СВЯЩЕННАЯ КНИГА ТОТА

ВЕЛИКИЕ АРКАНЫ ТАРО

Абсолютные начала синтетической философии эзотеризма

Опыт комментария

ВЛАДИМИРА ШМАКОВА

«СОФИЯ» 

2021

Информация
от издательства

Шмаков Владимир

Священная Книга Тота: Великие Арканы Таро. Абсолютные начала синтетической философии эзотеризма. — М.: ООО Книжное изда­тельство «София», 2021.

ISBN 978-5-906791-18-4

«Великие Арканы Таро» — универсальный свод первооснов гермети­зма, «вершина воспарений испытующего человеческого духа», «знание ангельское», поистине «мать всех наук» — сама наука «О БОГЕ, ЧЕЛОВЕКЕ И ВСЕЛЕННОЙ».

Золотым слитком — эстафетой поколений в их исторической цепи, восходящей в своих бездонных глубинах «к самому Адаму», — передал эту науку человечеству нового тысячелетия наш великий соотечественник: Владимир Шмаков.

Все права зарезервированы, включая право на полное или частичное воспроизведение в какой бы то ни было форме.

Предисловие

«Hay mas dicha, mas contento

Que adorar una hermosura

Brujuleada entre los lejos

De lo Imposible?!»1

Calderon [1]

«Я не в силах перечислить те ночи, которые, весь дрожа, отдавал познанию Непознаваемого».

Саади [2]

«Если бы Бог предложил мне на выбор в правой руке всю истину, а в левой — единое вечное стремление к истине, соединенное с постоянными заблуждениями, я рассудил бы, что истина как таковая — достояние одного только Бога, и почтительно попросил бы Его отдать мне то, что в Его левой руке».

Лессинг

От автора.

I. Учение герметизма и современная наука

«Я не боюсь людей, ибо не жду и не желаю от них ничего».

А. Сент-Ив д’Альвейдр [3]

Культура конца XIX века, ее характер и первенствующие стремления суть следствия усилий и исканий человеческого рода за последние восемь-девять столетий. Крестовые походы и рост императорской власти положили предел теократическому направлению жизни Европы, явившись заключительным актом эпохи, когда все зиждилось на исключительном стремлении к религиозным идеалам. Первые гуманисты, начиная с Франческо Петрарки и Джованни Боккаччо, положили основание новой эре, воздвигнув новое знамя, выявив и указав новую цель человеческим стремлениям [4]. Круг друзей Козимо и Лоренцо Медичи, восприняв идеи Петрарки и Боккаччо, выработал начала мировоззрения, предначертавшего весь последующий ход мировой истории. Осознав бесплодность метафизических изысканий, если и поскольку они не связаны с данными эмпирического опыта, гуманисты положили своим девизом изучение в первую очередь всего того, что доступно эмпирическому исследованию. Время расцвета гуманизма и успеха Реформации есть начало современной науки, ибо все то, что составляет гордость технической культуры, было достигнуто человеком лишь начиная с XV века. Именно с этой поры все усилия человеческого рода всецело направились к изучению отдельных явлений, к исследованию отдельных вопросов и к созиданию отдельных отраслей человеческого знания [5].

Так продолжалось до конца XVIII столетия, когда произошел великий перелом истории: от изучения единичных вещей человек перешел к стремлению познать их синтез, и век энциклопедистов2 в преемственной их связи со столпами эмпирической философии есть эпоха созидания человечеством синтеза всего познанного на пути предыдущих веков.

Однако, столь долго следуя исключительно опытным путем, основываясь лишь на внешней, формальной стороне явлений, разум человеческий и теперь, естественно, стал искать синтез в том же модусе сознания, стремясь найти эмпирический синтез, т. е. непосредственно ощущаемую первооснову. В качестве таковой была избрана материя, и соответствующее учение, обобщаемое со всеми различными его частными течениями, есть то, что известно под наименованием «материализм».

XIX век — это эпоха, когда человек стремился утвердить свой гипотетический синтез, стремился выявить его во всей полноте, претворить в реальность и связать со всеми дифференциальными деталями. Этот век есть в действительности лишь заключительный аккорд долгого пути; именно в течение его человеческие искания вылились во вполне определенную форму, достигли, казалось, конечных ступеней своего развития. Настало время, когда, по всецело господствовавшему мнению, оставалось сделать лишь последние заключительные штрихи, чтобы вполне закончить величественный Храм Знания [6]. Это было грустное время, потому что само знание человека начало давить его. Все было так ясно, так определенно, что вся будущая жизнь людей должна была, казалось, быть посвящена лишь скрупулезному анализу давно известных фактов. Отдельные открытия, изученные законы и вполне достоверные гипотезы так слились между собою, так проникли взаимно друг друга, образовали столь совершенно замкнутое целое, что в будущем нечего было ждать сколько-нибудь значительных открытий. Большинство представителей почти всех отдельных отраслей знания человеческого открыто признавало, что век великих, гениальных открытий кончен, что будущее истории науки будет лишено ярких красок, что оно будет представлять собой лишь гигантскую совокупность тщательнейших повторных опытов и детальных исследований. Дух живый отлетел от людей, жизнь потеряла всякую ценность, ибо хотя грандиозный успех позитивной науки и техники и давал все удобства жизни, но всем высшим запросам человеческого существа вовсе не оставалось места. Все, что есть в человеке чистого, высокого и прекрасного, этой культурой совершенно игнорировалось, за ним отрицалась всякая реальность, всякая субстанциальная ценность, и лишь в лучшем случае терпелось, как забава и отдых на различных «фабриках удовольствий» [7]. Идеалов не стало, ибо отрицалась сама возможность чего-либо выше самой жизни. Тождественность природы синтеза с единичными явлениями породила коллективизм и им подменила синтез; не только индивидуальность, но и личность исчезла; воцарилось царство толпы — этого естественного образа материального синтеза, пародии Синтеза Истинного [8].

Несмотря на пышность формы созданного им знания, человек, тем не менее, непрестанно наталкивался на противоречия. Он не только отвергал как иллюзию даже реальность собственного самосознания, но и чувствовал, вместе с тем, что все его знание навеки бессильно дать ответ на какой-либо вопрос, едва лишь он касается сущности явлений. Человечество выстроило грандиозное здание на песке, на раздробленных единичных сведениях, не связанных между собой, оно приняло за основание мир явлений, забыв, что все части его вечно перемещаются по отношению друг к другу. Вот почему, когда извне сферы эмпирического опыта, из глубин духа человеческого последовал удар, все величественное здание должно было пасть, смытое волнами, хлынувшими из внесознательной стороны человеческого существа [9]. Выявив все следствия из начальных постулатов, но не сумев сразу создать истинный синтез, человек даже не попытался подвергнуть анализу сами эти постулаты, уходя от решения вопроса или попросту откровенно сознаваясь в своем бессилии. «Все известно, все объяснено, все следует одно из другого, но все одинаково непонятно» — вот лозунг отшедшей эпохи.

Начало XX века — это кардинальный переворот во всех отраслях человеческой мысли. Родилось непоколебимое стремление к анализу конечных причин, подверглись изучению все те первоосновы, все те постулаты, на которых зиждилась наука в продолжение стольких веков. Если периодическая таблица Менделеева перевела химию в совершенно иную, несравненно более высокую плоскость, если внешнее родство элементов стало невольно наталкивать человеческую мысль к заключению о единстве природы, то открытие радия нанесло смертельный удар всем прежним космологическим гипотезам, бывшим дотоле столь убедительными. И вот, в течение каких-нибудь двадцати-тридцати последних лет, за срок совершенно ничтожный в привычном масштабе истории, все основы науки пошатнулись в самых корнях своих. Если время и пространство, эти основные модусы мышления, были поколеблены Кантом, Шопенгауэром, Лобачевским и Риманом, то открытие принципа относительности Эйнштейном [10] и теория М. Аксенова и Германа Минковского [11] окончательно показали нелепость приписывания общепринятым на них~ воззрениям хотя бы доли реальности. Принцип относительности сделал невозможным сам подступ к учению о пространственности и протяжении во времени как о первичных категориях вселенной, а вместе с электромагнитной теорией света Максвелла он окончательно уничтожил гипотезу об эфире [12]. Благодаря открытию радия, ознаменовавшему возможность дематериализации материи, материя в ее прежнем понимании утратила субстанциальность своего бытия и претворилась лишь в кристаллизованную энергию [13]. Учение об энергии пытались одно время использовать в качестве обоснования материалистических воззрений, но закон энтропии, в связи с бесконечностью вселенной во времени, своей собственной силой логически делает невозможным само ее~ существование [14]. Таким образом, у величественного здания материалистической науки XIX века, бывшего еще совсем недавно, казалось, почти законченным, теперь выбиты все осно­вания [15].

«В настоящее время мы вновь переживаем период ломки старого научного здания, но такой ломки, которой не знает история науки и которая по обширности и основательности далеко превосходит все прежние, все, которые были нами приведены в виде примеров. Эта ломка, этот неслыханный по своей грандиозности научный переворот замечателен прежде всего тем, что он почти одинаково затрагивает все отделы физики. Ни одна из частей великого научного здания, сооруженного работой нескольких столетий, не остается в прежнем своем виде; все они до основания разрушаются, вся физика заменяется новою. Но это еще не все. Разрушается не только наука, составляющая достояние сравнительно немногих, но в самом корне переиначиваются наиболее основные, элементарнейшие представления обыденной жизни, с которыми мы свыклись с малолетства, которые казались не подлежащими никакой критике, никакому сомнению. Разрушаются даже такие истины, которые никогда и никем не высказывались, не подчеркивались, поскольку они казались самоочевидными и поскольку ими бессознательно пользовались все и каждый, полагая их в основу всевозможных рассуждений» [16].

Наступающая эпоха бесконечно разнится от минувшей; она есть время перелома, подведения итогов, поиска новых путей, выявления новых целей. Все виды мышления, все отрасли науки испытали полный внутренний переворот, они изменились настолько, что с прошлым их подчас связывает одно лишь название. Для тех, кого эти новые идеи никак не затрагивают, этот великий перелом всемирной истории проходит бесследно, но это не значит, что он иллюзорен, ибо перевороту в сущности соответствует и переворот в форме. Развитие средств сообщения, безудержная урбанизация, воцаряющаяся и все более наглядная общность форм жизни в различных государствах, уменьшение значения границ, попытки создания международного языка, интернациональность целого ряда организаций, обезличение властей, как центральных, так и местных, — все это является низшим, внешним отражением духовного стремления человечества к синтезу, к разрушению единичных форм. Великая война, заливающая мир океаном крови, сметающая народы и изменяющая всю жизнь на земле, есть лишь слабый отзвук той великой борьбы, которая происходит в сознании вселенского человечества, при столкновении двух великих, бесконечно по своей сути разнствующих эпох.

«По закону разделения исторического труда один и тот же культурный тип, одни и те же народы не могут осуществить двух мировых идей, сделать два исторических дела, и если западная цивилизация имела своею задачей, своим мировым назначением осуществить отрицательный переход от религиозного прошлого к религиозному будущему, то положить начало самому этому религиозному будущему суждено другой исторической силе» [17].

Наше время — это сближение того, что еще так недавно казалось совершенно противоположным, навеки разделенным непримиримостью противоречий. Наука и религия, столь долго имевшие лишь потенциальную связь через философию, теперь все больше сходятся между собой и с удивлением констатируют единство мировоззрений. Как в области позитивных исканий разум стал уходить вглубь, в искание синтеза, так и в религиозной сфере люди стали уходить в мистицизм, в сокровенную сущность религиозных учений. Конечный синтез не может не быть единым, а потому конечный мистицизм и конечный научный синтез оказываются неразрывно взаимосвязанными; оба они выливаются в абсолютное учение, которое при различном его преломлении разумом научным и разумом религиозным на самом деле едино.

«Тайны природы, — говорит Иерофант Фракии, — те же, что и тайны религии, и может существовать лишь единое учение, ибо существует лишь единый принцип тварных существ»~. Мы чувствуем импульсом нашего гения, что познание — удел человека, его призвание, но он должен также читать природу и отличительные свойства тварных существ по их оболочкам. Умение распознавать эти знаки составляет первую ступень науки; выявление их сходства с природой — вторая ее ступень; но прозревать саму суть существ сквозь оболочки — последняя ступень, доступная лишь немногим. Только тот, кто достиг ее, обретает могущество и в словах, и в делах…» [18].

Раскол между религией и наукой, основание которому было положено гуманистами, достиг высшего своего расцвета в конце XIX века; именно в это время позитивизм и мистицизм стали противоположными полюсами человеческого мышления, не только объявившими войну друг другу, но и начавшими вовсе друг друга игнорировать, что и является, конечно, высочайшей степенью непримиримости.

Единство конечной истины не может не выливаться в итоговую единообразность ведущих к ней путей; при всей многоразличности отдельных форм вся их совокупность не может не быть проникнута внутренним единством, сказывающимся в стройности и гармоничности совокупной системы всех частных путей и подходов. Позитивизм и мистицизм в максимальных пределах своего развития приводят нас к познанию двух сторон человеческого духа, двух способов его самоутверждения. Как тот, так и другой — в своей истинной природе представляют собой осуществление основного стремления духа человеческого — познать себя — как в сущности, так и в закономерности своей дифференцированной природы. Будучи в этом аспекте сознания тождественными, в другом аспекте они противоположны.

Позитивизм есть стремление человеческого духа достичь полноты самосознания в синтезе дифференциальной природы, выявленном накоплением опыта в мире явлений. В силу этого внешняя форма позитивного познания всегда объективна, т. е., иначе говоря, данные, критерий и сама закономерность выводимых с его помощью умозаключений всегда проистекает из его ближайшего основания — истины внешней — мира явлений. В полную противоположность этому мистицизм есть стремление человеческого духа сознать себя в синтезе дифференциальной природы, выявленном путем внутреннего опыта, т. е. последовательным отождествлением отдельных аспектов своего Я с явлениями внешнего мира и утверждением последних как феноменов, проистекающих из ноуменального духа и посему имеющих лишь иллюзорное бытие по закону среды. В силу этого внешняя форма мистического познания всегда адекватна, т. е., иначе говоря, данные, критерий и сама закономерность заключений в нем~ всегда проистекает из его ближайшего основания — истины внутренней — из непосредственного самосознания духа. Оба вида самосознания взаимно дополняют и утверждают друг друга; в отдельности каждый из них имеет лишь относительную свободу, ибо сознание духа в своем развитии в двух взаимосвязанных соответствующих аспектах стремится быть параллельным и допускает лишь дифференциально малые колебания. Совершенный человек должен одинаково следовать по обоим путям, совмещая их в полной гармонии. Истинный Маг одинаково всеведущ как в области мистики, так и в области позитивных знаний, и именно совмещение этих двух течений человеческой мысли есть признак, определяющий само понятие о Маге [19]. Будучи в своей истинной природе неразрывными, позитивизм и мистицизм в лице своих представителей через обоюдное непонимание разошлись между собой. В сущности, это расхождение было только видимым, иллюзорным, ибо от человека не зависит сущность явлений, и он может изменять лишь их обозначения. Уйдя целиком во внешнюю форму этих основных течений человеческой мысли и не желая не только воспринимать, но и даже слышать учения из иного источника, представители позитивизма и мистицизма породили каждый в своей собственной среде разделение вполне подобное тому, которое утверждает позитивизм и мистицизм в области самого духа.

Виднейшие представители позитивной науки не могли не чувство­вать мистического пути, но эти свои переживания они или вовсе скрывали, или оставляли в неразработанной форме; таковы, например, Ньютон, Паскаль, Кеплер, Декарт и многие другие. «Лишь малое знание удаляет от Бога, большое вновь приближает к Нему», — сказал первый из них, и этим запечатлел тот общеизвест­ный исторический факт, что все великие люди науки и истории были людьми верующими. Эти гиганты пози­тивной мысли представляют собой мистический полюс позитивизма.

Второстепенные работники в области позитивных наук сплошь да рядом запутывались в грандиозности и многообразии мира явлений и забывали среди этого многообразия даже о своем собственном ищущем духе. Если титаны науки, во всеоружии знания, стремились подняться к нему, то ее ремесленники порой начинали видеть небо там, где заканчивалась чувствительность их измерительных приборов. Они не поняли природу синтеза, воспринимаемого чрез беспрестанное увеличение глубины понятий и переход к высшему по аналогии, без нарушения природы категорий, они сочли за синтез суммарность, они определили его как агрегат единичных законов. Сюда относятся представители квазирационалистических школ материализма и атеизма, как, например, Бюхнер [20], Геккель [21], Штраус [22] и другие; в своей совокупности они и представляют позитивный полюс позитивизма.

Истинные носители знамени мистицизма, познававшие мир непосред­ственным духовным сознанием, истории неизвестны. Их величие и истинная жизнь раскрываются лишь из эзотерических преданий и символов, из того несказуемого обаяния, которое распространялось от этих адептов на все человечество — как в современную им эпоху, так и на пути последующих веков; таковы неведомые Мудрецы Гималаев и таинственные Иерофанты Египта. Мы не знаем их собственной жизни, их собственных стремлений и достижений, но по грандиозности их светоносного влияния на человечество мы можем мысленно представить себе всю необъятность их собственного величия. Они жили вне жизни и над жизнью, но ничто не проходило без их таинственного влияния, — влияния тех, кто вполне постиг великий дар незримого управления умственной жизнью человечества могуществом и ослепительным блеском возвещенных ими скрижалей Вековечной Правды. Эти истинные адепты мистицизма представляют его положительный полюс.

Подобно позитивизму, среди мистиков последних веков огромное большинство всецело погрузилось в мир явлений. Но, несмотря на то, что предмет обоих методов изучения один и тот же, позитивисты позитивизма и позитивисты мистицизма подходили к нему под разными углами зрения. ~Зная дух и всеобъемлемость его царствования~, мистики не смогли всецело увлечься формами и явлениями, но вместе с тем они подчас невольно забывали свою конечную цель, полностью уходя в разработку конкретных вопросов. Следуя путем дедукции, мистики переходили к изучению дифференциальной природы и при этом настолько ею увлекались, что их исследования теряли всякую связь с синтезом, так что со временем сами исследователи стали вполне подобны узким позитивистам. Сюда относится громадное большинство как средневековых, так и современных мистиков; в своей совокупности они и представляют собой отрицательный полюс мистицизма.

Резюмируя изложенное, мы видим, что представители эволюционирую­щей человеческой мысли разделились на четыре большие группы, образо­ванные самостоятельной поляризацией как позитивизма, так и мистицизма. Низшей группой являются представители позитивного позитивизма, затем следует мистический позитивизм, потом позитивный мистицизм и, наконец, мистический мистицизм.

Представители позитивного позитивизма потерпели полное фиаско силою самого хода эволюции позитивной науки, как мы это показали в начале настоящего предисловия. Можно сказать, что эта группа принадлежит прошлому и в нынешние времена полностью исчезла, в чем сомневаться может лишь тот, до чьих ушей не дошли величайшие открытия человеческого гения за последнюю четверть века. Школа позитивного мистицизма открыто стала провозглашать то, что еще так недавно осмеивалось самовлюбленным невежеством. Соединив в себе весь опыт позитивных изысканий человечества, эта школа, вместе с тем, идет полным ходом к слиянию с адептами мистицизма. Целый ряд известных ученых был одной лишь логикой своих опытов приведен к удостоверению в реальности весьма и весьма многого из сферы мистики; таковы, например, Крукс, Рассел Уемес~ и Мариан в Англии, Карл Дюпрель и Цельнер в Германии, Эдланд и Турнебон в Швеции, Ломброзо и Киайя в Италии, Фламмарион, де Роша и Густав Лебон во Франции и многие другие. Если Крукс со своей Кэтти Кинг еще мог быть осмеян за то, что при свете позитивного знания открыто рискнул коснуться области Неведомого, то ныне такие блестящие представители науки, как Резерфорд, Вильям Рамзай~ [23] и Содди, открыто занимаются исследованием превращений химических элементов и самой дематериализации материи, т. е. исполнением заветной мечты алхимиков, окруженные в ученом мире почтительным молчанием нынешних представителей позитивизма.

«Следует подчеркнуть, что духовный мир культурного человека ныне отделяется от его научного кругозора; и как в былое время рамки религиозной догматики были слишком узки для вмещения человеческого знания, так ныне догматика научного материализма слишком тесна для вмещения всех чувств и потребностей человека. Следовательно, как религиозные данные претерпевали изменения и вытеснялись, чтобы дать место открытиям геологии или астрономии, так и ныне заключения материалистической науки претерпевают изменения и вытесняются, чтобы дать место таким чувствам и стремлениям, игнорировать которые уже попросту невозможно» [24].

Если позитивный позитивизм уже окончательно выполнил свою задачу и потому ушел в царство теней, то мистический позитивизм еще сохраняет жизненность, заканчивая свою миссию, однако и его дни уже сочтены. Мистицизм средних и новых веков в Европе вылился в совершенно особую форму, присущую лишь ему одному и резко отличающую его от мистицизма древнего мира. Первое, что прежде всего бросается в глаза, — это отсутствие самодовлеющей философии. Если история древности есть история философских систем, то, наоборот, весь европейский мистицизм проникнут привязанностью к семитической космогонии, поистине достойной лучшей участи. Европейским мистицизмом не было создано ничего самобытного, как и того, что хоть сколько-нибудь относилось бы к миру причин~. Он не только забыл всю многокрасочность древних эзотерических учений, но даже потерял память о философско-религиозных системах Индии, дойдя до полного игнорирования всего, что не заключалось в гебраистском мистицизме [25]. Все усилия средневековых и новейших мистиков сводились к разработке конкретных вопросов, единичных теорий, но и эти изыскания они неведомо зачем покрывали столь густым покровом эзотеризма, что воистину можно сказать — легче самому воссоздать любую из мистических теорий, чем дешифровать многотомные и туманные фолианты новейших мистиков [26].

При сравнении дошедших до нас письменных памятников древнего мистицизма, хотя бы индийских Пуран и Упанишад, с темными хитроспле­тениями Парацельса, Постеля, Эттейлы и других невольно бросается в глаза, что в то время как древность гласит как живой глагол, власть имеющий, так, наоборот, у новейших мистиков дух живый давно отлетел. Трепетно жаждавший конечной и абсолютной Истины, древний индус уходил в недра своего чистого духа, сокращал все свое существо в единый волевой синтез, забывал свою личность и на могучих крыльях гордого самосознания своего Я воспарял в безбрежный океан Единого Вселенского Духа, грезящего о Своей Майе, вечно изменчивой, вечно трепещущей совокупности бесконечных свойств, потенциальных форм — различных модусов Его Самосознания. Индус отвергал все, он искал одну лишь Реальность, он стремился к ней — и он ее находил! Древний индус, как и древний египтянин, своим духом плавал в вечности, он наслаждался счастьем предвосхищения конечного достоинства Божественного Совершенного Человека, себя во всем сознавшего, себя во всем утвердившего, от всего отрекшегося, погрузившегося в Ничто и ставшего Всем. Индусы и египтяне любили науку, но их знание было самой жизнью; отвергая форму в принципе, они умели реализовать свои воззрения и могучим духом своим свели ее в иллюзию совершенную. Их наука, их знание были оплотом свободы, они наполняли их дух великим простором, давали ключ к реальным законам, давали реальную власть.

«Даже самая возвышенная философия европейцев, идеализм разума3, выдвинутый греческими философами, кажется в сравнении с обильным светом и силой восточного идеализма какой-то маленькой Прометеевой искрой, слабой, дрожащей и всегда готовой погаснуть среди целого наводнения божественного сияния полуденного солнца» [27].

«Веданте принадлежит особое, единственное место между системами философии всего мира. Возвысив “Себя” человека, или истинную природу Ego, Веданта связывает его с Сущностью Божества, Которое безусловно Непорочно, Совершенно, Бессмертно, Неизменно и Одно. Ни один философ, ни даже Платон, Спиноза, Кант, Гегель или Шопенгауэр — не достигли такой высоты философской мысли. …Ни один из философов, не исключая Гераклита, Платона, Канта или Гегеля, не отважился воздвигнуть такой высокий монумент, на вершине которого уже не страшны ни бури, ни молнии. Камень следует там за камнем в строгой последовательности, после того как однажды был сделан первый шаг, после того как однажды ясно было усмотрено, что вначале мог быть только Один, подобно тому, как и в конце будет только Один, назовем ли мы Его Атманом или Брахманом4» [28].

«Нет ничего более возвышенного и благодетельного для человечества, чем изучение Упанишад. Они были утешением в моей жизни и будут утешением в моей смерти» [29].

Египет и Индия — заветная цель исканий служителей Истины на пути стольких веков — вновь восстают пред нашими взорами и к нам приближаются. Наступает время нового великого перелома мировой истории, и кто знает — быть может, некоторые из нас и доживут до него. Новые мистические учения возродили всеобщий интерес к древности, и семя, посеянное Рамакришной и Еленой Петровной Блаватской, готовится в недалеком будущем дать свой плод. Близится час, когда древняя наука возродится под новым небом, — с новой, еще невиданной мощью.

«Придет время, когда потомки наши будут удивляться, что мы не знали того, что так ясно» [30].

Через тьму веков, как в древней стране Кеми и долине Пенджаба, светит нам Памятник давно минувшего. И как гордая страна Ра и пирамид получила этот великий дар в наследство от выходцев с Посейдона — последнего остатка волшебной Атлантиды, как о том свидетельствует Платон, — так и мы, чрез сотни веков, приемлем этот дивный светоч мудрости из той же древней страны Златовратого Града. Жалкие потомки великой Атлантиды, вечно мятущиеся и ничего не могущие найти, гонимые отовсюду, всеми презираемые и всех заставляющие трепетать своею песней, тоскующие о покое, но не ведающие его в жизни своей, — цыгане, — сохранили в среде своей этот великий Памятник родины Элаквиота Муретара в виде колоды игральных карт, карт гадальных…

«Существует еще и другая книга, но, несмотря на то, что она в некотором отношении весьма популярна и ее можно найти повсюду, она остается самой таинственной и самой неведомой из всех, потому что она содержит в себе ключ ко всем другим; она обнародована, но остается народу неизвестной, никто не задумывается искать ее там, где она есть, и вместе с тем всякий тысячу раз потерял бы время, ища ее там, где ее нет, если бы заподозрил ее существование. Эта книга, более древняя, может быть, чем Книга Еноха, никогда не была переведена, она еще целиком написана первобытными знаками, подобно табличкам древних» [31].

Тысячелетия назад этот великий Памятник был запечатлен в символах, выгравированных на камне в нишах, разделенных колоннами, в галерее Арканов, где неофит проходил свое посвящение и которая, по преданию, и поныне существует в неприкосновенном виде посреди пути между Сфинксом и Великой пирамидой Гизе. Река времен, в своем течении, снесла высеченное из гранита и порфиров великолепие края фараонов. Все погибло, но знание его мудрецов пережило его, и вот теперь бессмертные символы восстают пред взором нашим в виде орудия забавы людской! Истинное величие не нуждается в мишурном блеске; порфиры превратились в пыль, — но вещие образы мудрости сохранились нерушимо, и даже в этом жалком виде своем они еще более велики — велики бесконечно!

Цель предпринятого мной труда — восстановить древнее как мир син­тетическое знание, Священную Герметическую Науку. Излагая верхов­ное учение, я немногими штрихами очерчивал попутно его отдельные доктрины, его отдельные звенья. В то же время, полагая достижение синтеза своей главной задачей, я не мог изложить эти доктрины хоть сколько-нибудь исчерпывающим образом, вывести из них все следствия, доказать каждое отдельное положение; я ограничился лишь иллюстрациями — ссылками на аналогичные мысли различных людей, различных эпох и различных народов; в своей совокупности они и выявляют основную доктрину моего труда — незыблемость и непреложность истины на пути веков, а потому и ее абсолютность.

Долгом своим почитаю выразить глубочайшую благодарность двум не­оце­нимым друзьям моим: Николаю Сергеевичу Мусатову и инженеру путей сообщения Владимиру Ивановичу Жданову. Первый из них, своим пламенеющим духом вырвав меня из бездны, показал мне путь и заложил первый камень настоящего труда; второй — в продолжение ряда лет разделял со мною все радости и невзгоды искателя Истины, и лишь благодаря его самоотверженному служению нашему общему делу я довел свой труд до конца.

Владимир ШМАКОВ

«Curvari actiones humanas, non ridere, non ludere, neque detestare, sed — intelligere» [32].

Spinosa

II. Краткий очерк литературы о Таро5.

Учение герметизма в контексте исторической преемственности

Европейские мистики нашей эры были истинным олицетворением бессилия. Из уст в уста они передавали древние как мир тайны, старательно оберегая их от непрошеных любопытных взоров, наивно и дерзновенно полагая, что сохранение истины и незапятнанность ее грубыми руками невежд может зависеть от их личных действий. Таинственность превратилась для них в забаву; эзотеризм всякой истины, как естественного удела лишь призванной аристократии духа, был понят ими как сокрытие клада от хищников; они сберегли этот клад, но годы пребывания его в земле сделали свое дело, и при извлечении его вновь на свет оказалось, что все истлело. Утаившие клад забыли, что утаить можно лишь от себя самих, и потому стали посмешищами своего рока.

«Религия разделяется на внешнюю и внутреннюю; равно и школы Пре­мудрости разделяются на внешние и внутренние; внешние владеют буквой иероглифов, а внутренние — духом и смыслом; внешняя религия соединяется с внутренней обрядами, внешняя школа мистерий соединяется с внутренней иероглифами. Сыны Истины! Существует лишь Единый Орден, Единое Братство, Единый Союз Единомышленников, цель которых овладеть Светом, и только неразумие воздвигло из этого центра бесчисленное множество орденов. Многочисленность братств зависит от разнообразия иероглифических толкований, согласно времени, нуждам и обстоятельствам; истинное же Собратство Света может быть только Единым. Всякие ошибки, всякие расколы, всякие недоразумения, все, что в религиях и тайных обществах дает повод к стольким заблуждениям, относится исключительно к букве, а дух остается неприкосновенным и святым. Все это относится к внешнему покрову, на котором написаны иероглифы, церемонии и обряды, и нисколько не касается внутреннего. Наше желание, наша цель, наша обязанность — оживить всюду мертвую букву, всюду придать душу иероглифам, а безжизненным знакам живую истину, всюду сделать бездеятельное деятельным, а мертвое живым. Но все это мы способны совершить не сами по себе, а духом того света, который является Премудростью, Любовью и Светом Мира и который желает стать нашим духом и нашим светом. До сих пор самое внутреннее святилище было отделено от храма, а храм осаждался находящимися в преддверии; наступает время, когда внутреннее святилище должно соединиться с храмом, чтобы находящиеся в храме могли воздействовать на тех, кто в преддверии, пока преддверия не будут отброшены вовне. В нашем тайном святилище все мистерии Духа и Истины сохранились в чистоте и никогда оно не могло быть осквернено профанами или запятнано нечестивыми. Святилище это невидимо, как невидима сила, познаваемая лишь по ее действию. В нашей школе можно всему научиться, ибо здесь Наставник — Сам Свет и Его Дух. Наши науки — это наследие, завещанное избранным — тем, кто открыт Свету, а знание наших наук есть полнота Божественного Союза с сынами человеческими» [1].

В мире нет ничего нового, человеческая цивилизация движется по спирали, и из века в век люди проходят по тем же путям, лишь различно расцвечивая их согласно своим индивидуальным особенностям. История, ведомая нам, обнимает лишь крохотную часть истинной полной истории; она не сохранила памяти о бывших блистательных эрах жизни и деятельности человечества, как в мире духа, так и в мире разума. Истина и стремление к ней человека вечны; как реальность, она не может не быть единой; вот почему Высшее Ведение, почерпнутое из затаеннейших областей духа, не может зависеть от внешних условий; незыблемость сущности должна выливаться в незыблемость в разуме. Учение об истине на пути веков было преемственно, оно пережило не только расу, впервые поднявшуюся до него, но и саму память о ней; из века в век оно хранилось своими служителями, которые суть истинные представители аристократии духа. Запечатленное в символах, оно дошло до нас в древнейшем памятнике мысли человеческой, происхождение которого теряется в тумане веков. Этот памятник есть Священная Книга Тота [2], Великие Арканы Таро.

«Через завесу всех иерархических и мистических аллегорий древних учений, сквозь мрак и причудливые испытания всех Посвящений, за печатью всех Священных Писаний на развалинах Ниневии и Фив, равно как на изъеденных временем камнях древних храмов, на почерневших лицах сфинксов Ассирии и Египта, в чудовищных или чудесных рисунках, переводящих для верующих Индии священные страницы Вед, в странных эмблемах наших старых алхимических книг, в церемониях приема, практиковавшихся всеми таинственными обществами… повсюду мы находим следы Единой Доктрины, повсюду одной и той же, повсюду тщательно скрываемой… Оккультная философия, по-видимому, была кормилицей или крестной матерью всех религий, тайным рычагом всех интеллектуальных сил, ключом ко всем Божественным таинствам и абсолютной властительницей общества в те периоды, когда она была исключительно предназначена для просвещения первосвященников и царей.

Она царила в Персии вместе с магами, которые погибли, как погибают повелители мира, злоупотребившие своим могуществом; она одарила Индию самыми чудесными преданиями и невероятной роскошью поэзии, прелести и ужаса своих эмблем; она просветила Грецию при звуках лиры Орфея; в смелые вычисления Пифагора она вложила конечные принципы всех наук и всех успехов человеческого духа, она исполнила сказку своими чудесами; история, как только бралась за изучение этого неведомого могущества, сама претворялась в сказку; своими оракулами она потрясала или утверждала империи, заставляла бледнеть тиранов на их тронах и господствовала над всеми умами, маня своей таинственностью или преклоняя их страхом. Для этой науки, говорила толпа, нет ничего невозможного: она повелевает стихиями, знает язык звезд, луна на ее зов падает кровавой с неба, мертвецы встают из своих могил, повторяя замогильный шепот ночного ветра, проносящегося чрез их черепа. Властительница любви и ненависти, эта наука может доставить по своему желанию рай или ад сердцам людей; она всецело располагает всеми формами и распределяет, как ей угодно, красоту и безобразие; при помощи палочки Цирцеи она превращает также людей в скотов и животных в людей, она располагает даже жизнью и смертью и может доставить своим адептам богатства посредством превращения металлов и бессмертие при помощи своей квинтэссенции и своего эликсира, составленного из золота и света. Вот чем была Магия от Зороастра до Манеса, от Орфея до Аполлония Тианского, до того как позитивное христианство, восторжествовав наконец над прекрасными мечтаниями и грандиозными стремлениями Александрийской Школы, осмелилось публично поразить эту философию своими анафемами и таким образом заставило ее стать еще более скрытой и таинственной, чем когда бы то ни было прежде» [3].

Бесчисленные поколения людей отошли в вечность с тех пор, как человек впервые осознал свое царственное на земле достоинство. Самые имена племен и народов заволоклись постепенно веками и исчезли в их тьме. Всепоглощающее время вычеркнуло навсегда из нашего сознания даже мысль о возможности устре­мить наш умственный взор в седую древность человечества. Справедливо сказано, что если история человечества длится сутки, то мы едва ли знаем последние пять секунд. Египет, Китай, Вавилон и Индия — вот пределы, за которые не может проникнуть пытливый взгляд историка. Былины, легенды и мифы освещают еще несколько тысячелетий в глубь веков, — затем все заволакивается непроглядной тьмой. Бесчисленное множество раз, даже за сравнительно ничтожный период известной нам мировой истории, менялись названия народов, иссякала и вновь возникала юная кровь, создавалась культура и вновь разрушалась. Как в калейдоскопе, сменялись поколения людские с их мыслями, надеждой и верой и вновь уходили в область забвенья. Ничто не оставалось неподвижным, все варьировалось, все изменялось. Волны людские смывали, растворяли в себе, а подчас и совсем уничтожали предшествовавшие цивилизации, катились неудержимо, слабели и затухали. Ничто не вечно, все проходит, все забывается.

Бурное море своими волнами, вечно кипящими, гордыми и могучими, неустанно меняет лик земли: скалы рассыпаются в песок, безмолвно ложащийся на дно, горные вершины исчезают в пучине. Но и само могучее море иногда встречает отпор в своем неудержимом стремлении. Вот встречает оно могучую грудь вулкана; с ревом несутся бешеные волны, гибнет все вокруг, самые скалы — подошвы гиганта — колеблются; кажется, еще немного — и наступит его неизбежная гибель. Но вот, как бы проснувшись, вздохнет своей грудью вулкан, и из недр его поднимутся волны лавы, — и снова он делается грозным и непреодолимым. А между тем море вокруг продолжает свою работу; новые и новые земли захватывает оно, и через несколько тысячелетий вся страна опускается на дно морское; один вулкан остается недвижим и все растет. Забудется имя страны, с недоумением будет встречать мореплаватель гиганта, но если он будет достаточно пытлив, смел и настойчив, то в слоях пепла он найдет остатки былых времен и сможет постичь историю злосчастной страны.

Так среди бурных волн всепоглощающего океана времени стоит недвижимо великий Памятник давно минувшего. Откуда он, где его родина, какой сверхчеловеческий гений дал ему силу противостоять всему — мы не знаем, и вероятно, знать не будем. Но его древность, древность баснословная сравнительно с жалким отрывком истории, ведомой нам, уже должна внушить благоговейное к нему отношение. Сколь же безмерно вырастает его величие, в сколь могучего гиганта он превращается, если кроме самой древности его жизни в этом Памятнике неисповедимыми путями сокрыты начала всех нитей от всех деяний человечества за всю его планетную жизнь?! — Этот Памятник нам, европейцам, известен под именем Священной Книги Тота — Великих Арканов Таро.

Многие десятки веков тому назад царствующая ныне на земле белая раса получила от своей предшественницы это великое наследие, этот великий синтез знания человека и доступного его гению Божественного Откровения. Она по достоинству оценила его, и этот Памятник Божественной Мудрости лег в основу всех Посвящений как сама их сущность. Эта великая основа проявляется в каждой религии постольку, поскольку та возвышается над дифференциальными частностями, возносится над условиями быта и времени исповедующего ее народа и выявляет из своего существа отблеск абсолютного учения о вечной истине.

«Все религии сохранили память о первой единственной книге, написанной иероглифами мудрецами первых веков мира, символы которой, будучи впоследствии упрощены и вульгаризированы, послужили Писанию буквами, Слову — категориями, а оккультной философии — ее таинст­венными знаками» [4].

«Есть лишь единый Закон, единый Принцип, единый Агент, единая Истина и единое Слово. То, что вверху, по аналогии подобно тому, что внизу. Все, что есть, есть результат количеств и равновесия. Ключ потаен­ных вещей, ключ святилища! Это есть Священное Слово, дающее адепту возвышенный разум оккультизма и его тайн. Это есть квинтэссенция философий и верований; это есть Альфа и Омега; это есть Свет, Жизнь и Мудрость Вселенские. …Древность этой книги теряется в ночи времен. Она индийского происхождения и восходит до эпохи несравненно более древней, чем время Моисея. Она написана на отдельных листах, которые раньше были сделаны из чистейшего золота и таинственных священных металлов… она символична, и ее сочетания обнимают все чудеса духа. Старея с бегом веков, она тем не менее сохранилась — благодаря невежеству любопытных — без изменений в том, что касается ее характера и ее основной символики в наиболее существенных частях».

Эти строки о Таро цитирует с какого-то манускрипта Священной Книги Еноха Е. П. Блаватская в своей «Тайной Доктрине». Относительно замечания об индийском происхождении Таро Блаватская пишет следующее:

«Говорят, что Таро «индийского происхождения», потому что оно вос­ходит к первой подрасе Пятой Расы-Матери, до окончательного разрушения последнего остатка Атлантиды. Но если оно встречается у предков первобытных индусов, то это не значит, что оно впервые возникло в Индии. Его источник еще более древний, и его след надо искать не здесь, а в Гималаях [5] — в Снежных Цепях. Оно родилось в таинственной области, определить местонахождение которой никто не смеет и которая вызывает чувство безнадежности у географов и христианских теологов, — области, в которой Браман поместил Свою Kailasa, гору Меру и Parvati Pami, извращенный греками в Парапамиз» [6].

Истина одна, но к ней можно подходить различными путями, и мы, естественно, должны выбрать путь наиболее доступный. В наиболее чистой форме Божественная Доктрина, вложенная в Великие Арканы, покоится в том Посвящении, истоки которого восходят к стране Иерофантов6. Именно здесь Арканы были выражены с наибольшей отчетливостью сознания их величия, они были действительной основой всей религии, в то время как в других странах они были сокрыты покрывалом эзотеризма. Вместе с тем учение священной страны Кеми — древнего Египта — само по себе более доступно нашему испытующему духу, ибо вся европейская культура развивалась под его влиянием, чрез посредство семитического Откровения, легшего в основу иудейской, а затем христианской религии, и чрез мистицизм оккультных течений Запада, которые источником всех знаний открыто почитали учение Гермеса Трисмегиста, Великого Посвященного, Основоположника египетской науки и просвещения.

С нашествием Камбиза великолепие Египта отошло в область предания. Несколько месяцев подряд победоносное войско тем только и занималось, что, раскалив сначала при помощи костров пилоны и статуи, обелиски и барельефы, вековые творения гения египетского, затем поливало их холодной водой, чтобы добиться их разрушения на такие осколки, которые затем, будучи развезены в разные стороны, можно было без особых усилий бесследно уничтожить. Во всей долине Нила не осталось ни одного храма, ни одного памятника, которого бы не коснулась рука этого непреклонного исполнителя воли судеб.

Несмотря на все их усилия, победители разрушили только то, что могло быть разрушено. Деяния рук человеческих погибли, но дух древних Иерофантов продолжал жить, таясь в недоступных убежищах. С воцарением Птолемеев Египет еще раз явил миру свое древнюю мощь, и чудо света — Александрийский маяк, как издревле сфинкс, стал эмблемой страны вечного стремления, блистающим светом своим озарявшей весь мир на пути стольких столетий. Но пришел час, предначертанный судьбой, и наступил конец всему. Среди диких воплей черни и исступленных криков фанатиков, выдававших себя за избранных служителей Бога-Света, пал древний Серапис, оплот египетской мудрости. Теон и Ипатия кровью своей запечатлели беззаветную преданность знанию на ступенях александрийского храма Мудрости, ставшего затем добычей фанатичных орд Омара и епископа Феофана [7].

Полгода горели на площадях костры и топились бани сотнями тысяч папирусов, повествовавших о минувшей жизни людей, их стремлениях, их знаниях и их открытиях. Светивший тысячелетия свет из древней священной страны померк; Египет, его всемирная слава, его величие и безмерное знание погрузились в область забвения, ушли туда, откуда уже нет возврата.

Истина и стремление к ней человека вечны; нет в мире и быть не может такой силы, которой удалось бы их уничтожить; если бы даже весь мир погиб и в наступившей Кали-Юге остался лишь один человек, то и тогда Истина продолжала бы кротко сиять в его сердце, а дух его продолжал бы пламенно стремиться к ней. Погиб весь блеск Египта, погибли храмы, погиб оплот мудрых, живших устремлением за пределы жизни земной, — но наука о Вечной Истине погибнуть не могла, она бессмертна, и волны людского безумия не могли ее поколебать! В ослеплении объявляя войну Небу, человек этим лишь сам изгоняет себя из его пределов; Абсолютное и Вечное непрестанно озаряет все вокруг Себя, — слабая воля людская ни на йоту не может ослабить или изменить Его Бытие и Свет; в ее власти — лишь степень восприимчивости самого человека. Когда дух его чист и ясен, он может невозбранно приближаться к Свету, и Истина предстает перед ним в неописуемом великолепии Своей Первородной Чистоты. В годину падения, когда помутившийся или еще спящий разум оказывается не в силах сдерживать беснование страстей, человек теряется в их сатанинском хаосе и сам сковывает себя по рукам и ногам. Светлый лик Изиды, все в Себе объемлющий, отражает тогда для его взора лишь свистопляску его безумств и мучений во всем их воинствующем хаосе. Видя это и чувствуя справедливость внутреннего самоосуждения, человек с еще большим неистовством бросается в бездну, в нелепой надежде найти себе этим покой. Первые века христианской эры — это, с одной стороны, повальное восстание рабов, а с другой — появление на арене мира варварских полудиких народов. Античный мир быстро склонялся к закату, а с ним уходили и его боги, его наука и его тайны. Внешним образом — все погибло, но в действительности эта катастрофа была только кажущейся. На лик Изиды, Богини Истины, спустилась вуаль еще более непроницаемая, чем когда бы то ни было прежде. Открыто проповедуемое знание укрылось в символах, легендах и мифах, и, уйдя таким образом от взоров толпы, оно пережило гордое царство фараонов и распространилось по всему миру.

«Одежды Истины меняются, но сама Богиня и Ее Дух непоколебимы и вечно испускают лучи под временными изменениями буквы» [8].

Прошло лишь несколько десятков лет, и дети полчищ Омара создали великолепный Арабский Халифат. Гарун-аль-Рашид, Ибн-Юнис, Насреддин, Табита-бен-Кара и Сулейман стали все силы свои устремлять к тому, чтобы восстановить величие Александрийской науки. С победой Тарика мусульманские владения стали надвигаться и на Европу; хотя Карл Мартелл при Пуатье и положил предел их политическому распространению, все же веяние арабского гения проникало далеко, и странствующие философы, алхимики и астрологи распространяли обрывки знаний повсюду, пока лютое подавление движения альбигойцев не заставило ищущих Правды начать скрывать свои стремления непроницаемым покровом тайны.

Герольды и трубадуры, странствующие рыцари и монахи нищенствующих орденов разносили отзвуки эзотерического мистицизма повсюду, — от турниров гордых вассалов до скромных жилищ простого народа. Иерусалимские войны еще более укрепили связь с сарацинами, и если на западе Крест восторжествовал над Полумесяцем, то на востоке мистические искания повергли в прах даже пламенный фанатизм крестоносцев. На острове Мальта, в продолжение веков, Рыцари Храма стали открытыми искателями в области Неведомого, и сама казнь Жака дю Моле Филиппом Красивым у Сен-Антуанских ворот Парижа — казнь на медленном огне, куда дю Моле был отправлен с его ста тринадцатью товарищами, — привела лишь к созданию «Общества Свободных Каменщиков», которое с учреждением института «maçons adoptès»7 претворилось в различные масонские толки, скованные впоследствии общностью дела Вестгауптом и затем открыто соединившиеся во всемирное братство работой Альберта Пайка, благодаря учреждению им «Palladismum Novum Reformatum» [9].

Так, на пути веков, средь хаоса племен и народов, культов и верований, внешних форм и окрасок сохранялась преемственная связь, начиная с древних иерофантов Египта, переходя последовательно через неоплатоников, гностиков и философию арабов, тамплиеров, розенкрейцеров, где высятся такие фигуры, как Раймонд Луллий, Парацельс, Фладд, Филалет, Кроллий, Мейстер Экхарт, Корнелий Агриппа, Иоанн Тритемий, Генрих Кунрат, Николай Фламмель, Кнорр де Розенрот, Пико делла Мирандола, Рейхлин, Бёме, Гихтель, Джордано Бруно, Лэд, Мартинес ди Пасквалис, Дютц-Мамбрини, Сен-Мартен, Мелитор, Фабр д’Оливе, Сент-Ив д’Альвейдр, Гужено де Муссо, Элифас Леви, Станислав8 де Гюайта, и заканчивая современными новейшими мистическими течениями йогизма и теософии [10]. Но как бесконечно далек мистицизм иллюминатов, розенкрейцеров и мартинистов, этих жалких представителей когда-то столь великого западного Посвящения, от блеска Царственной Науки долины Фив! Из поколения в поколение передавалась лишь буква, дух живый давно отлетел, и лишь отдельные, отмеченные свыше искатели в тайниках сердца своего воссоздавали отблеск величия Древнего Знания.

Мировая история всегда делилась, как будет делиться и впредь, на периоды накопления фактов и на периоды их обобщения и синтеза. Наша эра — последние две тысячи лет — является именно таким периодом накопления фактов и отсутствия ярких проблесков человеческого гения. Мы переживаем грустную эпоху, которой древние индусы дали имя «Кали-Юга» — «година смерти», ибо в этот отрезок истории призваны к деятельности лишь низшие стороны человеческого существа. Эпоха расцвета Египта — это последний отзвук предшествовавшей расы человечества, отшедшей в вечность. Время Гермеса, Рамы, Орфея, Кришны миновало безвозвратно; пред человечеством лежит задача создать новый синтез, еще более великий и грандиозный, чем все бывшие ранее; исполнение этого и есть миссия грядущих тысячелетий. Наша же задача должна сводиться к тому, чтобы подготовить это великое дело, а потому, не разрывая связи с прошлым, мы должны прелагать его в наши условия, в наше мышление, и при свете древнего синтетического учения собирать воедино те данные, которые дают нам наша наука, наш опыт и наши переживания.

К глубокому сожалению, громадное число мистиков этого не понимало; они цеплялись за букву древней науки, пытаясь воскресить минувшее в тех формах, которые волей судеб погибли безвозвратно. Они не давали себе отчета в том, что разрушение древних цивилизаций и полное уничтожение всего того, что ими было добыто, должны иметь свое естественное основание, которое и заключается в том, что одна страница мировой истории кончилась и начинается другая. Древний мир сделал свое дело, выполнил положенную ему миссию вполне, а потому должен был отойти, чтобы дать возможность нам, его потомкам и преемникам, выполнять нашу работу, не стесняя нашу свободу и не противореча нашим стремлениям. Осознав это, вместо горечи о минувшем мы будем черпать из него лишь великую силу, ибо то, что могли выполнить одни, могут выполнить и другие. Связь с древностью должна быть велика у всякого ищущего Истину, но она должна проистекать не из привязанности к блеску ее формы, а из истинного великолепия ее сущности.

«Евангельская система — не катехизис, не элементарное богословие, но высшее религиозное знание, крайняя вершина религиозного мышления, последняя ступень богословского созерцания. Евангельское учение о Боге примыкает к тем верованиям иудейской религии, которые вместе с тем оказываются последним религиозным словом общечеловеческого разума, последним пределом доступного человеку в его исканиях Божественной Истины» [11].

«Таким образом, наши религиозные обряды древни, как мир, наши празднества походят на таковые наших отцов, и Спаситель христиан пришел не для того, чтобы изменить символическую и религиозную красоту древнего Посвящения; Он пришел, как Он Сам сказал, по поводу запретительного закона иудеев, для того, чтобы все совершить и все исполнить» [12].

Начало христианской эры и есть великий момент разрыва с прошлым. С распространением христианства связь с древним миром и его культурой повсюду стала слабеть, и чем больше отдельные энтузиасты стремились остановить этот разрыв, тем скорее он совершался. Задумав воссоздать величие древней науки, Птолемеи собрали в единое хранилище все, что оставалось разбросанным по всему свету, и все это одним ударом судьбы было обращено в прах; не будь их, быть может, многие манускрипты сохранились бы и поныне, теперь же все для нас погибло безвозвратно. Все дальнейшие попытки в этом направлении опять-таки, всегда и неизменно, приводили к обратному результату: Марк Аврелий и Юлиан лишь ускорили гибель древности, вызвав реакцию; равно погибли и все мистические школы, которые стремились на христианской почве сохранить остатки знаний древних святилищ.

«Юлиан не был язычником, — это был гностик, привязанный к аллегориям греческого пантеизма, и его несчастье заключалось в том, что он находил имя Иисуса Христа менее звучным, чем имя Орфея» [13].

Многие из гностических идей отмечены сопровождавшей их рождение несомненной силой и глубиной, но они оказались лишь перепевами древних мистерий, обреченными гибели, чтобы дать дорогу новому. Это новое было грозно, ужасно и страдно, но вся последующая история человечества обернулась для него незаменимой школой, и мрачные темницы и костры средневековья закаляли дух избранных и были истинным его чистилищем. Вся современная техническая культура не могла бы вовсе развиться, если бы живы были вполне предания о минувшей древности. Люди не могли бы обратить все силы свои исключительно на земные знания, ибо дух их всегда и неизменно тяготеет к вечности, и удерживать его, препятствуя этому стремлению, может лишь лютый закон. Человек должен сначала познать себя во всей полноте, должен все выполнить здесь, и только после этого может начать стремиться ввысь; не имея опоры внизу, он не в силах подняться в заоблачные вершины и неминуемо повиснет между небом и землей, подобно гробу Магомета.

«Когда бы все так чувствовали силу

Гармонии! Но нет, тогда б не мог

И мир существовать; никто б не стал

Заботиться о нуждах низкой жизни —

Все предались бы вольному искусству!» [14]

Но, несмотря на внешний разрыв с древним миром, дух его неисповеди­мыми путями управлял все время жизнью европейских народов. Таинст­венные иерофанты и учителя сказочной Индии своим гением через толпу веков продолжают светить людям. Всегда и вечно, всякий алчущий и жаждущий Правды невольно обращал свой взор к долине Нила и снежным вершинам Гималаев, и теплый живительный луч снисходил в его мятежную душу. Затерянный среди чуждых ему людей, среди треска аутодафе или грохота Нью-Йорка, он чувствовал себя связанным нерушимыми узами со святыми странами Озириса и Брамы; он сознавал, что он не один, что чем больше он отходит от века сего, тем более он приближается к Миру Истинной Жизни и Правды Нетленной. Почуяв отзвук в душе своей, такой человек с радостью убеждался, что заветы древних мыслителей и вещие их словеса живут, они не погибли, и время их не коснулось. Символы древнего мира почти все сохранились до наших дней, и тот, кто умеет их читать, тем самым открывает для себя неразрывную связь с миром отшедшим.

«Моим читателям достаточно знать, что в некоторых областях Гималаев, среди двадцати двух храмов, изображающих двадцать два Аркана Гермеса и двадцать две буквы некоторых священных алфавитов, Агхарта составляет мистический Нуль, “Ненаходимое”» [15].

«Все религии, разделяя между собой Единый Свет и освещая одна другую, рождают в нашем духе надежду и покой» [16].

***

В ряду литературы о Таро на первом месте по значимости стоит Каббала евреев; учение о мистических значениях букв еврейской азбуки является древней Герметической Наукой об Арканах во всей ее чистоте. Каждая буква соответ­ствует Аркану, а потому изучать по Каббале тайны

 — значит изучать Аркан I и т. д.; с другой стороны, космогоническая система Сефирот есть эквивалент цикла первых десяти Арканов; в силу этого мистика гебраизма есть один из лучших путей к изучению Арканов; происходя из Египта, оба эти Посвящения неразрывно связаны между собой.

«Почему пишем мы эту букву одним символом (

), но образуем ее из трех знаков? — Потому что она понимается как одна, наподобие Бога, Кто есть Един, хотя в то же время почитание Его Имени тройственно и тройственно Его прославление» [17].

При этом каббалистическая литература, подобно всем мистическим сочинениям Востока, обладает крупным недостатком, заключающимся в отсутствии систематики и преемственности изложения. Книги Каббалы до такой степени страдают этим недостатком, что уяснение их идей требует весьма большой работы. Излагая учение высочайшей мудрости, они сплошь и рядом смешивают их с тенденциозными повествованиями, а порой и с узкими закоренелыми заблуждениями.

«Это как бы огромная ярмарка, где дорогие и дешевые товары выставлены с равной заботливостью и по одной цене; где редчайший жемчуг лежит нередко в грязной коробке, либо, что еще чаще, в золотых сосудах нет ничего, кроме пыли и праха. Однако если всю эту бесформенную массу, наряду со странными, даже недопустимыми у нас приемами ее сбыта представить себе в отвлеченном виде, то нельзя не испытать как бы трепета уважения перед этим океаном идей, сошедшихся отовсюду, равно принимаемых с неизменной жадностью, даже когда они заставляют мыслить вкривь и вкось, лишь бы в них слышался призыв к мышлению, лишь бы они казались поучительными в каком-либо отношении, лишь бы стремились хотя бы на несколько шагов приблизиться к горизонту истины, затерянному в бесконечности» [18].

Священная Книга Тота хотя и сквозит с очевидностью через все хитро­сплетения иудейских писателей, но все же отдельные ее доктрины доступны постижению лишь путем скрупулезного исследования. С особенной яркостью учение Гермеса выступает у наиболее ранних авторов. Среди них на первом месте стоит рабби бен Акиба, который в своем сочинении «Отийёф» («Алфавит») стремился выразить это учение во всей его чистоте. Симон бен-Иохай, Исаак Лурия, Маймонид, Ибн Эзра, Моисей Кордуэро и другие, можно сказать, с исчерпывающей полнотой выявили учение о «Меркаба», т. е. о космогоническом происхождении человека и его месте во вселенной. Ряд других авторов дает возможность дополнить это учение вплоть до выявления стройного целого. Рассматривая их произведения, мы видим, что указания на Арканы, как на конечные принципы всякого Богопознания вообще, встречаются среди самых разнообразных повествований [19].

Учение Каббалы, имея непосредственную и тесную связь с древним Египтом, как на заре еврейской истории, так и впоследствии, во времена великолепных Птолемеев, имело целый ряд блестящих представителей в Александрии во главе с Филоном. С наступлением Cредних веков, с прекращением как научных исследований, так и истинных метафизических изысканий, Царственная Наука вербовала себе адептов в значительном большинстве из еврейского народа. Арабская, а затем мавританская культура и была той почвой, на которой развились столпы новейшей Каббалы, Каббалы писаной: Исаак Альфали, Иосиф Каро, Авраам ди Ботон, Авраам бен-Давид, Маймонид, Моисей Кордуэро, Исаак Лурия, Симон бен-Иохай, Саадия Гаон, Моше бен-Нахман, Рабби Яков бен-Ашер, Моисей Цесерлес, Моисей Лионский, Меер бен-Габаи, Соломон Алькобец, Исаак Слепой и другие. И вот, Провидению было угодно, чтобы на Западе древнее учение фиванских Иерофантов сохранилось в недрах еврейского народа [20], который по своей косности, замкнутости, закрытости и уеди­ненности среди других и был идеально для этой миссии подготовлен самой судьбой. При этом однако не мог не сказаться низкий сам по себе интеллектуальный уровень слепых рабов иудаизма как догмы. Унаследовав в готовом виде самое возвышенное философское учение из всех когда-либо бывших, евреи сами не понимали истинной ценности вверенного им судьбой сокровища. Они смешали его с самыми нелепыми заблуждениями, отравили черствым эгоизмом и дерзким человеконенавистничеством, многое исказили до полной неузнаваемости, сведя глубочайшие идеи к совершенному абсурду. При этом всякая после­довательность была окончательно нарушена, все перемешалось в одну кучу [21]. Подобно невежественному торговцу стариной, евреи порой на самое почетное место ставили ничтожную рухлядь, истинные же сокровища оставались брошенными в самый темный угол и покрылись толстым слоем пыли веков. Именно в таком виде предстает Каббала взору искателя наших дней. Но, невзирая на все это, поистине достойно удивления то, как сумели евреи сохранить науку древних святилищ на пути стольких тысячелетий!

Главнейшие источники для изучения Каббалы таковы: «Книга Творе­ния» («Сефер Иецира»), «Книга Тайн» («Сифра Дзениута»), «Большое Собра­ние» («Идра Рабба»), «Малое Собрание» («Идра Сутта»), «Тайна Тайн» («Разе Дерацин»), «Дворцы» («Сефер Техалот»), «Верный Пастырь» («Райя Мехемна»), «Тайны Торы» («Сефре Тора»), «Сокровенный Мидраш» («Мидраш Танелим»), «Размышления Старца» («Са’ба»), «Размышления Юноши» («Иенукка»), «Учение» («Матнитин»), «Прибавление» («Тосефта») и, наконец, обнимая все, — корпус под наименованием «Зогар». Далее идут отдельные монографии, а именно: «Новый Зогар» («Зогар Ходаш»), «Зогар Песни Песней» («Зогар Шир Гашширим»); в заключение — «Древние и Новые Дополнения» («Тиккуним»), «Книга Ясности» («Сефер Габохир»), «Древние Сочинения» («Кхибура Кадмоа»), «Объяснение закона» («Пекуда») и «Мидраш Руфь».

Весь европейский мистицизм связан с Каббалой, а потому его предста­вители, сознательно или безотчетно, на пути веков занимались изучением Священной Книги Тота. Астрология, хиромантия и алхимия, — отдельные ветви Единого Знания, посвятившие себя изучению феноменальной природы при свете синтеза, — сводят магнетические и флюидические влияния к определенным импульсирующим субстанциальным фокусам — активным деятелям в виде звезд и планет и их герметических соответствий; но эти последние суть те же Арканы: двенадцать знаков Зодиака, семь планет и три Буквы-Матери (

), по книге «Сефер Иецира», в точности соответствуют двадцати двум Арканам Книги Тота.

При всей безграничности влияния Книги Гермеса на историю челове­ческой культуры сам этот памятник собственно оставался неведомым не только широким массам, но даже многим из преданных учеников оккультной науки. Большинство авторов мистических сочинений указывали лишь на существование какого-то тайного универсального ключа ко всем загадкам вселенной, однако не только не задавались целью дать хотя бы краткое его описание, но и хранили строгое молчание относительно самого его имени.

Среди сонма апокрифических преданий об Иисусе Христе заслуживает особого внимания сорок восьмая глава апокрифического «Евангелия отрочества» [22], в котором обрисовывается врожденное высочайшее ведение Христом мистических тайн букв еврейского алфавита, т. е. Арканов Книги Тота.

«Был человек в Иерусалиме по имени Закхей, который учил юношество. И он сказал Иосифу: “Почему, Иосиф, не присылаешь ты ко мне Иисуса для того, чтобы он научился грамоте?” Иосиф решил последовать этому совету и сказал об этом Марии. Они отвели тогда ребенка к учителю, и когда тот Его увидел, то написал алфавит и велел произнести “Алеф”. И когда Он это сделал, учитель велел произнести “Бет”. Но Господь Иисус ему сказал: “Скажи мне сначала значение буквы Алеф, и тогда я произнесу Бет”. Учитель хотел Его ударить, но Господь Иисус начал ему рассказывать значение букв “Алеф” и “Бет”, и каковы суть буквы, которых форма прямая, и у каких она косая, и какие из них двойные, и каковы те, которые сопровождаются точками, и те, которые их лишены, и почему такая буква предшествует другой, и Он сказал ему много таких вещей, каких учитель никогда не слыхал и не читал ни в какой книге. И Господь Иисус сказал Своему наставнику: “Послушай, что Я тебе скажу”. И Он начал ясно и точно объяснять Алеф, Бет, Гимель, Далет, до конца алфавита. И наставник пришел в восторг и в изумлении сказал: “Я думаю, что этот Ребенок родился раньше Ноя”, и, повернувшись к Иосифу, сказал ему: “Ты привел Его ко мне, чтобы я научил Его, — Того, Который знает больше, чем все мудрецы”».

Хотя здесь нет прямого указания на Тайное Знание, все же более чем странно было бы ограничиться предположением, что все поучения Христа касались только простой грамматики. Не таковы были Его слова, если учитель сознался в своем неведении и признал Его мудрейшим из мудрецов. Действительно, мы имеем самые разнообразные указания, что Христос оставил после Себя тайное учение, завещанное любимым ученикам и послужившее импульсом к появлению многочисленных гностических школ. Не говоря о книге «Πιστις Σοϕια»9 и других апокрифических свидетельствах, достаточно процитировать конец канонического Евангелия от Иоанна: «Многое и другое сотворил Иисус; но если бы писать о том подробно, то, думаю, и самому миру не вместить бы написанных книг» (Ин. 21: 25).

Первые столетия христианской эры католическая Церковь не только не чуждалась магических наук, но даже многие из святейших отцов были ревностными служителями герметических знаний. Sanctum sanctorum10 тайных учений являлись знаменитые «Ключики Соломона» — «Clavicules Solomonis». Эти «Ключики», по преданию, легли в основание оккультного завещания папы Льва III, известного как «Энхиридион» («Enchiridion11 Leonis Papae»), переданного им императору Карлу Великому. «Ключики Соломона» бесследно утеряны, хотя существуют неясные указания, будто они сохранились в рукописном отделе библиотеки Ватикана.

Первым, кто познакомил Европу с Таро, был Кур де Жебелен (Court de Gebelin). В своем сочинении «Monde primitif»12 он не только поставил своей целью показать мистическую ценность карт Таро, но и пытался дать им философское объяснение.

На пути веков внешний облик карт Таро подвергался значительным видоизменениям. Сравнивая египетское Таро, описание иероглифов13 которого дал Кирхер [23], с Таро китайскими [24] или вавилонскими [25], мы можем убедиться в их глубинном тождестве лишь после вдумчивого анализа. Карты, которые мы знаем, имеют европейское происхождение, притом не древнее Карла VII. Наиболее старинным экземпляром является карточная колода, автор которой — Жакмен Грингоннер (Jacquemin Gringonneur). Наряду с ними имеют особое значение карты Эттейлы. Лишенный всякого образования и будучи простым цирюльником, Alliette, обладая большой интуицией, посвятил себя специально изучению Таро, и после тридцати лет работы над ним, с параллельным изучением различных мистических сочинений, восстановил систему иероглифов Таро — символических изображений каждого Аркана. Эти иероглифы были получены как результат тщательнейшего анализа не только различных начертаний, но и соответствующих символических аллегорий. Карты Alliette’a, или, как он каббалистически читал свою фамилию — справа налево — Etteilla, представляются, по-видимому, наиболее совершенными до настоящего времени. Со своей стороны я внес, руководствуясь интуитивными восприя­тиями, лишь немногие дополнения, касающиеся главным образом красок, отдельных деталей и общей атмосферы каждого Аркана. Здесь надлежит заметить, что первое исторически известное появление цыган в Европе относится лишь к XV веку, причем их глава носил гордое имя «князя египет­ского». Загадка происхождения этого народа, по-видимому, останется навеки неразрешимой. Кроме бесспорной связи с Египтом, цыгане имеют сродство и с другим полюсом древнего мира — с Индией. Цыганский язык оказывается весьма близким к санскриту, само имя их, под которым они известны Западной Европе — «bohemiens», — есть искаженное санскритское bo-hami — «отойди от меня» [26].

Основателем герметической философии в Европе является знаменитый уроженец Майорки — таинственный философ и алхимик Раймонд Луллий. Его личность окружена целым ореолом легенд, ему приписывается открытие философского камня и выплавка золота в огромных количествах для английского короля Эдуарда III, причем эти соверены из алхимического золота и по сие время носят название раймондин; самому Луллию, однако, это не помешало умереть нищим, как надлежит истинному адепту. Другая легенда приписывала ему обладание квази-бессмертием, так что лишь после нескольких столетий тяжких страданий искупления за преступное вмешательство в течение законов природы он вымолил у Господа ниспослание смерти. Перу Раймонда Луллия принадлежат два глубоких исследования, где он пытался восстановить все величие Верховной Герметической Науки: «Ars Magna» и «De Auditu Kabbalistico, sive at omnes scientias introductorium»14 [27].

Учение Раймонда Луллия было воспринято его гениальным последо­вателем — Джордано Бруно. Преемственность своих взглядов и всю глу­бину своего восхищения пред Луллием Бруно выражает в своем труде «De compendiosa architectura et complementa artis Lulli»15 (Париж, 1581). Попытки воссоздать герметическую науку выразились у Бруно в целом ряде сочинений: «Cantus Circoeus», «De Umbris Idearum», «Della Causa, Principio e Uno», «De l’Infinitio Universo e Mondi», «De gli eroici Furori», «De Minimo, Magno et Mensura», «De Monade, Numero et Figura», «De Immenso, Innumerabilibus et Infigurabili Universo»16.

За Раймондом Луллием следует целый ряд авторов, писавших о Каббале для христиан. На первом месте стоит знаменитый исследователь области таинственного — Пико делла Мирандола. Его «Conclusiones Kabbalisticae»17  [28] представляют собой основание капитальных исследований в этой области.

За Пико делла Мирандолой следует Вильгельм Постель; его стремление создать конечную~18 философию вылилось в написание книги «Clavis absconditorum a constitutione mundi»19 [29]. В этом труде Постель именует Таро «Бытием20 Еноха». Это последнее наименование было столь же распространено в средние века, как и «Ключики Соломона». Будучи каббалистом, Постель искал истину главным образом в этом аспекте; ему принадлежит, в сопровождении философских комментариев, один из лучших переводов основы каббалистической мудрости — книги «Сефер Иецира»: «Abrachami patriarchae liber Iezirah, ex hebraeo versus et commentariis illustratus a Guillelmo Postello» [30]. Будучи пламенным энтузиастом, Постель, исполненный радости, что ему удалось коснуться абсолютного учения, не только стремился как можно шире обнародовать свои открытия, но даже дошел до наивности. Так, он написал послание отцам заседавшего в то время Тридентского Собора, в котором сообщал, что нашел абсолютную доктрину, скрывавшуюся от начала мира, и настаивал на том, чтобы это учение стало догмой католической веры [31].

Каббалистическая герметическая философия в алхимическом аспекте, изло­женная в таинственной мистической книге «Аш-Мецареф» («Огонь-раство­ритель») [32], была дешифрована Николаем Фламмелем, достигшим с ее помощью, по преданию, успеха в Великом Делании наравне с Раймондом Луллием [33]. По обычаю средневековых мистиков, Николай Фламмель не обнародовал результатов своих исследований, и «Аш-Мецареф», в его загадочной символике, дошел до наших дней недоступным пониманию.

В противовес Фламмелю, учение Каббалы было раскрыто Европе работами Рейхлина: «De arte cabbalistica»21 [34] и «De verbo mirifico»22 [35]. Труды его, хотя и не относятся непосредственно к Таро, открывают целый ряд частных доктрин, изъясняя синтетические воззрения каббалистов по основным вопросам космогонии и философии.

За Рейхлином следует знаменитый Корнелий Агриппа; его работы также представляют собой попытки достижения конечного синтеза. Обладая огромным талантом, Агриппа сочетал в себе самые разнородные крайности: в сочинении «О тайной философии» («De occulta philosophia») [36] он излагает общие основы герметической науки с пламенным энтузиазмом; наоборот, в книге «О ненадежности и тщете наук» («De incertudine et vanitate scientiarum») [37] предается самым скептическим рассуждениям. Сочинения Агриппы, несмотря на крайне темный язык и отсутствие должной систематики, по обилию материала и смелости мысли являются классическими трудами европейского мистицизма.

В отличие от Агриппы, в плане систематического изложения наиболее слож­ных и малоисследованных проблем классический образец дал Кнорр де Розенрот. Его «Kabbala denudata, seu Doctrina Hebraerum transcendentalis»23 [38] представляет собой один из наиболее известных и клас­сических трудов по исследованию каббалистических учений.

Не менее известен также труд Генриха Кунрата «Amphitheatrum sapientiae aeternae, solius verae christiano-cabbalisticum, divino-magicum etc.»24 [39], в котором автор также излагает синтетическую философию.

Переходя к позднейшему времени, мы видим, что, как и ранее, в большин­стве своем оккультные авторы умалчивают о Таро, хотя они не только знакомы с ним, но именно на основании его и по его схеме излагают свои идеи. На первом месте стоит апостол мартинизма маркиз Луи-Клод де Сен-Мартен. Его классический труд «Tableau naturel des rapports qui existent entre Dieu, l’Homme et l’Univers»25 [40] целиком написан по схеме Таро и разделен на 22 главы. Сен-Мартен занимается главным образом философией мистики и поясняет ряд основных доктрин, благодаря чему является одним из наиболее ценных авторов. Излагая свое учение, он придерживается квази-христианского аспекта, что дает основания считать его «христианским каббалистом», весьма близким знаменитому церковному апологету первых веков Оригену [41].

Подобно упомянутому сочинению Сен-Мартена, по схеме Таро написана книга Элифаса Леви «Учение и ритуал Высшей Магии» [42]; это сочинение представляется одним из наиболее известных в настоящее время. Не давая конкретных практически полезных сведений, Элифас Леви тем не менее вводит читателя в круг мистических воззрений, захватывая его блеском языка и изяществом построений. Из других работ Леви, весьма многочисленных, особую ценность в наших глазах имеет также «История Магии» [43].

Среди представителей мистики XIX века с особой яркостью выделяется Станислав де Гюайта. Первый его труд — «Essais des Sciences maudites — au Seul de Mystere»26 [44] — представляет собой введение к его главному труду — «Le Serpent de la Genese»27, который должен был выразить во всей полноте оккультные законы Книги Гермеса. Разделенный на три септернера (т. е. по семь Арканов, завершением которых, в виде общего заключения, должен был служить последний Аркан), этот труд был разбит на три отдельных сочинения. Первые два тома были напечатаны под следующими названиями: Premiere Septain (Livre I) — «Le Temple de Satan»28 [45] — и Seconde Septain (Livre II), «La Clef de la Magie Noire»29 [46].

Третий том, посвященный третьему септернеру Арканов, должен был носить название «La Science du Mal»30, но издан не был, по причине ранней смерти автора (в возрасте 36 лет). Труды Станислава де Гюайта представляют собой величайшую библиографическую редкость, ибо по воле наследников (черных католиков) не могут быть переизданы. Эти книги являются одними из наиболее ценных во всей европейской мистической литературе [47].

Из современных авторов в первом ряду стоит Папюс с его трудами, специально посвященными Таро, — «Цыганское Таро» («Le Tarot de Bohemiens») и «Предсказательное Таро» («Le Tarot Divinatoire»). Чрезвычайно ценны приводимые рисунки карт Таро; они являются лучшими~ из всех, которые нам пришлось увидеть.

Из русских трудов надо отметить «Курс энциклопедии оккультизма, читанный Г. О. М. в 1911/1912 академическом году в городе С.-Петербурге. Составила ученица № F. F. R. C. R.»31. Труд Г. О. М. (Григория Оттоновича Мебеса) является весьма ценным по материалу и замыслу, но изложение прямо невозможное. Заслуживает также внимания небольшая, но весьма красиво, вдохновенно написанная брошюра «Символы Таро» П. Д. Успен­ского [48].

Если современные мистические источники столь немногочисленны, то, напротив, древние памятники религиозной и философской мысли содержат для изучения Таро попросту безбрежный материал. Религиозно-фило­софская литература Индии представляет собой такую роскошь бесконечно инте­ресных идей, что способна заполнить не одну, а несколько жизней самоотверженного искателя духовных знаний. На пути моего исследования я придерживался главным образом воззрений школы Веданты, как наиболее древней и спиритуалистической. Своими изречениями — подлинными брил­лиантами Истины — украсили мой труд великий исполин мудрости Йога­васиштха~ и его последователи. Пураны и Упанишады помогли мне разобраться в самых сложных вопросах. Сама же литература о памятниках индийского гения настолько обширна, что я лишен возможности ее при­вести и предоставляю читателю самому обратиться к специальным иссле­дованиям.

Гностические школы первых веков христианства, как и, напротив, апологии32 его главнейших деятелей также представляют собой богатейший материал. Многие из сочинений ересиархов суть величайшие памятники мудрости, в которых отражена их преемственная связь с мистериями античного мира и мистицизмом Востока. Учение о Демиурге и Эонах является одной из блистательнейших страниц истории человеческого мышления; идеи Симона Мага, Валентина и Василида, вылившиеся в сонм гностических творений во главе с «Πιστις Σοϕια» [49], послужили звеном между средневековой Каббалой и герметизмом древности. Характерной особенностью гностических учений является стремление их создателей к эзотеризму, т. е. строгому отграничению чистой науки, предназначенной для избранных, от элементарных верований — достояния толпы. Благодаря этому гностики безусловно являются непосредственными преемниками мистерий Востока и Эллады; именно на основании запечатленного в этих мистериях грандиозного научного опыта они стремились воссоздать величие древних Посвящений, тщательно отграничивая и очищая этот опыт от догматизма и формализма узкой иудейской мысли. Эллинизируя христианство, они вливали в него мощным потоком учения древние как мир и, обновив и проанализировав их, создали стройную самостоятельную систему религиозно-философского мышления [50]. К сожалению, именно благодаря этой своей черте гностики навлекли на себя дикую ненависть представителей иудейской традиции, задавшихся целью во что бы то ни стало сделать религию доступной массам. Одержав победу, отцы Церкви, державшиеся взглядов, противоположных воззрениям гностиков, с таким усердием уничтожали все произведения ересиархов, что уцелели лишь немногие отрывки. Так, например, для нас осталась навеки непонятой личность одного из интереснейших деятелей в области религиозных исканий — Симона Мага, по причине утраты не только его главного сочинения «Αποϕασις µεγαλη» («Великое утверждение»33), но и работ всех его ближайших последователей. Апологеты Церкви, в особенности Ориген и Тертуллиан, исказили учения гностиков до полной неузнаваемости, до полного абсурда и откровенной бессмыслицы. К счастью, в середине XIX века на Афоне была найдена замечательнейшая рукопись, известная под именем «Philosophumena»34 (подлинное название — «Κατá πασῶν αιρέσεων ἔλεγχος» — «Изобличение всех ересей»), автором которой является епископ Ипполит. Это произведение было издано в латинском переводе в Геттингене, под наименованием «St. Hyppolyti episcopi et martyris Refutationis omnium haeresium librorum decem quae supersunt»35. Можно сказать, что именно из творения Ипполита почерпнуты почти все сведения современной исторической науки о гностицизме и истинном характере ра­бот его представителей. Бессмысленные бредни, приписываемые гнос­тикам ревностными апологетами, под могучим воздействием истины, сох­ра­нившейся в первозданной чистоте на пути стольких веков, благодаря добросовестности Ипполита предстали как блистательные творения философского гения.

Наряду с гностиками на весьма почетном месте стоят неоплатоники, сходным образом сочетавшие в своих системах арийский и семитический гений. Но если гностики заимствовали из иудаизма главным образом его экзотерическую сторону, а эзотерические идеи черпали из арийского мира, то неоплатоники, наоборот, питались главным образом эзотеризмом Иудеи. На основании таинственных сокровенных учений Египта и Иудеи неоплатоники воскресили вместе с гностиками величие древности. Дионисий Ареопагит открыто стремился воссоздать великое учение Гермеса; неоплатоники — Филон, Плотин и Порфирий [51] — и доныне озаряют нас светом своего гения через столько минувших столетий.

«Неопифагорейство явилось образчиком синкретизма, видевшего во всех религиозных традициях Эллады, Фракии, Финикии, Египта, Сирии, Малой Азии, Ирана, Индии лишь разные формулы Единой Истины, непознаваемой для толпы, но доступной чуткости отдельных высоких сознаний, укрепленных особым Посвящением» [52].

Творения святых отец~ христианской Церкви [53] освещают самые глу­бокие философские вопросы, и мои современники глубоко виноваты в том, что игнорируют наследие патристики. Иоанн Златоуст, Макарий Египетский, Василий Великий, Климент Александрийский и весь сонм христианских подвижников, изречения которых собраны в «Добротолюбии» и «Отечнике» [54], раскрывают как тайники сердца человеческого, так и извилистые пути познающего разума.

Глубокого интереса, в особенности для нас, русских, заслуживают наши сказания и былины, ибо большинство их возникло на оккультно-философской почве. Крайне замечательна древняя рукопись, известная под наименованием «Голубиной», вернее — «Глубинной книги»; вместе с требником Петра Могилы они являются основами древнего русского мистицизма [55].

Из современных русских писателей можно упомянуть Всеволода Соловьева, который говорит о Таро в своем знаменитом романе «Великий розенкрейцер»:

«Великий розенкрейцер исполнил желание старца и начал читать ему двадцать два правила развития воли, постигнув и исполнив которые человек делается победителем и владыкою природы. Эти двадцать два правила, преподанные от древности легендарным Гермесом-Тотом и затем разъясненные и дополненные величайшими адептами оккультизма, составляли драгоценное сокровище розенкрейцеров. В них действительно заключалась глубокая человеческая мудрость» [56].

Мировые представители философского мышления на протяжении истории подходили с различных сторон к Верховной Тайной Доктрине и в совокупности создали величественное основание, подкрепленное конечными выводами современной науки, дающее возможность ясно услышать то последнее слово разума, которое говорит Книга Арканов.

Герметическая философия венчает собою все искания гения челове­ческого, все усилия его разума на пути бесчисленных веков. Ее стройное целое объемлет собою как благороднейшие порывы и высочайшие воспа­рения духа, так и все чаяния глубочайших сердец. Витая в надзвездной выси, она воспринимает и впитывает в себя все движения рода людского к возвышенному и идеальному, она дарит несказанной мощью всякого, кто опален пламенем мира и в ком жива неусыпная тоска по светозарному отечеству. Философия Гермеса есть истинная свобода, абсолютный вселенский простор; она ответствует всему, она слышит всякий зов, а потому самая мысль указать путь к ней, т. е. ограничить ее вездесущность, есть мрак невежества и безумия. К ней равно ведут все пути, и весь низший мир для того и существует, чтобы вызвать жажду у каждого — найти свой собственный путь.

«Все редкое, чудесное, которое там и сям в книгах показывается, к чему иногда приводит нас какое-либо явление в Натуре, есть только намеки, только раскиданные приманки, дабы дать человеку приметить, что в лоне Натуры скрываются еще высшие Истины» [57].

ВВЕДЕНИЕ

О вечной истине и верховном синтетическом учении системы Арканов

«Приветствую смелых исследователей и глубоких мыслителей, которые, прилагая к сверхфизическому миру методы позитивной науки, утвердили несокрушимое основание синтетического памятника человеческих знаний и положили первый камень Величественного Храма, где будет праздноваться — и час этот близок! — торжественное примирение враждующих сестер, Науки и Веры».

Станислав де Гюайта [1]

«Вера и знание суть два орудия, которыми располагает человек, чтобы воспринять Истину; они служат ему как две ноги, с помощью которых он добирается до цели, как два крыла, на которых он взлетает к свету».

Лагуриа [2]

«Премудрость подвижнее всякого движения и по чистоте Своей сквозь все проходит и проникает. Она есть Дыхание Силы Божьей и Чистое Излияние Славы Вседержителя. Посему ничто оскверненное не войдет в Нее. Она есть Чистый Отблеск Вечного Света и Чистое Зеркало Действия Божия и Образ Благости Его. Она Одна и может все, и, пребывая в Самой Себе, все обновляет…»

Прем. 7: 24—27

«Все идеи истинны постольку, поскольку они связаны с Богом».

Спиноза [3]

I. О видах человеческого познания

Бытие в продлении есть Верховная Трансцендентальная Реальность; Оно является Первичной Субстанцией и определяет Собой Всеобщие Основные Начала: в Своей конечной трансцендентальной абстрактности Оно является Природой Идеи Божества; в Своей конечной дифференцированной утвержденности Оно определяет природу космоса — как в совокупной обобщенности, так и в его дифференцированной тварности. Бытие как таковое в Своей Трансцендентальной Сущности определяет первую Ипостась Субстанциальной Реальности; второй Ипостасью является присущее этому Бытию Трансцендентальное Сознание; Бытие и Его Сознание неотъемлемы друг от друга взаимностью утверждения, ибо Сознание есть внутренняя Природа Бытия, а Бытие есть Природа Сознания. Мир дифференцированного бытия опре­деляется в противовес Абсолютному Миру как поле различной напряженности Сознания, благодаря чему Общее Космическое Сознание имеет Природу Тварную в противовес Интегральному Сознанию Трансцендентального Абсолютного Мира [4]. Человек, как средоточие Космического Сознания в наивысшей степени по сравнению с окружающей средой, определяет сущность своего существования формулой «Homo sapiens», обобщая, таким образом, обе Ипостаси Бытия в третью, представляющую собой прообраз третьей Ипостаси Утверждающего, Утверждаемого и Утвержденного Бытия.

Homo sapiens, утверждающий себя как единичный фокус Бытия, в потенциально присущем ему единичном сознании обладает даром индивидуального ощущения, выливающимся по отношению к собственной субстанциальности в самоощущение, т. е. потенциальную модификацию сознания, способную однако претвориться в кинетическую при наличии относительного движения в недрах сознания; это последнее, будучи его modus vivendi36, в свою очередь, само является присущей ему категорией. Рассматривая факт относительного движения, мы видим, что оно является внешним проявлением субстанциальной сущности и, в то же время, само своей собственной силой объективирует в этой сущности присущий ему аспект, тем самым порождая соответствующую категорию бытия и соответствующий модус сознания. Последнее выражается формулой: человек творит внешнюю среду и сам есть ее творение [5].

Относительное движение есть не что иное, как внутренняя взаимная переориентировка отдельных единичных модусов сознания через расчленение Интегрального Сознания и последовательное отождествление Целого с отдельными своими аспектами. Потенциальное Бытие есть внутреннее относительное движение при отсутствии протяжения по времени и наличии, следовательно, одновременности самосознания в Целом и в частях. Проявленное Бытие рождается с рождением времени и отождествлении Целого с частью [6]; Самосознание Целого в аспекте есть, очевидно, обособление единичного сознания в Интегральном Синтезе и отделение от него. В силу этого, Проявленное Бытие есть сознание в большей или меньшей совокупности единичных аспектов; эти аспекты лежат одновременно в синтезе и среде, но забвение сознанием синтеза приводит его к ощущению, что оно живет только в среде. Изложенное выражается формулой: человек на земле сознает среду как реальность и имеет представление о Синтезе лишь как об à priori необходимом Начале.

«Абсолютная Истина на плане материальном является как нереальность, но эта нереальность есть нечто единственно реальное» [7].

Живя в мире как среде и лишь à priori памятуя о своем синтезе, человек расчленяет свое сознание на две модификации: чувствование~37 (sensibilite) и разум. При помощи первой его активное сознание, т. е. совокупность уже утвержденных аспектов, воспринимает данные из среды и Интегрального Синтеза, а при помощи второй он квалифицирует и классифицирует их, после чего они становятся аспектами конечного доступного ему синтеза (по «закону пирамиды»). Назначение чувствования — восприятие данных анализа, назначение разума — их синтез. Когда чувствование воспринимает из среды, оно дает ощущения, когда же черпает из Интегрального Синтеза, то дает восприятия. Разум объективирует данные чувствования и утверждает их; утвержденное единичное ощущение есть представление; цепь представлений в закономерной их последовательности есть мысль. Мысль есть внешняя форма метафизического направления сознания, т. е. совокупности некоторого количества утвержденных модусов сознания, связанных единством некоторого частного центра, через который эти аспекты проходят; этот частный центр, конкретная потенциальная реальность, выливающаяся в кинетическую мысль, есть идея. Идея, в силу своей собственной природы, утверждает конкретную последовательность и виды единичных модусов познающего ее сознания; эта последовательность есть закон идеи. Таким образом, закон в отношении идеи играет роль вполне аналогичную той, которую выполняет сознание по отношению к бытию. Идея, познаваемая последовательным рядом единичных состояний сознания, представляет собой как бы тело некоторой высшей конституции, доступное более синтетичному сознанию, в каковом эта идея и выливается в стационарный конечный синтез идеи и ее закона, содержащий в себе всю цепь конкретных выражений, ее последовательность и закономерность; этот стационарный синтез есть принцип.

«Философия есть наука принципов и первопричин» [8].

«Философия есть наука принципов, т. е. всего, что есть наиболее возвышенного во всех науках» [9].

Основным признаком принципа является ноуменальность его природы; принцип сам по себе, в своей собственной сущности, лежит за пределами цепи причин и следствий; он является самодовлеющей субстанцией, частной реальностью, которая не может быть ни из чего выведена, которая сама по себе имеет бытие — частный аспект Бытия Космического. Всякий принцип порождает следствия силой своей собственной мощи, облекается идеей как низшим аналогом, гармонирующим с феноменальной природой временныʹх и последовательно-причинных протяжений, и утверждает закон идеи — внешнюю манифестацию своей закономерности — как вполне независимая реальность. Если два принципа гармонируют между собой, т. е. если в системах их феноменальных следствий есть общие признаки, иначе говоря, если две или несколько осей аналогии их инволютивных систем пересекаются, то все равно, по общему принципу кинематики [10], утверждение каждого из принципов происходит так, как если бы он был единственным действующим фактором во вселенной. Единичный принцип есть единичная истина, т. е. истина вообще относительная, но в ее конкретизации абсолютная для данной концепции~ феноменальных факторов. Изложенное резюмируется формулой: все принципы имеют ноуменальную природу и являются единичными субстанциальными деятелями вселенной, аспектами Конечной Интегральной Реальности.

Разделение объектов сознания по степени синтеза мы встречаем ясно выраженным у Сент-Ива д’Альвейдра в его книге «Mission des Juifs» [11], где он приводит следующую схему; на ней «законы» (в толковании д’Альвейдра) соответствуют нашему «идеи + законы»:

Количество принципов, вообще говоря, бесконечно, ибо Единая Реальность может созерцать Себя в бесконечном количестве Своих аспектов. Порядком принципа я называю степень его синтетичности; если действие принципа связано с формальной стороной явлений, т. е. его влияние фиксируется лишь в некотором узко ограниченном относительном мире, то он является частным; если же его действие связано с внутренней природой явлений в ее трансформациях и, в силу этого, он тем самым проникает отдельные феноменальные разграничения, то этот принцип становится общим. Стремясь к Абсолютному Синтезу, испытующий дух человеческий ориентирует свое самосознание как конечный синтетический результат всех сознанных и утвержденных дифференциальных данных. Будучи по истинной природе своей Абсолютным, но при этом оторванный от своей сущности и сознающий себя лишь как проекцию Абсолютного в относительное, человек всегда и неизменно воспринимает не феномены явлений~38, как они манифестируются в среде, но и не ноуменальные принципы в их завершенной целостности, а лишь их проекции в относительный мир человека. При этом проецировании происходит искажение по двум координатам: по порядку синтеза и по индивидуальности. Первое искажение имеет своей причиной несовершен­ство развития человека, вследствие чего он все лежащее выше доступного ему синтеза проецирует в последний, благодаря чему не только искажается группировка элементов синтеза, но и некоторая часть их вовсе ускользает. Второе искажение выливается в расцвечивание человеком, согласно его индивидуальности, как отдельных элементов синтеза, так и всей их совокупности.

Различность восприятий феноменов, представляющих собой факторы опре­деленной среды и потому вполне реальных в аспекте этой среды, поскольку в ней цепь причин и следствий и сама формальная сторона явлений связаны соответствующей вполне строгой закономерностью, и индивидуальность претворения в свое существо ноуменов, реальных по принципу, утверждают дилемму Абсолютного и относительного. Человек своим сознанием всегда живет в относительном мире, навеки сковывающем определенной гранью все возможности, и, в силу этого, с первого взгляда представляется, что титул «Абсолютное», как ignoramibus39, есть чистая абстракция. Тем не менее этот вывод сам по себе относителен и является лишь кажущейся истиной. — Человек, как микрокосм, заключает в себе оба элемента: абсолютный и относительный; он существует сам по себе своей собственной субстанциальной мощью, но в то же время он есть часть Всеобщего Целого; человек, как аспект Реальности, по своей истинной природе абсолютен, и его относительность рождается с того момента, когда свойственное этому аспекту сознание посредством изменения своей глубины — понижением порядка синтеза — входит в потенциально ему присущий относительный мир, вследствие чего и наступает разрыв с Целым. Но даже если удел человека по всей видимости исчерпывается его жизнью в относительном мире, даже если оковы его в принципе не могут быть разрушены до тех пор, пока сознание не возвысится до воссоединения со своим истоком — Атманом как аспектом Реальности, — то, тем не менее, человек всегда сохраняет с Абсолютным потенциальную связь; вот почему он всегда и неизменно ощущает Абсолютное, и это чувство растет непрерывно в гармонии с его собственной эволюцией.

«Человек как микрокосм обладает интуитивной памятью о Реальности. Вдохновение, проявляющееся словом, выражает Истину» [12].

«Диалектика, как Цирцея, дочь солнца, обладает магической силой в таинственной своей связи с памятью о Реальности — Мнемозиной» [13].

«Нам не дано познать Сущность Зиждителя, но мы можем петь Его Божест­вен­ность» [14].

«Мудрые знают Первоначало, именуемое Истиной (или Реальностью), — Науку, которая не построена на двойственности; это Первоначало одними именуется Брама, другими — Параматман (Верховный Дух); третьими же — Бхагаван» [15].

Внутреннее, бессознательное, но ясно чувствуемое ощущение абсолютности своей внутренней первоосновы выливается вполне осязаемым образом в присущее каждому человеку сознание направления к Вечному и Абсолютному. Тот, кто много мыслил, кто устремлял свой взор в глубь вещей, всегда вырабатывает, вернее, реализует это шестое чувство, которое я называю чувством синтеза [16]. Полярной противоположностью ему является чувство сектантства~, которое само по себе нереально и есть лишь дальтонизм сознания, его неразвитость и неспособность к различению. Чувство синтеза, или чувство реальности, есть воистину венец всех других форм восприятия, ибо оно есть чувство сущности, а не формальной стороны явлений. Каждое восприятие, получаемое человеческим сознанием извне, имеет два элемента: абсолютный и относительный; с повышением порядка со­знания человек последовательно отвергает одни относительные элементы за другими вплоть до некоторого свойственного данному индивидууму предела. После этого приступает к исполнению своего долга чувство синтеза, и, помощью его, человек окончательно намечает в своем сознании грани внутреннего ядра, лежащего за пределами относительного. Это конечное ядро восприятия определяется двумя категориями: с одной стороны оно безлично, а с другой — сверхлично. Как та, так и другая одинаково лежат за пределами относительного мира; но по отношению друг к другу они являются полярными противоположностями; более того — сама степень их антагонизма служит показателем полноты выявления этого внутреннего ядра. Безличность есть отсутствие вмешательства какой-либо индивидуальной силы, она есть первый признак среды, т. е. первичной сущности тварной космической реальности; тварная реальность по принципу иллюзорна, но для сознания, потерявшего связь с Верховным Синтезом, представляется единственной. Сверхличность есть наличие исчерпывающей совокупности индивидуальных расчлененностей и является первой категорией Абсолютной Реальности. Изложенное резюмируется формулой: Абсолют и иллюзия среды суть противоположные полюсы сущности каждого фактора природы.

Таким образом, хотя Абсолютное в своей чистоте и недоступно человеку, тем не менее человеку присуща способность определять степень отдаленности всякого данного фактора от его абсолютного прототипа. Если пред человеком лежит Неведомое, Недоступное, но он знает к Нему путь и может контролировать всякое к Нему приближение или отклонение от Него, то он всегда располагает возможностью à priori выявить ряд отдельных элементов этого Неведомого в зависимости от степени своего развития; иначе говоря, хотя Абсолютное человеку недоступно à posteriori, на основании анализа относительного он уже может выявить столько категорий этого Абсолютного, сколько их сможет воспринять его сознание.

«За всеми переменчивыми явлениями феноменальной вселенной скрывается Нечто Реальное, на лицевой поверхности Которого происходит постоянная игра материи, силы и жизни, подобно тому, как рябь и волны играют на поверхности океана, или по лазури неба пробегают облака» [17].

«Субстанция — это то, что кроется под всеми внешними проявлениями; это то, от чего зависят все свойства каждого предмета, то, что составляет всю его сущность; это природа вещей, действительная, живая сущность» [18].

«Божеская Премудрость останется навсегда для нас свойством Непостижимым, если мы станем рассматривать Ее в Собственной Ее Натуре, но чрез сравнение мы получаем о Ней некоторое познание, которое и будет верно, если мы от сего понятия будем отделять все человеческое и несовершенное» [19].

Относительное характеризуется следующими основными категориями, различность степени напряженности которых есть мерило отдаленности этого относительного от Абсолютного:

1) Форма — есть первая категория относительного; оно всегда ограничено, имеет раз навсегда определенные качества, отмежевано от всего внешнего, действует за свой страх и риск.

2) Сознательное неведение — есть вторая категория относительного; всякое обобщение здесь осуществляется через игнорирование вторых причин и следствий и пренебрежение обертонами.

3) Угол зрения — есть третья категория относительного; оно осуществляет обобщение в зависимости от последовательности порядка и перспективы действия привходящих факторов. Всякое относительное обобщение имплицитно заключает в себе элемент случайности.

4) Оценка, предпочтение, выбор, неполнота, ошибочность — вместе представляют собой четвертую категорию относительного; она является следствием первых трех категорий, но со своей стороны вводит еще элемент узкой субъективности обобщения, способности заблуждения или элементарного невежества.

5) Конкретность, недвижность, отсутствие способности самостоятельного развития, метафизического творчества и размножения — вместе составляют пятую категорию относительного. Относительное не имеет дара жизненности; оно существует за счет вампирического заимствования силы из какого-либо ноуменального источника и если способно влиять, то лишь как слепая сила, действующая всегда в одном и том же направлении, согласно первоначальному импульсу, вызвавшему ее к бытию.

Абсолютное не может быть ограничено ни одной из этих категорий, Оно Само по Себе их содержит в состоянии возможностей, реализуемых Абсолютным тогда, когда Оно захочет осознать Себя относительным. Его природа, вообще говоря, определяется отрицанием каких бы то ни было категорий, а потому человек тем выше начинает понимать Абсолютное, чем синтетичнее он выявит категории относительного и, обратив к Абсолютному, их отвергнет. Абсолютное Само по Себе невыразимо, ибо Оно есть Первоначало всего и именно вследствие этого не нуждается ни в каком выражении, так как идея Абсолютного близка сердцу каждого человека.

На пути всей истории человек всегда стремится к Вечному и Абсолютному, и чем сильнее он чувствовал относительность всего, тем более интенсивно он начинал жаждать Абсолютного. Все философские и религиозные системы представляют собой попытки достижения конечного идеала — анализа Первопричины; учение о Трансцендентальном само по себе есть признание огра­ниченности познавательных способностей человека и ясное сознание того, что Причинная Природа лежит по ту сторону объективного разума. Стремясь к познанию Первопричины, человек стал пользоваться двумя методами: дедуктивным и индуктивным. Основываясь исключительно на эмпирическом опыте и с помощью логики обобщая его данные в единичные частные относительные синтезы, человек силою вещей не мог выйти за пределы относительного, ибо все его построения оставались замкнутыми в сфере его субъективного существа и мировоззрения. Основываясь исключительно на интуитивном опыте, человек воспринимает его данные в столь преобладающе индивидуальном освещении, что они остаются совершенно непонятными для других людей, а кроме того, и сам человек в большинстве случаев оказывается не в силах претворить данные интуиции в разум. В первом случае, при восприятии «снизу», из среды, человеческие обобщения всегда конечны по принципу; они de jure никогда не могут преодолеть верхний порог присущего данному человеку сознания и являются, в сущности, опорами его сознания по отношению к среде. Во втором случае, при восприятии «сверху», из Интегрального Синтеза, человеческие выводы могут быть абсолютны, ибо таковыми они de jure являются в своей истинной природе, но, окрашиваясь субъективными тональностями, они de facto становятся относительными. Таким образом, только один путь ведет à priori к Абсолютному, и этот путь есть интуиция.

«Путем объективного познания нельзя выйти за пределы представления, т. е. явления. Таким образом, мы всегда будем стоять перед внешнею стороной предметов. …Но в противовес этой истине выдвигается другая — именно та, что мы не только познающие субъекты, но вместе с тем и сами принадлежим к познаваемым существам, — что мы и сами вещь в себе. …Для нас открыта дорога изнутри — словно какой-то подземный ход, какое-то таинственное сообщение, которое — почти путем измены — сразу вводит нас в крепость, — ту крепость, захватить которую путем внешнего нападения было невозможно. …Это значит, что мы должны стараться понять природу из себя самих, а не себя самих из природы» [20].

«Философия есть лишь сознательное и целенаправленное возвращение к данным интуиции» [21].

«Истинный служитель Изиды есть тот, кто, правильно восприняв учение о Божествен­ных вещах, его подвергнет анализу разума и проникнет духом все те истины, которые оно содержит» [22].

Интуиция есть свойство, присущее всем людям, она стоит в ряду других средств восприятия и познания, но по природе своей имеет первенствующее значение, будучи среди них prima inter pares — первой среди равных. Интуиция всегда субъективна; более того, она — самая субъективная из всех воспринимательных~ способностей человека, но это последнее свойство есть единственная категория, утверждающая ее относительность. Субъективность интуиции сводится целиком к расцвечиванию, окрашиванию получаемых ею данных, но эти данные, как непосредственные эманации Синтеза, по своей собственной природе вполне абсолютны. По мере совершенствования человека идет развитие чувства синтеза, и с его помощью человек начинает корректировать данные интуиции, делая их все более независимыми от собственной личности. Конечное развитие соединенных вместе интуиции и чувства синтеза выливается в Откровение, высшую познавательную способность, в своем целом присущую только самому чистому духу. Данные Откровения всегда сверхличны, т. е. одинаково гармонируют со всякой индивидуальностью; познаваемые в своей чистой природе лишь сознанием духа, они облекаются в форму высшей земной индивидуальности, соответствуя целой эпохе всемирной истории и целому семейству народов; по­следнее резюмируется формулой: Откровение есть интуиция расы.

«Бег звезд и молний уносил меня, а ветер давал крылья, и я стремился к Нему — пока не прибыл к стене из хрусталя, окруженной пламенем. Минув Божественный Огонь, я приблизился к дворцу, тоже хрустальному. …Его кровля представлялась как бы путями звезд и молний; повсюду — херувимы и пламя всех цветов; небеса жидкие и сверкающие. …И вот, среди непостижимой, таинственной глубины появился трон, как бы созданный из снегов; он был окружен звездами и песнопениями херувимов; одеяние Того, Кто недосягаем в великолепии, сияло ярче солнца, блистало чище снега. …И Он сказал мне: “Подойди, Енох, приблизься к Моему Святому Глаголу”…» [23].

Каждое Откровение раскрывает целостный аспект Абсолютной Истины; его ядром является Доктрина Абсолютная по природе и исчерпывающая истину, свойственную данной расе, данному циклу истории. Совокупность этих Доктрин есть Верховное Абсолютное Учение об Истине Вечной. Поколения исполинов мысли собрали воедино эти Доктрины, и неведомый нам Величайший Гений мира обобщил их в стройную систему — Великое Герметическое Учение, скрывавшееся на пути бесчисленных веков от толпы и дошедшее до нас в ореолах мифов под именем Священной Книги Тота, Великих Арканов Таро. Это величайшее наследие минувших веков, живой показатель того, что в пучине прошлого, в седой древности человечества были достигнуты такие вершины Истины, о которых мы не смеем и подозревать, скрыто почти непроницаемым покровом эзотеризма. Книга Тота есть собрание символов, и достаточно однажды устремить свой умственный взор в их сущность, чтобы сразу почувствовать их неизмеримую ценность.

«Поистине это произведение исключительное и грандиозное, простое и мощное, как архитектура пирамид, а следовательно — и столь же устойчивое; книга, резюмирующая все науки, бесконечные комбинации которой могут решить все проблемы; книга, которая говорит, заставляя мыслить, вдохновительница и руководитель всех возможных умственных заключений, — быть может, высшее произведение человеческого духа, и, несомненно, самое прекрасное из всего оставленного нам древностью» [24].

«Вот Книга, где, освобожденный от всех иллюзий, раскрыт Верховный Закон честных мужей, победивших желания; Книга, в которой раскрыта Сущность, Которая должна быть познана как Истина Сущая, Которая дает дар восприять Красоту совершенную и уничтожает три вида страдания» [25].

Прежде чем приступить к анализу доктрин Арканов, скажем несколько слов о символике вообще, ее назначении и различных ее степенях.

II. Аркан как высшее проявление символизма

«Символ — не есть ли он всегда, для того, кто умеет его читать, более или менее ясное раскрытие того, что является Божественным?»

Карлейль

Каждый человек в самом существе своем настолько отличен от других людей, что всякое его восприятие, всякое представление носит свой особенный, одному ему присущий характер. Уже с незапамятных времен людям известно, что все представления их относительны, что мир познается человеком лишь в его собственном условном, индивидуальном освещении, что ни одна реальность как таковая не может дойти до его сознания. Первым проблеском деятельности сознания человека является возникновение представления о числе, т. е. о наличии в мире однородных факторов. Чувствование стройности, гармоничности и закономерности среди множественности явлений природы выливается постепенно в объективирование ряда отдельных комплексов понятий и представлений, которые, не выходя еще из среды общего сознания, уже намечают будущее русло активной его деятельности, становятся прототипами дальнейших конкретных утверждений. С развитием человека каждый из этих комплексов из более или менее случайной группировки элементов претворяется в нечто целое, выявляет свой результирующий девиз, сам по себе становится сознательной единицей существа человека в виде вполне определенного понятия — символа целостной совокупности составляющих его тональностей. При возникновении общения между людьми, при появлении разговорного языка, эти символы начинают терять свою обособленность, свой чисто индивидуальный характер, но однако еще продолжают оставаться лишь условно принятыми обозначениями тех или иных факторов природы. При дальнейшей эволюции человека, расширении его сознания и увеличении числа его переживаний, у него возникают, наконец, и понятия отвлеченные. Каждое слово, выражающее то или иное душевное состояние, является уже собственно символом. Символ есть комплекс человеческих представлений, взятых в наиболее чистой форме, т. е. с наименьшей примесью влияний со стороны внеположных факторов, выраженный в виде слова, числа или в форме красочных или звуковых сочетаний. Под символизмом я подразумеваю не самоё внешнее проявление внутреннего символа, запечатленное тем или иным образом, а саму идею того, что некоторая система человеческих представлений, взятых в причинной последовательности, выражается в некотором общем девизе [26], активно и динамично воздействующем на каждого человека, которому он встречается. Символ как таковой, сам по себе, в силу своей собственной конституции вызывает в сознании встретившегося с ним ту самую систему представлений, в той же последовательности, каковая вложена была его автором, но вместе с тем каждый человек воспринимает символ в тех тональностях, которые свойственны его восприятию, — он так или иначе окрашивает символ, воспринимая в тех или иных дифференциальных частностях; и однако сущность символа остается перманентной для всех, кому бы он ни встретился. Таким образом, язык символов есть истинный, всемирный, всечеловеческий язык, одинаково действенный для всех времен и всех народов. При его помощи человек получает возможность запечатлевать свои идеи и мысли так, что они, нерушимо сохраняясь, переживут его и сообщат каждому встретившемуся с ними те же мысли по существу, что были у него самого, но применительно к технике мышления и степени развития каждого из тех, кто их воспримет. Итак, символ есть одновременно наиболее и совершенно недвижная форма запечатления мысли — и наиболее и совершенно эластичный метод применения их к познанию различных людей.

«Эмблема лишь обобщает совокупность мыслей, не являющуюся символом, который надлежит скорее понимать как посредник, помогающий уяснить единую определенную идею» [27].

Слово, выражающее эмоцию человеческой души, есть символ в его классическом случае; хотя каждый отдельный человек эту эмоцию переживает различным образом и в различной степени, она, тем не менее, продолжает оставаться в своем существе совершенно определенной, т. е. она подчиняется общему принципу: символ воспринимается различными людьми с различной глубиною и с различными оттенками, но в существе своем он остается понятием~ перманентным40. Человеческая речь сама по себе есть могучее подспорье человеку, ибо при помощи слов-символов он имеет возможность передавать другим людям свои мысли и переживания. Когда человек ограничен в своем опыте сферой обыденного и повседневного, где он наблюдает лишь простейшие формы, его речь является для него вполне совершенным способом передачи своих мыслей. Переходя в область отвлеченного мышления, человек сразу начинает чувствовать несовершенство своей речи; чем выше и универсальней понятие, тем труднее его выразить словами. Правда, с увеличением числа понятий увеличивается и число слов, так как каждый язык есть зеркало создавшего его народа, запечатлевающее автоматически всю его эволюцию [28], и однако введение новых терминов не может решить задачу. Действительно, каждое новое слово должно быть пояснено с помощью уже известных; в силу этого оно, с одной стороны, может обобщить в себе хотя и в новой группировке, но все же лишь ранее известные и утвержденные элементы, а с другой — несмотря ни на какие пояснения оно всегда будет восприниматься разными людьми различно согласно конкретным свойствам их индивидуальностей. В самом деле, начиная с детских лет каждый человек, узнавая новое слово, связывает с ним те или иные переживания в мире чувств или в мире разума; на пути своей дальнейшей жизни, в большинстве случаев, он уже не возвращается к тому, чтобы сделать переоценку смысла своих слов, но если бы он это и сделал, все равно новые представления, связанные с ними, так или иначе будут вытекать из свойств его индивидуальности. Отсюда явствует, что человек в принципе неспособен точно передать другому свои мысли при помощи языка, ибо все слова понимаются ими различно. Каждое слово, произносимое одним человеком и воспринимаемое другим, имеет два элемента; один вполне определен, ибо он сверхличен (т. е. независим от данной личности, будучи одинаково присущ всем людям как определенная, раз навсегда условно принятая категория мышления или модус сознания, — например, понятия «холод» или «жажда»); другой относителен, ибо он индивидуален (т. е. представляет собой совокупность индивидуальных окрашиваний первого сверхличного элемента, а потому есть функция индивидуальности данного человека, — например, интенсивность, характер и тональности переживаемой эмоции). Итоговым выводом из всего сказанного будет то, что чем материальнее объект, о котором идет речь, тем легче один человек может понять другого; наоборот, — чем более этот объект отдаляется от мира грубых форм, тем передача мыслей одним человеком другому затрудняется.

Углубляясь своим сознанием в сущность явлений или желая разобраться во внутренних переживаниях своей души, проследить и проанализировать ее движения, человек сразу убеждается, что все эти представления и чувствования состоят из столь тонких оттенков и тональностей, что обычная речь уже не может их передать; здесь впервые в человеке проявляется новая способность — у него открывается дар красноречия. Под влиянием вдохновения человек создает новое мощное орудие своему духу; неуловимые оттенки речи, тембр и высота звука недоступным пониманию самого оратора образом создают иной путь общения с душами слушателей. Но как только переживания начинают терять под собой непосредственную почву — физический мир, как только они переходят в мир дымчатых образов, грез и мечтаний, в мир, непонятный уму человека, но столь близкий и ясный духу его, он убеждается, что слово не может подняться до них, не может вместить искр-эманаций его духа, а посему и не может зажечь ответное пламя в сердцах людей. И вот, внутренний голос заставляет его инстинктивно следовать закону аналогии; он начинает говорить притчами, т. е. для выражения высших реальностей пользоваться образами другого, низшего плана; здесь, по роду своего дарования, он эти притчи может облекать или в речь вдохновенного пророка — или в гармонию красок, форм или звуков; так родилось искусство.

Совершенное произведение красоты — это застывшая песнь духа человеческого, пробуждающая в сердцах других людей отзвук своему стремлению; эта притча, этот символ создают в душе каждого мощный порыв ввысь, вызывают в ней новые заветные стремления. Чем пламеннее душевный порыв, вложенный в этот символ, чем выше и чище побуждение его творца, чем совершенней умение его целиком отдаться своей идее, тем совершеннее и сама форма символа. На пути истории стремление к совершенству формы порой всецело завладевало искателями красоты, и все их стремления были направляемы именно на поиск формы; здесь дух живый уже отлетал от символа. Излишний реализм давал лишь восхищение взгляду, вызывал лишь преклонение пред талантом художника, но уже не мог заставить трепетать дух зрителя, — индивидуальность автора, его мысли, переживания и стремления оставались невыявленными, и произведение искусства из чистого творчества, каким надлежит ему быть, превращалось лишь в подражание существующему, а всякое подражание, как бы ни было оно совершенно, является мертвым. Временами люди впадали в противоположную крайность: отказываясь от принятых общечеловеческих условных форм, они тем самым создавали не символы, а шифр, прочесть который не мог уже никто кроме них самих.

«Человек способен увлекаться формой, оставляя идею в забвении; символы, размножаясь, теряют свою силу» [29].

Переходя от душевных эмоций к переживаниям духа, человек уже не в силах создавать соответствующие образы для их запечатления; здесь ему должно прибегнуть к более совершенному способу выражения своих чувствований. Так явилось искусство уже не связанное условностями недвижных форм, — родилась музыка. Здесь впервые человек получил свободу возноситься над условностями своего интеллекта и этим раскрыл возможность высшим сторонам своего «Я» проявляться осязаемым образом и принимать активное участие в общей работе человека. Неисповедимыми путями музыкальная гармония заставляет человека забыть свою личную жизнь и возносит его дух к лицезрению вечности. Вдохновенная, истинная музыка есть пение души, которая чудными звуками вливается в чужую душу, завоевывает и покоряет ее. Музыка служит спутником и выразителем мечтаний, чаяний и молений исстрадавшегося сердца; ей одной, без слов и доказательств, вверено красноречие утешения, ей свыше дана тайна духовного врачевания. Музыка не сон, но, убаюкивая слушателей, она будит в них далекие вещие сновидения, зовет их на путь высокого и прекрасного, раскрывает область ~чарующих, самоотверженных стремлений~. Пифагорейцы знали, что музыка — математика в звуках; с такою же точностью, как математика о мире видимом, говорит музыка о мирах иных.

Дух всегда и во всем ищет синтеза, но он не создает этот синтез посредством скрупулезного исследования отдельных фактов, а чувствует непосредственно взаимную связь дифференцированных деталей; он всегда стремится к тому, чтобы в одном образе или в одной идее объединить всю массу единичных фактов, воспринятых разумом. Лучшие представители рода человеческого мощью своего гения провидели в грядущем цель, к которой люди должны стремиться, и выражали этапы восхождения к ней в виде отвлеченных идеалов. Одновременно с утверждением цели эти гении указывали путь и давали средства ее достижения; силой своего духа они направляли все усилия людей в одном определенном направлении. Установив какую-нибудь идею, они отождествляли с ней все виды стремлений, делали ее близкой по уму и по сердцу каждому человеку, сводили к ее руслу все течения духа, мысли и чувства. Весь род людской охватывался тогда тяготением в одну сторону, он не только терял все другие интересы, не только забывал все предыдущие свои искания, но начинал отрицать в принципе возможность самого их существования, допуская противное лишь для полного невежества или злой воли. На пути истории человечество попеременно как бы сходило с ума то на одном, то на другом увлечении, неизменно превращавшемся в манию, пока явление нового гения не разрушало одним ударом всего этого, чтобы затем вновь создать влечение к новой цели и томительную жажду по ней. На пути всех веков развитие рода людского всегда и неизменно осуществлялось под одновременным воздействием сверху и снизу: работа толпы давала гениям почву, опершись на которую они могли отдаваться целиком синтезу и подниматься в заоблачную высь духа; откровения гениев, подобно лучу маяка, указывали толпе путь, звали и манили ее туда, где парил дух избранников; вот почему гений есть воистину творение и творец народа. С течением времени идеалы менялись, так как в различные времена человечество должно было идти по различным путям, но они не всегда замещались совершенно новыми, впервые являющимися на арене истории. В большинстве случаев, с истечением того или иного срока, человечество вновь приходило к тому, что уже было много веков раньше, ибо один виток спирали эволюционного движения кончался, начинался путь по новому витку. Вновь утвержденные идеалы, будучи по существу аналогичны минувшим, в новом своем выражении были еще более возвышенны, еще более недосягаемы. Выявленные и утвержденные мировыми гениями, новые идеалы обыкновенно отождествлялись с какой-нибудь высшей стороной человеческого духа. Такого рода естественный символ уже не является простой эмблемой, образом дел человеческих, простым запечатлением мысли; мощью духа создавшего его гения этому образу ниспосылается дар самостоятельного активного воздействия на все человеческие сердца. Понятно, что такой образ уже перестает быть только условным обозначением, он неизмеримо выше символа в виде слова или числа, он содержит в себе новое могущественное качество — жизненность.

В своем стремлении к синтезу человек приходит, наконец, к постижению Первопричины всего сущего. Уже задолго до этого разум его должен был сознаться в своем бессилии познавать в Области Трансцендентального, ибо здесь только чистый дух человека может наблюдать, изучать и претворять в понятия свой опыт постижения чрез вложенную в него способность воспринимать непосредственно — чрез его интуицию. Истинный искатель не удовлетворяется одним интуитивным восприятием, в нем просыпается жажда спроецировать это восприятие в свой разум, но вскоре он убеждается, что воспринятое через откровение не может быть выражено никаким человеческим языком; человек неминуемо должен прибегнуть к более совершенным и возвышенным символам. И вот, с того момента, когда он решается сообщить людям свои откровения, рождается религия. Способствуя сосредоточенью, отрыву от обыденной жизни и проникновению в высшие сферы человеческого «Я», обряды и церемонии, вместе с тем, в самом своем начертании и внешних проявлениях содержат в себе в синтетической форме весь путь, который должен пройти человек, отдельные этапы этого пути и частные решения; эти обряды и церемонии, в соответствии с самим их воздействием на душу человеческую, называются таинствами. Здесь символ воспринимает еще одно новое, могучее свойство: он не только жизнедеятелен вообще и способен активно вызывать те или иные вибрации, но он еще и непосредственно раскрывает законы мироздания; здесь символ как бы становится Учителем.

Путем откровения человек способен еще дальше проникать в глубь вещей, еще больше приближаться к Божественной Сущности. Великие Посвященные своим духом воспаряли в такую высь, что они могли постигать Основные Принципы созидания миров, Неисповедимые Пути Божества, по которым шло Его Проявление в космосе; эти Первоверховные Истины и были переданы человечеству в виде Божественных Мистерий. Мистерии еще выше, чем таинства, возносят дух человека; в Мистериях он не только уходит от обыденной жизни, не только воспаряет ввысь, но и теряет свою обособленность, сливается с космосом, чувствует себя частью Единого Целого. Мистерия есть тоже таинство, тоже символ, но уже не сводящийся к отражению частных перипетий скорбного пути человека, а изображающий основы жизни всего мироздания во всем его великом целом [30].

«Религия есть введение Божественной Жизни в человеческую душу» [31].

Но где тот Источник, из которого Великие Учителя человечества черпали свою силу? Как бы высоко ни стояли они и сколь бы нечеловеческим гением ни обладали, они все же оставались людьми, и Божественная Сущность в Своей чистоте и для них оставалась все же недосягаемо Великой. Этот Источник есть самый мир — Божество Проявленное, — зиждущийся на двадцати одном Божественном Принципе; вот эти-то Принципы и есть то, что известно людям под наименованием Великих Арканов. Аркан есть не что иное, как такой символ, который безмерно превосходит по глубине все таинства и мистерии. Его жизнедеятельность бесконечна, потому что сила, вложенная в него, не есть творение отдельного человека: это есть Сам Дух Божий; заключенные в Аркане разум и мощь суть образы Совершенства Вседержителя; законы, открываемые им, суть законы всего космоса, потому что Аркан, как аспект Божества, есть Само Божество. Как мистерии суть высший предел воспарения духа человеческого, так Арканы суть низший предел, до которого Божество непосредственно нисходит. В своей совокупности Арканы содержат в себе всё, весь Макрокосм и всякий Микрокосм; постигнуть Арканы во всем их целом — значит перестать быть человеком и стать Божеством. Эти Великие Символы суть вечные неисчерпаемые источники всей мудрости и являются единственными путями к восприятию Вечной Божественной Истины. Каждый Аркан, как подобие Божества и комплекс всех явлений мироздания, воспринимается человеком в виде символа различного порядка в зависимости от степени его совершенства.

«Одинокий узник, лишенный книг, имея одно лишь Таро, которым он умел бы пользоваться, в течение нескольких лет мог бы достигнуть Вселенского Ведения, мог бы говорить обо всякой проблеме с несравненной эрудицией и с неиссякаемым красноречием. Этот путь, вообще говоря, есть истинный ключ ораторского искусства и Великого Делания, как его засвидетельствовал Раймонд Луллий; это есть истинная тайна претворения мрака в свет, первый и самый необходимый из всех Арканов Великого Делания» [32].

Следуя этому пути, человек постепенно постигает своим духом Откровения Вечной Истины, и по мере того как Бессмертные Символы оживают пред его восхищенным умственным взором, они оживляют его самого, очищают его душу, преобразуют все его существо и дают свободу бессмертной искре Божества, тлеющей в нем, приобщиться к величавому и грандиозному покою — к Царственной Жизни Мироздания.

III. О метафизическом пространстве и геометрических методах исследования

Человеческое мышление есть чередование представлений и умозаключений, — чередование последовательное и притом непрерывное. В силу этого, во всяком рассудочном постижении всегда наличествует элемент движения, а следовательно, и понятие о времени. Это последнее хотя и может иметь переменный масштаб, в каждом частном случае автоматически определяемый и уста­навливаемый степенью развития данного человека, спецификой объекта его мышления и уровнем сложности этого объекта, но все же само понятие о времени неизменно долженствует входить во всякий умозаключающий процесс.

Алгебраический метод исследования, т. е. переход от решения данного частного вопроса к общему анализу всех ему подобных, может, естественно, применяться не только в сфере чисто математических проблем, но и вообще при всяком исследовании, каков бы ни был его характер. В качестве впечатляющего примера можно сослаться на исследования одного из величайших математиков XIX века — Гоёне Вронского, которые среди попыток приложения математики к решению отвлеченных философских проблем стоят на первом месте и которые, несмотря на представляемый ими глубочайший интерес, остались неизвест­ными не только широкому кругу читателей, но даже и большинству специалистов [33].

Уже на заре культуры человек, благодаря вложенной в саму его сущность наклонности к синтезу и обобщению, при решении обыденных житейских вопросов пришел к созданию юридического права, которое по отношению к жизни находится в положении, аналогичном отношению алгебры к арифметике. Переход от конкретных частностей к постулируемым обобщениям всецело зависит от личности обобщающего, а потому, вполне естественно, общие постулаты и решения всецело находятся в области относительного. Между тем человеческое мышление базируется на ряде основных форм умозаключений, которые, всегда и неизменно, лежат в основе всякого течения мыслей. Эти основные формы мышления и представляют собой те соотношения, которые и должны быть прежде всего точно определены, вполне сознательно выявлены и подвергнуты тщательному анализу. К глубокому сожалению, европейская психология почти совершенно не занималась исследованием вопроса об элементарных формах мышления, которые, естественно, не могут не лежать в основе всякой истинной теории познания. Со своей стороны, позитивная философия увлеклась почти исключительно критикой разума, т. е. определением характера его природы, границ его власти и ценности умозаключений. Между тем, какова бы ни была ценность разума с абсолютной точки зрения, сам он, как часть природы, является также «вещью в себе» и тем самым подлежит вполне определенным законам, которые не только управляют его эволюцией, но и обрисовывают среди феноменальных внешних окрасок внутреннее вполне определенное же ноуменальное ядро. Разум рождается из чистого духа чрез утверждение некоторых первичных метафизических соотношений: бинера, тернера, кватернера и т. д. Вся дальнейшая его эволюция состоит исключительно в том, что он постепенно, чрез обобщение сложных групп представлений в единицы более высокого порядка, начинает оперировать все более сложными элементами.

«Множество раз уже было замечено, что мозг мыслящего человека не превышает по своим размерам мозг дикаря; между ними нет ничего похожего на ту разницу, какая существует между их умственными способностями. Причина этого явления кроется в том, что мозг Герберта Спенсера имел немногим больше работы, чем мозг австралийца, так как Спенсер в характеризующей его умственной работе оперировал все время при посредстве знаков для выкладок, которые заменили ему понятия, в то время как дикарь совершает всю или почти всю свою умственную работу при помощи громоздких представлений. Дикарь в этом случае находится в положении астронома, делающего вычисления при помощи арифметики, Спенсер же — в положении астронома, оперирующего при помощи алгебры» [34].

Всякое алгебраическое представление может быть интерпретировано методом геометрическим. Этот способ исследования столь естественно близок человеческому духу, что, как известно, даже в чистой математике геометрический анализ родился многими веками ранее анализа алгебраического [35]. Всякий геометрический метод имеет то преимущество, что он обладает свойством наглядности, благодаря которому человек может все время следить за верностью своих построений. Наоборот, метод алгебраический требует от человека большой способности мыслить вполне отвлеченно, что неизмеримо более трудно и является доступным лишь наиболее развитым умам.

Все наши представления о величинах и протяжениях так или иначе связаны с непосредственно познаваемым трехмерным пространством. При помощи отвлеченных формул математики мы хотя и можем иметь абстрактные представления о пространствах, обладающих иными свойствами [36], — как, например, пространства Лобачевского и Римана (где, например, кратчайшим расстоянием между двумя точками является не прямая, а кривая, проецируемая в наше пространство в виде трактрисы), — но для нашего разума все это остается пустым звуком. Имея дело с реальными геометрическими протяжениями, поверхностями и объемами, мы всегда мыслим их в трехмерном пространстве Эвклида. Переходя к решению отвлеченных проблем методом геометрии, мы хотя и будем пользоваться ее фигурами, но эти фигуры теперь будут иметь уже иной смысл и иное значение; здесь они представляют собой лишь простран­ственную интерпретацию сущности, которая сама по себе лежит в другом мире. Вследствие этого пространство, в котором мы совершаем эти построения, по самой своей природе отлично от пространства геометрического; это пространство я называю метафизическим пространством. Вполне понятно, что Эвклидова теория для такого пространства может быть, а может и не быть актуальной, т. е. не иметь своей силы; кроме того, протяжения по различным координатам в нем могут иметь различные значения и наименования [37]. По ходу предстоящего исследования мы будем широко пользоваться геометрическим методом анализа философских вопросов посредством интерпретации их в метафизическом пространстве, наделяемом соответственно теми или иными свойствами в зависимости от продуктивности, которой при их привлечении обеспечивалось бы исследование той или иной конкретной проблемы. Наряду с геометрическим мы будем также применять и чисто алгебраический метод решения отвлеченных проблем.

IV. О системе Арканов и их познании

«Приветствую любовь твою к философии; радуюсь услышать, что душа твоя подняла паруса и направилась, подобно возвращающемуся Улиссу, к родным берегам — к Славной, единст­венно Реальной Стране, к Миру Незримой Истины».

Плотин [38]

Священная Книга Тота есть система Верховных Доктрин, выражающих в своей совокупности Абсолютное Герметическое Синтетическое Учение о Божественной Первопричине, Человеке и Вселенной; все, что есть, сводится к этим трем Началам, трем модусам Единой Реальности и сливается в тождество в Единстве Ее Сущности. Это Учение есть совершенная форма Истины в разуме, Оно есть Ее полная проекция, законченная и исчерпывающая реализация. Чистый разум, высший Манас, есть Божественная Категория, а потому ему дано воспринимать и запечатлевать отражение Истины в ее первородной девственной чистоте.

«Как лицо полностью отражается в зеркале, так в интеллекте истинного искателя полностью отражается дух» [39].

«Разве может относительное постичь Абсолютное? Конечно, нет! Но может восчувствовать, соединяясь с Ним… Разве кусочек зеркала не отражает в себе все небо?.. Разве весь великий голос океана не распевает в глубине самой смиренной раковины, имевшей счастье, как говорит легенда, выдержать хотя бы в продолжение часа его необъятный и звучный поцелуй? Так, экстаз дает восхищенной душе возможность напитаться Бесконечным, дает некогда присущее ей понятие Абсолюта, приносит неистощимый шепот самого Откровения, заключающего в Себе все «Я», не будучи заключено ни одним. Какое упоение!.. Погружать свою индивидуальную жизнь в коллективный океан Жизни Необусловленной, или иметь возможность вдыхать силу чистого духа, — и этим питаться! Это и есть последнее Посвящение, окно, распахнутое в необъятный Божественный Свет и Божественную Любовь, Небесную Истину и Красоту. Снова найти путь к первобытному Эдему!» [40].

«Подвижники, имеющие веру, имеют и дар воспарения; покоящиеся на откровении, поддерживаемые наукой и свободой от всякого желания, они видят в глубочайших тайниках своей собственной души Начало, которое есть Дух Верховный» [41].

Разум есть одна из познавательных способностей человека, которая может достигать различных степеней совершенства и имеет свои достоинства и недо­статки; анализируя чистый разум, пользуясь чувством синтеза, испытующий дух его имеет возможность составить себе априорное представление о его истинной чистой природе. Здесь разум претворяется в начало тварности сознания, то есть из воспринимающей способности он претворяется в субстанциальную силу, управляющую формальной стороной жизни сознания и устанавливающую как чередование модусов этого сознания, так и его закономерность. Разум в своей высшей форме, таким образом, из орудия сознания становится самой его природой, т. е. делается категорией, непосредственно присущей самому духу. В гармонии с этим, разум становится расчленяющим началом двух основных форм самосознания духа: сознания себя как такового, в чистоте своей однородной природы, и тварного самосознания в совокупности своих отдельных потенций, атрибутов, получивших в ~присущих им сознаниях~ иллюзорность независимого бытия. Таким образом, верховный принцип разума есть начало самоутверждения духа как первообраза, т. е., иначе говоря, вся жизнь во всем ее целом, как процесс самоутверждения духа, лежит целиком в гранях разума, представляющегося по отношению к ней конечным абсолютным Началом. Вследствие этого всякое человеческое сознание, с одной стороны, связано необходимостью самоутверждения в разуме; с другой же стороны — этот разум представляется по отношению к нему Абсолютом. Изложенное резюмируется формулой: человек живет в мире разума, разумом и в разуме и может воспринимать Абсолютный Синтез не иначе, как в виде Совершенного Разума.

«Эта доктрина именуется Каббала, что значит, по учению иудеев, восприятие какой-либо истины, интуитивно открываемой душе разумной. Итак, Каббала есть свойство разумной души познавать Божественные вещи непосредственно разумом, вследствие чего эта Наука должна называться Божественной — как вообще, так в особенности и как Наука о Боге» [42].

«Ты спрашиваешь: как можем мы познать бесконечное? Отвечаю — не разумом. Дело разума — различать и определять; поэтому Бесконечное не может стоять в ряду его объектов. Бесконечное ты можешь постигнуть лишь высшей, чем разум, способностью, приходя в состояние, в котором ты уже перестаешь быть своим конечным «Я» и в котором тебе сообщается Божественная Сущность. Это экстаз, это освобождение твоего ума от его конечного сознания. Подобное может быть познано только подобным; когда ты перестаешь быть конечным, ты становишься одним с Бесконечным. Приведя свою душу к ее простейшему «Я», к ее Божественной Сущности, ты осуществляешь это единение — эту тождественность» [43].

В нормальном состоянии разум и сознание неотъемлемы друг от друга; все то, что человек объемлет своим сознанием и что составляет относительный, ему одному присущий мир, — им познается в разуме, и потому этот мир носит наименование мира интеллектуального. Обладая чувством синтеза, человек сам утверждает свой интеллектуальный мир как частный индивидуальный аспект истинного мира, который с формальной стороны является комплексом индивидуальных миров, а по своей сущности зиждется на двух полярных Началах, сводящихся в конечном синтезе в Абсолют. Эти два Начала суть: Мир Субстанциальных Деятелей, Мир Божественный, — и внутренняя природа феноменальной картины мира, Космическая Пассивная Среда. Изложенное резюмируется формулой: человек живет в мире реализующихся импульсов, но с помощью чувства синтеза достигает априорного познания полярно противоположных Начал, Субстанциальных Деятелей, лежащих один выше, а другой ниже его интеллектуального мира по порядку синтеза и в совокупности выражающих космическую двигательную разность потенциалов, внешнее активное отражение Конечной Реальности.

Верховное Синтетическое Учение имеет своей главной доктриной Единство Абсолютной Реальности, Мировой Первопричины. Это есть верховная аксиома, первичная истина, на которой незыблемо зиждется все стройное здание Герметической Науки. Единая Реальность есть Космический Дух, Omnipotentia Naturalis41, — Дух Абсолютный, а потому Однородный; «Он есть все, и есть только Он», — такова истинная природа Параматмана. Бытие этого Духа есть Самосозерцание, космическая игра светотеней, переориентировка бесконечных потенций в бесчисленных сочетаниях. Этот Верховный Дух раздваивает Свое Самосознание через порождение иллюзии тварности; в Своей среде Он создает отдельные волевые центры, утверждаемые присущими им единичными индивидуальными модусами Самосознания. Эти волевые центры, оставаясь по своей истинной природе частями Единого Целого, в своих индивидуальных сознаниях теряют связь с этим Целым и начинают жить как самостоятельные субстанции второго рода. Подобно Целому, они начинают утверждать себя, создают единичные, индивидуальные миры, различно освещая своими сознаниями истинный мир — утвержденное Тварное Сознание Единой Реальности.

Верховное Синтетическое Учение — Священная книга Тота — есть си­сте­ма доктрин, выражающих отдельные этапы последовательного хода Самоут­верждения Единой Реальности, а с другой стороны раскрывающих совокупность путей, законов и принципов, по которым творческий дух человека, создавая свой собственный мир, воссоздает некогда нарушенное Единство и утверждает себя в Нем как сознавшая себя часть в Целом.

Священная Книга Тота есть собрание семидесяти восьми Арканов, которые издревле сохранились и дошли к нам в виде семидесяти восьми символических изображений. Относясь одновременно ко всем областям мысли и произведений духа человеческого, Арканы уже в седой древности были запечатлены самым различным образом. Наиболее доступными познанию являются традиционные символические изображения, которые в древнем Египте были высечены на стенах храмов и с разрушением Египта пережили его, будучи изображены на монетах, папирусах и таблицах и, наконец, в причудливых символах средневековой мистики, вплоть до общеизвестного цыганского Таро наших дней.

«Мудрость же мы проповедуем между совершенными, но мудрость не века сего и не властей века сего преходящих; но проповедуем Премудрость Божию, Тайную, Совершенную, Которую предназначил Бог прежде веков к славе нашей; Которой никто из властей века сего не познал» (I Кор. 2: 6–8).

Каждый Аркан имеет свои символические соответствия в самых различных областях человеческого знания. Десятеричная система счисления, благодаря введению понятия о нуле, дающем единице новое значение и высший порядок, непосредственно проистекает из системы Арканов, в аспекте ее интерпретации Каббалой в системе Сефирот. Алфавиты всех древнейших языков земли непосредственно вытекают из системы Арканов, и рождение каббалистики (в узком значении этого слова), символики букв представляется первым следствием этой связи. Вся мифология древних народов так или иначе связана с Великим Памятником, и в религиях тех народов, которые достигли наиболее значительного духовного развития, как, например, в Индии и Элладе, весь пантеон божеств есть не что иное, как символизация системы Арканов. Древняя наука о душе и звездах — астрология — запечатлела на своих скрижалях те же великие принципы на фоне неба в виде планет и созвездий Зодиака, и на пути веков влекла своих адептов к изучению своей неземной символики.

«Горе тому, кто не видит в Законе ничего другого, кроме простых рассказов и обыкновенных слов! Ибо, если бы в действительности Закон не содержал ничего иного, мы могли бы даже сегодня составить тоже Закон, вполне достойный преклонения в каком-либо другом отношении. Не видя ничего, кроме простых слов, мы могли бы пусть хоть обратиться к законодателям земли, у которых часто находят еще более величия. Нам было бы достаточно подражать им и составить Закон по их словам и их примеру. Но это не так в действительности: каждое слово Закона содержит возвышенный смысл и верховную тайну. Повествования Закона суть его одеяния. Горе тому, кто принимает одеяния за сам Закон! Именно в этом смысле Давид сказал: «Бог мой, открой мне глаза, чтобы я мог постичь чудеса Закона». Давид хотел сказать о том, что скрыто под одеждой Закона. Есть безумцы, которые, видя человека, облаченного в великолепные одежды, не устремляют глубже своих взоров, а между тем то, что дает ценность одеянию, есть тело, и то, что еще более ценно, — душа. Закон также имеет свое тело; есть повеления, которые можно назвать телом Закона. Обыкновенные повествования, которые с ними перемешиваются, суть одежды, которыми это тело покрыто. Простецы не останавливаются ни на чем ином, как на покровах и повествованиях Закона, они не знают другой вещи, они не видят того, что сокрыто под этим покровом. Люди более ученые не довольствуются зрелищем покрова: они устремляют свой внутренний взор на тело, им облекаемое. Наконец, мудрые, — служители Верховного Царя, Того, Кто живет на высотах Синая, — занимаются лишь душою, которая есть основа всего другого, которая есть Закон как таковой; в будущих временах они будут подготовлены к тому, чтобы созерцать душу этой души, которая дышит в Законе» [44].

«То, что вы принимаете за полную мысль Моисея, есть лишь грубейшая ее интерпретация. Вы сражаетесь с призраками, со складками покрывала Изиды, но сама богиня — под покрывалом, улыбающаяся и все так же вас любящая» [45].

«Кто настолько глуп, чтобы думать, будто Бог, по подобию человека-земледельца, насадил рай в Эдеме на востоке и в нем сотворил древо жизни, видимое и чувственное, чтобы вкушающий от плода его телесными зубами тем самым обновлял свою жизнь, и вкушающий от плодов древа (познания) добра и зла участвовал в делах добра и зла? И если говорится, что Бог вечером ходил в раю, Адам же спрятался под деревом, то, я думаю, никто не сомневается, что этот рассказ образно указывает на некоторые тайны, через историю только мнимую, но не происходившую телесным образом» [46].

Ясными, резкими гранями система Арканов разделяется на три части. Пер­вую составляет Аркан О, гласящий о Божестве и мире и слиянии их в Абсолюте, Сущности Божественной, Эйн-Соф Каббалы, «Не То» индусов. Вторая часть состоит из двадцати одного Аркана, которые гласят о целостном человеке, о рождении его из Абсолюта и принципах его существования, определяющих синтез и смысл его жизни. Последние пятьдесят шесть Арканов, в противоположность первым — Великим, называются Малыми; они составляют третью и последнюю часть Великой Книги и гласят о природе вещей и человеке как члене и звене в целостной жизни мироздания. Это единственное абсолютное разделение Книги Мудрости интерпретируется в ее общем символе: это — квадрат, имеющий внутри треугольник, в центре которого точка. Точка, как и нуль, является естественным символом Абсолюта, навсегда и в принципе недоступного нашему пониманию; нуль выше всякого числа, он всякое из них в себе содержит и, будучи как таковой непостижим, познается лишь путем приближения. Треугольник — это символ Реальности; все, что существует, человеком познается в тернерах, все другое есть абстрактные формы мышления, которые оживают постольку и постольку существуют, поскольку им дает жизнь принцип тернера — эта единственная и естественная эмблема бытия. Квадрат — это символ мира реализации, мировой иллюзии — Майи, зиждущегося на четырех стихийных принципах, как осуществляющих самоё его непосредственное бытие, бытие как таковое, так и определяющих русло течения всей его жизни.

Единственная Реальность, Истинная и Непреложная, раскрывается познанию — испытующему духу человека — в виде системы двадцать одного Великого Аркана, составляющих вторую часть Великой Книги Тота; к первой мы можем лишь приближаться постольку, поскольку мы будем синтезировать воедино знания, полученные из второй; третья часть будет становиться доступной пониманию постольку, поскольку мы сумеем общие принципы, почерпнутые из второй, прилагать к миру, нас окружающему. Таким образом, путь к познанию один, он вполне абсолютен для каждого человека и раскрывается духу его Божественным Светом двадцати одного Великого Аркана.

«Даже истинные мнения стоят немногого, пока кто-нибудь не соединит их связью причинного рассуждения» [47].

Каждый Аркан есть абсолютный принцип, в своей первородной чистоте скрывающийся от нашего испытующего духа в пучинах Абсолюта, где он становится Его аспектом — совершенным, как Само «Не То», а потому он выше пределов познаваемого. В мире целостного человека принцип каждого Аркана претворяется в систему абсолютно совершенных законов и предначертывает и создает аспект этого мира. В мире природы каждый Аркан распыляется в си­стему законов ее жизни и создает саму ее сущность, ибо законы природы есть и сама природа. Вот почему каждый Аркан гласит о трех мирах; вот почему Царственная Наука постижения Арканов именуется Наукой о Боге, Человеке и Вселенной.

«Philosophiae objectum triplex: Deus, Natura et Homo» [48].

Предлагаемое исследование имеет целью изучение первых двух частей Кни­ги Тота — Великих Арканов, гласящих о Боге и Человеке. Проистекая из неведомой седой древности человечества, преемственная традиция передает последовательность и нумерацию Арканов; причем двадцать первый Аркан имеет два обозначения: Аркан XXI или Аркан О, а двадцать второй Аркан — Аркан XXI или Аркан XXII. Система двадцати двух Великих Арканов представляет собой исчерпывающее замкнутое целое; их число и порядок представляются отнюдь не случайными: их исток — в принципиальных основаниях самого мышления — чистого разума как такового.

«Вещь подлинна и этим свидетельствует заключенную в ней истину не потому, что такова прихоть Бога, но именно потому она угодна Богу, что она свидетельствует истину» [49].

Каждый отдельный Аркан есть полное Космическое Учение в определенном индивидуальном сознании; он проникает повсюду, решает все вопросы, раскрывает все доктрины и законы, но все это он неизменно равно освещает своей индивидуальностью. Отдельный Аркан — это Абсолютное, видимое в зеркале относительного, и тот, кто знает свойства зеркала, присущие ему самому, может, пользуясь чувством синтеза, выявить в своем сознании Абсолютное в его истинной природе. Именно благодаря этому каждый Аркан есть часть и Целое, он заключает в себе как себя самого, так и все другие Арканы; Совершенный Человек, обладающий полнотой чувства синтеза, может одинаково постигать как через любой отдельный Аркан, так и через любые их сочетания. На пути всемирной истории учения отдельных Арканов, будучи сокровенной сущностью религий, составляли Конечную Науку об Абсолюте и давали полные, исчерпывающие решения. Эти учения были отличны от других подобных только в глазах толпы, ибо высшие представители аристократии духа благодаря развитому чувству синтеза неизменно видели под всеми этими покровами Один и Тот же Абсолют, в одной и той же первородной чистоте.

«Вселенский ключ магических искусств есть ключ всех древних религиозных учений, ключ к Каббале и Библии, «ключик Соломона». Так как этот «ключик», считавшийся потерянным на пути веков, мы нашли вновь, то мы можем открыть все могилы древнего мира, заставить говорить мертвецов, увидеть вновь все величие памятников прошлого, понять загадки всех сфинксов и проникнуть во все святилища» [50].

Каждый отдельный Аркан в своей истинной природе есть аспект Само­со­знания Единой Реальности, а потому всякий Аркан есть сама Реальность. Подобно самоутверждающемуся духу, каждый Аркан утверждает свою заповедную сущность в присущем ему метафизическом теле. Будучи субстанцией, Аркан из своего собственного существа развертывает и эманирует законы и принципы в строгой гармонии с представившимся ему пассивным полем действия. Чем ниже метафизический уровень этого поля, тем дифференциальней и конкретней эманируемые Арканом принципы и законы. В силу этого постижение Аркана идет в строгой зависимости от личности познающего и ее особенностей; Аркан всегда будет активен по отношению к воспринимающему сознанию, иначе говоря, постижение Аркана всегда осуществляется сверху, но высший порог в познании доктрины устанавливается степенью развития познающего человека.

Целостность и замкнутость Системы Арканов проистекает не только из единства и общности объекта их учений, иначе говоря, они связаны между собой не только в высших трансцендентальных доктринах и принципах, аспектах Абсолюта. Чем полнее и совершеннее человек выявляет в своем сознании их отдельные следствия, тем более он убеждается, что отдельные Арканы дополняют друг друга. Совокупность двух или нескольких Арканов не только повышает порядок индивидуальности учения, приближая его к Абсолютному, но и увеличивает особым образом глубину законов и понятий. Хотя все Арканы равноправны, поскольку каждый из них в себе содержит всю полноту Учения, но все же каждый отличается от прочих в самом своем существе, поскольку все они суть различные, неповторимые в своей целостности аспекты Самосозерцания Реальности. Все сознаваемое и само сознание есть движение, есть вибрирование; глубина сознания и его тембр зависят от природы и высоты колебания духа; каждый Аркан и соответствующее ему постигающее его сознание утверждаются видом и высотой этих вибраций. Подобно тому, как, варьируя насыщенность одной и той же краски, художник может написать любую картину, так и каждый отдельный Аркан раскрывает любое учение. Вселенная в аспекте одного Аркана есть картина, написанная одной краской; совокупность Арканов есть гамма красок духа; система всех Арканов есть многокрасочная картина мира. Вот почему хотя каждый Аркан раскрывает то же самое Герметическое Учение, но только их полной совокупностью это Учение удостоверяется как Абсолютное.

«В момент сотворения мира двадцать две буквы еврейского алфавита, огненным резцом выгравированные на августейшей короне Господа, вдруг сошли со своих мест и разместились перед Ним. Затем каждая буква сказала: “Сотвори мир через меня”» [51].

В гармонии с изложенным, каждый Аркан, будучи, вообще говоря, причиною и следствием всех остальных, вместе с тем тембром своих вибраций занимает совершенно определенное, одному ему присущее место. Одна и та же Космическая Реальность, Мировая первопричина, сознавая Себя в различных уровнях синтеза, ориентирует отдельные аспекты Своего самосознания в инволютивной преемственной цепи. Последовательная совокупность Арканов, выражающая процесс Самоутверждения Космического Единого Однородного Духа в совокупности Своих дифференциальных манифестаций, есть абсолютная основа всех космогонических учений. Космогония есть творчество человеком мира в своем сознании как естественный и единственно возможный путь расчленения целостного мироздания в последовательную совокупность Верховных Творческих Космических Принципов по порядку синтеза. Первые десять Арканов и являются мировой космогонией42.

Аркан I учит о Единстве Вселенского Духа и Его Трансцендентальном Бытии; Аркан II есть Учение о Его Внутреннем Однородном Трансцендентальном Сознании; Аркан III раскрывает Доктрину о Божественной Природе как Тварном Сознании Космического Духа, представляющем собой по отношению к внешней феноменальной природе Источник ее Произрождения; Аркан IV есть учение о Логосе как совокупности единичных индивидуальных монад, эманирующем вовне Нерасчлененного Божественного Единства для возможности независимых самоутверждений отдельных Первообразов — аспектов Реальности; Аркан V учит о сознании и индивидуальности отдельной монады, о расколе и вихревой природе сознания; Аркан VI представляет собой учение о космической семье монад и подобии мира Божеству; Аркан VII есть учение о монаде как самоутверждающемся первообразе; Аркан VIII учит о законах личности и сверхличной природы; Аркан IX учит о человеке как утвержденном Первообразе; Аркан X учит о мире как устойчивом и замкнутом вихре — утвержденной Тварной Природе Божества.

Первые десять Арканов лежат в Мире Принципов и представляют собой верховные Трансцендентальные Доктрины, в своей совокупности раскрывающие человеку внутреннюю тайную сущность мироздания; эти Арканы неразрывно связаны друг с другом, выливаются один в другой и только в своей полной совокупности представляют исчерпывающую, целостную и замкнутую картину.

Вторые десять Арканов связаны с первыми законом строгой аналогии и являются Активными Космическими Деятелями, реализующими доктрины первого цикла. Первые десять Арканов суть учение о мире духа; вторые десять Арканов учат о космической среде; благодаря этому каждый цикл освещает мир с одному лишь ему присущей точки зрения. Аркан О, или Аркан XXI, и Аркан XXII представляют в своей совокупности Конечный Синтез43.

Аркан О есть учение об Абсолютной Мировой Первопричине, — о Единой Реальности; Аркан XXI есть Самосознание Реальности в аспекте Единого Духа, грезящего о своей Майе, а потому этот Аркан синтезирует цикл первых десяти Арканов; Аркан XXII есть Самосознание Реальности в аспекте мировой среды, единой феноменальной квази-Реальности, а потому этот Аркан является синтезом вторых десяти Арканов.

Такова в общих чертах стройность и целостность системы Арканов. Они суть венец всех изысканий человеческого духа на пути веков в области Вечного, чем по крайней мере — а именно безусловно — удостоверяется их авторитетность. Притом они не требуют слепой веры, но всякий человек, встретившись с ними, должен хоть на время удержаться от бесполезных вопросов и выслушать хоть первые слова, которые вещают эти символы. «Credo ut intelligam» [52] — «Верую, чтобы понять», — должен сказать всякий приступающий к подлинному постижению, и в этом состоит первый залог его успеха. Если он начнет спрашивать прежде, чем что-либо услышит, ему не суждено будет пройти в Святилище; лишь тот, кто почувствует трепет перед тысячелетним Памятником Истины, может приобщиться к его ведению. Чем дальше пойдет он по раскрывшемуся пред ним пути, тем более величественным и стройным предстанет пред ним Верховное Синтетическое Учение, древнее как мир. Если все первые философы искали Конечных Принципов, то здесь они смогут воочию убедиться, что таковые в действительности существуют, будучи притом выражены со всем совершенством, и что их именно столько, сколько Арканов в Книге Тота, — non solum rationae imperii, sed etiam imperio rationis44.

В совершенном сознании Арканы представляют собой замкнутое целое, в котором все отдельные члены одинаково достигают полного совершенства, но это сознание свойственно лишь чистому духу; всякий искатель, эволюционируя на своем пути, всегда познает одни Арканы с большей глубиной, чем другие, и именно в этом залог его успеха. Каждый более совершенно познанный Аркан своим светом озаряет все другие Арканы и вызывает у человека стремление постоянно переносить прилагаемые им усилия на вновь возникающие вопросы в системах других Арканов. Таким путем человек как бы попеременно находит себе опору то в одном Аркане, то в другом, и постепенно, все вновь и вновь обходя их круг, он движется вверх по спирали. Арканы лежат за пределами времени, они выше даже принципа его, а потому само понятие об их последовательности может существовать лишь в относительном сознании. Каждый человек, выявляя их в некотором пространственном наклонном сечении, тем полагает в своем сознании одни синтезом других. Это свойство познания является неизбежным для нашего мышления, ибо великая система Арканов гласит о Природе Живой как эманации Бога Живого, а потому процесс мирового творчества непрерывен и как таковой претворяется в нашем сознании в виде перманентного приоритета первых Арканов над последующими. Принцип последовательности для воплощенного сознания абсолютен, как абсолютен и для всего физического сознания, а потому, всегда и неизменно, последующие Арканы будут выявляться лишь до тех пор, пока не исчерпана сила предыдущих; вслед за этим человек неминуемо должен возвращаться к первичным принципам, ибо они с этих пор перестают давать ему опору.

Величие и мощь системы Арканов сказываются прежде всего в том, что с самых первых шагов пути своего человек получает возможность совершать свою работу по строгой, идеально закономерной системе. Классификация — это колыбель всякой науки, всякого познания, без нее невозможно получение даже простого преходящего знания видимых вещей. Человек никогда бы не смог подняться в те заоблачные вершины духа, куда зовет его призвание, если бы с первых шагов выраженного им ясного желания постигать он не был бы самими законами природы заботливо охраняем и направляем в нужную сторону, где минимальная затрата усилий дает максимальные по значению результаты. Когда человек приступает к сознательному и последовательному постижению мироздания, когда он начинает изучать Великую Книгу Арканов и пред восхищенным взором его раскрываются все новые законы и принципы, он, помимо прочего, неизменно убеждается, что все познаваемое им, непонятным для него самого образом, ориентируется в строгой и совершенной системе. Система Арканов есть, прежде всего, для всякого ученика идеальная философская машина, которая постоянно помогает ориентироваться в новых вопросах, замечать недочеты, сравнивать и оценивать, располагать и синтезировать, и намечать на будущее русло своей жизни и течение своего развития.

«Это — истинная философская машина, которая препятствует духу впасть в заблуждение, всецело, вместе с тем, представляющая ему его инициативу и свободу; это математика, приложенная к Абсолюту, союз позитивного с идеальным; это чередование мыслей совершенно точных как числа; наконец, это, по всей вероятности, то, что есть наиболее простого и вместе с тем возвышенного из всего доступного человеческому гению» [53].

«Прежде всего необходимо заметить, что Таро представляет собой философскую машину, имеющую несколько применений:

a) Оно дает возможность откладывать в различных графиках (подобно выше приведенным треугольнику, точке и квадрату) и символах метафизические идеи, трудно укладывающиеся или совсем не укладывающиеся в слова.

b) Оно является орудием ума, необыкновенно усиливающим его способность к метафизической интуиции.

c) Оно является незаменимым средством для гимнастики ума, для его идеалистической тренировки, для расширения сознания, для приучения его к новым расширенным понятиям, к мышлению в мире высших измерений, к пониманию символов.

В бесконечно более широком, глубоком и разнообразном смысле Таро по отношению к метафизике представляет то же, чем являются счеты по отношению к арифметике, т. е. средство откладывать найденное, находить новое и развивать ум в желаемом направлении» [54].

Человек может подходить к изучению Великих Арканов с многоразличных сторон; даже более того, путей их постижения столько, сколько людей, ибо каждый человек имеет свой собственный путь, разнствование которых увеличивается с развитием людей. Вначале оно касается лишь формы восприятия и проистекает из того, что знания отдельных людей всегда чрезполосны лишь в некоторых пределах, остальная часть знания у различных людей различна. С развитием людей чрезполосность их знаний увеличивается, они начинают как бы друг друга дополнять, и в силу этого разнствование восприятия по их форме уменьшается настолько, что с первого взгляда может показаться, что все эти различные пути начинают сливаться в один путь. Действительность противоположна этой видимости. С увеличением знаний в человеке постепенно начинает просыпаться сознание духа, и в строгой гармонии с этим происходит постепенное развитие индивидуальности. Различие между людьми неразвитыми проистекает лишь от различия их предшествовавшей жизни; истинная индивидуальность раскрывается в душе человека сознаваемым образом лишь после долгой и усиленной работы и служит наилучшим показателем его быстрого роста. Из изложенного вытекает, что общие указания о наилучшем методе и наиболее разумной последовательности постижения Арканов могут быть даны лишь для первых шагов человека, когда его личная индивидуальность еще не развита настолько, чтобы формы мышления, предложенные другим человеком, были в принципе лишены возможности ему служить. Во всяком случае, однако, этот период не может простираться менее, как на целый ряд лет напряженной и интенсивной работы. Вот почему крайне важно для всякого начинающего знать наперед наиболее совершенную и планомерную систематику его работ, ибо хотя он и может к ней прийти самостоятельным путем, но все же это может оказаться для него если и не непосильным, то, во всяком случае, весьма затруднительным. Человек, лишенный еще самостоятельной мысли, должен получить поддержку, и таковая дается ему древней традицией; использовав ее, он может и должен уже сам намечать свой путь и приводить его в исполнение.

«Философия подчас претворяется в верование для того, чтобы стать доступной массам» [55].

Будучи конечным верховным синтезом, Великие Арканы могут постигаться с самых различных сторон. Нет ни одного крупного представителя мистицизма, который бы не понимал величия этого Учения и его систематики, пусть лишь как идеальной философской машины.

Нет человека на земле, который хотя бы в затаеннейших уголках своего сердца не таил бы жажды к приволью жизни, не стесненной ничем земным… Велики сомнения у каждого, впервые ступающего на путь; труден решающий шаг; полон ужаса миг, когда человек теряет опору в старом, не закрепив себя в новом; бездонна скорбь, когда пред взором человека рушится привычный ему мир; жутка холодная высь истины, спокойной и величавой в своем безмолвии; нестерпимо одиночество в разверзшемся пред неофитом океане знания; но пусть не трепещет дерзающий! Многотруден путь, но безмерны и силы, вложенные в человека! Он должен памятовать, что он цезарь мира сего, его призванный повелитель, а потому нет и не может быть препятствий для того, кто решил победить или погибнуть!

«Ученик: Я теперь не могу перенести, чтобы что-нибудь отвратило меня от достижения. Как я могу достичь этого кратчайшим путем?

Учитель: Иди тем путем, который труднее всего. Бери то, что мир отвергает. Не делай того, что делает мир. Иди против мира во всех путях его. И тогда ты дойдешь до этого кратчайшим путем» [56].

«Входите тесными вратами; потому что широки врата и пространен путь, ведущие в погибель, и многие идут ими; потому что тесны врата и узок путь, ведущие в жизнь, и немногие находят их» (Мф. 7: 13–14).

Тот, кто найдет в себе достаточно душевных сил, кто действительно возжаждет Непреложной Истины, кто сумеет возжечь в себе неугасимое пламя стремления к Вечности, — тот сумеет найти все, что требуется для достижения!

«Ищи путь, отступая все более внутрь; ищи путь, выступая смело наружу. Не ищи его на одной определенной дороге… …Достигнуть пути нельзя одной только праведностью, или одним религиозным созерцанием, или горячим стремлением вперед… …Ищи путь, пробуя себя в любых испытаниях, чтобы понять рост и значение индивидуальности…» [57].

«Нужно быть многострунным, чтобы заиграть на гуслях вечности» [58]; для успешного движения по страдной стезе искателя Истины нужно всем пожертвовать, все претерпеть, ни перед чем не останавливаться, ничего не бояться, ничему не верить, кроме сокровенного голоса в сердце. Человек должен всюду искать, рыться в древних фолиантах мистиков, углубляться в трансцендентальные изыскания философов, изучать древность и ее памятники, черпать из музыкальных созвучий, пребывать в гармонии с каждым листиком в природе, понять все страдания и их умиротворить, окунуться в вихрь суетного света, любить и ненавидеть, порою упиваться грезой и плыть в волнах фантазии, порой анализировать с холодной усмешкой скептика, путешествовать, читать романы, любить искусство, понять прелесть варварства, вечно искать, всюду, везде искать, все нанизывать на ось опыта и оставаться теплым и ясным, как солнечный луч, но и спокойным, холодным, недвижным, как снег Гималаев, но и буйным и мятежным, как море, — вот натура и облик истинного искателя! Читатель, таков ли ты? Если нет, то ты не поймешь меня, и потому брось эту книгу, она не для тебя!..

Священная Книга Тота: Великие Арканы Таро

«Я не собираю свое знание из писаний и книг, но ношу его в самом себе, ибо небо и земля со всеми их обитателями, и даже Сам Бог заключаются в человеке».

Якоб Бёме

«Истинный служитель Изиды есть тот, кто, правильно восприняв учение о вещах Божественных, его подвергнет анализу разума и проникнет духом в те истины, которое оно содержит».

Плутарх [1]

Аркан I

I. Традиционные наименования:

Magus; Единство; Скоморох.

II. Буква еврейского алфавита:

(Алеф).

III. Числовой аналог:

Единица.

IV. Символическое начертание:

Перед массивным каменным столом стоит муж лет тридцати пяти, в полном расцвете сил. Стол серого камня; массивная столешница опирается на две каменные вертикальные стенки, соединенные посредине перекладиной. Позади стола — тяжелая завеса кроваво-красного цвета, наполовину отдернутая, на ней девять складок. За занавесью видна лестница, уходящая в землю. Под ногами Мага — зеленый ковер, вытканный лавровыми венками и желтыми гирляндами. Маг облачен в короткую тунику белого цвета, с розово-золотистым оттенком; она доходит лишь до колен и широким кожаным поясом собирается во множество складок.

На столе стоит чаша чеканного золота, совершенно почерневшего от времени. Рядом с чашей лежит меч; расширяющийся к острию клинок — матовой платины, рукоять — почерневшего золота. На столе лежит также сикль (пентакль) — золотая монета с равноконечным крестом в круге; на обратной ее стороне — царская корона.

Правая нога Мага выдвинута вперед. Лоб опоясывает змея, кусающая свой хвост; над головой — знак бесконечности. Правая рука воздета к небу, в ней золотой жезл, увенчанный следующей фигурой: на огромной змее, обвившей древко скипетра, покоится исполинская черепаха; на спине черепахи стоят три белых слона, поддерживающие сферу; на сфере — семиярусная пирамида; и, наконец, над самой пирамидой — ослепительный источник света в виде золотого треугольника. На груди Мага висит равноконечный крест с раздвоенными и закругленными концами; посреди креста — тонкая спираль; на ней блещет ярким огнем красная точка.

§1. О Божестве Абсолютном

«В начале был только Абсолют, Единый Абсолют, другого не было».

Чхандогья Упанишада

Аркан I Священной Книги Тота возвышается над всеми другими Арканами, ибо он гласит о Первопричине всего сущего, о переходе Абсолюта из Пралайи и выявлении Им Активного Триединого Божества, и потому он заключает в себе все принципы Мира Проявленного. В этой чистой своей природе он недоступен познанию, и мы должны спуститься с этих высот и рассматривать этот Аркан в его более низком сечении, где он является членом primus inter pares45 системы Арканов.

«Абсолют есть Разум, Разум в Его Собственной сущности; Он есть потому, что Он есть, но не потому, что Его предполагают; Он есть — или ничто не существует» [2].

«Ни одна из наших мыслей не в состоянии понять Бога и никакой язык не в состоянии определить Его. То, что бестелесно, невидимо и не имеет формы, не может быть воспринято нашими чувствами; то, что вечно, не может быть измерено короткою мерою времени; следовательно, Бог невыразим. Правда, Он может сообщить нескольким избранным способность воспарять над видимым миром естественных вещей, дабы приобщиться к сиянию Его духовного совершенства, но эти избранные не находят слов, которые могли бы перевести на обыденный язык Бесплотное Видение, повергшее их в трепет. Они могут объяснить человечеству второстепенные причины Творчества, которые поочередно являются их духовному зрению как образы космической жизни, но сама Первопричина остается нераскрытой и постигнуть Ее можно лишь по ту сторону смерти».

Так говорил Гермес Трисмегист — Учитель Египта — своему ученику Аскле­пию тысячи лет тому назад. Всеобщая Мировая Первопричина, Беско­нечный и Недосягаемый Абсолют, Бог Вседержитель, «Кого никтоже виде нигдеже», Айн-Соф, Неизреченный «Неведомый Бог» Эллады, Истинное Бытие, Единая Реальность — Sat индусов, Zervane-Akerene («Бесконечный», «Круг времен») Зенд-Авесты, «Тот, Кто есть, Кто был, Кто будет» — ὁ εστωϚ, στάϚ στησόμενοϚ в учении гностиков [3], Божественная Сущность, — нашим сознанием воспринимается в виде абсолютного отрицания всякого определения. Абсолют объясняют как «Не Это», «Не То» и т. д., — только посредством отрицания. Бог есть Сущий, не могущий иметь Имени, — ῏Eστε, γάρ ὸ ὢν άνὠνομοϚ, — ибо Он есть Абстрактное Бытие» [4].

«Его Слава слишком возвышенна, Его Свет слишком блистателен, чтобы человеческий разум мог Его понять, чтобы Его могло узреть смертное око» [5].

«Бог Един; То, что Едино, не имеет надобности в определенном имени» [6].

«Не может вообще человек познать, что есть Бог. Одно знает он хорошо: что не есть Бог; и тогда разумный человек это отвергает» [7].

«Все вещи до рождения сокрыты

В Едином и Великом Бытии;

Откуда при рождении исходят,

В Него по смерти снова погружаясь» [8].

«Что выше тебя — не пытайся познать» [9].

Он есть «Не То» («neti, neti»), заповедали нам великие учителя Индии, и мы вслед за ними на всякое слово дерзнувшему что-либо сказать о Нем должны ответствовать лишь это вечное «Не То», ибо — «Он скрывает Свое Имя», «Он ненавидит, чтобы произносили Его Имя», — как говорили древние египтяне [10], и эта заповедь их хранилась нерушимо на пути веков, неизменно подтверждаемая всеми мыслителями, невзирая на различие условий и времени их жизни.

«Не произноси Имени Господа твоего!» (Исх. 20: 7).

«Определять Бога — значит отрицать Его» [11].

«Всякое понятие Бога есть отрицание Его, и самые попытки определения есть оскорбление Божества» [12].

Вот почему, по учению гностиков-валентиниан, Эон Христос научил довольствоваться понятием о непознаваемости Божества-Первопричины и не дерзать искать проникновения в эту тайну [13].

§2. О Божестве Творящем, Его Триединстве и Божественном Тернере

«Как из пылающего огня тысячами вылетают искры, все подобные огню, так из Вечного возникают разнообразные существа и снова возвращаются к Нему».

«Как паук выпускает свои нити и снова втягивает в себя, как на земле растут травы, как на голове живого человека возникают волосы, так возникает все из Вечного».

Брамана ста тропинок

Когда человек встречается с какой-либо идеей, возможны два случая. Если идея конечна, он может, соответственно степени своего развития, возвыситься или опуститься до нее; почувствовав ее своим духом, он может разумом ухватить эту идею так, как футляр (по выражению каббалистов) охватывает заключенный в нем предмет. Если же идея бесконечна, а таковою может быть только одна идея — идея о Сущем, то, как высоко ни стоял бы человек, подняться до нее он не в силах. Но человек сам Божествен, так как Атман его есть луч Божества; через эту эманацию Сущего человек может проникать в сферы, навсегда закрытые его разуму, и все усилия его должны быть направляемы лишь к тому, чтобы откровения духа ~переводить в сознание разума~. Так, Великие Учителя человечества, постигнув~ сами, претворяли свои небесные откровения в язык земной, и как луч маяка указывает дорогу страждущему кораблю, так свет этих исполинов духа и разума раскрывает путь всякому, кто алчет и жаждет Истины.

«Индра, Митра, Варуна, Агни — так именуют Его, а Он златоперистый Гарутман. Мудрые говорят о Едином как о многих; они называют Его Агни, Яма, Мата­риш­ва» [14].

«Вознесемся духом к Сущему, из Которого истекает творение, продление и разрушение этой вселенной, потому что Он объемлет все вещи и вместе с тем остается Нераздельным» [15].

«Трудно найти Создателя и Отца этой вселенной, но и найдя Его, невозможно выразиться о Нем языком, понятным для всех» [16].

Высшая истина, которая в первоверховном своем достоинстве лежит в основе всех Посвящений, есть учение о Три­единстве Духа и Троичности всех Его проявлений; об этой Троице, Едино­сущ­ной и Нераздельной, и гла­сит первый тернер Великих Арканов. Триединство Духа опре­деляет Его Суб­стан­циальную При­роду, Абсо­лют­ную и Совер­шенную, как Сам Дух, с Которым Она по принципу идентична.

Внутренняя, сокровенная Природа Ду­ха есть синтез Его субстанциальных категорий, определяющий облик духа в разуме на завершающих ступенях его развития. Разум не есть конечная цель и изначальный источник, наделенный великим даром быть зерцалом Бытия Абсолютного и Его Безначальной Истины. Разум не может проникнуть в сокровеннейшие недра Духа, но он может проникнуться Им, напитаться Его светозарной Природой, и потому может сам стать светоносным. Такова верховная цель разума; он не может изъяснить Дух, но с совершенством великолепия Его отблеска разум превращается в скрижаль Верховного Завета, и вещие словеса начертанного на ней Глагола жгут сердца людей и вызывают в них ответное пламя.

«Древний, да будет благословенно Имя Его, обладает тремя Главами, которые образуют лишь одну Главу; и это есть то, что есть наиболее возвышенного в возвышенном. И так как Древний, да будет благословенно Имя Его, представляется числом три (

...