автордың кітабын онлайн тегін оқу  Дамаск

Степан Кондурушкин

Выгода местоположения. — «Вечный город». — Поэзия исторической дали. — Падение восточной культуры.

Под тридцатыми градусами северной широты, но на высоте 2.500 футов над уровнем моря, в равнине, защищенной с севера довольно высоким хребтом Антиливана, орошаемый многоводной для Сирии рекой Барадой[1], Дамаск лежит в местности действительно благодатной. Есть много легенд об основании этого города. Его имя приурочивается то к Симу, сыну Ноя[2], то к имени слуги Александра Македонского, «Димашку». Но, очевидно, что такой чудный уголок земли сделался местом людского обитания с того самого времени, когда в Сирии появились люди. Под теплым солнцем южного неба, в тени кипарисов, лимонов и гранат, жить хочется не только цивилизованному человеку, но и дикарю.

Почти все приморские портовые города Сирии потеряли чистоту своего восточного облика. Европейцы внесли в них свою разнообразную внешность и положили свой отпечаток на дома, магазины, сады, одним оловом на все, что прежде всего бросается в глаза, и по чему составляется первое впечатление. Правда, европейцев в Сирии очень немного, однако им начинают здесь уже подражать, а это главное. Но чем дальше от морских берегов, тел чище восстает перед вами Восток. Дамаск более других городов Сирии сохранил местную культуру и менее других городов имеет склонность переодеться в модное европейское платье.

Рим называется «вечным городом». Но против Дамаска Рим — сущий младенец. Раньше, чем родился Рим, Дамаск был в зените своей славы и гремел по всему Востоку, как центр сирийской культуры, могущества Арама. При Бангададах[3] Дамаск уже был большим городом и имел большие дворцы, о чем свидетельствует пророчество Иеремии: «И зажгу огонь в стенах Дамаска и пожрет дворцы Бангадада»[4]. А Бангадады сирийские были современниками деления царства Еврейского на Иудейское и Израильское!

Со словом «Дамаск» в воображении европейца невольно возникают какие-то поэтические образы, полузабытые, неясные, как воспоминания детства. Тут и сказки «тысячи и одной ночи», и исторические рассказы, а главное далекая неведомая жизнь, южная природа и воистину бесконечная древность этого знаменитого города. На протяжении целых тысячелетий история крупными чертами набросала здесь столько великих лиц и событий, создала столь особенную жизнь, что не знаешь, каким языком нужно все это рассказывать. Здесь пролиты целые реки человеческой крови, здесь столкнулась злоба и вражда, кажется, всех народов мира, и несмотря на все это, поэтическое обаяние ближнего Востока громадно. Чужд он нам, европейцам, а между тем как много мы от него получили! Можно сказать, мы воспитаны его молоком. Не говоря уже о религии, даже сама наука научилась лепетать детские речи и ходить здесь на Востоке. Есть что-то поэтически-прекрасное в его долгой и разнообразной истории. Известно, что Бокль всю свою жизнь стремился взглянуть на Дамаск — этот «цветок Востока». Кого не манил своими таинственными красотами далекий и неведомый Восток! Недаром чуткая душа Пушкина и Лермонтова звучала сильнее, касаясь восточной жизни. Самый могучий поэтический образ творений Лермонтова всколыхнулся в его душе под влиянием мусульманского Востока[5]. И действительно все здесь страшно интересно и бесконечно прекрасно. Кажется, каждый камень хочет подняться с неподвижных гор и рассказать свою длинную, кровавую историю. Здесь даже деревья, запечатленные важностью событий, не хотят умирать и живут целыми тысячелетиями, вспоминая дни расцвета Финикии, славного Соломона и римское владычество.

И вся эта длинная история Востока, отложившаяся в каждой мелочи материальной и духовной жизни народа, скоро перейдет на бумагу. А в природе она исчезнет, как пропетая песня, как звук человеческого страдания в пустыне. Все здесь гибнет и сменяется новым, европейским. Скорее нужно изучать этот волшебный край, иначе будет поздно. Восток умирает. Вместе с ним умирает и старый Дамаск. Но по неизбежному закону истории он восстает для новой жизни.

Цель нашей статьи — познакомить с современным состоянием Дамаска и будущим его значением торговом и промышленном отношении.

Общий вид Дамаска. — Сук-Тауиль. — Сук-аль-Хамидийе. — Собаки. — Устройство домов. — Внутреннее убранство их. — «Новый стиль» в Европе и восточный стиль. — Кресло султана. — Старая дамасская стена. — Мечеть аль-Амуи[6]. — Древний портал. — Таинственная комната. — Могила Салаху-д-дин'а Ай-юби. — Император Вильгельм II и Восток.

На Востоке столкнулось и отложилось столько эпох и культур, они так нелепо перемешались друг с другом, что ни одна из них не хочет признавать другую. В особенности заметно это в новейших постройках. Дамаск представляет из себя серовато-желтую кучу домов, нагроможденных друг над другом в совершенном беспорядке. Везде склоны, откосы, острые и тупые углы, никакого порядка и плана. По этому хаосу, точно громадные змеи, расползаются во все стороны круглые крыши базаров. Только темные, островерхие кипарисы стоят над домами прямо, точно хотят дать глазу возможность отдохнуть от общей архитектурной сумятицы на своем стройном и прямом стане. Дома принимают самые прихотливые позы, становятся друг к другу то задом, то боком, то лицом к лицу. Восток стеснять себя не любит и, где можно, старается избегать какого бы то ни было порядка, за исключением порядка старшинства в собраниях. За этим здесь следят весьма строго не только в доме вельможи, но и самого бедного мужика в глухой деревне. Эту кучу домов во всех направлениях прорезывают узкие, кривые, полутемные проходы, в которые с крыш выбрасывают всякий сор и выливают нечистоты. Но и в этих узких ущельях горячее южное солнце милостиво согревает и сушит все, несмотря на то, что верхние комнаты обыкновенно с двух сторон выдвигаются над нижними, почти сходятся на верху, оставляя пролет не более аршина. Только базары раздвигаются немного пошире, но при многочисленности дамасской толпы и они кажутся совершенно узкими.

В Дамаске есть два главных базара. Один из них сохранил все черты древнего Востока, другой же принарядился по европейскому образцу. Первый Сук-Тауил[7], другой Сук-аль-Хамидийе[8].

Входя в первый раз под широкие своды Длинного базара, трудно понять, что творится вокруг. Все движется, кричит, говорит, машет руками. Слышится рев мулов и ослов, крики погонщиков и продавцов всякой съедобной дряни, сидящих на земле вместе со своими подносами, окрики кучеров, щелканье бича, лай собак и задорная сирийская брань. Под этим круглым сводом движется, волнуясь, целый поток годов в фесках и изарах[9], перемешанных с ослиными ушами и головами верблюдов. Кажется, даже пешеходу трудно двинуться вперед, не только двуместной коляске, запряженной парой лошадей. Но нет. К удивлению коляска двигается быстро, арбажи[10] лениво выкрикивает неизменное «дагарак!» — твоя спина, — пощелкивает бичом, и толпа раздвигается перед самыми мордами лошадей, задевая за них даже озабоченно жестикулирующими руками. Мальчишки согнувшись убегают из-под самых лошадиных ног и, обежав коляску, прицепляются сзади, вызывая неудовольствие арбажи. Собаки, свернувшиеся клубками, лениво встают с дороги и отходят в сторону ровно настолько, чтобы колесо коляски не раздробило голову. Даже ослики с мешками на спинах сворачивают с дороги и, торопливо семеня ножками, подбирают свои зады, спасаясь от ненавистного мукария[11], идущего сзади и подгоняющего ленивцев острым деревянным гвоздем.

А по бокам базара в его стенах расположены маленькие клетушки-лавочки. Тут торговля, тут же и производство, В клетушках, зарывшись в свои товары, сидят торговцы в полосатых кунбазах[12], плотно обхватывающих закруглившиеся, ожиревшие члены, сидят в неподвижных позах. Многие спят, открывая глаза только на окрик покупателя. Не вставая с места, каждый торговец лениво достает почти все свои товары. Воздух удушливый, пропитанный одуряющими испарениями и едкой пылью. Походка всех этих тысяч людей какая-то развинченная, утомленная. Все говорит о лени и сне.

Совершенно другое впечатление производит аристократический Сук-аль-Хамидийе. Там уже европейские магазины, зеркальные стекла, за которыми видны европейские товары. Все там выглядит чище, богаче. Многое потеряло свои восточные черты и подернулось лаком европейской внешности. Даже ослик конфузится там своими длинными ушами, а верблюд и мул — те туда и совсем не заглядывают. Там и публика чище: турецкий чиновник, группа богатых мусульманок под изарами, чернокожий евнух и только изредка виднеется сирийский фаллях[13] с разинутым от удивления ртом. Магазины с шелковыми и шерстяными материями постоянно набиты женщинами, главным образом мусульманками, которые только здесь и могут украдкой взглянуть на запрещенный им Кораном плод.

Весьма свободными обитателями многочисленных дамасских базаров являются собаки. Собаки — это низшее сословие Турецкой империи. Оно обладает довольно высоким чувством гражданственности и, на зависть турецким двуногим подданным, самоуправлением. Да и Турция признает за ним известные права. Константинополь, говорят, отказал французам, изъявившим желание на свой счет истребить всех его собак. Поговаривали также уменьшить, если не истребить совершенно, собак в Дамаске к приезду императора Вильгельма II