Нонна Беспалова

Под небом Италии

Шрифты предоставлены компанией «ПараТайп»

© Нонна Беспалова, 2018

В этой увлекательной любовной драме с детективным сюжетом двое супругов отправляются в Италию, в путешествие, о котором мечтала жена, но именно там давно назревавший между ними конфликт приводит к тяжёлой ссоре. Неожиданно они попадают в ситуацию, угрожающую их жизням. Опасность сплачивает супругов. Они возвращаются в Россию, готовые бороться и победить в неравной борьбе, но неизвестно, устоят ли их отношения в столкновении с выплывшей на поверхность неприглядной правдой об одном из них.

18+

ISBN 978-5-4490-5151-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Оглавление

1. Под небом Италии
2. 2012. Москва. В Шереметьево
3. 1988. Москва. Первый брак Тани. Встреча с Павлом
4. 2012. Флоренция. Аэропорт
5. 1991. Москва. Встреча с Таней
6. 2012. Флоренция. Таня отдыхает
7. 1991. Москва. Поездка в усадьбу Архангельское
8. 2012. Флоренция. Разговор с администратором
9. Москва. 1991. У Тани
10. 2012. Флоренция. Первая прогулка
11. 1991. Москва. Предложение руки и сердца
12. 2012. Флоренция. Площадь Сеньории
13. Москва. 1991. Путч
14. 2012. Флоренция. Дом Данте
15. Москва. 1992. Рождение дочери
16. Флоренция. 2012. В ресторане
17. 1994. Москва. Неожиданная встреча
18. Флоренция. 2012. В ресторане
19. Москва. 1995. Что делать?
20. 2012. Флоренция. Первая ссора
21. Москва. 1994. Свидание с Виктором
22. 2012. Флоренция. На ступеньках ресторана
23. 1987. Москва. Павел и его первая жена
24. 2012. Флоренция. Танцы на площади
25. 1989. Москва. Павел и его женщины
26. 2012. Флоренция. Галерея Уффици
27. Москва. 1994. Объяснение
28. 2012. Флоренция. Что происходит?
29. 1994. Москва. Как больно!
30. Флоренция. 2012. Отдых
31. 1994. Москва. «Бес попутал»
32. Флоренция. 2012. Дуомо
33. 1995. Павел. Опять Валя
34. 2012. Флоренция. Уличный базар
35. Москва. 1995. Прощай программирование
36. 2012. Флоренция. Ресторан с дверью в цветах
37. 1995. Москва. Домашние заботы
38. Флоренция. 2012. Таня гуляет сама по себе
39. 2012. Флоренция. Монастырь Сан-Марко
40. 2012.Флоренция. Опять на Понте Веккьо
41. 2012. Флоренция. Алик Никодимов. Скандал
42. 2012. Флоренция. Полиция
43. 2012. Флоренция. Полицейские
44. 2012. Флоренция. Примирение
45. 2012. Флоренция. У хирурга
46. 2012. Флоренция. Суд
47. 2012. Москва. Алик и Дмитрий Никодимовы
48. 2012. Флоренция. Завтрак
49. 2012.Флоренция. В салоне у Руди
50. 2012. Флоренция. Отъезд в Рим. Встреча с друзьями
51. 2012. Москва. Возвращение домой
52. 2012. Москва. Сергей Васильевич
53. 2012. Москва. Досье на Павла
54. 2012. Москва. Теннис с Женей Черняховским
55. 2012. Доброхотово. Вася
56. 2012. Москва. На рыбалку
57. 2012. Харлово. У Смирновых
58. 2012. Платформа «Летняя». На даче
59. 2012. Москва. Вечер с Василисой
60. 2012. Москва. Свой агент 007
61. 2012. Москва. Театр для самого себя
62. 2012. Москва. Жестокое решение
63. 2012. Франкфурт-на-Майне. Новое положение
64. 2012. Москва. В Московской прокуратуре
65. 2012. Москва. Партия в теннис
66. 2012. Москва. На корпоративе
67. 2012. Москва. Ошибка резидента
68. 2012. Москва. Неожиданный поворот
69. 2012. Москва. Нет ничего тайного, что не стало бы явным…
70. 2012. Москва. Камера хранения — автомат на Казанском вокзале
71. 2012. Москва. Координатор
72. 2012. Москва. Визит к гинекологу
73. 2012. Москва. Всё не так, как надо
74. 2012. Платформа Горяево. Москва. Повороты судьбы
75. 2012.Москва. Никаких загадок
76. 2012. Москва. Наваждение
77. 2012. Москва. Раскаяние Никиты
78. 2012. Москва. Неожиданная реакция
79. 2012. Москва. Неудачный визит
80. 2012. Москва. Чёрт с вами, Татьяна Витальевна!
81. 2012. Москва. Мельник
82. 2012. Москва. Так лучше для всех
83. 2012. Москва. Доброхотово. После похорон

С благодарностью моему мужу Володе и моей подруге Римме за их терпеливое чтение и редактирование моих текстов

2012. Москва. В Шереметьево

В этот раз они решили, наконец, посмотреть Италию. Муж уставал на работе и предпочитал «лежачий» отдых «ходячему». Каждый раз осенью они намечали себе очередной тур по Европе, потом Паша начинал ныть и они опять оказывались в Марокко или в Тунисе на неделю «all inclusive». На своё сорокалетие Таня отстояла Париж, друзья заманили в Испанию, да ещё несколько Пашиных командировок в Вену и во Франкфурт-на-Майне — это всё, что они видели в Европе, и вот, наконец, Италия. Флоренция и Рим. Четыре дня во Флоренции и пять в Риме.

Как всегда, они приехали в аэропорт за три часа до вылета. Первые несколько лет совместной жизни Таня пыталась уговорить мужа вызывать такси за два часа до вылета, чтобы прибыть в аэропорт за полтора, но Павел начинал сходить с ума за час до прихода такси, и если, не дай бог, машина не появлялась вовремя, то сначала обрушивался с упрёками на Таню, потом — на диспетчера компании такси. Однажды они на пути в аэропорт попали в пробку из-за аварии на дороге, и Тане пришлось перенести такой скандал с такими леденящими нотами у Павла в голосе, что в ответ хотелось заткнуть уши и завизжать. Они прибыли за сорок минут, всё успели, вошли в самолёт даже не самыми последними, но больше Таня ни разу не пыталась сократить время бесполезного сидения в аэропорту.

Павел и Таня заняли три кресла у восьмого выхода. На свободное кресло между ними поставили свои дорожные сумки. Таня от нечего делать разглядывала пассажиров, потом достала свой Kindle и открыла Муратова.

— Я пойду возьму пива. Тебе принести что-нибудь?

— Воду без газа.

Паша вернулся с бутылкой воды и стаканчиком фруктового коктейля.

— Спасибо, милый! Это именно то, что мне нужно. Как ты догадался?

— Я тебя успел изучить за двадцать лет.

— Ты верный друг и настоящий товарищ.

Они без затруднений прошли проверку паспортов и билетов, вошли в самолёт и теперь медленно продвигались по проходу на свои места в экономклассе. Таня шла впереди, Павел пропустил каких-то женщин и отстал. В салоне первого класса Таня обратила внимание на пассажира, пристально смотревшего на неё. «Какое неприятное лицо», — подумала Таня. У пассажира были гладкие, бледные щёки, унылый рот и маленькие глазки за толстыми линзами. Таня взглянула на него, и он отвёл глаза. Она прошла мимо, задумавшись о том, почему это лицо показалось ей таким неприятным. Потом нашла своё место, стала устраиваться и забыла о нём. После взлёта Таня опять открыла Муратова, но читать описание картин и фресок, которые она ещё не видела, ей быстро наскучило. Она отключила Kindle. Павел оторвал глаза от бумаг и взглянул из-под очков на Таню.

— Неинтересно?

— Очень поэтично, но я не люблю, когда мне заранее подсказывают, чем я должна восхищаться.

— Посмотри, по крайней мере, карту достопримечательностей, наметь маршруты на три дня, взгляни, какие рестораны рекомендуют посетить…

— Карту купим или возьмём в отеле, там же узнаем о ресторанах.

— Лентяйка!

— У нас отпуск или я что-то путаю?

Нельзя сказать, чтобы Таня была очень утомлена своей работой. Она работала четыре дня в неделю в антикварном магазине, совладелицей которого недавно стала. Благополучие семьи держалось на Павле. Он руководил юридическим отделом крупного холдинга и не расставался с рабочим ноутбуком даже во время отпуска.

1988. Москва. Первый брак Тани. Встреча с Павлом

Таня с детства хорошо рисовала, ходила в изостудию и когда-то поступила в Строгановское без особого труда. В первый же год она влюбилась в талантливого студента со своего курса и, не обращая внимания на вопли родителей, вышла за него замуж. Её отец, архитектор, одно время занимался учётом нежилого фонда Москвы и сумел выбить себе мастерскую на чердаке старого дома на одной из Ямских улиц. В просторную студию, удачно вписанную под высокой крышей, он встроил маленькую кухоньку и туалет с душем. Молодожёны поселились там. Таня подрабатывала, где могла, стреляла деньги у родителей и была совершенно счастлива со своим талантливым и нищим художником, пока однажды не застала любимого в постели с двумя девчонками совершенно ПТУшного вида. От этой картины Таня заледенела: «Собирайте манатки и убирайтесь отсюда». Пергидрольная блондинка и смоляная брюнетка с длинной чёлкой вылезли из постели и молча оделись. «Тань, это такие пустяки, мы же современные люди, будь выше этого», — попробовал смягчить ситуацию Виктор, но Таня молча достала его чемодан и стала беспорядочно кидать туда его барахло.

Почему-то разочаровавшись в любимом, Таня остыла и к живописи. Она не только выгнала супруга, но и ушла из училища. Её мама с радостью устроила Таню к своей подруге на факультет экономики в один из вновь созданных университетов. Таня дотянула до третьего курса, бросила институт, из-за этого окончательно рассорилась с родителями, осталась жить в папиной мастерской и самостоятельно устроилась на работу. Начальник, бывший учитель математики, взял её без диплома, как он сам сказал, «за умные глаза».

Небольшая организация, в которой она работала, продолжала называться «проектное бюро», но занималась компьютерным обеспечением и базами данных для Госплана.

Таня была единственной, кто не любил местные командировки в Госплан. Она не любила всё: долгое ожидание пропуска в вестибюле, бесконечные коридоры с закрытыми дверями, людей, делающих бессмысленное дело с такой важностью, необходимость надевать в Госплан специальную строгую юбку и белую рубашку-батник — «камуфляж». Все остальные женщины из их отдела обожали эти поездки.

В Госплане можно было купить всё: от свиной вырезки до дефицитных книг. Дамы возвращались из Госплана с большими тяжёлыми сумками и с восторгом рассказывали, что они съели в знаменитой госплановской столовой «для сотрудников». О столовой для госплановского начальства на каком-то там этаже ходили легенды, которые трудно было проверить, потому что туда пускали только по специальным пропускам. Таня и это тоже не любила, но ничему такому не удивлялась. Она была начитанной девушкой и давно знала, что все равны, но некоторые «равнее».

В тот день Таню отправили в «местную командировку» в Госплан неожиданно. Их заказчику Воскобойникову понадобилось напечатать и в трёх экземплярах распечатать какой-то документ. Вызывать для такой работы программиста он не стеснялся. Таня попробовала покачать права у своего начальника, бунт был подавлен в зародыше обещанием лишить премии. Воскобойникову она сообщила, что приедет в джинсах, авось перенесёт на завтра, но он был непреклонен: выходить не будешь, никто не заметит. Пришлось ехать.

Документ оказался большим, Таня проголодалась и улизнула в столовую за полчаса до её закрытия, надеясь, что будет поменьше народу и в коридорах, и в самой столовой.

Все мужчины Госплана казались ей одинаковыми, на одно лицо, как нам китайцы, или как мы китайцам. Ей казалось, что по коридорам ходит тиражированный Иван Иваныч Иванов в мешковатом тёмно-сером костюме, коротко постриженный, среднего возраста, с грубоватым лицом. Тот, кто в тот час шёл ей навстречу по коридору, сильно отличался от госплановского Иван Иваныча, прежде всего, «лица выраженьем не общим». На нём хорошо сидел костюм, верхняя пуговица белой рубашки была расстёгнута, галстук приспущен. Высокий, со спортивной лёгкой походкой он шёл по коридору навстречу Тане, увидел её, улыбнулся и сказал: «Программиста можно узнать сразу. Вы у Кондратьева в отделе работаете?»

2012. Флоренция. Аэропорт

В Италии они вышли из самолёта прямо на лётное поле. Таня несколько раз глубоко вдохнула. Самолёт лишал пассажиров чувства огромности пересечённого расстояния, но воздух был другим, тёплым, с новой чужой смесью запахов, и это сразу всё ставило на место. В аэропорту Таню и Павла встретил шофёр микроавтобуса с плакатиком отеля. К ним присоединились ещё две пары, едущие в тот же отель: крупные седые американцы в шортах и маленькие черноголовые японские студенты с рюкзаками за плечами и дорогими фотокамерами на шеях.

Отель выбирал муж. У Тани было только одно требование: не слишком далеко от центра. Она знала, что отель будет выбран самый дешёвый из приличных, а комната — самая дешёвая из возможных. Муж был прагматик до мозга костей. Да и в самом деле, не на медовый же месяц они сюда приехали и вряд ли будут в номере проводить много времени. Отель «Кавур» оказался маленькой гостиницей, втиснутой в узкое старое здание. Они получили ключи и в крошечном лифте, где два человека могли поместиться, только почти касаясь друг друга, поднялись на свой этаж. Комната, как и ожидала Таня, была маленькой, постель занимала почти всё пространство, две прикроватных тумбы с лампами и небольшой комод с телевизором — вот и вся обстановка. Ванна Таню удовлетворила. Она была современно отделана и чисто вымыта. В шкафу Таня с удивлением обнаружила много разномастных вешалок, в основном тонких проволочных, на таких выдают одежду после химчистки. «На всём экономят, полотенец три вместо шести, мыло одно, шампуней я не вижу», — сообщила мужу Таня. Муж позвонил в офис и на беглом английском, правда, с ужасным произношением, высказал все претензии. «Сейчас принесут», — ответил он Тане.

1991. Москва. Встреча с Таней

Павел хорошо помнил, как он в первый раз встретился со своей будущей женой. Его, молодого сотрудника Минфина, отправили на совещание в Госплан потому, что было совершенно всё равно, кого именно отправить на это совещание. Госплану оставалось жить несколько месяцев. Наиболее дальновидные уже подобрали для себя места в существующих и вновь созданных структурах, но несколько сот человек ещё трудились, бегали с бумагами, собирались на совещания, спорили, настаивали на своём, не зная, что эту их суету вскоре просто отменят и ничего не произойдёт. И катастрофой это станет только для тех, кто лишится такой солидной работы, таких заказов и такой столовой.

Когда Павел увидел её в тот раз в Госплане, худенькую, с тёмными волосами до плеч, в джинсиках и белой рубашке, то первой мыслью было: «Господи, откуда же ты здесь взялась?», а второй: «Я не должен её упустить». После неудачного брака он в первый раз испугался, что эта девушка может пройти мимо и исчезнуть из его жизни. Его первая жена, искусствовед, изводила его истериками, резкими переходами от вялости и лени к лихорадочной деятельности, но его тянуло именно к таким женщинам, женщинам с «артистическим» темпераментом.

Надо было с чего-то начать, и он сказал: «Программиста можно узнать сразу. Вы у Кондратьева в отделе работаете?» Фамилию он назвал наобум, но она купилась и ответила: «Нет, у Воскобойникова». «Я здесь не всё знаю. Вы не покажете мне, где столовая?» — попросил он, хотя только что пообедал на том самом пресловутом этаже со специальными пропусками. Таня улыбнулась в ответ: «Я иду в столовую. Пойдёмте со мной».

В столовой он взял только холодный морс, да и его не стал пить, сказав, конечно, что он не сможет ни пить, ни есть, пока она не согласится с ним ещё раз встретиться. Она немного нахмурилась, и он тут же заговорил о другом. Павел попробовал тему кино. Неделя фильмов Феллини прошла в Доме учёных, и он почти всё посмотрел. Таня видела и ранние, и поздние работы мастера, но сказала, что не любит, когда фильмы нужно разгадывать как ребусы, что их закодированность лишает их живого чувства, тепла, поэтому больше всего у Феллини она любит «Амаркор», а у Тарковского — «Иваново детство». Павел почувствовал в этот момент такой прилив живого чувства и тепла, что немедленно сознался: больше всего он любит у Тарковского «Солярис», потому что вообще любит фантастику и смотреть, и читать и добавил грустно: «И кофе я пью растворимый…» Тут они оба расхохотались, но вернуться к теме новой встречи и номера телефона он не решился. Павел проводил её к ней в комнату, к компьютеру, и никак не мог уйти. Он видел, что Воскобойников, хоть и поздоровался с ним за руку, смотрит на чужака с неудовольствием, но не мог оторваться от неё, потом всё-таки заставил себя попрощаться и ушёл.

Когда Таня закончила работу и вышла из дверей Госплана, она увидела Павла с букетом цветов в руках.

2012. Флоренция. Таня отдыхает

Тане очень хотелось полежать, подремать после дороги. Она сбросила туфли и легла поверх покрывала. «Не спи. Мы не для этого сюда приехали. Пойдём пройдёмся по городу», — настаивал Павел. «Хочу отдохнуть. Сходи на разведку, найди, где мы будем ужинать», — Тане никуда не хотелось, но она боялась сознаться в этом мужу. Павел взял карту на стойке администрации и теперь внимательно её изучал. Они с Таней много путешествовали вдвоём, и Павел знал, что в первый день на новом месте Таня всегда впадает в депрессию и не хочет вылезать из постели. Экспериментальным путём им было установлено: самое лучшее — это вытащить Таню на небольшую прогулку с заходом в ресторан или бар. Пара бокалов вина в ресторане или коктейль-другой в баре оказывали благотворное действие, и на следующий день она вставала с другим настроением.

1991. Москва. Поездка в усадьбу Архангельское

Новый знакомый сильно отличался и от Таниных друзей из творческой богемы, и от её друзей-программистов. Наверное, если бы он пригласил её в ресторан, Таня бы отказалась. Возможно, тем бы всё и кончилось. Но он предложил ей съездить в Архангельское.

Конец августа радовал сухой и тёплой погодой. С утра день был солнечный, но, пока они добирались на Пашиных «Жигулях» до Архангельского, собрались тучи, и они еле успели добежать до недостроенного круглого павильона внизу у дворца, напротив фасада с колоннами. Там уже спрятались от ливня несколько человек: мужчина и женщина лет под сорок, нежно прижимавшиеся друг к другу, семья с двумя детьми и два милиционера в форме, с «воки-токи» в руках. Как только ливень кончился, один из милиционеров откашлялся и строгим голосом объявил: «Граждане, покиньте помещение! Здесь находиться нельзя». Таня и Павел с улыбкой переглянулись и вышли. Они медленным шагом обошли усадьбу по асфальтовым дорожкам. Ливень вымочил всё вокруг, прогуляться по траве или сесть где-нибудь на полянке отдохнуть было невозможно. Они свернули на какую-то боковую тропинку и неожиданно вышли к пруду. У пруда под навесом стояли несколько столиков со стульями и вокруг — никого. В пруду у берега на воде покачивались три лодки с вёслами, скованные цепью.

Павел нашёл стол и два стула, не забрызганных дождём, и пригласил Таню. Из рюкзака он достал нарезанную колбасу, рыбу, хлеб, помидоры, всё завёрнутое в фольгу и бутылку белого вина. Он разложил еду на столе, нарезал помидоры складным ножом, открыл бутылку.

Сквозь тучи пробилось солнце и осветило заросший пруд, лодки, рябь на воде. В этих белёсых лучах все краски смягчились и приняли серебристый оттенок. Мягко серебрились блики на воде, мокрые листья, даже лодки и мостки. Всё вокруг стало отчётливым, как в камере обскура, и удивительно красивым. Таня так остро ощутила эту мимолётную красоту, сердце её сжалось, и, как всегда в такие моменты, Таня сказала себе: «Это нужно запомнить и попробовать написать». Она оторвала глаза от пруда и встретилась взглядом с Павлом. Он достал два стакана из толстого стекла и разлил вино: «Как ты попала в Госплан?»

Постепенно подталкиваемая его вопросами Таня рассказала всю свою недлинную историю, о замужестве сказала коротко: «Поженились, через год развелись». Она ожидала расспросов на эту тему, готовая их остановить, но Павел стал её спрашивать о детстве. Тогда она в первый раз подумала, как думала потом много-много раз: «Умный чёрт!» О себе он рассказывал мало. Учился в университете, работал в Минфине, в Госплан ездил на совещания как консультант. Павел был Тане приятен и только. Любовной лихорадки, толкнувшей её два года назад к первому мужу, она не испытывала и решила пока с выводами не спешить.

2012. Флоренция. Разговор с администратором

Павел посмотрел на часы и ещё раз позвонил в администрацию. Он напомнил, что к ним в номер должны принести недостающие вещи. Приятный мужской голос осведомился, нужны ли им полотенца и шампуни прямо сейчас. Встретившись с Пашиным холодным удивлением по поводу такого вопроса, администратор с приятным голосом извинился и объяснил, что горничная сейчас занята, она убирает номер, постояльцы которого уже приехали и ждут, но если сеньору это нужно срочно, то он сам принесёт сейчас и полотенца, и шампуни, буквально через пятнадцать минут, только оформит документы для джентльмена и леди. Павел, озадаченный этим неформальным разговором, объяснил: они с женой собираются на прогулку и он хотел убедиться, что о его просьбе не забыли. «Нет-нет, — заверил его тот же приятный голос, — сэр может спокойно отправиться на прогулку, всё принесут в номер до его возвращения». Паша не хотел идти на разведку один. «Пойдём вместе, по дороге что-нибудь найдём».

Москва. 1991. У Тани

Всё решилось между Таней и Павлом, когда они в какую-то из суббот поехали в усадьбу бабушки Лермонтова, сначала по Ленинградке, потом по грунтовой дороге через лес. В усадьбе ещё недавно был дом отдыха. Теперь она стояла безлюдная, с побитыми окнами, но всё равно поражала своей лёгкостью и изысканной красотой. На обратном пути они прокололи шину. Павел чертыхнулся и съехал на обочину. «Что теперь делать?» — спросила Таня. «Поставлю запаску. Придётся наведаться на шиномонтаж», — ответил Павел. Он высоко закатал рукава рубашки, открыл дверцу с Таниной стороны и достал из бардачка старые кожаные перчатки. Таня осталась сидеть, выставив ноги из машины, и с интересом наблюдала, как Павел меняет правое заднее колесо. Движения его были уверенными и чёткими, руки мускулистыми и загорелыми.

Павел быстро поставил «бублик», положил в багажник колесо с проколотой шиной, подошёл и наклонился над Таней, чтобы положить перчатки в бардачок. Таня протянула руку и дотронулась до его щеки. Павел повернулся к ней, и они одновременно сказали: «Поехали ко мне». Павел продолжал смотреть на Таню. «Поехали ко мне, — повторила Таня. — У меня в холодильнике — шампанское и арбуз».

Таня ужасно волновалась тогда там, у себя в мастерской. Она совершенно смешалась, не могла сказать ни слова. «Наверное, я выгляжу глупо, — думала, Таня. — Сама сказала, что была замужем, не девочка уже». Павел какое-то время ждал от неё инициативы, но заметил, что у неё от волнения дрожат руки. Тогда он взял одну её руку, поднял и поцеловал тыльную сторону кисти, потом точно так же поднял и поцеловал другую, повернул одну руку и поцеловал ладонь, то же самое сделал с другой рукой, потом положил её руки на свои плечи и обнял её.

2012. Флоренция. Первая прогулка

Таня сделала усилие и встала с широкой кровати. В крохотном лифте Таня, больше всего хотевшая в этот момент лежать, прислонилась к мужу, устроила голову на его груди. «Двери скоро откроются, там будут люди», — предупредил её Паша. Таня выпрямилась: «Зачем он это сказал? Было бы естественней, если бы он её просто обнял и не произносил бессмысленной фразы о каких-то людях». Они вышли на улицу.

Мощеная камнем улица была по меркам Флоренции широкой — по ней могли проехать две машины, поэтому и движение было двухсторонним. Узенькие тротуары едва вмещали одного пешехода. Павел вышел с картой в руках. «Куда идём? — спросил Павел и пояснил: — Там, — он показал вверх по улице, — площадь Сан Джованни и самый знаменитый собор Флоренции — Дуомо, там, — он показал дорогу вниз, — площадь Сеньории, где Давид, где галерея Уффици». Таня показала направо просто потому, что идти вниз было легче. Они пошли по брусчатке и поднимались на тротуар, только чтобы уступить дорогу машинам, миновали маленькую площадь, вся середина которой была занята стадом мотороллеров. Мотороллеры стояли боком к дороге, вплотную друг к другу, каждый был примкнут к столбику стальным жгутом с небольшим замком.

«Для таких улиц мотороллер — самый лучший транспорт», — заметил Павел. Справа от стоянки мотороллеров молодой парень в джинсах и красной майке аккуратно поливал из лейки цветы, густо разросшиеся в вазонах вокруг новенькой деревянной двери. Цветы свисали по обе стороны этой двери в живописном беспорядке. Таня подошла поближе: «Смотри, там есть меню, это ресторан, можем туда пойти». «Я узнал у портье. Рядом с нашей гостиницей есть ресторан, один из лучших во Флоренции. Впрочем, как ты хочешь. Если тебе нравится этот, пойдём в этот», — отозвался Павел. Они продолжили спуск между тёмных от времени домов, вышли на площадь Сеньории и медленно пошли, пересекая площадь и оглядываясь.

1991. Москва. Предложение руки и сердца

Таня так волновалась тогда, в первый раз, что Павел немного растерялся. Он целовал её губы, уголки губ, щёки, глаза лёгкими нежными поцелуями, пока она не обхватила ладонями его шею и не пригнула его голову к себе. Она прижала крепко свои губы к его губам, и он почувствовал её ищущий язычок. У него мелькнула мысль, что, несмотря на замужество, она осталась неопытна и ничего о себе не знает. Нельзя пойти у неё на поводу, она торопится, так можно всё испортить. Он всё время боялся ошибиться, утратить её доверие, испугать её или насторожить. Она была нужна ему надолго, и нельзя было сфальшивить ни в одной ноте.

Павел взял её за плечи и немного отодвинул от себя: «Кто-то обещал мне арбуз?». Таня, не откликаясь на шутку, сказала: «Потом… давай потом, после…» Она сняла с плеч лямки своего джинсового комбинезона, поддёрнула его вниз, и он упал на пол. Таня перешагнула через комбинезон и взялась было за майку, но Павел обнял её, прижал к себе. Она встала на цыпочки, он нагнулся, и Таня поцеловала его в губы. Павел подхватил её и выпрямился. Она по-детски обвила его ногами. Павел, не отрываясь от её губ, сделал несколько шагов к низкой софе, посадил на неё Таню. Он сел рядом с ней и, целуя её, откинулся вместе с ней на софу. Майку он просто сдвинул вверх. У неё была чудесная грудь: небольшая, плотная, с красивыми соразмерными сосками. Каждая линия её тела была такой, как нужно, как Павлу нравилось, и её девичья грудь, и впалый живот между острыми косточками, и худые длинные ноги. Он целовал её грудь, ласкал языком и рукой её соски, пока она не заметалась, не начала судорожно выдыхать со стоном. Тогда он поднялся, осторожно снял с неё трусики, встал на колени у неё между ног. Черная шёрстка у неё внизу тоже была такой, как надо, не слишком густой, не слишком редкой, аккуратный треугольник, подбритый с боков. Она была уже мокрой и слегка пахла малиной. Он нащупал языком выпуклый бугорок. Таня застонала громче, вцепилась в плед. Когда она начала вскрикивать и рефлекторно подаваться бёдрами вверх, навстречу его языку, он осторожно просунул два пальца ей внутрь и начал гладить самое шершавое место там, внутри. Он старался не делать лишних движений и не прерываться. Через полминуты Таня замерла, странно вскрикнула, потом обмякла. Павел поднял голову и посмотрел на Таню. Она лежала, глядя вверх, и казалась ошеломлённой тем, что с ней произошло. Павел встал и быстро разделся. Он приподнял Таню, откинул плед и одеяло, положил её в постель и лёг рядом. Он хотел опять приласкать её, но она вцепилась в его плечи и только повторяла: «Ну, ну…» Не понять её было невозможно. Она кончила ещё два раза, он почувствовал это и внутри, и по тому, что она опять, как в первый раз, замирала на секунду. Дольше он уже сдерживать себя не мог и поспешил к финишу. Какое-то время Павел лежал молча, потом повернул голову к Тане. Таня ещё тяжело дышала, и глаза её были закрыты. Павел понимал, что всё было хорошо, но хотел знать наверняка. Он привстал на локте и поцеловал Танин кончик носа. Таня открыла глаза. «Всё хорошо?», — спросил он. «Больше, чем хорошо», — ответила Таня и опять закрыла глаза. Павел откинулся на подушку.

— Почему ты пахнешь малиной?

— Это такое специальное маслице.

— Ты всегда им мажешься?

— Всегда после душа. Тебе не нравится? Есть с запахом вишни, ванили, есть совсем без запаха.

— Пусть будет малина. Выходи за меня замуж.

Таня скосила на него удивлённые глаза: «Так сразу замуж?» Павел неожиданно для себя сказал: «Я тебя, наконец, нашёл и очень боюсь потерять». «Ладно, решительный ты мой. Завтра воскресенье, пойдём знакомиться с моими родителями», — ответила Таня и засмеялась.

2012. Флоренция. Площадь Сеньории

Статуя Давида издалека бросалась в глаза, и у Тани возникло ощущение, что она несоразмерна небольшой площади и зданиям на ней. Давид был огромен. Таня испытала неловкость от близкого соседства его обнажённой фигуры. Это её удивило. Столько видела обнажённых скульптур, сама рисовала обнажёнку, когда училась в студии и вдруг… Они подошли к фонтану, и площадь открылась во всю свою ширину. Слева, около Палаццо Веккьо, — Давид, Зевс, большой фонтан, конная статуя, Лоджиа Ланци с её скульптурами; справа — пустая площадь, не уравновешенная ничем, кроме ряда невысоких домов. Возможно, раньше, во времена Микеланджело, площадь заполняли торговые ряды, и это отсутствие равновесия не так бросалось в глаза. Павел уже готов был предложить вернуться обратно по мелким улочкам, но Таня попросила: «Пойдём к реке».

Они вышли к Понте Веккьо в тот счастливый час, когда набережная и мост были окрашены яркими, тёплыми лучами заходящего солнца. Таня встала у парапета и смотрела на спокойный, отливающий синим Арно, на жёлтые и оранжевые фасады домов, на их отражения в реке, на мост с его полукружиями арок между тяжёлыми опорами и разномастными постройками на нём тех же охристых оттенков, что и дома на набережной, и её охватило чувство, которого она давно не испытывала: радостное волнение, всегда возникавшее у неё при встрече с красотой, не красотой Давида, веками неизменной, но красотой минуты, пока сохраняется это освещение и не размыты рябью отражения домов на воде. Таня с трудом оторвала взгляд от реки и быстрым шагом направилась к мосту.

Понте Веккьо был заполнен туристами, глазевшими на витрины золотых лавок. Павел и Таня прошли мост из конца в конец и обратно. Таня долго стояла, облокотившись на перила с одной и с другой стороны, смотрела на набережную, на кривоватые от старости дома, на дальние мосты через Арно и молилась непонятно кому, чтобы чувство радостного волнения не покидало её. Она сказала себе, как говорила в молодости, когда ещё мечтала стать художником: «Я хочу это запомнить и попробовать написать». Таня повернулась спиной к перилам, стараясь вобрать в себя всё: китайских туристов, державшихся одной тесной кучкой, обнимавшуюся парочку высоких светловолосых парней, пожилую, скромно одетую чету, наклонившуюся к витрине, чтобы рассмотреть цены. Потом она опять пошла вниз, на набережную, и вдруг вообразила себя босоногим итальянским мальчишкой, бегущим в толпе по этому мосту лет триста назад. Её походка стала пружинистой, движения быстрыми и резкими, она оглянулась на Пашу, шедшего следом за ней, и озорно засмеялась. «Что?» — не понял Паша. «Ничего. Просто хорошо», — продолжала улыбаться Таня.

Москва. 1991. Путч

Павел с Таней поженились, когда всё вокруг начало рушиться. Работа на Госплан кончилась, других заказов не было. Валера, Танин начальник, пытался хоть как-то заработать на обналичке, на торговле всем, что подворачивалось: ковры с Обуховской фабрики, которые забирали небритые восточные люди, золотой ширпотреб из Иванова, расписные самовары, хрусталь… Потом появилась зацепка в Министерстве автотранспорта и трое программистов, Таня в их числе, были брошены туда.

Двадцать третьего августа Таня, как всегда второпях собравшись, спустилась в метро. В вагоне ехали такие хмурые и молчаливые люди, что у Тани ёкнуло сердце. Что случилось? Может быть, кто-то умер, кто-то очень важный? Кто же это может быть?

В министерстве никто не работал. В бухгалтерии стоял маленький телевизор с заглушённым звуком. На экране «лебеди» в пушистых пачках слаженно семенили на пуантах. Таню сбивчиво посвятили в то, что произошло. Через час-полтора с улицы стал слышен нарастающий мощный гул, и задрожали стёкла. Все прильнули к окнам: по улице шли танки. Позвонил Павел. Попросил Таню не выходить в город. Таня и не собиралась. Этот заказ был их последней надеждой на выживание. То, что Павел всё это время был у Белого дома, Таня узнала много позже. Зато она видела, как два дня спустя пытались свалить памятник Дзержинскому. Во всех окнах основного здания КГБ были видны люди, наблюдающие за происходящим. На крыше стояла тренога с камерой, и два человека непрерывно снимали этот многолюдный и многочасовой процесс. Таня хотела дождаться момента, когда зловещий Феликс Эдмундович падёт на асфальт площади, постояла немного среди весёлой и шумной толпы, поняла, что это надолго, и поехала домой.

Возврата к идеалам социализма удалось избежать, но, как жить дальше, было непонятно. Пашина работа висела на волоске. Слишком много солидных, влиятельных людей и их детей остались без мест. Неожиданно пришло предложение от Сергея Васильевича Веденеева, друга Пашиного отца, с которым Сергей Васильевич много лет вместе проработал во Внешторге. На основе бывшего отделения Внешторга было создано новое предприятие. Сергей Васильевич хотел взять Павла к себе юридическим консультантом. Павел согласился, и жизнь Павла и Тани сказочно изменилась. Они перестали зависеть от Таниной зарплаты и из людей с ограниченными средствами в одночасье превратились в людей с большими возможностями. Таня какое-то время чувствовала себя Золушкой на балу, но быстро привыкла к тому, что машина, квартира и наряды не собираются исчезать и денег на всё хватает.

Новую кооперативную квартиру в Печатниках и Павлову двушку обменяли на четырехкомнатную на Таганке, в «генеральском доме», сделали ремонт. Таня побегала по мебельным комиссионкам, познакомилась с продавцами, заведующими и сумела обставить квартиру антикварной мебелью, не слишком древней, в основном конец девятнадцатого — начало двадцатого века. На стенах поселились пейзажи отца, её собственные этюды, картинки, даренные друзьями, две расписные доски от прялок, привезённые бывшим с Севера, несколько икон. Занавески для комнат Таня сшила сама из матрасной ткани и обычной бязи, а для кухни — из весёленького ситчика в мелкий цветочек, найденного у матери в закромах.

Павлу, москвичу бог знает в каком поколении, нравилось то, что она делает. У них получилось настоящее старомосковское жилище: солидное, уютное, с картинами и фотографиями на стенах. Благоустройство было почти завершено, когда Таня обнаружила, что беременна.

2012. Флоренция. Дом Данте

Таня и Павел возвращались к отелю другим путём, по совсем узким улочкам, и неожиданно попали на улицу Данте, к дому Данте, где висела табличка с именем и профилем поэта. Здесь разволновался Паша. Дом, в котором жил Данте пятьсот лет назад! Пятьсот лет назад он был известным признанным поэтом (не полководцем, поэтом!), и его ценили не за богатство или именитый род, а за его стихи. И этот дом стоит, потому что это каменная прочная постройка, и пять веков в нём живут люди поколение за поколением и только в двадцатом веке здесь создали музей. «Да-а. В эти моменты начинаешь понимать, что такое Европа и насколько он старый, этот Старый Свет», — с уважением протянул Паша. В отличие от Тани, Павел читал Данте. Таня знала только несколько расхожих четверостиший. «Это подделка», — отозвалась Таня.

— Что ты имеешь в виду?

— То и имею. Это ненастоящий дом Данте. Сам дом старый, и эта кладка, которую мы видим, она принадлежит тому времени, но Данте здесь не жил. Его дом был в другом месте. Он не сохранился. Здесь рядом церковь, где он встретил Беатриче, она подлинная.

— Бог с ней, с Беатриче, — проворчал разочарованный Павел. — Пойдём лучше в ресторан. Он тут поблизости.

Павел ещё раз взглянул на карту. Действительно, ресторан, который посоветовал им портье, находился недалеко. Павел вопросительно посмотрел на жену: «Пошли?»

Перед Таней на мгновение мелькнули двери в цветах того ресторана на маленькой площади. Она знала, что если она скажет: «Я хочу в тот, где двери в цветах», — Павел пойдёт, но будет сожалеть, что они были не в «одном из лучших ресторанов», и ответила ему утвердительно: «Пойдём!»

Москва. 1992. Рождение дочери

Павел старался ничем Таню не огорчать и радоваться беременности вместе с ней, но на самом деле ему нужна была Таня, только Таня и он не был уверен, нужен ли ему кто-то ещё. Беременность у Тани проходила тяжело, с тошнотой, головокружениями, обмороками. Павел собирался рожать вместе с женой, но всё пошло не так гладко, как рассчитывали, и его выгнали из родилки. Он бросался к каждой медсестре, выходившей оттуда. Наконец, немолодая акушерка вышла за дверь и сказала: «Поздравляю. Девочка. 49. Три двести. Закричала сразу…», но в этот момент выскочила молоденькая медсестра, что-то шепнула ей на ухо и та бросилась обратно в родилку. Павел похолодел. Через несколько минут вышел врач, тот, с которым Павел договаривался, увидел Павла: «Всё хорошо. Теперь уже всё в порядке. Родила сама. Девочка хорошая. Поздравляю. Вам лучше сегодня пойти домой. Ваша жена очень устала, ей нужно поспать. Завтра увидите обеих. Не переживайте. В следующий раз будет легче». «Следующего раза не будет», — твёрдо подумал измученный Павел, пожимая руку врачу.

Таня после родов была очень слаба. От самоотверженного предложения тёщи пожить у них Павел вежливо отказался. Взяли няньку. Однажды утром Павел зашёл в детскую, Таня стояла, наклонившись над кроваткой. Он подошёл, посмотрел на дочь. Сказал Тане: «Я на работу». Таня оглянулась с той же счастливой улыбкой, с которой смотрела на дочь, поцеловала мужа и опять повернулась к ребёнку. В этот момент Павел заметил, что постоянный страх сделать что-то неправильное, разочаровать её, прошёл. Он ловил себя на том, что на работе забывает о жене и дочке на долгие часы и всегда пугался, когда это происходило, тут же звонил домой. Павел стал чаще встречаться с приятелями, снова начал раз в неделю играть в теннис. Через год Таня вышла на работу. За маленькой Лялей смотрела няня, молодая женщина с Украины, за няней присматривала Танина мама.

И вот тогда произошло то, о чём они оба стараются не вспоминать. Таня сделала Павлу очень больно. Он даже не знал, что так больно бывает.

Флоренция. 2012. В ресторане

Ресторан от улицы отделяли тяжелые двери и невысокий порог. Низкий сводчатый потолок, роспись стен гирляндами цветов и античными сценами, тяжёлая, тёмного дерева мебель говорили о том, что хозяева позаботились об «атмосфере», а цены в меню — о том, что хозяева рассчитывают в основном на туристов.

Таня долго выбирала и, в конце концов, заказала пасту с чёрными трюфелями. Она всегда выбирала то, что она ещё не пробовала, и часто попадала впросак. Павел, как всегда для первого раза в ресторане с итальянской кухней, взял телятину с пармезаном, по этому блюду он определял, стоит ли в этот ресторан приходить ещё раз.

Вино Павел выбрал недешёвое — «Амароне» 2006 года. Тане к её еде хотелось белого вина, и она попросила ей заказать бокал белого, но Павел ей подробно объяснил, насколько невыгодно заказывать вино бокалами, к тому же в таком случае она напрашивается на обман и ей нальют не то, что она заказала, а из той бутылки, которая открыта. Им принесли закуски. Тане — её кабрезе, Павлу — прошутто с дыней.

Таня часто делала помидоры с моцареллой и базиликом дома и решила попробовать, как это делают в Италии. Таня попробовала и посмотрела на Павла.

— Что-то не так?

— По-моему, они здесь решили бороться за здоровый образ жизни. Кабрезе не посолили, не поперчили и оливковым маслом только капнули.

Павел окликнул официанта, пробегавшего мимо. Таня собиралась сказать про соль по-итальянски, она уже два года ходила на курсы итальянского языка, но, видно, долго собиралась. Павел, глядя на Таню и видя её улыбку и желание что-то сказать, не стал ждать и по-английски попросил соль и перец. Официант, обращаясь к ним обоим на английском, спросил что-то. Павел пояснил: официант предлагает свежемолотый перец и такую же соль. Таня кивнула: «Si, grazie», получила в ответ фразу по-итальянски, которую не поняла, и улыбку, немного скрасившую для Тани бестактность мужа.

1994. Москва. Неожиданная встреча

Таня после родов осталась такой же стройной, как была, но стала женственней, исчезла её подростковая худоба и угловатость. Все считали, что Таня расцвела и находится в зените своей женской красоты. Таня была уверена, что счастлива и выглядела счастливой, и никак не могла предполагать, что с ней может случиться то, что случилось.

Таня зашла в художественный салон на Октябрьской просто поглазеть на красивые безделушки и неожиданно увидела Виктора, своего бывшего мужа. Последний раз она с ним виделась на разводе, Виктор просил прощения, умолял её подумать, повременить. Виктор зашёл в этот магазин, чтобы присмотреть подарок для жены. Увидев Таню, он весь просиял радостью и бросился к ней как к лучшему другу.

— Танька! Какая ты стала! Королева! Как дела? Замужем?

— Замужем. Дочке два года. Как ты?

— Женат. Детей нет. Чем занимаешься? Давай дойдём до Дома художника, зайдём в ресторан, посидим, поговорим.

По дороге Витя рассказал о себе. Он занимается внутренними интерьерами помещений. Делает офисы, магазины, частные дома и квартиры. Недавно оформлял новое здание для мэрии. Женат на дочери крупного чиновника. Тесть помогает с заказами. Жена открыла магазин женской одежды — бутик. В Доме художника Виктор показал удостоверение, их пропустили бесплатно. Витя сиял и беззастенчиво разглядывал Таню.

— Танька, помнишь, как мы всей группой поехали к Свирскому на дачу? Все напились и разбрелись кто куда. Мы с тобой искали комнату пустую и не нашли, помнишь? А потом трахались на столе у них в саду, под лампой?

Витя вздохнул и посмотрел на Таню более чем откровенным взглядом. Таня старалась не выдать своего волнения.

— Дураки мы с тобой были, что разошлись…

— А кто виноват?

— Я виноват. Бес попутал. Но они были такие вульгарные, казались такими распутными, так хотелось попробовать… Любопытство, больше ничего.

Таня заказала мороженое, но есть не могла, только выпила немного вина. Они вышли из ресторана, и Таня с ужасом поняла, что не хочет с Витей расставаться. Вспомнился весь их первый бесшабашный год в Строгановке, все их пьянки, танцы до утра, чьи-то дачи. Витька ловил её в училище, затаскивал в любую пустую комнату, подпирал дверь стулом и тут же укладывал на стол.

— Пойдём до Парка Культуры через мост, — предложил Виктор.

Они пошли по Крымскому мосту. Было ветрено, но Таня не чувствовала холода. Посередине Виктор остановился, повернулся к Тане.

— Танька, Танюсик! Сколько лет прошло, а ничего не изменилось, всё так же, как было, да?

Он схватил её голову ладонями и поцеловал её в губы.

— Какой же я был дурак, Танька! Как я мог тебя отпустить…

Таня молчала. Она шла рядом с Виктором как заворожённая и сгорала от мучительного желания. Они останавливались и целовались через каждые три шага, но в конце концов подошли к метро. Некоторое время они стояли, глядя друг на друга, потом Витя схватил её за руку и потащил за здание метро. Он два раза заглядывал в разные парадные, что-то ему не нравилось. В третьем он прижал Таню к стене. Трусы на ней он просто порвал. От одного его прикосновения Таня полыхнула огнём. Она повисла на его шее, он подхватил её ногу за бедро, и они самозабвенно трахнулись в углу вонявшего кошками подъезда. Таня впивалась в его губы, и ей было всё равно, идёт кто-нибудь или нет. Потом Витя обнял её и, глядя ей в глаза, повторял: «Танька, Танька… любимая, какая ты стала…»

Таня бежала домой, до последнего момента не зная, что ей делать и что говорить. Она вошла в квартиру, сразу подошла к дочери. Ляля уже спала. Вышел из кабинета Павел.

— Что так поздно?

— Разве это поздно? Начало девятого. Встретила подругу Наташу Доризо. В художественном салоне на Октябрьской. Зашли в кафе, потрепались.

— Почему не позвонила?

— Я пыталась. Все телефоны поломаны, ты же знаешь, как сейчас… Поехала домой. Договорились на днях встретиться. Ты знаешь, голова разболелась. Пойду приму горячий душ.

Флоренция. 2012. В ресторане

Официант ушёл, быстро вернулся с перечницей и солонкой — мельницами и покрутил их над Таниным кабрезе, потом на ближайшей полке нашёл оливковое масло и, спросив Таню взглядом, полил помидоры. Теперь всё встало на своё место. Вино Тане показалось слишком тяжёлым для её еды. Она отпила несколько глотков и отставила бокал. После кабрезе Тане вдруг захотелось закурить. «Как ты думаешь, здесь курят?» — спросила Таня. Павел оглянулся вокруг. «Я не вижу пепельниц на столах и не вижу, чтобы кто-то курил. Мы сейчас спросим у официанта. Ты же бросила?» Официант объяснил, что у них — да, курят, но этот стол стоит там, где сидят некурящие. Если синьора очень хочет покурить, они могут пересадить синьора и синьору в отделение для курящих. Павел вопросительно взглянул на Таню, Таня видела, что пересаживаться ему не хочется, и махнула рукой: «Не стоит беспокоиться».

Москва. 1995. Что делать?

Павел тогда всё понял сразу, но очень не хотелось принимать эту мысль, хотелось сомневаться и говорить себе: «С чего ты взял… Это паранойя. Встретила подругу, бывает». Она вышла из душа. Павел подошёл, взял её за плечи. Таня обернулась. Всё выдавало её: и эта слабая улыбка, и взгляд на него, но как будто сквозь него, и быстрый ответ: «Прости, Паш… Хочу лечь пораньше. Ты ещё будешь работать? Тогда я лягу у Ляли, хорошо?»

Он ушёл в кабинет, сидел оглушённый и, что ему делать, — не знал. Утром они разбежались — каждый на свою работу. Павел поехал на своём чёрном «Фольксвагене», Таня на своей белой «Шкоде». На работе у Павла был отдельный кабинет со своим туалетом, душем и свежей сорочкой.

Он попытался работать, но не смог сосредоточиться. Снял пиджак и галстук, лёг на диван. Подумал и пришёл к вполне банальному решению: он должен убедиться, что прав, он должен знать точно, что происходит. Принятое решение помогло собраться, и он занялся своими простыми и понятными делами.

На следующий день Таня пришла вовремя. А на следующий за ним позвонила Павлу на работу и сказала, что встречается с Наташей, придёт поздно. Павел подъехал к пяти к ней на работу. Поставил машину у бывшего Дома культуры, ждал. Таня вышла в пятнадцать минут шестого. Она села в машину и доехала до Садового кольца, потом свернула на Садовое в сторону Курского вокзала. Таня поставила машину у дома, где был магазин «Людмила». Павел подъехал к ней почти вплотную.

У подъезда Таню ждал мужчина. Среднего роста, длинные русые волосы, тяжёлые башмаки, рыжие джинсы, узкий твидовый пиджачок, шарф вокруг шеи. Павел легко его узнал. Он видел его на фотографиях у тёщи в альбоме. Сердце сжало так, что на мгновение потемнело в глазах. Таня и Виктор ушли в дом. Павел так и остался сидеть в машине.

Самое ужасное, что он по-прежнему не понимал, что ему делать. Подумал о том, что она там с Виктором, скрипнул зубами. Не зная, куда себя приткнуть, куда деть, поехал на работу. Напиваться с горя Павел не привык, но, следуя навязанным литературой и кинематографом образам, достал из шкафчика коньяк и выпил две рюмки подряд, не брало, достал толстый стакан для виски со льдом, налил полстакана, выпил залпом, не опьянел, но неожиданно с необыкновенной ясностью понял, что он хочет только одного: он хочет, чтобы всё стало по-прежнему, а то, что сейчас происходит, было забыто как страшный сон. Спросил себя, можно ли такое решение назвать «мужским» решением вопроса, не слабость ли это, ответил себе: «А плевать!» К вечеру он всё-таки напился, позвонил домой, подошла тёща. «Софья Борисовна, я заночую на работе, надо закончить проект». — «Ты что, Паша? Ты не здоров или пьяный?» Павел повесил трубку.

Сергей Васильевич, друг покойного отца, его нынешний начальник, застал его утром в кабинете спящим на диване: «Паша, что случилось?» Павел посмотрел на седого, крупного, чисто выбритого, пахнущего дорогим одеколоном Сергея Васильевича мутными больными глазами.

— Всё в порядке.

— Тогда вставай. Мне нужно с тобой посоветоваться.

Сергею Васильевичу удалось втянуть Павла в работу над проектом, и до конца дня голова у Павла была занята. Вечером он долго бесцельно катался по городу, домой приехал поздно. Таня уже спала. Лёжа без сна у себя в кабинете, Павел думал: «Нужно дать ей время. Либо она уходит к Виктору и тогда можно попытаться отговорить её от этого шага, либо это закончится само собой». Жизнь втроём его не устраивала. Насколько он знал жену, это не устроило бы и её.

2012. Флоренция. Первая ссора

Павел потягивал вино и листал путеводитель, а Таня думала: «Зачем было спрашивать у портье про ресторан? Конечно, он назвал дорогое место для туристов, куда местные не ходят. Та дверь в цветах была такой приветливой, зовущей к себе, и цены там были вполне умеренные».

Принесли пасту и телятину. Сначала паста показалась Тане очень вкусной, но сюда тоже годилось бы более лёгкое вино. Таня с трудом допила бокал. Она съела меньше половины своей пасты и вдруг почувствовала, что больше не может съесть ни кусочка. Её стало подташнивать. Она отодвинула от себя тарелку. «Не понравилось?» — спросил Павел.

— Кажется, трюфеля — это слишком изысканно для меня. Меня тошнит.

— Вечно ты выберешь что-то экзотическое. Хочешь, закажем что-нибудь другое?

— Нет. Я хочу десерт. Шоколадный торт.

— Таня! Я же знаю, ты два раза ковырнёшь его вилкой и всё.

— Давай возьмём один на двоих.

— Я не люблю сладкое.

В этот момент в Тане что-то взорвалось. Почему она должна выпрашивать какой-то кусок торта? Почему он её унижает на каждом шагу? Почему он вообще указывает ей, что делать и чего не делать? У неё перехватило горло, она почувствовала, что сейчас расплачется, схватила сумку и выбежала из ресторана.

Москва. 1994. Свидание с Виктором

Таня наверняка заметила бы Пашину машину, если бы она вообще могла тогда что-то видеть и замечать вокруг себя. Виктор и она вошли в дом на Садовом, где жил Витин приятель. Они начали целоваться ещё стоя перед лифтом. Их опять как волной швырнуло друг к другу. Потом они целовались в лифте. Витя расстегнул Танин плащ и блузку, задрал её юбку, залез в колготки под трусы. Они вышли из лифта, целуясь. Пришлось прерваться, пока Витя искал ключи и чертыхаясь открывал незнакомые замки. Так же, целуясь, они прошли до первой по коридору комнаты. В комнате стояла узкая тахта и письменный стол. Это, судя по постерам рок-групп на стенах, была комната сына-школьника. Виктор повернул Таню к столу и слегка надавил ей на плечи. Таня облокотилась на стол и, как только его тело соприкоснулось с её, забыла обо всём. Исчезли зрение и слух, она смутно слышала подвывающие звуки, не узнавая собственного голоса, и цеплялась за стол, чтобы удержать равновесие в этой бешеной скачке. После Витя быстро подтянул брюки и застегнулся. Таня, удерживая колготки с трусами в районе колен, мелкими шажками прошла в ванную. Пока она была в ванной, Витя уже успел похозяйничать на кухне и сварил кофе.

— Выпить хочешь?

Таня покачала головой.

— Ну и я не буду. Ты очень переменилась, очень. Просто другая женщина.

Таня улыбнулась.

— Я знаю, о чём ты подумала. Это со своим Павлом ты стала такой. Да, он сделал то, что должен был сделать я. Я был мальчишка, пацан. Я благодарен ему, правда, не смейся. Я уверен, что у тебя с ним не может быть так, как у нас с тобой. И у меня с женой никогда так не было. Мы с тобой заточены друг на друга, с этим ничего не поделаешь.

— Надо что-то решать.

— Что ты имеешь в виду?

— Как что? Я должна рассказать Павлу, что произошло, тебе нужно поговорить с женой. Съедемся, будем опять жить вместе.

— Всё не так просто, Тань. Если я уйду от Людки, тесть мне перекроет кислород. Да и ты невеликие деньжищи зарабатываешь. Где харчеваться-то будем? Честно говоря, я привык уже не задумываться о деньгах, жить широко. Ты тоже, как я понимаю, с Павлом не бедствуешь: прикид у тебя дорогой, духи, машина.

— А что же делать?

— Будем встречаться.

— Я так не могу.

— Здрасьте. Все могут, а ты не можешь?

— Кто «все»?

— Ладно. Это я глупость сказал. Тань, боюсь, что другого выхода нет.

Витя подошёл к Тане, потянул её за руки. Она встала, и Витя прижал её к себе.

— Наша Таня громко плачет…

Он шептал Тане в самое ухо и щекотал его губами.

— Уронила в речку мячик.

Тут он укусил Таню за ухо. Таня от неожиданности вскрикнула. «Тише, Танечка…«Таня хохотнула коротким грудным смехом. Виктор повёл её в спальню. Теперь он как будто показывал ей всё, что может с ней сделать в постели. И так можно, и так, и вот так. «Обязательная программа», — мелькнуло у Тани в голове. Но что бы он с ней ни делал, как бы её ни поворачивал, ни сгибал, острота ощущений не снижалась, контакт не прерывался. Они действительно были заточены друг под друга.

— Вить! Я завтра же всё расскажу мужу. Не дрейфь, проживём как-нибудь.

— А кто у нас муж?

Таня назвала холдинг и должность Павла.

— Ничего себе! Он наверняка моего тестя знает. Ещё неизвестно, что ему в голову взбредёт. Тань, я тебя очень прошу, не рассказывай ему ничего, пока не рассказывай. Надо всё обдумать.

Утром Таня делала всё, чтобы как можно реже сталкиваться с Павлом, и уехала на работу на пятнадцать минут раньше обычного.

2012. Флоренция. На ступеньках ресторана

«Зачем я убежала? — думала Таня. — Теперь жди его здесь, в темноте. Пойти в гостиницу? Я не помню дороги». Уже совсем стемнело. Фонарей рядом не было, а тусклого света от ламп над дверями домов не хватало, чтобы осветить углы и закоулки. Таня сделала несколько шагов по мощёной площади, но так и не решилась никуда пойти. Она порылась в своей сумке, нашла сигареты и зажигалку и закурила. Пока она курила, она разглядела, что улица, идущая влево, упирается в высокий парапет. Скорее всего, это был берег Арно. У Тани мелькнула мысль подойти туда и посмотреть, но она смутно видела чью-то мешковатую фигуру у парапета и подойти не решилась. Таня пыталась разглядеть, мужчина это или женщина.

Танин взгляд как будто разбудил этого человека. Он обернулся. Это был мужчина. Он оторвался от парапета и пошёл в сторону Тани. Танино сердце громко стукнуло и зачастило. Она сделала несколько шагов обратно к дверям ресторана. «Что же Паша сидит там так долго? Специально, что ли, тянет время, чтобы меня позлить?» Человек подошёл ближе. Таня встала на ступеньку у самых дверей. Она с изумлением узнала того пассажира с неприятным лицом, которого она видела в самолёте. Он тоже её узнал и молча ей поклонился. Таня ответила коротким кивком. Неприятный пассажир прошёл мимо. «Ничего удивительного. Город не велик, все ходят одними и теми же туристскими маршрутами», — подумала Таня. Тяжёлая дверь отворилась, вышел Павел. «Что ты там делал так долго?» — раздражённым тоном спросила Таня. Павел протянул ей треугольную коробку, перевязанную ленточкой. «Твой шоколадный торт. Какая муха тебя укусила? Что с тобой происходит?»

— Процесс акклиматизации.

— Вот как? Я этого не учёл. Почему ты не пошла в отель?

— Я не помню дороги.

— Тогда пойдём и запоминай.

1987. Москва. Павел и его первая жена

Павел редко вспоминал свою первую жену Марину, но сегодня вспомнил. Танин побег из ресторана был вполне в духе Марины, хотя с Мариной он вряд ли бы закончился так мирно. Сейчас Павел вспоминал все её выходки и не мог понять, как он всё это вытерпел, причём целых четыре года. Правда, её истерики и скандалы с непременным битьём чего-нибудь всегда заканчивались слезами, бурными изъявлениями любви, неистовым сексом. Однажды его терпение лопнуло.

Ещё не прошло и полугода, как умер отец, мать, казавшаяся в семье командиром, вдруг совершенно растерялась, стала цепляться за Павла, предъявлять к нему странные требования. Она хотела, чтобы Павел жил с ней вместе, но на предложение сделать обмен и съехаться ответила отказом. Мама просила его поехать вместе с ней в санаторий, съездить с ней на рынок за продуктами — он должен был заместить ей отца. Павел посоветовался с её врачом, тот в своих рекомендациях был предельно чёток: помогать нужно, идти у неё на поводу нельзя. Она должна научиться жить самостоятельно. Павел занял такую позицию и в дополнение ко всему выслушивал по телефону мамины упрёки в чёрствости, в том, что он плохой сын, что если бы она знала и так далее…

Когда Марина сорвалась в очередной скандал, злоба и ярость вспыхнули с такой силой, что Павел встал и пошёл к ней с одним желанием: схватить её за горло и сделать так, чтобы она замолчала. По дороге он опомнился, а она испугалась и действительно замолчала. Павел развернулся, вышел в спальню, взял из-под кровати чемодан, покидал рубашки и бельё и уехал к матери. Марине потом позвонил и попросил её покинуть его квартиру в течение месяца.

Прошло почти два месяца, и Павел решил посмотреть, что творится у него в доме. У подъезда своей пятиэтажки он встретил крупного светловолосого мужчину с небольшой рыжей бородой. В руках у мужчины были знакомые чемоданы. У Павла мелькнула догадка, и она подтвердилась, когда из подъезда вышла Марина с двумя горшками герани в руках. Павел невольно оглядел её лёгкую фигурку, её смуглые, стройные ноги, и она заметила этот взгляд. Марина отдала горшки бородатому мужчине, подошла, обняла Павла прежде, чем он успел предупредить этот жест, и с чувством сказала ему: «Будь счастлив!» Павел проводил взглядом их отъезжающую машину и пошёл к себе. Войдя в дверь, он остолбенел: в квартире было пусто. Только в спальне осталась тахта, на которой они спали. Тахта была со сломанными ножками, чинёная им самим. На тахте грудой лежали его вещи.

2012. Флоренция. Танцы на площади

На обратном пути от ресторана они вышли на широкую по всем городским меркам улицу, дошли до площади. На площади в стороне от дороги танцевали люди под негромкую музыку, старую, довоенного звучания. Таня остановилась. Это было тоже пронзительно красиво, эти танцы в полумраке под трогательную музыку того — безмятежного времени. «Хочешь потанцевать?» — улыбаясь спросил Павел. «Нет, что ты! Пойдём домой». Они свернули на улицу, ведущую к их отелю.

Есть торт Тане совершенно не хотелось. Она поставила коробочку в холодильник и забыла о ней. Засыпая Таня подумала: «Если снять всё это на камеру, их ссору в ресторане, её ожидание в темноте, этого незнакомого мужика, молча поклонившегося ей, и эти танцы на безлюдной площади, — получится настоящий Феллини. Это не придумано. Это — Италия».

1989. Москва. Павел и его женщины

Теперь Павел вспоминает с иронической улыбкой свою тогдашнюю растерянность. Он выдержал характер, не стал с Мариной спорить, даже звонить ей не стал. Потом у травмированного Павла состоялась серия мимолётных встреч и коротких романов. Через год он не на шутку увлёкся молоденькой актрисой из театра Маяковского.

Оксана была блондинкой, но первый раз он её увидел в «Человеке из Ламанчи». Она была в чёрном парике и выкрашена морилкой для смуглоты. После спектакля, не снимая костюма и грима, она с подругой поехала к Пашиному приятелю, тогда же она и переспала с Павлом в соседней комнате. На следующий день он встречал её после спектакля с цветами и с трудом узнал в кудрявой блондинке свою смуглянку из прошедшей ночи.

Павла она ни в грош не ставила, могла завалиться среди ночи с пьяными приятелями, могла позвонить поздно вечером с просьбой забрать их с подругой из ресторана, где они не могли расплатиться. Однажды ему пришлось ехать за ней в Ленинград. Она осталась в гостинице без копейки денег, с просроченным паспортом. Приятель Павла, Женя, хлопал его по плечу: «Не переживай, Паша. Люди всю жизнь наступают на одни и те же грабли. Судьба — это характер». После первого отказа Павла выполнить её очередную сумасшедшую просьбу актриса с ним рассталась, но через месяц позвонила ему ещё раз. Нужно было вытащить её подругу с приятелем из отделения милиции.

По словам подруги, они всего лишь целовались в фонтане, но милиционер в описании событий употребил другой глагол. Павел поговорил с дежурным, и тот ребят отпустил, даже от денег отказался, сказал: «Если со мной по-человечески, я тоже по-человечески». На прощание Оксана пожала Павлу руку: «Спасибо тебе, Паша, хороший ты мужик, честное слово. Это мы — сукины дети». Она поцеловала его и ушла.

К выбору своей следующей женщины Павел подошёл рассудочно. Они познакомились в электричке. Он ехал с дачи, где помогал матери, она тоже навещала недавно овдовевшую мать. Проблемы были сходные, они разговорились. В её случае основная тяжесть маминых упрёков ложилась на её младшего брата, и она Павла хорошо понимала. Она была маленькая, не худая, но с фигурой, свои тёмно-русые волосы красила в каштановый цвет. С мужем развелась пять лет назад, растёт сын, ему одиннадцать. Попробовала жить с другим мужчиной, но сын два раза уходил из дома. Пришлось расстаться. Складывалась очень подходящая для них обоих комбинация.

В первый раз она вела себя с ним сдержанно, не выражая особенных чувств, давала понять, что играть в любовь не собирается, но после первой ночи изменилась, стала приветливей, старалась к его приходу приготовить что-нибудь вкусное, побаловать его. Заводилась она с пол-оборота, от одного звука его голоса по телефону и, когда он добирался до неё, уже смотрела на него глазками, масляными от желания. Павел впервые, кстати, увидел, что такое «масляные глазки». Приходилось ужин откладывать на потом и начинать с постели.

Павел забывал о её существовании через минуту после того, как за ним захлопывалась дверь. После встречи с Таней Павел позвонил, сказал, что женится, продолжать отношения не может. «Я понимаю», — протянула Валя. Голос был огорчённый, но без трагических ноток.

2012. Флоренция. Галерея Уффици

На следующий день они четыре часа ходили по галерее Уффици, Таня готова была бродить ещё, но усталый и голодный Павел почти насильно вывел её на улицу. Только оглядев знакомую площадь, залитую солнцем, Таня почувствовала, как сильно устала. Она еле дотащилась по нагревшейся за день брусчатке до магазинчика с джелато, и они зашли туда, чтобы посидеть под кондиционером. Приветливая флорентийка средних лет терпеливо ждала, пока синьор и синьора выберут себе мороженое. Таня взяла фисташковое пополам с шоколадным, Павел — простое белое и в него попросил вылить рюмку «Амаретто». Таня села за столик и оглянулась. Смуглая кареглазая флорентийка смотрела на Павла улыбаясь, и её взгляд явственно обозначал, что Павел ей нравится, что она не против, и Павел смотрел на неё с такой же улыбкой. Таня решила, что обращать внимание на этот мимолётный флирт как-то глупо, и отвернулась. После мороженого в прохладном кафе им обоим стало значительно лучше, и они медленно побрели в гостиницу отдыхать.

Москва. 1994. Объяснение

Воспоминание об этих днях Таня постаралась упрятать как можно глубже, но иногда, в плохие минуты, оно возвращается и опять заставляет её мучиться болью и стыдом.

Виктор не звонил три дня. Эти три дня она прожила, стиснув зубы. Хорошо, что у Паши было много работы, он приходил, она уже спала. Павел допоздна работал у себя в домашнем кабинете, там и ночевал на диване.

Таня совершенно измучилась. Утром, на третий день после Таниной встречи с Виктором, она, сидя напротив Павла за завтраком на кухне, сосредоточенно молчала, глядя в пустую чашку из-под кофе. Павел мягко сказал ей: «Таня, нельзя так напряжённо думать об одном и том же. Пробки перегорят». Таня встрепенулась: «Знает!», но Павел, как всегда, поцеловал её перед уходом на работу и вышел. «Знает. Определённо знает. Да. Так нельзя», — решила Таня. На работе она попросила Валеру разыскать Витин телефон. Через полчаса Валера продиктовал Тане два номера.

Таня позвонила. «Таня, ты?» — спросил Виктор и почему-то засмеялся. Он не мог разговаривать, обещал перезвонить. Пока Таня ждала его звонка, она вспомнила. Витя сам ей рассказывал, что если девица с гонором, с характером, то самое лучшее сначала упорно ухаживать, добиться своего, переспать, а потом пропасть дня на три. Таня ещё раз набрала Витин номер телефона.

— Вить, не надо со мной играть в эти игры! Что будем делать? Я не могу больше тянуть.

— Таня, ты пойми меня… я не хотел по телефону. Я тебя очень люблю, но так уж получилось, что наши пути разошлись. Что делать… Я не могу сейчас всё потерять, полностью перекроить свою жизнь, а ты не можешь по-другому. Я понимаю, что я сволочь, конъюнктурщик, но не могу… Я думаю, тебе не стоит рассказывать Павлу о том, что было, зачем причинять ему лишнюю боль? Прости меня, Таня! Прости.

И он повесил трубку. Таня какое-то время слушала короткие гудки. В голове было пусто, как будто блок стоял и не позволял думать о том, что произошло. Таня на автомате доработала до конца рабочего дня. Накатило на неё на обратном пути, за рулём. Она вспомнила, как сдалась без сопротивления, как исступлённо целовала его в подъезде, как первая заговорила о том, чтобы жить вместе, как аккуратно и расчётливо Виктор уходил от этой темы. И эта пошлая квартира, набитая безвкусным дефицитом советских времён. И эти упражнения в постели, напоминавшие спортивную гимнастику. От внезапно нахлынувшего чувства унижения и стыда у неё просто корчи начались. Она вынуждена была приткнуть машину к тротуару и посидеть, облокотившись на руль.

Дома Таня с трудом приласкала дочь, попросила няньку задержаться. Нужно было приготовить обед, и Таня достала из холодильника бульон, отлила в кастрюльку, взяла из морозилки пачку мороженых овощей. На второе ещё есть две котлеты и гречка, только разогреть. Она поставила бульон на огонь и начала резать овощи для салата. Таня услышала, как хлопнула дверь. «Павел! Как рано. Как некстати».

Павел заглянул в кухню. Таня обернулась к нему: «Ещё не готово. Я тебя позову». Она посмотрела прямо ему в лицо, наверное, в первый раз за эту неделю. В её глазах была такая смесь боли, ярости и ещё чего-то, что Павел на мгновение застыл на месте. «Хорошо. Я буду у себя, поработаю».

Таня стиснула зубы. «Зачем он делает вид, что ничего не замечает? В доме только что искры не летают, такое электричество в воздухе. Нянька прячется по углам, Ляля капризничает». Тане хотелось закричать, пошвырять всё вокруг себя, разбить что-нибудь, а она вынуждена варить суп, потому что Паша дома и у них всё хорошо. Все довольны, все смеются. Таня почувствовала, что сейчас сорвётся в истерику и завизжит. Она схватила половник, зачерпнула кипящий бульон и плеснула на внутреннюю сторону руки у локтя. Боль была адская, Таня дико закричала.

Павел из кухни прошёл в кабинет и сел за стол. Что происходит? Она решила объясниться? Или у них что-то произошло? Как она может думать, что никто ничего не замечает? Нянька смотрит на них испуганно и старается не показываться на глаза. В этот момент он услышал Танин крик.

2012. Флоренция. Что происходит?

Павел и Таня лежали раздетые на кровати. Потолочный вентилятор разгонял воздух и приятно обдувал их тела. В галерее они опять едва не поссорились. Таня зависла в залах с искусством ранним, тринадцатого-четырнадцатого века, и Павел еле оторвал её. Галерея огромная, каждая работа — шедевр, жаль, если на поздние вещи не останется времени и сил. Но последние залы Таня прошла, особо не разглядывая, вполне равнодушно, хотя с точки зрения Павла именно это искусство было совершенно.

«Что-то мы часто стали ссориться, — думал Павел. — Что она находит в этих узкоглазых мадоннах, в этих младенцах с непропорционально длинными бледными телами, в этих бесконечных застывших складках плащей и платьев, в деревянных неестественных позах?» Павел лёг на постель, вытянул усталые ноги. Он покосился на Таню. Таня лежала, закрыв глаза.

«Что с ней творится? Откуда эти слёзы, неожиданные обиды? Может, у неё кризис среднего возраста? Или это реакция на уходящую молодость?» Тут его дёрнуло током: «Может, она узнала что-нибудь? Вряд ли она знает. Если только его кто-то выследил. Но для этого нужно целенаправленно следить. Таня этого делать не будет. Тогда кто? Кому это могло бы понадобиться? Никому». Павел встал, взял свой лэптоп, сел за стол. Нужно посмотреть, что у них творится на работе.

1994. Москва. Как больно!

Сейчас трудно себе представить, какой ужас Павел тогда испытал, услышав её крик. Он прибежал на кухню. Таня раскачивалась с вытянутой вперёд рукой и продолжала вскрикивать. Павел быстро оценил валяющийся половник, место ожога. «Дура!» — крикнул он, сморщившись, переживая её боль, и схватился за подсолнечное масло. «Нет-нет! — закричала Таня. — Возьми марганцовку на полке в ванной возьми чуть-чуть разведи в кипячёной воде вода в чайнике сделай розовую не тёмную розовую в большой кружке кружка здесь». Она сказала это скороговоркой, шипя от боли, и постучала ногой по шкафчику. Прибежавшей няньке крикнула: «Принеси Лялин старый подгузник марлевый!» Нянька убежала. Павел полил раствором марганцовки Тане на руку. Нянька смочила подгузник в оставшемся растворе, отжала, Павел замотал в него место ожога. На Таню надели старое пончо, и Павел повёз Таню в ожоговый центр. Таня держала больную руку другой рукой под пончо. Она откинулась на сиденье, тихо произнесла: «Больно, Паша, больно!» и заплакала. «Потерпи, Таня, потерпи! Сейчас тебе помогут, станет легче».

Врач похвалил Таню за грамотное поведение при ожоге, уверил Павла, что следов не останется. Таню увели медсёстры и вернули уже успокоившуюся, с толстой повязкой на руке. На перевязку нужно было приехать через три дня. На обратном пути Таня уснула. Павел поглядывал на неё спящую. «Что же это было? Он её бросил? Разругались? Опять изменил? Неужели ей было так невыносимо, что она… Сумасшедшая. Как там врач сказал? И следа не останется? Это вряд ли».

Флоренция. 2012. Отдых

«Почему меня так трогает именно это? — думала Таня. — Тринадцатый, четырнадцатый, пятнадцатый век, потом всё кончается. То, что было потом, мне сейчас неинтересно. Что происходит? Я хожу и постоянно сдерживаю слёзы. Паша обижается, что я ему ничего не говорю. Он не может понять, что со мной творится. И я не могу этого понять».

— Паш! Мы сегодня ещё куда-нибудь пойдём?

— Нам бы неплохо часам к четырём подойти к Санта Марии Флорентийской, к Дуомо. По дороге можем пообедать.

— Я ещё полчаса полежу и пойдём.

Таня кинула себе в ноги обе подушки из-под головы и положила на них гудящие ноги. Павел оглянулся.

— Сделать тебе массаж?

— Д-давай.

Павел подошёл, сел к Тане на кровать, положил к себе на колено её ногу и начал умело гладить мышцы голени снизу-вверх, потом стал разминать их крепкими пальцами. Таня чувствовала, как под его руками разбегается кровь, ощущения были приятными, Таня постанывала. Павел пересел на другую сторону кровати и проделал то же самое с её второй ногой, потом его рука скользнула выше колена, массаж превратился в ласку. Таня лежала в одном белье, Павел сдвинул лямочки её бюстгальтера и продолжал её целовать и гладить. Таня отдавалась его ласкам, боясь спугнуть его настрой.

Они уже очень давно не занимались любовью днём или вечером. Их соития стали реже и переместились на утренние часы, сразу после сна, не вставая с постели. В эти часы типичная сова Таня была готова убить любого, кто попытается её разбудить. Секс с годами потерял свой бурный характер и стал чем-то вроде семейного ритуала. Теперь он свёлся к одной единственной позе, той, которая позволяла не испытывать утром неловкости из-за нечищеных зубов и несвежего дыхания.

Таня несколько раз говорила Павлу, что получает мало удовольствия от утреннего секса, но он упорно продолжал это делать утром, и Таня смирилась. Сейчас ей было так хорошо, как давно уже не случалось. Неожиданно Павел встал на колени и повернул Таню на бок. Верхнюю её ногу он согнул в колене, её нижняя нога была теперь между его ног, он подтащил Таню ближе к себе и продолжил. Поза была удобная и эффективная, это Таня сразу почувствовала и оживилась, но Таня не помнила такой в их с Павлом практике. Они много всего перепробовали, но так не делали. Тане это наблюдение не помешало, но запомнилось.

1994. Москва. «Бес попутал»

Следующие три дня Таня почти не выходила из спальни. Она плохо себя чувствовала, её знобило. На четвёртый день Павел пришёл домой рано, чтобы отвезти Таню на перевязку. Он открыл дверь в прихожую и услышал, как зазвонил телефон, стоявший в гостиной. Таня подошла, взяла трубку. «Витя?» — удивилась она. Павел замер в прихожей. «Разве ты не всё сказал?» — холодно спросила Таня. Она помолчала. «Нет, Витя, я не передумала. На меня твои методы не действуют. Никуда я не поеду. Не звони мне больше». Таня молчала, слушала, что ей говорил Виктор. «С чего ты взял? Я тебя не люблю. Что это было? Бес попутал, Витя. Бес попутал. Ты, Витенька, не бойся, я Паше ничего не скажу. Спи спокойно, дорогой товарищ». Таня повесила трубку. Павел на цыпочках вышел за дверь, прикрыл дверь за собой, стараясь не щёлкнуть замком, и позвонил. Таня открыла. «Ключи забыл. Ты помнишь, что нам на перевязку?» Таня выглядела грустной, но была спокойна. Вечером, когда нянька уложила Лялю и ушла, Павел попробовал Таню обнять. Она отклонилась. «Осторожно. Ещё болит. Давай повременим», — и посмотрела Павлу прямо в глаза. «Догадалась», — понял Павел.

Через две недели ей оставили лёгкую повязку, только чтобы защитить новую слабую кожу. Таня постелила в спальне свежее бельё и зашла к Павлу в кабинет. «Перебирайся в спальню. У меня выросла новая кожа. Я больше не кусаюсь». «Иду, достопочтенная госпожа Ногайна», — отозвался Павел. Что-то неуловимо изменилось. Она была прежняя Таня и всё-таки не совсем его. Какая-то часть её была для него закрыта.

Флоренция. 2012. Дуомо

Павел переоделся, Таня быстро приняла душ, и они отправились на главную площадь Флоренции. Около Дуомо Таня в киоске увидела клубнику в лотках. В России ещё только снег сошёл, до своей клубники было далеко.

— Я хочу клубнику.

— Тань, зачем она тебе? Ранняя парниковая клубника наверняка кислая.

— Я. Хочу. Клубнику.

— Да ради бога! Ты её выкинешь.

Таня и Павел подошли к киоску. «Выбирай», — раздражённо бросил Павел. Таня выбрала лоток. Павел заплатил.

— Как ты её помоешь?

Таня на мгновение растерялась, но тут же оглянулась вокруг и увидела фонтанчик с питьевой водой. Клубника оказалась ароматной и сладкой. Таня предлагала клубнику Павлу, он отказывался, но потом сдался и съел несколько ягод. Они вышли на площадь. Таня опять разволновалась. Павел не выдержал.

— Почему ты молчишь?

— Боюсь расплакаться.

— Отчего вдруг?

— Оттого что красота неописуемая. Дай фотоаппарат, я сфотографирую.

Они зашли внутрь, обошли собор.

— На колокольню полезешь?

Павел смотрел на Таню с насмешливой улыбкой.

— Обязательно полезу.

Таня очень устала, пока дошла по лестнице до первого уровня обзора с каменными скамейками для отдыха. Вид уже отсюда открывался потрясающий, но Таня с передышками всё же добралась до самого верха колокольни. Она смотрела на уходящие вдаль треугольные крыши, крытые черепицей всех оттенков терракоты: от тёмно-красного, старого, до ярко-рыжего — нового, на далёкие громады соборов и думала: «Я совсем сошла с ума и веду себя как неуправляемый подросток. Почему на меня так действует этот город? Что в нём такого? Это особенная красота, её создали люди, жившие сильными чувствами, страстями. Одного трудолюбия недостаточно, чтобы создать всё это».

Павел закончил фотографировать, они вместе спустились вниз и поспешили перейти к Баптистерию, окружённому туристами. К знаменитым дверям было не пробиться. В Баптистерии перед огромной старой мозаикой Таня опять прослезилась.

1995. Павел. Опять Валя

После той истории Павел старался не думать о том, что было между Таней и её бывшим мужем, но воображение рисовало картины, от которых его бросало в пот и накатывала такая боль, что Павел боялся не сдержаться и сказать Тане что-то, что говорить не следовало, или сделать что-нибудь, о чём потом придётся пожалеть. И он позвонил своей прежней подружке Вале. «Паша, ты? — обрадованно спросила Валя. — Хочешь заехать?» Он приехал. Они сразу отправились в постель. Павел довольно грубо придвинул её голову к своему паху, и она, не сопротивляясь, сделала то, что он хотел, сначала неумело, потом, с его подсказками, всё лучше и лучше. Теперь она позволяла всё и её покорность доставляла Павлу особое удовольствие. После того как они с Таней помирились, совсем помирились, Павел собирался с Валей порвать, но, боясь повторения той боли, которую перенёс, не порвал. Они продолжали встречаться иногда раз в две недели, иногда раз в месяц, как получалось. Потом Валя вышла замуж, предупредила, чтобы Павел не звонил. Через несколько месяцев позвонила сама. Эта связь с перерывами тянулась до сих пор. Они изредка встречались за городом в доме её матери. Мать давно переехала к брату под Тулу.

Старую подругу Валю сменила Изабелла, смуглая, скуластая татарка Изабелла, много моложе Вали. Валя сама их познакомила, передала с рук на руки. Изабелла, Валя звала её Белкой, была замужем, муж пять лет назад уехал на заработки и пропал. Отношения за много лет стали приятельскими, Павел не раз выручал подруг деньгами, часто дарил подарки, привозил деликатесы и хорошее вино. Каждый раз, когда Валя или Белка ему звонили, он думал, что пора закончить эти отношения, но каждый раз откладывал.

2012. Флоренция. Уличный базар

На улице Павел сверился с картой города и махнул рукой, задавая направление. Таня даже не спросила, куда они идут, просто пошла по улице в этом направлении. Они вышли к базару. На площади под тентами, натянутыми на небольшие сборные конструкции, висели разноцветные шарфы, шали, расшитые блузки, юбки, кожаные сумки всех цветов и размеров, стояла фаянсовая посуда, лежали на лотках украшения из серебра с недорогими камнями, бижутерия, мужские ремни, портмоне. Таня начала перебирать шарфы, отобрала три, потом взяла четвёртый, обернулась к Павлу. «Зачем тебе столько? Да ещё на барахолке? Мне не жалко денег, но не на это же…» Паша смотрел на жену. Она молчала, глаза её сузились. «Не надо смотреть на меня как на врага! Вот деньги, делай что хочешь!» — он отдал ей всё, что было в его кармане. Таня заплатила за шарфы, перешла к другому продавцу. Примерила белую блузу с вышивкой ришелье, купила её и ещё одну блузу, бирюзовую с воротником апаш, перешла к сумкам, купила большую сумку-мешок из рыжей свиной кожи.

Павел молча смотрел на её покупки, с трудом сдерживая раздражение. Обычно она советовалась с ним, когда что-то себе покупала, сейчас даже не оглянулась на него ни разу. Наконец они покинули рынок. Покупки Таня сложила в свою новую сумку, сумку повесила на плечо. Таня была в белых джинсах и тёмно-синей майке, на ногах — закрытые босоножки из коричневой кожи на танкетке. Новая сумка смотрелась на ней вполне органично. Таня остановилась и, покопавшись в сумке, достала один из шарфов, цветной, бело-сине-рыже-коричневый, с белыми кисточками на концах. Она набросила его на шею, и Павел не мог не отметить точное попадание в цвет и стиль этих, казалось бы, беспорядочных покупок.

С тех пор как Таня стала работать в магазине, она вернулась к вкусам юности и одевалась с богемным шиком в разные цветные или кружевные размахайки с джинсами, длинные юбки, свободные платья. Она с её безошибочным чутьём сразу же поменяла причёску, сделала химию и вместо гладких волос до плеч с тех пор носила шапку мелкозавитых кудрей, разделённую на косой пробор, только волосы теперь приходилось подкрашивать — появилась седина.

Они прошли к гробнице Медичи. Пока Павел с любопытством осматривал скульптуры, Таня быстро обошла их и стояла, разглядывая толпу. Они направились обратно к отелю той же дорогой. Было уже около семи, рынок опустел. Последние торговцы укладывали металлические палки конструкций и клетчатые сумки с товарами в видавшие виды «Фиаты», судя по их странным очертаниям, бог знает какого года выпуска.

Москва. 1995. Прощай программирование

Тане вряд ли пришло бы в голову пойти работать в антикварный магазин, если бы не тот скандал, из-за которого она ушла от Валеры и рассталась с программированием. Всё началось с того, что Павел должен был поехать в командировку в Австрию на месяц, а может, и на больше. Он хотел, чтобы Таня поехала с ним. Таня тоже хотела погулять по Вене, попробовать венский шницель и венские пирожные, съездить в Зальцбург на родину Моцарта, покататься на лыжах, если, конечно, Пашин график позволит. Свой отпуск Таня уже отгуляла: две недели на даче с дочкой и две недели втроём на Кипре. Она решила поговорить с Валерой. Валера выслушал её и сказал: «Я не против. Поезжай в Вену, за свой счёт, конечно. Но ты мне будешь должна. Вернёшься — пойдёшь в Минавтопром, выяснишь, какие у них претензии и почему они нам не хотят платить. Хорошо бы тебе подружиться с этой бабой, их главным бухгалтером».

После Вены Тане всё удалось. Она наладила работу с базой данных и подружилась с Железной леди Минавтопрома — с главным бухгалтером. «Теперь представь меня ей как человека, которому ты полностью доверяешь», — потребовал Валера. Через бухгалтерию министерства проходили колоссальные суммы, перечисляемые на несуществующие предприятия. Все рвали куски, главный бухгалтер Тамара Ивановна только ахала, и оборотистый Валера пришёлся кстати. Они сделали хорошие деньги на поставках компьютеров и продаже программного обеспечения. Таня надеялась поучаствовать в прибылях. Но деньги поделили между собой Железная леди и Валера, остальным, в том числе и Тане, выдали скромные премии. Таня пошла к Валере. Он её спокойно выслушал и ответил: «Чьи подписи под всеми документами? Мои и Тамары Ивановны. Ты получила хорошую премию, больше, чем другие. Чего же ты требуешь? Или ты хочешь быть на особом положении? Я и сам собирался тебе это предложить. Соглашайся, не пожалеешь».

Таня задохнулась: «Валера, как ты можешь! Мы с тобой через столько вместе прошли, я считала тебя своим другом… Ты у меня на свадьбе гулял…»

— Оставь этот пафос. Я наблюдательный, Таня. Прошла любовь, завяли помидоры. У тебя ведь уже был один роман? Неудачный, насколько я понял. Может быть, со мной получится лучше? Почему бы не попробовать?

Таня сорвалась: «Самодовольный хам! Дорвался до денег и тут же крышу снесло? Как бы не оказаться у разбитого корыта!»

— Что, побежишь жаловаться своему муженьку, будешь его науськивать на меня? Имей в виду, поплатишься.

Таня вылетела из его кабинета, хлопнув дверью. За дверью оказался Юра Минков. Таня впилась в него взглядом. Бородатый Минков молча похлопал своими коровьими ресницами, поднял вверх руки: «Ничего не вижу, ничего не слышу, ничего никому не скажу».

В машине Таня разрыдалась, потом утёрла слёзы и поехала домой. Вечером всё рассказала Павлу, не всё, конечно, почти всё. «Уходи от него. Прежних отношений всё равно не будет. По-моему, ты засиделась на этой работе, может, тебе попробовать что-нибудь другое?»

— А что другое?

— Для начала побудь дома, отдохни. А там посмотрим. Ремонт надо бы сделать.

Раздался звонок. Звонил Юра Минков. «Меня Валера просил позвонить. Он говорит, что, если ты извинишься перед ним, можешь возвращаться. Тань, он не без заскоков, конечно, но, в принципе, мужик неплохой. Возвращайся, а, Тань? Ты у нас одна, как же мы без тебя?»

— Ага. Некому будет от вас спирт прятать и пивные бутылки за вами выносить.

— Женский пол, он на смягчение нравов действует. Тань, в общем, я сказал, чё меня просили, тебе решать, но ты знай: мы по тебе скучать будем.

Павел вопросительно смотрел на жену.

— Валера просил передать, что я могу вернуться.

— На каких условиях?

— Я должна перед ним извиниться.

— И что ты думаешь делать?

— Это он должен передо мной извиняться. Всё. Я ухожу.

Таня села к Павлу на колени и обняла его. Павел гладил её по спине и приговаривал: «Ай да Танька! Ай да молодец! Умница-девочка! Нечего перед всякими прогибаться».

В эту ночь они долго занимались любовью, и она была совсем его, совсем, без остатка, как раньше.

2012. Флоренция. Ресторан с дверью в цветах

Таня бодро прошла мимо дверей в свой отель, оглянулась и поманила Павла. Он понял и не стал возражать. Они спустились к тому ресторанчику в цветах. Меню было обычным, без изысков. Таня взяла жареную свинину с картофелем-пюре и салат из помидоров и огурцов. Всё было свежим и вкусным, правильно посоленным и правильно пожаренным. Когда они поели и ждали мороженого, Павел не удержался от замечания: «Так я мог пообедать и дома. Свинину ты делаешь не хуже». Таня добродушно рассмеялась: «Иногда еда, это просто — еда».

1995. Москва. Домашние заботы

Гордая Таня ушла с работы и решила заняться домом. За первый год она сделала в квартире большой ремонт с помощью бригады украинцев, вычистила старые туркменские ковры, нашла краснодеревщика, и он починил, подлакировал и вообще привёл в порядок их антикварную мебель. Она оживила свои связи со знакомыми художниками, купила у них несколько работ. Полюбила ходить по антикварным магазинам и салонам, нашла множество красивых вещей. Часть их оставила у себя, часть раздарила подругам. Дом расцвёл, потеплел. Потом Таня увлеклась кулинарией, кухнями народов мира. Она научилась готовить французский луковый суп, японский мисо-суп из водорослей, тайский супчик с креветками и кокосовым молоком, армянский базбаш и множество других вкусных вещей. Кое-что оказалось слишком экзотическим, от лукового супа у Павла начиналась изжога, но многое осталось в семье. Теперь Таня сама пекла бисквитные торты на все семейные праздники.

По просьбе отца Таня взялась за родительскую дачу и с девятью узбеками, из которых только трое говорили по-русски, полностью её перестроила.

Дочка Ляля полдня проводила в саду, в три Таня её забирала. Если Танина настойчивость побеждала, они ходили в музеи и на выставки, если Лялька проявляла упорство, они шли смотреть мультики в соседний кинотеатр. Ляля занималась в изостудии и брала уроки французского. В изостудии Лялька считалась из лучших. Её рисунками была увешена в детской вся стена.

И вот Ляля пошла в школу. Лидия Ильинична, их новая няня, бывшая учительница, прекрасно со всем справлялась. Она отвозила Лялю утром и забирала из школы днём, делала с Лялей уроки. Изостудию раз в неделю и два раза французский тоже взяла на себя няня, благо всё было рядом с домом. Капризная Лялька Лидию Ильиничну слушалась. Таня в поединке с дочерью одерживала верх не всегда и теперь боялась своим вмешательством что-нибудь испортить. Ей остались кастрюли, прогулки по магазинам и семейные радости по субботам и воскресеньям. Как-то в разговоре с отцом Таня пожаловалась, что не знает, куда себя деть. Отец засмеялся: «Хочешь в магазин продавцом? Я не шучу. Иди к Аркадию, он помощника ищет в свой магазин». Аркадий Андреевич был старый друг отца, архитектор, художник.

— Какой магазин?

— Так у него антикварный магазин, ты не знала? Несколько лет уже.

— Где?

Отец назвал адрес. Таня поехала к Аркадию Андреевичу и сообщила, что готова работать у него, правда, она мало знакома с предметом.

— Ничего страшного, Танечка. У вас есть вкус, насмотренность. Полистаете каталоги, почитаете книжки, придёт… Мне нужен свой человек, надёжный, я вас всему научу.

Аркадий Андреевич давно спокойно оставляет магазин на Танином попечении. До недавнего времени он со своим молодым приятелем несколько раз в год ездил по Европе, прочёсывая блошиные рынки всех столиц мира. О нетрадиционной ориентации Аркадия Андреевича Таня догадалась в первые же месяцы их совместной работы. Последние годы он путешествует один. Аркадий Андреевич постоянно зовёт с собой Таню, считая, что раз в году при наличии мобильных телефонов и связи через интернет-магазин может неделю-другую постоять закрытым. Проехать с Аркадием Андреевичем по не затоптанным туристами маршрутам было бы очень соблазнительно, но Таня жалеет усталого мужа и не хочет надолго оставлять его одного.

Флоренция. 2012. Таня гуляет сама по себе

В номере Таня прилегла отдохнуть, пока Павел проверял, что происходит на работе. Они собирались ещё выйти погулять попозже вечером.

Таня внезапно очнулась от сна. В номере было темно. Павел спал рядом поверх одеяла. Таня встала, сходила в уборную. Павел не просыпался. Неожиданно ей пришла в голову шальная мысль. «А почему нет?» — подумала Таня. Действительно, почему нет? Она привыкла везде быть рядом с Пашей, потеряла желание где-либо бывать одна, более того, она и сейчас боится выйти одна. Таня решительно взяла со стола свою карточку — ключ от номера и тихо вышла.

Их улица была освещена тускло, но всё-таки освещена. Таня пошла вверх по улице, рассчитывая выйти к Дуомо, прошла мимо боковой стены собора, перед ним ещё толпился народ с фотоаппаратами, пошла дальше, боясь сворачивать в тёмные улицы, и вышла на площадь. На площади опять танцевали. Таня была так напряжена, так поглощена собственной дерзостью, что не обратила внимания на издалека слышную музыку.

Нежный тенор пел что-то томительное и страстное. Таня подошла ближе к танцующим. Пожилые господа и дамы танцевали танго и танцевали хорошо. Таня невольно засмотрелась на них. Пластинка кончилась, и после минутного перерыва музыка снова заиграла. Это был фокстрот. К Тане подошёл пожилой синьор. Таня заметила его намерение, когда уже поздно было что-то делать. Пожилой, как Таня оценила около семидесяти, мужчина был одного с Таней роста. Его костюм с жилетом сидели безукоризненно. Галстук, белая рубашка — всё это было непонятного возраста, но никто не посмел бы сказать, что он плохо одет.

Он предложил Тане руку и что-то спросил по-итальянски. Таня от растерянности ничего не поняла и замотала головой. Он опять сказал что-то, склонив голову набок. Таня почувствовала, что отказаться теперь невежливо, и подала ему руку. Синьор подвёл её поближе к танцующим. Он держал руку чуть ниже её лопаток, между ними сохранялось расстояние сантиметров двадцать, но он вёл её твёрдо, и Таня сбилась только раз — в начале. Он приостановился, они поймали такт и дальше танцевали не хуже других пар.

Музыка кончилась. Синьор поклонился, что-то сказал, видимо, благодарил её за танец, потом спросил её о чём-то. Таня не поняла. Он снова поклонился и отошёл. Таня оглянулась. Около кафе стояли стулья со столиками. На них сидели те из танцующих, кто хотел отдохнуть, и случайные зрители. Таня отошла и села за свободный столик. Музыка опять заиграла. Теперь пел трогательный женский голос. Таня продолжала смотреть на танцующие пары. Её партнёр по фокстроту танцевал с пожилой синьорой в платье с широкой юбкой, в перчатках и в шляпке. Танцевали они как профессионалы.

К Тане неожиданно подсели. Она оторвала взгляд от танцующих старичков. Напротив неё сидел парень возраста примерно от двадцати пяти до тридцати и улыбался. Он обратился к Тане с вопросом по-итальянски. Таня ничего не поняла, кроме обращения «принчипесса». Она смотрела на него, не зная, что сказать. Парень был коротко пострижен, хорошо сложён, одет в тонкий джемпер на голое тело и джинсы. Его можно было назвать красивым. Он кого-то Тане напоминал, видимо, какого-то актёра, но Таня не могла припомнить какого. Парень перешёл на английский: «I understand. You are not „principessa“. You are „Regina“. Quinn». Его английский Таня понимала. Почему милая леди одна? Он обязан проводить её домой. Где её отель? Откуда она приехала? Вопрос об отеле Таня проигнорировала, но на вопрос, откуда она, ответила. О, Россия, Москва! Сколько времени синьора уже в Италии? Таня ответила: два дня. «Меня зовут Антонио. Энтони. Я родился во Флоренции и знаю город, как никто не знает». За небольшое вознаграждение он мог бы показать синьоре Флоренцию, и они бы прекрасно провели время. Глаза его затуманились, а голос стал бархатным. Он осторожно взял Таню за руку. Таня всё прекрасно поняла и успела представить, как она это расскажет Наташе. Она, не отнимая руки, подбирая английские слова, ответила: «Ты славный парень, Антонио. Мне очень жаль, но у меня нет денег, и в отеле меня ждёт муж». Антонио рассмеялся: «Мне тоже очень жаль. Почему-то женщины, которые мне нравятся, или замужем, или у них нет денег. Но я не верю синьоре. У неё дорогая одежда и грустные глаза. Могу я вас проводить в отель?» «Не думаю, что это хорошая идея, Антонио», — ответила Таня. «Пойду найду себе немку вот с таким лицом». Антонио оттянул веки вниз двумя пальцами одной руки и подпёр нос указательным пальцем второй. Он сделал гримасу так быстро, что Таня от неожиданности рассмеялась. «У них всегда есть деньги», — добавил Антонио. Он поцеловал Танину руку: «Ариведерчи, реджина!»

Таня ожидала музыку, но музыка больше не возобновлялась. Танцующие расходились парами, прощаясь друг с другом. Таня взглянула на часы: начало двенадцатого. Она встала и быстро пошла по направлению к отелю. Она шла улыбаясь и старалась вспомнить слово в слово свой разговор с Антонио, чтобы потом рассказать подруге. Мужчину она увидела, когда он переходил улицу, переходил на её сторону. Таня оглянулась. Вокруг никого не было. Она узнала эту мешковатую фигуру. Это был тот, в очках, из самолёта, и он шёл к ней. Таня попыталась избежать встречи и перейти на другую сторону улицы, но он сделал несколько быстрых шагов и оказался прямо перед ней.

«Who are you? What do you want?» — Таня изо всех сил старалась говорить твёрдо и громко. Он только смотрел на неё и молчал. Она попыталась обойти мужчину, но он схватил Таню за руку, и глаза у него за очками нехорошо блеснули. Таня похолодела и вдруг ощутила, что спина у неё мокрая от пота. «Отпусти меня, урод! Слышишь?» — окрепшим голосом, по-русски сказала Таня и рванула руку. Глаза за очками удивились и забегали. «Пусти, кому сказала!» — и Таня ударила его кулаком в переносицу. Удар получился несильный, но очки слетели, мужчина попытался их поймать и отпустил Танину руку. Она побежала и через пару минут задыхаясь вошла в вестибюль их отеля. За стойкой никого не было. Таня на лифте поднялась наверх и своим ключом открыла дверь. Тут же зажглась лампа со стороны Павла. «Таня ты что, уходила? Где ты была?» Павел сонно щурился и видел только то, что она вошла из двери в коридор. «Где была — там нет. Где прошла — там след». Таня напряглась в ожидании скандала, но Павел только сказал: «Ложись спать. Завтра поговорим».

2012. Флоренция. Монастырь Сан-Марко

Таня быстро разделась и легла на краю их широкой кровати, стараясь равномерно дышать и успокоить сильно бьющееся сердце. Павел прислушивался к её дыханию, не понимая, уснула она или нет, но сам заснул раньше, чем разобрался. Утром он разбудил её, когда пошёл в ванную. «Что у нас сегодня?», — потягиваясь, спросила Таня. «У нас сегодня Монастырь Сан Марко с фресками Фра Анжелико и церковь Санта Мария Новелла». У двери в ванную Павел приостановился и спросил: «Куда ты ходила вчера?» — «Никуда не ходила. Просто покурила около дверей. Не спалось». Звучало это правдоподобно, но что-то подсказывало Павлу, что это не вся правда, и у него заметно испортилось настроение.

По дороге в монастырь они оба молчали. Павел видел, что в монастыре Таню охватило то же чувство сильного волнения, которое он наблюдал в ней уже не раз за последние дни. Она быстро говорила, не глядя на него: «Ты посмотри, он действительно ангел, только ангел может вмещать столько любви и смирения, а ведь его собратья по монастырю вряд ли были ангелами, сплетничали, наушничали, могли обидеть, но ты посмотри, для каждого он написал фреску — одну лучше другой!»

Павел в созерцание искусства погрузиться не мог, его раздражали Танины восторги, ему уже надоело ходить от кельи к келье и он начал её торопить. Наконец Павлу удалось оторвать Таню от фресок, и они медленно пошли к Санта Мария Новелла. Церковь и прилегающую часть монастыря они осмотрели быстро, но с площади Таню невозможно было увести.

Сама площадь, несмотря на смесь старых и не слишком старых построек, была хороша. На асфальте площади молодой курчавый художник рисовал что-то очень знакомое и очень красивое. Лысый загорелый человек в джинсах и майке с надписью, говорившей, что он любит Нью-Йорк, где вместо «love» было нарисовано сердечко, выдувал огромные мыльные шары и наполнял их дымом. Всё это: дома площади, великолепный фасад церкви, люди за столиками кафе, дети, сидящие на корточках около художника, и сам художник, и его картина, и дядя с мыльными пузырями — всё это вместе было праздником, от которого Тане не хотелось уходить, но она слышала в голосе Павла нарастающее раздражение и благоразумно встала со скамейки. Пообедать пришлось в первой попавшейся забегаловке куском пиццы с кока-колой. Павел терпеть не мог такую еду и помрачнел ещё больше. Они проходили мимо магазинчика с декоративной фаянсовой посудой. Таня зашла туда. Павел войти в малюсенький тесный магазин не пожелал и остался ждать на улице.

Таня вышла из магазина с большой чашей, салатницей, или фруктовницей, завёрнутой в грубую синевато-сиреневую бумагу. «Это ещё зачем? У тебя что, не хватает посуды?» — раздражённо спросил Павел. Таня ничего не ответила. Некоторое время она несла неудобную тяжёлую чашу сама, потом попросила Павла. Павлу больше всего хотелось шваркнуть эту фаянсовую дуру об асфальт, но Таня была последнее время такой странной и он скрипя зубами, молча нёс салатницу в отель. У дверей отеля Таня попросила: «Давай сходим ещё раз на Понте Веккьо».

2012.Флоренция. Опять на Понте Веккьо

Чашу они оставили у молодого человека за стойкой администрации. Пока они спускались к Понте Веккьо, солнце село. Красно-оранжевое освещение исчезло, в лавках зажглись огни. Всё вокруг стало другим, не таким как в первый раз, но очарование этого места оставалось прежним. Таня ходила от витрины к витрине, украшений было много, но настоящего, интересного среди них она увидела мало. «Паша, я хочу купить здесь что-нибудь на память».

— Что именно?

— Украшение. Кулон или кольцо.

— Тань, ну говори уже…

— Вон в той лавке есть старая римская или флорентийская монета на золотой цепочке. Цены не видно. Сходи спроси.

Павел зашёл в лавку, вышел раздосадованный.

— Тань, они просят две с половиной тысячи евро. Я посмотрел, в Риме это можно купить за полторы, попробовал торговаться, но не уступают ни за что. Тань, ну глупо, давай в Риме купим?

— Да нет, не стоит. Я ничего не хочу.

На самом деле Таня не очень и хотела этот кулон, это была возрастная вещь не в её стиле. Она хотела кольцо с венецианским стеклом, инталио, но настроение её сдулось, как воздушный шарик, и она захлопнулась, как захлопывается от прикосновения ракушка-жемчужница.

Таня знала, что Павел ненавидел эти её «уходы в себя», но её уже уносило куда-то и притворяться, что всё в порядке, она и не могла, и не хотела. В тяжёлом молчании они пересекли площадь Синьории. Издалека было видно, что на углу площади и их улицы около входа в отель*** что-то происходит. Там стояли две полицейские машины, собрались люди. Павел и Таня подошли ближе. Павел попытался узнать у карабинера, в чём дело. Тот пожал плечами, и осталось неясным, то ли он не понимает по-английски, то ли не хочет говорить.

В это время из дверей отеля двое полицейских вывели того самого господина в очках, который вчера так напугал Таню. Он растерянно оглядывался, увидел Таню и попытался улыбнуться. Улыбка вышла жалкая и быстро сползла с его лица. Павел неожиданно громко сказал: «Алик? Алик, это ты?» Таня удивилась, а Павел уже пробирался поближе к полицейским: «В чём дело? Я знаю этого человека. Что случилось?» Один из полицейских наклонился к Павлу и что-то ему сказал. «Таня! Иди в номер, никуда не уходи. Здесь недоразумение, я должен помочь», — по-русски обратился Павел к Тане. Он сел в машину с полицейскими, во вторую машину посадили этого «Алика», и обе машины уехали с воем сирен.

В отеле Таня забрала у приветливого молодого человека на ресепшен свою салатницу и поднялась в номер. Она с удовольствием стянула с усталого тела всю одежду, пошла в душ. Вышла она в белом гостиничном махровом халате и прилегла на постель. «Откуда Павел знает этого Алика? Если Алик русский, почему он не заговорил с ней ни разу? Что означало его странное поведение? Он или псих, или маньяк, что, в сущности, одно и то же». Напрасно она не рассказала Павлу о ночной встрече с «Аликом». Может быть, ему не стоило в это вмешиваться. Таня поднялась, развернула салатницу. «Красивая! Если к моей посуде не подойдёт, подарю маме на дачу. Наташе — шарф, маме — салатницу, Ляльке отдам белую блузу. А зятю, а папе, а свекрови? Купим что-нибудь в Риме».

2012. Флоренция. Алик Никодимов. Скандал

Павел вернулся в десятом часу. Таня встретила его строгим взглядом без улыбки и тут же спросила: « Кто это такой? Откуда ты его знаешь?»

— Я отвечу на все твои вопросы, только приму душ и переоденусь.

Павел вышел из душа в халате, но тут же переоделся в джинсы и чистую рубашку.

— Ты собираешься куда-то уходить?

— Я сейчас сделаю несколько звонков. Возможно, мне нужно будет подъехать в консульство.

— Ты можешь мне объяснить, что происходит?

— Алик — это брат известного мне человека, нашего партнёра по бизнесу. Он попал в неприятную историю. Я хочу ему помочь.

— Какую историю?

— Дай мне несколько минут, Таня.

— А ты знаешь, что я…

Таня начала и остановилась. Павел набрал чей-то номер и перестал её слушать. «Сергей Васильевич? Это Павел. Я из Италии звоню… Хорошо отдыхаем, только устаём очень. Сергей Васильевич! Позвоните Никодимову, скажите, его Алик во Флоренции без сопровождения, без документов, вернее, с чужими документами, его арестовали, завтра поведут к судье, можно будет его забрать, если внести залог. Я разговаривал с консулом, он Алика подержит в консульстве, пока за ним кто-нибудь приедет. Хорошо. Звоните в любое время… Вроде бы он напугал какую-то женщину в лифте, она пожаловалась администратору, тот вызвал полицию, Алик ни бе ни ме, документы чужие, ну и сами понимаете… Хорошо… давайте…»

— Почему ты так печёшься об этом Алике? Может, он действительно псих и пристаёт к женщинам или похуже что-нибудь?

— Он брат уважаемого человека, связанного с нами по работе. В конце концов, Алик — наш соотечественник, попал в неприятности за границей, почему не помочь? Он, конечно, странный, но он не псих. У него трудности с социальной адаптацией, что-то в этом роде. Алик работает у брата программистом. На работу он не ходит, в коллективе ему трудно. Работает на дому. Придумывает защиту для их системы, проверяет её на взлом. Говорят, всякие гениальные примочки выдумал, которые его брат продаёт за приличные деньги.

— А ты знаешь, что этот Алик приставал ко мне ночью? Жутко меня напугал. Я с ним даже подралась.

— Интересные подробности. Когда же это было?

— Когда я уходила вечером одна. Ты спал.

— Ты же сказала, что выходила покурить.

— Да, я сказала, чтобы ты не скандалил. Что я одна выйти не могу? У меня что, домашний арест? Тюремный режим?

— Тюремный режим?

Павел повторил её вопрос, накаляясь, но стараясь сдержаться.

— Нет, конечно, ты свободна идти куда хочешь. Только я ещё твой муж и имею право знать, куда ты ходишь. Может быть, ты всё-таки скажешь мне, где ты была.

— Гуляла. Прошлась до площади, где танцуют. Танцевала с милым пожилым господином. Познакомилась с симпатичным итальянцем. На обратном пути столкнулась с твоим Аликом.

— Почему же симпатичный итальянец тебя не защитил?

— Потому что я не разрешила ему меня провожать!

— Таня, что с тобой происходит? Ты как с цепи сорвалась…

Таня не дала ему продолжить.

— Да, я с цепи сорвалась. Я сидела на этой цепи долгие годы. Ты меня туда посадил. А теперь я сорвалась. Не могу больше.

В голосе Тани появились звенящие нотки близкой истерики. Павел тут же среагировал на них, тихо зверея, но ещё держал себя в руках.

— Что ты несёшь? Какая цепь?

— А такая! Я же виновата. Все эти годы я говорила себе: сделаем, как Паша хочет, ведь я его так обидела. Неважно, что я хочу, сделаем, как нравится Паше, ведь он столько из-за меня пережил. И так много лет подряд.

— Ну, знаешь! Я от тебя этого не требовал. Это твои проблемы.

— Мои проблемы? Мои проблемы? Я-то всё пережила и стала прежней, совсем прежней, ты знаешь. Я даже могу назвать тебе момент, когда ты это понял и расслабился. А ты так и не стал прежним. Ты уже никогда больше не смотрел на меня счастливым взглядом, радуясь просто, что я есть, ты никогда не был больше моим. Ты меня что, совсем за дуру держишь? Ты думаешь, что я не чувствовала запах другой женщины? Что я не видела, как ты улыбаешься, задумавшись, что-то вспоминая, что к нам с тобой никакого отношения не имеет? Я видела у тебя эту улыбку, когда ты смотрел фильмы с откровенными сексуальными сценами. Может быть, расскажешь, о чём ты вспоминал в этот момент? Я тебя ловила много раз на движениях в постели, которые не мы с тобой придумали, которые ты не со мной попробовал. Может, расскажешь с кем? И я молчала. Я не хотела тебе напоминать о том, что я…

— Таня, прекрати истерику. Ты всё это выдумала. Ты прекрасно знаешь, как я тебя люблю.

— Любишь? Это называется любовь? Ты унижаешь меня на каждом шагу и даже не замечаешь этого. Что бы я ни захотела, любой пустяк, любую мелочь мне приходится выпрашивать…

— Я просто не хочу, чтобы ты тратила деньги на всякую ерунду, которую ты сама потом не будешь знать, куда деть, вроде этой штуки.

Павел показал на большую салатницу, стоявшую на столе.

— Паша! Люди покупают вещи не потому, что они им позарез нужны, а потому, что им этого хочется. Это удовольствие — получить то, что хочется. А тебе плевать, доставляет мне жизнь удовольствие или нет. Это любовь?

Голос у Тани стал сдавленным от сдерживаемых слёз.

— Таня, перестань. Ты сама себя накручиваешь.

Но Таню уже было не остановить.

— Ты ненавидишь меня! Ты ничего мне не простил, потому что не умеешь прощать. Прощает тот, кто любит, а ты не любишь.

Таня ужа рыдала и кричала, давясь от слёз. Павел неожиданно вспомнил, как сидел в машине у подъезда дома, куда Таня ушла с Витей, так отчётливо вспомнил, как будто он и сейчас сидел и мучился в этой машине. Он перестал различать слова, слышал только её пронзительный голос. Потом очнулся.

— Я знаю: ты хотел, чтобы я умерла. Чтобы я освободила тебя. Я видела это в твоих глазах. Ты смерти моей хотел! Это любовь?!

Она замолчала, рыдая, повернулась к нему спиной и сделала шаг к ванной. Павел понял, что она сейчас пойдёт плакать в ванную, как она часто делала во время их ссор, а он будет скрестись и скулить у запертой двери, как наказанный щенок, потому что он не выносит её слёз. И такая злоба поднялась в нём, такая обида, что он схватил эту нелепую салатницу и с силой запустил её вслед жене. Салатница нижним краем угодила Тане точно посередине затылка наискосок. Таня сделала неловкий шаг вперёд. Салатница упала на мягкий ковролет и не разбилась. Таня протянула руку, дотронулась до затылка и поднесла к лицу пальцы, окрашенные кровью.

— Таня! Чёрт… Таня, я не хотел… с руки сорвалось.

Она, не оборачиваясь, сделала два быстрых шага и заперлась в ванной.

Таня подошла к раковине, взяла белое полотенце, намочила его под холодной водой, отжала и приложила к затылку. Полотенце быстро согрелось. Таня отняла полотенце от головы, чтобы заново намочить. На полотенце расплылось большое пятно крови. «Не останавливается. Наверное, ранка большая, надо ехать зашивать». Она готова была позвать: «Павел!», но спохватилась. «Что же теперь будет? Ведь жить, как раньше, уже невозможно». Почему случился весь этот ужас? Она не хотела его. А чего она хотела? Она просто больше не могла всё держать в себе.

Чтобы сдержанный, всегда владеющий собой Павел так сорвался? Не она одна поддалась злым чарам этого города. И что же теперь? Разводиться? Она представила себе их развод и разъезд, и это показалось ей диким. Таня сунула полотенце под струю воды. Белое полотенце всё окрасилось розовым. Кровь не останавливалась. «Надо взять лёд из холодильника», — подумала Таня. Под дверью стоял Павел, стучался, дёргал ручку: «Таня! Открой дверь! Таня!» — «Господи, как он мог это сделать? Мало ли что я говорила!» Тане стало жалко себя, и она заплакала. В этот момент она услышала громкий стук. Кто-то стучал в их номер. Таня подошла к двери ванной комнаты и приложила ухо.

2012. Флоренция. Полиция

Первое, что подумал Павел, услышав стук в дверь: к нему пришли из-за Алика. Он открыл. В коридоре стояли двое полицейских, один — совсем молодой, второй — лет тридцати пяти, оба среднего роста, худощавые, крепкие. Старший извинился, спросил, говорит ли Павел по-итальянски. Павел покачал головой, и полицейский перешёл на английский. Говорил он не свободно, подбирая слова, но достаточно понятно: «Сэр, ваши соседи слышали из вашего номера крики, и они позвонили в полицию. Мы обязаны проверить, всё ли у вас в порядке. Мы можем зайти и осмотреть номер?»

— Да, пожалуйста.

Полицейские зашли за порог и остановились. Номер был маленький, осмотреть его не составляло труда. Старший заметил салатницу, лежащую на полу. Павел машинально поднял её и поставил на стол.

— Вы проживаете в номере один?

«Дешёвый трюк, — подумал Павел. — Они наверняка сначала узнали, кто проживает в номере».

— Нет. Мы здесь вдвоём с женой.

— Где ваша жена?

— Моя жена в ванной.

Таня слышала, что голос Павла сделался неуверенным.

— Мы могли бы с ней поговорить?

Павел постучал в дверь и позвал: «Таня!»

— Одну минуту, сейчас выйду.

«Одну минуту», — перевёл Павел для полицейских.

Дверь открылась, и на пороге ванной комнаты показалась Таня. Голова её была замотана полотенцем, как после купания, халатик на груди был широко распахнут, между полами халата было видно голое смуглое колено.

— Бона сэра, синьоре!

Младший не удержался, отвлёкся на её колено, но старший, отвечая на приветствие, внимательно смотрел ей в лицо.

— С вами всё в порядке, синьора? Соседи слышали шум из вашего номера.

— Со мной всё в порядке. Мы просим прощения за шум и беспокойство.

— Извините нас, но это наша обязанность, проверить, всё ли в порядке.

— Я понимаю.

— Чао, синьора.

Полицейские кивнули Павлу и вышли.

Павел бросился к Тане, но Таня остановила его, сделав выразительный жест рукой.

2012. Флоренция. Полицейские

«Как ты думаешь, что там у них было?» — спросил младший у старшего. «Кто их разберёт, этих русских. Та англичанка, которая звонила в полицию, сказала, что они всё время ругались. По-русски она не понимает, но ей так показалось. А сегодня они громко орали и женщина плакала, потом что-то упало — и тишина. Я бы на месте этой леди тоже забеспокоился. Скорее всего, они поругались, потом помирились. Глаза у неё были заплаканные». «Помнишь ту американку, которая убила мужа? — спросил младший. — Она сказала, что только здесь поняла: муж никогда её не любил и женился на ней по расчёту».

— Что ты её вспомнил? Сумасшедшая старуха!

— Может, она и сумасшедшая, но почему она окончательно спятила здесь, у нас? А эти двое шведов, которые поколотили друг друга? Один из них кричал: «Он сказал, что терпит меня из жалости!» Почему они сюда приезжают выяснять отношения?

— Они здесь слишком много времени проводят вместе. Надоедают друг другу.

Смена у этих полицейских закончилась. Старший сел в автомобиль и поехал загород к своей семье. Младший задержался в участке, чтобы написать отчёт, который старший подпишет утром.

2012. Флоренция. Примирение

— Прости! Сам не знаю, как получилось… Хотел швырнуть эту штуку на пол, а она сорвалась…

Павел и сам уже верил, что так оно и было.

— Павел, то, что произошло, — ужасно. Я не знаю, как нам теперь жить дальше.

— Дай я посмотрю, что у тебя там. У тебя голова не кружится, не болит? Тебя не тошнит?

— Оставь, Паша! Ты что думаешь, мы после этого вот так просто поговорим и ляжем в одну постель? Нет, Паш, не получится. Я не смогу.

«Раз уж она заговорила, она готова простить. Нужно просить прощения». Павел шагнул к Тане.

— Танька, прости, прости… Нечаянно вышло, честное слово, чем хочешь клянусь… хочешь, на колени встану?

Павел рухнул на колени, обхватил её ноги и уткнулся лицом в махровый халат, продолжая говорить: «Прости, родная… Мы же любим друг друга. Может быть, я многого не замечал, но я так выкладываюсь на работе… Ты же умница, могла мне просто сказать… Я для тебя всё… Ты же знаешь!»

Таня стояла молча и думала: «Надо же, всегда считала, что, когда подруги говорили: «На коленях стоял, в ногах валялся…», это была просто фигура речи, преувеличение, чтобы оправдать свою слабость, а теперь вот собственный муж, выдержанный, респектабельный Паша, стоит на коленях, ещё чуть-чуть — и повалится в ноги… Глупость всё это какая-то…»

В эту минуту зазвонил телефон. Таня почувствовала, что Паша напрягся, но её не отпустил и с колен не встал. Телефон звонил и звонил, Таня не выдержала: «Паша, ответь». Павел поднялся: «Плевать на всё! Давай помиримся, Тань? Мне без тебя ничего не надо: ни Флоренции этой, ни Рима, вообще ничего. Неужели ты действительно хочешь разойтись?»

Телефон помолчал и зазвонил снова.

— Ладно, Паша. Куда уж нам друг от друга. Возьми трубку.

— Простила?

Телефон замолк.

— Считай, что простила.

— Нет, ты совсем прости.

— Не торопись, Паша. Не спеши.

Эти самые слова часто говорила ему Белка в постели. Павел вспомнил это, улыбнулся, испугался, что улыбку увидит жена, и нахмурился. «Всё. С этим надо кончать», — твёрдо сказал себе Паша.

— Дай я посмотрю, что у тебя на голове.

Таня размотала полотенце. На полотенце было большое пятно крови. Она повернулась к Паше спиной. Воротник халата тоже был запятнан кровью. Павел осторожно раздвинул мокрые от крови и воды волосы на затылке.

— Ты знаешь, ранка небольшая, но кожа с боков выворачивается, она как маленький ротик и продолжает кровить. Нужно к врачу.

Пашин телефон опять зазвонил. «Я возьму, можно?» — Павел спросил разрешения у Тани. «Бери, бери…», — разрешила Таня и подумала: «Детский сад, штаны на лямках…»

Звонил Сергей Васильевич. «Паша, не спишь? Нет? Это хорошо. Тебе привет и большое спасибо от Никодимова. Его люди вылетают завтра с утра, к девяти они не успеют. Он мог бы послать свой самолёт, но не хочет привлекать много внимания к этому делу. Алик сбежал, украл паспорт у охранника, так, по крайней мере, охранник говорит, взял билеты на поезд до Сочи, там у них дом, а сам по чужому паспорту улетел во Флоренцию. Они его ждали в Сочи, потеряли время. Я в консульство перешлю по факсу банковскую справку для тебя и реквизиты. Будешь поручителем для Алика. Поедешь вместе с вице-консулом, Петя его зовут, Пётр Андреич, он сейчас ждёт твоего звонка. Ну, ладно. Держи меня в курсе».

Павел позвонил вице-консулу, записал адрес суда, оказалось, можно дойти пешком. Уже прощаясь, Павел спросил: «Скажите, у вас есть свой врач?»

— У нас нет. А что случилось?

— Моя жена упала в ванной, ударилась головой, рассекла кожу. Мы не можем остановить кровь.

— Я позвоню знакомому врачу. Может быть, он вас примет прямо сейчас.

Через пять минут Пётр Андреевич перезвонил. «Пиши адрес. Пешком далеко, возьмите такси. Доктор наш, русский. Здесь живёт много лет. Визит к нему стоит 200 евро».

— Не вопрос. Огромное тебе спасибо, Пётр Андреич.

Павел попросил портье вызвать для них такси. Таня надела куртку с капюшоном прямо на голое тело и положила полотенце на шею, чтобы не запятнать куртку кровью.

2012. Флоренция. У хирурга

Врач принял их в пижаме и в халате, сразу провёл в свою маленькую операционную. Мелкие вещи вроде зашивания неглубоких ран, вскрытия нарывов и прочего в том же духе он производил у себя. Для серьёзных операций он арендовал хирургическую палату в госпитале, где до этого работал много лет. Всё это он им рассказал сам, пока осматривал Таню. И у Тани, и у Павла осталось ощущение, что к ним доктор отнёсся с особой симпатией, хотя, скорее всего, это входило в арсенал его профессиональных приёмов. «Мне придётся срезать волосы вокруг раны», — предупредил доктор. Он уколол Тане анестетик и сделал ей два шва из материала, который в теле должен был рассосаться сам, а внешние узелки после рассасывания просто отпасть. Ранку он заклеил стерильной накладкой. Врач дал им мазь и несколько полосок для заклеивания на всякий случай, но сказал, что если ранка не воспалится, то можно не заклеивать. «Я бы с вас как с соотечественников ничего бы не взял, но вы, я вижу, люди небедные, так что я вам сделаю скидку. С вас сто евро». Павел ему этого не позволил, заплатил все двести, после чего они расстались довольные друг другом. Ещё сто евро ушли дожидавшемуся их таксисту. В гостиницу они вернулись в три часа ночи и заснули как убитые.

2012. Флоренция. Суд

Павел ушёл в половине девятого. Таня спала крепко и не проснулась. С Петей Павел встретился у зала суда, они прошли через рамку, разыскали комнату, где будет их слушание. Дверь была заперта. Они сели на стоящие рядом жёсткие стулья. Петя откровенно зевал: «Можно было спокойно прийти на полчаса позже. Они никогда не начинают вовремя». Действительно, некто солидный с папками в руках появился без десяти десять, с неудовольствием на них посмотрел, ничего не сказал, открыл своим ключом дверь и вошёл. Ещё через пятнадцать минут прибыли полицейские с Аликом в наручниках. Наручники, впрочем, тут же сняли. Вице-консул и полицейские перебросились парой фраз по-итальянски. «Они говорят, не пугайтесь. Наручники были нужны, чтобы пропустили без очереди», — перевёл Паше вице-консул. Через несколько минут полицейский пригласил их в комнату. Сразу следом за ними в комнату вошёл ещё один человек. Он поздоровался с полицейскими и показал удостоверение. «Это следователь», — шёпотом объяснил Петя. «Зачем он здесь?» — спросил Павел. Петя только выразительно пожал плечами. Он заговорил с господином, который пришёл первым, видимо, с судьёй, достал из портфеля бумаги и показал на Павла. Вице-консул и судья какое-то время друг с другом разговаривали. Потом дверь распахнулась, и в комнату вошли двое. По костюмам и по выражению лиц Павел сразу понял — это люди Никодимова. Один из них, худощавый, высокий, в очках («Юрист», как его определил Павел), обратился к нему: «Вы — Кузнецов? Дмитрий Юрьевич просил передать вам его глубокую благодарность. Вы что-нибудь уже подписали?»

— Нет.

— В таком случае ещё раз вам спасибо за вашу помощь, дальше мы займёмся этим делом сами.

— Я вам больше не нужен? Я могу идти?

— Конечно, Павел Владимирович. Вы можете продолжать ваше путешествие. Вы оказали нам неоценимую помощь, спасибо.

«Юрист» протянул Павлу руку для пожатия. Павел пожал руку и, поворачиваясь к выходу, увидел, что Петя, говоривший с судьёй, прервался и тоже пошёл к дверям.

— А вас, Пётр Андреевич, я прошу остаться и помочь нам с переводом.

Петя уныло вернулся.

В коридоре Павел постоял немного, у него было ощущение, что он что-то недоделал и ещё должен сделать, потом решительно отправился к выходу. На пороге здания суда его нагнал следователь. «Прошу прощения, вы можете мне уделить несколько минут?»

— Да, пожалуйста.

— Вы хорошо знаете этого человека, Алекса Никодимова?

— Нет. Мы несколько раз встречались. Я хорошо знаю его брата Дмитрия Никодимова.

— Его брат такой же странный, как Алекс?

Павел рассмеялся.

— Нет. Дмитрий совершенно нормальный человек. Он крупный бизнесмен, миллионер.

— Вы знаете, пока Алекс был у нас, мы посмотрели, не было ли во время его приездов сюда преступлений против женщин. Мы ловим маньяка-душителя. Пять убийств совпали с датами его пребывания в Италии.

— И что?

— Ничего. Может быть, просто совпадение. В Испании у нас ещё три случая похожих убийств. Я сделал запрос, но все сведения о пребывании Алекса в Европе исчезли. Мы послали запрос в вашу авиакомпанию, но вряд ли они нам ответят.

— Я не понимаю, что вы мне пытаетесь сказать.

— Я видел копию его настоящего паспорта. Там много отметок о пересечении границ, но даты трудно разобрать.

— Что вы хотите? Зачем вы всё это мне рассказали?

Его сейчас отпустят. У нас недостаточно улик, чтобы его задержать, только предположения. За то, что он напугал пожилую леди, его трудно привлечь — мало ли что ей померещилось. В этот раз ничего не произошло.

— У вас есть фотографии его жертв?

Следователь посмотрел на Павла с любопытством.

— Есть все пять. Я хотел показать их Алексу, но меня выставили оттуда.

— Я могу посмотреть?

Следователь вынул фотографии из внутреннего кармана куртки. Павел боялся, что это будут фотографии трупов, но на снимках женщины были живыми и улыбающимися. Все как одна брюнетки со слегка удлинённым лицом и пышными кудрявыми волосами.

— Вот моя визитная карточка. Если вы сочтёте нужным поделиться со мной информацией, звоните в любое время.

2012. Москва. Алик и Дмитрий Никодимовы

Алика привезли в Москву на следующий день. Алик плакал, просил у Никодимова-старшего прощения. Такой разговор у них происходил уже не в первый раз, и каждый раз Алик искренне каялся, страдал оттого, что подвёл брата, клялся слушаться его во всём, только не надо в больницу, там ему колют что-то такое, отчего голова в тумане и он не может работать. Алик, тихоня и домосед, боявшийся улиц, машин, открытых пространств, оказался гораздо большей проблемой, чем Никодимов мог себе представить.

Между Дмитрием Юрьевичем и младшим братом было четыре года разницы. Лет до восьми-девяти Алик оставался обыкновенным ребёнком, может быть, несколько угрюмым и замкнутым. Только со старшим братом он находил общий язык. Проблемы начались, когда у Мити сложилась своя подростковая компания и Алик стал ему мешать. Дмитрий Юрьевич не любил вспоминать это время. Алик бегал за ним хвостом и не хотел оставить его в покое. Митя был с братом жесток, как бывают жестоки подростки, отстаивающие своё право на личное пространство. В один далеко не прекрасный день Алик с утра ныл, просил брата не уходить. Митя вышел из дома, Алик потащился за ним. Митя увидел его в нескольких шагах от автобусной остановки. Алик шёл, плача и хлюпая носом. Митя не выдержал, обматерил брата, развернул его за плечи в сторону дома, дал пенделя, потом вскочил в подошедший автобус и уехал. Алик вернулся домой и через два часа выбросился из окна. Ему было десять лет, Мите — четырнадцать. К счастью, они жили на третьем этаже. Ушибы, ссадины, сотрясение мозга, сломанная ключица — Алик легко отделался.

Родители ни в чём не винили старшего сына, но он сам себя обвинял и терзался. Алика накололи болеутоляющими и снотворным. Митя сидел у постели брата как пришитый, чтобы попросить у него прощения, когда он очнётся. Алик очнулся, бессмысленно огляделся, потом увидел брата и просиял такой счастливой улыбкой, что Митя заплакал: «Прости меня, Алик!» «За что? — спросил Алик. — Почему я в больнице? Я утонул?» Митя насторожился: «Ты помнишь, что случилось?» — «Я только хотел искупаться. Я думал там мелко. Я знаю, это ты меня спас». Через две недели Алик из травматологии отправился в психиатрическую больницу. В больнице он пролежал полгода. Теперь он нуждался в постоянном приёме лекарств и постоянном присмотре. Алика отправили к бабушке. Митя часто его навещал.

Учителя ходили к Алику на дом. Аттестат за десятилетку он получил с тремя пробелами, но всё-таки получил и опять переехал к родителям. Родители попросили Митю чем-нибудь брата занять. Мите, студенту «Стали и сплавов», было некогда, он оставил Алику учебники по информатике, велел посмотреть. Через месяц Алик написал за брата его курсовую. С этого всё началось. Родители обрадовались, наняли Алику толкового учителя. Через некоторое время отец узнал, что этот учитель берёт заказы, Алик делает работу и получает от учителя конфеты, пирожки с мясом и мороженое. Разразился скандал. К делу подключился Митя. Он предложил ушлому учителю стать компаньонами, сказал, что родителей возьмёт на себя, через учителя познакомился с заказчиками, затем благополучно задвинул компаньона в дальний угол. Был создан кооператив, потом ООО. Митя находил заказы, занимался постановкой задачи, распределением работы и контактами. Алик и ещё несколько знакомых с их курса программировали. Дело расширилось стремительно и вышло далеко за рамки программного обеспечения. Алик получил всё, что ему было нужно для счастья — любимую работу и внимание брата.

Ситуацию немного осложнили женщины Мити. Митина первая жена Алика боялась, старалась с ним не встречаться. Это был непрочный студенческий брак, они довольно быстро разошлись. Через несколько лет Митя снова женился, но жизнь с его второй женой Мариной оказалась тяжким испытанием, Мити хватило на два года. Марина, яркая, эксцентричная женщина, Алика постоянно дразнила, пыталась его разговорить, крутилась около него. Что ей руководило? Любопытство или ощущение опасности? Непонятно.

Алик слышал все их скандалы, и трудно было понять, кому он сочувствует: ей или брату. Во всяком случае, каждый раз после ссоры с битьём посуды Марина шла жаловаться Алику и отсиживалась в его комнате. Митя уже был при деньгах, Марина демонстративно флиртовала с его знакомыми, получить развод оказалось несложно и даже не очень дорого. После этого Митя не только не женился, но и постоянные отношения с женщинами долго не заводил. У Алика потребности в женщинах не было, по крайней мере, с Митей он об этом никогда не разговаривал.

После объяснения с братом и подробного отчёта юриста и охранника, которые выезжали за Аликом во Флоренцию, Дмитрий Юрьевич Никодимов попросил своего начальника службы безопасности собрать всё, что можно на Кузнецова Павла Константиновича, начальника отдела юридической службы у Веденеева и попытаться отыскать ту русскую женщину, которая разбила Алику нос.

2012. Флоренция. Завтрак

Павел двинулся в сторону гостиницы, настолько задумавшись, что на пороге их отеля не мог понять, как он здесь очутился. Похоже, ноги сами принесли, на автомате. Уже было около двенадцати дня и очень хотелось есть. Павел поднялся в номер. Таня сидела за столом, одетая и грустная. «Как ты долго!»

— Все на час опоздали, потом долго разбирались в бумагах. Я бы на дольше задержался, приехали люди от Никодимова и меня отпустили. Я не завтракал. Пойдем куда-нибудь поедим?

— Паша, весь ужас в том, что я не могу выйти. Посмотри!

— Таня повернулась спиной. Большой клок её волос был выстрижен, и сзади её голова выглядела странно.

— Тань, выйти всё равно придётся. Я сейчас узнаю, где приличная парикмахерская и можно ли заказать ланч в номер.

Павлу дали адрес хорошей парикмахерской и телефон ресторана, где можно заказать еду с доставкой, но в ресторане ответили, что доставка будет не раньше, чем через час. Таня надела джинсы, рубашку, лёгкую куртку с капюшоном, натянула на голову капюшон, и они отправились в ресторан. День был не жаркий, но и не холодный. Танин вид в капюшоне и чёрных очках привлекал много внимания. «Я выгляжу нелепо», — подумала Таня, решительно сняла капюшон и расстегнула куртку. Они пришли в тот же ресторан с дверью в цветах, быстро получили свои омлеты, тосты и кофе и отправились искать парикмахерскую.

По дороге Павел спросил: «Что у тебя произошло с этим Аликом? Ты мне так и не рассказала».

— Он меня очень напугал. Что у него было в голове, чего он хотел, я так и не поняла. Я увидела, что он идёт мне навстречу. Это было недалеко от нашего отеля, я уже возвращалась. Он встал передо мной и пристально смотрел, молча. Я его попыталась спросить по-английски, он молчал, я сделала попытку уйти, он схватил меня за руку. Тут я перепугалась, обругала его по-русски и рванула руку, но он только крепче её сжал. Тогда я, как ты меня учил, ударила его в переносицу. Он не ожидал. У него очки свалились. Я убежала. Всё-таки он псих. Почему он не заговорил со мной по-русски?

— Да, странная история, — задумчиво отозвался Павел.

Парикмахерскую они нашли на широкой современной улице, недалеко от той площади, где танцевали по вечерам. Девушка за стойкой при входе попросила немного подождать — мастер их вызовет.

2012.Флоренция. В салоне у Руди

Таня и Павел сели в кожаные кресла, которые выглядели вполне респектабельными, но сильно провалились под их телами. Таня взяла со стола журнал с причёсками. Павел достал ноутбук. Минут через десять дверь распахнулась и сначала вышла итальянка лет семидесяти пяти, с прямыми, хорошо уложенными волосами до плеч, потом в дверях показался молодой мужчина в чёрной майке и чёрных брюках. Таня перевела взгляд с итальянки на него и замерла. Это был Антонио, тот самый симпатичный жиголо, с которым она познакомилась во время своей ночной эскапады. Ни один мускул не дрогнул на лице Антонио, ничто во взгляде не дало намёка на то, что он её узнал.

— Бон джорно, синьоре!

Павел, видя замешательство Тани, поспешил с помощью.

— Бон джорно. Моя жена хочет сделать стрижку.

Молодой человек в чёрном отступил на шаг и сделал приглашающий жест. Таня прошла, Антонио прикрыл стеклянную дверь. В маленьком зале стояли два парикмахерских кресла, одно пустое. За вторым стригла пожилого мужчину женщина средних лет с приятным ухоженным лицом. Таня поздоровалась. Антонио встал позади пустого кресла и пригласил Таню сесть. Таня села и взглянула в зеркало. Антонио смотрел на её отражение, и они встретились глазами. Выражение его лица стало совсем другим, его глаза смеялись.

— Бон джорно, реджина!

— Бон джорно, Антонио!

— Не зовите меня Антонио. Зовите меня Руди.

— Почему?

— Моё имя Рудольфо Антонио. Днём я — Руди, вечером — Антонио. Как зовут мою королеву?

— Таня. Татьяна.

— Танья или Татиана? Это совершенно разные имена.

— Таня — это маленькое имя для Татьяны.

— Можно я буду звать вас Танья?

— Да, конечно.

— Что с вашей головой, Танья? Это расплата за тот вечер свободы?

Его неожиданная проницательность Таню смутила.

— Это несчастный случай, Ан… Руди.

— Что будем делать? Я хочу постричь вас коротко. Доверьтесь мне.

— Хорошо, Руди. Я вам доверяю.

— Сначала я должен освободить ваши волосы от завивки. Я сниму то, что прикрывает вашу ранку, и заклею её специальным составом для мелких ран и царапин.

Руди говорил на смеси английского с итальянским, и Таня едва улавливала смысл. Он осторожно снял заклейку, внимательно посмотрел рану, покачал головой, взглянул в зеркало на Таню и выпрямился.

— Я сделаю вас совсем другой. Он увидит вашу другую сторону. Тёмную сторону. Никто больше не посмеет вас обидеть.

С этого момента Руди работал и не отвлекался на болтовню. Таня видела, что Павел подошёл к двери, посмотрел на неё через стекло и опять отошёл. Когда Руди начал стрижку, он отвернул её от зеркала. Таня сидела с закрытыми глазами, чтобы волосы не попали в глаза. Руди стриг её довольно долго, разными ножницами, потом посушил её, что-то делал руками и щёткой, сдул с неё волосы феном и повернул обратно к зеркалу. Таня ахнула. На неё смотрела женщина лет на пятнадцать моложе неё, больше похожая на мальчишку-подростка с лицом ещё нежным, но уже опасным.

— Это не я, Руди!

— Это вы. Вы плохая девочка, Танья. Хотя изо всех сил хотите быть хорошей. Отпустите себя. Если он не придёт в восторг от вас новой, он вас не любит. Ваша одежда слишком проста. Сколько денег у вас есть? Я с вас возьму 80 евро за стрижку.

Таня достала кошелёк. Она вынула сотню, там ещё оставались пятьдесят и десять.

— Давайте всё.

Таня, не понимая, отдала деньги. Руди подошёл к женщине-парикмахеру и о чём-то переговорил с ней по-итальянски. Её клиент уже ушёл. Они оба жестикулировали, вместе смотрели на Таню. Руди попросил Таню встать и повернуться. Наконец они договорились, женщина взяла деньги и вышла через заднюю дверь.

— Не бойтесь, Танья. Мария Тереза купит вам что-нибудь подходящее к вашему стилю. А я пока сделаю вам макияж.

Больше всего Руди трудился над глазами. Таня решилась и задала вопрос, вертевшийся у неё на языке.

— Руди! Вы мастер, вы хороший стилист и визажист, зачем вам…

Руди спокойно перехватил её вопрос.

— Зачем мне быть Антонио? Я действительно хорошо знаю свой город. Я знаю то, что не показывают гиды. Ночные клубы, стриптиз-бары, нашу богему, наш театр. Женщины, которые решаются на авантюру и берут меня своим гидом, получают незабываемые впечатления. И они платят за всё. Если они хотят, то я остаюсь их гидом и в постели. Приключение в Италии иногда остаётся самым ярким событием во всей их жизни. Мне нравятся зрелые женщины, как вы Танья, как Мария Тереза.

— Мария Тереза…

— Мария Тереза мой друг. Она знает меня и как Руди, и как Антонио, но она принимает меня целиком, таким, как я есть.

Руди повернул Таню к зеркалу.

— Так я ещё больше похожа на испорченного мальчишку.

Вернулась Мария Тереза. Она достала из полиэтиленового пакета узкие чёрные брюки, чёрную трикотажную майку на лямках и коричневую куртку-косуху из тонкой кожи. Руди осмотрел вещи и отдал их Тане.

— За этой дверью туалет. Можете там переодеться.

— Сколько это стоило?

— Примерно столько, сколько вы мне дали. Здесь, на той стороне улицы, отличный секонд-хенд.

«Господи!» — подумала Таня, но отказаться не решилась. Она переоделась и закончила свой образ «плохой девочки». Свои вещи она сложила в пакет.

Руди подошёл к двери и распахнул её для Тани. Мария Тереза попыталась отдать ей остаток денег. Таня замотала головой, отказываясь от сдачи: «Gracias!» и отклонила руку Марии Терезы.

Павел сидел, глядя в компьютер. Таня сделала шаг к нему, он поднял глаза и обмер.

— Танька, что это? Это ты или не ты? Фантастика! Что это за маскарад? Откуда эти вещи?

— Из соседнего магазина.

— Тань, это потрясающе! Я бы мимо прошёл — не узнал бы. Но это совершенно не ты.

— Так тебе нравится или не нравится?

— Как тебе сказать… Я бы на такой не женился, но переспать бы точно захотел. Этот парень просто волшебник. Ты ему заплатила?

— Да. 80 евро.

Павел достал из заднего кармана деньги и подошёл к Руди.

— Браво, маэстро! Брависсимо!

Павел отдал Руди купюру и протянул ему руку для рукопожатия. Мужчины потрясли друг другу руки. Пока Павел возвращался к Тане, Руди показал ей кольцо из пальцев и подмигнул.

Их обратная дорога к отелю была дорогой славы. Не было мужчины, который не окинул бы Таню заинтересованным взглядом. Молодые люди разглядывали откровенно, один даже прищёлкнул языком. Мужчины среднего возраста быстро оглядывали Таню и переводили взгляд на Павла. Особым успехом Таня пользовалась у мужчин старше шестидесяти, они просто столбенели от такой «горячей штучки». Таня, привыкшая к тому, что Павел определял маршрут дня, спросила:

— Куда мы сегодня идём?

— Мы идём в отель.

Они пришли в отель, и Паша начал её целовать, едва за ними закрылась дверь номера. Он хотел её как в дни молодости, и Таня отвечала ему тем же. Только тогда он был с Таней мягче и нежнее. Нынешний Танин облик не располагал к мягкости и нежности.

Весь остаток дня они провели в постели. Сказалось всё: и желание полного примирения, и Танин вид, чужой и вызывающий, и осознание Павлом того, что Таня счастливо избежала большой опасности. Фотографии жертв, которые ему показал итальянский следователь, общим обликом напоминали Таню, одну из них можно было бы принять за Танину сестру. Павел не хотел сейчас об этом думать и загнал все вопросы, связанные с Аликом, в дальний угол своего сознания одной фразой: «Вернёмся домой — разберусь».

Позже вечером они напоследок побродили по городу, поужинали в кафе за столиком на улице, выпили бутылку какого-то наугад выбранного, но вполне приличного вина, вернулись в отель и крепко заснули, как давно уже не спали — плотно прижавшись друг к другу.

2012. Флоренция. Отъезд в Рим. Встреча с друзьями

Утром Павел и Таня уехали в Рим. В Риме их обещали встретить друзья, Олег и Юля. Олег и Юля давно жили в Италии. С Олегом Павел вместе учился в школе и дружил с тех самых пор. Таня тоже с ними сдружилась, особенно во время их последнего приезда в Москву. Павел позвонил Олегу, как только они сели на поезд, и сказал ему время прибытия поезда в Рим. Все четверо радостно встретились на платформе в Риме.

— Таня! Где твои волосы? Зачем ты постриглась так коротко?

Таня насторожилась, но потом заметила, каким взглядом её окинула Юля, и успокоилась. У Юли была одна неудобная черта: она Тане завидовала, как, наверное, она завидовала многим, не только Тане.

Юля всегда жаловалась на мужа, на жизнь, на недостаток денег, на лишние килограммы, на несносных итальянцев. Она сама не замечала, что живёт, постоянно противореча самой себе. Италия — прекрасная страна, но итальянцы — несносные шумные грубияны. Таня и Павел сделали глупость, не перебравшись на Запад, но Олега затирают на работе потому, что он эмигрант, чужой. В Москве плохая вода, нездоровая еда и ужасный воздух, но Таня так хорошо выглядит, потому что там, в России, всё натуральное и есть леса, где можно дышать кислородом. Павел и Таня старались всё это пропускать мимо ушей, хотя между собой посмеивались над её противоречивой душой.

Юля и Олег доехали с ними до их отеля, похвалили выбор: отель находился почти в центре города и не слишком далеко от вокзала. Павел долго о чём-то договаривался у стойки администрации, потом получил ключи и пояснил, что поменял номер. Он и Таня поднялись ненадолго в номер вместе с портье и их багажом. Номер против ожиданий Тани был просторный, светлый, с большим телевизором, двумя креслами, журнальным столиком и письменным столом. Таня догадалась, что и на что поменял Павел, и очередной раз с улыбкой подумала о муже: «Умный чёрт!» Они поцеловались, и, судя по пылу этого поцелуя, их опять ждала ночь любви.

Таня зашла в уборную, вымыла руки, посмотрелась в зеркало. Макияж она стёрла вчера перед сном, волосы уже не лежали так, как задумал Руди, но выглядела она молодо и свежо. «Юлька опять изноется, надо с ней поосторожнее», — решила Таня. Она с некоторым страхом думала о том, как подействует на неё Вечный город, не дай бог так же, как Флоренция. Как бы опять не переругаться.

Юля и Олег ждали их в холле. Их жгло нетерпение познакомить своих друзей с городом, который они полюбили и хорошо изучили за прошедшие годы. Они пошли пешком, не торопясь, и первое, куда они вышли, это был перекрёсток с фонтанами на каждом углу. Юля непрерывно стрекотала, она много знала и рассказывала увлечённо, желая у её друзей вызвать то же восхищение Римом, которое каждый раз переживала сама. Они сворачивали с одной улицы на другую, заходили в церкви, осматривались, Юля рассказывала о каждой фреске, о каждой скульптуре. Для Тани их прогулка превратилось в калейдоскоп сменяющихся изображений, из которых не выделялось ни одно. Она больше не переспрашивала Юлю, а старалась просто гулять и смотреть по сторонам. Таня ждала испытания фонтаном Треви: что будет? Среди толпы туристов они подошли к фонтану. Фонтан с его фигурами и зелёной водой был чудо как хорош, но Таня с облегчением поняла: того волнения, которое её преследовало в Тоскане, она не испытывает и слава богу!

После фонтана был Пантеон, после Пантеона они начали искать место, где можно посидеть, нашли столик, заказали пиццу, пиво и по рюмке граппы. Павел и Олег постепенно углубились в разговоры об общих знакомых. Юля внимательно разглядывала Таню.

— Ты с этой причёской очень помолодела. Что у тебя на голове, на затылке?

— Поскользнулась в ванной, ударилась о край. Пришлось зашивать и постричься.

— Ты могла бы судить отель.

— Вряд ли. Я уронила мыло и на нем поскользнулась. В ванной всё было предусмотрено.

— Как тебе Флоренция?

— Ты знаешь, Юля, впечатление было колоссальное, ничего подобного я не ожидала. Я испытывала такое волнение, до слёз, от всей этой красоты, от дыхания той, ушедшей жизни. Это было удивительное состояние, я не помню, чтобы я когда-нибудь переживала что-то подобное.

— Это ты ещё Венецию не видела.

Таня засмеялась.

— Не знаю, решусь ли я с Пашей поехать в Венецию.

— Почему?

— Мы во Флоренции непрерывно ругались, да ещё как ругались, чуть не развелись. Мне кажется, это отчасти из-за того, что на нас так подействовала Флоренция, особенно на меня. Я сначала думала — злые чары, потом поняла, просто — чары. Понимаешь, у нас все эмоции как бы прикрыты коркой. Работа, дом, заботы, обязанности, высокий ритм жизни, люди с их настроениями, отношениями, множество мелких огорчений и мелких радостей… Необыкновенная красота этого города срывает корку, высвобождает сердце. Во Флоренцию хорошо ехать, когда ты молод и влюблён. У молодых и влюблённых под коркой повседневности страсть, любовь, нежность и Флоренция делает их счастливыми, как в первые дни их любви. А у нас, старых супругов, под этой коркой подавленные обиды, тяжело давшиеся компромиссы, скрытое недовольство друг другом, от былой любви мало что осталось.

— Но вы же не развелись? Значит, что-то осталось?

— Что-то, значит, осталось.

— Помирились?

— О да! Помирились. Ещё как помирились!

Таня сначала засмеялась, потом она увидела характерное выражение в глазах Юли, вспомнила, что Юля жаловалась на холодность мужа, и пожалела о сказанной фразе.

— Как ни странно, в Риме я ничего подобного не испытываю. Я понимаю, что красиво, но такого волнения не чувствую.

— Рим открывается не сразу. Его и Бродский не сразу полюбил.

За короткие пять дней всё в этом удивительном городе осмотреть было невозможно. Время от времени Юля говорила фразу вроде: «В этой церкви только одна фреска Тинторетто, сюда заходить не будем», и сама смеялась над тем, как это звучит.

Рядом с площадью Испании Павел завёл Таню в магазин, выбранный по совету Юли, и они купили для Тани два платья, подходящих к её новой причёске: одно коктейльное, из плотной ткани очень тёмного синего цвета, другое — вечернее, бархат и чёрное кружево. Место было дорогое, и Павел выложил за платья кучу денег. Таня устала от примерок, от услужливых продавщиц и подумала, что её бы воля, она благополучно одевалась бы в секонд-хенде.

Перед отъездом Таня успела забежать в несколько магазинов, докупила подарки для всей семьи, как всегда сожалея, что оставила это на последний день. Уже в самолёте Таня попыталась собрать всё, что она запомнила в Риме. Запечатлелись в памяти фонтан Треви, мрачный Колизей, белые колонны Форума, кудрявые пинии, стаи птиц, стригущие воздух в небе над городом, развалины античного храма в котловане между улиц и кошки, поселившиеся в этих развалинах. Остальное, осмотренное под скороговорку Юли, даже Ватикан и вилла Боргезе, слилось в один пёстрый ком.

В самолёте Таня спросила Павла, может ли она время от времени сопровождать Аркадия Андреевича в его поездках, он уже давно её приглашает. «Конечно! — отозвался Павел. — Что я, маленький ребёнок? Не проживу без няньки пару недель?»

2012. Москва. Возвращение домой

В Москве прятаться от мыслей о подозрениях итальянского детектива было невозможно. В первый же день на работе Павлу позвонил Сергей Васильевич и попросил зайти. Если с кем-то Павел и мог поделиться, то только с ним. Единственное, о чём он решил не рассказывать, было Танино столкновение с Аликом.

Сергей Васильевич сидел некоторое время, задумавшись, потом сказал Павлу: «Пока никому не рассказывай. Никому. Ни Тане, ни матери. Мы с Никодимовым вроде бы приятели, но на самом деле у нас разные весовые категории, он в списке Форбса, хоть и не среди первых, а я там и рядом не стою. Брата своего он очень любит, и, как далеко эта любовь может зайти, мы с тобой не знаем. Я должен подумать, что мы можем сделать».

Дома Павел предупредил Таню: «О твоей стычке с Аликом никому не рассказывай. Боюсь, что Сергей Васильевич собирается поговорить с Никодимовым, и, какая будет реакция, никто не знает. Если за Аликом ещё есть какие-то грешки, а Никодимов брата прикрывает, то сама понимаешь, ты — свидетель и для них — угроза. Из Алика уже, наверное, вытянули, что у него был ещё один эпизод, причём с русской женщиной. Что-то мне подсказывает, что они эту женщину попытаются найти. Так что никому ни слова, даже Наташке своей не говори».

— Паш, ты что-то про Алика знаешь?

— Я ничего про него не знаю. Его подозревает итальянская полиция. У них нераскрытая серия убийств, они ищут подходящего кандидата на роль обвиняемого.

— Ты хочешь сказать… А если это он?

— Таня! Если это он, ситуация и для тебя, и для меня становится очень серьёзной. Я уже засветился в этом деле, но тебе нужно забыть о вашей с ним встрече. Ничего не было. Мы прекрасно отдохнули и всё. Тебя кто-нибудь видел, когда ты вернулась?

— Трудно сказать. За стойкой никого не было. Когда я уходила, в холле тоже никого не было.

— То, что ты никого не видела, ещё не означает, что тебя никто не видел. Будем надеяться на лучшее. Ты должна быть готова к неожиданным вопросам, не теряйся, не тушуйся, смотри в глаза, поняла?

— Да уж как не понять.

Павел принёс на работу фотографии его и Тани на фоне Флоренции и Рима. Те, на которых Таня ещё была с пышными волосами, он уничтожил. Те, где Таня с короткой стрижкой, показал Сергею Васильевичу и как бы случайно забыл у него на столе. Он удалил из компьютера все фотографии последнего времени, предварительно сбросив на флешку. Флешку спрятал у матери.

Теперь наступил момент разобраться с другим вопросом. Павел позвонил Вале. Он решил не объясняться по телефону, не хотел обижать женщин своей небрежностью. Они договорились встретиться на следующей неделе.

Павел искал подарок Тане на день рождения, она была майская, знак Тельца — «тёлка». Он купил ей Картье с брильянтами и заодно приготовил обеим женщинам, Вале и Белке, по подарку на прощанье, часы Раймонд Вайль, одни с голубым перламутровым циферблатом, другие с розовым. Все эти часы он держал на работе в одном ящике стола.

2012. Москва. Сергей Васильевич

Сергей Васильевич был в задумчивости. С одной стороны, надо было с Никодимовым объясниться и сказать ему про то, что итальянцы зацепились за Алика. С другой стороны, неизвестно как Никодимов отнесётся к тому, что кто-то располагает неудобной для него информацией. С третьей стороны, службы Никодимова что-то да выяснили, и он может ждать от Сергея Васильевича каких-то шагов в подтверждение лояльности. Была ещё и четвёртая сторона. Если Алик замешан в чём-то серьёзном, Никодимов становится очень уязвим, а они партнёры. Была и ещё одна закавыка, но она касалась Сергея Васильевича одного. Пока он колебался: звонить — не звонить, просить о приватной встрече или не просить, Никодимов позвонил сам.

— Привет, Сергей Васильевич!

— Ты меня на секунды опередил, собирался тебе звонить.

— Вот видишь, у нас с тобой телепатия. Я хочу где-нибудь пройтись, свежим воздухом подышать, не составишь мне компанию?

— С удовольствием, Дмитрий Юрьевич, с удовольствием!

— Ну так, на том же месте, в тот же час?

— До скорого!

У них было своё излюбленное место, где они встречались, когда хотели поговорить без чужих ушей. Это был парк Царицыно с вновь отстроенными екатерининского времени дворцами. Сейчас, к Первому мая, в парке всё уже вычистили, высадили цветы, пахло свежескошенной травой и черёмухой. Дмитрий Юрьевич Никодимов и Сергей Васильевич Веденеев встретились у центрального входа и пошли боковой аллеей вдоль одного из Царицынских прудов.

— Что скажешь хорошего, Серёжа?

— Хорошего, к сожалению, сказать не могу. Я говорил с Кузнецовым, тем, кто сообщил мне об Алике. К нему обратился следователь-итальянец, пытался получить информацию. За те сутки, что Алик был у них, они выяснили, что несколько убийств женщин, причём одним и тем же способом, совпадают со временем пребывания Алика во Флоренции. Следователь показал ему фотографии этих женщин. Все худощавые брюнетки с кудрявыми волосами. У них ещё что-то есть по Испании, но город он не назвал. Жаловался Паше, что сведения о пересечении Аликом границы исчезли из баз данных. Просил помочь.

— Вот суки! Нашли удобного подозреваемого. Сами не делают ни хрена, а отчитаться надо. У них, кроме совпадения по времени, ничего нет, иначе Алика бы не отпустили. Работнички! Твой Кузнецов надёжный человек?

— Как за себя ручаюсь. Он мне как сын, а после смерти его отца и я ему как отец.

— Ну и ладушки. Ты знаешь, я хотел тебе сказать, что искать других поставщиков не буду, мы посчитали, новая цена нас устроит.

Это и была та самая закавыка, о которой думал Сергей Васильевич. Поставки деталей и запчастей к оборудованию, нужные Никодимову, шли через фирму-посредника, которая решала проблемы с отгрузкой, доставкой и растаможиванием.

Никодимову давно стало известно, что фирма эта принадлежит самому Веденееву и он получает свой личный куш в этом деле, но, с другой стороны, поставщики знают Веденеева ещё с советских времён, а может быть, он с кем-то из своих старых знакомых и делится, кто знает. Неожиданно Сергей Васильевич от лица поставщиков объявил о повышении цены.

Никодимов дал поручение разобраться, и ему доложили, что цену повышает фирма-посредник.

— Что там у него стряслось?

— Дочку младшую замуж выдаёт. Хочет ей дом подарить и свадьбу шикарную отгрохать.

— За наши деньги.

У Никодимова было большое желание щёлкнуть Веденеева по носу, чтобы не зарывался. Он объявил, что должен подумать и его люди искали других поставщиков. Теперь он счёл нужным уступить Серёже, уверенный, что именно этого и ждал Веденеев в уплату за его лояльность в деле с Аликом.

— Что Алик, получше?

— Сидит у меня под домашним арестом. Жалко его. Светлая голова. Мы, пока он не заболел, очень были близки, я его учил всему, нянчил, на закорках таскал. Мать-покойница, царство ей небесное, перед смертью просила о нём позаботиться. Он меня умоляет его в больницу не отправлять, там его заколют. Видишь, какая штука, без лекарств он мне вот такие финты выдаёт, а с лекарствами — не может работать. Ему никто не нужен, он ни с кем, кроме меня, не разговаривает. В компе, в работе — вся его жизнь.

— Сочувствую.

— Ты, я слышал, дочку замуж выдаёшь. На свадьбу пригласишь?

— А как же! Ещё с датой не определились.

— Твой Кузнецов там, во Флоренции, с женой отдыхал?

— Да, с женой. Фотографии сегодня показывал. Красиво.

— Откуда он Алика знает?

— А ты его не помнишь? Я с ним к тебе приезжал. Он тогда и Алика видел, и с тобой познакомился.

— Хочу его лично поблагодарить, его и жену. Может быть, сделать какой-то уместный подарок. Ты как думаешь?

— Почему нет? У нас корпоратив будет в честь Дня Победы, концерт хороший, Петросян будет вести. После концерта будем выпивать и закусывать, приходи, и на концерт приходи, но там их, скорее всего, не будет. Не любители они Петросяна.

— Я тоже не большой его любитель. Подойду после концерта. Тебя где машина ждать будет?

— Я ему обычно говорю к боковому выходу подъехать.

— Ну и я туда же своего направлю.

2012. Москва. Досье на Павла

Никодимов вернулся со встречи в ярости. «Мудак старый! Шантажировать меня вздумал! Ещё кокетничает, говнюк, „он мне как сын“… Нет, Сергей Васильевич, совковая ты душонка, со мной так нельзя».

В тот же день Никодимов запросил материалы по Кузнецову. Леонид Михайлович Мельник, начальник службы безопасности, пришёл к нему в кабинет с ноутбуком в руках. Доложил. На работе Кузнецов был безупречен. В личной жизни тоже ничего особенного. Любовница или две. Встречаются изредка в Подмосковье. Недавно назначил встречу. В ювелирном купил три штуки часов. Одни, Картье, скорее всего, для жены, и Раймонд Вайль, две штуки, предположительно, для любовниц. Возможно, собирается расстаться и это прощальный подарок. Есть его фотографии в магазине и фото часов в ящике его стола. Ещё одна любопытная деталь. Он был женат на Марине, которая потом в течение двух лет была женой Никодимова.

— Сколько они были женаты?

— Четыре года.

— Железный мужик.

— Если хотите, можно посмотреть фотографии по Флоренции.

Дмитрий Юрьевич внимательно рассмотрел фотографии. Ему уже сообщили, что в ближайших отелях проживали 23 русских женщины. Под описание «стройная брюнетка» подходили пять из них, но оставались неучтёнными те, кто в городе работал или жил. Они тоже могли оказаться в центре в этот час. Отыскать ту, драчунью, было маловероятно. Но, во всяком случае, жена Кузнецова явно не могла понравиться Алику. Алику нравились женственные, кудрявые, томные, похожие на Марину, вторую жену Никодимова, с которой Алика связывала странная дружба. А эта, Кузнецовская, другой тип: женщина-мальчик, Диана-охотница. Алик бы к ней и близко не подошёл.

«Да, интересно пересекаются судьбы. Поверишь в теорию „карасса“!» Дмитрий Юрьевич в молодости зачитывался Куртом Воннегутом. Он ещё раз посмотрел на фотографию жены Кузнецова. Вкусы у них с Кузнецовым определённо одинаковые.

— Друзья?

Из друзей насторожил один. Они вместе учились в МГУ на юридическом. Сейчас его друг работает в Московской прокуратуре. Сегодня они идут играть в теннис, как делают уже много лет подряд.

— Посмотрите за Кузнецовым. Будет что-то настораживающее — доложите мне. Выясни, что за птица этот прокурор. И вот ещё что: найди в архиве дело Марины. Я хочу, чтобы оно было у меня. Пока всё.

В тот же день ближе к вечеру начальник службы безопасности Никодимова, Леонид Михайлович, позвонил шефу и попросил его принять. Он опять пришёл с ноутбуком, открыл его и вывел на экран фотографию, где две женщины стояли, обнявшись, усыпанные конфетти с бутафорскими коронами на головах.

— Что это?

— Не узнаёте? Присмотритесь получше.

— Лёня, не тяни.

— Это Новый год у Веденеева. А вот эта женщина — жена Павла Кузнецова.

— Не может быть!

— Это она. Мой человек у Веденеева подтверждает. Говорит, что постриглась она перед Италией или в Италии.

— Спасибо, Лёня.

— Дмитрий Юрьевич! Если это она столкнулась с Аликом… плюс Кузнецов… Они просто бомба замедленного действия.

— Я подумаю, Лёня.

— Только недолго, Дмитрий Юрьевич. Что знают двое, знает и свинья.

2012. Москва. Теннис с Женей Черняховским

Павел с Женей Черняховским час отыграли в теннис. Мокрые от пота вышли в душ. «Пойдём погреемся?» — предложил Павел. Они зашли в парилку. «Мне нужно с тобой поговорить, посоветоваться». Женя остановил его: «Не здесь. Я тебе завтра позвоню, приглашу на рыбалку». Они пробыли в парилке недолго, вышли, неторопливо вымылись, оделись и распрощались за руку у дверей спортивного комплекса.

На пути к машине у Павла возникло неприятное ощущение, что за ним наблюдают. «Нервы», — подумал Павел. Пока ехал домой, посматривал в зеркало заднего вида, нет ли сопровождения. Какая-то неприметная иномарка тащилась за ним, но, когда Павел сделал бессмысленный крюк, отстала. Павел успокоился: «Показалось».

Таня на ужин пожарила два куска хорошего мяса, в той же сковородке разогрела слегка отваренную цветную капусту и сделала на двоих салат из молодой редиски и огурцов со сметаной.

— Спасибо, Тань, очень вкусно. У тебя какие планы на ближайшие выходные?

— Родители ждут меня на даче. Давно не виделись, да и подарки надо отдать. Поедешь со мной?

— Ты не обидишься, если я съезжу на рыбалку с Женей Черняховским? Он меня сегодня звал.

— Нет, не обижусь. К нам туда Наташа приедет. Пользуйся моментом, поезжай на свою рыбалку. Я с Антониной Георгиевной разговаривала. Договорилась, что мы навестим её в пятницу. У меня для неё бутылка «лимончелло» и шёлковый платок. Купим тортик по дороге, попьём чаю.

Антонина Георгиевна — это была свекровь, Пашина мама. Отношения с ней у Тани сложились вежливые, но без особой теплоты. Павел был тронут и повторил Танину фразу.

— Спасибо, Таня. Ты настоящий друг и верный товарищ.

Они оба засмеялись.

— У нас седьмого корпоратив с концертом. О концерте с Петросяном я тебя даже не спрашиваю, но на вечер надо пойти.

— А если там будет сам Никодимов?

— Вряд ли. Не помню, чтобы он к нам ходил.

На следующий день Женя позвонил Павлу на работу.

— Паша, а давай с тобой на рыбалку съездим. Меня что-то на родину потянуло. Конаковское водохранилище знаешь? Там, за Конаковым, есть деревенька, где моя бабушка жила, там и дом есть. Не так далеко от Москвы, а глушь, даже электричества нет, поедешь?

— Поеду.

— Твоя не обидится?

— Таня на дачу с подругой собралась. Рыбалку она не любит. Не обидится.

— В субботу в девять приеду за тобой.

— Может, на двух поедем?

— Паша, там мобильный не берёт. Никто тебя вызвать всё равно не сможет. Поедем на одной.

2012. Доброхотово. Вася

Дмитрий Юрьевич переслал фотографию Тани с кудрявыми волосами Алику, но это была простая формальность. Ответ он уже знал. Слишком много совпадений: отель рядом с местом встречи, внешность, русский язык. Это была она. Позвонил Алик. Он плакал как маленький: «Это она! Она! Митя, я боюсь! Ты слышишь?»

— Я слышу. Успокойся. Вечером обсудим.

— Ты приедешь? Я так рад, что ты приедешь. Я не буду тебя больше беспокоить. Ты точно приедешь?

Получив утвердительный ответ, Алик повесил трубку.

Ещё засветло Дмитрий Юрьевич подъехал к коттеджу. Ворота сразу открыли. Значит, ждали его появления. Он въехал за ограду и попал в другой мир. Ярко-жёлтая форзиция начиналась сразу за воротами и тянулась вдоль изгороди. Среди деревьев на ухоженной лужайке цвели нарциссы разных сортов, набирали бутоны тюльпаны. На альпийской горке в углу двора стояли между камней на толстых ножках большие голубые и розовые колокольчики крокусов. Ветер откуда-то приносил запах черёмухи. Который раз Никодимов похвалил себя за то, что взял садовником этого парня из военного госпиталя. Сам Никодимов попал туда, потому что оперировал колено у знакомого хирурга. Парня со шрамом на лице он встретил в коридоре. Его тоже звали Дмитрием, но, в отличие от Никодимова, он был Дима. Дима воевал в Чечне. Его товарищ подорвался на мине. Дима стоял рядом. Ему осколками прошило ноги, живот и грудь, но он выжил. Кроме шрама на лице, у Димы был повреждён глаз, он им практически не видел. Парень был очень славный, доброжелательный. Хирург обещал вернуть частичную подвижность его раздробленному колену или, если позволит квота, поставить ему новый сустав. Никодимов спросил у Димы, что тот собирается делать дальше, он уже подумывал, куда бы его такого пристроить. Ответ решил всё. Дима неожиданно и очень уверенно ответил: «Цветы буду разводить». Никодимов оплатил ему искусственный сустав, и теперь Дима разводил цветы на участке у Никодимова. Жил он во флигельке, построенном под садовый инвентарь. Дима сам переделал этот флигелёк, выгородил себе комнату для дневного отдыха. Потом рабочие за неделю построили во флигеле ванну с туалетом, и Дима переселился туда совсем. В деревне у него осталась мать и старшая сестра с мужем и детьми. Дима к своим особо не рвался, только регулярно высылал деньги.

Задумавшись, Никодимов вышел из машины одновременно с охранником, тут же услышал обиженное: «Дмитрий Юрьевич!», махнул в ответ рукой. Он не любил лишних людей рядом с собой, машину водил сам, часто ездил без сопровождения. В доме постоянно жили трое охранников, домоправительница и Дима-садовник. Кухарка приходила во второй половине дня. Уборку делали раз в неделю девочки из агентства. С остальным справлялась домоправительница Настасья Сергеевна, бывшая медсестра. Ещё должен был поселиться нянь для Алика. Апартаменты Алика располагались на последнем третьем этаже коттеджа. Всё пространство третьего этажа было поделено, как говорил Никодимов, «на две неравные половины». Большая просторная студия для Алика и маленькая — для его компаньона или няньки.

Алик оторвал взгляд от компьютера и радостно поднялся навстречу брату. Он подошёл и обнял любимого Митю, прижался к нему щекой, вдыхал его запах, запах Митиной любимой туалетной воды, табака и запах кожи от сидений новой машины. Дмитрий Юрьевич тоже обнял брата и похлопал его по спине. В сущности, Алик так и остался десятилетним мальчиком, ребёнком с переразвитым интеллектом. Никодимов обнимал Алика и думал о том, что прежней любви к нему не испытывает, только брезгливую жалость.

Алик почувствовал его мысли. Он оторвался от брата, заглянул ему в лицо и спросил: «Ты подумал? Ты придумал что-нибудь? Я боюсь, Митя! Я не хочу в больницу! Почему ты молчишь? Помоги мне!»

Он зарыдал, затрясся, сел на диван, закрылся руками. «Не бойся, Алик. Я никому тебя не отдам. Успокойся, не плачь. Я пойду к себе. Я очень устал», — сказал Никодимов и подумал: «Поужинаю с ним и поеду в город. Надо Васе позвонить».

Вася — это была нынешняя любовница Никодимова, Василиса, восходящая звезда телевизионных сериалов. У них были очень свободные отношения, каждый жил своей жизнью. Пятидесятилетний Никодимов получал молодую любовницу, которая могла поддержать любой разговор, была неленива и изобретательна в постели и отлично выглядела в дорогих нарядах. Вася, в свою очередь, имела доступ в общество сильных мира сего и пользовалась всеми благами этого общества, вплоть до личного самолёта, яхты, отдыха в любой точке земного шара, не говоря уже о таких мелочах, как машина, квартира, дорогие платья и безделушки.

После Марины Никодимов так и не женился. И вот сейчас он подумал, что хотел бы видеть рядом с собой постоянную женщину, полностью свою, близкую, родную и приходить к ней, а не к забавной девочке или сумасшедшему братцу. «Я устал, — опять подумал он. — Как я от всего этого устал». Он набрал телефон начальника службы безопасности Мельника и сказал одно слово: «Действуй». «Я правильно тебя понял, Дмитрий?» — переспросил осторожный Мельник. Вне работы они с шефом были на «ты». «Ты правильно меня понял. Даю добро. Только… Сам знаешь, чтобы комар носа…» «Обижаешь», — откликнулся Мельник. Никодимов отключил телефон и матерно выругался.

2012. Москва. На рыбалку

Вечер в пятницу прошёл неожиданно тепло, никто никого не задевал, все были милы: и сам Паша, и Владимир Семёнович, мамин муж. Обычно затурканный Владимир Семёнович расслабился, рассказывал забавные истории из своего геологического экспедиционного прошлого, все добродушно смеялись. Павел радовался этому семейному теплу и неожиданно подумал о том, как хрупко это благополучие и как легко его разрушить. Он сжал зубы, так что заиграли желваки на щеках. Он никому не даст вмешаться в их жизнь, чего бы ему это ни стоило.

На следующий день с утра он оделся в маскировочный костюм, взял большую сумку, приготовленную с вечера, удочки и, стараясь не шуметь и не будить Таню, вышел из дома. Женя подъехал минута в минуту. Павел посмотрел на Женину серебристую «Хонду CRV» и решительно сказал: «Давай перекладывайся, поедем на моём джипе». Женя пожал плечами: «Как скажешь».

На пути из Москвы Павел ехал молча. Он ловил любую возможность двигаться быстрее. Поток машин на выезд из города сгущался с каждой минутой и грозил перерасти в пробки. Но, когда они миновали кольцевую и Шереметьево, Павел попытался завести разговор, для которого они и отправились на рыбалку. Женя поморщился: «Ты же мне обещал, ни слова о работе». При этом он левой рукой слегка сжал правое колено Павла. Павел недоумённо оглянулся и встретился с серьёзным взглядом Жени.

— Не доверяешь ты моей машине.

— По-моему, это ты не доверяешь моей машине и правильно делаешь. У твоего джипа и движок помощнее, и подвески покрепче. Ничего, если я подремлю?

— Валяй.

Женя откинул кресло и закрыл глаза. У поворота на Конаково он проснулся, предложил сменить Пашу на руле. Павел отказался. Довольно быстро он по указаниям Жени добрался до нужного дома в Конаково. Дом был деревянный, крепкий, крашенный тёмно-коричневой краской. Женя прошёл за калитку. Постучался. Вышел мужик лет сорока, они крепко пожали друг другу руки.

— Мой друг Паша. А это — Миша. Мы с ним то ли троюродные, то ли четвероюродные братья. Замучаешься вычислять. Родня, короче.

Павел и Миша тоже крепко пожали друг другу руки. Миша оглядел машину.

— Давай подъедем к берегу на твоей. Пока я вас отвезу, она там постоит, а потом я её к нам отгоню.

— Ты не против?

Это Женя спросил у Павла.

— У меня есть выбор?

— Пожалуй, что и нет. Ближайший мост в Кимрах. Хрен знает где отсюда.

Женя достал из своего рюкзака две бутылки «Чивас Ригал» и отдал Мише. Миша заметно обрадовался.

— Братуха у меня виски очень уважает. Здесь не любит покупать, говорит, у них тут одна «палёнка».

Они подъехали к берегу водохранилища. Машину оставили прямо под деревьями на зелёной травке. Перегрузили вещи в моторную лодку. Рядом с лодкой наклонилась над водой старая черёмуха с подмытыми корнями. Она была вся в цвету и одуряюще пахла. Женя и Паша заулыбались.

— Что, Паша? Настроение улучшилось? Ароматерапия сработала?

Они оба засмеялись. Им в ответ заулыбался и небритый Миша.

— Это моё место, у старой черёмухи. Никто не занимает, разве приезжие какие-нибудь.

Миша кинул в лодку старую, в масляных пятнах куртку, велел Паше и Жене садиться и оттолкнул лодку.

Настроение стало ещё лучше, когда они под стрёкот мотора ходко поплыли по водохранилищу. Они сидели спиной к солнцу, спину пригревало, ветер обдувал лицо, вода играла бликами, заставляя их щуриться.

— Миша! Ты наше Харлово не пропустил?

— Как пропустить? Я же берега вижу. У Харлова — залив и избы видно с воды. Это ты всё забыл. Давно не был.

— Тут ты прав. Давно я сюда не выбирался. В деревне ещё есть кто живой?

— Есть. Баба Нюра и баба Зоя живут, как жили. Ивана Ефимыча дети забрали. Летом сюда приезжают. Коршуновы живут, Смирновы… К ним зайди, яиц купи. Вместе зайдём. Я тоже куплю. Коров никто не держит. У Смирновых — козы, и у новых — козы. Только я не знаю, продают они что-нибудь или не продают. Семья у них большая, четверо детей.

— Что это за «новые»?

— Молодые ребята. Приехали из Москвы. Дом, не знаю, купили или по наследству достался. Живут. Я говорю, как тут можно жить? Тут даже телевизора нет. Они смеются, говорят, и хорошо, что нет. Электричество сколько лет уже обещают, всё никак не проведут. А ГРЭС, она — вот она!

Он махнул рукой куда-то себе за спину. Через несколько минут Миша направил лодку к берегу и заглушил мотор. Он был в высоких резиновых сапогах и выпрыгнул первый. Подтащил лодку к берегу, помог ребятам выгрузиться. Деревня вся была не больше десяти домов. Часть из них, еле видные за разросшейся зеленью, стояли брошенными. «Вот они, наши Харловы Вары», — Женя обвёл широким жестом открывшийся с берега вид. «Вон там, отсюда третий, мой дом». Женин дом, стоявший недалеко от этого удобного пологого бережка, не выглядел чересчур заросшим или запущенным. Ключ Женя снял с притолоки. Они занесли вещи в дом и пошли с Мишей к соседям за яйцами.

Смирновы оказались приветливыми пенсионерами. Яйца продали по сорок рублей за дюжину. Дюжину взяли Паша с Женей, и две дюжины — Миша. Для Миши Тамара Смирнова уложила яйца в старую картонку из-под яиц, сверху накрыла другой картонкой и заклеила скотчем. Миша распрощался с друзьями за руки и пообещал приехать за ними часа в четыре воскресенья. Не успел Миша уйти, как к ним прибежала Смирнова, пригласила вместе пообедать. Женя отказался, но пообещал зайти вечером или с уловом, или без улова, как повезёт. Смирнова покивала: «Заходите, заходите» и ушла. Паша оглядел полупустую запущенную горницу: «Может, стоило пойти?»

— Её старикан послал. Захотелось водочки выпить с москвичами и за жизнь поговорить. Нам с тобой водочку пить ещё рано. Сейчас я яичницу сделаю, перекусим и на рыбалку. Ты колбасу взял?

Женя открыл погреб, не спускаясь, пошарил рукой и достал с полки бутыль с керосином. Зажёг старую керосинку, поставил на неё большую чугунную сковороду. Они быстро распаковали продукты, порезали огурцы, помидоры. Женя полил сковороду маслом, кинул колбасу, и она сразу зашкворчала на хорошо разогретой сковородке. Вся дюжина яиц ушла на яичницу.

Стол в горнице, как полагается, стоял торцом к окну, по обе стороны стола стояли не стулья, а лавки. Женя достал разовую посуду, термос с чаем. Яичница была съедена в считанные минуты.

— Ты что, сахару в неё добавил?

— Эх, Паша. Это вкус свежих яиц от кур, вскормленных зерном. Запоминай.

Чай из термоса был горячий, чуть-чуть подслащенный. Выпили чаю.

— Ну что? Излагай теперь. Самое время.

— Ты всерьёз считаешь, что меня могут прослушивать?

— Я в таком месте работаю, каждый вздох считаю, не то что каждое слово. У тебя ведь что-то серьёзное? Мы сколько с тобой дружим, ты ни разу меня ни о чём не просил. Значит, серьёзное, а в таких случаях лучше перебдеть, чем недобдеть. Ну, давай выкладывай.

Павел рассказал всю историю в подробностях.

Женя задумался, потом засмеялся.

— Я, знаешь, о чём подумал? Если бы Таня тебя не довела, если бы ты не звезданул ей по башке, ей не пришлось бы стричься, если бы она не постриглась, её без труда опознал бы Алик и, если Никодимов действительно таков, как ты описываешь, то есть строгий и решительный господин, шансы ваши на выживание были бы минимальными. Вот и не верь в судьбу и провидение Господне. Для начала ты всё сделал правильно. Ты своему Сергею Васильевичу полностью доверяешь?

— Понимаешь, я его знаю много лет, он друг моего отца, но он сейчас оказался в сложной ситуации. Он наши поставки из Германии проводит через фирму-посредника. Он думает, никто не знает, что фирма принадлежит ему, но это давно уже секрет Полишинеля. Недавно он поднял цены, и Никодимов выразил неудовольствие. Если Сергей Васильевич выложит Никодимову всё, что знает, Никодимов расценит это однозначно. Он примет повышение цены, купит лояльность Сергея Васильевича, и я окажусь третьим лишним в этом альянсе.

— Зачем же ты ему всё рассказал?

— Сергей Васильевич объявил о повышении цены, когда я был в отпуске. Я-то думал, что дядя Серёжа поможет мне довести это дело до конца и… Короче говоря, я сделал глупость. Но и молчать, зная то, что я знаю, я тоже не мог.

— Так ко мне надо было идти, а не к твоему дяде Серёже.

— Жень, я привык с ним советоваться. Хорошо ещё про Таню не рассказал.

— Ты пока не знаешь, говорил твой начальник с Никодимовым или не говорил?

— Не знаю. Я рассчитывал на другое. Я думал, мы своими силами раздобудем сведения об Алике и отправим их в Интерпол, пусть разбираются. Если он ненормальный, его надо в психушку. Нельзя же такого монстра оставлять на свободе. Сложность ещё в том, что Алик — хакер высокого класса, ему любую базу взломать — раз плюнуть. Они всё уже подчистили, что смогли.

— Есть у меня компьютерный гений. Можно его попросить покопаться. Ему надо будет заплатить.

— Я заплачу. Был бы результат. У них там осталась копия паспорта Алика. Там всё очень неразборчиво, но, я думаю, докопаться можно, то есть можно считать, что даты прибытия-отбытия они знают. Отпечатки пальцев они у него сняли. Видимо, этого мало. Нужно ещё что-то.

— А ты не учитываешь вероятность того, что это не Алик?

— Я же говорил тебе, что видел фотографии задушенных женщин. Одна из них похожа на Таню как сестра. А тётка, которую он напугал в лифте? Он схватил её за шею. Это Алик.

— Почему же он с Таней растерялся?

— Может быть, она жёстко себя повела. Может быть, его спугнуло то, что она русская?

— Может быть. Но это значит, что у него и в России были эпизоды. Вот это мы и поищем. Ладно. Выясню что-нибудь — позвоню. Будь предельно осторожен. По телефону, в машине, дома — ничего важного. Пошли порыбачим. Самое время.

2012. Харлово. У Смирновых

Резиновую лодку они накачали на траве перед домом, покидали в неё короткие вёсла, удочки и снасти, подхватили лодку с двух сторон за обводные канаты и отправились на тот же пологий бережок, где они высадились. Отплыли недалеко, спрятались в камыши, в осоку, несколько раз меняли место, наконец, Жене повезло: он подцепил порядочного окунька. От воды тянуло холодом, но сверху припекало солнце, и Пашу разморило, он задремал и был разбужен Женей, трясшим его за плечо: «Клюёт! Клюёт!» На долю Павла достались две небольших плотвички. Жене повезло больше: у него в ведёрке плескались три порядочных окуня. В седьмом часу решили возвращаться. Женя собирался ещё порыбачить завтра ранним утром. Лодку с вёслами оставили на берегу у воды. Женя предложил: «Я чищу рыбу, ты идёшь за водой. Колодец от нас направо, между вторым и третьим домом». Павел взял в сенях вёдра, медленно пошёл к колодцу. Деревня казалась безлюдной. У колодца Паша немного постоял с закрытыми глазами, подставив лицо солнцу. В соседнем дворе заорал петух. Павел открыл глаза, отцепил ведро, опустил его в колодец, цепь с лязгом размоталась. С третьей попытки Павел зачерпнул ведром воду и начал крутить ручку ворота. Воды в вёдра он налил много, почти до краёв и, только когда понёс их обратно и начал плескать водой на дорогу, вспомнил, почему вёдра носят на коромысле или не наливают так полно. Пока донёс, наплескал в сапоги, пришлось срочно переобуваться. Они с Женей вымылись под рукомойником, надели спортивные костюмы и кроссовки, прихватили рыбу, бутылку водки «Парламент» и отправились к соседям.

Смирнов сидел за столом в палисаднике одетый в старенькую телогрейку, хотя было по-прежнему тепло, даже жарко.

«Ты что это в тельнике сидишь в такую теплынь, Семён Петрович? Часом не заболел?» — поинтересовался Женя.

— Здоров я, здоров. Я, как сюда перебрались, вообще перестал болеть. Только поясницу иногда прихватывает, если очень наломаюсь за день. Это сейчас жарко, а солнце зайдёт — сразу холодом потянет. Не прогрелась ещё земля.

Семёну Петровичу очень хотелось поговорить о политике, но Женя ловко сворачивал разговор на его хозяйство. Дом Семёну помогали отстраивать сыновья. Один живёт в Конаково, другой в Кимрах. Старший, который в Кимрах, — женатый, дочке пять лет. У него — машина, приезжает часто. Младший живёт в их общей квартире. Навещать родителей не торопится: они сами примерно раз в месяц бывают в Конаково. А как иначе? Бензин надо купить для моторки, керосин, инструмент, продукты. Хотелось бы перейти на натуральное хозяйство, но пока не получается. В этом году поросёнка купим, к зиме откормим. Но без подсолнечного масла всё равно не обойдёшься, без чая, без соли и сахара. По уму — корову бы надо держать. Хозяйка возражает: хлопот много. Наконец Смирнова позвала их в дом ужинать.

Видно было, что дом отремонтировали недавно. Мебель, правда, везде была пожившая, видно, из чьей-то городской квартиры. На столе, покрытом клетчатой клеёнкой, на деревянной подставке стояла большая сковорода с жареной картошкой и вторая, поменьше, — с рыбой, обвалянной в муке и зажаренной на постном масле. В двух мисках лежали огурцы и капуста своего посола. Смирнова нарезала хлеб. Разлили водочку, выпили за хозяев. Какое-то время ели молча. Когда первый голод был утолён, налили по второй, теперь уже закусывали медленно, под разговор. Семён Петрович опять вернулся к политике. Путин, коррупция, твёрдая рука, Сталина на них нет, в общем, «всех расстрелять». Паша внутренне корчился от этих разговоров и удивлялся, что Женя, чьи взгляды он хорошо знал, поддакивает всем этим расхожим и не совсем, по мнению Павла, безобидным глупостям. Рыба быстро закончилась, и Паша сходил за колбасой. По тому, с каким энтузиазмом Семён Петрович принялся за колбасу, стало понятно, что на колбасу хозяева предпочитают денег не тратить. Видимо, такая же мысль пришла в голову и Жене. Он спросил: «Детям, наверное, приходится помогать?»

— Как не помогать? Старший с семьёй на съёмной квартире живёт, нужно своё жильё купить. Младший на машину копит. Тоже надо помочь. Нет, ты мне скажи, почему американцы всё лезут к нам и лезут? Чего они хотят? Что им, своей земли не хватает?

Паша не выдержал.

— Да никто ничего от нас не хочет. Разве что Китай…

Паша очень удивился, когда получил под столом пинок от Жени. Он повернулся в сторону Жени и замолчал. Первым нарушил тишину Семён Петрович.

— Нас все хотят. У нас всего много. А Китай что… Китайцы народ хороший. Трудолюбивый.

Женя разлил по последней. У Жени и Павла была ещё в запасе бутылка, но хозяйка начала ворчать и прикрикнула на мужа, чтобы угомонился. Паша с Женей переглянулись, дружно встали, поблагодарили хозяев и пошли к себе. Перед тем как уйти, они купили у Смирновых ещё дюжину яиц и хозяйка вынесла им литровую банку козьего молока. От платы за молоко отказалась, но банку попросила вернуть.

Спать обоим ещё не хотелось, и они сели на крыльцо.

— Жень, я тебя не понимаю. Зачем было кивать и делать вид, что ты со всем согласен?

— А что бы изменилось, если бы я сказал ему, что Сталин жестокий кровопийца и параноик, что «всех расстрелять на лобном месте» — это не выход из положения, что Путин давно уже защищает не интересы народа, а интересы бизнес-элиты? Мы им и так чужие, стали бы неприятными и подозрительными чужими. Ещё, пожалуй, и молока бы нам не дали.

Видя, что Павел не откликается на шутку, Женя продолжил.

— Мнение его дальше таких же пенсионеров, как он сам, не распространяется. На самом деле всё, что его интересует, — это заниматься, чем ему хочется, помочь детям и передать им своё хозяйство, когда срок придёт. Свобода в нашем с тобой понимании ему не нужна. Связи между свободой слова и защитой от произвола чужого дяди он не видит. Что ты хочешь от людей, которых разве что дустом не пробовали? Мне кажется, на бессознательном уровне они готовы одобрить любые действия правительства, лишь бы оно было далеко и их не трогало. Достоинство начинается с уверенности, что никто твоего кровного не отнимет. Откуда этой уверенности взяться? И я с моим преимуществом хорошего образования, жизни в столице, большой зарплаты просто не имею права навязывать им свою правду.

Павел не хотел спорить, они помолчали. Оба давно бросили курить, и оправдать своё сидение на крыльце было нечем. Павел поднял голову. Звёзды на тёмном небе, вдали от огней города, светились ярко, все созвездия были отчётливо видны.

— Вон Орион, видишь? Посередине пояс из трёх звёзд и четыре звезды по краям. А рядом Кассиопея. Как перевёрнутая М. Вон Большая Медведица и от ручки ковша вверх — Полярная звезда.

— Ты в школе астрономией увлекался, я помню.

— А вон там скопление звёзд — это Плеяды или Стожары. Удивительно, наши предки не знали, что Солнце — звезда, а далёкие холодные звёзды назвали Стожарами. Сто — жар.

Оба опять помолчали и неожиданно одновременно зевнули. Женя поднялся.

— Всё. Фить-пирю. Помнишь рассказ про перепёлку? Фить-пирю — спать пора! Завтра подниму рано.

Они вошли в дом. Женя достал из большого сундука одеяла и подушки. Они были то ли выстывшими, то ли волглыми. Простыни и наволочки каждый привёз свои. Павел постелил постель, с удовольствием растянулся на скрипучей кровати, подумал: «Какая, к чёрту, Италия! Никакой Италии не существует», и мгновенно заснул.

Он спал так крепко, что, когда Женя его разбудил, ему показалось, прошло не больше пяти минут.

— Сейчас утро или вечер?

— Утро. Вставай. Уже светает. Пропустим клёв.

Они выпили холодного козьего молока с чёрным хлебом и пошли к лодке. Встали на том же месте, где им повезло вечером. Но утренняя рыбалка не задалась. Они меняли места и прикармливали рыбу хлебом — всё без толку. Павел не был разочарован и не скучал. Они встретили рассвет на реке, и он видел, как небо и вода сначала окрасились розовым, потом блики на воде засеребрились и стали слышны далёкие голоса птиц. У них в деревне прокричал петух, ему ответил другой, потом третий. Шелестела осока, барражировали над водой стрекозы, и было сказочно тихо. «Хорошо бы сюда с Танькой приехать на пару недель», — подумал Павел, потом вспомнил о мухах, комарах, об отсутствии холодильника и удобствах во дворе, и эта идея показалась ему сомнительной. Женя очередной раз тихо выматерился, досадуя на отсутствие клёва, и предложил вернуться в деревню. Павел догрёб до берега. Лодку они вытащили и оставили на травке сохнуть. Взяли с собой удочки. Медленно, разминая ноги, поднялись к дороге через деревню и тут замерли: из-за крайнего дома на дорогу выехал чёрный «Мерседес Гелендваген» с затонированными стёклами. Машина остановилась напротив Жени и Павла, постояла с полминуты и двинулась дальше. Женя опять выругался.

— Я уже было подумал, что сейчас на окнах опустятся стёкла и оттуда высунутся дула автоматов. Как в девяностые. Прямо мороз по коже… Пойдём домой.

— Ты думаешь, это по мою душу?

— А ты как думаешь? Они сюда на рыбалку приехали? Я бы меньше удивился, если бы увидел здесь танк. Очень твоему Никодимову не понравилось, что ты удишь рыбу с московским прокурором.

Они вернулись и решили пару часов доспать, а потом уже собираться. Женя быстро уснул. Павлу не давала заснуть их встреча со зловещим «Гелендвагеном». Чего они хотели? Понаблюдать за ним? Почему засветились? Хотели напугать? Для этого не надо было ехать так далеко. Скорее всего, они следили за ним и потеряли, потом разыскивали и столкнулись с ними нечаянно. В любом случае это значит, разговор с Никодимовым состоялся. И дядя Серёжа сдал тебя, Паша, с потрохами. Надо во вторник с утра поговорить с Никитой. Он обычно знает всё раньше других. Как всегда, принятое решение успокоило Павла, и он уснул.

Проснулись ближе к двенадцати. Собрали бельё. Одеяла и подушки уложили обратно в сундук. Принесли лодку и оставили её сохнуть в палисаднике кверху дном.

— Ну что? Нанесём удар по печени? — весело спросил Женя и опять сделал яичницу из дюжины яиц. Колбасу, сыр и бутылку водки они решили оставить Смирновым. К трём часам всё было собрано. Женя сходил к соседям и вернулся с литровой банкой малинового варенья, протянул её Паше, спросил: «Хочешь?» Павел махнул рукой: «Да ты что! Нас этим добром тёща завалила, своё некуда девать».

— У меня то же самое. Оставлю у брата. Не смог отбиться. Они и яйца совали, и молоко, и сметану, на варенье я сдался. По крайней мере, банка закатана, ущерба не будет. Смирнова спрашивала, не к нам ли большая машина приезжала. Я сказал, что это чужие заблудились. Видел, между прочим, у Смирновых их козу. Чёрная как смоль и точёная как статуэтка. Две большие титьки торчат в разные стороны. Знаешь, как они её назвали? Умрёшь! Эсмеральда! В честь Джины Лоллобриджиды в роли прекрасной цыганки. Неплохо, да? «Собор Парижской Богоматери», помнишь? Фильм видел? Неужели не видел? Могу сказать, что титьки у этой козы точь-в-точь как у Лоллобриджиды. Я Тамаре говорю: «Как же ты зовёшь козу? Так и кричишь «Эсмеральда!» на всю деревню? Нет, говорит, я её зову: «Меря, Меря!» Ну, народ! Обхохочешься.

Стрёкот Мишиного мотора они услышали издалека. Поднесли багаж поближе к берегу, поставили на траве. Миша подтащил лодку.

— Мужики! Вы грузитесь пока. Жень, ты знаешь, лодку вашу — в корму, остальное перед собой. Я добегу до Смирновых, Маша просила ещё яиц и молока привезти.

У Жени сапоги были повыше, он встал в воду. Павел передавал ему вещи, Женя укладывал их в лодку. Потом они выбрались на сухое место и присели.

— Паша, не хочу тебя пугать, но ты сам видишь… Охота началась. Теперь нам нужно их опередить. Я сделаю всё, что смогу. Будь осторожен. Никуда не езди. Работа — дом. И Тане скажи. У тебя оружие есть? Хотя откуда…

— Ты знаешь, есть. От отца осталось. Когда он умер, уже перестройка была в разгаре, забыли изъять.

— Держи в машине. Идёшь от машины домой — бери с собой, обратно — тоже. С другой стороны… Чёрт! Не знаешь, что лучше… Может, его вообще не брать от греха… Нет, всё-таки пусть будет при тебе, только спрячь похитрее. Таню одну никуда не отпускай.

— Ты что, думаешь…

— Могут быть провокации, подстава разного рода. Бережёного бог бережёт.

В Конаково переправились быстро. Машина стояла на берегу у старой черёмухи. Братья обнялись, Павел и Миша пожали друг другу руки. На обратном пути Паша поглядывал в зеркало заднего вида, но ни одного «Гелендвагена» на трассе не заметил. Дома он принял душ и сразу позвонил тестю на дачу. Они с Таней договорились, что Павел позвонит, как только вернётся. Трубку взяла тёща.

— С наступающим праздником, Софья Борисовна!

Павла всегда корёжило от этих приветствий в духе эпохи развитого социализма, но тестю и тёще это нравилось.

— Это ты меня с Международным днём солидарности трудящихся поздравляешь, Паша?

Софья Борисовна позволила себе поехидничать. Её безмятежный голос сразу успокоил Павла.

— А как же, Софья Борисовна, с праздником весны и труда, с Первым мая.

— Спасибо, зятёк. Тебе Таню?

— Будьте добры.

Было слышно, как она положила трубку и позвала издалека: «Таня!»

— Привет. Ты как?

Таня улыбалась. Он слышал в трубке её дыхание. Неожиданно у него перехватило горло, и он немного задержался с ответом.

— У меня всё в порядке. Я приеду?

— И не вздумай. Отдохни, выспись, как следует. Приезжай завтра к обеду. Мама с папой плов собираются готовить по-узбекски, их фирменный.

Павел откинулся на спинку кресла, вытянул ноги и закрыл глаза.

— У тебя там ничего необычного не происходит?

— Нет. А что, должно?

— Нет. Не должно. Лялька приедет?

— Обещала, но как-то невнятно.

— Совсем от рук отбилась. Я ей сейчас позвоню.

— Ты только не очень. Хорошо? Без пафоса. Она теперь у нас замужняя дама.

— Не обижу, не беспокойся. До завтра.

2012. Платформа «Летняя». На даче

В субботу утром Таня съездила в «Ашан», закупила продукты на неделю. Обычно они это делали с Пашей вместе. Сегодня она чуть не забыла Пашины любимые ванильные сушки. Пришлось уйти от самой кассы и заново встать в очередь. Сушки — это было важно. Они с Пашей уже давно, если возвращались домой после семи, то не ужинали, только пили чай: Таня — с сухофруктами, Паша — с сушками. Исключение делали для выхода в гости и отпуска.

Вначале двенадцатого Таня уже выруливала по московским улицам в сторону Дмитровского шоссе. Рано родители её не ждали, но, если бы она не успела к обеду, обиделись бы. Наташа тоже должна была подъехать не позже часу.

Таня очень любила место, где стоял дачный посёлок, но, с тех пор как Лялька выросла, на даче бывала редко. Все эти дачные радости: вскопать, посадить, полить, прополоть, собрать, закатать, — она совсем не любила. Приезжать и сидеть без дела, когда родители вокруг суетятся, было неловко. Поэтому Таня приезжала только по приглашению и ненадолго. И, если уж приезжала, обязательно уходила гулять. За оградой дачного посёлка шла грунтовая дорога через поле, за полем начинался лес. Лес настоящий, густой, не растоптанный людьми тянулся до Фрязино и дальше. Грунтовая дорога, огибая поле, сворачивала направо и вела к озеру. С одной стороны дорогу от леса отделяла неширокая кочковатая полоса вырубки, с другой вплотную к дороге примыкало поле. Поле иногда засевали рожью или овсом, иногда оставляли под паром, и тогда с июня над дорогой стоял медовый запах летних трав и цветов. Если Таня гуляла одна, она шла по обочине дороги, не сворачивая, до самого озера и тем же путём возвращалась обратно. С Наташей они уходили в лес и шли по тропинке до просеки с линией электропередач. Они собирали орехи или грибы, долго бродили, углубляясь в чащу, но всегда выходили на просеку. Под линией электропередач, вокруг старых пней вызревала на солнышке сладкая земляника, а по краю вырубки — малина. Там они отдыхали, сидя на поваленном дереве, потом возвращались домой.

Сейчас в лесу наверняка было ещё мокро для прогулок, но Таня хотела увести подругу в лес, чтобы посоветоваться. Наташа, хоть и производила впечатление легкомысленной, на самом деле обладала несокрушимым здравым смыслом и житейской сметкой. К женщинам относилась хорошо, сочувственно, хотя часто высмеивала баб за дурость. А уж примеров «из жизни» ей, гинекологу со стажем, было не занимать.

Таня въехала на участок и, как всегда, полюбовалась добротным домом, который когда-то отстроила по папиному проекту. Она вошла в дом. Мама суетилась у плиты. Софья Борисовна обернулась.

— Господи! Таня, что ты с собой сделала? Кошмар! На женщину не похожа. Лялька приедет?

Таня поцеловала мать.

— Сегодня точно не приедет, может быть, завтра. Ты же знаешь, они так заняты, так заняты, ни минуты свободной!

— Ну-ну… Дело молодое. Павел?

— Павел приедет на Первое мая. Он на рыбалку уехал с Женей Черняховским.

— А ты почему не поехала?

— С какой стати? Пусть сами развлекаются. Я рыбалку не люблю.

— Присмотрела бы за ними.

— Мам, перестань! Наташа приедет.

— Вот это хорошо! С ней всегда весело.

— Та-ак! А со мной тебе, значит, невесело?

— Таня, не обижайся, но ты с детства была чересчур серьёзной. Тебе бы немного Наташиной легкости.

Таня засмеялась.

— Ну, разве что, немного. Я учту. Где папа?

— Поехал новый мангал покупать.

В воротах показалась Наташина красная «Тойота». Таня пошла навстречу подруге. Наташа шагнула из машины, выпрямилась и увидела Таню.

— Ничего себе! Ну ты, мать, даёшь! Была барышня, стала хулиган. Это тебя в Италии так постригли?

— В Италии. Да, кстати, об Италии. Я же вам подарки привезла! Сейчас принесу.

Таня вынула из машины сумку и вернулась в дом. Она достала большую чашу и протянула маме: «Это тебе». Потом вынула маленький красный полиэтиленовый пакет с шарфиком и отдала Наташе: «А это тебе». «Какая ваза! Это же ручная роспись!» — воскликнула Наташа. «Чудный шарфик! Как раз к моему бежевому пальто!» — сказала Софья Борисовна. Они переглянулись и засмеялись, потом обе обернулись к Тане. «Делайте, что хотите!» — махнула рукой Таня, и Наташа с Софьей Борисовной к обоюдному удовольствию поменялись подарками, потом с двух сторон поцеловали Таню в щёки.

— Мам, тебе помочь?

— Борщ уже готов, пусть настаивается. С шашлыком папа явно не успеет, я сделала котлеты. Салат порежем, когда папа приедет. Всё, вон из кухни. Обед в два часа.

— Пойдём погуляем?

Это предложила Таня.

— Там, наверное, сыро?

Засомневалась Наташа.

— Давай переобуемся. У меня тут несколько пар резиновых сапог и носки найдутся. У тебя 36-ой? Я тебе шерстяные носки дам.

Подруги переобулись. Наташа надела Танину старую куртку, и они пошли на прогулку по своему обычному маршруту. На разъезженной дороге стояли лужи. Их можно было обойти по обочине или по самому краю опушки. Пришлось идти гуськом и смотреть под ноги. Наконец они дошли до знакомой тропы и свернули в лес. Тропа в лесу ещё оставалась влажной, скользкой и грязноватой, но выглядела вполне проходимой.

— Ты чего меня в лес потащила? Я жажду услышать впечатления об Италии. Что у тебя за шрамик на голове? Вижу, что свежий, розовенький. Ты из-за этого постриглась?

— Наташ, давай до просеки дойдём, я там тебе всё расскажу. Мне с тобой посоветоваться надо.

Они шли осторожно по утоптанной тропе, местами покрытой жидкой и скользкой грязью. Наконец вышли к линии электропередач. На просеке, открытой солнцу, уже всё высохло, и было гораздо теплее, чем в лесу. Они сели на их заветное брёвнышко. Наташа сразу потянулась за сигаретами. «Дай мне закурить», — попросила Таня. Наташа молча протянула ей сигарету и зажигалку. Таня закурила и начала свой рассказ с первого дня во Флоренции.

Ей хотелось, чтобы Наташа почувствовала то, что происходило с ней и с Павлом, то, как странно повлиял на неё этот город с его тысячелетней историей, с его рвущей душу красотой, как нарастал её протест, её желание освободиться от бремени вины, которое она носила так долго. Сначала Таня говорила сбивчиво, с длинными паузами, но когда она начала рассказывать о своей ночной прогулке, то увлеклась, и речь её стала гладкой и выразительной. Таня сама это почувствовала и увидела, что гримаса напряжённого внимания на Наташином лице сменилась улыбкой. Глаза у Наташи весело заблестели. Когда Таня дошла до знакомства с Антонио, стараясь дословно передать их диалог, Наташа схватила себя за голову и простонала: «Ну почему, ну почему он встретился тебе, а не мне? Он бы от меня живым не ушёл!»

— Кто-то меня уверял, что остепенился?

— Ну да, конечно… Но ради такого приключения… Чёрт побери!

— А то тебе приключений не хватает.

— Таня, ну это же здесь, а не там… Мужики, которые мне встречаются последнее время, какие-то уж очень предсказуемые… Вот он приглашает меня для первого раза пообедать вместе или выпить кофе, и я после первых трёх фраз могу тебе точно сказать, когда он заговорит о том, чтобы пойти к нему или к приятелю на квартиру, что он скажет во время первой близости, и о чём он меня шёпотом попросит, и когда сначала украдкой посмотрит на часы, потом извинится и начнёт натягивать брюки. И так, знаешь, скучно становится, что ничего уже и не хочется.

— Замуж выходи.

— Во-первых, замужем я уже была и не один раз, во-вторых — за кого?

— Наташ, я ещё самого главного не рассказала.

Наташа слушала и постепенно мрачнела. Таня рассказала об их с Пашей ссоре, но неожиданно для себя самой не стала говорить о том, как Паша её ударил, как валялся в ногах и просил прощения. При воспоминании об этой сцене к ней возвращалось едкое чувство пережитого унижения, недовольства собой и враждебности к Павлу. В ход пошла версия падения в ванной. Наташа всполошилась, стала расспрашивать о симптомах, но, когда узнала, что Таню осматривал врач, успокоилась. О Риме Таня сказала коротко: «Красивый город. Мы хорошо погуляли. Паша подлизывался, устраивал мне роскошную жизнь, заставил меня купить два дорогущих платья» — и сразу перешла к ближайшим дням: — Мне кажется, Паша что-то мне недоговаривает. Поехал на рыбалку с Женей. Сто лет они вместе никуда не ездили. Ходит задумчивый, даже мрачный и, ты знаешь, он как-то смягчился, меньше иронии, меньше замечаний, меньше ценных указаний».

— Я вполне допускаю, что он может что-то не договаривать. Возможно, не хочет тебя пугать. Если этот их маньяк и Алик — одно лицо… Кошмар какой-то… Я, слава богу, блондинка. Хорошо, что Лялька не в тебя пошла. В кого она у вас такая рыжая?

— В Пашину бабушку по отцу. Что же теперь делать?

— Делай то, что Паша тебе советует. Работа — дом. С машиной поосторожнее, не гоняй. Ты знаешь, единственное, что может вывести вас из-под удара, — это доказательства вины Алика или его невиновности, хотя после всего, что ты рассказала, в его невиновность верится с трудом. Может, Паша попросил Женю порыться, накопать что-нибудь на Алика или на его брата? Если ему передадут что-нибудь, хорошо бы тебе быть в курсе.

— Да, я думала об этом. Паша хочет оставить меня в стороне, надеется, что они меня не найдут, не узнают. Новая причёска и всё такое…

— Это смотря как будут искать. Ты на столе не держишь своей фотографии? Ну, с семьёй, например?

— Нет, только Лялькину свадебную.

— Лялька не приедет? Я её со свадьбы не видела.

— Обещала. У них так много неотложных дел: премьера у Фоменко, выставка на «Винзаводе», клубы, концерты…

— Она вас с Пашей часто навещает?

— А как же! За деньгами и подарками. Вот скажу ей, что я для неё из Италии две блузки привезла, тут же прибежит.

— Господи, может, всё обойдётся? Что мы сразу стали рассматривать самый худший вариант? Всё-таки сейчас не девяностые…

— Может быть. Пойдём. Пора.

Они вернулись вовремя. Папа, Виталий Кириллович, уже сидел во главе накрытого стола, а Софья Борисовна ставила на стол большую супницу с горячим борщом.

Наташа уехала на следующий день поздно утром. Её отъезжающую машину встретил Павел. Он поставил свой джип у забора, где раньше была запаркована Наташина «Тойота», и появился на веранде со словами: «Вторая смена!»

— Ты, я смотрю, опять начала курить. Бросай, пока не поздно, снова втянешься.

— И то правда.

Таня загасила сигарету и обняла мужа.

— Как вы порыбачили?

— Отлично. Ты не представляешь, какая это глухомань, а ведь недалеко от Москвы. Нет электричества. До ближайшего города — только на лодке. До моста — два часа на машине. В деревне осталось шесть семей. На всю деревню — три петуха, несколько кур и две козы. Первобытная жизнь, тишина, покой, черёмуха цветёт… Что у тебя?

— Мы с Наташей погуляли в лесу. После обеда прошлись до озера. Трепались до полуночи.

— Ты не…

— Я — да. Но без подробностей. Должна же я была рассказать об Италии. Она заметила шрам, я сказала, как тогда врачу: упала в ванной. Не смотри на меня так. Иди поздоровайся с родителями.

— Здравствуй, Паша! — отозвалась на его приветствие Софья Борисовна и подошла поцеловать зятя. — Плов уже на ходу. Через час будет готов. Виталий Кириллович за домом, у печки.

С тестем Павел обменялся крепким мужским рукопожатием. Виталий Кириллович как раз закладывал в плов головки чеснока. Теперь любимому блюду семьи Смольяниновых предстояло час стоять на медленном огне до готовности.

Виталий Кириллович считал Павла скрытным, прижимистым и высокомерным. Павел считал тестя старым хитрованом, который только рядится в рубаху-парня, а своей выгоды никогда не упустит. Скорее всего, и тот, и другой ревновали Таню друг к другу. Таня всегда была папина дочка. Появление внучки нарушило их близость, но внучка быстро выросла и отдалилась. «Доча» так и осталась самым близким Виталию Кирилловичу человеком.

Плов удался. Он, впрочем, всегда удавался. Виталий Кириллович после института по распределению попал в Ташкент и отработал там пять лет. Оттуда он вывез умение готовить плов, выбирать дыни, смешивать пряности. В Ташкенте, в доме друзей, которые прочили за него дочку, он встретил их дальнюю родственницу из Москвы, Соню. Они потихоньку обменялись адресами и через полгода поженились. С тех пор они жили в Москве, но готовить плов Виталий Кириллович не разучился.

Все сели за стол. Плов из казана тесть с зятем вывалили на огромное тяжёлое блюдо. Все, кроме Павла, стали есть плов руками. Обычно Виталий Кириллович не мог удержаться от ехидных замечаний. Вот и сегодня, глядя на Павла, действующего ножом и вилкой, он спросил дочь: «Когда же я твоего чистоплюя научу плов руками есть?» Все приостановились, ожидая, что Паша что-нибудь ответит, но он продолжал есть и явно не слышал этой реплики. «Пап, отстань от него», — негромко сказала Таня. Павел поднял голову и вопросительно посмотрел на жену, потом оглянулся и увидел, что тесть и тёща смотрят на него с улыбкой. Павел тоже улыбнулся: «Замечательно вкусно, как всегда. Просто хочется наброситься и есть, как туземцы, руками!» Все засмеялись. Когда Павлу объяснили, почему все смеются, он и сам рассмеялся. Павел поймал обеспокоенный взгляд Тани и перевёл разговор на рыбалку, рассказал про «Харловы Вары», про козу Эсмеральду и яичницу из дюжины яиц, потом вспомнил, как в студенческие времена он и Женя ездили в Карелию и в грозу спрятались в заброшенном доме. Среди старого хлама в этом доме они нашли одну-единственную неразбитую пластинку с затёртой этикеткой. На чердаке нашёлся патефон. Они его обтёрли от пыли, поставили на него пластинку и долго крутили ручку. К их удивлению, патефон завёлся. В специальном отверстии на корпусе нашлась игла. Иглу опустили на пластинку и несколько секунд ждали музыки, с напряжением слушая шуршание иглы по бороздкам, наконец, раздались первые звуки — это был гимн Советского Союза. Паша и Женя замерли на секунду, а потом попадали с табуреток от хохота.

После обеда с чаепитием, затянувшимся надолго, Таня и Павел засобирались домой. Софья Борисовна и Виталий Кириллович проводили их до ворот, потом вернулись в дом. Софья Борисовна собирала со стола, а Виталий Кириллович мыл посуду «по мере поступления». «Лялька так и не приехала», — проронила Софья Борисовна. Виталий Кириллович промолчал, потом спросил: «Тебе не показалось, что они какие-то грустные сегодня?» — «Нет, я не заметила. По-моему, Павел был в этот раз очень мил». — «Ага. Павел с человеческим лицом», — саркастически заметил Виталий Кириллович.

2012. Москва. Вечер с Василисой

В ту пятницу, после короткого разговора с Мельником, Никодимов набрал телефон Васи.

— Никодимов, привет!

— Почему бы тебе не звать меня по имени?

— По имени это как? Митя? Ми-и-и-тя! Митя — это такой телёнок, глазами хлопает и маму зовёт: «Му-у-у!». На тебя совсем не похоже.

— Можешь звать Дмитрий.

— Могу тебя звать Дмитрий Юрьевич, устроит? Мы увидимся?

— Да. Есть идеи?

— Есть. Приезжай ко мне к семи. Вместе поужинаем, потом пойдём на вернисаж к моему приятелю. Там будет много знакомых ребят, после вернисажа замутим что-нибудь весёленькое.

«Что-нибудь весёленькое» — это дорогой ночной клуб, где Никодимов оплатит выпивку для всех. Что ж, можно выпить в компании и посмотреть, как танцует золотая молодёжь.

— Идёт. Только чтобы ни «колёс», ни «снежка» в твоей компании не было.

— За всех поручиться не могу, но предупрежу по-взрослому.

— Скажи, что, если кто-нибудь попадётся, за выпивку все расплачиваются сами. Где ты хочешь поужинать?

— Хочу салатик японский с угрём.

— Где это? В «Юмэ» или в «Сейджи»?

— В «Мегу». В новой гостинице. Я закажу номер.

— Договорились.

«Если я ужинаю с Васей, значит, я не остаюсь на ужин с Аликом. Надо ему сказать». Дмитрий Юрьевич нехотя поднялся и пошёл вверх по лестнице к брату. Он был в мягких мокасинах, которые обычно носил дома. На лестнице лежала ковровая дорожка, затянутая медными прутьями. Ни одна из ступенек не скрипнула. За строительством дома наблюдал отец. Он ругался со строителями до хрипоты, до сердечного приступа, но в результате дом был построен добротно, на совесть. За всё время, что они здесь живут, Никодимов только убрал на первом этаже обои, заменил однотонным водоэмульсионным покрытием и переделал ванные комнаты. Подрядчик по его требованию поставил более дорогое современное оборудование и изменил дизайн в соответствии с новым статусом и требованиями времени. Менять дом Дмитрий Юрьевич не собирался: отчасти потому, что дом строил отец, отчасти потому, что здесь всё ещё было тихо. Окна на всём третьем этаже давным-давно отец заколотил наглухо, открывались только небольшие форточки. Теперь и окна, и двери были оборудованы детекторами, вызывающими звуковой сигнал, весь двор просматривался с видеокамер, установленных по периметру на кирпичной ограде. Две скрытых видеокамеры стояли у Алика в студии.

Алик сидел за компьютером спиной к открытой двери. Охранник, развалившийся на кресле рядом с дверью, попытался встать, но Никодимов остановил его жестом. Алик был в наушниках и не обернулся. Никодимов некоторое время смотрел на брата, хотел его окликнуть, но передумал и спустился на первый этаж. В кухне хозяйничала Настасья Сергеевна. Никодимов подошёл. «Настасья Сергеевна, я ужинать не буду. Если Алик будет спрашивать, скажите, что меня срочно вызвали на деловую встречу».

Никодимов переоделся. Тёмно-коричневые слаксы, спортивный пиджак в мелкую клетку, светлая рубашка. Сменил мокасины на любимые, из грубой на вид, но очень мягкой кожи ботинки. Попросил охранника вывести ему «Рэндж Ровер». Он собрался было поехать один, потом передумал, распорядился сопровождать его на «Навигаторе», сопровождать ненавязчиво, но далеко не отрываться. Один из охранников сходил к садовнику Диме, попросил его посидеть на мониторе.

Вася жила недалеко от Нового Арбата в недавно построенном доме. Квартиру ей купил Никодимов, но Вася это скрывала, действовала через посредников. Она считала, что подарками могут быть украшения, тряпки, даже машина, но подаренная квартира делает её содержанкой. Никодимов иногда задавал себе вопрос, насколько широко пользуется Вася свободой, которую он ей предоставлял. Не то чтобы его это сильно волновало, но было любопытно, как ведёт себя женщина, которая не хочет выглядеть содержанкой.

Никодимов остановился у её дома. Позвонил охраннику, попросил купить букет, что-нибудь весеннее, без обёртки. Через десять минут Саша принёс ирисы с нарциссами. Никодимов заехал через ворота во двор, поднялся к Васе в квартиру. У Васи никогда не было в доме порядка, но язык не поворачивался назвать это неряшливостью, скорее это была милая небрежность. В спальне на креслах всегда лежала одежда, в гостиной на диване и около дивана — книги, сценарии. Украшения Вася оставляла везде, на любой ровной поверхности. Никодимова этот артистический беспорядок не раздражал. В квартире всегда было чисто, в кухне — идеально чисто. Наверное, к Васе кто-то приходил убираться, Никодимов не спрашивал. Вася открыла ему дверь в неглиже. Никодимов подарил цветы и про себя усмехнулся: наряд, в котором Вася бегала по дому, был тщательно продуман: волосы уже были уложены красивыми волнами, красное с чёрными кружевами бельё очень шло к её смуглой коже и тёмным кудрям. Чёрные шпильки и чёрные прозрачные чулки, пристёгнутые резинками к поясу, дополняли наряд. Она была в этом вычурном белье так естественна, так легко пробежала на высоких каблуках в кухню за вазой и обратно, что Никодимов мысленно поаплодировал ей за милое маленькое представление. На большинстве женщин это бельё выглядело бы нарядом для борделя, но только не на Васе. Византийское удлинённое лицо почти без косметики, отсутствие малейшего жеманства, прямой взгляд, открытая улыбка и идеальная фигура с узкими бёдрами — Никодимов был восхищён. У него в кармане зазвонил телефон. Никодимов взглянул — это был Алик. Не ответив, Никодимов отключил телефон.

Вася скрылась в спальне и вышла через пять минут в чёрном кожаном мини-платье без рукавов, сшитом как косуха с застёжкой-молнией от верха до низа. Она набросила на плечи какую-то клетчатую хламиду, пошарила взглядом, взяла с полки большие серьги с гранатами и вдела их в уши.

— Я готова.

— Браво, Вася! Ты выглядишь на миллион баксов. Как всегда.

— Один момент.

Вася схватила чёрный кожаный баул, забежала с ним в спальню, немного там покопалась и вышла.

— Теперь всё.

Вася сама водила машину и Москву знала как опытный шофёр. Она чётко привела Никодимова к гостинице. Машину они оставили в подземном гараже. Вася получила у стойки ключи, они поднялись в номер, очень уютный, с великолепным видом из окна. Вася оставила в номере сумку, и они спустились в ресторан. Их провели в отдельный маленький зал. Мисо-суп, салат из непонятных, но вкусных трав, сашими из тунца — всё это Никодимов любил и всё здесь было свежим и вкусным. Он подумал, что никогда бы не узнал и не перепробовал столько разных ресторанов, если бы не Вася. Саке приносили в маленьких горячих кувшинчиках ровно на две рюмки и, стоило Никодимову поднять палец, приносили новую порцию. Вася проворно ела палочками, но Никодимов с самого начала взял вилку. Он хотел повторить сашими, подумал и взял четыре штуки суши с разной рыбой. Вася попросила жасминовый чай. После ужина они поехали в галерею. Запарковаться было негде, пришлось позвонить охране, чтобы отогнали машину к дому Василисы. В двух небольших залах уже набилось много народу, раздавали выпивку с бутербродами, все громко переговаривались, стоял ровный гул. Вася от Никодимова оторвалась, пошла здороваться со знакомыми. Никодимов ходил по залам, пытаясь рассмотреть картины. Это была абстрактная живопись, не слишком ему понятная даже в её классических образцах, а здесь к тому же сочетания цветов были тяжёлыми, даже неприятными. Дома он бы это ни за что не повесил. Вася поймала его за локоть. Она стояла, держа под руку худощавого мужчину лет тридцати пяти в чёрном пиджаке на голое тело и с узким черным галстуком на шее.

— Никодимов, это Гоша Омельченко, автор.

— Очень приятно. Поздравляю. Большой успех.

— Никодимов, тебе что-нибудь понравилось особенно? Так, чтобы купить?

— Мне нужно повнимательней присмотреться.

— Присмотрись. Тебе что-нибудь выпить принести? Белое вино вполне сносное.

— Нет, спасибо. Принеси воды со льдом, если тебе не трудно.

— Мне не трудно. Сейчас принесу.

Вася исчезла вместе художником, но через несколько минут появилась снова со стаканом воды со льдом в руке.

— Выбрал?

— Ты знаешь, дома я бы такое не повесил. Угнетает.

— Ты всё правильно понял, Никодимов. Это и должно угнетать. Пойдём, я покажу тебе то, что я выбрала.

Вася привела его к полотну примерно метра полтора на полтора. На белом грунте с какими-то серыми потёками было нанесено три очень широких мазка, смещённых влево, один под другим. Верхний был тёмным, красновато-коричневым, второй чуть светлее, более красным, и третий уже совсем красным с небольшой примесью коричневого.

— Я хочу вот эту. Подаришь?

— Тебе действительно нравится? Или это акт благотворительности?

— Мне действительно нравится. Я повешу её дома. Увидишь, как будет здорово смотреться.

Никодимов полез во внутренний карман за чековой книжкой.

— Сколько?

— Пятнадцать тысяч евро.

Никодимов удивился, но молча выписал чек.

— Спасибо.

Вася клюнула его в щёку и опять убежала.

Никодимову здесь уже поднадоело. Он оглядывался в поисках места, где можно было бы посидеть, но тут опять объявилась Вася, наклонилась к его уху и сказала: «Мы уходим. По одному, не привлекая внимания, чтобы никто лишний не увязался. Пошли».

Вася вывела его по коридорам к задней двери, и они вышли в тихий переулок. Там их уже ждали две пары. Художник Гоша, его подруга с малиновой прядью в чёрных волосах и молодой человек с девушкой, которых Никодимов уже не раз видел и даже запомнил их имена, потому что они были оба на «О»: Олег и Ольга. Оля, насколько он помнил, когда-то училась с Васей на одном курсе театрального училища. Девушку с малиновой прядью звали Эвелина. Они вышли на Никитский бульвар. Никодимов обратился к компании.

— Куда идём?

— В «Найт Флайт», конечно.

— Я вызову машину.

Его ребята крутились где-то неподалёку, приехали через пять минут.

В «Найт Флайт» он тоже вряд ли бы попал, если бы не Вася. Впрочем, его могла бы сюда привести другая молодая любовница. Музыка оглушала, лазерные лучи простреливали зал. Наверху танцевали девушки в мини-бикини. Они всей компанией сели за боковой столик, сделали заказ официанту и все, кроме Никодимова, ушли танцевать. Никодимов сразу отдал официанту сумму значительно больше той, что они обычно тратили, оставляя за собой возможность уйти в любой момент, если ему надоест. Кроме того, Никодимов терпеть не мог произносить фразу «Сдачи не надо», не мог не чувствовать себя при этом персонажем пошлого анекдота.

Принесли коктейли. Молодёжь вернулась передохнуть. Вася смотрела на блондинку, танцующую наверху. «Я танцую лучше», — сказала она. Все засмеялись. «Конечно, дорогая», — примиряющим тоном ответил ей художник Гоша. «Я танцую лучше», — упрямо нахмурившись, повторила Вася. Никодимов смотрел на неё с интересом. Вася встала и пошла к лестнице наверх. Она поднялась к поручням второго этажа, оттеснила блондинку, махнула рукой диджею, смотревшему на неё. Многие узнавали Васю. Она сыграла роль злодейки, ставящей ловушки для главной героини в популярном сериале. Все критики в один голос утверждали, что она была много лучше актрисы, сыгравшей простую добрую девушку — главную героиню этого сериала.

Никодимов увидел, как охранник проталкивается через зал к лестнице. Он огляделся, встретился взглядом с барменом и показал пальцем на охранника. Бармен успел охранника перехватить, что-то ему шепнул, тот остановился и стал смотреть наверх. Взгляды большинства стоящих на танцполе были прикованы к Васе. Началась музыка, техно-рок. Вася одним быстрым жестом расстегнула своё кожаное короткое платье и сбросила его на пол, оставшись в том самом белье, которое Никодимов уже сегодня видел. Публика засвистела, заулюлюкала, захохотала. Вася как ни в чём не бывало начала танцевать. Она великолепно двигалась, в зал пошла мощная волна недоброй чувственной энергии, толпа внизу зашевелилась, не отрывая взглядов от Васи, люди хлопали в ритм. Многие фотографировали её своими мобильными. Никодимов увидел вспышки в разных концах зала. Фотографировать здесь можно было только по особому разрешению. Раздалось несколько последних космических аккордов, и музыка стихла. Вася замерла. Зал дружно зааплодировал. Потом Василиса стала медленно спускаться с лестницы, волоча за собой платье. Никодимову это напомнило сцену из какого-то голливудского фильма. Он не сомневался, что этот экспромт был хорошо обдуман и подготовлен. Возможно, Вася знала и режиссёра, которому предназначался этот спектакль, а может быть, ей показалось, что о ней слишком мало сплетничают последнее время. Во всяком случае, в этом представлении Никодимов видел трезвый расчёт, а он уважал умение просчитать свои шаги и подчинить себе судьбу.

Внизу у лестницы Васю уже ждал Гоша. Он помог ей надеть платье и застегнуть молнию. Вася подошла к их диванчику и наклонилась над Никодимовым. На него пахнуло её духами, теплом разгорячённого тела и такой волной желания, что внизу живота потянуло и дрогнуло. Никодимов поменял позу на более собранную и немного отодвинулся от Васиных глаз. Вася выпрямилась, закинула голову и захохотала своим крокодильим смехом. Потом рухнула на диван рядом с Никодимовым и положила голову ему на плечо. «Поехали отсюда», — негромко сказала она. Никодимов извинился перед компанией, предупредил, что у них в баре кредит, и увёл Васю. Охрана Никодимова отвезла их в гостиницу, и Дмитрий Юрьевич отпустил своих ребят до завтра.

В номере Вася сбросила туфли, села в мягкое кресло и вытянула ноги. «Что это было, Василиса?» — полюбопытствовал Никодимов.

— Григорьев проводит кастинг. По сценарию героиня, чтобы закрепиться в Москве, танцует в стрип-баре и в клубе, попадает в чудовищную историю, становится управляющей борделем, на кону её жизнь и так далее… Роль просто для меня написана. Меня он почему-то на кастинг не пригласил. Звоню, спрашиваю — почему!? Ты, говорит, слишком интеллигентна для такой роли. Посмотрим, что он теперь скажет.

— Почему ты думаешь, что ему непременно доложат?

— Доложат. Я об этом позаботилась. Кончай базар, Никодимов! Зубы чистить, на горшок и в койку!

Никодимов засмеялся: «Григорьев действительно переоценил твою интеллигентность», — и ушёл в ванную чистить зубы. Он вернулся в гостиничном махровом халате. Вася по-прежнему сидела в кресле. Глаза её были закрыты. «Что происходит, Вася? Хандришь?» Вася не ответила. «Ты была великолепна, клянусь! Вся толпа смотрела на тебя как загипнотизированная. От тебя просто искры летели, и этот спуск по лестнице… Люди тебя запомнят. И когда-нибудь это сработает. Может быть, не сейчас, но сработает, я уверен».

Василиса открыла один глаз. «Я тебя люблю, Никодимов. Я тебе это когда-нибудь говорила?» Она встала, сбросила на пол платье и начала медленно снимать бельё.

Утром Никодимов, проснувшись, услышал, как Вася заказывала по телефону завтрак: «Яйца-пашот, салат с авокадо, четыре тоста, масло, сыр, джем, апельсиновый фреш, эспрессо и кофе латте». Ничего против такого завтрака он не имел и лежал молча с закрытыми глазами. Вчера в постели Вася всю инициативу взяла на себя, он сначала закинул руки за голову, потом слегка придерживал её бёдра, но она переместила его руки на свою грудь. Никодимов знал, что нужно делать. Он немного сдвинул её груди и ласкал большими пальцами поверхность её сосков. Наконец она напряглась, застонала, теперь можно было опустить руки. Вася вцепилась в него, темп участился, и они кончили вместе. Вася сделала ещё несколько плавных движений, чтобы убедиться, что всё закончено и для него, и для неё. Как только она слезла с него и пошла в ванную, он заснул и уже не слышал, как она вернулась. Теперь он лежал и думал, стоит ли за это извиниться или Васе всё равно.

— Никодимов, вставай! Скоро завтрак принесут.

— Не кричи. Ты же знаешь, что я сова. Сова-сплюшка.

— Ты сова-врушка. Говоришь «сплю», а сам не спишь. Я сегодня после завтрака иду на фитнес, пойдёшь со мной?

— Ты с ума сошла. Конечно, нет.

— Это ты сошёл с ума. У тебя уже небольшое брюшко, скоро обрюзгнешь, появится одышка, и начнёшь засыпать перед телевизором. Решено. Ты идёшь со мной на фитнес. Не беспокойся, там тебе всё дадут: и костюм, и полотенце. После фитнеса — в бассейн. Я столько раз тебя уговаривала, всё кончалось ничем. Больше я не жду милостей от природы. Ты идёшь со мной. Точка.

Никодимов ещё немного посопротивлялся для вида, но уже решил для себя, что она права: пора начинать. Они час провели на фитнесе, потом приняли душ и перебрались в бассейн, после бассейна — в джакузи. После джакузи оба пошли на массаж, после массажа отдыхали и пили чай. Никодимов чувствовал себя бодрым, приятно размятым и отдохнувшим. Он вытащил телефон, чтобы вызвонить своих ребят с машиной, но Вася отняла телефон: «Сегодня мы ходим пешком». Они пешком по Новому Арбату дошли до её дома, где стоял никодимовский «Рэндж Ровер». Никодимов хотел распрощаться и идти к машине, но Вася его остановила.

— Пойдём ко мне. Я переоденусь, и мы закажем какую-нибудь еду. Пожалуйста. Мне нужно с тобой поговорить.

Пока они поднимались, пока Василиса открывала дверь, Дмитрий Юрьевич мысленно вернулся к своим делам и поморщился. Он ведёт себя непозволительно. Его телефон отключён уже второй день, и, честно говоря, включать его не хотелось. Сейчас он пообедает с Василисой и уедет к себе на свою московскую квартиру. Он найдёт какой-нибудь дурацкий боевик и будет смотреть, пока не заснёт. Все эти вольности ему наверняка дорого обойдутся, но он должен отдохнуть. Что же его так утомило? Ответ очевиден. Никодимов отчётливо понял: он хочет заснуть, чтобы потом проснуться в другой реальности, где Алика нет, не существует. Брат, от любви к которому когда-то щемило сердце, превратился в тяжёлый кошмар.

— Я хочу обычную русскую еду, ты не против?

— Я не против.

Вася порылась в одном из ящиков на кухне и нашла меню.

— Вот. Выбери.

— Выбери сама.

— Я буду рассольник полпорции, филе-миньон с картошкой фри и десерт. На десерт хочу… малиновый торт. Раз в неделю после фитнеса могу себе позволить. Будешь рассольник?

— Буду. Только простую русскую еду филе-миньон я не хочу. Осетрина отварная там есть? Отлично. С жареной картошкой. Просто жареной. У тебя варенье есть? Хотя откуда. Хочу чай с клубничным вареньем.

Василиса посовещалась с телефонной трубкой и ответила: «Всё будет! У них много заказов. Время ожидания — от сорока минут до часа».

— О чём ты со мной хотела поговорить?

— Я хочу, чтобы ты рассказал мне, что с тобой происходит.

— А что со мной происходит?

— Никодимов, ты отключил телефон, никуда не рвёшься, не смотришь поминутно на часы, замечаешь моё настроение, задаёшь вопросы и слушаешься меня как пятилетний ребёнок — это должно что-то значить.

— Я устал.

— От чего ты так устал?

Никодимов вспомнил, что Василиса видела Алика один раз, они познакомились, вместе поужинали, ночевать в коттедже она отказалась и больше там ни разу не была — всегда находилась причина, по которой она не могла туда ехать.

— Почему ты не любишь ездить ко мне в Доброхотово?

— Ты ещё спрашиваешь? Я боюсь твоего Алика. Я понимаю, он твой младший брат, ты к нему привязан, но у меня от него мороз по коже.

— Чем же он тебя так напугал?

— Ну, во-первых, большой рыхлый небритый дядя прыгает вокруг тебя как дитя. Во-вторых, он так на меня посмотрел, что у меня душа в пятки ушла. Ты не замечал? У него взгляд тяжёлый, неприятный. Наверное, потому, что он тебя ко всем ревнует.

— У Алика большие неприятности.

— Из-за того случая в Италии?

— Не совсем.

Никодимов поколебался несколько секунд и рассказал, в чём подозревает Алика итальянская полиция. Ему словно хотелось проверить, как к этому отнесётся такой нормальный, трезвый и прямой человек как Василиса. О Марине, о Кузнецове и его жене он не упоминал.

— Господи, какой ужас! Я тоже кудрявая брюнетка! Может быть, он и на меня так смотрел, потому что хотел меня придушить? Обалдеть! Прости, я почему-то сразу поверила, что так всё и есть, как они говорят. Ты тоже подозреваешь, что это он? Ты из-за этого так расстроен? Глупо спрашивать. Конечно, из-за этого. Никодимов, его надо убрать из дома. Он убежал один раз и убежит ещё. И потом ты же не знаешь, что творится в его голове. Ещё обозлится на тебя за то, что ты держишь его взаперти! Он должен быть в закрытой клинике, под наблюдением врачей. А там уже как фишка ляжет. Если они обратятся в Интерпол, тебе его не скрыть. Да и зачем скрывать, зачем брать на себя такую ответственность?

— Я матери поклялся, что я его не брошу.

— Это счастье, что твоя мама не дожила до всех этих открытий. Я бы на её месте покончила с собой.

— Это жестоко, Вася!

— Да? А об этих женщинах ты думал? Сколько их? Десять? Пятнадцать? Двадцать? Это не жестоко? Или итальянок тебе не жалко? У них есть матери, отцы, мужья, может быть, и дети. Их тебе жалко? Они бы на куски его разорвали, если бы знали. Твой Алик — чудовище! Самое милосердное — это подарить ему безболезненную смерть.

— Ты слышишь, что ты говоришь, Василиса? Его вина не доказана и вообще… Ты слишком много на себя берёшь.

— Тогда возьми это на себя. Я вижу, ты уверен, что это Алик, иначе бы ты так не мучился. Митя, давай смотреть правде в глаза…

Никодимов встал, надел пиджак и направился к двери.

— Мне нужно побыть одному.

— Митя, это нельзя откладывать…

— Василиса, помолчи! Помолчи, я тебя серьёзно прошу! Я думаю, мне не нужно тебя предупреждать…

Василиса сделала рукой жест, обозначавший возмущение, удивление, понимание и согласие одновременно.

Никодимов сел в машину. Его знобило. То ли он перетрудился на фитнесе, то ли простыл, то ли мутное состояние того, что обычно называют душой, стало причиной его озноба, но хотелось только одного: зарыться в одеяло, согреться и уснуть. Так он и сделал, как только добрался до своей квартиры. Проснулся он в девять вечера. Озноб прошёл, но мутное состояние осталось. В холодильнике было пусто. Обычно он предупреждал Настасью Сергеевну, что ночует в московской квартире. Она звонила консьержке его подъезда тёте Поле, и тётя Поля посылала кого-нибудь убраться и забить холодильник. В этот раз он не предполагал здесь быть, а обеда у Васи не дождался. Никодимов включил телефон, чтобы созвониться с Настасьей Сергеевной, и не успел. Раздался звонок. Звонил Мельник.

— Дмитрий, мне нужно с тобой поговорить.

— Ты где? У себя в Сокольниках?

— Да.

— Приезжай ко мне на Кутузовский. Жратвы какой-нибудь прихвати по дороге и витамин С растворимый купи. Что-то мне нездоровится.

Следующим прорвался Саша-охранник.

— Дмитрий Юрьевич! Что случилось?

— Ничего не случилось. Завтра подъезжайте к восьми на Кутузовский. Давай. До завтра.

Приехал Лёня Мельник, привёз китайской еды и витамин С. Никодимов растворил таблетку на полстакана воды, выпил залпом и набросился на еду.

— Что у тебя?

— Кузнецов со своим другом прокурором ездили на рыбалку.

— Что же ты мне сразу не позвонил?

— Но у тебя…

— Ну да, понятно. Твои проверили? Они действительно ездили на рыбалку?

— Да. На рыбалку. Но есть две детали.

— Ну?

— Они не ездили на рыбалку, по крайней мере, года три. Может быть, и больше. Мой источник работает третий год, а спрашивать не решился.

— И что ты думаешь?

— Думаю, они совместили приятное с полезным. Порыбачили, отдохнули на природе и посовещались без лишних ушей.

— Что за тип этот прокурор?

— Прокурор, видимо, неглупый мужик, раз столько лет уживается в этом гадюшнике и имеет репутацию порядочного человека и хорошего прокурора.

— Что, не берёт?

— Как не брать, берёт, конечно. Но с большим разбором. Откровенно тухлые дела не прикрывает. Никаких вопиющих несправедливостей не творит. Имеет хороших друзей, которым не раз оказывал услуги, может к ним обратится за помощью, если начнут прижимать. Репутацию свою бережёт. Знает, что достиг своего потолка и не зарывается.

— В смысле «не зарывается»?

— В смысле не лезет на рожон.

— Может, его пугнуть?

— Как бы не вышло хуже.

— Что ещё?

— Мои ребята засветились.

— То есть?

— Наши рыбаки переправились на лодке. Мои ребята их в этот момент потеряли. Доехали до моста в Кимрах. Стали деревни объезжать, искать. И выехали им навстречу. Говорят, те просто обалдели, чуть не обосрались со страху.

— Твои на чём ездили?

— На «Гелендвагене».

— Они бы ещё на танке поехали. Нельзя было взять что-нибудь попроще?

— Ребята привыкли уже ездить с комфортом.

— Да? Как бы отвыкать не пришлось. За что я им плачу, дармоедам? Ничего поручить нельзя. У них хватило ума исчезнуть из поля зрения?

— Да, конечно. Они убедились, что мужики двинулись в Москву, и ушли на другую дорогу. Митя! По нашему делу… Я собрал досье, но пока отмашку не давал. Звонить?

— Повремени. Что с тем старым делом?

— Вышли на архивариуса. Отдать дело совсем или уничтожить он категорически отказался, но положил его так, что, по его словам, ни одна тварь не найдёт.

— Поднажать на него пробовали?

— Пробовали. Место в архиве — его последнее прибежище, а ему ещё пять лет до пенсии. Ни в какую.

— Ты ему мало денег предложил. Предложи 2оо тысяч евро.

— Попробую.

— Ну, хорошо, Лёня. Хочу сейчас лечь, отоспаться. За Кузнецовым наблюдайте, только аккуратно. Ты говорил, они с прокурором в теннис играют по средам? Установите камеры в раздевалке. Если увидите, что он что-то от прокурора получил, — отобрать любой ценой.

2012. Москва. Свой агент 007

В понедельник с утра Павел позвонил Никите. Никита, молодой сотрудник, его, Павла, протеже, обладал редким даром общения и всегда знал не только всё, что происходило в их фирме, но и личную жизнь многих её сотрудников. Он не собирал информацию, ему её навязывали, и он умел анализировать и сопоставлять факты. С такими талантами Никита вполне мог бы быть резидентом чьей-нибудь разведки с отличным послужным списком. Со своими непосредственными обязанностями он справлялся легко, но небрежно: ему было неинтересно. За ним приходилось проверять. Павел собирался его уволить, но Никита пришёл, покаялся и объяснил, что, если Павел его сейчас уволит, на его место возьмут сына главного бухгалтера, он давно уже просит Веденеева пристроить парня, а парень тупой, кончил какой-то непонятный экономический колледж, причём платное отделение. «Он вам всю работу завалит, честное слово!» Павел и поверил, и не поверил, но через пару дней Веденеев между делом спросил, доволен ли он Никитой. Павел ответил, что — да, в целом доволен, и в свою очередь поинтересовался, почему тот спрашивает. «Да просят меня за одного балбеса. Я думал, если у тебя место освободится, ну ты понимаешь…» С тех пор ни разу не было так, чтобы Павел задал Никите вопрос и не получил бы ответ: иногда сразу, иногда через день-другой. Павел позвонил Никите: «Никита, зайди ко мне, надо поговорить. Прихвати проект договора по Нефтеюганску, я посмотрю».

Никита пришёл.

— Мне сегодня идти к Веденееву. Что-нибудь интересное за последние дни произошло?

— Смотря что считать интересным. Веденеев встречался с Никодимовым в парке для конфиденциального разговора, вернулся, по словам Аллочки, весёлым и довольным. Позвал к себе Константина Владимировича, и они долго что-то считали. В пятницу с курьером пришли бумаги от Никодимова. На этой неделе Веденеев собирается слетать в Германию. Аллочка заказала билеты на среду. На вас, между прочим, тоже и на Трофимова. Это интересно?

— Это, Никита, очень интересно. Дай мне проект договора. Ты его подготовил?

— Конечно! Могу показать не стыдясь.

Павел пробежал глазами договор. Вроде всё было чисто.

— А по иску химзавода у тебя письмо готово?

— Вечером принесу. Честное слово!

— В пять часов ты должен быть у меня с письмом. Спасибо, Никита. Ты свободен.

— Никита поднялся, пошёл к двери. У двери обернулся.

— Да, забыл сказать. С нашего новогоднего стенда пропала фотография. Там ваша жена стоит с нашей Горгоной в обнимку.

Паша замер, стараясь не измениться в лице. Никита внимательно на него смотрел.

— Странно, не правда ли? Кому это могло понадобиться? Может, Горгона взяла на память? Они ведь дружат?

— Может, просто фотография упала на пол и её вымели, как ненужную бумажку. Иди, Никита, работай. В пять часов я тебя жду.

Павел не поверил в случайную пропажу фотографии. Но больше его испугало не это. Павел понял, что, разговаривая с Никитой, он очень раскрылся и не в состоянии оценить, насколько много Никита теперь о нём знает. Почему Никита решил, что пропажа фотографии может что-то значить для Павла? И нельзя задать вопрос, не приоткрывшись ещё больше. Зазвонил телефон. Веденеев вызывал Павла к себе.

— Здравствуй, Паша!

Веденеев расплылся в улыбке, но увидев, что Павел не отвечает ему на приветствие и остаётся серьёзен, тоже убрал улыбку с лица.

— В чём дело?

— Дело в том, что я узнал о новом договоре, о командировке, о дате вылета не от вас, а от совершенно постороннего человека.

— Я не мог до тебя дозвониться. Таня тоже не брала телефон. А если ты узнал обо всём от Никиты, так ты его для этого и держишь. Воспитал агента 007 в своих рядах. Неизвестно только, на сколько разведок он работает.

— Сергей Васильевич, давайте по делу. Почему у нас с Никодимовым новый договор?

— Не надо делать вид, что ты ничего не знаешь.

— Я знаю об этом из сплетен, а должен был услышать от вас.

— Фирма «Портал» повысила расценки за свои услуги. Я уведомил об этом Никодимова. Естественно, он был недоволен, но после разговора об Алике, о нашей роли во всей его истории сказал, что его всё устраивает.

— Сергей Васильевич! Давайте начнём с того, что фирма «Портал» принадлежит вам и об этом в компании не знает только ленивый. Я уверен, что об этом прекрасно осведомлён и Никодимов. Таким образом, вы его шантажировали сведениями об Алике и подчеркнули, что понимаете, насколько я для него опасен, после чего он соглашается на повышение цен. По умолчанию он свободен в отношении меня предпринимать любые действия. Чего мне теперь ждать? Автомобильной аварии? Нападения хулиганов? Какой-нибудь подставы с реальным сроком в конце?

— Я не понимаю, почему ты это так трактуешь. Я Никодимову сказал, что ты абсолютно надёжен, что ты мне как сын. Он не посмеет тебя тронуть.

— Вы с Никодимовым встречались во вторник на прошлой неделе? Со среды за мной следят. Даже на рыбалке разыскали. Откровенно дали понять, что я у них под колпаком.

Павел встал.

— В командировку я с вами не поеду. Не хочу Таню оставлять одну. Трофимов человек опытный, он всё сделает.

— Паша, подожди! Не могу поверить… Неужели ты думаешь, что я мог тебя… Ты с ума сошёл!

Павел повернулся и пошёл к двери.

— Паша, стой! Не смей так со мной! Вернись, мы не договорили.

— О чём ещё разговаривать?

— Вернись, сядь!

Павел медленно вернулся, сел на ближайший стул у стола Веденеева.

— Паша, неужели ты думаешь, я мог тебя подставить?

— Кардинал Ришелье говорил: «Предательство — это вопрос времени. Рано или поздно предают все».

— Ты, Паша, не забывайся! Думай, с кем говоришь! Кардинал Ришелье… Ты уверен, что за тобой следили?

— Уверен.

— Ты был один?

— Нет, с другом.

— Я его знаю?

— Нет.

— Не хочешь говорить — не надо. Если я сделал что-то не то, я это сам и исправлю.

— Как?

— Скорее всего, встречусь с Никодимовым. Прощупаю почву. Я не верю, что он может пойти на преступление. Сейчас не 90-ые. Говорят, в те годы что-то за ним числилось… Но тогда мало кто не замарался. Не знаю, что и думать. Мой внук говорит: «Ты, деда, фишку не сечёшь». Может, я действительно уже старый стал и «фишку не секу»? Ты иди. Командировку я твою не отменяю. Ты мне там нужен. Таня пусть дома посидит. Зайди ко мне в конце дня. Поговорим.

2012. Москва. Театр для самого себя

Сергей Васильевич так и не поверил, что в деле с Никодимовым совершил тактическую ошибку и подставил Павла. Он попытался с зятем смоделировать ситуацию, поставив зятя на место себя самого, а себя на место Никодимова. За Кузнецова выступал внук. Первым его разочаровал зять.

— Хорошую ты для меня роль придумал, Сергей Васильевич! Хоть большие деньги на кону? Обидно сына терять за тридцать серебреников.

Потом внимательно слушавший внук неожиданно вошёл в роль и горько сказал отцу: «Да, папа, не ожидал от тебя! Из-за каких-то грёбаных копеек!»

«Копеек! Миллионы, Саня, миллионы! За такие деньги… Одним сыном больше, одним меньше…»

Младший из труппы сначала изобразил мотоциклиста с пистолетом в руках, потом схватился одной рукой за грудь, вторую протянул к маме, стоявшей в дверях отцовского кабинета, и трагическим голосом произнёс: «Мама! Нас предали! Я умираю!», — после чего упал на ковёр. «Сериалов насмотрелся», — прокомментировала мама.

Сергей Васильевич огорчился, но постарался перевести всё в шутку. Зять не поверил и, когда младший Веденеев ушёл спать, спросил: «Кто же у нас так влип? Я его знаю?» «Неужели всё так однозначно?» — спросил Сергей Васильевич. «Может, я не в курсе каких-то деталей», — пожал плечами зять. Сергей Васильевич почувствовал себя бестолковым стариком, и это было неприятное чувство.

В среду с утра Веденеев попросил Никодимова о встрече.

— Не могу, Сергей Васильевич. Что-то срочное?

— Сегодня лечу во Франкфурт. Хочу их уговорить не повышать так цену. Есть кое-какие соображения.

— Серёжа! Флаг тебе в руки! Буду рад, если тебе это удастся. Тогда и поговорим.

Веденееву показалось, что в голосе Никодимова прозвучала издёвка, но уверен он не был и опять почувствовал себя бестолковым стариком.

2012. Москва. Жестокое решение

Неуклюжие попытки старика Веденеева исправить ситуацию насмешили Дмитрия Юрьевича. «Нет уж, дорогой, я тебе не мальчик, чтобы мной манипулировать. Cтарый мудак всерьёз считает, что его отношение к Кузнецову имеет для меня какое-то значение. Да если бы такого Кузнецова с его женой вообще не было, их бы стоило выдумать». Одним ударом Никодимов мог решить несколько проблем. Убрать свидетеля. Исключить возможность шантажа. Показать, кто есть кто и Веденееву, и Черняховскому, чтобы неповадно было. Обрубить концы, чтобы никто не мог связать новые сведения со старыми делами. Дело даже не в Алике. Может быть, с Аликом пришло время расстаться. Имя Никодимова не должно было попасть в один контекст с серийным убийцей. Он позвонил Мельнику: «Что с архивом?»

— В архиве перемены. Наш клиент ушёл в отпуск. После отпуска выходит на другое место работы. На нового у нас ничего нет. Мой человек попросил найти дело, тот сказал, что найти не может, будет искать.

— Знаешь что, Леня. Давай отмашку. Понял меня? Вот и ладушки.

Никодимов практически не сомневался, что Алик за границей «пошалил», уж слишком всё сходилось: и тип убийства, и внешность жертв. Копия паспорта Алика у итальянской полиции есть. Их специалисты покрутят, повертят и прочтут то, что сейчас не читается. Но этого мало для ареста. Нужно что-то более существенное: биологический материал, следы, свидетели. Да, Алик, натворил ты дел.

Всё началось после развода с Мариной. Марина уехала. Алик впал в депрессию. Оказалось, что Алик к ней привязался. Никодимов вызвал знакомого врача, тот отменил два лекарства и прописал другое одно. Прошло два месяца. Алик вроде успокоился, повеселел.

Зачем она тогда припёрлась к ним в коттедж? Что произошло между ней и Аликом? Этого уже не узнает никто. Марина могла довести любого. Когда Митя приехал с работы, он застал Марину мёртвую на диване, со следами удушения на шее, а Алика в углу на полу в совершенно невменяемом состоянии.

Митя вызвал отца. Отец умолял его не сдавать Алика милиции, иначе его на всю жизнь запрут в больнице, ты знаешь, что такое наши больницы, мать этого не переживёт. И Митя сделал шаг, о котором потом не раз пожалел. Но тогда никто не мог предсказать, чем это обернётся. Алика отправили к знакомому врачу. На этот раз Алик пробыл в клинике больше года. Его отпускали на выходные, ему позволяли работать, но под лекарствами продуктивность его сильно падала. Потом умер отец. Мама пережила его всего на год. Перед смертью мама просила Митю не оставлять брата. Митя обещал. После Марины была ещё одна. Её нашли в лесу, недалеко от их коттеджного посёлка. Охрана сначала вообще ничего не сказала о своей оплошности, и долгое время Никодимов ничего не подозревал. Потом, когда он случайно узнал об убийстве в Сосновке и учинил допрос, охранники клялись, что упустили Алика только на час. Алик вернулся сам, сказал, гулял по лесу. Но Никодимов был обеспокоен. Его Лёня постарался раздобыть максимум сведений об этом убийстве. У женщины, убитой в лесу, была плохая репутация. Необычная для их местности цыганская внешность была тому причиной или злобный нрав, но в деревне её считали ведьмой. В лес она ходила на свидания с любовником. Муж уже неделю беспробудно пил, поэтому за её убийство осудили любовника. На её теле были обнаружены его биологические следы. Митя нажал на брата, и Алик, рыдая и прося прощения, во всём сознался. Вот тогда Дмитрий Юрьевич по-настоящему встревожился.

В тот раз всё обошлось само собой. Коттеджный посёлок даже не проверяли. После недельной профилактики у знакомого врача Дмитрий Юрьевич отправил Алика в Италию с надёжным человеком. Почему-то он был уверен, что переменой обстановки можно решить эту проблему. Алику в Италии понравилось. Он стал ездить туда часто. В Испании ему тоже понравилось и в Греции, а в Англии — нет. Потом выяснилось, что надёжный человек оказался совершенно ненадёжным. Он завёл во Флоренции бабёнку из наших, шлялся по ресторанам, ночевал у любовницы. Алик был предоставлен самому себе и перестал принимать лекарства. Пока Дмитрию Юрьевичу подыскивали новую кандидатуру в няньки для Алика, Алик сбежал. Теперь Алик был заперт под охраной в их коттедже. Новую няньку, желательно бывшего фельдшера или медбрата, для него ещё не нашли.

2012. Франкфурт-на-Майне. Новое положение

В среду Павел улетел в Германию во Франкфурт-на-Майне. В четверг он должен был встретиться с Валей и Белкой. Из Внукова Павел позвонил Вале и извинился. Валя ответила, что сейчас между праздниками у них в парикмахерской много работы и для всех будет лучше, если они встретятся после праздников. Первый после Дня Победы понедельник — это её выходной день. Договорились созвониться в субботу.

Во Франкфурте их встретили в аэропорту и сразу повезли на завод. Веденеев представил Павла как своего заместителя, познакомил его с такими же немолодыми, как и сам Веденеев, друзьями. Веденеев ещё в Москве поговорил с Павлом о том, что хочет передать ему часть своих дел и контактов. Разговоры такого рода происходили и раньше, но, в отличие от этого раза, имелось в виду неопределённое будущее.

В «Портале» Сергей Васильевич и Павел провели около двух часов. Веденеев сообщил, что идея резко поднять цены на посреднические услуги провалилась. Они чуть не лишились основного заказчика. Цена в этом году будет поднята не больше, чем на полтора-два процента. Постепенно, год за годом, они повысят расценки в целом на 6—7 процентов. Представлять интересы Веденеева в фирме-посреднике тоже будет Павел. Обсудили детали нового договора. В общем, всё прошло гладко.

После совещания с управляющим и коммерческим директором они вчетвером поужинали в ресторане в центре Франкфурта. Павел уже бывал в этом городе, но всегда коротко и строго по делу. «Теперь это будет твой второй дом, — прокомментировал ситуацию Сергей Васильевич. — Бывать здесь придётся часто». Радостные приветствия верхушки «Портала» показались Павлу фальшивыми, а взгляды настороженными. «Да, дядя Серёжа, ты уже действительно фишку не сечёшь, — подумал Павел. — Что-то здесь не так».

Сергей Васильевич продал Павлу часть акций их холдинга. Ему нужны были деньги к свадьбе дочери. Павлу понадобились все их сбережения, и ещё придётся взять кредит, вероятно, под их московскую квартиру. Часть Павел мог бы покрыть за счёт продажи дачи, которую его мама больше не использовала, часть придётся выплачивать постепенно, но упускать такой случай было нельзя. Все предыдущие годы Павел получал бонусы в виде акций, но это был пустяк, а теперь всё вместе может стать хотя и по-прежнему небольшой, но уже заметной суммой. В гостинице за коньяком Сергей Васильевич сказал: «Если правильно себя поведёшь, после моего ухода займёшь моё место в совете директоров».

Обижаться на старика за его промах (а теперь было очевидно, что это промах, а не злой умысел) не было смысла, но Павел понимал: новое положение не защитит его от Никодимова, только заставит того действовать осторожнее.

2012. Москва. В Московской прокуратуре

Человек их архива МВД, на которого вышли люди Никодимова, был Жене, вернее, Евгению Александровичу Черняховскому, обязан всем. Этот человек раньше работал следователем и попался на взятке в громком деле. Женя сумел вывести его из-под удара, потом помог ему получить место в архиве, чтобы он спокойно доработал до пенсии. Дело замяли, из рядов не уволили. Женя тогда просто пожалел немолодого следователя и его семью. За него приходила просить жена, милая женщина, немолодая, но с такой осанкой, с такой гордой посадкой головы, «со следами былой красоты». Чем-то она Женю тронула. В расцвете лет она вышла замуж за простого следователя с небольшой зарплатой, прожила достойную жизнь, вырастила детей. Чем она виновата, что муж не вынес искушения новой жизнью, что оказался недостаточно ловок? Своё участие в этом деле Женя не афишировал, о нём мало кто знал. Когда на бывшего следователя посыпались звонки с угрозами, тот нашёл дело, которое от него требовали, и отнёс его Черняховскому. Теперь папка покоилась у Жени в сейфе. Естественно, перед тем как положить дело в сейф, Женя тщательно его просмотрел. В нём шла речь о пропавшей женщине. Допрашивали её бывшего мужа, но даже обыска не делали, так как не нашли никаких свидетельств, что он её видел в день убийства. Да и мотива у него не было. Так что ничего для себя полезного или подозрительного Евгений Александрович в этом деле не обнаружил. Но фамилию Никодимов чисто профессионально запомнил, и первое, что он сделал после разговора с Павлом, это достал дело из сейфа и снова начал просматривать. Он сразу же наткнулся на фотографию пропавшей жены Никодимова — Марины. Она явно напоминала Жене кого-то, но он даже не попытался припомнить кого именно. Главным в её облике было то, что она — кудрявая брюнетка.

Потом Евгений Александрович просмотрел сводки происшествий в районе коттеджа Никодимовых до первого выезда Алика за границу. Сведения о выездах Алика ему помог восстановить знакомый компьютерный гений, заодно он установил IP-адреса, с которых был осуществлён вход в систему. Кто бы тогда ни подчищал списки, сделал он это наскоро, без особой маскировки. Среди сводок Женя обнаружил убийство в лесу женщины из Сосновки. Запросил дело из архива. С фотографии на него смотрело молодое грубоватое лицо, обрамлённое чёрными вьющимися волосами. Женщина была задушена. Женя посмотрел карту. От места, где нашли труп, до коттеджного посёлка было не больше часа ходьбы.

Евгений Александрович отсканировал все материалы, сбросил на флешку. Он вызвал к себе работника архива, и тот написал заявление о попытках склонить его к должностному преступлению. В обеих папках несколько особо важных страниц Черняховский заменил цветными копиями на старой бумаге, составил об этом протокол. Протокол и оригиналы в отдельной папке запер в сейф.

Теперь нужно было флешку незаметно передать Павлу. Женя с Италией общаться не хотел, пусть это сделает Паша. Если они официально запросят материалы, тогда — пожалуйста, но это придёт не по его ведомству. Сам он решил поговорить с заместителем прокурора Москвы, со своим непосредственным начальником, посоветоваться, что делать с информацией, неожиданно выплывшей вместе со старыми делами.

2012. Москва. Партия в теннис

Традиционная партия в теннис между Женей и Павлом состоялась в пятницу. Павел даже не пытался что-либо спрашивать, зная привычку Жени к сверхосторожности. После душа они оделись, и Павел задержался перед зеркалом, расчёсывая мокрые волосы. Лысый Женя терпеливо подождал, потом подал Павлу его куртку и, наклонив голову, тихо сказал: «В кармане». Павел надел куртку. К карману он даже не притронулся, пока не пришёл домой.

Дома он тут же сел к компьютеру. Павел с удовольствием увидел распечатку полётов Алика за несколько лет, но он и предположить не мог, какой сюрприз его ждёт дальше. О том, что его бывшая жена Марина была женой Никодимова и после развода с Никодимовым пропала без всяких следов, он узнал только сейчас. У Павла и Марины был непересекающийся круг друзей, и общаться с кем-нибудь из её окружения после того, что Марина с ним проделала, ему совершенно не хотелось. Он пришёл по её требованию на процедуру развода и всё. Марина пыталась с ним заговорить, но Павел не произнёс ни слова. И вот теперь он смотрел на её фотографию, огорошенный таким поворотом её судьбы. Для него всё было очевидно. Но он понимал, что доказательств, хоть как-то указывающих на вину Алика, не было.

Марина хорошо знала дом Никодимова и его обычаи. Камеры слежения и мониторинг тогда ещё не были установлены. Даже своей ограды вокруг участка не было. Она могла войти в дом через заднюю дверь и попасть на территорию коттеджного посёлка через проход в общей ограде, где не хватало одного чугунного прута. Лазейку сделали, чтобы напрямик выходить к тропинке, ведущей в деревню и в лес. Теперь там калитка с электронным замком, которая прочно запирается на ночь. Дмитрий Юрьевич не скрывал, что Марина могла попасть в дом никем не замеченной, но сам он пришёл не раньше пяти часов, потом приехал отец, на участке велись работы, они хотели посовещаться. Марину в этот день они не видели. Дмитрию Марина уже месяц как не звонила. Найти подтверждение того, что Марина была в доме у Никодимова, так и не смогли. Охрана никого не видела. Прежняя прислуга приходила через день. В этот день её не было в доме. Алика накануне госпитализировали.

Павел был уверен, что запись о госпитализации подложная. Добросовестный следователь виделся с Аликом в больнице, но разговорить тяжелобольного человека с мутными бессмысленными глазами ему не удалось, к тому же показания тяжёлого шизофреника стоили немного. В деревне видели машину, белые «Жигули», но, кто в ней сидел, какой был у машины номер, никто не обратил внимания.

Маринина машина, белая «девятка», стояла, как обычно, около её дома. Марина получила в результате развода неплохие деньги. У Алика было алиби, у Дмитрия не было мотива. Да и пришли к нему только через неделю после исчезновения Марины. Тело Марины так и не было найдено.

Во втором деле даже упоминаний о Никодимовых не было, только внешность жертвы, способ убийства и место, где было совершено преступление, наводили на размышления. Могло ли всё это помочь итальянским следователям? Вряд ли.

Хлопнула входная дверь. Пришла Таня. Павел быстро убрал с экрана картинку, на всякий случай сделал рестарт. Флешку вынул и сунул её в небольшую хрустальную вазу, где стояли карандаши и авторучки. Это последнее движение видела Таня.

— Сколько у нас времени до выхода?

— Минут сорок есть.

— Я иду в душ. Твой костюм с рубашкой и галстуком висит в шкафу. Сделай что-нибудь перекусить. Не хочу туда приходить голодная.

2012. Москва. На корпоративе

Через полчаса они были почти готовы. Тане оставалось досушить волосы и подкраситься. Они появились на корпоративе, когда публика только начала выходить из зала, где закончился концерт. Люди выходили весёлые, смеющиеся, все устремлялись к столу с закусками. За переносной барной стойкой стояли два бармена и раздавали напитки. Павел и Таня успели перекусить до того, как вокруг стола образовалась толчея. Теперь Таня стояла у стены с бокалом шампанского в руке. Первой к ней подошла секретарша Кузнецова — Лиза. «Татьяна Витальевна, здравствуйте! Я всё хотела вам сказать спасибо за шарфик и за эти… фрукты в граппе. Шарфик мне очень подошёл. Та-акой красивый! Мне Павел Владимирович сказал, что это вы выбирали. А эти фрукты мы с девчонками съели. Очень вкусно. И граппу выпили. Та-акие пьяные стали… Ужас!»

— Я рада, что тебе всё понравилось.

— Не то слово! Все в восторге. Какое у вас платье красивое! И причёска мне ваша очень нравится. Это вас в Италии так постригли?

— Да, в Италии. Во Флоренции. Мне очень повезло. Стилист оказался настоящим художником.

— Да, классно. Вам принести ещё шампанского?

— Спасибо, Лиза. Я сама возьму.

— Что вы, мне не трудно! Я сейчас.

Лиза взяла из Таниных рук пустой бокал и пошла к бару. С Таней кое-кто здоровался. Она бывала на всех праздниках и многих знала. Секретарша Веденеева Аллочка помахала ей рукой, подошёл Никита. К Никите, которого все считали любимцем Кузнецова, у Тани было сложное отношение. Ей казалось, глядя на неё, он всё время оценивает: можно попробовать за ней поухаживать или не стоит? Будет это ему полезно или наоборот?

2012. Москва. Ошибка резидента

Никита действительно примерно так и думал. Таня ему нравилась. О Кузнецове он кое-что знал и считал, что Таня имеет полное право воспользоваться его, Никитиной, молодостью. Роман со зрелой женщиной, такой сексуальной, такой стильной, с женой начальника, — об этом можно было только мечтать, и вопрос действительно всегда возникал в его голове, когда он её видел, но Таня не подавала ни малейшего намёка, и он не решался пойти дальше комплиментов. Сегодня она с новой причёской, с новым макияжем, в новом платье, явно из Италии и явно недешёвом, была просто великолепна. Никита смотрел на Таню вполне искренним восхищённым взглядом.

— Здравствуйте, Татьяна Витальевна! Вы сегодня сногсшибательны! Такая резкая перемена. Вам очень идёт. Мне и раньше нравилось, но теперь… Я в шоке. Жаль, что пропала ваша фотография с Нового года, я бы её украл и сравнил вас нынешнюю с вами прежней.

Таня напряглась. Никита это заметил. Он и украл эту фотографию со стенда. Его об этом попросил один человек. Никита уже год как оказывал этому человеку услуги, не бескорыстно, разумеется. О том, что это называется «промышленный шпионаж», Никита не задумывался. Жизнь он воспринимал как игру, вроде шахмат, может быть, не такую сложную, но гораздо более интересную. И сейчас его грызло любопытство. Он не мог понять, что такого ценного в этой её фотографии и почему она так интересует того самого человека. Никиту окликнули. Это была Аллочка, секретарша Веденеева. Никита повернулся к ней с улыбкой, а внутренне поморщился: «Сейчас заведёт какой-нибудь идиотский разговор». Он поспешно извинился перед Татьяной Витальевной и сделал несколько шагов по направлению к Аллочке. Ссориться с Аллочкой было никак нельзя, но, боже мой, как же она раздражала его своей болтовнёй. Во время их свиданий он старался создавать такие ситуации, чтобы она говорила как можно меньше. «Хочешь коктейль?» — спросил он подходя и тут же, не дожидаясь ответа, сказал: «Сейчас принесу». Через несколько минут он вернулся с двумя Manhattan Ice Tea в руках. Никита отдал стакан Аллочке и стрельнул глазом в сторону Татьяны Витальевны. Рядом с ней стоял высокий светловолосый мужчина в отличном костюме. «Кто это?» — спросил он у Аллочки. «А ты не знаешь? — удивилась Аллочка. — Это Никодимов».

2012. Москва. Неожиданный поворот

В ежедневнике у Никодимова было отмечено: «Корпоратив у Веденеева», и Ирина Дмитриевна напомнила ему об этом. Он и сам не мог бы сказать, что его толкнуло пойти туда в нынешних обстоятельствах. Возможно, он продолжал сомневаться в том, что принял правильное решение. Он заметил её издалека. Она стояла особняком, к ней подходили люди, болтали минуту-другую и уходили. Молоденькая девочка принесла ей бокал вина. Никодимов хотел подойти, но к ней прилип мальчик в чёрных слаксах и сером бархатном пиджаке спортивного покроя. Молодой человек ни минуты не стоял на месте, вертелся, оглядывал зал и на неё смотрел таким откровенным взглядом, что хотелось его одёрнуть. Наконец юношу окликнули и он ушёл. За это время Никодимов хорошо её разглядел, и, чем дольше он смотрел на неё, тем больше она ему нравилась. Он подошёл.

— Здравствуйте, госпожа Кузнецова!

— Здравствуйте. Мы знакомы?

— Никодимов Дмитрий Юрьевич.

Она улыбнулась и сказала положенное «Очень приятно!», но Никодимов видел, что она насторожилась.

— Я хочу вас поблагодарить за вашу помощь моему брату.

— Моё участие было минимальным. Это Паша.

— Кстати, где он?

— Не знаю точно. Мы пришли вместе, но его тут же увёл Сергей Васильевич.

— Со стороны Веденеева поведение непростительное. Оставить такую женщину одну…

— У меня здесь много знакомых.

— Я это заметил. Этот юноша, который вертелся около вас, просто ел вас глазами.

— Никита?

Таня засмеялась.

— Звучит избито, но я ему в матери гожусь.

— Он сам, видимо, так не считает. И неудивительно. Вы самая красивая женщина на этом празднике.

— Не преувеличивайте.

— Я не преувеличиваю. Как вы провели время в Италии?

— Замечательно. Моё сердце осталось во Флоренции. Я даже представить себе не могла, что на меня так подействует встреча с этим городом.

— Наверное, события оставляют свой след. Кипение страстей, преступления, интриги, страдания. Я видел Флоренцию из окна автомобиля. У меня не было времени пройтись пешком.

— А галерея Уффици?

— В галерее для меня сделали индивидуальный тур поздно вечером. Вы знаете, что из галереи Уффици идёт подземный ход в Палаццо Питти?

— Нет.

— Меня провели по этому подземному ходу. Там размещены портреты. Удивительные лица.

— Вы любите живопись?

— Люблю, но не могу сказать, что я в ней хорошо разбираюсь. А вы?

— Я поступала в Строгановское.

— Так вы художница?

— Нет. Отучилась год и бросила. Представьте, после Италии опять потянуло к живописи. Сделала несколько этюдов по впечатлениям от Флоренции.

— Как интересно. Можно посмотреть?

Таня не успела ответить. К ним подошла Маргарита Наумовна, начальник отдела программного обеспечения, которую за глаза звали Горгона.

Никодимов решил попрощаться.

— Передайте мои благодарности вашему мужу, Татьяна Витальевна. До свидания.

Никодимов ушёл. Он видел, что на другом конце зала появились Веденеев и Кузнецов, и решил с ними не встречаться. Он знал об их последней командировке и её результатах, но обсуждать сейчас новые полномочия Кузнецова ему не хотелось. Выходя Никодимов ещё раз оглянулся. Таня оживлённо беседовала с женщиной, с которой она стояла на той новогодней фотографии. В этот момент его как толкнуло изнутри: он дал добро Мельнику. «Это было в среду. Какая глупость! Хуже, чем глупость. Это ошибка. Нет, Алик, больше никаких жертв. Если ты выкарабкаешься из этой истории, ты поедешь в закрытую клинику в Германии, в Швейцарии, только не в Италии, не в Испании и не в Греции. Вася права. Узнают — разорвут». Никодимов достал телефон. «Лёня? Лёня, нужно всё отменить. Что „всё“? Угадай с трёх раз. Умница! Что значит невозможно? Совсем невозможно или практически невозможно? Делай, что хочешь, но это надо отменить. Не надо мне ничего объяснять. Просто сделай это. Да, чёрт с ними, с деньгами! Это была ошибка. Поддался раздражению, хотелось всех наказать. Действуй, Лёня, начинай прямо сейчас. Пока».

2012. Москва. Нет ничего тайного, что не стало бы явным…

Таня и Маргарита Наумовна, несмотря на разницу в десять лет, были подругами. Горгоной свою начальницу программисты прозвали за те разносы, которые она им устраивала, за безжалостный характер, смягчить который можно было только проявлением интеллекта выше среднего и рабочими достижениями. Внешность Маргариты Наумовны тоже давала повод к такому сравнению. У неё вокруг головы шапкой стояли тёмно-русые волосы в мелкий завиток. Черты у неё были правильные, но во всё вкрался изъян. Губы — слишком тонкие, прямой нос слегка нависал над губой, большие глаза обладали слишком светлым, водянистым оттенком серого цвета. Она была некрасива, вполне, впрочем, благородной некрасивостью. Высокая, атлетического сложения, она ещё в институте получила разряд по лыжам и сейчас не расставалась с лыжами, но теперь с горными. Женщин Рита презирала, исключение делала только для тех, кто в жизни достиг самостоятельных успехов и не прятался за мужские спины.

Таня как-то рассказала свою историю. Что-то в этой истории, скорее всего, постоянный выбор своего независимого пути, вызвало у Маргариты сочувствие. Таня несколько лет работала программистом, что подтверждало в глазах Риты присутствие интеллекта. Рита и Таня подружились. Несмотря на некрасивость, Рита никогда не могла пожаловаться на отсутствие мужского внимания. Красивые подруги её не пугали. Рита расспросила Таню про Италию и уже в который раз предложила в очередные зимние праздники поехать вместе в Швейцарию кататься на лыжах. К ним подошли Веденеев и Кузнецов. Веденеев тут же воскликнул: «Риточка, ты-то мне и нужна!». Он взял Риту под руку и пошёл с ней к столу.

Таня внимательно посмотрела на Павла. Павел казался спокойным, даже весёлым.

— Со мной разговаривал Никодимов.

— Он здесь?

Павел стал оглядываться, ища взглядом Никодимова. Никодимова нигде не было, но рядом с ними стояли Никита с Аллочкой. Павел взял Таню за локоть.

— Давай отойдём.

Они отошли на несколько шагов.

— О чём вы говорили с Никодимовым?

— Ничего существенного. Просил передать тебе его благодарность за помощь. Спрашивал, понравилась ли мне Италия. Расспрашивал меня, чем я занимаюсь. Никаких вопросов с подвохом не было.

— Ты держалась спокойно, не нервничала?

— По-моему, да.

Павел опять поискал взглядом Никодимова, но обнаружил только Никиту опять в непосредственной близости к ним с Таней.

— Ты, кажется, нас преследуешь, Никита! Ждёшь, когда моя жена опять останется одна? Не дождёшься, надо было раньше ловить момент. Дай нам поговорить, Аллочка без тебя скучает.

Никита возмущённо произнёс: «Павел Владимирович! Что за нелепые подозрения!?» — и отошёл.

— Паша, Никита сказал мне, что моя фотография с новогоднего стенда пропала. Там я с большими волосами. Неужели это специально украли?

— Не думаю. Могла просто отклеиться и упасть. Интересно. Как я раньше не догадался!

— О чём?

Павел засмеялся.

— Да вот, думаю, кто тётку пришил, тот и шляпку украл.

— Это цитата?

— Цитата. Поехали домой. Всех, кого нужно было увидеть, я уже видел, а смотреть, как народ будет нажираться на халяву, у меня желания нет. Попрощаемся только с Сергеем Васильевичем…

Дома Павел, утомлённый сегодняшним длинным днём, сразу же заснул. Таня и в обычные дни засыпала позже Паши, а сейчас намеренно старалась не заснуть. Как только она услышала ровное сонное дыхание мужа, она осторожно выбралась из постели, прошла в кабинет и достала из хрустальной вазочки флешку. Она вышла из Пашиного кабинета, взяла свой ноутбук и, не читая, перекачала всё на свой ноутбук. Потом вернула Пашину флешку на то место, где взяла, заглянула в спальню, убедилась, что Паша спит, и ушла с ноутбуком в ванную. Теперь она могла не торопясь посмотреть то, что там есть. Она подозревала, что эту флешку Паше передал Женя, и не ошиблась. Таня внимательно прочла всё. Потом она переписала файл на свою флешку и почистила всё в ноутбуке. Ноутбук она отнесла в свою комнату, бывшую детскую, нашла свою сумку, флешку, выполненную в форме ключа, нацепила на свою связку ключей и положила ключи обратно в сумку. Наташа дежурит в клинике воскресенья. Теперь по выходным все на дачах, народу мало. Таня подъедет к Наташе на работу, и они это обсудят. Таня потихоньку вернулась в постель, но сон уже не шёл.

Странное впечатление произвела на неё сегодняшняя встреча с Никодимовым. После случая с Виктором Танина верность мужу не подвергалась испытаниям. Это не значило, что мужчины не обращали на неё внимания, совсем нет, но ни одного из знакомых мужчин она не воспринимала как сексуальный объект. Верность была для неё естественной и не стоила усилий. И вот вчера при встрече с Никодимовым она почувствовала, что он для неё — мужчина. Это было похоже на её первую встречу с Виктором. Тогда это первое влечение быстро переросло во взрыв, ураган, который ничьи окрики или запреты не могли остановить. Когда они увиделись с Виктором во второй раз, она просто не была готова к сюрпризам собственной натуры и отдалась тому, что ей диктовала природа. Но теперь она взрослая женщина и она в состоянии контролировать свои чувства. Она не должна видеться с Никодимовым, да ей, собственно, и не придётся. У него своя миллионерская жизнь, с которой у них не может быть пересечений.

Но почему, почему именно он, удивлялась Таня. Виктор и Никодимов — далеко не самые лучшие люди на свете. Хотя, что она знает о Никодимове? Все говорят о девяностых, но никто ничего толком не знает. Да, но он покрывает брата-убийцу. А что ему делать? Сдать больного, несчастного брата в руки правосудия? С другой стороны, если бы Алика заперли в психушке в самый первый раз, следующих жертв бы не было. Это на совести Никодимова. Если он знал. Интересно, он действительно что-то против них с Пашей готовит, как считает Паша? После её с Никодимовым разговора ей трудно в это поверить. Почему, почему её так тянет именно к «плохишам»? Видимо, прав Рудольфо Антонио: есть у неё тёмная сторона и она, эта тёмная сторона, просится на свободу. Таня вспомнила, как в седьмом классе она созналась подруге Наташе, что, читая «Айвенго», влюбилась в храмовника Бриана де Буагильбера. Наташа так возмутилась: «Ты что?! Он же такая сволочь!» Тане тогда стало стыдно. Теперь Таня улыбнулась и подумала: «Как хорошо, что я завтра увижу Наташку».

2012. Москва. Камера хранения — автомат на Казанском вокзале

Неожиданное желание шефа отменить своё собственное распоряжение поставило перед Леонидом Михайловичем Мельником трудную задачу. Чтобы сделать «заказ», ему нужно было позвонить по телефону. Мельник пользовался этим телефоном два раза за прошедшие годы. Один раз по общему с Никодимовым делу и один раз для решения собственных проблем. После этого прошло много лет. Работал ли ещё этот путь, не превратился ли он в ловушку, Мельник не знал. Телефон нужно было проверить, и он проверил. Судя по всему, телефон работал на прежних условиях, но некоторая осторожность никому ещё не помешала. По этому телефону могли ответить разные голоса, но задать нужно было только один вопрос: «Могу я поговорить с Петром Ивановичем Беловым?» Ответ должен быть один: «Беловы здесь давно не живут». После этого полагалось спросить о новом адресе Беловых. Здесь ответы могли быть разными. Могли сказать: «Подождите минуту, я посмотрю». А могли: «Перезвоните мне завтра в такое-то время». Нужно было в точности выполнить то, о чём тебя попросили. После этого ты получал адрес, последняя цифра этого адреса, номер квартиры, обозначала номер ячейки на Казанском вокзале, где нужно было оставить необходимые данные и задаток. Код не менялся. Три тройки. Это Мельник и проделал. Срок исполнения он поставил неделю. Через неделю он должен был заглянуть в ту же ячейку, взять материалы, подтверждающие выполнение, и оставить остальную сумму. Сколько времени занимает прохождение этого заказа, в какой момент и как именно произойдёт выполнение, Мельник не знал, как не знал и через скольких посредников эта информация проходит. Остановить это действие можно было, только пройдя опять этот путь. В субботу утром Мельник в интернет-кафе напечатал письмо, приложил к письму нужную сумму, упаковал это в толстый конверт, положил в полиэтиленовый пакет и уже готов был оставить его в той ячейке, которую ему назвали в этот раз, но призадумался… Не лежала у него душа отменять это решение, по мнению Мельника, вполне разумное и даже необходимое. Кроме того, его мучила мысль, что он упустил что-то важное.

Он много раз просматривал запись из раздевалки, где приводили себя в порядок Кузнецов и Черняховский. На первый взгляд всё было чисто, как ему и сообщили его ребята, но что-то цепляло его глаз. Когда Черняховский передавал куртку Кузнецову, он стоял спиной к камере и как-то близко наклонился к другу. «Он ему что-то сказал, — решил Мельник. — Но он мог просто поторопить приятеля, сказать: „Заканчивай, пошли!“, или что-то в этом роде». Теперь, перед тем как поехать на вокзал, Мельник стал покадрово просматривать момент передачи куртки и уловил всё-таки движение, когда Черняховский провёл пальцами правой руки над карманом куртки Кузнецова. «Он что-то ему положил в карман, а мы облажались». Сообщать об этом Никодимову Леонид Михайлович не стал. Зачем лишний раз сообщать начальнику о своём промахе, тем более что исправить всё равно ничего нельзя. Леонид Михайлович решил для общего блага не торопиться с передачей конверта.

Мельник вернулся в офис и вызвал одного из охранников, молодого парня, недавно принятого на работу. Полиэтиленовый пакет с конвертом он запечатал степлером, положил в кожаную сумку с замком, которую брал с собой, если сопровождал шефа в командировках, и попросил охранника оставить этот чемодан в нужной ячейке на случай, если он, Мельник, не будет успевать заехать в офис или домой перед отъездом. «Отвезу прямо сейчас. Не беспокойтесь, Леонид Михайлович!» — обрадовался доверию охранник. «Нет-нет! Торопиться не надо. Отвезёшь в понедельник утром», — улыбаясь остановил его Мельник.

Теперь, даже если это и попадёт в те же руки, что и первый «заказ», вряд ли они успеют отреагировать. В этом случае всё можно будет свалить на охранника и уволить его с волчьим билетом. А Никодимов помучается и забудет. Вася поможет ему утешиться. При мысли о Васе у Мельника раздулись ноздри и он глубоко вздохнул.

2012. Москва. Координатор

Вся информация из багажной ячейки попадала к человеку, который называл себя «Координатор». Своей работой он занимался на съёмной квартире, квартиры эти часто менял. На него работали пять человек, иногда и больше, но контакт с ним поддерживал только один. Даже этот человек не знал настоящего имени Координатора. Седой паричок и седые усы старили Координатора лет на двадцать. Он хромал на правую ногу, ходил с некрасивой палкой из тех, что после заполнения некоторого количества справок можно получить в собесе бесплатно.

Два человека из его команды следили за жертвой, ставили подслушивающие жучки или отслеживающие передвижение маячки, докладывали ему о её/его привычках, о рутинных и не рутинных передвижениях и телефонных разговорах. На основе этого составлялся план. Этот план передавали Исполнителю. За ячейками следили постоянно, но забирать оттуда материал, как и оставлять свой, мог только тот, кто общался с Координатором, Второй.

За четой Кузнецовых было начато активное наблюдение. Кузнецовы вели себя очень осторожно. Никуда не выезжали. Павел отвозил жену на работу. Таня своей машиной не пользовалась. Когда Кузнецовы поздно вернулись с корпоратива, наблюдатель заметил, что Павел достал из бардачка пистолет и сунул в карман куртки. В их доме при входе сидел консьерж, и в квартире у них была стальная дверь со специальными замками. Приходилось ждать удобного случая.

В субботу Координатор получил сообщение, что Кузнецов позвонил любовнице. Они встречаются в понедельник в шесть часов. Координатор решил, что пренебрегать этим обстоятельством нельзя. Возможна интересная комбинация. Надо попытаться выманить жену Кузнецова на это свидание. Если не получится, попробуем вариант у них в доме или около дома, хоть это и сложнее.

Охранник Коля после поручения Мельника решил, что его продолжают проверять, возможно, перед тем, как поставить на ответственный участок, и собирался сделать всё точно, как сказано.

В субботу вечером ему неожиданно позвонила Люся и позвала его в гости к их общему знакомому. С этой Люсей он познакомился два месяца назад. Стройная, но с томными, медленными движениями, Люся сводила его с ума. От взгляда её влажных зеленовато-ореховых глаз, таких же томных, опушённых длинными ресницами, ему становилось жарко. Они несколько раз встречались в кафе, ходили вместе на «Гарри Поттера», перезванивались, но она всё время ускользала от него. Скорее всего, у неё кто-то был, и она не могла решить, бросить его ради Коли или наоборот. Коля чувствовал, что нельзя отступать, но иногда падал духом. Сейчас Люся первый раз позвонила сама, и это могло многое обозначать. Если всё пойдёт хорошо, Коля планировал поехать с ней на дачу. На даче они, опять же, если всё пойдёт хорошо, пробудут до понедельника, придётся сначала отвозить её на работу или домой, потом ехать в офис, потом отвозить сумку. Как бы не опоздать. С другой стороны, не поднимать же Люсю в пять утра. Может быть, взять мельниковскую сумку с собой? Нет, это плохая идея. Большой риск. Какая разница, в понедельник он отвезёт эту сумку или сейчас? Никто не узнает. Коля вернулся в офис, взял сумку, отвёз на вокзал и поставил в нужную ячейку.

Второму доложили, что в ячейку поступил новый заказ. Как назло, в этот момент ему позвонил один из исполнителей и, еле ворочая языком, объяснил, что Машка, сука, его в полицию сдала. Пришлось срочно ехать договариваться в местном отделении, уговаривать побитую суку Машку забрать заявление, дожидаться, пока пьяного драчуна отпустят, и везти его домой. Сумку с пакетом он всё-таки забрал из ячейки, но к Координатору опоздал. Встречу перенесли на завтра.

2012. Москва. Визит к гинекологу

В субботу Таня и Паша занимались обычной рутиной. Они купили продукты в супермаркете, заехали на рынок за свежими овощами и парным мясом. Потом Павел отвёз жену домой, помог ей отнести сумки и отправился покупать новые дворники для своего джипа.

Утром воскресения Таня встала раньше мужа и созвонилась с Наташей. Таня собиралась подъехать к ней в конце рабочего дня, к часу. Она совсем забыла, что Павел никуда её одну не пускает, и они решили, что привезёт Таню Паша, а домой вернёт на своей машине Наталья. Такой план и предложила Таня за завтраком. Павел сначала поднял брови: «Что случилось?», получив ответ: «Обычный осмотр», согласился. Он собирался подъехать на работу, заняться с бумагами. На него навалилось много дел, он не успевал быть на шаг впереди своих подчинённых, как привык за много лет.

У кабинета Наташи никого не было. Таня вошла. «Здравствуйте, Татьяна Витальевна!» — улыбнулась ей навстречу Екатерина Никитична, пожилая медсестра, помогавшая на приёме Наташе. «Здравствуйте», — откликнулась Таня. Наташа и Екатерина Никитична что-то вписывали в карты больных. «С чем пришла?» — не отрываясь от работы, спросила Наташа. «Ты можешь меня на УЗИ посмотреть?» — спросила Таня. Ничего обсуждать при Екатерине Никитичне она не хотела. «Это вы в Италии так постарались? Месячные когда были в последний раз? Давай раздевайся — и на кресло! Увидим, нужно тебе УЗИ или нет», — приказала Наташа. «Пойдём, ты меня на УЗИ посмотришь», — с нажимом повторила Таня, досадуя, что Наташа не может понять, зачем она пришла. «Какие мы нежные! Не хочешь на кресло, снимай трусы, ложись на кушетку», — скомандовала Наташа, не поднимая головы. «Пойду карты отнесу в регистратуру», — поднялась со стула Екатерина Никитична. «А эту?» — спросила недогадливая Наташа. Екатерина Никитична улыбнулась Тане. «А эту вы сами по пути отнесёте», — сказала она и вышла. «Ты ещё одета? А ну, живо…» — обернулась к Тане Наташа. «Да не беременная я, отстань! Я не хотела разговор начинать при Екатерине, она раньше тебя догадалась, что нам нужно поговорить!» Наташа оторвалась от своей писанины: «Не беременная? Что же ты такая нервная?»

— Будешь тут нервной! Я принесла то, что Паша получил от Жени. Хочу, чтобы ты посмотрела.

— Всё, дописала. Не сердись. Сегодня одни беременные и все такие нервные: то плачут, то орут. У тебя что, флешка? Давай сюда. Я распечатаю, удобней смотреть будет.

Наташа минут пятнадцать читала распечатанные бумаги, потом положила их на стол и спросила:

— Какие выводы ты сама из этого сделала?

— Во-первых, Алик — это маньяк, никаких сомнений. И эти две женщины — его рук дело. Во-вторых, Никодимов в этом по уши. Вряд ли он не сложил два и два и не догадался, что произошло. Если бы он не покрывал брата, не было бы всех последующих смертей. Он лично заинтересован, чтобы к этому делу не возвращались. Представь, я с ним разговаривала. Он приходил к Веденееву на корпоратив.

— Зачем ему это понадобилось?

— Не знаю. Но он на меня произвёл странное впечатление.

— Что ты имеешь в виду?

— Не тянет он на злодея. Он мне понравился, понимаешь?

— Танька, это что? Обаяние власти и денег? Или стокгольмский синдром?

— Нет. Мы с ним разговорились… Наташ, даже стыдно сознаваться… Я первый раз после Виктора что-то почувствовала с другим мужчиной, понимаешь? До этой встречи мне даже представить было трудно, что с кем-то, кроме Паши, можно лечь в одну постель.

— Таня! Я бы всё одобрила, но не это. Забудь. Он специально на тебе своё обаяние попробовал, хотел выспросить у тебя что-нибудь. Ладно. Давай по делу. Ты, конечно, отчёт патологоанатома не читала. Понятно, язык тяжёлый и подробности малоаппетитные. А я прочла. У той, что убили в лесу, на лице нашли биологические следы третьего лица.

— Что это значит?

— Это значит, что Алик на неё чихнул, когда душил, или лизнул её в щеку. И на пальцах у неё были ворсинки дорогой шерсти. Но этим никто не заинтересовался. У неё с любовником был половой акт, осталась его сперма. Он её ударил несколько раз, она упала, он несколько раз ударил её ногой и ушёл. На допросе он признался, что убил. Только отрицал, что душил, но его уже никто не слушал, и хорошая работа патологоанатома осталась неиспользованной. Если у них в Италии хоть что-то есть, у них будет основание для запроса. Что Паша решил сделать?

— Не знаю. Боюсь, опять пойдёт к своему дяде Серёже.

— А ты что решила?

— Мне его жалко.

— Кого? Алика?!

— Нет. Его брата. Он один раз совершил ошибку, а потом уже ничего не мог сделать.

— Да ты совсем рехнулась! У них на руках не меньше десяти жизней, а может быть, и больше! У тебя есть карточка того следователя из Флоренции?

— Я переписала с неё телефон, адрес, е-mail.

— Давай сюда. Я сама всё сделаю. Пошли, я тебя домой отвезу.

Таня уговорила Наташу зайти к ней, выпить кофе. В своём почтовом ящике Таня увидела что-то белое и открыла ящик. Она достала оттуда конверт без адреса, только с её именем. Конверт не был запечатан. В письмо были вложены две фотографии. На одной Паша стоял у прилавка в магазине с часами в руках, на другой три пары часов в ящике стола. Таня не сразу поняла, что это стол в Пашином кабинете на работе. Она сунула фотографии Наташе и схватилась за письмо. Наташа мягко взяла Таню под руку.

— Пойдём домой. Там прочитаешь.

В квартире у Тани они сразу прошли на кухню. Таня села дочитывать письмо, а Наташа налила воды в электрический чайник, достала две чашки, джезву, сахар и кофе. Остаток смолотого утром кофе Кузнецовы держали в маленькой баночке из-под джема. Таня дочитала письмо, но продолжала молчать. Наташа примерно догадывалась, что могло быть в письме, но решила тоже пока помолчать. Пусть Таня заговорит сама.

— На, прочти.

Наташа пробежала глазами письмо, отложила, насыпала кофе в джезву, залила кипятком и теперь водила над огнём джезву, доводя воду до кипения. Таня, наконец, заговорила.

— То, что у Паши кто-то есть, я догадалась давно. Хотела дать ему возможность самому разобраться, что ему нужно. В какой-то момент мне показалось, что всё кончилось, потом я опять стала сомневаться. Если после того, что было у нас в Италии, он возобновил эти отношения — это конец. Надо разводиться. Ляльке он в любом случае будет помогать. Квартиру разменяем. Я вполне неплохо зарабатываю. Конечно, не на Пашином уровне, но на жизнь хватит.

Наташа разлила кофе по чашкам и села за стол.

— Таня, не торопись. Мне кажется, Паша хочет красиво расстаться. Ты же не будешь его упрекать за то, что он ведёт себя как джентльмен? Эти, в красной коробочке, Картье, жутко дорогие, ты знаешь?

— Продолжает подлизываться. И при этом… Ты будешь смеяться, это глупо, конечно, но меня покоробило, что он все часы держит рядом в одном ящике стола.

— Ну, в этом весь Паша. Он такие тонкости не чувствует. А вторые для кого?

— Матери, может быть, купил, у неё в июне день рождения. Сколько, ты говоришь, стоит этот Картье?

— Самые недорогие не меньше 15—20 тысяч баксов. Раймонд Вейль тоже недешёвые, но на порядок меньше.

— Господи, мы совсем без денег остались. Паша ведь всё вложил в акции. У него теперь больше пяти процентов.

— Да, не очень удачное время для развода.

— Как ты думаешь, мне поехать?

— С какой целью? Застать его в постели? Посмотреть на его пассию? По-моему, ехать нет смысла, нужно просто с Пашей поговорить.

— А если он всё будет отрицать? Я боюсь сорваться, как в Италии.

— Я тебе ехать не советую. Тань, я пойду, у меня ещё куча дел. Подумай хорошенько. Звони, если что…

Наташа ушла. Таня выпила кофе, спрятала у себя в комнате фотографии, письмо положила в сумку. В половине восьмого позвонила Наташа: «Я всё сделала. Ты понимаешь меня? Отправила из интернет-кафе и продублировала заказным письмом. Теперь только ждать. Будь осторожна». Таня на предупреждение подруги отреагировала вяло, её голова была занята другим. Павел приехал усталый, пообедал и ушёл в свой кабинет. Вечером в постели он попробовал Таню приласкать, но она сказала, что ей сделали УЗИ и у неё после этого всё болит. Утром Таня осталась дома, по понедельникам она не работала. Павел ушёл, когда она, проведшая полночи без сна, ещё крепко спала. Таня встала поздно утром и долго бродила по дому в халате, не в силах заставить себя чем-нибудь заняться. В конце концов, решилась ехать, пошла в душ, потом начала тщательно одеваться и краситься. Чтобы успеть, ей следовало выехать без чего-нибудь пять.

2012. Москва. Всё не так, как надо

Павел, зная, что уходит сегодня в пять, сидел, не поднимая головы над вычитыванием материалов по их затянувшейся тяжбе с химкомбинатом. К нему под разными предлогами несколько раз забегал Никита. Павел пару раз ответил: «Не сегодня, Никита. Я занят», потом разозлился и довольно грубо спросил: «Что ты здесь всё вынюхиваешь? Нечего хозяину в зубах принести? Имей в виду, ты в нашей конторе доживаешь последние дни».

Никита опешил. Он попытался оправдаться, чем разозлил Пашу ещё больше. «Вон отсюда!» — заорал на него Павел.

На самом деле Никита крутился около Павла из лучших побуждений. Слушая в пятницу на корпоративе обрывки разных разговоров, он понял одно: что всё не так просто, как ему казалось, и он может быть втянут в скверную историю. Почему кому-то понадобилась фотография жены Кузнецова? Почему Никиту попросили сфотографировать эти часы в столе шефа? Что у них за отношения с Никодимовым? Где Никодимов и где они. Куда Павел Владимирович едет? К подруге? Зачем им понадобились ключи от машины Кузнецова? Не грозит ли ему опасность? Об этом он и хотел поговорить. Терять работу Никита сейчас никак не мог, у него куча долгов. Если вскроется его роль на фирме и получит огласку, он уже никогда не найдёт себе приличную работу. Он позвонил Мельнику, сообщил, что раскрыт и просит устроить его на работу к Никодимову. Мельник равнодушно пообещал спросить.

Надо было срочно что-то делать. Единственное, что можно было сделать, это покаяться. Рассказать всё, что он знает. Никита позвонил Веденееву и попросил его принять и выслушать, и чтобы Кузнецов при этом присутствовал. Веденеев Никиту недолюбливал и хотел послать, но Никита рыдал в трубку, и Веденеев согласился. Он позвонил Павлу и попросил прийти к нему в семь часов. Павел попробовал возразить. Усталый Веденеев рявкнул, и Павел не стал спорить. Он спешно позвонил Вале и попросил её подъехать раньше. «Да я уже здесь, у себя. Убраться хотела, сготовить. Приезжай», — согласилась Валя. Павел положил часы в сумку и вышел. Чтобы не привлекать внимание и сэкономить время, он решил ехать на электричке.

От станции до Валиной «фазенды» было минут десять ходьбы: сначала до пруда по асфальтовой дороге, дальше — вдоль пруда по тропинке и по гаревой дорожке между заборами до калитки с номером дома. Павел шёл быстро и не обратил внимания на мужчину в тёмной куртке, серой кепке и с сумкой на плече. Мужчина стоял посреди улицы, подыскивал подходящее место для ожидания и очень удивился, увидев Павла. В этот момент он получил сообщение на мобильный, что «мадам» выехала в нужную сторону и через час будет здесь. Мужчина ещё раз огляделся, взял из-под куста деревянный ящик, поставил его «на попа» под деревом напротив прохода к Валиному дому, подстелил газетку, сел, закурил и приготовился ждать.

2012. Платформа Горяево. Москва. Повороты судьбы

Павел зашёл в дом без стука. Валя накрывала на стол. В доме вкусно пахло жареным мясом. Валя и Павел посмотрели друг на друга и оба засмеялись.

— Ты всё такая же, Валя. Не стареешь.

— Да и ты не сдаёшь ещё, Паша!

— Вкусно пахнет. Я не обедал сегодня. Накормишь? Только у меня очень мало времени. Начальник ни с того ни с сего велел явиться пред светлые очи в семь часов.

— У меня всё готово. Садись. Водочки выпьешь?

— Выпью. Я не за рулём.

Они выпили по рюмке водки и закусили картошкой с селёдкой. Павел быстро съел кусок мяса и немного салата.

— Спасибо, Валя. Всё. Ты прости, что получается так наспех. Я ведь попрощаться приехал. У меня с женой был разговор. Она, оказывается, знала… Знала, но молчала. Я вам с Белкой подарок привёз на память.

Павел встал, взял сумку.

— Ты, Паша, не переживай. Это по судьбе правильно всё получается. У меня второй внук на подходе, мне уже не до себя. Белка замуж собралась за дальнобойщика. Говорит, профессия для мужа хорошая. Что это, Паша, часы?

— Да. Это часы. Швейцарские. Одни с голубым циферблатом, другие с розовым.

— Я себе возьму с розовым. Всегда этот цвет любила. Спасибо.

— Мне надо идти. Будут проблемы — звони.

Павел встал. Валя подошла к нему, Павел наклонился её поцеловать и увидел масляные глазки. Валя положила горячую ладонь на его шею и прошептала: «Пашенька, давай наскоро, по старой памяти, не раздеваясь…»

Павел опять увидел человека в кепке. Он появился в пять сорок, на ходу одёргивая плащ, и почти бегом направился к станции. Мужчина в кепке некоторое время соображал, идти за Павлом или остаться, и время было упущено. Он пошёл за Павлом, но догнал его уже на платформе. Электричка показала Павлу хвост. «Когда следующая будет, не знаете?» — спросил Павел мужчину в кепке и с сумкой на плече.

— Через полчаса. Слушай, мужик, помоги ящик тяжёлый вынести и в машину уложить. Я тебя до следующей станции подброшу, там все останавливаются.

Павел кивнул мужчине и пошёл за ним.

Исполнитель, а это был именно он, должен был дождаться, когда жена, любовница и Павел соберутся вместе, и обставить всё так, что жена убивает Пашу и любовницу, после чего кончает с собой. То, что Павел приехал раньше, спутало планы, то, что он опоздал на электричку, дало возможность всё-таки отыграть этот вариант. Павел будет застрелен в спину по дороге к станции, а потом Исполнитель разберётся с женой и любовницей. Что было раньше, что позже, никто не определит. Все будут убиты из пистолета, принадлежащего Павлу. В сумке у жены найдут анонимное письмо.

Они шли по дороге к Валиному дому, и Исполнитель прикидывал, где лучше это сделать. У него зазвонил телефон. Он пропустил два звонка, но третий взял: «Ты какого хера звонишь? У нас же был уговор… Как отбой? Вы там что, совсем о….ли?»

Мужчина в кепке посмотрел на Павла.

— Начальство, б…ь, семь пятниц на неделе… Отменяется всё.

Павел взглянул на часы. До электрички ещё двадцать пять минут. Он опоздает на полчаса в лучшем случае.

— Спешишь?

— Мне на работу к семи надо успеть.

— Ладно, не ссы, мужик, прорвёмся. Тебе в Москву? А там куда? Тыщу дашь?

— Конечно!

— Лады!

— А пробки?

— Я тут все протырки знаю. Объедем.

Без пяти минут семь Павел выходил из старого разбитого «Рено» у подъезда своего офиса. «Спасибо. Ты меня так выручил», — сказал Павел, отдавая деньги. К тысяче он прибавил ещё пятьсот.

— Это тебе моё начальство надо благодарить. Доброе оно у меня сегодня. Ну, бывай.

Павел убежал. Мужик в кепке вышел из «Рено», нашёл машину Павла, открыл её с помощью небольшого прибора, сел на переднее сиденье, залез в бардачок, достал футляр от инструкций. Из своей сумки он вынул Пашин Макаров, обтёр его, положил в футляр, футляр сунул обратно в бардачок, вышел из Пашиного джипа и закрыл машину с помощью того же прибора. Затем Исполнитель вернулся в свой «Рено» и уехал.

2012.Москва. Никаких загадок

Таня не сразу нашла нужный дом. Навигатор запутался на въезде в посёлок. Она вышла из машины в шесть десять и вошла в дом не стучась. Дома была только женщина лет сорока пяти — пятидесяти. Небольшого роста, с хорошо сохранившейся фигурой и пышной грудью, она выглядела неплохо. У неё были красного дерева волосы, короткая стрижка. Одежда — облегающая юбка с широким поясом и трикотажная чёрная майка в обтяжку — выдавала в ней женщину определённого класса. «Продавщица или парикмахерша, — подумала Таня. — Не москвичка». Они некоторое время смотрели друг на друга молча. Валя сразу поняла, кто пришёл. Она когда-то заглянула Павлу в паспорт и видела фотографию жены и дочки. Её, как старого парикмахера, причёска не обманула. Таня потянула носом. В комнате слегка пахло Пашиным «Дакар Нуар». Валя подумала: «Хорошо, что она не пришла на полчаса раньше», — а вслух спросила: «Вам кого?»

— Думаю, что вас. Здесь был мой муж Павел Кузнецов. Я хотела бы знать, какие у вас отношения.

— Не было здесь никого, кроме меня. Вы что-то перепутали.

Таня молча достала письмо с фотографиями и протянула Вале. Она уже заметила на столе две коробочки с часами. «Это становится интересным, — подумала Таня. — Это я должна узнать».

— Ну и что это доказывает…

Валя начала и осеклась, обратив внимание на коробочки на столе.

— У вас на столе эти часы. В доме пахнет Пашиной туалетной водой… Не надо так неловко врать.

— Хорошо. Я не буду врать. Попрощаться приходил. Мы уже давно не встречаемся. Просто хотел расстаться по-человечески. Очень торопился. Зашёл на пятнадцать минут, часы подарил и всё.

Валя перемешивала правду с ложью, стараясь принести Павлу как можно меньше вреда.

— Вы с ним давно друг друга знаете?

— Знаем давно, с 89-го года. Но в наших отношениях были большие перерывы, помногу лет. Он женился — мы расстались. Потом опять позвонил в 95-ом, потом я вышла замуж. Последнее время мы виделись очень редко. Он просто нас жалел.

— Вас?

Валя поняла, что проговорилась, вспыхнула и замолчала. Потом, разозлившись на себя и на гостью, продолжила:

— Я понимаю. Часы дорогие. Заберите.

— Ну что вы. Не я их дарила, и никакого права их забирать