Оглавление

Рассказы о любви

Посвящается моей маме. Самой невероятной и прекрасной женщине на свете, которая научила меня всему.

А еще всем женщинам, которые справляются с сложными жизненными обстоятельствами и не опускают руки!

Я с вами. Как и моя вера в то, что у вас все получится!

Ее звали Надежда

Каждое утро она подходила к окну, чтобы удостовериться, что мир остался прежним: старый облупленный дом напротив был привычно унылый, сарай с разноцветными надписями все также будоражил общественный порядок, мусорка, до краев набитая разноцветными пакетами, ряды машин — уставших и не очень — в ожидании какого-то движения и несколько голых кустов сирени. Пока ещё голых, без единого листочка. Но Надя знала, что всего каких-то там три месяца, и куст зацветёт пышным цветом, преображая унылый и такой привычный двор. Надя верила, что как только распустятся пучки соцветий, дышать станет легче, потому что сердце, наконец, оживет, отогреется, вдохновится яркостью красок, тонкостью ароматов, лаской теплых солнечных лучей.

И Надежда ждала, прижавшись лбом к холодному оконному стеклу. Иногда молча, иногда тихонько нашептывала себе под нос: «Пожалуйста. Пожалуйста. Господи, дай мне сил дождаться, чтобы увидеть, как цветёт сирень».

Надя вместе с бабушкой высаживала эти кусты. Они вместе ездили за саженцами на рынок, а потом рылись в земле, шептались как заговорщики, смеялись. У бабушки был звонкий смех. Надя и сейчас отчетливо его помнила, хотя когда-то очень боялась, что после смерти бабушки все забудет — колючие руки ее, мягкий голос, тугую косичку в гульке на макушке, глаза: добрые, бездонные, родные. И смех.

На какое-то время так и случилось, она не могла вспомнить про бабушку ничего, все образы были залиты слезами и переживаниями. Но со временем горе пообтесалось, зато бабушкин смех стал периодически прорываться в Надину память. Как и воспоминания о том, как они сажали эту сирень, а потом наблюдали, как кусты приживаются, выпускают почки, листики.

Они тогда сильно боялись, что саженцы погибнут, но сирень, на удивление, выжила и укоренились. И вот уже двадцать лет подряд Надя с нетерпением ждала, когда на кустах появятся почки, а потом и пышные ветки цветов.

Каждое утро Надя смотрела в окно, а потом пила чай, ела овсяную кашу и собиралась на работу.

Три остановки пешком. Маленький, уютный офис на четыре человека. Пачки исписанной бумаги, тысяча букв информации, которую надо было усвоить, переработать и выплюнуть в виде файла. У неё была скучная работа. Однообразная. Но стабильная, привычная. А все, в чем нуждалась сейчас Надежда — это в чем-то незыблемом. Знакомом. Она не хотела перемен. Она хотела спокойствия.

Вечером Надежда ждала мужа с работы, красиво накрыв стол кружевными салфетками. Толсто нарезала хлеб и овощи большими кусками. Муж не очень любил ее ломти изобилия, но терпел. Он знал, что жена хочет чувствовать вкус. Полноценно, не вполсилы, не вперемешку с другой едой, мелкими кусочками, сборной солянкой в собственном соку. Нет. Она наслаждалась ломтями хрустящих огурцов, мякотью сладких помидоров и свежего хлеба, она насыщала свою жизнь тем, чего ей так не хватало. Звуками, красками, запахами, вкусом. Ощущениями.

Муж любил Надю, поэтому был готов есть что угодно и как угодно, лишь бы Надежда ожила, наполнилась. Вернулась. Он тоже ждал весну, потому что вместе с природой оживала и Надежда. Хоть на время, на несколько месяцев, но она становилась по-настоящему счастливой, пока цвела сирень.

А она цвела. И когда умерла Надина бабушка, и когда болел кто-то из близких, в горе и в радости — каждую весну кусты были стабильны в своём цветении. Даже когда Надя потеряла ребёнка. Глупо так потеряла, без особой причины. Ещё вчера он сидел в животе крепко-крепко, заполняя ее до краев, озаряя их жизнь смыслом, а потом: раз — и все. Нет никого. Пустота. Густая такая, обволакивающая, сбивающая с ног и укладывающая навзничь. Присыпающая осколками надежды. Больно.

Да. Все болело у Надежды, и мир сузился до рамок оконной рамы и привычного вида из окна.

Они с мужем не обсуждали потерю. Больше молчали. Смотрели друг на друга и иногда крепко сжимали ладони. Молча. О горе не надо говорить. Оно было повсюду, не каждый выдержит такого напора. Но они держались. Вроде бы вместе, а иногда один на один с тоской.

Сирень зацвела ожидаемо. Стабильно вовремя. Надя заметила цветы, когда отпечатывала рисунок лба на поверхности оконного стекла. Увидела и улыбнулась. Она взяла телефон и позвонила на работу предупредить, что задержится. А может, и вовсе не придёт. Схватила небольшую стремянку, натянула спортивный костюм и выскочила во двор.

Она искала свой счастливый цветок. Привет от бабушки, волшебный нектар счастья — «пятилистник». Она просматривала каждый цветочек, высчитывала, копошилась. Она искала и нашла. Засунула в рот, загадала желание и проглотила. Потом вернулась домой и засобиралась на работу. Теперь ей осталось только ждать. И продолжать жить.

Вечером муж принёс ещё горсть пятилистников. Она смеялась, но ела их все. И муж проглотил парочку. А что ему ещё оставалось делать, когда жена совсем довела себя до ручки? Есть и не отсвечивать своим несчастным взглядом, улыбаться. Лишь бы она была счастлива, его девочка.

Когда он думал о том, что ждёт их дальше, его сердце больно сжималось, замирало. Никакой надежды у него не было: исследования, комиссии, вереница врачей и километры заключений металлом — «невозможно». Никогда. Ни при каких условиях. У них не будет детей. Своих. И он уже даже с этим смирился или ему так только казалось? Но ведь проще было смириться, принять неизбежное, чем каждый год вот уже пять лет ждать, когда зацветёт сирень. Он смог.

А она верила и ждала. Его Надежда.

— В этот раз точно, я чувствую, — привычно говорила она. А он улыбался и гладил ее по рукам, плечам, целовал. Он не знал, что ей сказать, поэтому просто молчал и гладил. Он уже прошёл все этапы — и отрицание, и торг, и гнев. Когда она ела сирень, он бил покрышку своего автомобиля ногой до тех пор, пока у любимого кожаного ботинка не отошла подошва. Он кричал, он выл, он напивался до потери человеческого облика. А теперь просто гладил ее и молчал, подыгрывая жене в ее сумасшествии.

— Мне бабушка снилась, — прошептала она, — Так что в этот раз точно, я знаю. Я чувствую.

Она улыбнулась, а у него что-то лопнуло внутри с треском, больно ударив под рёбра.

Утром, когда она подошла к окну, чтобы уравновесить свой мир, когда прижалась лбом к стеклу, она увидела, что кто-то оборвал кусты сирени, по-варварски выломав все ветки. Они лежали рядом, безнадежно мёртвые. Она тихо опустилась на пол. Сил бежать и спасать кусты не было. Завод у Надежды закончился.

Чуть позже пришла смс от мужа:

«Уехал срочно в командировку. Вызвали. На сколько дней — пока неизвестно. Но надолго».

Она не стала ему перезванивать. Знала, что если срочно, то он уже в пути, что в небе нет связи. А его полеты могут затянуться на бесконечное время. Ее самое счастливое время. И без него.

Тогда Надя заплакала. Молча, без слез. Одними губами, которые тряслись от вкуса горечи и разочарования.

«Командировка. Надолго» — прошептала она и погладила свой живот, наполненный до отказа цветами пятилистной сирени.

***

Он знал, что виноват. И что нет ему прощения, — тоже прекрасно понимал, и это мучило его, тянуло из него жилы. Он. Это он погубил сирень. От усталости. От невыносимого чувства бессилия. Выломал все ветки и испугался. Сбежал от неё. Оставил Надежду одну.

Предатель. Он ненавидел себя и не представлял, как будет смотреть ей в глаза. Как скажет о том, что это он убил ее кусты, растоптал, потому что свою надежду он давно похоронил под приговорами врачей и больше не мог смотреть на корчи своей жены, ее сумасшествие, ее дурную веру, от которой можно было сойти с ума.

Он шёл домой, но колени у него подкашивались, шаг был мелким, неровным, медленным. Он увязал в своих мыслях, в своём раскаянии. Он боялся, что она не простит его. Не пустит в их дом, уйдёт от того, кто предал.

Он открыл своим ключом дверь. Конечно, никто его не встречал в коридоре, как раньше. Не кидался на шею после долгой разлуки, не сжимал в объятиях. Он был готов к такому повороту, но почему-то в груди стало ещё тяжелее.

На кухне горел свет.

Она была там.

Накрыла стол салфетками. Нарезала толстые ломти хлеба, овощей, мяса.

Она сидела молча и даже не встала, когда он зашёл на кухню. Бледная. Измученная, с синими кругами под глазами.

Ему захотелось себя убить.

Она молчала.

— Надя, прости меня, — сказал он первое, что крутилось на языке.

Она встала и вышла из кухни и закрылась в туалете. Все так же молча.

Он уселся на стул и закрыл лицо руками. Он не знал, бежать ли за ней и что говорить, как умолять, чтобы простила.

Тишину нарушил сигнал телефона. СМС. От неё.

Три слова: «У нас будет ребёнок».

Он не поверил. Перечитал.

Ещё смс.

«Но я с тобой не разговариваю, пока ты не вернёшь сирень на место, так и знай»

Он улыбнулся. А потом уронил голову на стол и заплакал.

***

А следующим летом сирень на прежнем месте цвела пышным цветом, радуя всех жителей близлежащих домов насыщенным благоуханием и стабильностью. Должно же быть в этом мире хоть что-то стабильное? Хотя бы весна!

Надежда по привычке каждое утро прижималась к холодному стеклу, осматривая дворовые владения. Ей было просто необходимо ощутить незыблемость собственного мира, который несколько месяцев назад утратил свои обычные очертания. В тот самый момент, когда детский крик Веры нарушил такую привычную тишину квартиры, их с мужем жизнь окончательно перевернулась.

Цвела сирень. Жизнь продолжалась. Надежда верила.

Трое и дед

Возле нужной двери уже стоял какой-то мужик:

— Деда Юра, открывайте! — громким басом голосил он и постукивал кулачищем по железной двери.

— Не слышит? — спросила женщина.

— Как видите — ответил мужчина.

— Я Лера. Меня мама попросила разузнать, что произошло. Дед ее знакомой какой-то на связь не выходит уже три дня.

— Тимофей. Я сосед. Будем знакомы. Мне тоже позвонили и просили посмотреть, как здоровье у старика.

— Давно стучите?

— Уже минут тридцать.

— Надо, наверное, ломать дверь.

— Ну да. Чтоб сломать, нужны основания. Никто ничего просто так у нас давно не ломает.

— А то, что там 90-летний старик живет один — не основание?

— Не такое уж. Давайте я позвоню в МЧС, а вы пока стучите. Вдруг повезет, и он откроет.

Но им не повезло.

Вызванные сотрудники МЧС залезли в квартиру через окно и помогли открыть дверь. Дед лежал посреди комнаты на полу. Живой, но обессиленный и истощенный.

Старика аккуратно водрузили на кровать и вызвали врача.

В квартире было невыносимо душно и отвратительно пахло. Старостью, одиночеством и безысходностью. Лера открыла окна настежь, чтобы потоки свежего воздуха развеяли этот удушливый морок.

На стенах висели фотографии женщины и мальчишки. Они навевали грусть. Груз. На вешалке в прихожей на гвозде старое женское пальто, а в ванной ситцевое платье. Лера уже знала, что старик живет один. И от вида женских стареньких вещей в горле собирался комок. Дышать было больно.

Она перевела взгляд на Тимофея, чтобы отвлечься. Он ей не нравился. Типичный неухоженный мужлан. Какие-то растянутые шорты-трусы, футболка явно несвежая, обтягивающая живот, две залысины. И волосы. На теле. Повсюду. Она отвернулась. Его вид и действия вызывали непонятную брезгливость.

Тимофей быстро скрутил и унес ковер, на котором нашли старика, потом полез в холодильник, и, наконец, сбегал за инструментами.

— Надо щеколды с двери снять. Тогда будет проще попасть в квартиру, если что. — сказал он и вытер руки о замызганную футболку. Лера поморщилась и присела. Ее подташнивало, но уйти она почему-то не решалась.

Врач приехал только через час и заявил, что жизнь деда вне опасности. Все показатели в пределах возрастной 90-летней нормы. Но дед нуждался в уходе и поддержке. Старик явно не ел ничего несколько дней.

Лера посмотрела на часы, а потом на деда. Никакой поддержки оказывать совсем не хотелось. Выходной было жалко, но старика, к сожалению, тоже. Она чертыхнулась, закатала рукава новой блузки и пошла на кухню.

Сосед тем временем перестелил белье, собрал мусор и оглядел по-хозяйски квартиру.

— Да, деда сейчас бросать нельзя. Но у меня работы выше крыши. Что будем делать?

Лере хотелось ответить, что сейчас она поедет домой смотреть любимый сериал и пить чай с пирогом, как и собиралась. Но почему-то стало стыдно.

— Я сегодня выходная. Посижу с ним. А завтра у меня работа.

— Я постараюсь до завтра что-нибудь придумать — ответил Тимофей и записал ее номер телефона. На всякий случай. А потом ушел.

Лера осталась с чужим дедом одна. Пока он спал, сварила легкий овощной суп, как рекомендовал врач. И без энтузиазма размяла его вилкой. Ей хотелось домой, а не сидеть со стариком, и тем более, не кормить его с ложки. Ее пугали мысли, что он может захотеть в туалет. И что с этим делать, даже думать было страшно.

Но дед не хотел ничего. Он просто молча лежал на спине. Как покойник, сложив руки на груди. Тонкий, почти невесомый старик.

У нее заныло сердце. Говорят, чужих детей не бывает. А чужие старики? Они бывают? Одинокие, никому не нужные, доживающие свой век. В тишине. Она боялась старости именно поэтому. Предательство молодости. Пустота. И тягостная тоска по ушедшему. Вот о чем была для нее старость.

— Дедушка, вам надо покушать, врач сказал. Пожалуйста. — Она стояла с тарелкой остывшего супа. — Меня Лера зовут.

Дед прошептал:

— Где Петя?

— Кто?

— Петя, внук.

Лера не знала, что ответить. Она сама бы очень хотела знать, где этот засранец Петя. И почему его дед лежит посреди квартиры несколько дней. И не ест ничего. Но она промолчала. Только спросила:

— А можно я включу телевизор? Там новости.

Дед приоткрыл глаз, другой, а потом сказал:

— Только ненадолго. Чтоб не намотало счетчик. А то Петеньке платить много.

Глаза у деда были мутные, белые. Зрачков почти не видно. И от этого было жутко.

— Вам надо покушать. А то ваш Петя вернется, а вы тут лежите голодный. Зачем его расстраивать? — сказала Лера. И старик зашевелился.

Лера помогла устроиться ему на подушке и протянула суп. На удивление он сам взял ложку и съел все до последней капли.

От этого стало как-то спокойнее. Вот уж чего ей не хотелось, так это сидеть и смотреть, как от голода умирает одинокий старик.

***

Первый раз Тимофей позвонил ей через час после разлуки. Спросить, как там подопечный. Потом он звонил ей каждые два часа. Пока не приехал сам.

Его забота и суетливость раздражали. Не мужик, а волосатая тревожная бабуля, достающая своих внуков вниманием. Его участливость даже вызывала подозрение у Леры. В голове мелькали мысли, а не мошенник ли он? Так по-хозяйски смотрит квартиру! Замки сбил, ключ забрал. Деятельный сосед.

Тимофей принес еду и для нее. Расставил контейнеры на кухне, согрел чайник и позвал ужинать, пока старик уснул.

— Я договорился. Завтра придет сиделка. Я смогу ходить к нему по вечерам и утром.

— Я работаю сутки-трое. Так что тоже смогу. Наверное,. — ее никто не тянул за язык, но альтруизм волосатой бабушки был заразителен.

— Хорошо. Тогда будем на связи. Вот ведь ситуация, да? Петька там с ума сходит. А приехать не может. Мы должны помочь.

— Петька? Внук?

— Да. Он самый. Он меня и вызвонил. Вас, думаю, тоже.

Лера поморщилась. Она не спрашивала у мамы подробности.

— А где он? Почему деда своего бросил?

— Так не бросал. Уехал в командировку за границу. А вернуться не может. Карантин. Самолеты отменили, граница на замке. Бегает, решает вопросы. Весь извелся. А я и сам только вернулся. Утром сегодня. Вот он и смог дозвониться до меня. И я сразу сюда.

— Вы с ним друзья?

— Ну как сказать. Соседи. С детства. Во дворе гуляли. Он младше меня. Вот деда Юру я знаю хорошо. Суровый мужик. Весь двор в страхе держал. Все скамейки покрашены под его руководством были. Ни одного бычка! Не дай Бог бумажку какую кинуть! Он как полицай ходил. Петьку со свиданок по ночам встречал. Я как-то наткнулся на старика ночью: идет к остановке. С топором. Чуть штаны не обмочил, ей Богу. Если кто внука тронет — мог и прибить. Они с бабкой сами его воспитывали. Куда делись Петькины родители, честно говоря, не знаю. Но он со стариками с малолетства жил. И по сей день. Как бабушка умерла, дед сдавать стал. Страдал страшно. Поэтому Петька даже не думал съезжать. В командировку рванул на 3 дня, а вот так встрял.

— А вещи женские?

— Это бабушки. Помню это пальто. Видимо, дед не дает выкинуть. Он от горя совсем потерялся. Видела наши лавки? Сдал дед, и лавки наши сдали. Никто не красит. И двор уже не такой чистый. Дед больше не караулит. И с топором не ходит. Но это, наверное, к лучшему. — Тимофей улыбнулся. И Лера заметила, как изменилось его лицо. В нем даже появилось что-то приятное.

— Интересно, почему он лежал на ковре и не ел ничего?

— Кажется, я знаю. Мне соседка сказала, что видела его с полицией два дня назад. Я решил выяснить. И обалдел. Знаешь, какая картина? Ничего что на «ты»?

Лера кивнула. Тимофей продолжил:

— Он новости, видать, не смотрит. Не в курсе, что пожилым объявили изоляцию. Он же слепой почти. Пошел в магазин. В наш, через четыре дома. А девки взяли и позвали полицию, патрульных. Чтоб те деда домой отвели. Сознательные дуры. Решили позаботиться. Представь, стоит он на кассе, а к нему люди в форме и под ручки домой. Перенервничал старик, ничего не понял. Вот и слег. Надо знать его характер несгибаемый. Испугался сильно. Эх.

— Да уж. — только и могла сказать Лера.

— Ты ешь давай. Вон какая худая.

Лера посмотрела на еду, а потом на Тимофея. Это, конечно, был почти комплимент, но худой ее мог назвать только полуслепой. Или волосатая бабушка.

Она взяла вилку и немного поковырялась в еде. Ей нужно было переварить информацию. На еду сил не было.

Когда она вышла из квартиры, сразу набрала маму. Чтобы рассказать ей подробности и спросить про соседа, предупредить, что ключи остались у него и замки сбиты.

— Сосед? Как зовут его? — спросила мама.

— Тимофей. Я даже не знаю, из какой он квартиры.

Мама перезвонила через сорок минут, когда Лера снимала ботинки у себя дома.

— Не переживай, солнышко. Люська все узнала. Это Тимофей — ловелас. Сосед. Он там и правда всю жизнь живет.

— Как-как ты сказала. Какой Тимофей?

— Ловелас.

Лера прыснула.

— Это почему же ловелас?

— Люська сказала, что у него пять жен в прошлом. И чтобы ты была осторожнее. Не попалась в его сети. Он там местный Казанова.

— Спасибо, мам, буду знать.

Лера положила трубку и засмеялась. Казанова! До икоты засмеялась. До слез. И с этим смехом вышло все напряжение уходящего дня.

***

На следующий день Тимофей позвонил ей днем:

— Привет. С нашим дедом все хорошо. Сегодня сиделка у него. А я вечерком заскочу. Петьке сообщил. Он там совсем скис. Пока сидит без надежды на выезд.

— Угу. Спасибо за новости. — Из вежливости ответила Лера.

— Может, вечерком мороженое поедим? Я угощаю.

Лера подавила смешок и подумала, что ловелас все же вышел на тропу войны за ее внимание.

— Я сегодня сутки на работе, поэтому никак.

— Жаль. Ну ладно. Завтра отдыхай тогда. Я деда сам буду контролировать.

— Я, может, вечером завтра подскочу, приготовлю суп свежий. И проведаю. Я недалеко живу.

— Тогда увидимся! — радостно добавил Тимофей и отключился.

Лера положила телефон на стол и задумалась. Ей было любопытно, правда ли у этого волосатого мужлана было пять жен? Как он умудрялся на себе их женить? Как быстро они от него сбегали — тоже было интересно.

***

Дед выглядел немного лучше. Понемногу ходил по квартире, поправлял фотографии внука и жены и ворчал. Приходящие люди его явно раздражали. Но Тимофей дал старику поговорить с Петькой по телефону. И внучок выписал четкую инструкцию: быть дружелюбным, гостеприимным и ждать его возвращения.

Деду совсем не хотелось быть дружелюбным и ждать. Но внука огорчать тоже не хотелось. Поэтому он больше лежал и совсем немного прохаживался по квартире, заглядывая в глаза каждому фотографическому снимку на стенке. От дивана в туалет и обратно.

Но главное, он ел. И от этого Тимофею было спокойнее. Страх того, что Петька застрянет надолго, сильно тревожил. Дед был слаб. Сколько он протянет без внука — неизвестно. И испытывать судьбу совсем не хотелось.

Тимофей поглядывал на часы. Он ждал Леру. Хотя она вовсе не обещала, что придет, все равно надеялся.

Она ему понравилась. Не потому, что была какой-то особенной красоткой. Хотя, конечно, была.

Его зацепило другое — она пришла к совершенно незнакомому старику и осталась. Не бросила. А это, он точно знал, дорогого стоило.

Тимофей был три раза официально женат. И все три — счастливо. До определенного момента. Для своих жен он был своеобразным трамплином в успешное будущее. Они уходили от него с сожалением. С огорчением. Со словами — «ты хороший, но». Но что? Они уходили и выходили снова замуж. А он не мог понять, что за проклятие такое? Ведь он старался. Быть пусть не лучшим, но хорошим. А выходило, что в этом и была ошибка. Девчонки любят плохих парней. Или красавчиков. Или страшных, но богатых. Но любят ли?

Он принял для себя другой путь, потому что с детства понимал, что красавчиком ему не быть никогда. Поэтому работал, стремился, откладывал, не боялся и рисковал. Богатым он пока не стал, но на нормальную жизнь точно хватало. Вокруг него крутились девчонки, которым что-то было нужно от него. А он так больше не хотел. По крайней мере жениться точно не собирался. Уж больно хлопотно потом разводиться.

Женщин Тимофей любил. Но устал от чувства, что это все пустое, фантик, рыночно-денежные отношения. Наелся он таких отношений сполна.

Лера ему понравилась. Она показалась не только красивой, но и глубокой. Он точно знал, что ни одна из его бывших жен никогда бы не осталась с чужим стариком. И не ходила бы того навещать. И это его зацепило. Сильно.

Он убрал в квартире и намыл пол. Тимофея никогда не пугал труд. Он был человеком действий. Сидеть и ждат