автордың кітабын онлайн тегін оқу Рождество у Шерлока Холмса
Анна Тищенко, Максим Смирнов, Артём Боев, Рената Роз, Светлана Соколовская, Елена Фили, Мари Анатоль, Алекс Гроле, Алиса Русинова, Анна Росси, Василий Ту, Игорь Клюев, Ирина Соляная, Сергей Балашов, Тоня Твист, Юлия Асланова, Янина Береснёва, Улита Горлич

Кітап туралы Пікірлер2 Қазір оқып жатыр71 Сөрелерде Тегін фрагмент

Шрифты предоставлены компанией «ПараТайп»

Авторы: Соляная Ирина, Роз Рената, Боев Артём, Береснёва Янина, Балашов Сергей, Тищенко Анна, Росси Анна, Горлич Улита, Фили Елена, Асланова Юлия, Твист Тоня, Анатоль Мари, Соколовская Светлана, Русинова Алиса, Клюев Игорь, Гроле Алекс, Смирнов Максим, Тучин Василий, Афонин Сергей, Масловская Янина, Половнева Алёна, Бег Кира, Лаврова Саша, Кучер Людмила, Семёнов Александр, Нобелиана Анна, Гордеева Лариса

Корректор Татьяна Стефаненко (рассказ Елены Фили)

Корректор Маргарита Боева (рассказ Артёма Боева)

Редактор и корректор Ольга Нуждова (рассказ Сергея Афонина)

Корректор Лидия Ткачёва (рассказ Саши Лавровой)

Продюсерское агентство Антон Чиж Book Producing Agency

Встречайте новый 2021 год вместе с новыми авторами детективных историй. Мастер жанра Антон Чиж представляет в этом сборнике работы своих учеников. 27 рассказов, которые были закончены к декабрю 2020 года и написаны специально для чтения долгими зимними вечерами, подарят вам все те эмоции, за которые мы так любим детективы. Электронная версия сборника доступна на Rideró бесплатно: это наш с авторами вам новогодний подарок. А мы будем рады, если после прочтения вы поделитесь с нами своим отзывом.

18+

Предисловие Антона Чижа

В канун Нового года и Рождества хочется вспомнить одну почти волшебную историю…
…В 1887 году в Британии вышел очередной детектив, который назывался «Этюд в багровых тонах». Автор его был не слишком известен, хотя успел опубликовать несколько опусов, но большой славы не снискал. Любил литературу, но вынужден был зарабатывать на жизнь не слишком обширной медицинской практикой. Из-за того, что книжный рынок был перенасыщен детективами, издатель согласился публиковать повесть только при условии, что автор отдаст на нее все права. Автор, который больше года не мог пристроить повесть ни в одно издательство, согласился. Книга вышла и была замечена читателями. Прообразом главного героя — частного сыщика — автор выбрал своего учителя медицины доктора Джозефа Белла, который отличался острым умом и умел подмечать в людях детали, на основании которых делал поразительные умозаключения. Как фокусы для ума. Главного героя автор поначалу хотел назвать Шеррингфордом, но потом остановился на более простой ирландской фамилии Холмс.

Спустя три года, в 1890-м году в журнале Strend, который читали лондонские клерки, стали появляться рассказы про расследования частного сыщика Шерлока Холмса. Так родился один из главных мифических персонажей литературы, ставший в один ряд с Эдипом, Гамлетом, Суперменом и Гарри Поттером. Так родился Шерлок Холмс. Вся детективная литература, так или иначе, вышла из его трубки. Пришло время и нам отдать дань уважения Великому Сыщику.

Что можно сделать для человека, который никогда не существовал, но все стараются попасть на Бейкер-стрит 221В, где он жил? Сделать сборник новых детективных рассказов, конечно! И мы его сделали!

В сборнике «Рождество у Шерлока Холмса» вы найдете 27 рассказов. Авторы собрались неслучайно. Они прошли мой воркшоп на Rideró по детективному рассказу и теперь предъявляют на суд читателей, на ваш суд, результат своих талантов. Мы с коллегами из Rideró очень надеемся, что эти рассказы доставят вам удовольствие долгими новогодними вечерами! Для удобства разделил их на три трубки, которые, как известно, Холмс выкуривал, когда распутывал очередное дело. А я позволю напомнить, что курить вредно даже сыщикам. Читателям — тем более.

Встречайте новый 2021 год вместе с новыми авторами детективного жанра. Мне кажется, это может стать Хорошей Традицией, ничем не хуже, чем делать оливье или ходить в баню! Хочу верить, что среди рассказов этого сборника вы найдете авторов, за успехами которых захотите следить в дальнейшем. А наши авторы будут создавать новые и новые детективные истории! Приятного чтения! С наступающим Новым годом и Рождеством!

Искренне вашъ Антон ЧИЖ

Трубка первая

Ирина Соляная.
Змея в гареме

Кади[1] Джабраил не любил в жизни две вещи: евнухов и мертвых красавиц. И в этот прекрасный полдень его вынуждали думать о них! Кади отодвинул от себя блюдо с кусками сочного барашка, обильно посыпанного кинзой, и недовольно уставился на евнуха и начальника дворцовой стражи.

Вошедшие были также не похожи друг на друга: тщедушный и шустрый Анис и мускулистый спокойный Назим. Кади приступил к допросу евнуха, ведь именно он и обнаружил мертвое тело красавицы Саны.

— Говори, жалкий! Говори всё, что тебе известно и ничего не утаивай.

Евнух трясся и мычал что-то несвязное. Тычок в спину от начальника дворцовой стражи помог ему собраться с мыслями.

— Рано утром я нашел в рубиновых покоях тело Саны, а рядом с ней огромную гюрзу. Хвала Аллаху, султан Абу-Али уже покинул её ложе! Я дождался прихода Назима, он отрубил голову змее, а труп Саны отнес в подвал. Султан ничего не знает, — евнух мелко затрясся от предчувствия гнева господина.

— Откуда в гареме змея? Разве не ты, нечестивец, отвечаешь за порядок в покоях? — грозно свел брови кади.

— Многоуважаемый кади, — вмешался Назим почтительно склонивший голову, — вчера на площади было представление, заклинатель змей, некий Садык из Самарканда, веселил публику. Это могла быть его змея. Садыка ищут теперь.

— Иди, Назим, и проверь, нашли ли бродягу. Доложишь. А я продолжу с этим проходимцем, — кади кивнул на Аниса.

Когда закрылись двери просторной залы, в которой кади Джабраил уже тридцать лет разбирал все судебные споры и преступления Риштана, Анис, часто моргая, зашептал:

— Многоуважаемый кади, я тут совершенно ни при чем. Сана болтала с этим Садыком, это все видели. А покои я проверяю тщательно, с вечера. Когда султан уехал рано утром на охоту, я снова пошел посмотреть, все ли в порядке и…

Кади очень не понравились слова Аниса, ведь они означали, что змею кто-то подбросил.

— Расскажи, что знаешь о наложнице, — потребовал он.

Анис ободрился. Оказывается, Сану привез из Самарканда сам султан. Он выиграл ее в кости. Уж очень понравилась ему смуглая до черноты девушка, словно отполированная деревянная статуэтка. Сана была капризной, перессорила всех наложниц в гареме, но с султаном была нежна и покорна, за что госпожа Фируза, старшая жена, имела на нее зуб. И прожила Сана чуть больше месяца в гареме, когда случилась такая беда. Анис испугался, войдя в покои Саны. Бедняжка лежала у самой двери, уже мёртвая. Змея ужалила её в ногу, тело отекло. Укус гюрзы — это не мотылёк на нос сел. Анис удивился, конечно, что Сана не позвала на помощь. Но потом вспомнил, что дверь в ее покои пришлось открывать ключом — она была почему-то заперта. Снаружи!

Кади немедленно потребовал от Аниса, чтобы тот его сопроводил во дворец.

Анис всплеснул толстыми руками, запричитал: ведь это тяжкий грех для мусульманина, впустить в женскую половину чужака — за это головы можно лишиться! Но кади Джабраил был неумолим. Слуга Аллаха, стоящий на страже порядка и охраняющий покой султана, просто обязан осмотреть мертвое тело и комнату Саны, а до женщин, этих глупых сорок, ему и дела нет. А если Анис будет противиться установлению истины, то в зиндане всегда есть свободное место, и позволение султана для кади не потребуется.

Солнце стремилось к зениту, короткие тени от домов лежали прямо, скривившиеся смоквы приветствовали паланкин кади по пути к дворцу султана, покачивая ветками, полными листьев и плодов. Анис бежал впереди паланкина, показывая дорогу, хотя в том не было особой нужды. Выглядывая из-за шторки, кади Джабраил машинально отмечал пустующий до завтра базар, привычный полукруг нищих у мечети, старух с кувшинами и дразнящих собаку мальчишек — город продолжал жить своей жизнью… Никто и не знал о беде во дворце султана — оплоте безопасности.

Женская половина дворца произвела на кади тягостное впечатление, и он в который раз укрепился в мысли, что безбрачие — редкое благо. Непрерывный щебет женских голосов и крики младенцев могли свести с ума любого. Для чего Аллах, который так ценит порядок, создал женщин из кривого ребра? Выпрямить нельзя — только сломать, а жить рядом с такими несовершенными созданиями — сущее наказание.

Анис вел кади Джабраила длинными узкими коридорами, в которых запросто можно было заблудиться. Свет проникал сквозь стрельчатые окна и деревянные решетки. Духота и запах благовоний преследовали кади, и он едва не упал в обморок, пока достиг покоев Саны. Подушки и покрывала здесь были разбросаны как попало, напольную вазу в углу кто-то разбил.

— Посмотри-ка, что в комнате не так! — потребовал кади.

Анис обошел покои.

— Здесь нет шелкового платка Саны. Синего, расшитого бисером и с монистами по краям.

— Подарок султана?

Анис пожал плечами, продолжая поиски.

— Песок пустыни просыпь через сито, а платок найди! — приказал кади, и повелел позвать служанку, чтобы та отвела его в подвал к мертвому телу. Горбатая старуха Хуснийя поклонилась кади. Шаркая кривыми ногами в войлочных туфлях, позвякивая поясными ключами, Хуснийя, на удивление кади, шустро устремилась в подвал.

— Скажи, почтеннейшая, — обратился к старухе Джабраил, свято чтивший суннат, обязывающий оказывать почет пожилым людям без исключений, — правда ли, что госпожа Фируза ссорилась с наложницей Саной?

— Нет, многоуважаемый кади, — ответила служанка, — у госпожи Фирузы нрав кроткий, как у голубки. Только очень уж она страдала, когда Сана появилась в гареме. Часто под дверью ее спальни стояла и плакала.

— Обижалась на господина?

— Жене не положено на мужа держать обиду, это грех, — как отрезала старуха.

— А у Саны нрав был каков?

— Наш Абу-Али учил ее порядку, значит, было за что наказывать, — ответила служанка, подобрав тонкие губы.

— А ты, почтенная, не ссорилась ли с Саной? — спросил снова кади.

— Нет. Мое дело — присматривать за детьми. А детей в гареме много. Я и своего сына Назима, воспитывала в строгости. Потому он и стал начальником дворцовой стражи.

— И не жалко тебе ее?

— Мне господина нашего, Абу-Али жалко, душа у него нежная, как мякоть молодого ореха под скорлупой.

В подвале было холодно и темно. Одну клеть освободили от кадок с маринованным луком и редькой. Под сводчатым потолком торчали погасшие факелы. Служанка зажгла два, и комната без окон озарилась слабым светом. Тело девушки лежало под полотном. Подняв край, кади заметил характерные для укуса следы загнутых внутрь змеиных зубов и сеточку полопавшихся кровеносных сосудов на ноге. Тело распухло.

Кади вышел наружу и глубоко вздохнул. Знойный воздух показался ему свежим. Степенной поступью, опираясь на клюку, в сопровождении согбенной служанки он обошел дворец. Каштаны и высокие акации окружали толстые каменные стены. Кади любовался ими, но и отмечал, что по каждой из толстых веток могла заползти ловкая гюрза.

К вечеру в дом кади Джабраила пришел унылый Анис с докладом. Платка он не нашел, хотя заглянул во все укромные уголки дворца и двора. Завтра утром с охоты ожидали прибытия султана со свитой, и кому-то следовало держать перед господином ответ. Кади отпустил дрожащего как хвост ишака евнуха.

Задумчиво пощипав бороду, Джзабраил изрек в пустоту: «А где же Назим и его бродяга из Самарканда?»

Глубокой ночью, когда Риштан видел десятый сон, кади разбудила служанка, доложившая о прибытии начальника дворцовой стражи. Назим выглядел торжествующим. К ногам кади он положил синий платок.

— Это я нашел под рубахой заклинателя змей.

— А где сам бродяга? — спросил кади, не заинтересовавшись находкой.

— В зиндане. Плачет, как шакал, в убийстве признаваться не хочет.

— Может, это и не убийство было? — кади натянул чалму на лысую голову и, поправив кушак на халате, двинулся за Назимом к выходу из дома.

— Не убийство? — усомнился Назим.

— Для чего Садыку убивать?

— Он из Самарканда, как и Сана. Мог знать ее. Они весело болтали после представления.

— Убил Сану, а платок взял на память, — кивнул кади, садясь в паланкин при свете полной луны и подавляя зевок.

— Грязная свинья этот Садык! — выругался Назим, — как же я подпустил убийцу так близко к султану!

В зиндане никто не спал, все ждали прибытия кади. Садык не мог встать и выказать судье должное почтение. Ноги и руки нечестивца были перебиты. Он лежал на полу, как мешок с прелой соломой.

— Наш палач как всегда перестарался, — глубокомысленно изрек Джабраил, — мне опять будет некого судить, до утра этот несчастный не доживет.

Кади пнул заклинателя змей, но тот только замычал в ответ. Арестанту дали попить и усадили, прислонив к стене. Мутные глаза Садыка ничего не выражали. Назим, скрестив руки на груди, с презрением смотрел на убийцу. Кади принесли удобное кресло, и тот сел, опершись на суковатую палку, которая была его верной помощницей.

— Садык, — начал он, — от тебя зависит, умрешь ли ты быстрой смертью, или будешь подыхать мучительно.

Садык закашлялся, вытирая рот грязным рукавом.

— Знаешь ли ты, в чем твоя вина, нечестивец? — спросил кади.

— Моя вина в том, что я заклинатель змей, а Сану укусила змея, — медленно, с остановками произнес он.

— Ты подбросил змею в гарем к Сане? — спросил кади.

Садык качнул головой.

— Нет, для чего мне это?

— Может, ты ее вожделел и стал ревновать? — ухмыльнулся Назим.

— У меня был шанс стать соперником султана? — Садык выплюнул сгусток крови себе под ноги.

Кади бросил взгляд на начальника дворцовой стражи и махнул рукой, Назим вышел, оставив кади с арестованным и палачом. Кади Джабраил продолжил допрос.

— Ты и Сана, оба родом из Самарканда. Так ли это?

— Самарканд — огромен. Всех я там не знаю. А последние три года я кочую из города в город.

— При тебе нашли её шелковый платок. Откуда он взялся?

— Я не знаю, о чем ты говоришь, почтенный судья. Оставь меня, я хочу спокойно помолиться перед смертью.

— Ответь мне на последний вопрос: почему у твоей змеи не были вырваны ядовитые зубы? — спросил кади, теряя терпение.

— Это была не моя змея, почтенный судья. Себе я не враг. Страшнее гюрзы только кобра, а зубы я у всех вырываю. Но о том публике знать не обязательно.

— О чем ты говорил с наложницей султана после представления?

— Я говорил не с ней, а с наследником. Он спрашивал, какая змея самая опасная. Это разве запрет? Сана просто стояла рядом.

«Каков упрямец!», — подумал кади, покидая зиндан.

Ночь прошла беспокойно. Кади Джабраил не любил, когда обвиняемые отрицали вину, зная о непременной казни. Кади боялся предстать с ответом за невинно загубленного правоверного перед Аллахом на Киямат[2]. Но еще больше он боялся, что не сможет разгадать головоломку, которую ему подкинула змея в гареме.

По утру за кади прислали паланкин султана Абу-Али.

Султан был огорчен, но отметил расторопность Назима и преданность Аниса. В благодарность за службу он подарил кади свой перстень.

— О, правитель, — сказал смущенный кади, вертя на пальце новый подарок султана, — но я вовсе не считаю законченным мое расследование. Арестант не признался в преступлении. И я до сих пор не нашел ответа на несколько вопросов.

Султан поднял на кади глаза, полные горя.

— Не знаю, о чем ты говоришь, мой преданный друг, но закончи свои поиски и дай мне предаться положенной скорби.

— Как заклинатель змей проник в гарем да еще и пронес громадную ядовитую змею? Где прятался до совершения убийства? Это первый вопрос. Если же змея выползла из корзины заклинателя и случайно ужалила прекрасную Сану, то как она выждала время, не напав ни на кого в гареме? Это второй вопрос. И третий вопрос: для чего нечестивцу Садыку синий, расшитый бисером платок Саны, который вы подарили ей? — словно не слыша султана, продолжил кади.

— Какой синий платок? — удивился султан, шмыгнув носом как простолюдин, и вытирая слезы, — я не дарил платка Сане.

— Вопросов много, а ответов нет, да благословит Аллах вашу памятливость.

— Ты хочешь продолжить расследование? Но что тебе нужно от меня, о кади.

— Я хочу поговорить с госпожой Фирузой и другими…

Султан прервал просьбу кади гневным окриком.

— Этому не бывать!

Кади умолк, поклонился и направился к двери, но султан окликнул его, словно извиняясь за вспышку гнева: «Почтенный кади, я прошу вас найти время для старого друга и прийти на ужин сегодня». Кади церемонно принял приглашение.

По дороге из дворца Джабраил встретил евнуха Аниса. Облагодетельствованный султаном, евнух шел с довольным видом. Кади властным жестом остановил его и задал невинный вопрос:

— Султан хорошо принял меня, и пригласил на ужин. Какие сласти любит госпожа Фируза?

— Наследник гуляет у фонтана, досточтимый кади. Спросите его.

Кади кивнул и поторопился к фонтану.

— Салям алейкум, досточтимый молодой господин, — начал он торопливо, но как всегда многословно, — что за человек этот ваш начальник дворцовой стражи Назим? Я бы хотел отблагодарить Назима за расторопность в поимке преступника.

— Ваалейкум ас салам, досточтимый кади, — ответил ломким голосом мальчик, — чем он мог вам понравиться? Назим суров и груб.

— Суров? — переспросил кади.

— Да, и даже жесток. После представления заклинателя змей, я и Сана подошли к бродяге и стали спрашивать о гадюках и гюрзе. Назим оттащил Сану, а потом… Он ударил ее по лицу, когда никто не видел. Правда, потом опомнился и на коленях просил у нее прощения. Добрая Сана… Она пообещала, что не расскажет никому.

— Ты это видел сам?

— Видел. Мы играли в прятки, и я залез за полку с посудой. В кухне. Я там вовсе не ожидал встретить Сану и Назима. Никто не видел меня, но я видел их обоих. И то, как Назим подарил ей платок.

— Может, ты нарочно следил за ними, юноша? — строго спросил кади, надеясь выудить еще что-то.

— Меня уже наказала за это Хуснийя, — покраснел мальчик, — Сказала, что я предаю отца, заглядываясь на его наложницу.

— Раскаяние растворяет грех, как вода — каменную соль, досточтимый юный господин, — кади погладил мальчика по голове и прикинул, а не вернуться ли к султану с докладом.

Но подумав, что его сочтут навязчивым, Джабраил решил повременить до вечера.

В приподнятом настроении, держа в руках пакет со свежей пахлавой, кади качался в паланкине. Совсем недавно он узнал о заморском обычае делать подношения хозяйке дома и надеялся прослыть просвещенным в глазах султана и его окружения. Этот вечер был важен для кади, ведь он ожидал своего триумфа, мысленно смакуя подготовленную речь. Тридцать лет кади служил Риштану, и никто не мог усомниться в его проницательности, мудрости и неподкупности. Жаль, конечно, что заклинатель змей скончался и вину перед смертью не признал. Но… Кади волновала только истина. А истину он видел в справедливой и заслуженной каре для виновного.

За ужином, состоявшим из бесконечной череды блюд, султан улыбался, поглаживая усы, его отпускала печаль после смерти любимой наложницы. Кади непринужденно читал стихи и соревновался в остроумии с визирем и министрами: «В чем счастие твое, мой друг? Чтоб Царь меня в свой принял круг. И что ж найти ты хочешь там? Нет счета этим чудесам. Но отчего дворец пустой? Таится в нем разбойник злой. Скажи, кто страшный этот тать? Кто солнца свет посмел украсть!» Кади декламировал в лицах. Его голос то рокотал, то лился мёдом. Притихшие гости наблюдали и ждали продолжения.

— О, великий султан, да продлятся ваши счастливые дни до скончания правления, и пусть совпадет оно с закатом солнца и всей вселенной! Мне было сложно выполнить ваш наказ об окончании следствия по делу заклинателя змей, потому что он противоречил наказу Аллаха искать истину вопреки земным препятствиям на ее пути. Поразмыслив о бренности сущего, я пришел к выводу о том, что султан нуждается в истине не меньше, а даже больше любого из смертных, потому что стоит на страже порядка и справедливости. И если его очи затмила пелена горя, эта пелена не настолько темна, чтобы заслонить свет правды. Я знаю, кто убил Сану. Это была не змея, которая случайно заползла в покои, это был не вислоухий заклинатель змей. Я обвиняю начальника дворцовой стражи Назима. У меня есть твердые доказательства того, что Назим предал султана.

Кади Дажбарил обвел глазами присутствующих за дастарханом. Тишина была такая, что было слышно, как в саду кричат павлины. Султан молчал, нахмурив брови.

— Назим был влюблен в Сану. Возможно и она давала повод для ухаживаний. Назим делал Сане подарки. Один из них пригодился! Назим подбросил платок несчастному заклинателю змей, чтобы отвести подозрение от себя. Но как заклинатель змей мог совершить коварное убийство?

В зале зашумели придворные.

— В хитросплетении комнат и коридоров разобраться под силу только тому, кто хорошо их знает.

Одобрительный гул голосов придал кади бодрости.

— Ни змее, ни постороннему человеку сразу не понять, где искать жертву. Была бы гюрза так умна, то сидела бы в кресле кади!

Министры дружно закивали бритыми головами.

— Итак, мы видим не слепой случай, а убийство. Кто же этот человек, который знает дворец как свою длань?

Кади обвел глазами залу.

— Думаю, он не вызывает подозрений. Если его случайно увидят в женской половине дворца, то он подобно тени будет незамечен!

Визирь громко вздохнул.

— Дверь в покои Саны была заперта снаружи. Кто мог это сделать. Только тот, кто имеет доступ ко всем ключам!

Лицо султана потемнело.

— Убийца должен иметь причину, значительную для убийства. Страсть! Власть! Корысть! Вот шайтаны, толкающие на преступление! Я обвиняю начальника дворцовой стражи! Назим молод, и хорош собой. Сана была похожа на прекрасный знойный цветок. Вспыхнувшая безответная страсть помутила разум Назима. Подарки не помогли. В итоге, Назим совершает убийство, искусно свалив всё на случайно подвернувшегося заклинателя змей.

Султан свел брови в нарастающем гневе. Тишина взорвалась десятками голосов. Кроме восклицаний: «Ай да, кади! Вот мудрейший человек!» можно было различить: «Измена во дворце! Схватить этого Назима».

Султан поднял руку, и все смолкли.

— Кади ослушался моего приказа. Это меня огорчает. Отчего бы не спросить Назима? — изрек султан и велел позвать начальника дворцовой стражи.

Назим низко поклонился султану и всем присутствующим. Его лицо было спокойным, а поступь твердой.

— Где ты был со вчерашнего вчера и до утра, Назим? — спросил султан.

— Да благословит Аллах вашу памятливость, господин. Разве вы не сами послали меня за город с личным поручением к господину Хасиду, военачальнику? Я вернулся в Риштан к девяти часам утра, и первый, кого я встретил, был Анис. Около девяти утра. Стражники у северных ворот пропускали меня.

Султан махнул рукой, и Назим удалился.

— Преданность кади правосудию и истине известна далеко за пределами Риштана. Упорство и терпение в распутывании самых сложных дел не может не восхищать. Но в данном деле я вижу коварную ошибку. Назим не мог прийти рано поутру во дворец и совершить это гнусное убийство, украсть платок и запереть дверь опочивальни, — султан обвел всех присутствующих глазами и добавил, — похоже, кади искал разгадку несуществующей загадки

При этом Абу-Али постучал себя указательным пальцем по голове и вызвал взрыв хохота присутствовавших.

Кади почувствовал себя посрамленным, его лицо побагровело, нос налился как слива. Такого позора он не испытывал никогда. В глазах Джабраила померк свет. Вскочив с удобных подушек, он покачнулся от волнения. Его окатывали волны хохота жующей знати, которая только что была готова носить его на руках. Спотыкаясь на ходу, забыв о поклоне, кади покинул дворец.

До утра кади не спал, запретив входить в покои даже вертлявой служанке, которая волновалась за то, чтобы кади Джабраила не хватил удар. Она никогда не видела кади в таком возбуждении. Кади носился по комнате, как тигр по клетке, рыча и восклицая: «Старый я дурак! Позор, позор на мои седины!». Лишь к утру он улегся на шелковые подушки и прикрыл морщинистые веки ладонью. Служанка осторожно прокралась в комнату, поставила поднос с фруктами и свежей водой на низкий столик. Она звякнула поясными ключами, и кади открыл глаза. Этот звук вернул его к жизни, в голове вихрем пронеслась разгадка. Кади вскочил и резко ударил ладонью себя по лбу.

— Старый я дурак! — вновь воскликнул он, — и как же я пропустил самое очевидное!

Не попадая руками в халат, а ногами в туфли, он заметался по комнате. Служанка хлопала глазами, не понимая, чем она может помочь господину.

Поборов волнение, кади сел в любимое кресло и написал что-то на клочке бумаги.

— Беги во дворец к султану, вызови евнуха Аниса и дай ему записку. Скажи, чтобы действовал быстро. Потом жди меня у ворот.

Засверкали босые пятки служанки. Через полчаса, одетый по всем правилам правоверного мусульманина, бормоча на ходу молитву и каясь, что пропустил утренний намаз, кади спешил в паланкине ко дворцу. У ворот, ежась от рассветного холода, торчали служанка с евнухом.

Завидев кади Джабраила, Анис всплеснул руками, упал на колени и запричитал.

— Досточтимый кади, страшусь твоего гнева, но не вели наказывать. Выполнить приказание не мог! Пропала старая Хуснийя! И Назим как сквозь землю провалился.

Кади торжествующе смотрел на евнуха. Он самодовольно упер руки в боки и выпятил живот.

— Я так и знал! Так и знал. Пока ореха не расколешь — ядра не съешь. Хуснийя! Кто кроме нее? Хотела спасти сына любой ценой! Понимала, старая чертовка, что выдаст себя неразумный влюбленный. Убить Сану — проще простого! И в гареме будет тихо, никаких конфликтов. Султан рано или поздно найдет себе утешение. Хоть страсть — прекрасный мотив для преступления, но материнская любовь сильнее любой страсти. Убийство — тяжкий грех, укрывательство — не менее тяжкий. Но доносить на безвинного! Это харам зулми[3]!

Кади говорил громко, словно его слушателями была толпа зевак на площади во время казни, а не глупая служанка и презренный евнух.

— Вам надо рассказать все великому господину, досточтимый кади! — залепетал евнух, радуясь тому, что кади не гневается на него, — дело не терпит отлагательств!

— О нет! — изрек кади, подняв вверх указующий перст, — я напишу ему письмо, а во дворец я приду теперь только по почетному приглашению. И никак иначе!

Шариат запрещает

Киямат — Судный день у мусульман.

Судья, который занимался не только вынесением приговоров, но и вел расследование дел по законам шариата.

[1] Судья, который занимался не только вынесением приговоров, но и вел расследование дел по законам шариата.

[2] Киямат — Судный день у мусульман.

[3] Шариат запрещает

Рената Роз.
Женщина в белом купальнике

Впервые я увидела эту пару в таверне. И сразу распознала в них моих соотечественников. Он — мужчина лет сорока, крепкого телосложения, с сединой в коротко стриженых волосах и гладким загорелым лицом. Она — лет на двадцать моложе, крашеная блондинка, простоватое круглое личико с милыми ямочками на щеках.

Мужчина уверенным жестом подозвал официанта и сделал заказ, даже не поинтересовался, чего хочет спутница. Вольготно откинулся на спинку плетеного кресла и принялся благодушно озирать окрестности. Его спутница сидела, чуть ссутулившись и сложив руки на коленях, точно прилежная школьница, и задумчиво смотрела вдаль.

С тенистой террасы открывался дивный вид на каменистый пляж, далекую гряду холмов и безмятежно синее море. Пара расположилась через пару столиков от моего. Я не могла слышать, о чем они говорят, но могла исподтишка наблюдать сквозь листья раскидистой пальмы.

Мужчина налил себе в рюмку домашнее узо из маленькой пузатой бутылки. Женщина тоже потянулась за бутылкой, но он удержал ее руку. Она неловко засмеялась и пододвинула к себе вазочку с фруктами.

Покончив с десертом, они одновременно поднялись и направились к выходу: он впереди, она за ним, опустив плечи и глядя себе под ноги. Что-то такое было в ее позе, в наклоне головы, от чего у меня кольнуло сердце.

Внезапно похолодало. Словно облако набежало на жаркое солнце или налетел свежий порыв ветра.

Должно быть, это и в самом деле был ветер.

Вечером того же дня, проходя по коридору гостиницы, я услышала русскую речь. Звуки раздавались из-за неплотно прикрытой двери. Не примите меня за любительницу подслушивать! Дело в том, что моя комната располагалась как раз по соседству, и пока я обшаривала свои карманы в поисках ключа, мне невольно пришлось стать свидетельницей (точнее, слушательницей) чужой ссоры. Мужчина говорил громко, чеканя слова:

— Я точно помню, куда кладу свои вещи, в отличие от тебя! Он лежал здесь, на кровати, я положил его сюда, когда распаковал чемодан. Куда ты его дела?

— Я ничего не трогала, честное слово! Зачем мне твой нож? — робко и жалобно отозвался женский голос.

— Откуда я знаю, зачем? Почему ты вечно все кладешь не на место? Зачем берешь мои вещи?!

— Я не беру! Я никогда…

Женский голос прервался и перешел в всхлип. Мой ключ сыскался, и я юркнула в номер и прикрыла дверь. Голоса разом смолкли. Больше в тот день я не видела и не слышала моих новых соседей.

Утром следующего дня я лежала в шезлонге в тени корявой низкорослой сосны. Небольшая бухта, где располагалась наша гостиница, была очень живописна: с двух сторон ее окружали скалистые утесы, а сама гостиница лепилась к подножию крутого холма.

Она спустилась на пляж, прошла мимо меня и замерла, глядя на море, словно завороженная открывшимся ей зрелищем. Бирюзовое у берега, оно меняло цвет на насыщенно синий там, где дно резко уходило вниз. Волны разбивались о камни, взрывались клочьями белой пены.

— Доброе утро!

Она обернулась. На милом круглом личике отразилось радостное удивление.

— Я ваша соседка, — пояснила я. — Видела вас в таверне, сразу узнала своих.

Мы разговорились, быстро перешли на «ты». Ее звали Наташа, она впервые была на Крите и вообще за границей. Конечно, здесь замечательно, просто нереально, такую красоту она видела только на открытках. Волны? Здесь всегда волны. Потому гостиница так и называется: «Wave On The Rock». Сегодня море почти спокойно. Но когда большие волны, купаться не стоит. Прошлым летом здесь утонула женщина.

Наташа ахнула. Новость ее поразила, но не сильно. Да, утонула незнакомая женщина, это ужасно, трагично, но… Что поделаешь, везде кто-нибудь да тонет, умирает, гибнет… Кто-то чужой, далекий.

— Ты слышала про отбойные волны? Это такое сильное течение, которое…

Но я не успела договорить. Наташин муж приближался к нам быстрыми шагами и начал говорить уже на ходу:

— Вот ты где! Я же просил не уходить без меня, неужели трудно подождать?

— Да я никуда и не ушла! Вот, Андрей, это наша соседка, она тоже русская, представляешь?

Андрей изобразил вежливую улыбку и окинул меня цепким взглядом. Он был привлекателен, спору нет. Излучал спокойную властную уверенность, которая так нравится женщинам. Кого он увидел перед собой? Клушу неопределенного возраста в огромных солнцезащитных очках и шляпе с широкими полями. Бесформенное пляжное платье полностью скрывало мою фигуру, полнило и старило на энное количество лет.

— Андрей, представляешь, прошлым летом тут утонула жен…, — начала Наташа.

— Ты не видела мой ежедневник? — резко оборвал ее муж.

— Нет, — ответила Наташа спокойно. Но я заметила, как напряглись ее плечи.

— Подумай, может вспомнишь? Помнишь, ты однажды засунула его в шкаф? Ладно, не важно. Ты готова? Нам пора.

Он кивнул мне, подхватил жену под локоть и мягко, но твердо повел к каменным ступеням, ведущим с пляжа. Наташа бросила мне через плечо извиняющийся взгляд.

Раздался звук мотора, и неповоротливый черный внедорожник выкатился со стоянки. Не слишком подходящая машина для здешних дорог, нужно заметить. Хороша, чтобы пускать пыль в глаза, но слишком тяжелая и громоздкая для крутых поворотов, которыми изобилует дорога к морю.

Я не слышала, как они вернулись. Ночью меня разбудили голоса. Балконную дверь я всегда оставляла открытой: шум волн меня убаюкивал. Звуки доносились через балкон. Балконы на втором этаже располагались в ряд, впритык друг к другу.

Смутно, сквозь дремоту, я различала сердитый мужской голос и женский плач. Я положила на голову подушку и уснула.

Они вышли к завтраку поздно, когда я уже собралась уходить. Наташа казалась рассеянной и не выспавшейся. Ее муж выглядел невозмутимым, довольно щурился и походил на сытого кота. Я покончила с завтраком и направилась к выходу. Увидев меня, Наташа быстро отвела взгляд. Андрей меня не заметил: он как раз делал заказ.

Через минуту она нагнала меня снаружи и заговорила торопливо:

— Ты не одолжишь мне на минутку телефон? Мой сломался… Мне только отправить сообщение маме, она волнуется, когда от меня долго ничего не приходит…

— А почему бы не попросить у мужа? Или у него тоже сломался?

Наташа потупилась, на бледных щеках проступили розовые пятна. Я вытащила свой мобильник, разблокировала и протянула ей.

— Вот. Отправляй свое сообщение. Можешь даже позвонить.

— Спасибо! Я быстро…

Она управилась минут за пять.

— Он отобрал у тебя мобильник? — спросила я. — Это, конечно, не мое дело, но тебе не кажется, что это чересчур?

— Я сама виновата. Звонила маме и заболталась, забыла про роуминг. Наговорила на кучу денег…

— Со мной он тоже запретил тебе разговаривать?

По ее смущенному виду я поняла, что попала в точку.

— Мне знаком этот тип мужчин. Беги от него, и как можно дальше. Пока не поздно.

— Но ты его совсем не знаешь, — вспыхнула она. — Он совсем не такой. Ты не представляешь, какой он замечательный. Просто… Что-то странное происходит с тех пор, как мы поселились в этой гостинице…

— И что же?

— Да… всякие мелочи. Вещи пропадают, а потом находятся в других местах. Его это раздражает, знаете, он бывший военный, привык чтобы все всегда было на своем месте. А я такая рассеянная… Беру что-нибудь, а потом не помню, куда положила… Вот вчера, например, этот дурацкий нож — я не помню, чтобы брала его, но я ведь могла случайно взять его и положить в другое место? И забыть об этом? Или ежедневник… И балконная дверь. Он говорит, что запер ее. А когда мы вчера вернулись, она была нараспашку, и на полу мокрые следы… И еще этот запах… Приятный такой фиалковый аромат, туалетная вода или духи, ничего особенного. А он прямо взбеленился. Я говорю, может горничная заходила, но он…

— А вот и твой муж. Тебя высматривает.

Массивная фигура с серебристым затылком замаячила в нескольких метрах от нас, скрытая за деревьями.

Наташа поблагодарила меня испуганной улыбкой и чуть не бегом бросилась к мужу.

Я смотрела ей вслед и думала, что добром это не кончится. Начинается с мелочей, а закончится может чем угодно. В лучшем случае искалеченной психикой и годами, потраченными на восстановление. В худшем… Об этом даже думать не хотелось.

Вскоре черный внедорожник вырулил на дорогу. Видимо, мои соседи предпочитали отдыхать на других пляжах, более цивилизованных. Таких, где вам приносят коктейль, а вместо гальки — мягкий песок.

Вечером я, как обычно, отправилась на прогулку и вернулась уже затемно. И застала непривычную суматоху в холле. Андрей выговаривал что-то владельцу гостиницу — плотному курчавому мужчине по имени Тодорис. Рядом стояли два официанта, один пожилой и усатый, другой — совсем молодой, почти мальчик.

С видом помещика, отчитывающего челядь, Андрей громко и резко цедил фразы на плохом английском. Тодорис беспомощно вздымал руки и в свою очередь пытался что-то возражать на беглом, но ломаном английском.

Заметив меня краем глаза, Андрей обернулся и спросил с брезгливой миной:

— А как у вас убираются в номере? Такой же бардак?

— Какой бардак? Не понимаю, о чем вы.

— Черт знает, что творится! Я напишу жалобу на сайте. С этими говорить бесполезно.

Махнув рукой в сторону «этих», он двинул к выходу. И если бы я спешно не отступила, он, пожалуй, сшиб бы меня с ног и даже не заметил.

— Что случилось? — поинтересовалась я у владельца гостиницы.

— Господин Майоров не доволен обслуживанием в номере. Не понимаю. Горничная работает у нас много лет, и никто никогда не жаловался. Я, конечно, позвонил ей, она уверяет, что все было как обычно, она прибралась, сменила постельное белье и полотенца. Когда уходила, в номере был полный порядок. Никаких луж на полу и водорослей не было…

Водоросли? Допускаю, что пол мог быть мокрым, хотя до вечера он должен был высохнуть. Но водоросли — это уже чересчур. Горничная приходила каждый день, убиралась деликатно и быстро, и комната после ее ухода блестела чистотой.

— Да, водоросли, и мокрые полотенца. А еще он жаловался на запах! Не спрашивайте меня, не знаю. Туалетной воды или, может быть, чистящего средства. Разные жалобы мне приходилось выслушивать, но чтобы кто-то жаловался на запах — такого еще не было…

Тодорис закатил глаза. Официанты переговаривались между собой по-гречески и посмеивались. И я догадывалась примерно, о чем шла речь: не иначе, как о причудах русских туристов.

Дверь в соседний номер стояла нараспашку. Я увидела Наташу: присев на корточки, она собирала раскиданные по полу флакончики и тюбики. Заслышав мои шаги, она подняла заплаканное лицо. Я лишь кивнула ей и прошла к своей двери.

Проходя мимо, я и в самом деле уловила шлейф нежного аромата — сладкого, томного аромата фиалок.

Ночью разразился шторм. Обычно шум волн мне не мешает, но в этот раз море ревело оглушительно. Казалось, оно бушует под самым балконом. На меня напал беспричинный страх: мне чудилось, что море подбирается к стенам и весь наш отель вот-вот погрузится в морскую пучину. Где сейчас суша — будет море, как это не раз случалось с хижинами и дворцами, да и целыми городами. И будет наш отель стоять на дне морском, подобно минойским дворцам, и служить развлечением для ныряльщиков.

Я не выдержала, вылезла из постели и вышла на балкон. В полнейшей тьме не видно было ни неба, ни моря — сплошное черное ничто, наполненное грохотом волн.

Остаток ночи мне снились кошмары: в них балконная дверь распахивалась, брызги от гигантских волн доносились до постели, и кто-то без конца метался по комнате и плакал, и стенал. Несколько раз я просыпалась и вставала, чтобы убедиться, что балконная дверь закрыта.

Проснулась я поздним утром. От непогоды не осталось и следа, за окном синел ослепительный день, лишь море шумело громче обычного. Я позавтракала в одиночестве и спустилась на пляж как раз вовремя, чтобы застать начало спасательной акции.

Двое аквалангистов, раскладывавших на гальке свое оборудование, вдруг вскочили и бросились в воду. Других отдыхающих на пляже не было, и не удивительно: волны высотой с мой рост с грохотом разбивались о прибрежные камни и вскипали пеной, и со злобным шипением заливали берег. Головы пловцов изредка показывались над водой и тут же снова скрывались в волнах. А слева, по склону крутого каменного утеса, карабкался человек с оранжевым спасательным кругом. Добравшись до конца утеса, человек что-то прокричал и бросил спасательный круг в море — туда, где волны с яростью набрасывались на камень и вздымали фонтаны брызг.

Волны подхватили круг и завертели, и я на какое-то время потеряла его из вида.

Спустя несколько напряженных минут ожидания круг снова показался. Теперь он медленно двигался в сторону берега. Лишь когда он приблизился метров на десять, я разглядела внутри круга длинноволосую голову и еще две темные головы по бокам. Медленно, очень медленно, пловцы подгребли почти к самому берегу. Изо всех сил борясь с волнами, они встали на ноги и вытащили из круга тонкую женскую фигурку. Поддерживая ее с двух сторон, помогли добраться до сухой части пляжа и бережно опустили на гальку.

Через минуту Наташа, бледная до синевы и трясущаяся, куталась в полотенце, которое я набросила ей на плечи.

— Ну как же так… Что это тебе в голову взбрело, купаться в шторм? — мягко корила я ее.

Наташа сидела, обняв себя руками за плечи, и смотрела сквозь меня затуманенным взглядом. Казалось, она меня даже не слышит.

Ребята — спортивные и мускулистые молодые парни — стояли рядом и молча переводили дух. Потихоньку подтягивались любопытствующие. Укоризненно покачивал головой усатый официант.

— Тебе нужно прилечь, отдохнуть. Можешь встать? Где твой муж? Я позову его.

При слове «муж» Наташа вздрогнула и замотала головой.

— Нет, не надо! Он рассердится. Это я виновата, только я сама! Не знаю, о чем я думала…

У нее дрожала нижняя губа. Я поправила сползающее полотенце и сказала нарочито легкомысленно:

— Да уж, очень хотелось бы знать, о чем ты думала!

Ее взгляд снова сделался отстраненным.

Внезапно тень выросла над нами, сильная рука отодвинула меня в сторону.

— Что это ты вытворяешь? — сердито спросил Майоров жену. — Ни на минуту нельзя оставить одну!

— Ваша жена чуть не утонула, — сказал официант по-английски, — Еще бы немного, и… Вам повезло, что эти ребята ее вытащили. Прошлым летом был похожий случай, — он сокрушенно покачал головой. — Тоже русская туристка. Ей не повезло. Она утонула.

— Что он сказал? — встрепенулась Наташа. — Русская?

— Пойдем отсюда, — буркнул Майоров. — Идти можешь?

Он приобнял жену и помог ей подняться. Я подхватила ее за локоть с другой стороны, но он мягко отстранил меня, поблагодарив скупым кивком головы. Они направились к гостинице, провожаемые любопытными и сочувствующими взглядами.

В таверне давешний официант приветствовал меня с улыбкой как старую знакомую. За то время, что я здесь провела, я выучила по именам всех официантов. Этого — немолодого и усатого — звали Петро. Сделав заказ, я поинтересовалась, работал ли он тут прошлым летом. Он быстро закинул голову с прикрытыми глазами, что на местном языке телодвижений означает «нет».

— Значит, вы не знали ту русскую? Которая утонула?

Нет, ответил он, ему рассказали об этом печальном случае коллеги. Красивая была женщина, и молодая, с длинными черными волосами. Всегда носила закрытый белый купальник.

— А знаете, что самое интересное? — Он понизил голос до шепота и склонил ко мне морщинистое лицо. — Говорят, ее до сих пор видят вон на том утесе, где часовня. Две англичанки — да вы их знаете, они тут давно живут — затемно возвращались в гостиницу и видели женщину в белом купальнике. Она стояла на краю утеса, а потом будто растворилась в темноте. Они сами мне об этом рассказали.

Он подмигнул и ушел, оставив меня в недоумении. Что означало это подмигивание? Насмешку над фантазиями глупых туристок?

Разумеется, в историю с призраком я не поверила.

Я уже лежала в постели, когда услышала шаги в коридоре. Шаги остановились у моей двери, раздался тихий стук.

В коридоре стояла полураздетая и растрепанная Наташа.

— Я видела ее! — прошептала она. — Призрака. Утопленницу…

В этот миг она сама очень походила на привидение: щеки запали, глаза сделались огромными и светились лихорадочным блеском.

— Я услышала шум в коридоре. Как будто кто-то скребся в дверь. Я подумала, может кошка… А потом дверь вдруг открылась сама собой! Честное слово, мы всегда запираем на ночь дверь на замок, а тут она вдруг открылась — тихо, медленно… А за ней пусто! Я ужасно испугалась, ты не представляешь как. Я выглянула в коридор и увидела ее!

— Кого?

— Женщину в белом купальнике. С черными волосами. Она была уже в конце коридора, перед лестницей. И она оставляла мокрые следы! Я пошла за ней, но на лестнице ее уже не было, я выбежала наружу и увидела ее вдалеке, за деревьями, на пляже. Я за ней — а она исчезла. На пляже никого! Ты веришь в призраков?

Она схватила меня за запястье и сильно сжала.

— Я верю, что ты кого-то видела, — сказала я. — Но что, если это просто была одна из местных постоялиц? Ходила поплавать ночью, что тут такого?

— Да. Наверно, так и есть. Я снова все выдумала. Вот и Андрей говорит, что…

Она замолчала, задумавшись о чем-то, и как-то разом сникла.

— Кстати мы завтра уезжаем, — добавила она уже совсем другим, деловым тоном.

— Так быстро? Но почему? Разве вам здесь не понравилось?

Она пожала плечами.

— Здесь чудесно. Самое красивое место на земле. Но Андрей не хочет здесь больше оставаться.

Но они не уехали. По крайней мере, утром, как намеревались. Около десяти утра из номера Майоровых раздавались крики и грохот. Две пожилые англичанки вышли на балкон и вытягивали шеи, пытались заглянуть в номер Майоровых. Под балконами столпилась кучка приезжих и с любопытством прислушивалась к громкому скандалу — наверняка жалели, что не понимают ни слова.

Неподалеку стоял Теодорис и недовольно хмурился, поглядывая наверх.

— Этот русский снова чем-то недоволен, — пожаловался он мне.

— Я беспокоюсь за его жену. Вам не кажется, что нужно вмешаться? Вдруг он ее убьет?

Теодорис испуганно вытаращил глаза. Почесал кудрявую голову и сказал с сомненьем:

— Я не могу. Не могу вмешаться, это их личное дело.

Пришлось действовать в одиночку. Дверь резко распахнулась, чуть не ударив меня по голове. На пороге стоял Майоров. Куда только подевалось его обычное спокойствие? Красный и вспотевший, сейчас он походил на разъяренного быка.

— Что надо? — рявкнул он.

— Просто хотела узнать, не могу ли чем-то помочь.

— Не суйтесь в нашу жизнь. Это вас не касается!

Он попытался захлопнуть дверь у меня перед носом, но я успела вставить ногу в щель и крикнула:

— Наташа, с тобой все в порядке?

Дверь снова распахнулась.

— Вот, полюбуйтесь! — сказал Майоров и обвел комнату широким жестом. — Если вы так беспокоитесь о самочувствии моей жены… Посмотрите, что она наделала!

В номере царил разгром. Одежда была вывалена из шкафов, залита водой и порезана на куски. На груде тряпья лежал выпотрошенный бумажник; документы, денежные купюры и пластиковые карты разлетелись по комнате. Во всем этом бессмысленном разрушении ощущалась чья-то нешуточная ярость.

Наташа сидела на мокром полу, подогнув под себя ноги и ошарашенно озирала картину разгрома.

— И ножик нашелся, — задумчиво продолжал Майоров, демонстрируя мне швейцарский складной нож с выпущенным лезвием. — Кто-то порезал им мои вещи. Дорогие, между прочим! Но полагаю, мне нужно радоваться, что пострадала только одежда. А не я сам. Ведь кто-то мог прирезать меня, пока я спал!

— Я этого не делала, — тихо сказала Наташа. — Я ходила к морю, попрощаться…

Это прозвучало так по-детски наивно, что тронуло бы любое сердце. Но только не мое — оно для этого слишком цинично. И не мужа, у него сердца вообще не было.

— Попроща-аться, — повторил он, издевательски растягивая гласные. И продолжил, обращаясь ко мне. — Я пошел завтракать. Она осталась здесь, потому что, видите ли, плохо себя чувствовала. Прихожу — и вот! Застаю такую картину: моя славная жена, божий одуванчик, с ножом в руке. Причем ее одежда не пострадала, только моя, вот что любопытно! Спросите ее, куда она дела ключи от машины. Может, хоть вам скажет. Я уже все обыскал!

Наташа его не слушала. Она разглядывала небольшую фотографию, которую выудила из кучи тряпья.

— Кто это? — спросила она дрожащим голосом.

Майоров вырвал фото из рук жены и взглянул на него. Лицо его из красного сделалось внезапно очень бледным, капельки пота потекли по лбу, он вытер их рукой.

— Где ты это взяла?

Его голос внезапно охрип, и он повторил уже громче:

— Где ты это взяла?! Кто тебе дал снимок?!

Наташа глядела на мужа расширенными от страха глазами. Он сунул фото в карман рубашки и проговорил тихо и зло:

— Ты свихнулась. Ты больная, тебе лечиться надо. Я тебе это устрою — лечение в лучшей психушке. Все, давай, собирайся, мы уезжаем. Только отдай мне чертовы ключи от машины! Куда ты их дела, говори!!

Последнюю фразу он проорал так, что у меня заложило уши. Наташа вжала голову в плечи и закрыла лицо руками. Мне показалось, что он ее сейчас ударит. Поэтому я подошла и положила ей руку на плечо.

— Пойдем. Тебе нужно успокоиться. И твоему мужу тоже.

Я взяла Наташу за руку и помогла ей подняться. Но Майоров преградил нам путь и процедил, медленно, по буквам выговаривая слова:

— Ты. Смеешь. Указывать мне. Что мне де…

Внезапно он запнулся, замер на полуслове и, прищурившись, принялся пристально вглядываться мое лицо. Не знаю, что он там увидел. В зеркальной поверхности моих очков он мог разглядеть лишь свое собственное отражение.

Он бы не дал нам уйти, но в дверях появилась массивная фигура Тодориса. Он что-то спросил по-английски, я не вслушивалась. Я схватила покрепче Наташину руку и потянула ее к выходу.

…

— Это была та самая женщина, — сказала Наташа. — На фото. Черноволосая, в белом купальнике. И место я узнала! Это же вон тот утес с часовней! Откуда у Андрея это фото?

Мы расположились на камнях в тени сосен. Море, спокойное и ослепительно синее, умиротворяюще шумело, шептало, что в мире нет зла, а есть только преломление солнца в воде, игра теней и света и смерть — как часть этой игры.

— Это сейчас не важно, — ответила я. — Тебе нельзя с ним ехать, это опасно. Твоя жизнь в опасности. Понимаешь ты это?

Нет, она не понимала. Я видела это по недоуменному, беспомощному выражению ее лица.

— Послушай. У меня была сестра.

И я ей рассказала про сестру. Мы были похожи, как близнецы, хотя она была чуть младше. Она пошла в школу на год позже, учителя в школе называли ее моим именем, а малознакомые люди путали нас. Но сходство было только внешним. Характеры же у нас оказались совершенно разными. У нее — мягкий и уступчивый. У меня — упрямый и непреклонный. Она была веселой и легкомысленной — до того, как вышла замуж. Я тогда жила за границей и не успела познакомиться с ее будущим мужем. На свадьбу тоже не попала. Мы перезванивались какое-то время. По ее словам, она вышла замуж за замечательного мужчину, чувствовала себя как за каменной стеной. Пока эта стена однажды не сомкнулась вокруг нее каменным колодцем. Она перестала отвечать на звонки и письма, удалилась из всех соцсетей. Перестала общаться с родными и близкими. Ее телефон оказался заблокирован. О том, что она умерла, я узнала лишь пару недель спустя. Перед смертью она отправила мне открытку. Там было одно лишь слово: «Прости».

— А что с ней случилось?

— Не знаю. Меня рядом не было. Но я догадываюсь. Вот ты, например, зачем пошла купаться в шторм?

— Не знаю. Я будто отключилась. Ни о чем не думала. Мне просто вдруг захотелось сбежать от всего…

Я попыталась представить, каково это, когда тебе день за днем внушают, что ты все теряешь, забываешь, путаешь. Когда в тебя по капле просачивается знание, что ты беспомощная, бестолковая, жалкая и не стоишь того, чтобы жить. Должно быть, это очень страшно, когда не можешь доверять своим чувствам, глазам, ушам, мозгу. По сути это убийство — медленное, изощренное убийство души.

А чудовище, отнявшее у меня сестру, не ведает ни грусти, ни раскаяния. Наслаждается жизнью, уверен в своей непогрешимости и безнаказанности.

Мы немного посидели, думая каждая о своем. Потом я оставила ее одну и ушла. Правильно ли я поступила? Не знаю. Я сделала все, что могла, так ведь?

Как все происходило потом, я не знаю. Меня там не было. Вечером я, как обычно, покинула гостиницу. Темнеет тут быстро, важно было не упустить момент и правильно рассчитать время. По козьей тропе я вскарабкалась на вершину холма. Солнце уже погружалось в розовеющее море. Последний луч, последний отблеск райского пожара и — быстро гаснущий мир.

Я выбралась на узкую, едва различимую в темноте дорогу. Она круто шла вниз, серпантином спускаясь в бухту. Тут полно опасных участков. В некоторых местах дорога делает такую петлю, что дух захватывает, особенно, если посмотришь вниз, на почти отвесный склон холма.

Когда все было кончено, я спустилась морю и забралась на утес. Тот самый, с часовенкой. Поверхность камня еще хранила немного солнечного тепла. Волны одобрительно и скорбно шелестели, разбиваясь о крутой бок утеса. Темнота вокруг шевелилась и дышала, наполненная чьим-то присутствием. Невидимая рука провела по моим волосам, нежный шепот коснулся уха. Прощальный вздох, всхлип, унесенный порывом ветра — и все смолкло.

Ненависть, темная и яростная, сжигавшая меня изнутри, погасла. Мне казалось, я сгорела вместе с ней.

Примерно через полчаса где-то рядом с воем промчалась машина скорой помощи. Еще через полчаса пронеслась другая машина с мигалками, должно быть, полицейская.

Когда я добралась до гостиницы, обе машины стояли на парковочной площадке. Проходя мимо, я заметила за стеклом полицейской машины знакомую светловолосую голову. Наташа сидела на заднем сиденье, прислушиваясь к чему-то, что говорила ей женщина в форме. Она меня не заметила.

Перепуганный Тодорис поведал мне, что случилось большое несчастье. Машина русских туристов сорвалась с дороги, слетела по склону холма и разбилась о камни.

— Мужчина мертв. А его жена, слава Богу, осталась здесь. Не поехала с ним.

— Значит, он все же нашел ключи от машины?

Тодорис скорбно покачал головой.

— Ключи нашел один из официантов. Под салфетницей на столе, за которым русские обедали. Лучше бы он их не находил!

Мой номер был пуст какой-то особенной, пугающей пустотой. Чтобы развеять это гнетущее ощущение, я разбрызгала по комнате духи с ароматом фиалок — любимые духи моей сестры, и выбросила флакончик. Больше он мне не понадобится. Я скинула платье, оставшись в белом купальнике, и подошла к зеркалу. Оттуда на меня глядел призрак.

Я сказала, что не верю в призраков? Я соврала. У каждого из нас есть свои призраки.

Иногда они смотрят из зеркал. Говорят во снах, подают знаки. Пугают своим присутствием в темной комнате. Выходят в свет фар на опасном участке дороги.

Иногда они убивают.

Артём Боев.
Дело о пропавших варежках

Долгожданный сон Петра Петровича прервал не столько громкий, сколько неожиданный колокольный звон. Проработавший до этого в госпитале до глубокого вечера Яковлев, вставать с кровати, чтобы понять причину происходящего, не хотел, только недовольно ворочался и пытался прикрыть голову подушкой. Казалось, звон не собирался умолкать, будто созывал всех на пожар или еще на какую беду, но Петру Петровичу было плевать, и, когда беспорядочный бой колокола стих, врач наконец-то с наслаждением уснул.

Утром в столовой, где Пистимея накрывала на стол, Петр Петрович сквозь зевоту попытался разузнать о случившемся:

— Вас тоже ночью разбудил этот треклятый звон? Кого черт дернул устроить такое безобразие среди ночи?

— Я, Петр Петрович, и не спала, — ответила ему хозяйка дома и по совместительству ассистентка. — Жутко испугалась!

— Ну и кому это, по-вашему, понадобилось? — врач сел за стол и тут же добавил: — Подождите! Я еще работал вечером, а вы уже отправились спать. Как так вышло, что вы не спали ночью?

— Просыпалась помолиться.

Пистимея кивнула в сторону буфета, где за дверцей прятались от посторонних глаз иконы.

— С Рождеством! — вспомнил Петр Петрович. Их пути с верой разошлись еще в пятнадцатом году, на войне, и сейчас пересекались лишь изредка, только потому что жил он в квартире верующей Пистимеи.

— С Рождеством Христовым!

— Получается, кто-то поднялся на колокольню и решил так отпраздновать?

— Ох, не знаю, Петр Петрович, — вздохнула Пистимея, — переживаю теперь, что будет с тем, кто учинил это. Найдут и накажут ведь! А человек явно зла не хотел.

Петр Петрович чуть не поперхнулся чаем, сдерживая смех.

— Найдут? Это Пушков-то найдет и накажет?

Врач усмехнулся про себя, представив что-то смешное, снова потянулся к чашке, но на этот раз завтрак прервал стук в дверь!

— Товарищ Яковлев! — послышалось с лестницы. — Товарищ Яковлев, вы дома?

«Где же еще мне быть?» — ответил про себя Петр Петрович с раздражением. А причин для раздражения существовало две.

Первая — это фамилия Яковлев, к которой врач никак не мог привыкнуть, имея при этом с рождения и до недавних событий другую, менее благозвучную для нынешнего времени. Вторая же — Пушков, голос которого узнал врач — представитель новой власти, начальник отделения народной милиции и самого Петра Петровича. Немногим старше Яковлева, в прошлом — работник местной стекольной фабрики, став после революции «большим» начальником, начал всячески навязывать свой авторитет. Непробиваемый врач долго противился этому, пока не осталось выбора, кроме как встать под началом Пушкова. В частности, Петру Петровичу не нравилось то, что Пушков по служебным обязательствам звал его на любые освидетельствования медицинского характера. Даже бесполезные — например, когда Яковлеву пришлось писать в отчете «отек на спине характерен удару оглоблей» для случая с десятком свидетелей, когда этой самой оглоблей кого-то огрели.

Вот и сейчас Петр Петрович решил, что Пушков снова пришел из-за какой-нибудь ерунды, и все же должность не только врача, но и медэксперта, будто специально созданная Пушковым, чтобы действовать Петру Петровичу на нервы, обязывала подчиняться.

— Петр Петрович! — с ходу начал Пушков, едва зашел в коридор через открытую Пистимеей дверь. Зашел прямо в сапогах с налипшим снегом в столовую. И быстро проговорил, только завидев врача, сидящего за столом: — Собирайтесь, поехали.

Яковлев тяжело выдохнул, скрыл недовольство такой прямолинейностью, но все-таки вставать из-за стола не торопился. Доесть неторопливо завтрак было делом принципа.

— Что на этот раз, товарищ Пушков? — поинтересовался врач, с особой иронией выговорив «товарищ». — Очередная пьяная драка с повреждением ограды?

— Там…

— А может, — продолжил Яковлев, уже не скрывая недовольства, — у вас наконец что-то серьезное? Труп там, например?

— Труп, товарищ Яковлев.

Петр Петрович снова хотел перебить милиционера, но остановился на полуслове, услышав неожиданное подтверждение догадки.

— Что вы говорите… — проговорил врач тихо, чуть ли не себе под нос

Раздражение исчезло мгновенно, появилась заинтересованность, а с ней и тревожность. Смертей, из-за которых Пушков мог обратиться к Яковлеву, в городе давно не происходило.

— И кто же? — спросил наконец Петр Петрович.

— Масленников. Священник.

Врач и ассистентка переглянулись. Пистимея, которая в присутствии Пушкова всегда закрывала собой буфет с иконами, в ужасе прикрыла рот ладонью. Петр Петрович тоже чуть не поддался нахлынувшему неприятному чувству, но вовремя собрался.

— У вас случайно лишней пары варежек или хотя бы перчаток не найдется? — неожиданно спросил Пушков.

— Нет, а с вашими что?

— Да как в землю провалились. С самого утра найти их не могу.

Яковлев смирился с тем, что некоторыми принципами вроде завтрака можно пожертвовать, и коротко сказал:

— Поехали.

У храма, куда вскоре прибыли врач и молодой начальник милиции, уже столпились люди, которых с переменным успехом сдерживали немногочисленные подчиненные Пушкова. Толпа из пары десятков жителей плакала, скрипела свежевыпавшим снегом и выпускала пар. Женщины рыдали навзрыд, отворачиваясь от места, где находилось тело. Мужики смиренно молчали, опустив шапки.

— Сюда, Петр Петрович, — Пушков показал рукой в сторону оврага, что располагался под стенами колокольни. Там, в самом низу, уже припорошенный, с выглядывающей из-под снега посиневшей кожей лежал мертвый отец Георгий. В миру и в особой картотеке Пушкова значащийся как Георгий Масленников. Одет он был в грязный изношенный полушубок, шапки на нем не было, отчего седые волосы лежали растрепанными на снегу и лице покойника.

Постоянно проваливаясь ногами в снег, Петр Петрович добрался до трупа, наполовину откопанного двумя милиционерами из сугроба. Лицо провалилось будто по инерции от удара. Из приоткрытого рта виднелась застывшая струйка темной крови, растворившаяся где-то в густой бороде. Руки с изрезанными ладонями смотрели в стороны.

Подняв взгляд на колокольню, выследив четкую вертикальную траекторию, Яковлев снова вернулся к телу. «Без вариантов,» — заключил он.

— Я так понимаю, вам уже ясно, что случилось, Евгений Максимович? — обратился врач к только подошедшему начальнику. Тот из-за невысокого роста пробирался через сугробы с трудом.

— Ясно как день. Напился, разбил окно, проник внутрь, поднялся на колокольню, разбудил половину города после чего сорвался вниз, — разложил по полочкам Пушков. — То грозился спалить мне там все, а вот нате — допрыгался.

Петр Петрович со стыдом вспомнил, как ночью с радостью дождался последнего удара колокола, пытаясь уснуть. Оправдываясь, врач напомнил себе, что Масленников давно перестал быть тем, кем являлся до закрытия храма. Бывший священник жил неподалеку и наблюдал, как большевики превращали храм в продовольственный склад, вытаскивая все ценное. Спившийся, больше походивший на бродягу, чем на священника, он только давал повод Пушкову с его псами унизить и без того всюду гонимую церковь в глазах горожан. Итог был предсказуем. Но не такой нелепый и трагичный.

Раздумья врача прервал неразборчивый шепот сбоку: «Помяни, Господи Боже наш, в вере и надежде живота вечнаго…» Петр Петрович повернулся и увидел даже не молодого, а юного милиционера. Тот с мокрыми от слез глазами смотрел на священника, проговаривал едва слышно молитву: «Упокой, Господи, душу невинно убиенного раба Твоего Георгия». Яковлев увидел, как милиционер хотел перекреститься, но того остановил напарник, что стоял рядом, ткнув локтем в бок.

Отметив про себя, что не все помощники Пушкова такие уж и псы, врач понимающе кивнул молодому милиционеру и обратился уже к его начальнику:

— Евгений Максимович! Здесь закончили, можете отвезти тело. Отчет будет готов к вечеру, тогда за ним и приходите

...