ВВЕДЕНИЕ
Географические названия, или топόнимы (от греческих tόpos — «место; местность» и όnuma — «имя; название», буквально «название местности»), как и археологические памятники, содержат огромный информационный потенциал. Через изучение их открываются прошлое той или иной географической территории, развитие её хозяйства, характер расселения и многое другое.
Топонимы изучают и историки, и географы, и этнографы, и лингвисты, поскольку они не существуют вне языка. Поэтому тема Гуннские названия рек разрабатывается в русле междисциплинарных исследований, ибо хорошо известно, что синтез материала, накопленного отдельными науками, обобщение их результатов позволяют выяснить сущность предмета, явления наиболее полно и объективно. Иначе говоря, наилучшие результаты в исследовании географических названий можно получить лишь при глубоком знании всего доступного нам исторического, географического, этнографического, лингвистического материала.
* * *
Географические названия окружают человека с детства. «Без них немыслима цивилизация, общение между народами и странами» [Мурзаев, 1974, с. 3]. Во многих топонимах запечатлены ценные сведения для изучения истории народов. В этом смысле язык не только средство общения, орудие мысли, но и источник исторических знаний. Он, по словам О. О. Сулейменова, наиболее объективный, беспристрастный документ прошедших эпох, лишён предвзятости летописцев, не подвластен идеологическим колебаниям; одним словом, самый точный источник [Сулейменов, 1975, с. 145].
Изучение топонимов важно как в познавательном плане, так и собственно лингвистическом, потому что оно определённым образом связано с функциональным взаимодействием языков в границах географических районов или административно-политических образований, т.е. проблематикой языковых контактов. Оно важно и в связи с потребностями современного общества, бурно развивающимися международными связями: научными, культурными, торговыми и т. д.
* * *
Топонимы и прежде всего гидрόнимы (от греч. hudor — «вода» и όnuma — «имя; название», буквально «название воды, реки») Подонья и Поднепровья были предметом исследования многих учёных, в том числе В. Н. Топорова и О. Н. Трубачёва, которые в совместной работе «Лингвистический анализ гидронимов Верхнего Поднепровья» (М., 1962) дают и этимологический словарь названий рек, а также приводят данные о языковой ситуации и древнейшей истории Поднепровья. При этом о гуннских гидро-, топонимах не говорится ни слова. Обходят их молчанием и другие исследователи. Справедливости ради следует отметить, что определённый вклад в изучение гуннских географических названий внёс Г. Е. Корнилов [Корнилов, 1963; он же: 1964; он же: 1966].
* * *
Между тем гунны в степных просторах среднего течения Дона и Днепра появились ещё во второй половине II в. н. э. Их под названиями χονοι (хоны) и Σαβαροι (савары) упоминает Кл. Птолемей [Известия древних писателей …, 1893, т. 1, вып. 1, с. 232].
В последней четверти IV в. Восточную Европу захлестнула очередная волна гуннского нашествия. (Речь об этом ниже). В самом конце декабря 406 г. часть этих гуннов ушла в Центральную Европу и осела в древней Паннонии — на Среднем Дунае. При этом гунны удерживали в своей власти причерноморские и другие племена Восточной Европы, среди которых были и славянские.
Историческая судьба многих славянских племён в течение не одного столетия тесно переплеталась с восточно-европейскими гуннами. Поэтому анализ географических названий Подонья и Поднепровья не может обойтись без гуннской экспертизы.
* * *
Гуннские географические названия — тайна за семью печатями. Исследованием их, о чём говорилось выше, специально никто не занимался (как в России, так и за рубежом). Проблема ставится впервые. Думается, сама её постановка вызовет интерес к непонятным топонимам и пробудит желание понять их происхождение и значение.
Как было сказано, до сих пор известно очень мало о гуннском языке. Представление о нём несколько расширило бы исследование топонимов территорий, где когда-то обитали гунны, их потомки, потомки их потомков, специально под углом зрения гуннских языковых элементов. Значение его тем больше для лингвиста, чем меньше имеется других данных о языке, на котором создана топонúмия [Дульзон, 1964] — совокупность собственных географических названий.
Топонимы, гидронимы — это слова, словосочетания. Наши знания гуннской лексики, как и некоторых других древних языков, весьма далеки от полноты и совершенства, так как мы располагаем лишь строго ограниченным инвентарём лексем (нередко искажённых в процессе переписки рукописей или устного употребления). Именно поэтому открытие даже нескольких слов или новая интерпретация ранее неясных слов может пролить свет на своеобразие словарного состава гуннского языка, на его связи с другими языками, особенности субстратных и адстратных явлений, возможности инноваций и реликтов, вместе с тем открывает широкие возможности новой этимологической и семантической интерпретации известных слов.
* * *
В исследовании автор к гидронимам подходит исторически, географически, лингвистически и подвергает тщательному фонетическому, морфологическому, словообразовательному, семантическому анализу структуру каждого из них. Особое внимание уделяется словообразовательным элементам — формáнтам, или топоформáнтам. Приуроченность их к определённым сплошным или разорванным ареалам позволяет вести успешно топонимический анализ и говорить о миграции населения, влиянии отдельных языков на тех или иных географических территориях [Мурзаев, 1974, с. 82].
* * *
Названия рек, как правило, старше названий населённых пунктов. И это вполне понятно: реки образовались задолго до поселений людей, и, естественно, их названия возникли гораздо раньше названий населённых пунктов. А люди по известным причинам преимущественно селились по берегам рек и обычно переносили название реки на поселение, основанное при ней. Правда, иногда река получала название по имени населённого пункта.
В далёкие от нас эпохи этнос (от греч. éthnos — «народ, племя») имел привычку называть реку, по берегам которой жил, своим собственным именем. Быть может, так её называл другой, обитавший по соседству народ, вкладывая в название значение, что река принадлежит живущему на ней этносу. Так или иначе название реки нередко совпадало с именем обосновавшегося на ней племени, народа. Случаи, когда реки называются именем народа, племени, а населённый пункт, возникший при ней, названием реки, встречаются довольно часто и на разных территориях, в том числе географически отдалённых друг от друга, о чём свидетельствуют приведённые на последующих страницах данной книги примеры. Вот почему в настоящем исследовании приоритет имеют названия рек. К тому же замечено, что «названия объектов природной среды, включая микротопонимы, меняются реже, чем названия населённых пунктов, и, следовательно, в первых сохраняется больше следов древности» [Нестеров, 1980, с. 6].
* * *
Названия многих рек дошли до нас с глубокой древности и, как правило, не в первозданном виде. Дело в том, что в бассейнах рек в разные исторические эпохи жили разные по происхождению и языку племена и народы. Названия рек передавались от одних из них к другим. В устах разноязычных племён и народов они, безусловно, подвергались тем или иным фонетическим, морфологическим, словообразовательным изме-нениям. Что касается их значения, то оно не только изменялось, но и забывалось. И сегодня далеко не все гидронимы поддаются толкованию без специальных научных исследований.
* * *
Предполагаемые гуннские названия рек Подонья и Поднепровья истолковываются на материале чувашского языка. Почему? Потому что в науке устойчиво бытует мнение, согласно которому древнейшими предками чувашей были восточно-азиатские хунны [Академик Бартольд В. В., 1968, т. 5, с. 456; Аристов, 1896, с. 409]. Японский исследователь С. Хаттори (р. 1908 г.) в свою очередь утверждает (правда, предположительно), что «чувашские племена» составляют одну из ветвей «прямых потомков гуннов» [Хаттори, 1980, с. 94]. Такого рода высказывания позволяют говорить если не о непрерывной линии развития чувашского этноса от восточно-азиатских хуннов до современных чувашей, то о родстве чувашей с хуннами. Связующим звеном в этой цепи выступают кавказские, европейские гунны.
К сказанному следует добавить, что чувашский язык, по общему мнению как отечественных, так и зарубежных тюркологов, является одним из древнейших тюркских языков [Поппе, 1925, с. 426; Малов, 1952, с. 139]. В. В. Бартольд (1869 −1930 гг.) возводит его к языку восточно-азиатских хуннов [Академик Бартольд В. В., 1968, т. 5, с. 38, 198, 579], а финский лингвист Г. Рамстедт (1873−1930 гг.) считает чувашский язык «единственным остатком языка древних гуннов» [цит. по: Федотов, 1980, с.31]. «Несомненно, — пишет немецкий исследователь К. Г. Менгес (р. 1908 г.), — некоторые остатки языка гуннов сохранились в протоволжскобулгарском языке и в его позднейшем историческом наследнике — чувашском…» [Менгес, 1979, с. 59—60]. Эти и подобные им высказывания позволяют говорить если не о непрерывной линии развития чувашского языка от хуннского, гуннского до современного чувашского, то о родстве чувашского языка с хуннским, гуннским языком. Более подробно о сказанном читатель найдёт в монографии «Этноним чуваш и предыстория чувашского этноса» (Изд-во Сарат. ун-та, 2008), написанной автором данной книги.
Как видим, есть достаточное основание для объяснения определённой части современных гидронимов Подонья и Поднепровья на материале чувашского языка.
Отправной точкой для настоящего исследования является и признание в кавказских, европейских гуннах прямых потомков восточно-азиатских хуннов [Иностранцев,!926]. Чтобы избежать путаницы между восточными и западными хуннами, К.А.Иностранцев предложил за первыми оставить название хунны, за вторыми — гунны [Иностранцев, 1926].
* * *
Несколько слов о кавказских хуннах. Они не раз упоминаются в армянских письменных источниках [История Армении …, 1858, с. 14; История Армении …, 1893, с. 131, 201; История Армении …, 1953, с. 14—16; Тревер, 1959, с. 143]. В армянском тексте «Истории Армении» Ф. Бузанда кавказские хунны названы хонами [цит. по: Тревер. 1953], что совпадает с именем птолемеевских хуннов — χονοι [Известия древних писателей …, 1893, т. 1, вып. 1, с. 232]. Они, согласно К. В. Тревер, занимали территорию «от Самура (назвавние реки.− Л.Ф.) до Сулака (название реки.− Л.Ф.) и выше на север» [Тревер, 1959, с. 192].
Одни исследователи хуннов/хонов армянских письменных источников отождествляют с кавказскими гуннами [Меликсет-Бек, 1957, с. 712], другие различают их [Тревер, 1959, с. 212]. М. И. Артамонов по этому поводу пишет: «… занимаемая хонами территория та же самая, где, по данным Армянской географии, находилось царство гуннов, где арабские географы помещают царство Джидан, т.е. тех же гуннов, где, наконец, по свидетельству Моисея Каланкатуйского (Каганкатваци), правил князь гуннов Алп-Илитвер. Словом, для сомнений в тождестве хонов с гуннами нет оснований» [Артамонов, 1962, с. 52].
* * *
Итак, исходные позиции определены, можно, следовательно, перейти к установлению и объяснению гуннских названий рек Подонья и Поднепровья.
Основными источниками данной работы являются труды П. Л. Маштакова «Список рек Днепровского бассейна» (СПб., 1913), совместное исследование В. Н. Топорова и О. Н. Трубачёва «Лингвистический анализ гидронимов Верхнего Поднепровья» (М., 1962) и монография О. Н. Трубачёва «Названия рек Правобережной Украины» (М., 1968).
Исследование опирается на историю восточно-азиатских хуннов, кавказских, европейских гуннов, изложенную в монографии автора «Этноним чуваш и предыстория чувашского этноса» (Изд-во Сарат. ун-та, 2008), на которую ссылки не даются. Ей и посвятим первую часть данной книги, тем более что она представляет собой историко-лингвистическое исследование.
