Роберт Бернс

Стихотворения

Переводы М. Л. Михайлова

Джон ячменное зерно

Когда-то сильных три царя

Царили заодно -

И порешили: сгинь ты, Джон

Ячменное Зерно!

Могилу вырыли сохой,

И был засыпан он

Сырой землею, и цари

Решили: сгинул Джон!

Пришла весна, тепла, ясна,

Снега с полей сошли.

Вдруг Джон Ячменное Зерно

Выходит из земли.

И стал он полон, бодр и свеж

С приходом летних дней;

Вся в острых иглах голова -

И тронуть не посмей!

Но осень томная идет...

И начал Джон хиреть,

И головой поник - совсем

Собрался умереть.

Слабей, желтее с каждым днем,

Все ниже гнется он...

И поднялись его враги...

"Теперь-то наш ты, Джон!"

Они пришли к нему с косой,

Снесли беднягу с ног

И привязали на возу,

Чтоб двинуться не мог.

На землю бросивши потом,

Жестоко стали бить;

Взметнули кверху высоко -

Хотели закружить.

Тут в яму он попал с водой

И угодил на дно...

"Попробуй, выплыви-ка, Джон

Ячменное Зерно!"

Нет, мало! взяли из воды

И, на пол положа,

Возили так, что в нем едва

Держалася душа.

В жестоком пламени сожгли

И мозг его костей;

А сердце мельник раздавил

Меж двух своих камней.

Кровь сердца Джонова враги,

Пируя, стали пить,

И с кружки начало в сердцах

Ключом веселье бить.

Ах, Джон Ячменное Зерно!

Ты чудо-молодец!

Погиб ты сам, но кровь твоя -

Услада для сердец.

Как раз заснет змея-печаль,

Все будет трын-трава...

Отрет слезу свою бедняк,

Пойдет плясать вдова.

Гласите хором: "Пусть вовек

Не сохнет в кружках дно,

И век поит нас кровью Джон

Ячменное Зерно!"

Злая судьба

Под знойным вихрем злой судьбы

Мой свежий лист опал;

Под знойным вихрем злой судьбы

Мой свежий лист опал!

Мой стан был прям, побег могуч,

Мой цвет благоухал;

В росе ночей, в блистаньи дня

Я бодро возрастал.

Но буйный вихорь злой судьбы

Весь цвет мой оборвал;

Но буйный вихорь злой судьбы

Весь цвет мой оборвал!

К полевой мыши, разоренной моим плугом

(В ноябре 1785)

Трусливый серенький зверек!

Велик же твой испуг: ты ног

Не слышишь, бедный, под собой.

Поменьше трусь!

Ведь я не зол - я за тобой

Не погонюсь.

Увы! с природой наша связь

Давно навек разорвалась...

Беги, зверек, хоть я, как ты,

Жилец земли

Убогий: сам терплю беды,

Умру в пыли.

Воришка ты; но как же быть?

Чем стал бы ты, бедняжка, жить?

Неужто колоса не взять

Тебе в запас,

Когда такая благодать

В полях у нас?

Твой бедный домик разорен;

Почти с землей сровнялся он...

И не найдешь ты в поле мхов

На новый дом;

А ветер, грозен и суров,

Шумит кругом.

Ты видел - блекнули поля,

И зимних дней ждала земля;

Ты думал: "Будет мне тепло,

Привольно тут".

И что же? плуг мой нанесло

На твой приют.

А скольких стоило хлопот

Сложить из дерна этот свод!

Пропало все - и труд и кров;

Нигде вокруг

Приюта нет от холодов,

От белых вьюг.

Но не с тобой одним, зверек,

Такие шутки шутит рок!

Неверен здесь ничей расчет:

Спокойно ждем

Мы счастья, а судьба несет

Невзгоду в дом.

И доля горестней моя:

Вся в настоящем жизнь твоя;

А мне и в прошлом вспоминать

Ряд темных лет

И с содроганьем ожидать

Грядущих бед!

К срезанной плугом маргаритке

(В апреле 1786)

Цветок смиренный полевой!

Не в добрый час ты встречен мной:

Как вел я плуг, твой стебелек

Был на пути.

Краса долины! я не мог

Тебя спасти.

Не будешь пташки ты живой,

Своей соседки молодой,

Поутру, только дрогнет тень,

В расе качать,

Когда она румяный день

Летит встречать.

Был ветер северный жесток,

Когда впервые твой росток

Родную почву пробивал;

В налете гроз

Ты почку раннюю склонял,

Под бурей взрос.

От непогод цветам садов

Защитой стены, тень дерев.

Случайной кочкой был храним

Твой стебелек;

В нагих полях ты взрос незрим

И одинок.

Ты скромно в зелени мелькал

Головкой снежною; ты ждал

Привета солнышка, - и вдруг

Во цвете сил

Тебя настиг мой острый плуг -

И погубил.

Таков удел цветка села -

Невинной девушки: светла

Душой доверчивой, живет

Не чуя бед;

Но злоба срежет и сомнет

Прекрасный цвет.

Таков удел певца полей:

Среди обманчивых зыбей

По морю жизни он ведет

Свой хрупкий челн,

Пока под бурей не падет

Добычей волн.

Таков удел в борьбе с нуждой

Всех добрых: гордостью людской

И злом на смерть осуждены,

Они несут -

Одних небес не лишены -

Кровавый труд.

Над маргариткой плачу я...

Но это доля и моя!

Плуг смерти надо мной пройдет

И в цвете лет

Меня подрежет - и затрет

Мой слабый след.

* * *

Джон Андерсон, сердечный друг!

Как я сошлась с тобой,

Был гладок лоб твой и как смоль

Был черен волос твой.

Теперь морщины по лицу

И снег житейских вьюг

В твоих кудрях; но - бог храни

Тебя, сердечный друг!

Джон Андерсон, сердечный друг!

Мы вместе в гору шли,

И сколько мы счастливых дней

Друг с другом провели!

Теперь нам под гору плестись;

Но мы рука с рукой

Пойдем - и вместе под горой

Заснем, сердечный мой!

Переводы Д.Свияжского (Минаева)

Две собаки

Есть небольшой шотландский островок,

Носящий короля старинного названье

(О Койле-короле еще живет преданье).

Был ясный летний день, прошел полудня срок,

Когда два пса до дому пробирались

И на пути случайно повстречались.

Один из них вельможи сытый пес,

Для барского живущий развлеченья,

По кличке Цезарь был. Он гордо хвост свой нес,

И каждый смело делал заключенье,

Смотря на склад его от головы до ног,

Что он шотландскою собакой быть не мог,

А родился далеко очень где-то.

***

На нем ошейник медный был надет

С замком и буквами; то лучшая примета,

Что он учен, и знает жизнь, и сыт.

Породистый и статный, он, однако,

Не чванился породой дорогой:

С ним поболтать могла часок-другой

Забитая цыганская собака.

***

На рынке иль у мельницы, подчас,

Увидя, что бежит дворняшка собачонка,

Приветствуя ее, начнет он лаять звонко

И с нею болтовню заводит каждый раз.

Другой же пес, веселый, умный, рьяный.

Принадлежал крестьянину давно

И жил с ним словно с другом, заодно

Служа ему забавой и охраной.

Собаку эту Лютом все зовут:

Ее хозяин, Бог весть почему-то,

Ей некогда придумал кличку Люта.

***

Понятливый, проворный, верный Лют

Скакал чрез рвы и разные преграды,

Все понимал, едва ему мигнут,

И Люту все в деревне были рады.

Мохнатая, волнистая спина

У пса была блестяща и черна,

Грудь белая, и тонкой шерсти пряди

Его хвоста вились красиво сзади.

***

Друг друга псы любили, и о том,

Что в мире удавалось им пронюхать,

Потолковать минуточку одну хоть,

Помахивая весело хвостом,

Они любили также, но уныло

Они сошлись теперь, и видно было,

Что у друзей не радость на уме

(Они устали, время шло к обеду).

И вот, усевшись рядом на холме,

Они о людях начали беседу:

Цезарь.

Дивился я не раз, любезный Лют,

Тому, как ты, тебе подобные живут,

И, роскошь испытав, вздыхаю иногда я,

За вашей горькой долей наблюдая.

***

Наш лорд тебе известно, как живет

В довольстве и тепле, что вздумал - ест и пьет,

По колокольчику бежит к нему прислуга,

Захочет - встал, захочет - спать он лег,

И золотом всегда наполнен туго

Его, как хвост мой, длинный кошелек.

***

За разною стряпней, печеньем и вареньем

Хлопочут повара у нас всегда.

Сперва за стол садятся господа,

Потом вся челядь ест с остервененьем

Господские объедки; даже тот,

Наш конюх, запаршивевший урод,

Обедает сытней, чем фермер всякий.

Что ж до того, что ест и пьет бедняк

В убогой хижине - я не пойму никак...

Гораздо лучше даже быть собакой.

Лют.

Да, Цезарь, наш несчастный селянин,

Ворочая камнями для плотин,

Копая рвы, работою тяжелой,

Не разгибая до ночи спины,

Хлеб черствый добывает для жены

И для семьи несчастной, полуголой -

Всех надобно обуть и приодеть,

От скудной платы как сберечь излишек;

Когда ж ему случится заболеть -

Бог ведает, чем накормить мальчишек;

Казалося, им тут и околеть,

Но видно, их судьба хранит на свете:

Растут и здоровеют эти дети.

Цезарь.

Зато в каком пренебреженьи вы!..

. . . . . . . . . . . . . . . . . .

Во мне все сердце кровью обливалось,

Когда, порой, мне слышать удавалось,

Как фермеров несчастных поносил

Наш управляющий: ногами в землю бил,

Имущества последнего лишал их,

И бедняков измученных, усталых,

Запуганных, вид безнадежен был.

Богач живет, ничем не озабочен,

А бедные, скажи, несчастны очень?

Лют.

Да, но не так, как думаешь, друг, ты.

Жизнь не легка для них от нищеты,

Но так они привыкли к ней, что мало

Она пугать и устрашать их стала.

Им улыбается и счастье иногда,

Когда спины хоть день им гнуть не надо:

Ведь после бесконечного труда

Досуга час - есть лучшая отрада.

В конце рабочего и трудового дня

Семья и дети - вот их утешенье,

Им дорога малюток болтовня.

Они за кружкой пива в воскресенье

Толкуют о делах своей страны,

О том, что новые налоги быть должны,

Хотя и так конца нет всем налогам...

Так с грустью бедняки беседуют о многом.

Когда ж настанет осень, за серпы

Крестьянин честный весело берется,

И звонко смех веселый раздается,

И сыплются остроты из толпы.

Любовь и жизнь!.. Невзгоды все забыты...

Когда ж настанет ночь под новый год,

Запрут крестьяне двери у ворот:

- "Жена! Скорее пива нам неси ты!.."

Кричат мужья, и трубки их дымят,

И старики о прошлом говорят,

И слышен хохот доброй молодежи,

Так, что я сам развеселяюсь тоже...

И лаем отвечаю на их смех.

Но все ж ты прав, - скрывать мне для чего же? -

Нередко с бедняком случается тот грех.

Что он дотла приходит в разоренье,

И расхищает все его именье

Пройдоха, негодяй какой-нибудь,

Чтоб этим проложить скорейший путь,

К вельможе именитому пригреться

И в душу заползти к нему ужом,

Чтобы в парламент английский потом

Для блага всей Британии втереться.

Цезарь.

Ну, нет, мой друг, ты в этом не силен;

О благе тут не может быть и речи.

Прихвостник сильных лордов, может он

Менять свой взгляд при каждой новой встрече,

Он шляется по гульбищам, кутит,

Заклады держит, пьянствует в кредит,

Без пошлости не делает ни шагу,

Иль отправляется через Кале иль Гагу

Свет посмотреть в Париж или Мадрид -

Проматывать отцовские именья,

На бой быков взглянуть для развлеченья,

Испанке на гитаре побренчать,

В Венеции в гондоле прокатиться

И силу вод немецких испытать,

Чтоб, разжирев, в отчизну воротиться,

Чтоб смыть с себя лобзаний ваших след,

Италии прекрасные сеньоры...

О благе Англии не говори же - нет!

Не от таких людей ей ожидать опоры;

Они ее несчастье и позор...

Лют.

Так вот на что мотают с давних пор

Свои доходы эти щелкоперы!

Так вот куда идут те медные гроши,

Оторванные прямо от души

Голодных бедняков!

Беспутные столицы!..

Ужели жизнь спокойная в глуши,

Где пышные не мчатся колесницы,

Скучнее жизни бешеных столиц?..

Средь поселян есть много честных лиц,

И бьется сердце честное в их груди.

Что за беда, что в зиму эти люди

Порубят лес хозяйский иногда,

Подстрелят зайца - экая беда! -

Иль над любовницей владельца посмеются...

***

Но расскажи мне, Цезарь, как живут

Богатые? Им неизвестен труд,

От холода счастливцы не трясутся...

Чай, горе им не снится и во сне?

Цезарь.

Ну, нет, мой друг. Когда б, подобно мне,

Ты их узнал, ты думал бы иначе.

Они не мерзнут в холод, словно клячи.

Работая, не надрывают спин

И доживают мирно до седин;

Но люди уж так глупы от рожденья:

Их хоть воспитывай и вздумай обучать,

Иль сами для себя придумают мученья,

Иль станут друг на друга нападать,

Тем больше одержимые тоскою,

Чем менее для жалоб есть причин...

Окончивши работу за сохою,

В семью спешит довольный селянин;

Красавица, сидящая за прялкой,

Хохочет весело, осилив труд денной,

Но у господ и барынь всех - иной

Удел в довольстве, в жизни праздно-жалкой:

Они слоняются без цели целый день

Усталые, - им жить и думать лень,

Они больны болезнию особой -

Тоскою, перемешанной со злобой,

Их сон тяжел, их вечная хандра

На все балы, собранья, вечера -

Где роскошь, блеск и волны аромата -

Бредет за ни ми нынче, как вчера,

Всегда, везде... И в оргиях разврата

Стараются спасаться от тоски

И юноши и даже старики,

От грязных ласк и от вина пьянея;

А утром жизнь еще для них пошлее.

***

Разряженных красавиц ходит ряд...

О чем они, однако, говорят?

Для них нет клеветы, нет сплетни неприличной,

И с любопытством, с жадностью обычной

Они скандалы ловят на лету,

А по ночам со взглядом воспаленным

Азартную игру ведут на чистоту,

В ущерб своим поместьям разоренным,

На карту ставя фермера гумно,

И горе бедняка развратникам смешно.

Конечно, не во всех такое развращенье,

Есть исключения, но я скажу одно,

Что очень редки эти исключенья...

***

Но солнце уж спустилось за горой,

И сумерки росли на небосклоне;

Жук зажужжал вечернею порой,

И замычали жалобно в загоне

Усталые коровы. Небеса

Синели, стали звезды разгораться...

Тогда, встряхнувши шерстью, оба пса

С мест поднялись, готовые сознаться,

Что человек несчастнее собак,

И разошлись, но порешили так,

Чтобы на днях опять им увидаться.

На чердаке

День и ночь - сутки прочь;

Так я век проживу.

Снится бедность мне в ночь, -

Нищета на яву.

Всем я людям чужой

И чужие все мне.

Только вечно со мной

Тень моя на стене.

Мне подруга верна, -

Я подругу ценю,

А изменит она, -

Так и я изменю.

Я спины никогда

Не согну ни пред кем; -

Только мне-то, нужда,

Спину гнешь ты зачем?

Перевод О. И. Сенковского

Иван Ерофеич Хлебное-зернышко

Баллада

Были три царя на Востоке,

Три царя сильных и великих;

Поклялись они, бусурманы,

Известь Ивана Ерофеича Хлебное-зернышко.

И вырыли они глубокую борозду, да и бросили его в нее,

И навалили земли на его головушку;

И клялись они, бусурманы,

Что извели Ивана Ерофеича Хлебное-зернышко.

Но как скоро пришла светлая веснушка,

И полились теплые дождики,

Иван Ерофеич Хлебное-зернышко встал из могилы

К великому страху нехристей.

А когда засветило летнее солнышко,

Он возмужал, стал толсти силен,

И голова его вооружилась острыми копьями,

Так, что он никого не боялся.

Но послали осенью цари бусурманские злую колдунью,

От колдовства которой он поблек и пожелтел:

Его подкосившиеся коленки, его поникшая головка,

Показывали, что пришел ему конец.

Цвет его исчезал боле и боле,

Стал он, родимый, хил и стар:

Тогда-то враги его, бусурманы,

Напали на него с бешенством.

Взяли они, окаянные, меч кривой и острый,

И подрезали ему колени,

И, связав накрепко, бросили в телегу

Как вора или разбойника.

Положили его на спину,

И давай колотить дубинами,

А потом еще повесили его, беднягу,

И ворочали во все стороны.

Наконец налили большую кадку

Водою полно-полнехонько,

И бросили туда Ивана Ерофеича Хлебное-зернышко:

Пусть его утонет, сгинет, пропадет!

Но нет, раздумали: вынули его из воды,

И положили на доске, чтоб еще помучать:

Как вот он опять оживает!

Они начали его таскать и трясти,

Да жарить на огне, чтоб весь мозг

Иссушить в костях его.

Но один мельник более всех их сделал ему худа:

Он ему все косточки измял, изломал, меж двух камней.

Тогда выжали они кровь из его сердца,

И начали все пить кровь его:

И чем более пили его кровь,

Тем веселее становились.

Потому что Иван Ерофеич был славный богатырь,

И рыцарь хоть куда!

И тот, кто вкусит его крови,

Мигом делается сам храбрецом!

Кровь его заставляет забыть все горе,

И радость будит в сердце:

От нее и вдова станет смеяться,

Хоть бы у ней были слезы на глазах.

Да здравствует Иван Ерофеич!

Наполним в честь ему стаканы,

И пожелаем, чтобы его потомство

Всегда жило и здравствовало в Шотландии.

Перевод П. И. Вейнберга

Веселые нищие

Кантата 

Речитатив

Уж листья желтые с ветвей

Летят на землю, и Борей

Деревья голые качает;

Луга одел покров седой,

И уж морозец молодой

  Порядочно кусает.

Вот в эту пору вечерком

Кружок веселой братьи нищей

Собрался к Пузи Нанси в дом

Попировать за скудной пищей

  И весело пропить свое

  Последнее тряпье.

Хохочут они и горланят,

И песни поют, и свистят,

И так по столам барабанят,

Что стены харчевни дрожат.

  У печки в лохмотьях багрового цвета

Солдат поместился; на нем

  Котомка, набитая хлебом, надета...

Сидит он, обнявшись, вдвоем

С своею любезной красоткой.

Согретая платьем и водкой,

  С воителя глаз не спускает она

И, жадно оскаливши зубы,

Без устали грязные губы

  Дружку подставляет, как чарку вина.

И в щеки, и в губы дружок

Без устали барышню - чмок!

И звучны, как хлопанье плети,

Веселые чмоканья эти.

  И вот они милуются,

  Горланят и целуются,

  И песню наконец

  Орет наш молодец:

   Песня

  Марс меня на свет родил, я в сраженьях многих был;

  Вот, смотрите, шрам большой, вот царапина и рана!

  Шрам врубила баба мне, рану добыл в той резне,

  Где солдат французских я встретил звуком барабана:

Трам-трам-трам,

Трам-трам-трам,

Тарарарарам!

  В первый раз я под ружьем был в кровавом деле том,

  Где упал мой генерал у Абрамского кургана {1};

  Кончил службу я свою в том чудеснейшем бою,

  Где Моро {2} снесли совсем мы при звуках барабана:

Трам-трам-трам и пр.

  Был я с Куртисом, ей-ей, у плавучих батарей,

  Без руки и без ноги вышел я из вражья стана;

  Но опять страна зовет - и повел нас Эллиот,

  И опять заковылял я под звук и барабана:

Трам-трам-трам и пр.

  Нынче шляюсь по земле, без руки, на костыле,

  Весь в лохмотьях и грязи; но с пустым своим карманом,

  С чаркой, с девочкой моей, так же счастлив я, ей-ей,

  Как в те дни, когда ходил, весь в шитье, за барабаном.

Трам-трам-трам и пр.

  Хоть метель и ветер злой хлещут белый волос мой,

  Хоть приют мой часто - лес иль широкая поляна,

  Но когда, продав тряпья, выпью добрый штофик я, -

  Не боюсь, хоть целый ад встань при звуках барабана!

Трам-трам- трдм,

Трам- трм-трам,

Тарарарарам!

 Речитатив

  Он кончил, и стены трясутся -

  Так воет неистово хор, -

  И прячутся крысы в испуге

  В углы потаенные нор.

  "Encore!" из угла восклицает

  Скрипач-молодчина, - и вот

  Подруга воителя живо

  Вскочила, и песню поет.

   Песня

  Я была когда-то девой, а когда - уж и сама

  Позабыла; от красавцев и теперь схожу с ума.

  Родилась я в батальоне, был драгуном мой отец, -

  Что ж за диво, если дорог мне солдатик-молодец?

Тра-ла-ла, тра-ла-ла,

Ох, солдатик-молодец!

  Первый мой дружок сердечный весельчак-мужчина был,

  Он тогда в полку драгунском барабанщиком служил;

  Щеки красные такие, ножка стройная... В конец

  Свел меня с ума мой милый, мой солдатик-молодец.

(Хор). Тра-ла-ла, тр-ла-ла и гр.

  Но сменил солдата скоро добрый пастырь свричас,

  И на рясу променяла я военный тесачок;

  Телом я рискнула, душу в ход пустил святой отец -

  И обманутым остался мой солдатик-молодец.

(Хор). Тра-ла-ла, тра-ла-ла и пр.

  Долго, впрочем, быть со мною не пришлось и старику;

  Надоел он - и пошла я в жены к целому полку.

  Барабанщик ли, трубач ли, старый воин, иль птенец, -

  Всем служила - лишь бы только был солдатик-молодец!

(Хор). Тра-ла-ла, тра-ла-ла и пр.

  Но война сменилась миром, - тут я по миру пошла

  И на рынке, побираясь, парня этого нашла.

  В полковых своих лохмотьях красовался удалец...

  Ах, как по сердцу пришелся мне солдатик-молодец!

(Хор). Тра-ла-ла, тра-ла-ла и пр.

  Пожила я - много ль, мало ль, и сама не зн аю я;

  Для меня отрада - песня или чарочка моя,

  И пока держать ту чарку силу мне дает Творец,

  Пью из ней твое здоровье, мой солдатик-молодец!

(Хор). Тра-ла-ла, тра-ла-ла,

Ох, солдатик-молодец!

Речитатив.

С девчонкой шут Андрю сидел

В углу; их мало занимало

Все то, что хор певцов ревел;

У них и своего не мало.

Но, наконец, он пить устал,

Устал точить с красоткой лясы;

И вот он с места быстро встал

И, скорчив две смешных гримасы,

Девчонку чмокнул, подтолкнув

И с важной рожей затянул:

   Песня.

    Мудрость в пьяном виде - дура,

Плут- дурак перед судом,

А меня сама натура

Сотворила дураком.

    Бабка мне купила книжку;

Но учение никак

Не могло развить мальчишку:

По природе я дурак.

    За вино рискну я шеей,

С бабой жизнь моя легка...

Да чего и ждать умнее

От такого дурака?

    За кутеж, как поросенок,

Я однажды связан был,

А священник за девчонок

Покаянье наложил.

    Надо мной не смейтесь строго:

Ради шутки я таков;

А у нас в палате много

И серьёзных дураков.

    А пастор наш? поучает

С важной рожею такой;

Нас, шутов, корит, ругает -

Все из зависти одной.

    Ну, чтоб кончить все прилично -

Выпить хочется скорей,

Глупый для себя лишь лично,

Во сто раз меня глупей.

 Речитатив.

    Вслед за шутом старуха встала.

Она отлично понимала,

Как очищают кошельки;

Узнала в деле все приемы

И были ей в лесах знакомы

Дорожки все и уголки.

Ей дружок был горец бравый.

Но он нашел конец кровавый:

Палач, увы! казнил его!...

И вот, в слезах, вздыхая глухо,

Запела песенку старуха

Про Джона, горца своего:

   Песня.

  Мой милый был горец и горцем рожден;

  Смотрел на законы с презрением он,

  Но клану родному был предан душой,

  Мой Джон ненаглядный, мой горец лихой!

   (Хор). Пойте про храброго Джона!

    Пойте про храброго Джона!

    Нет на земле человека

    Доблестней храброго Джона!

В тартановом пледе, с стальным кушаком,

Всегда опоясанный добрым мечом,

Всех женщин на свете пленял он собой,

Мой Джон ненаглядный, мой горец лихой!

(Хор). Пойте про храброго Джона и пр.

Мы жили, кочуя от Твида до Спей,

Как лордам и леди не жить веселея;

С врагами боязни не знал никакой

Мой Джон ненаглядный, мой горец лихой!

(Хор). Пойте про храброго Джона и пр.

Изгнали его из родимой земли!

Но прежде, чем снова цветы зацвели,

Я плакала сладко: был снова со мной

Мой Джон ненаглядный, мой горец лихой!

(Хор). Пойте про храброго Джона и пр.

Но, горе! недолго гулялось ему:

Связали его, посадили в тюрьму...

Будь прокляты, чьею повешен рукой

Мой Джон ненаглядный, мой горец лихой!

(Хор). Пойте про храброго Джона и пр.

Теперь я вдовою должна горевать,

Что радостей прежних уж мне не видать,

И грусть разгоняю я чаркой одной...

Мой Джон ненаглядный, мой горец лихой!

(Хор). Пойте про храброго Джона,

 Пойте про храброго Джона!

 Нет на земле человека

 Доблестней храброго Джона!

 Речитатив.

    За ней встает скрипач-мозгляк -

Утеха пьяниц и гуляк.

Высокий рост подруги Джона -

(Он ей чуть-чуть не до колен)

И толщина забрали в плен

Сердчишко карлы-Аполлона.

    Уж очень кровью был горяч

  Скрипач.

    Схвативши скрипку молодцом

И браво оглядясь кругом,

Сначала взял аккорд бравурный,

Продернул ловко гамму он

И, перейдя в минорный тон,

Наш Аполлон миниатюрный

    Запел со скрипочкой в каданс

   Романс.

   Песня.

  Позволь мне слезы все стереть с твоих очей,

  Пойди за мной во след, будь милою моей;

  Тогда не будешь знать ни страха, ни скорбей,

  И, плюй себе на все!

   (Хор). Скрипач - профессия моя;

    Играю много песен я,

    И всех приятней для бабья

    Романс: 'Плевать на все!'

  По свадьбам будем мы ходить с тобой вдвоем,

  И ух! как весело, как славно заживем!

  Забота-мачиха стучись, пожалуй, в дом,

  Нам наплевать на все!

   (Хор). Скрипач - профессия моя, и пр.

  Без горя, без нужды, довольные судьбой,

  Все будем греться мы на солнышке с тобой;

  С пустым карманом ли, с набитою ль сумой -

  Нам наплевать на все!

   (Хор). Скрипач - профессия моя и проч.

  Ты только красотой небесною своей

  Меня благослови - и тысячи чертей,

  И голод, и мороз, не страшны мне, ей-ей,-

  Наплюю я на все!

   (Хор). Скрипач - профессия моя,

    Играю много песен я,

    И всех приятней для бабья

    Романс: 'Плевать на все!'

 Речитатив.

Он окончил, но старухи красотой

Вдруг кузнец пленился дюжий и лихой;

Налетел с своей рапирой сгоряча

И за бороду схватил он скрипача.

И ругается, и клятвы он дает,

Что рапирою насквозь его проткнет,

Если он от ней, оставя всякий спор,

Не откажется навеки с этих пор.

Помертвел совсем от страха Аполлон

И трясется весь, как в лихорадке он,

И пощады просит с жалобным лицом...

Так вся ссора их и кончилась на том.

Но, хотя в сердчишке виртуоз страдал,

Глядя, как кузнец красотку обнимал,-

Сделал вид, однако, что повеселел,

Слушая, как песню ей кузнец запел:

   Песня.

Красавица моя, кую железо я,

    По ремеслу - кузнец;

И в этом ремесле прошел по всей земле

    Я из конца в конец.

Я часто деньги брал и в полк за них вступал;

    Но через два, три дня,

Как деньги получу, сейчас же укачу,

    Ищи потом меня!

   (Хор). Я часто деньги брал, и пр.

О, дева-красота! брось этого шута

    С кривляньями его!

Железо кто кует, пусть другом станет тот

    Для сердца твоего!

Вот этой кружкой я клянусь, душа моя, -

    Коли хоть раз со мной

Ты будешь голодна иль водки лишена,-

    Язык иссохни мой!

(Хор повторяет последние четыре стиха).

 Речитатив

Кузнец победил - и упала

В объятья старуха-красотка;

Отчасти любовь в ней играла,

Отчасти распарила водка.

Скрипач, подмигнув остроумно,

Согласья и мира желает

Обнявшейся паре, и шумно

Он кружку свою осушает

    Во здравье их н_а_ ночь!

Тут крошка-Амур разыгрался;

Метнул он стрелою своею, -

К замужней скрипач подобрался

И начал амурничать с нею.

Супруг, собеседник Гомера,

Заметил - и грозною дланью

Жену и ее кавалера

Развел он и крупною бранью

    Их выругал на ночь!

Он - парень из самых веселых,

Какие встречались едва ли

И Вакху; в несчастьях тяжелых

Не знал он малейшей печали.

Желал одного - веселиться.

Томился - лишь жаждою вечной,

Одно ненавидел - крушиться.

И вот, вдохновенный, беспечно

    Запел он здесь на ночь:

   Песня

Певец не хитрый я, и песенка моя

В презреньи у вельмож и прочего такого;

Но пчелы вслед за мной везде летят толпой,

Как мчались по следам Гомера дорогого.

 (Хор). Из-за этого, того,

Ну, и прочего всего,

Потерял одну я;

Двух успел я сохранить,

Недостатка, стало-быть,

В бабах не найду я

Для того и для сего

И для прочего всего.

Не знал я никогда, что значит Муз вода,

Кастальские ключи и прочее такое;

Но мой источник весь, кипя, струится здесь,

Парнаса моего здесь место дорогое.

 (Хор). Из-за этого, того, и пр.

К красавицам я слаб; как неизменный раб,

Я чту их прелести и прочее такое.

Но долг священный мой - и Богу быть слугой;

Ослушаться Его - и грех и зло большое.

 (Хор). Из-за этого, того, и пр.

Свиданья сладкий час! как ты чаруешь нас

Восторгами любви и прочего такого!

Но сколько дней любовь взаимно греет кровь ?

Решают склонности того или другого.

 (Хор). Из-за этого, того, и пр.

Ах, часто, часто как вводили нас впросак

Их шутки ловкие и прочее такое!

Но дайте лишь вина - и баба поймана!

Люблю я их за то, за се и за другое!

 (Хор). Из-за этого, того,

    Ну, и прочего всего

    Потерял одну я;

    Двух успел я сохранить,

    Недостатка, стало быть,

 В бабах не найду я

   Для того и для сего,

   И для прочего всего!

 Речитатив

Так пел певец - и стены дома

Тряслись от бешеного грома

Аплодисментов сотни рук;

Неистово им вторят глотки -

И, чтоб добыть побольше водки,

Один снимает свой сюртук,

Тот очищает в се карманы,

Другой разделся дочиста...

Сквозит повсюду нагота,

Но все зато мертвецки пьяны.

    И вот они к певцу опять

    Все стали шумно приставать,

    Чтоб угостил он их скорей.

    Отборной песенкой своей.

    Он стал меж двух своих Дебор,

    Обвел кругом веселый взор,

    Кудрями весело тряхнул

 И затянул:

   Песня.

Кипят, шумят пред нами чаши,

У нищей братьи пир горой;

Раскройте ж дружно глотки ваши

И пойте весело за мной:

    Прочь все, кому закон по вкусу!

    Свобода - светлый праздник нами

    Суды приятны только трусу,

    Монастыри - одним ханжам!

 (Хор повторяет эти четыре стиха).

Богатство, почести, титулы -

Для нас все это пустяки,

Нам лишь бы дружние загулы -

И все забудут голяки!

(Хор). Прочь все, кому закон по вкусу, и пр.

Весь день мы п_о_ свету шныряем,

И надуваем, и хитрим,

А ночь, на сене, под сараем

Иль в стойлах с милыми лежим.

(Хор). Прочь все, кому закон по вкусу, и пр.

Конями быстрыми вельможе

В карете нас не обогнать;

На благонравном брачном ложе

Восторгов нам не занимать!

(Хор). Прочь все, кому закон по вкусу и пр.

Пусть жизнь бежит водоворотом -

Мы чужды этой суеты;

Пусть тот стремится за почетом,

Кто может рухнуть с высоты.

(Хор). Прочь все, кому закон по вкусу, и пр.

Кричите ж все, поднявши кружки:

Виват - котомки, кошельки,

Тряпье, лохмотья, наши души

И мы, бродяги-голяки!

(Хор). Прочь все, кому закон по вкусу!

 Свобода - светлый праздник нам!

 Суды приятны только трусу,

 Монастыри - одним ханжам!

Перевод Н. Новича (псевдоним Н.Н. Бахтина)

Смерть и доктор Горнбук

1.

Есть много книг, в которых сплошь

От А до ижицы - все ложь.

Знавал и в жизни я вельмож,

Чья речь полна

Цитат из Библии, и все ж

В ней - ложь одна.

 

2.

Но я хочу, должны вы знать,

Одну лишь правду рассказать.

И черта можно отрицать,

Покуда ночью

Не привелось вам увидать

Его воочью!

 

 2-3.

Я засиделся вечерком

С Горнбуком, старым звонарем.

Он и людей лечил притом.

(Для прокормленья

Заняться лишним ремеслом

Не преступленье!)

 

3.

Домой я шел, чтоб лечь в постель,

Во мне шумел веселый хмель,

Но пьяным не был я, хоть эль

И был на славу;

Я всю дорогу помнил цель -

Не слечь в канаву.

 

4.

Меж тем луна уже взошла

И на холмы свой свет лила.

В ту ночь рогов ее числа

Я счесть не мог:

О четырех она была,

Не то о трех.

 

5.

За тем холмом, где поворот

К плотине мельничной идет,

Пришлось пустить мне палку в ход:

Я стал спускаться

И шаг за шагом лишь вперед

Мог подвигаться.

 

6.

Как вдруг, с трезубцем и с косой,

Я вижу призрак пред собой.

Признаться, стал я сам не свой

От этой встречи,

Хоть был мне призрак роковой

Едва по плечи.

 

7.

И вот ведь, странная черта:

Он был - совсем без живота,

А тощих ног его чета

Имела сходство

С двумя узлами из жгута.

Вот ведь уродство!

 

8.

Я начал: - Смею ли спросить:

Мы только стали боронить,

А вы - хотите уж косить?

Но тень ни слова.

- Нам по дороге, может быть? -

Спросил я снова.

 

9.

- Я Смерть! - сказал тогда скелет. -

Но не пугайся! - Я в ответ:

- Вы не за мной ли? Мой совет -

Не подходите!

Добром прошу вас! Если ж нет,

Вот нож, глядите!

 

  10.

- Приятель, спрячьте ножик свой!

К чему вам ссориться со мной? -

Сказала Смерть. - Мне вас долой

С земли убрать -

Легко, как плюнуть. Лучше в бой

Нам не вступать!

 

11.

- Ну что ж, - сказал я: - по рукам!

Присядем здесь. Я рад вестям,

А их известно много вам;

По крайней мере,

Вы в эти дни то тут, то там

Стучитесь в двери.

 

12.

- Да. Да, - кивая головой,

Сказала Смерть, - своей косой

Давно кошу я род людской,

Чтоб прокормиться,

И я, как люди, день-деньской

Должна трудиться.

 

13.

Прошло почти шесть тысяч лет,

Как начала я чистить свет;

Со мною сладу людям нет,

И лишь теперь

Горнбук нанес мне сильный вред

И ряд потерь.

 

14.

Ведь он (чтоб дьявол в порошок

Его скорее истолок!)

Во всех лечебниках знаток.

Совсем беда мне:

В меня и крохотный сморчок

Кидает камни!

 

15.

Своим трезубцем и косой

Всегда справляюсь я с толпой,

Но сталь их сделали тупой

И бесполезной

Искусство лекаря с рукой

Его железной.

 

16.

Вчера больному нанесла

Такой удар я, что могла

Людей сгубить им без числа;

Что ж оказалось?

Ведь у него вся кость цела

Почти осталась!

 

17.

Неустрашим и полон сил,

Горнбук больного сторожил -

И мне трезубец иступил:

Он стал - хоть брось!

И кочана б он не пробил

Теперь насквозь!

 

18.

Тогда, засаду затая,

Схватила косу в руки я -

И зазубрила лишь края:

Все было даром!

Скорей скалу рука моя

Снесла б ударом!

 

  19.

Порой он даже не пойдет

Смотреть больного, если тот,

Схватив капустный лист, пришлет

Его Горнбуку:

Он и по нюху пустит в ход

Свою науку.

 

  20.

К своим услугам он собрал

Весь медицинский арсенал

(Как "Отче наш", его он знал):

Ланцеты, пилки,

Всех видов режущий металл,

Всех форм бутылки.

 

  21.

Морская соль, настой рожков,

Запас различных порошков:

Кора и глина всех сортов,

Толченый мел,

Труха поджаренных бобов -

Он все имел.

 

  22.

А сколько средств последних дней!

Urinus spiritus мышей,

Экстракт из усиков клещей,

С золой растертых.

И ряд подобных же вещей

Стоял в ретортах.

 

  23.

- Но, если так, дождется бед

Могильщик скоро! Я в ответ:

- Ведь не пройдет и двух-трех лет,

Как мы кладбище

Начнем пахать: Бедняга Гед!

Ты - скоро нищий!

 

  24.

Скелет, залившись смехом, вдруг

Сказал: - Не так-то скоро, друг,

Избороздит кладбище плуг!

Иного рода

В нем ям подбавится вокруг

Чрез два-три года.

 

  25.

На одного, что я убью,

Горнбук - я клятву в том даю -

Покончит разом с двадцатью;

Его пилюли

Уложат целую семью

Вернее пули.

 

  26.

Тяжелый на руку портной

Неосторожен был с женой;

Купил он мази, чтоб больной

Полегче стало:

Легла та с болью головной,

Да и не встала!

 

  27.

Крестьянин резью заболел;

Сын двух овец не пожалел

И у Горнбука взять сумел

Такое средство,

Что очень скоро сам успел

Вступить в наследство.

 

  28.

Напиток скверный вздул живот

У честной девушки; и вот

К Горнбуку бедная идет:

Тот скрыл позор,

Да так, что ввек уж не найдет

Ее наш взор.

 

  29.

Вот образец приемов тех,

Какие создали успех

Горнбуку. Слишком уж, на грех,

Он деньги любит:

Отбив моих клиентов всех,

Он сам их губит.

 

  30.

Но - ждать не долго! Я не лгу

(Пока об этом - ни гугу!),

Что хвастунишку съесть могу

Я, как селедку:

При первой встрече с ним, врагу

Зажму я глотку.

 

  31.

Тут голос призраков глухой

Прервал часов церковных бой;

Уж было за полночь. Домой

Я зашагал.

А призрак Смерти за горой

Вдали пропал.

 Робин

Был парень в Кайле. Не беда,

Коль я не дам себе труда

Развить в подробностях, когда

На свет родился Робин.

 

Беззаботный шелопай,

Ныть был Робин неспособен.

Беззаботный шелопай,

Весельчак был Робин.

 

За год до смерти короля,

Едва забрезжилась заря,

В день двадцать пятый января,

Как свет увидел Робин.

 

Взглянув в ладонь малютке, так

Кума решила: "Наш толстяк,

Поверьте, будет не дурак;

Пусть он зовется Робин.

 

Хоть в жизни беды ждут его,

Он не погибнет от того, -

Напротив, края своего

Составит славу Робин.

 

Но (я готова присягнуть!),

По всем приметам будет льнуть

К другому полу плут... О, будь

Любимцем нашим, Робин!

 

Хоть много, девушки, средь вас

Найдется жертв его проказ, -

Есть люди хуже во сто раз...

Христос с тобою, Робин!"

 

Беззаботный шелопай,

Ныть был Робин неспособен.

Беззаботный шалопай,

Весельчак был Робин. 

Перевод В. Д. Костомарова

Прежде всего

 Бедняк - будь честен и трудись,

Трудись прежде всего!

Холопа встретишь - отвернись

С презреньем от него!

Прежде всего, прежде всего

Пред знатным не бледней -

Ведь знатность штемпель у гиней

И больше ничего!

Пусть черствый хлеб весь твой обед,

Из поскони кафтан;

Другой и в бархат разодет,

А плут прежде всего.

Прежде всего, прежде всего

Ведь титул глупый звон.

Бедняк, будь только честен он,

Король прежде всего!

Вот этот барин - знатный лорд,

Да что нам из того,

Что он своим богатством горд,

А глуп прежде всего!

Прежде всего, прежде всего

Для нас, детей труда,

Его и лента и звезда

Смешны прежде всего!

Холопа в графы произвесть

Не стоит ничего:

Но честным сделать, - царь, - как есть, -

Не может никого!

Прежде всего, прежде всего

Да будут все честны:

Честь наша - высшие чины

И ум прежде всего!

Молитесь все, чтоб Бог послал

Нам Царствие Его.

Чтоб честный труд на свете стал

Почетнее всего!

Прежде всего, прежде всего

Отныне и вовек,

Чтоб человеку человек

Был брат прежде всего!..

Перевод К. Д. Бальмонта

Из кантаты "Веселые нищие"

ПЕСНЯ ПОЭТА

Закон всегда мы к черту шлем!

Мы вольно, весело живем!

Суды - для трусов, подлецов,

А церкви - чтоб кормить попов!

У нас нет жадности к чинам,

И роскоши не нужно нам!

Нам лишь бы весело жилось!

А где живем? Да где пришлось!

Зайдем в конюшню иль сарай -

Для нас любое место рай;

Подруги веселы у нас,

Мужей не кинут ни на час!

И что нам в том, что жизнь идет -

Нам лишь бы не было забот!

Пускай заботятся ханжи,

Исчадья скупости и лжи!

Так грянем, братцы, песню мы

В честь нашей, нищенской сумы

И снова грянем веселей

В честь наших милых и детей!

Перевод Э. Г. Багрицкого

Джон Ячменное Зерно

 Три короля из трех сторон

 Решили заодно:

 - Ты должен сгинуть, юный Джон

 Ячменное Зерно.

 

 Погибни, Джон, - в дыму, в пыли,

 Твоя судьба темна!

 И вот взрывают короли

 Могилу для зерна...

 

 Весенний дождь стучит в окно

 В апрельском гуле гроз, -

 И Джон Ячменное Зерно

 Сквозь перегной пророс...

 

 Весенним солнцем обожжен

 Набухший перегной, -

 И по ветру мотает Джон

 Усатой головой...

 

 Но душной осени дано

 Свой выполнить урок, -

 И Джон Ячменное Зерно

 От груза занемог...

 

 Он ржавчиной покрыт сухой,

 Он - в полевой пыли...

 -- Теперь мы справимся с тобой!

 Ликуют короли...

 

 Косою звонкой срезан он,

 Сбит с ног, повергнут в прах,

 И скрученный веревкой Джон

 Трясется на возах...

 

 Его цепами стали бить,

 Кидали вверх и вниз, -

 И, чтоб вернее погубить,

 Подошвами прошлись...

 

 Он в ямине с водой - и вот

 Пошел на дно, на дно...

 Теперь, конечно, пропадет

 Ячменное Зерно!..

 

 И плоть его сожгли сперва,

 И дымом стала плоть.

 И закружились жернова,

 Чтоб сердце размолоть...

 . . . . . . . . . . . . .  

 Готовьте благородный сок!

 Ободьями скреплен

 Бочонок, сбитый из досок,

 И в нем бунтует Джон...

 

 Три короля из трех сторон

 Собрались заодно,-

 Пред ними в кружке ходит Джон

 Ячменное Зерно...

 

 Он брызжет силой дрожжевой,

 Клокочет и поет,

 Он ходит в чаше круговой,

 Он пену на пол льет...

 

 Пусть не осталось ничего,

 И твой развеян прах,

 Но кровь из сердца твоего

 Живет в людских сердцах!..

 

 Кто, горьким хмелем упоен,

 Увидел в чаше дно -

 Кричи:

        - Вовек прославлен Джон

 Ячменное Зерно!

Веселые нищие

(Отрывки)

Листва набегом ржавых звезд

Летит на землю, и норд-ост

Свистит и стонет меж стволами,

Траву задела седина,

Морозных полдней вышина

Встает над сизыми лесами.

Кто в эту пору изнемог

От грязи нищенских дорог,

Кому проклятья шлют деревни:

Он задремал у очага,

Где бычья варится нога,

В дорожной воровской харчевне;

Здесь Нэнси нищенский приют,

Где пиво за тряпье дают.

Здесь краж проверяется опыт

В горячем чаду ночников.

Харчевня трещит: это топот

Обрушенных в пол башмаков.

К огню очага придвигается ближе

Безрукий солдат, горбоносый и рыжий,

В клочки изодрался багровый мундир.

Своей одинокой рукою

Он гладит красотку, добытую с бою,

И что ему холодом пахнущий мир.

Красотка не очень красива,

Но хмелем по горло полна,

Как кружку прокисшего пива,

Свой рот подставляет она.

И, словно удары хлыста,

Смыкаются дружно уста.

Смыкаются и размыкаются громко.

Прыщавые лбы освещает очаг.

Меж тем под столом отдыхает котомка -

Знак ордена Нищих,

Знак братства Бродяг.

И кружку подняв над собою,

Как знамя, готовое к бою,

Солодом жарким объят,

Так запевает солдат:

- Ах! Я Марсом порожден, в перестрелках окрещен,

Поцарапано лицо, шрам над верхнею губою,

Оцарапан - страсти знак! - этот шрам врубил тесак

В час, как бил я в барабан пред французскою толпою.

В первый раз услышал я заклинание ружья,

Где упал наш генерал в тень Абрамского кургана,

А когда военный рог пел о гибели Моро,

Служба кончилась моя под раскаты барабана.

Куртис вел меня с собой к батареям над водой,

Где рука и где нога? Только смерч огня и пыли.

Но безрукого вперед в бой уводит Эллиот;

Я пошел, а впереди барабаны битву били...

Пусть погибла жизнь моя, пусть костыль взамен ружья,

Ветер гнезда свил свои, ветер дует по карманам,

Но любовь верна всегда - путеводная звезда,

Будто снова я спешу за веселым барабаном.

Рви, метель, и, ветер, бей. Волос мой снегов белей.

Разворачивайся, путь! Вой, утроба океана!

Я доволен - я хлебнул! Пусть выводит Вельзевул

На меня полки чертей под раскаты барабана! -

Охрип или слов не достало,

И сызнова топот и гам,

И крысы, покрытые салом,

Скрываются по тайникам.

И та, что сидела с солдатом,

Над сборищем встала проклятым.

 

- Encore! - восклицает скрипач.

Косматый вздымается волос;

Скажи мне: то женский ли голос,

Шипение пива, иль плач?

- И я была девушкой юной,

Сама не припомню когда;

Я дочь молодого драгуна,

И этим родством я горда.

Трубили горнисты беспечно,

И лошади строились в ряд,

И мне полюбился, конечно,

С барсучьим султаном солдат.

И первым любовным туманом

Меня он покрыл, как плащом.

Недаром он шел с барабаном

Пред целым драгунским полком;

Мундир полыхает пожаром,

Усы палашами торчат...

Недаром, недаром, недаром

Тебя я любила, солдат.

Но прежнего счастья не жалко,

Не стоит о нем вспоминать,

И мне барабанную палку

На рясу пришлось променять.

Я телом рискнула, - а душу

Священник пустил напрокат.

Ну, что же! Я клятву нарушу,

Тебе изменю я, солдат!

Что может, что может быть хуже

Слюнявого рта старика!

Мой норов с военщиной дружен, -

Я стала женою полка!

Мне все равно: юный иль старый,

Командует, трубит ли в лад,

Играла бы сбруя пожаром,

Кивал бы султаном солдат.

Но миром кончаются войны,

И по миру я побрела.

Голодная, с дрожью запойной,

В харчевне под лавкой спала.

На рынке, у самой дороги,

Где нищие рядом сидят,

С тобой я столкнулась, безногий,

Безрукий и рыжий солдат.

Я вольных годов не считала,

Любовь раздавая свою;

За рюмкой, за кружкой удалой

Я прежние песни пою.

Пока еще глотка глотает,

Пока еще зубы скрипят,

Мой голос тебя прославляет,

С барсучьим султаном солдат! -

. . . . . . . . . . . . . .

Над языками фитилей

Кружится сажа жирным пухом,

И нищие единым духом

Вопят: - Давай! Прими! Налей!

И черной жаждою полно

Их сердце. Едкое вино

Не утоляет их, а дразнит.

Ах, скоро ли настанет праздник.

И воздух горечью сухой

Их напоит. И с головой

Они нырнут в траву поляны,

В цветочный мир, в пчелиный гуд.

Где, на кирку склоняясь, Труд

Стоит в рубахе полотняной

И отирает лоб. Но вот

Столкнулись кружки, и фагот

Заверещал. И черной жаждой

Пылает и томится каждый.

И в исступленном свете свеч

Они тряпье срывают с плеч;

Густая сажа жирным пухом

Плывет над пьяною толпой...

И нищие единым духом

Орут: - Еще, приятель, пой! -

И в крик и в запах дрожжевой

Певец бросает голос свой:

- Плещет жижей пивною

В щеки выпивки зной!

Начинайте за мною,

Запевайте за мной!

Королевским законам

Нам голов не свернуть.

По равнинам зеленым

Залегает наш путь.

Мы проходим в безлюдьи

С крепкой палкой в руках

Мимо чопорных судей

В завитых париках;

Мимо пасторов чинных,

Наводящих тоску!

Мимо... Мимо...

В равнинах

Воронье на-чеку.

Мы довольны. Вельможе

Не придется заснуть,

Если в ночь, в бездорожье

Залегает наш путь.

И ханже не придется

Похваляться собой,

Если ночь раздается

Перед нашей клюкой...

Встанет полдень суровый

Над раздольями тьмы,

Горечь пива иного

Уж попробуем мы!..

Братья! Звезды погасли,

Что им в небе торчать!

Надо в теплые ясли

Завалиться - и спать.

Но и пьяным и сонным

Затверди, не забудь:

- Королевским законам

Нам голов не свернуть!

Перевод Л. И. Андрусона

   * * *

  

   Боченок пива Биль сварил.

   И я да Аллен поскорей

   Бежим к нему. И в эту ночь

   Не сыщешь парня веселей.

  

   Всю ночь сидим, всю ночь сидим,

   Сидим за бочкою втроем,

   Пьем до зари, пьем до зари,

   До петухов последних пьем.

  

   Три развеселых молодца

   Смеясь за кружкой кружку пьем.

   Бог даст здоровья, - мы еще

   Не раз так время проведем.

  

   Всю ночь сидим, всю ночь сидим,

   Сидим за бочкою втроем,

   Пьем до зари, пьем до зари,

   До петухов последних пьем.

  

   Рогатый месяц уж плывет

   Высоко в синем небе. Ишь

   Мигает нам: пора домой.

   Ну нет, голубчик мой, шалишь!

  

   Всю ночь сидим, всю ночь сидим,

   Сидим за бочкою втроем,

   Пьем до зари, пьем до зари,

   До петухов последних пьем.

  

   Кислятина! кому на ум

   Взбредет идти домой, - глупец!

   У нас, друг мой, кто после всех

   Летит под стол, - тот молодец!

  

   Всю ночь сидим, всю ночь сидим,

   Сидим за бочкою втроем,

   Пьем до зари, пьем до зари,

   До петухов последних пьем.

  

  

* * *

   Всё обнял черной ночи мрак.

   Но светел-радостен кабак.

   Тому, кто пьян, стакан вина -

   Свет солнца, звезды и луна.

  

   Счет, хозяйка, подавай

   За вино, за вино,

   Счет, хозяйка, за вино

   И еще вина.

  

   Жизнь - праздник знатным господам

   И холод-голод беднякам.

   Но здесь для всех почет один.

   Здесь каждый пьяный - господин.

  

   Счет, хозяйка, подавай

   За вино, за вино,

   Счет, хозяйка, за вино

   И еще вина.

  

   Святая влага! Я топлю

   В ней долю горькую мою:

   На дне веселье, - пью до дна,

   Пью и смеюсь... Еще вина!

  

   Счет, хозяйка, подавай

   За вино, за вино,

   Счет, хозяйка, за вино

   И еще вина.