснев, ответил:

— Ну… да… Что-то вроде того… Комплекция у вас… Устрашающая — гора мышц… И… кулачищи — жуть.

Фомин кивнул.

— Бог не обидел.

— Не только, нет, не только и не столько. Скорее всего, результат мучительных тренировок.

— Все-таки два года службы в десантных войсках кое-что дали.

— Извините, что нехорошо подумал.

— Пустяки. Нынче принадлежностью к бандитскому сообществу принято гордиться.

Низковских нахмурился.

— Не шутите так. Ну, ладно… Получается, что на, так сказать, заслуженном отдыхе?

— В данный момент — да. Вот лежу на пляже, грею пузо — ни забот, ни тревог.

— Не хотите ли сказать, что, выйдя в отставку, продолжаете трудиться?

— В некотором роде, Савелий Иванович.

— То есть?

Фомин рассмеялся.

— Сейчас я — бо-о-ольшой начальник.

— То есть?

— Создал своё частное детективное агентство, в котором я — и швец, и жнец, и на дуде игрец.

— И… заказы есть?

— Даже с избытком. Кому-то приходится отказывать.

Уральские мужички вновь поплавали и вернулись. Фомин взялся за книгу. Жена его была права: на пляже столько нимф, что глаза разбегаются. Соблазны на каждом квадратном метре. Стоит протянуть руку и… Тьфу-тьфу! Изыди, Сатана, изыди! Не смущай невинную душу! Он уткнулся в книгу и не обращал больше никакого внимания на окружающих.

— Александр Сергеевич, — Фомин поднял на соседа глаза, — позвольте полистать газету. Все равно без дела лежит.

— Да, пожалуйста… Свежий номер… Прихватил, но пока не смотрел.

Низковских взял, взглянул на первую страницу.

— Ого! «Криминальное обозрение» — региональная независимая правовая газета… Так… Интересно… Почитаю.

Перевернув страницу, углубился в изучение коротеньких материалов под шапкой «Что? Где? Когда?». Буквально через пару минут, вскрикнув, переполошил Фомина. Тот оторвал взгляд от книги и взглянул в сторону соседа.

— Потрясающая новость?

— Мало того!

— В чем дело, Савелий Иванович?

— Но здесь… В заметке сказано, что в Ирбите…

— Что в Ирбите?

— Исчез, не оставив никаких следов, Низковских Дмитрий Савельевич… тысяча девятьсот девяносто третьего года рождения.

— Однофамилец? Или ваш родственник?

— Это же Димка исчез… Мой сынулька!

Низковских вскочил и стал спешно собирать вещички и заталкивать в пакет.

— Боже мой! Боже мой! Что могло случиться с ним? Только этого не хватало… Лечу домой… Тем более, что и без того я должен был вернуться домой… Извините… Спасибо за компанию… Рад знакомству… Жаль, что встретились в последний день… Мир тесен… Возможно, еще и встретимся… Да… — Савелий Иванович, державший в трясущихся руках пакет с барахлом, смотрел на Фомина и о чем-то думал, — Александр Сергеевич, но вас со мной сам Господь свел.

— Возможно, — ответил Фомин и тоже встал.

— Ну, кто же еще, если не Господь? Вы же… частный детектив и… Я прошу вас… Ну, пожалуйста, помогите… Я заплачу… Я машину продам… Машина у меня хорошая… Пожалуйста!

Фомин строго сказал:

— Не порите горячку, Савелий Иванович. Может, ничего и не случилось. Вы прилетите, а сын будет дома. Судя по заметке, — он ткнул пальцем в газету, — к розыску приступила полиция… Успокойтесь, сына найдут.

— Найдут?! Наша полиция найдет? Кто-кто, а вы-то знаете, чего стоит полиция. Палец о палец не ударит — вот! Не верил и никогда не поверю в нашу полицию… Одна надежда на вас, Александр Сергеевич.

— Не преувеличивайте, — Фомин попробовал охладить земляка. — Мои возможности тоже имеют свои пределы.

— Нет-нет-нет! Не отговаривайте меня! Не отказывайте в помощи несчастному отцу, у которого такое горе!

Фомин смущенно опустил глаза вниз.

— Я не отказываю… Если вдруг действительно что-то с полицией не заладится, то, — он достал из джинсовых потертых брюк блокнотик, крохотную ручку, написал свой номер телефона и протянул Савелию Ивановичу, — звоните… Но имейте в виду, что появлюсь в Екатеринбурге не ранее тридцатого сентября, а к тому времени, я надеюсь, всё уладится. Уверен, что с вашим сыном ничего серьезного не случилось.

— Ваши бы слова, Александр Сергеевич, да Богу в уши.

Фомин похлопал земляка по плечу.

— Не теряйте надежду, старина, не теряйте.

Прощаясь, они обменялись крепким рукопожатием.

[2] Об этом идет речь во второй главе первого авторского детективного романа «Псы одичалые», изданного российским издательством и выставленного на продажу во многих книжных интернет-магазинах.

[1] Название образовано из первых букв фамилии, имени, отчества владельца и для детективного агентства многозначительно (здесь и далее — примечания автора).

[3] Бывший Уральский политехнический институт, из стен которого вышло немало знаменитостей. Например, секретарь ЦК КПСС Яков Рябов, председатель Совета Министров СССР Николай Рыжков, первый Президент России Борис Ельцин, глава его администрации Юрий Петров и другие.

Глава 2. Советуют отцу: не суетиться. Но как, если?..

Убаюкивания

Чем дальше, тем больше растет в нем беспокойство. Да, сын у него, в самом деле, вырос непутёвым. И что из того? По глубочайшему убеждению Савелия Ивановича, оттого Димка никогда не становился и не становится ему менее близок и дорог. Потому что родная кровь, часть его. Возможно, не лучшая его часть, а уж какая есть, какая получилась. Отец в том видит и чувствует свою вину, казнит себя. Душа неспокойна, поэтому по ночам видит кошмары, в которых сын предстает в образе инопланетянина или в роли страшного демона, который всегда тянет свои щупальца к его шее, пытается обвить и задушить. Просыпается в холодном поту. До утра не сомкнув глаз, лежит в кровати и думает, думает, думает: о чем сон его пытается предупредить? Ответа не было и нет. Утром, встав с больной головой, по-настоящему не отдохнув, быстро позавтракав тем, что на столе, бежит на службу. Евдокия Сергеевна, вторая жена, чувствует тревогу мужа, понимает, но молчит, не лезет в душу с расспросами. Иногда лишь, укрывшись от домочадцев на кухне или в ванной, дает волю слезам. А чем, собственно, она может помочь любимому мужу, с которым живет душа в душу почти двадцать лет? Да ничем! Вот и остается тайком лить слёзы. Почему тайком? Чтобы еще больше не растравливать родного мужа, которому и без ее охов да вздохов тяжело. Никому дома не сказав, неделю назад побывала в старинной Ирбитской Свято-Троицкой церкви, история которой уходит в глубь веков, поставила свечи и обратилась с молитвенной просьбой к своей заступнице Святой Евдокии, чтобы та облегчила мужнюю беду. Да, Димка ей, по сути, никто. Ей никто, а вот Савелию дорог. Первый ребенок, сын. Она это понимает. Всегда понимала, что значит для главы семейства наследник, продолжатель родовой фамилии. Хотела сама родить парнишку. Не получилось.

Вчера, окончив службу, в девятом часу Савелий Иванович с приятелями завалился в бар. Посидели. Выпили, понятное дело. Сослуживцы стали утешать, убаюкивать как малое дитя, успокаивать: дескать, с Димкой вряд ли что-нибудь серьезное произошло; дескать, у бабы какой-нибудь застрял; возможно, мол, встретил дружков и с ними, решив развеяться, побродяжить, умчался; дескать, ну, что может случиться с двадцатипятилетним неженатым парнем, крепким и сильным, пошедшим этим в отца, то есть Савелия Ивановича. Савелий Иванович слушает, лишь отрицательно мотает, не произнеся ни слова, головой.

Подобного рода убаюкивания надоели отцу до чёртиков: каждый день слышит последние три недели от родственников, друзей и даже сослуживцев. Слава Богу, думает он, Евдокия оставляет в покое и дочери запрещает. Савелий Иванович считает, что с женой и дочерью ему повезло: хорошие люди, чутки к чужой беде, соображающие, что к чему. Если бы не проблемный Димка, то мог бы с полным правом сказать всем: жизнь удалась. А так… Заноза в сердце… Пробовал ли что-нибудь с этим сделать, какие-то практические действия предпринять? Женившись во второй раз, ожидая появления второго ребенка, девочки, поговорив обстоятельно с Евдокией, получив с ее стороны полную поддержку, повел наступление на мать Димки. Чего он хотел? Того, чтобы Димка перешел жить к отцу. Что услышал? Истеричный крик: «Не дождешься! Никогда! Ни за что! Он мой и только мой! И будет только моим всегда!» Хуже того, после бабьего сумасшествия запретила сыну вообще видеться с отцом, навсегда запретила отцу даже на глаза показываться. И когда Савелий Иванович однажды пришел в школу (Димка только-только пошел в первый класс), после уроков забрал парнишку, и они часа три развлекались в городском парке, мать его устроила скандал на весь город, обвинив отца в похищении (?!) родного сына, подняла на ноги все правоохранительные органы Ирбита.

Больше всего обидно было то, что матери Димка вообще был не нужен. Он рос как сорная трава в диком поле, не видя ни заботы, ни ласки со стороны матери. Тогда чем же руководствовалась мать? Нет, она не руководствовалась интересами мальчишки, а она руководствовалась одним: чтобы насолить Савелию Ивановичу, больно и как можно глубже, жестоко ранить его сердце, растоптать отцовские чувства, вмять в землю его гордость и достоинство. И ради этой цели, манипулируя ребенком как игрушкой, бывшая жена готова была на всё. Вот и в глазах всех горожан выступала в двух ипостасях. Научившись лицемерить в юности, доведя впоследствии до совершенства это умение, во взрослой жизни она не собиралась отказываться от приобретенного искусства вести двойную жизнь.

Попытался через местных судей решить вопрос постоянного проживания Димки с отцом, но из этого ничего не получилось. На руках Савелия Ивановича оказалось судебное решение, в котором было сказано незатейливое: в гражданском иске Низковских Савелию Ивановичу отказать. Мотивация? Сплошные глупости. Не согласившись, подал кассационную жалобу в областной суд. Решение первой инстанции оставили без изменения, поскольку, как написано было в определении судебной коллегии, ребенку будет комфортнее с матерью, чем с инвалидом-отцом. Оскорбление? Да, но выше головы, как посчитал Савелий Иванович, не прыгнешь и плетью обуха в России не перешибешь. Можно ли за подобные мысли осуждать отца? Не знаю.

Савелий Иванович терпеливо ждал, когда Димка его подрастет и тогда… Что тогда? На что надеялся? Думал, что повзрослевший сын сможет решить сам, с кем ему жить — с отцом или матерью. Но семена ненависти, вброшенные матерью, проросли, зацвели буйным цветом. Стало понятно: ребенок испорчен, душа его исковеркана, а Савелий Иванович в глазах сына был оболган, выглядел монстром, который, якобы, никогда не интересовался судьбой Димки, был брошен отцом и забыт.

К тому же всякий раз мать с раннего детства вбивала в голову подростка одну и ту же мысль: у меня — тебе свобода и можешь делать все, что угодно, а там, у зверя-отца, тебя засадят в клетку, и не посмеешь даже пикнуть.

В подобной ситуации и сделал свой выбор Димка. Он перестал вообще думать, что есть у него родной отец. Димка выбрал свободу, предоставленную ему матерью, и стал жить, как ему хотелось.

Когда отец этим летом позвонил Димке, чтобы поздравить с первым в его жизни юбилеем (ему исполнилось двадцать пять) и вручить подарок, то сын что-то рявкнул нечленораздельное в ответ и отключился. На повторные вызовы не ответил.

Отец обиделся? Да нет. Он винит себя и только себя в том, что сына теперь уже потерял навсегда.

Да потерял, но точно знал, что Димка здесь, поблизости, в своем городе; что чувствует себя относительно нормально. И значит? Волноваться особо не о чем. Парень взрослый, уже мужчина и переживать о нем нет причин. Верно, не все ладно с работой (на одном месте больше трех-пяти месяцев не задерживается); правда и то, что (по слухам, а они по Ирбиту свободно гуляют) пристрастился так к материнской «свободе», что не вылазит из пивнушек, не трезвеет никогда; по слухам, сильно дружен с наркоманами.

Но когда узнал, что сын исчез, и никто не знает, где он и с кем он, то сердце защемило так, что пришлось засосать пару таблеток валидола. Тут он понял, что Димку, несмотря ни на что, по-прежнему любит и постарается сделать все, чтобы парня найти; если в беде, то спасти. Он позабыл даже последнюю сыновью грубость. Покинув Севастополь, Савелий Иванович обошел всех дружков-собутыльников, попытался через них узнать, что могло случиться с Димкой, почему его не может найти даже полиция, однако никакого результата. Дружки, находясь под кайфом, лишь странно хихикали, проявляя тем самым явные признаки психического расстройства, хмыкали и утверждали, что последний раз кореша, то есть Димку, видели в конце августа, и он был бухой, а также, скорее всего, хорошо так уколотый.

Фирмачка

Савелий встал довольно поздно, к тому же с чугунной головой. Из-за того, что много раз просыпался, а потом долго не мог заснуть. Заснув же, раз за разом возвращался один и тот же сон: хищные и страшные демоны кружатся над ним, громко хлопают двухметровыми крыльями, неестественно пищат и своими длиннющими клювами пытаются тюкнуть его в голову.

Спустив босые ноги на прикроватный коврик, потянулся до хруста в костях, протяжно зевнул, взял с тумбочки перекидной календарик и почему-то недовольно проворчал:

— Хм… Понедельник, первое октября… О чем-то эта дата мне напоминает. О чем? О делах службы? Вряд ли… График — два через два. Суббота и воскресенье были мои рабочие деньки и впереди законные выходные… И… Какие ко мне вопросы?.. Ничего не знаю и знать не хочу.

Встав и еще раз потянувшись, подошел к окну. На улице обычная для этого сезона погода: жутко пасмурно, а сверху валит то ли снег, то ли крупа, то ли моросящий мелкий дождь.

Шлепая босыми ногами по теплому полу (он с подогревом), прошел сначала в ванную, потом на кухню, где его ждал завтрак, заботливо приготовленный и оставленный женой, которая в этот поздний час на работе.

С невероятной скоростью поглощая завтрак (от армии привычка осталась), он думал о том, что ему сегодня предстоят крайне неприятные или даже омерзительные визиты. Скашивая влево глаз, он видел на столешнице записку Евдокии. Он знал, что в записке, поэтому не спешил ознакомиться — обычные, полагает он, поручения по хозяйству: скорее всего, выхлопать ковры и пропылесосить квартиру… Ну… Или еще чего-нибудь жена придумала. Без работы хлопотунья не оставит. Савелий не ленив, но его мысли сейчас совсем не о доме. Еще вчерашним вечером, под конец дежурства решил сделать визиты. Верно, не хочется, но надо.

Савелий прошел в гостиную, взял свой сотовый, и хотел было набрать номер абонента, но передумал. Решил заявиться без предупреждения, дабы исключить возможность уклонения от встречи. Выставит за порог незваного гостя? Еще чего! Хоть и хозяйка в офисе, но это не её личное пространство. Может устроить хай? Может, она многое может, но это будет удар по имиджу делового человека, каковым она хочет изо всех сил казаться.

И вот он перед двухэтажным старинным кирпичным зданием, являющимся (это Савелий хорошо знает) памятником регионального значения. Красив домик, добротен, до революции принадлежал купеческому семейству — это было в девятнадцатом веке, а в двадцать первом уже офис в аренде частной швейной фирмы «Леди», выполняющей заказы богатых и успешных предпринимательниц, чей месячный доход не меньше миллиона рублей; с другими деньгами сюда и совать носа не стоит. Миллион российских — это немного для Москвы, а для Ирбита — огромные деньги.

Поднявшись по мраморным (с царских времен сохранившимся) ступеням высокого парадного крыльца, дёрнул за отливающуюся медью ручку, которая сама по себе уже является ценнейшим произведением искусства, однако дверь не подалась. Савелий пробурчал:

— Вот как встречают клиентов…

Внимательно изучив все, что окружает дверь, обнаружил нечто, то, что может являться звонком. Нажал и за дверью мелодично зазвучали колокольчики. Савелий вновь пробурчал:

— Не наше, старинное… Сохранили.

Не сразу, но дверь перед ним отворилась. Он признал в охраннике чоповца, когда-то и где-то с ним пересекался.

— К кому? — коротко спросил он.

— Привет, коллега, — усмехаясь, ответил Савелий.

— Не припомню, чтобы…

Савелий прервал, ибо не в его интересах было затевать дебаты.

— Подумаешь и вспомнишь обязательно. Худая у тебя память… Ничего… Бывает… А я к твоей хозяйке.

— Не понял… О ком речь? — Охранник, скривившись, мотнул головой.

— У тебя так много хозяев?

— За глаза.

— Я имею в виду Сергиевских Светлану Львовну.

— А-а-а… Так… Ну… Это… Она не моя хозяйка.

— Как это? Ты же ей служишь, не так ли?

— Нет не так. Я служу в частном охранном предприятии «Зубр» и мой хозяин…

— Хорошо-хорошо, коллега… Так Светлана Львовна, насколько мне известно, у себя…

— Клиент? Договаривался?

— Разумеется. Я, видишь ли, к именинам жены сделал заказ и хочу знать, что с ним.

— На примерке были?

Притворно, но Савелий возмутился.

— Ну что ты, в самом деле, на пороге устраиваешь допрос с пристрастием?

— Действую согласно порядку. — Он окинул фигуру Савелия и остался, очевидно, доволен результатами осмотра. — Прошу.

— Давно бы так, а то…

Охранник, поднимаясь по широкой и старинной лестнице на второй этаж, прервал клиента.

— Как доложить?

— Как-нибудь сам, — ответил решительно Савелий и тут же уточнил. — Мы настолько близки, что в представлениях не нуждаемся.

— Понял… Налево, вторая дверь… За последствия не отвечаю.

Савелий, насторожившись, остановился на ступенях.

— Что еще за «последствия»?

— Ну… Если «своего близкого знакомого» прикажет спустить с лестницы и выкинуть на улицу.

— Да? Это возможно?

— Еще как! Бой-баба. С нее сбудется.

— Неужто было такое?

— И даже не раз. Женщины такие: вчера был близким, а сегодня не захочет даже видеть, а то и хуже — готова будет убить.

— Ничего, коллега. Со мной этот номер не пройдет.

Охранник ухмыльнулся.

— Дай-то Бог…

Свидание

Бывший муж вошел, очевидно, в приемную фирмачки, но за столами, стоявшими впритык, никого не было. «Мне на руку», — подумал он и, дернув ручку одной из дверей, вошел, остановился, давая возможность хозяйке прийти в себя.

Хозяйка, сидя за большим столом и глядя в окно, разговаривала по сотовому, поэтому увидела вошедшего не сразу. Только после того, как услышала знакомый голос.

— Привет, — сказал бывший муж.

Светлана Львовна от неожиданности (кого-кого, а уж его-то она точно не ждала и вряд ли жаждала видеть) вздрогнула, повернулась на голос и с минуту молча рассматривала бывшего мужа. Потом, взяв себя в руки, неприязненно сказала:

— Раз уж явился, проходи.

Савелий поправил:

— Являются только черти.

Хозяйка хмыкнула и, не церемонясь, спросила:

— Ты чем лучше? Пожалуй, даже похуже черта будешь.

Савелий невольно подумал: «Женщина, начинающая увядать и теряющая одного за другим своих воздыхателей, обычно клянет мужчин, сетуя на их несносный нрав». Савелию показалось: только что румяное лицо бывшей жены побелело. Проходя к столу, за которым сидела хозяйка, подумал: «Отчего бы? Причин нет… Не та баба, тут охранник прав, чтобы кого-то бояться, тем более, смущаться».

Придя в себя, Светлана Львовна грубо бросила:

— Ну! Зачем пришел?

— Не груби! По делу я… Давно собирался составить с тобой разговор.

— Никаких общих дел давно уже у нас нет. Забыл?

— Нет, Свет, есть одно дело… Осталось…

Бывшая жена заорала:

— Я — Светлана Львовна, понял?! Для всех! Прежде всего, для тебя!

— Извини… Понял…

— То-то же! Хамло мужское надо сразу ставить на место.

— Ну, поставила на место. А теперь успокойся… Дело, которое было и останется, Светлана Львовна, одно, но существенное — наш общий сын, Димка… В газете прочитал, что исчез… Давно уже… Не объявляется… Что с ним, не знаешь?

— Не знаю! — решительно и по-прежнему грубо отрезала бывшая жена.

— Но, может, что-то странное заметила в день исчезновения или накануне?

— Не твоя печаль — чужих детей качать!

— Как это «чужих»? — возмутился Савелий. — Он мой сын! Родной! Единственный!

Светлана Львовна ехидно процедила:

— Вспомнил.

— Об этом не будем: не та ситуация и не то место. Ты отлично знаешь, кто от меня отвадил сына.

— Что хочешь от меня?! — истерично взвизгнула бывшая жена.

Савелий спокойно ответил:

— Хочу всё знать.

— Издеваешься, да? Мать места себе не находит сколько дней, а ты пытаешь. Повторяю: ничего не знаю, но хотела бы знать, где сейчас мой любимый сынок?

— Надо что-то делать, — по-прежнему спокойно отреагировал Савелий.

— Ты, что ли, делаешь?! Написал кто заявление в полицию? Не ты, а я! Кто, опять же, установил материальное вознаграждение всякому, кто сообщит о сыне хоть какие-то сведения. Заткнуться бы тебе и не бередить материнскую рану… Без тебя тошно и хочется сутками с горя выть волчицей.

— Ну, я тоже…

— Что «тоже», а?! Помощничек выискался!

— С его дружками разговаривал… Выпытывал, не знают ли они чего-нибудь о Димке.

— Какой результат? — издевательски спросила бывшая жена.

Савелий развел руками.

— Никакого… Увы…

— Вот дурак, а! Да если бы они, его дружки, что-то знали, то давно бы стояли в очереди за моим вознаграждением.

— Не груби и не оскорбляй. Я Димке отец кровный, а тебе давным-давно никто. Чуешь?

— Еще слово и выкинут тебя отсюда вперед ногами.

— Это я знаю… — Савелий встал. — Плохое получилось у нас свидание.

— А чего ты ждал? На что рассчитывал, безмозглый осел?

— Мы должны оставаться людьми.

— Только не с тобой! Ты мне всю судьбу искалечил.

— Не гневи Бога, Светлана Львовна. Оглянись, посмотри вокруг… Тебе ли жаловаться на судьбу, когда вся в шоколаде.

— Счастье женщины не в богатстве…

Савелий прервал.

— Ну, что касается любви, то ты и тут не обделена мужским вниманием. Начнешь твоих мужиков считать — пальцев двух рук не хватит… Твое ложе от мужских тел не остывало… Даже тогда, когда мы совместно проживали.

— Вон! Пошел вон, скотина!

— Ухожу. Но заявляю: сделаю все от меня зависящее, чтобы Димку найти, чтобы выполнить отцовский долг.

— Ну-ну! Действуй, калека. Полиция с ног сбилась, а этот получеловек что-то сможет сделать.

— От тебя уже такого наслушался, что теперь любое твое оскорбление мне нипочём.

Прошение

Спустившись с крыльца, Савелий Иванович Низковских огляделся. Завидев слева, почти что рядом, уличную скамейку, прошел, присел. После того, что услышал только что, решил прийти в себя. И подумать, что делать дальше. Конечно, он не забывает, что дома ждут неисполненные поручения Евдокиюшки, но…

Сидит под тополем, только что сбросившим последние листья и нехотя покачивающим старыми ветками, думает, разумеется, о странном исчезновении Димки, сына своего. Понимает: что-то надо делать, но что именно? Спросить ему некого. Да и вряд ли кто-то со стороны может посоветовать. Может?..

Вынимает свой простенький сотовый и набирает номер. Гудки проходят, но никто не отвечает. Хотел уж отключиться, но тут услышал знакомый с хрипотцой (курит с лишком много) голос.

— Да… Слушаю.

— Привет, Лёха!

— Савва, что ли?

— Он самый… Как жизнь молодая?

Он услышал раскатистый смех.

— Сказанул!

— А что? Пятьдесят с хвостиком — для такого мужика — не возраст.

Лёха вновь рассмеялся.

— Может, и не возраст, однако, Савва, песок из одного места сыплется, обильно так посыпает мои тропинки.

— Ну, ладно… Ты сильно занят? Можешь говорить? Если…

Лёха прервал церемонии.

— Дома я. Свободен от дежурства… То есть выходной… внеочередной… за воскресную работу.

— Всё трудишься, значит?

— Денежка не ахти (сейчас я освобожден от дежурств, трудненько стали даваться суточные бдения, поэтому заведую оружейной комнатой), но пенсионеру не могут быть и они лишними.

— В том же ЧОПе?

— Да… Никто другой теперь во мне не нуждается.

— Это верно… Отработанный мы материал.

— А ты, Савва? Все там же?

— Топчусь помаленьку…

— Наверное, в деньгах не обижают. Сбербанк как-никак. Фирма богатая.

Низковских хмыкнул.

— Наше начальство, скажу так, не в обиде. А наш брат… Крохи с барского стола… Но я доволен и этим.

В голосе Лёхи просквозила обида.

— Редко стал звонить. Забываешь, Савва, однополчан. Отдалился.

Тут надо пояснить.

Золотых Алексей Евгеньевич, ровесник и однополчанин Савелия Ивановича, к которому судьба оказалась более благосклонной: за тринадцать месяцев выполнения интернационального долга в Афганистане его не коснулась ни одна душманская пуля, мимо, ужасающе свистя, пролетели, не коснувшись его, и осколки мин. Редкое везение. Через несколько лет, уже, будучи в запасе, бывший десантник, а нынешний, то есть на то время, старший оперуполномоченный уголовного розыска местного УВД, решил еще раз попытать счастье, поиграть с судьбой в кошки-мышки (адреналина, видно, не хватало), подал рапорт и был отправлен в пылающую в огне Чечню. И там повезло: отделался легким проникающим ранением мягких тканей бедра, можно сказать, царапнуло. На больничном, но уже дома, пробыл всего-то десять дней. Савелий справедливо тогда назвал Лёху счастливчиком. Потому что ему так здорово не повезло: уволился из армии инвалидом. Сначала дали вторую группу, а потом очередная комиссия посчитала слишком жирным и перевела Савелия на третью группу. Мог, говорили, оспорить решение и потребовать переосвидетельствования, но он плюнул, и затевать волокиту не стал. Посчитал вымаливать для себя что-то там унизительным.

Упрек Савелий не оставил без ответа.

— Ты? Тоже самое же. Я вот позвонил, а от тебя бы звонка не дождался.

— Оба хороши — это правда, Савва… Как живешь? У тебя все в порядке? Как жена? Дочь? Она не выскочила замуж?

— Слава Богу, Лёха, нет.

— Почему «слава Богу»? Дедом не хочешь стать?

— Хочу. Но дочь считает, что ей заводить семью еще рано. Заявляет, что вот получит диплом и тогда только станет об этом думать… Как, Лёх, считаешь, она права?

— Пожалуй… Нынешняя молодежь — практичная. Всё просчитывает и взвешивает. Мы были, скажи, бесшабашными

Лёха хмыкнул.

— Точнее, безмозглыми: сначала совершали поступки, а только потом задавались вопросом: зачем?

Савелий грустно усмехнулся, примерив сказанное на себя.

— Как выражался отец русской демократии, да уж…

— Если правильно понял, у тебя, Савва, на всех фронтах полный порядок.

— М-м-м… Как сказать.

— Нет, не так? Что-то случилось?

Ответил вопросом на вопрос:

— Неужто ничего, Лёха, не слышал?

— А, что, прости, я должен был услышать?

— Димка, сын от первой жены, исчез.

— Давно?

— Достаточно, чтобы забить тревогу.

— В розыске?

— Бывшая жена оформила заявление… На днях встречался с его дружками, но те ничего не знают.

— Не знают или не хотят говорить?

— Откуда мне знать? Чужая душа — потёмки.

— Так-так-так… Понятно… Интересовался, что предпринимает полиция?

— Пока нет… Впрочем, если бы что-то на их горизонте появилось, то сообщили бы, наверное. Хотя… Вряд ли они будут передо мной раскрываться. Вот если бы… Кто-то другой… близкий им…

Однополчанин согласно кивнул.

— Пожалуй.

— Скажи, Лёх, что ты думаешь о нынешнем начальнике управления? Знаком с ним?

— К несчастью, Савва.

— Как тебя понимать?

— Видишь ли, появился он за полгода до увольнения моего в отставку. Сразу с академической скамьи и стал начальником нашей уголовки, представляешь? Сопля зеленая, в глаза не видел ни одного преступника и на тебе — наш начальник.

— Ну… Может, умом блещет вот и…

— Может, и блистал, — Лёха расхохотался, — но другим. Мы разнюхали, кому обязан карьерой.

— Интересно, кому?

— Тестю!

— В больших чинах он?

— Генерал внутренних войск… был.

— А сейчас?

— В отставке. По возрасту. Хотел, будто бы, зятька, перевести в Екатеринбург, на хорошую должность, но… Видимо, отставка оказалась скорой и он не успел. Вот так и застрял в провинциальном Ирбите этот тупоголовый выскочка.

— Не жалуешь, а жаль… Через него можно было бы кое-что разузнать о ходе поиска.

— Погоди, Лёх, а я смогу кое-что выяснить…

— Через кого, если?..

— Кое-какие связи остались. Не на верху, но это, может, и к лучшему. Между прочим, передо мной в долгу.

— Как это?

— Он также пришел из нашей академии, юридической, но ему с тестем не повезло, поэтому был приставлен ко мне в качестве стажёра. Повозился с ним, но ничего, кое-что все-таки получилось из него.

— Кто это?

— Устьянцев… Далеко не продвинулся, но все-таки заместитель начальника местной уголовки — это что-то да значит…. Созвонюсь вечерком, предложу встретиться за кружкой пива: если не скурвился за последние годы, что меня нет в полиции, то разузнаю многое через него.

— Спасибо, Лёх. Ты настоящий однополчанин.

— Благодарить меня не за что и рано… После встречи — наберу тебя. Жди. Договорились?

— Буду ждать с нетерпением.

Служаки

Отключив связь, Савелий Иванович облегченно вздохнул, встал, отряхнулся от приставших к брюкам влажных тополиных листьев и пошел на остановку общественного транспорта. Теперь, считает он, можно будет заняться и поручениями любимой жены. До ее прихода с работы (он взглянул на наручные часы) времени вполне хватит и даже с лихвой.

…Поздним вечером, когда Савелий собирался отойти ко сну, позвонил Алексей, однополчанин.

— Привет!.. Прости, что беспокою в такое неподходящее время, но посчитал необходимым поставить в известность… Чтобы не томить тебя, чтобы у тебя была возможность предпринять дополнительные меры, что бы не питал особых иллюзий.

— Пугаешь, Лёх.

— Не пугаю, Савва, а настраиваю на действия.

— Что-то выяснил?

— И да, и нет.

— Не понимаю.

— Тимка… Прости… Майор Устьянцев, оказывается, знает об объявлении в розыск твоего сына. Хотя, если вдуматься, ничего удивительного нет: что ни говори, но бывшая твоя жена — не последний человек в Ирбите, знатная дама, почти королева; так сказать, богатая и успешная; в друзьях у нее вся городская элита; как сказал Устьянцев, ее услугами пользуется и жена полковника Морозова, начальника УВД…

Проявляя нетерпение, Савелий Иванович, фыркнув, прервал.

— Знать и дружить — совсем не значит действовать.

— Пожалуй, Савва, с тобой соглашусь. Короче, ни мычат, ни телятся.

— По части розыска, что ли?

— Именно. Со слов Устьянцева, полиция считает, что пороть горячку ни к чему; дескать, избалованный барчук (это про твоего Димку) забурел и, скорее всего, в Москве сейчас и шляется по столичным ночным заведениям. А там искать, что иголку (с этим я согласен) в стоге сена.

— М-да… Ну и служаки…

— Ты о полиции?

— О ком же еще-то?

— Верно: мужики не потеют на службе.

— Я так и думал.

— Насчет чего?

— Что полиция станет гужи рвать; что на нее полагаться не стоит.

— Хочешь совет, Савва?

— Если по делу, то да.

— Нужно хорошего такого пинка дать.

— Полиции, что ли?

— Да, Савва.

Савелий Иванович грустно усмехнулся, чего, конечно, Алексей не мог видеть.

— Я бы с большим удовольствием, но не в моей власти.

— Напрасно так думаешь.

— Вот как?

— Да.

— Тогда разуй мне глаза.

— Иди в городскую прокуратуру, запишись на прием к прокурору, именно, к самому прокурору, а не к его помощникам. Обскажи историю, нажми на то, что полиция не предпринимает никаких мер. Он, как основной надзирающий за деятельностью правоохранительных органов, вправе лягнуть крепко и заставить заняться поиском твоего сына. А так… Жди, когда рак на горе свистнет.

— Дело, Лёх, говоришь.

— Кстати, Савва… Извини, что лезу в душу, но скажи мне: к чему ты сам склоняешься? Что могло, на твой взгляд, случиться с сыном?

— Ей-Богу, не знаю.

— Все-таки: отцовское сердце не может молчать.

— Это так, но… Тревожно, Лёх… Боюсь, что он в беде…

— Например?

— Ну… Говоря языком твоих полицейских, здорово забурел.

— Имел, извини, склонность?

— К сожалению… Скрывать от тебя не буду.

— Тогда…

Савелий Иванович решительно прервал однополчанина.

— Но это для меня ничего не значит. В любом случае Димку надо спасать, вытаскивать из беды, а она, то есть беда, в любом случае налицо.

На это Алексей Золотых сказал:

— Тем более не должен терять время.

— Не намерен, Лёх… Спасибо тебе за всё. Спокойной ночи. И будь здоров. Да… С твоего позволения, если понадобится вновь твоя помощь, за собой оставляю право обратиться…

— Ну, Савва, какой разговор! Звони… Без всяких заморочек. Всегда в твоем распоряжении. На то и однополчане, чтобы…

— Вот именно, — и Савелий Иванович повторил по слогам, — од-но-пол-ча-не.

У прокурора

К девяти утра Савелий Иванович Низковских уже был в прокуратуре. Ему повезло: оказалось, что прокурор принимает раз в неделю и именно по вторникам, с шестнадцати до восемнадцати. Потом еще раз повезло: его зарегистрировали последним, а всем другим (их было около десятка) предложили прийти через неделю. Он отметил про себя: «Два везения подряд — хороший знак».

Он не первым в очереди на прием и мог бы прийти позднее, однако в 16.00, как штык, уже сидел в приемной и с нетерпением ждал своего часа.

Вот и его пригласили в кабинет. Он вошел, поздоровался. Прокурор, почему-то мрачно глядя на него, кивнул и рукой предложил пройти и присесть.

— Что у вас? Слушаю.

Савелий Иванович выложил все, что знал и тревожно замолчал.

— Так… Прошло больше тридцати дней, а результата никакого, — прокурор посмотрел на бумажку, лежавшую перед ним, в которой он делал какие-то пометки во время монолога посетителя и продолжил. — Вы разведены, и сын живет у матери: именно Светлана Львовна, — Низковских мгновенно просёк, что прокурор знаком с его бывшей женой, так как он в рассказе этого не говорил, — обратилась с заявлением… Вы с женой после этого разговаривали?

Савелий Иванович понял, что вопрос касается не нынешней, а прежней жены. Поправлять не стал, ибо не мог предвидеть, какая может последовать реакция.

— Вчера, — ответил он.

Прокурор кивнул.

— Согласно закону в течение тридцати дней заявительнице должны были дать мотивированный ответ. Светлана Львовна получила его?

— Ну, не знаю… Скорее всего, нет… Иначе, наверное, сказала бы.

— Какие у вас взаимоотношения с женой? Скорее всего, неприязненные, ведь так?

То, что прокурор упорно называет женой, а не бывшей женой, стало раздражать, но он вновь сдержался. Кивнув, ответил:

— Мягко говоря, прохладные. Но, гражданин прокурор, это к моему делу не имеет никакого отношения.

— Тут вы, гражданин, глубоко заблуждаетесь. Неприязненные отношения в семье — это есть результат плохого воспитания детей, — постучав ручкой о столешницу, назидательно добавил. — Только в благополучной семье могут вырасти благополучные дети. По-другому не бывает.

— Возможно, вы и правы, но…

— Поверьте моему опыту.

— Верю… Но… Как с моей жалобой?

— В сущности, гражданин, пока жалобы нет.

Низковских удивленно посмотрел на прокурора, пытаясь определить, шутит тот или нет.

— Как так, гражданин прокурор?

Прокурор не ответил, а вместо этого нажал какую-то кнопку на пульте. Зазвучал милый женский голос:

— Слушаю, Юрий Васильевич.

— Забей, Наташа… На компьютер… Ну, там, где надо, поручение… Пусть Серова займется гражданином… э-э-э… — посетитель пришел на помощь и напомнил свою фамилию, — Низковских… Оформи как следует и поставь на контроль.

— Я поняла, Юрий Васильевич.

Прокурор отключился и поднял глаза.

— Все… Вы свободны.

— Но… Я…

— Для документального оформления секретарь проводит к моему помощнику. Серова хорошо знает, что ей следует в этом случае предпринять.

Действительно, не прошло и пятнадцати минут, как Савелий Иванович в кабинете исполнителя поручения прокурора написал письменную жалобу; на его же глазах бумага была отсканирована и легла (вместе с оригиналом жалобы) в тощую папочку, после чего Серова Валентина Олеговна без каких-либо эмоций, которые прокурорскому работнику, очевидно, не к лицу, сухо сказала:

...