Евгения Климова

ВЕРА ХОЛОДНАЯ

ОСКОЛКИ МИФОВ

МОСКВА
МОЛОДАЯ ГВАРДИЯ
2025

ИНФОРМАЦИЯ
ОТ ИЗДАТЕЛЬСТВА

Климова Е. В.

Вера Холодная. Осколки мифов / Евгения Климова. — М.: Молодая гвардия, 2025. — (Жизнь замечательных людей: сер. биогр.; вып. 2081).

ISBN 978-5-235-04858-4

Книга «Вера Холодная. Осколки мифов» проливает свет на подлинную историю жизни первой русской звезды немого кино, имя которой окружено легендами. Проведенное автором исследование в архивах России и Европы разоблачает многочисленные мифы и восстанавливает забытые имена, связанные с судьбой актрисы. Это не просто биография, а настоящее детективное расследование, полное тайн, неожиданных откровений и драматизма. Книга понравится не только поклонникам Веры Холодной, но и всем, кто интересуется Серебряным веком и загадками прошлого.

 

Все права защищены. Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения владельцев авторских прав.

 

16+

Введение

О ЧЕМ ЭТА КНИГА И ПОЧЕМУ ЕЕ НУЖНО ПРОЧИТАТЬ

Вера Холодная — первая звезда русского экрана, эпоха в истории русского немого кино. Она идеально воплотила на экране образ современницы Серебряного века, утонченную женщину, «больную тоской и любовью». Холодная умерла в Одессе совсем молодой, в 25 лет, от осложнений скоротечного гриппа-испанки в 1919 году. Ей было отпущено мало времени, всего три с половиной года творческой жизни, но она успела сняться более чем в 50 фильмах¹. Далеко не все из них были шедеврами, но абсолютно во всех ролях Вера была любима, и одно упоминание ее имени вызывало зрительский ажиотаж.

Когда она умерла, поэты посвятили ей стихи, а музыканты — вальсы. Фильмы с ее участием не сошли с экранов. Их показывали в советских городах в эпоху НЭПа, в «белом» дальневосточном Харбине, в заграничных и независимых Риге и Варшаве. До тех пор, пока немые картины полностью не вытеснило звуковое кино в начале 1930-х.

О Вере Холодной осталось мало достоверной информации, но феномен ее популярности сродни улыбке Моны Лизы. Все о ней слышали, но объяснить рационально ее воздействие на зрителя невозможно. Мы даже не можем составить полностью свое впечатление о ее магии в кино. С участием Веры Холодной более-менее полными сохранилось всего три картины и три — отдельными частями. Ретроспективный показ дореволюционных фильмов в 1958 и 1969 годах вызвал очереди в московском кинотеатре, а на фестивалях немого кино в Италии, Франции и Великобритании в 1989 году был покорен и зарубежный зритель.

Слава Веры Холодной оказалась безмерной. Даже годы забвения не смогли стереть ее имя из памяти зрителей. В конце 1950-х произошло удивительное возрождение — интерес к актрисе вспыхнул с новой силой, и ее образ вновь озарился лучами былого восхищения. С тех пор за прошедшие 70 лет о первой звезде русского немого экрана сняли несколько документальных фильмов, написали не один десяток книг в разном жанре, создали тысячи публикаций на разных языках в газетах, журналах и, конечно, в интернете.

Популярность темы, притягательный образ красавицы-актрисы привели к тому, что практически вся фактографическая часть о Вере Холодной из издания в издание перепечатывается без должного осмысления и необходимой критики. По сей день в ее биографию включают небылицы и сплетни. Выдвигаются и тиражируются версии с сенсационным грифом «из архивов КГБ», что сродни штампу «как всем давно известно».

Множатся допущенные ошибки. Начиная с неверной даты рождения актрисы и заканчивая мелочами, когда бездумно переписывают очевидные опечатки, что любимыми духами Веры Холодной была неведомая «Роза Жанмино или Жасмино» вместо «Роз жакмино», а французские духи «Коти» (Coty) расшифровали как аромат «Кеши». Часто пишут о газете «Ауто» как о несуществующей «Авто», просто потому что так привычнее современному глазу. Или вместо фотографий актрисы используют фото других красивых (или не очень) женщин, которых нет в официальной фотолетописи Веры Холодной.

Правду и мифы многочисленные современные авторы заимствуют друг у друга. В основе лежат очерк 1975 года А. Каплера; перестроечная версия Н. Брыгина 1984 года о знакомстве разведчика ВЧК Жоржа Лафара с Холодной в Одессе; биографическая книга сборник воспоминаний 1995 года Б. Зюкова; статьи киноведа Н. Зоркой; воспоминания А. Н. Вертинского; различные интервью с дочерями и внучкой актрисы.

И почти никто из авторов не упоминает, что первоисточником фактов о жизни и творчестве Холодной стала неизданная (но от этого не менее значимая) работа московского инженера, кандидата технических наук Николая Александровича Болобана (1906–1985), который в течение 60 (!) лет скрупулезно собирал о Вере Холодной любую, как опубликованную, так и архивную, информацию. Он же составил ее обширную фотолетопись, собрав более 400 фотографий Холодной в ролях и в жизни.

Николай Болобан восстанавливал хронологию участия актрисы в съемках, связывался с теми, кто с ней работал, а главное, с середины 1960-х годов вел переписку с младшей сестрой Веры — Софьей Васильевной Левченко-Штейнвурцель (1904–1979), ставшей Холодной в память о Вере после ее смерти. Софья не эмигрировала, осталась жить в Одессе и оказалась единственным источником сведений о короткой жизни сестры.

Ей было всего семь лет, когда Вера вышла замуж за Владимира Холодного — в таком возрасте она едва ли могла объективно судить о многом. Ее воспоминания о сестре и крестной (ведь Вера была восприемницей Софьи при крещении) неизбежно оставались субъективными. Но она безмерно любила Веру — в письмах почтительно называла ее Верой Васильевной или с нежностью — Верусей.

Всю свою жизнь Софья посвятила сохранению памяти о любимой сестре. Она общалась с журналистами, помогала в создании экспозиции для краеведческого музея в Одессе, отвечала на письма поклонников Холодной со всех концов Советского Союза. Бережно хранившиеся у нее фотографии Веры она копировала и отправляла тем, кому они были дороги.

Софья мечтала, чтобы после многих лет умалчивания о Вере Васильевне Холодной заговорили громко и правдиво как о первой звезде русского немого кино. И это было не эгоистичное желание. Она чувствовала эту живую непреходящую любовь к Вере и черпала поддержку в письмах журналистов, зрителей, актеров, режиссеров, искусствоведов. К ней за помощью обратилась писательница Ирина Корженевская, которая планировала опубликовать исторический роман об актрисе, но не успела.

Софья не написала мемуаров о сестре, но ее письма московскому поклоннику Веры Холодной и 14-летняя переписка с Болобаном (с 1965 по 1979 год) сохранились в фондах Российского государственного архива литературы и искусства (РГАЛИ). Эти материалы — письма с воспоминаниями, фотографии, собранные Болобаном, а также газетные рецензии и многочисленные мемуары современников — стали основой первой биографии звезды русского немого кино, изданной в 1995 году. Составителем книги стал Борис Борисович Зюков.

Преклоняя голову перед титаническим трудом Н. А. Болобана и его последователя Б. Б. Зюкова, киноведческими экспертизами Неи Зоркой и самоотверженностью Софьи Холодной нам все же необходимо провести ревизию фактов и мифов о жизни Веры Холодной, чтобы избавиться от наслоений невольно возникших ошибок. Биография актрисы раньше основывалась только на мемуарах без привлечения документальных архивных данных, без сопоставления разных источников. Воспоминания местами оказались ошибочными и субъективными, с элементами мифов и гипотез. Но судьба и образ Веры Холодной по-прежнему волнуют многих, и тиражирование искажений, неправды и опечаток не украшает публикации ХХI века о первой актрисе русского немого кино начала века XX-го.

Первая глава книги посвящена первопроходцам, которые восстанавливали память и биографию Веры Холодной. В ней рассказывается, как они возвращали ее имя, с какими сложностями сталкивались в своих поисках. Эта глава важна для понимания корней многочисленных мифов, прочно связанных сегодня с именем легендарной актрисы.

Далее книга продолжается хронологическим повествованием — начиная с детства актрисы и до ее последних дней. Центральное место занимает разбор двух десятков мифов о Вере Холодной, ее окружении и творческом пути на основании ранее неизвестных и никогда не публиковавшихся архивных документов. Раскрыта тщательно скрываемая тайна Веры Холодной, которая важна для понимания психологического портрета актрисы.

Оказалось, что привычные штампы в рассказах о ее жизни — «счастливое детство, любящая семья, привилегированное образование, близость к актерской среде, удачное замужество, благополучная и безоблачная жизнь роковой красавицы» — не всегда соответствуют действительности. Многое в ее биографии было не совсем так, а кое-что — совсем не так. Работа с архивными материалами позволила выявить эти неточности, которые за годы многократного повторения превратились в мифы. Обнаружились факты и характеристики, которые были добавлены из лучших побуждений, чтобы подогнать образ Холодной под идеологию конкретного времени.

Особое внимание в книге уделено московской артистической среде 1910-х годов: судьбам коллег актрисы, знаковым знакомствам, а также материалам эмигрантской прессы, отражающим восприятие Холодной за рубежом и реакцию на публикации о ней в СССР. Впервые с точностью до номера дома определены все места в Москве, где жила Вера Холодная. Некоторые из них сохранились в неизменном виде и могут претендовать на установку в России первых памятных досок.

Выйдя за рамки привычных текстов о биографии, добавив исторический контекст жизни Москвы и Одессы того времени, удалось создать новый портрет Веры Холодной. Ее образ стал более объемным, многогранным и драматичным. И по-прежнему любимым.

В этом помогли материалы тех, кто первыми начал возвращать нам Веру Холодную в 1950-е годы. Спустя десятилетия после их ухода мы вместе с ними продолжаем удивляться, восхищаться и переживать судьбу Веры Холодной, продлевая их жизнь в нашей общей коллективной памяти.

Глава 1

ПЕРВОПРОХОДЦЫ

Смерть Веры Холодной от осложнений скоротечной испанки в 1919 году в Одессе пришлась на время слома и отрицания старого мира. Представительница класса, отличного от победившего, она в одночасье стала призраком прошлой жизни, и долгое время ей не было места в новых советских культуре и истории. Веру Холодную помнили зрители, но ее вычеркнула из памяти официальная печать и пресса. Спустя десять лет после ее смерти вспоминать о Холодной считалось проявлением мещанства и дурным тоном². И тех, кто грустил о прошлых героях и дореволюционных фильмах, изображали в лучшем случае в насмешливо-карикатурном облике отживших свой век старичков, как, например, в сценарии братьев Васильевых «Последний рыцарь Веры Холодной» (1928). К тому же многие фильмы дореволюционного периода безвозвратно пропали по самым разным причинам.

Во время Гражданской войны и всеобщей разрухи один из пионеров русской кинематографии, Алексей Талдыкин, в 1919 году неосмотрительно загубил негативы шести еще не выпущенных в прокат полнометражных фильмов, закопав их в землю³. Другой владелец киноателье, Дмитрий Харитонов, вывез негативы во Францию, среди которых был и один из последних фильмов с Верой Холодной — «Княжна Тараканова». Повезло только владельцу киностудии Александру Ханжонкову. Свой архив он оставил на хранение в Москве, в Донском монастыре. В 1931 году в одной из башен монастыря, где стояла вода и были разбиты окна, обнаружили 730 коробок с пленками. Все, что удалось разобрать, восстановить, вошло в фильмотеку ВГИКа, а позднее стало основой коллекции Госфильмофонда⁴. Но тоже далеко не полной. Многие из сохранившихся фильмов были смыты. Считалось, что ленты немого буржуазного кино не представляют никакого интереса для советского зрителя.

Возможно, память об актрисе угасла бы вместе с утерянными материалами и уходом последних знакомых, коллег и зрителей. Ведь даже самые яркие звезды гаснут, если о них некому помнить. Но у Веры Холодной нашлись настоящие поклонники, которые в 1950-е годы начали возвращать память о ней своими публикациями, вопросами и исследованиями. Среди них были самые разные люди — режиссеры, писатели, историки, журналисты, литературоведы и киноведы. Кто-то едва коснулся темы, но вызвал эффект домино, другие посвятили исследованию феномена Холодной всю свою жизнь и остались незаметными героями.

Яд кураре от Юрия Смолича

Возвращение имени Веры Холодной в советскую печать произошло стихийно, согласно поговорке «не было бы счастья, да несчастье помогло». В 1951 году писатель-киевлянин Юрий Корнеевич Смолич (1900–1976) сначала на украинском языке, а через несколько лет и на русском (в 1955) издал роман «Свiтанок над морем» («Рассвет над морем»), рассказывающий о борьбе украинского народа за утверждение советской власти. В нем он изобразил известных персонажей времен интервенции в Одессу: пламенного революционера большевика Котовского, белого генерала Гришина-Алмазова, интервентов — французского консула Энно и начальника французского штаба Фрейденберга. В качестве изюминки к второстепенным действующим лицам романа Смолич добавил киноактрису Веру Холодную, которая жила и умерла в описываемое время в Одессе.

Хотя автор назвал актрису настоящим именем и фамилией, ее образ оказался полностью вымышленным. Холодная у Смолича не напоминала настоящую Веру ни стилем поведения, ни манерой общения, ни фактами биографии. Автор даже не знал ее отчества, назвав Викентьевной. Он утверждал, что Холодная — это звучный псевдоним. Для большего драматизма сюжета автор изменил причину смерти актрисы от «испанки» на экзотическое отравление ядом южноамериканских индейцев — кураре. Не назови Смолич эту героиню Верой Холодной и не дай ей эпитет «королевы немого экрана», возможно, никто бы и внимания не обратил на этот роман и его героев.

Но создавая свою версию «борьбы украинского народа» и мнимого участия в ней Веры Холодной, Юрий Смолич даже не догадывался, что в живых осталась младшая сестра актрисы Софья. Что она жила не где-нибудь за океаном, а в Лермонтовском переулке той самой Одессы, где происходили описываемые в романе события. В 1956 году Софья Холодная прочитала «Рассвет над морем» на русском языке (украинским она не владела), возмутилась лживым обликом сестры, и у нее хватило решимости бороться со Смоличем за внесение изменений в последующие редакции уже опубликованного романа.

В произведении Смолич устами большевика Котовского, которому Вера помогла скрыться от досмотра патрулей, задавался вопросом о сущности актрисы: «Кто она — сознательная, продажная прислужница контрреволюции или заблудшая, неискушенная в политике, но честная интеллигентка, очутившаяся в стане врагов?» Вряд ли автор хотел разобраться в этом вопросе. Совпадение ряда мотивов заставляет предположить, что для создания этой сюжетной линии писатель просто воспользовался двумя малоизвестными авантюрно-приключенческими романами о событиях интервенции в Одессе, вышедшими в 1925 году: «Смерть Анны Ор» и «Печать проклятья».

Автором романа «Смерть Анны Ор», изданного в Ростове-на-Дону, был Марк Максим. Под этим псевдонимом печатался поэт, журналист и прозаик Борис Владимирович Олидорт (1893–1939). В 20-е годы он писал фельетоны в газету «Советский Юг», а для газеты «Советский пахарь» сочинил роман «Приключения Петра Николаева» о похождениях в Африке простого пахаря, донского казака. Роман печатался с продолжением из номера в номер, истории про львов и крокодилов пользовались такой популярностью, что тираж газеты за короткий срок достиг неслыханных высот⁵.

До 1927 года Марк Максим опубликовал около десятка романов, выходивших тонкими книжками в кричащих обложках в подражание дореволюционному сыщику Пинкертону. Появление подобного чтива стало ответом на призыв одного из лидеров партии большевиков Н. И. Бухарина создать «красного Пинкертона» — приключенческую литературу для пропаганды революционных идей среди молодежи⁶.

Роман «Смерть Анны Ор» был одним из этой серии. В его основе лежала детективная борьба разведок двух стран, пытающихся напасть на неуловимый след третьей силы, действующей в Одессе во время интервенции. Подчеркивалась закулисная политическая борьба бывших союзников: «Версальская конференция пахла падалью, она пахла миллионами разложившихся трупов на полях битв, и острые носы дипломатов сквозь запах падали чуяли запах добычи»⁷.

Главными героями романа Олидорта стали неуловимые подпольщики мирового Интернационала, и втянутая в игры разведок Франции и Британии 36-летняя одесская еврейка, смуглая красавица с черными бархатистыми глазами, «самая популярная, самая любимая… кинозвезда Анна Ор, чье лицо плавает на сотнях экранов, взятое в первом плане, то улыбаясь, то роняя крупные, как бриллиант в два с половиной карата, слезы, вызванные по предписанию энергичного режиссера…»⁸.

Эксплуатируя вечные детективные штампы о неуловимых агентах, очаровательных обольстительницах, ядах и силе жертвенной любви, Олидорт тем не менее не проводил прямых параллелей с Верой Холодной. Его Анна была «самой любимой киноактрисой», но не «королевой экрана». Она не походила на Веру Холодную ни возрастом, ни происхождением, ни внешностью. Книжную Анну и реальную Веру роднило только обстоятельство места и времени — обе они умерли в Одессе во времена интервенции. Но сколько тогда было таких жертв с менее звучными именами! Кто знает и помнит о прекрасной столичной танцовщице Вере Воронцовой-Ленни (1895 г.р.), убитой из ревности влюбленным в нее врачом Одесской ЧК в том же 1919 году?

Олидорт использовал в своем детективе фоном для происходящих событий интервенцию в Одессе и, не называя героев именами существующих людей, поступил гораздо честнее «короля приключенческого и авантюрного романа» Н. Н. Брешко-Брешковского, который в том же 1925 году, но в Белграде издал для русской эмиграции книгу «Печать проклятья». Рекламные анонсы его романа кричали про «потрясающие разоблачения эвакуации из Одессы французских войск весной 1919 года,загадочную смерть знаменитости экрана Веры Холодной, преступную роль международных банкиров во всей постыдной одесской эпопее. Одним из главных героев романа являлся претендент на испанский престол, принц Дон-Хозе Бурбонский, герцог Мадридский, бывший полковник русской Императорской гвардии»⁹.

Роман был нашпигован как вымышленными, так и настоящими именами и сдобрен неправдоподобными фактами. Это было в стиле «неутомимого Брешки» (как называл автора Куприн) — дать вымышленным героям настоящие имена и приписать своим фантазиям видимость реального повествования ради сенсационного успеха у читателей¹⁰.

И Брешко-Брешковский, и Смолич в своих романах использовали настоящие имена и должности реально существовавших людей. Только у Смолича злодеями стали интервенты и белые, а в эмигрантском издании Брешко-Брешковского — большевики и евреи. Отрицательные герои «Рассвета над морем» грешили излишней карикатурностью, что вполне объяснимо законами жанра. Но их «портреты» настолько не совпадали с реальными прототипами, что можно было бы написать целую диссертацию, сравнивая настоящих персонажей с их вымышленным отражением.

Для примера возьмем реального 40-летнего генерала, георгиевского кавалера, бездетного вдовца Василия Бискупского, который, по словам Врангеля, был лихим и способным офицером, весьма неглупым и с огромным честолюбием¹¹. Этот же Бискупский у Смолича изображен как «никчемный старик с тучным торсом», «генерал-плакса», который молил визу во Францию для сына-кадета и дочки-пепиньерки.

29-летнему консулу Энно, капитану французской разведки, Смолич выдумал образ «мышиного жеребчика» — молодящегося старика, волочащегося за всеми дамами подряд. Он и за Холодной приударил, и в обмен на паспорт с визой заставил ее войти в доверие к белому генералу, а затем испугался огласки своего поведения и под давлением своей авторитарной жены отравил актрису экзотичным ядом кураре.

Когда роман Смолича вышел в печать и Бискупский и Энно из лагеря противников советской власти уже давно перешли в мир иной, заступиться за них было некому, да и кто бы стал это делать в СССР. Но образ Веры Холодной по лекалу Анны Ор задел не только родственные чувства сестры, но и возмутил всех, кто видел настоящую Холодную или жил во время интервенции в Одессе. Смолич хотел написать исторический роман, но создал версию со штампом «основана на реальных событиях». И, сам того не желая, посеял ветер и пожал бурю.

Бывший член революционного комитета Одессы И. Э. Южный-Горенюк (1894–1980) и другие революционеры — участники событий в Одессе — отметили, что у Смолича героическое подполье и Антанта отражены как в кривом зеркале, что его «Рассвет над морем» больше похож на описание авантюрных похождений, нежели на исторический роман о борьбе за достижения революции¹². Как прозорливо разглядел член ревкома под обложкой романа Юрия Смолича следы «красного Пинкертона»!

Не случайно на волне критики этого романа другой автор, кандидат исторических наук Владимир Григорьевич Коновалов, выпустил целую серию книг о революционном Причерноморье. Он рассказал о героях подполья Одессы, о работе Иностранной коллегии, о француженке Жанне Мари Лябурб, которая вела активную агитацию среди солдат и матросов Антанты.

При написании своих книг Коновалов использовал только исторические источники и литературу. Его книга «Герои одесского подполья» 1960 года стала результатом диссертации, которая удостоилась предисловия самого Мориса Тореза, французского государственного и политического деятеля, руководителя французского и международного рабочего и коммунистического движения, который высказал пожелание, чтобы в новой книге «была показана борьба французских патриотов, находившихся в сухопутных войсках и на судах военно-морской эскадры…как рост революционных настроений французских солдат и матросов содействовал быстрому изгнанию интервентов из Республики Советов»¹³.

Если Коновалову удалось восстановить объективную картину сложного и многогранного периода Гражданской войны в Одессе, то первым, кто предпринял попытку официального опровержения мифов о Вере Холодной, стал известный киновед Ромил Соболев (1926–1991). Вышедшая в феврале 1961 года книга «Люди и фильмы русского дореволюционного кино» явилась, по сути, первой монографией о феномене раннего отечественного кинематографа, в которой оспаривались мифы о сплошь упадочной кинопродукции того времени. Соболев отвел «королеве экрана» главу «Легенды и правда о Вере Холодной», которая начиналась так: «Никто из актеров не мог сравниться в славе с Верой Холодной… И в то же время ни одно другое имя не окружено такими легендами и заведомыми выдумками»¹⁴.

Соболев писал, что дело историков — оценивать так или иначе ее вклад в кинематограф, но не дело «историков из очевидцев» искажать ее жизнь, извращая факты. По его мнению, яркая краткая творческая жизнь Холодной, а также недостаток фактического и биографического материала привели к парадоксу, когда авторы свои выдумки и побасенки стали выдавать за чистую монету, маскируя сакраментальной фразой «как всем давно известно…», из которой и возник психологический феномен ошибочной коллективной памяти, заключающийся в совпадении у нескольких людей воспоминаний, противоречащих реальным фактам.

В первую очередь Соболев обращался к своим коллегам-киноведам. Но они не услышали его призыва. В 1963 году автор «Кинематографии дореволюционной России» написал: «Слава Веры Холодной... померкла только после ее загадочной смерти в Одессе...»¹⁵, а первый том «Истории советского кино» (1969) поддержал этот лейтмотив: «Спустя два года при загадочных обстоятельствах умирает в Одессе... самая яркая “звезда” дореволюционного кино...»¹⁶.

В 1970 году в «Литературной газете» против такого рода домыслов уже гневно выступил сценарист Алексей Яковлевич Каплер (1903–1979): «Позвольте, товарищи, как же так можно! Обстоятельства смерти Веры Холодной широко известны, и ровно ничего загадочного в них нет!» И он же буквально разгромил позицию Смолича и Плоткина, автора оперетты по мотивам романа, которые отстаивали право называть героев своих произведений любыми именами, не заботясь о точности фактов биографии их реальных прототипов. Каплер писал: «Конечно, сплетни — это не более чем сплетни, и пошлость — это пошлость. Они недолговечны, если... если не становятся фактом литературным… Литература знает множество примеров введения в ткань художественного произведения действительно существовавших лиц. При этом, однако же, азбучное понятие об этике обязывает придерживаться фактов биографии названного подлинным именем лица»¹⁷.

Когда Каплер писал новый очерк о Вере Холодной в 1979 году, он сомневался, оставлять ли в нем полемику с уже покойным Юрием Смоличем. Не махнуть ли рукой на то, что о «королеве русского экрана» тот когда-то написал? «Но как пренебречь, если в библиотеках лежат сотни тысяч экземпляров этой клеветы?.. Да не лежат, а снимаются с библиотечных полок и выдаются читателям?» Поэтому Каплер решил обнародовать свои споры со Смоличем и призывал всех: «Давайте же покончим раз и навсегда с гнусными обывательскими слухами и будем относиться с уважением к памяти русской королевы экрана!»¹⁸

Безусловно, книги Смолича уже давно стали библиографической редкостью, их не заказывают в библиотеках. Однако колесо истории совершило очередной поворот, и сегодня многие произведения писателя-эмигранта Н. Н. Брешко-Брешковского вновь обретают жизнь — с 90-х годов до настоящего времени они переиздаются как отдельными романами, так и в рамках собраний сочинений. И чем больше времени отделяет нас от событий прошлого, тем проще современному читателю принять художественный вымысел за реальность, особенно когда речь идет о драматичных страницах нашей истории.

Вопрос о достоверности фактов биографии Веры Холодной остается актуальным и продолжает вызывать оживленные дискуссии. В библиотеках и книжных магазинах, в электронных каталогах в интернете сегодня можно найти старые и новые «сотни тысяч экземпляров» публикаций о знаменитой актрисе. Однако из издания в издание кочуют одни и те же ошибки, домыслы и давние мифы.

Многие современные авторы, обращаясь к биографии Холодной, опираются на первый сборник воспоминаний о ней, созданный Борисом Зюковым. Хотя эта работа безусловно имеет историческую ценность, она содержит немало неточностей и субъективных трактовок.

Помимо ошибочных фактов, которые теперь опровергаются архивными находками, в это издание, ставшее источником для цитат о жизни и творчестве Веры Холодной, попала вольная обработка писем ее сестры Софьи Васильевны. Редакторская версия была выдана за оригинальные воспоминания. Автором этой подмены (сознательной или нет) стал Дмитрий Арнольдович Аржелас (1912–1977).

Проба пера любителя-историка

Выход романа Смолича на русском языке всколыхнул массовый интерес к судьбе первой звезды русского немого кинематографа. В апреле 1957 года москвич Д. А. Аржелас запросил Историко-краеведческий музей Одессы об обстоятельствах смерти Холодной и о наличии любых воспоминаний о ней. Получив ответ, что в музее нет никаких материалов, Аржелас разыскал сестру Веры, Софью Холодную, и рассказал ей о своих планах по изданию книги о первых актерах русского синематографа.

О Вере Холодной и дореволюционном кино еще не было принято вспоминать в положительном ключе. Софья была рада и небольшой лояльной заметке в «Советском экране» (август 1957). В это время она боролась со Смоличем за коррекцию образа сестры в новых изданиях его романа и рассчитывала, что любая новая публикация об актрисе станет лучшим и достойным ответом на его пасквиль. Она с радостью откликнулась на письмо незнакомца из Москвы, которого приняла за серьезного журналиста и писателя, желающего по заказу Всероссийского театрального общества (ВТО) написать о Вере Холодной хорошую и справедливую книгу. Она ответила, что всей душой хочет помочь ему, чем только сможет¹⁹.

В октябре 1957 года Софья в ответ на просьбу Аржеласа отправила ему письмо, которое так и назвала — «Воспоминания о моей любимой сестре — Вере Васильевне Холодной»²⁰. Аржелас достаточно вольно переработал эти воспоминания, перепечатал их и включил в черновой вариант своего очерка²¹. Несомненно, делал он это из самых лучших побуждений, но, как известно, благими намерениями устлана дорога совсем в другую сторону. Несмотря на то что этот очерк никогда не был издан ВТО, его черновая версия вместе с фотографиями и письмами Софьи Холодной попала на хранение в РГАЛИ в феврале 1959 года, превратившись в первоисточник.

Первым нашел в архиве эти спорные материалы Николай Болобан и обратился к Софье Холодной за уточнениями. Следующему исследователю жизни и творчества Веры Холодной, Борису Зюкову, в 1987 году не у кого было уточнять написанное (Аржелас, Софья и Болобан уже умерли), поэтому в книгу он включил выдержки из черновой версии очерка Аржеласа как оригинальные воспоминания Софьи Холодной.

Но при сравнении рукописного письма Софьи и его печатной версии оказалось, что Аржелас внес достаточно много фактических правок, слишком буквально поняв ее слова: «Написала я свои воспоминания о Вере Васильевне как сумела, если что найдете нужным, исправите сами»²².

Исправления оказались не грамматическими, а смысловыми, стилистическими и фактическими. Например, Софья писала в письме: «Отец наш был служащим», Аржелас же перепечатал как: «Отец наш был учитель»²³. В принципе, учитель является служащим, но не всякий служащий — учитель. Точно так же как дзюдо — это борьба, и «Вся наша жизнь — борьба», но это не значит, что дзюдо — это вся наша жизнь! Так родился первый миф о том, кем был отец Веры Холодной.

Дальше Софья пишет: «Отца мы потеряли рано. Когда Вере было десять лет, она уже проявляла большие способности к балету и мечтала быть на сцене…» Аржелас переставляет слова местами, добавляет новые факты — и получает совсем другой текст: «Когда Вере было десять лет, мы потеряли отца, он умер от грудной жабы. Вера проявила большие способности к балету и мечтала быть на сцене»²⁴. Так родился миф о причине смерти отца и точной дате его смерти, когда Вере было 10 лет.

Казалось бы, какая мелочь — пересказ авторской прямой речи, но ведь это теперь стало архивным источником. Якобы так написала сестра, и это попало в первый изданный академический труд о Вере Холодной за подписью Софьи. Но только это не слова Софьи, это пересказ Дмитрия Аржеласа.

В РГАЛИ хранятся разные письма сестры актрисы за 1957 год, и печатное «Письмо Софьи Холодной» можно было бы считать результатом компиляций и уточнений. Но не могла Софья написать, что «Вера Васильевна была очень похожа на своего отца, типичного украинца трудовой Украины». Она написала, что «По типу она похожа была на отца — типичного украинца»²⁵. Точка.

Аржелас из писем Софьи попытался создать «советизированный» облик Холодной, вставляя штампованные фразы о том, как «Вера без колебаний входила в Октябрь» и что рабочие кинофабрики всегда старались помочь «актрисе, любящей свой народ». Обычные слова Софьи, что Вера «уезжала смотреть себя на экране в самые отдаленные уголки Москвы», Аржелас переделал до неузнаваемости: «уезжала смотреть себя на экране в самые отдаленные уголки Москвы, чтобы там, среди широкой народной массы Москвы, среди трудящихся масс услышать мнения, замечания. И как дороги ей были замечания и отзывы широких народных масс! Вера Васильевна никогда не показывала себя недоступной, высокомерной, одевалась просто и разговаривала просто с народом. Да и как могло быть иначе, когда она сама выходец из слоев трудовой интеллигенции Украины»²⁶.

В этих фразах нет Софьи, нет Веры, но зато много косноязычия ранней советской идеологической прессы, в которой единственно правильной признавалась классовая позиция победившего пролетариата и «широких народных масс». У Аржеласа оказалась слишком сильная «языковая прививка» того времени.

Ему не удалось издать через ВТО нашпигованную штампами классовую версию биографии Холодной о том, что, оказывается, «ее грусть [в глазах] объяснялась горем, нуждой, которые царили в широких народных массах в дореволюционной России». А напиши он правду, дай авторский текст писем Софьи, возможно, что реальный портрет Веры Холодной заинтересовал бы ВТО гораздо сильнее.

Софья писала про грусть Веры по-другому: «Вере Васильевне всегда удавались драматические роли, которые она исполняла с особенной искренностью. В комедии она почти не играла. И в жизни она была всегда почему-то грустная, особенно ее глаза. Даже при всяком хорошем веселом настроении глаза у нее никогда не смеялись, всегда оставались печальными. Работала она над образом, который она должна была создать, всегда глубоко, продумывая роль, читая сценарий дома»²⁷.

Какая стилистическая разница с тем, что написал Аржелас, подписав это именем Софьи Холодной! К сожалению, Борис Зюков закрепил его выдумки, включив в книгу черновик его очерка вместо оригинала письма Софьи.

Зюков добросовестно использовал не только скорректированные воспоминания, в его книгу попали якобы детские фотографии Веры. На самом деле это был снимок Жени, дочери Холодной. Аржелас не только обрезал по краю подпись «Ж. Холодная», но исправил автограф Софьи на обороте фотографии. Там, где ее рукой было написано «фото нашей дорогой Женички», Аржелас переделал на «Верочки»²⁸.

Кем же был Дмитрий Аржелас, один из первых, кто вступил в переписку с Софьей Холодной, но так вольно подошел к автографам и работе со словами от первого лица? Борис Зюков по незнанию называл его кинодеятелем.

В РГАЛИ хранятся еще несколько писем Аржеласа, датируемые октябрем 1956 — августом 1957 года, как раз до начала переписки с Софьей²⁹. Они адресованы заместителю председателя Совета ВТО Зиновию Дальцеву (1884–1963). Из писем становится понятно, что до революции семья Аржелас имела некоторое отношение к петербургскому театру Веры Комиссаржевской и к режиссеру Всеволоду Мейерхольду, который недолго работал в ее театре. Дмитрий Арнольдович решил, что вполне готов написать биографический очерк о великой актрисе на основе семейных воспоминаний.

Оказалось, что Аржелас не был ни журналистом, ни писателем, ни кинодеятелем. Сам он называл себя артистом и инвалидом. В 1956 году Аржелас безуспешно пытался устроиться на работу во Дворец культуры в Ставрополе. Он вернулся в Москву, где попросил Дальцева о помощи — направить его к какому-нибудь режиссеру (обязательно из народных артистов СССР) на прослушивание, чтобы устроиться в какой-нибудь театр. Вместо прослушивания тот предложил Аржеласу заняться оформлением очерков о великих и знаменитых артистах.

В письмах Аржелас благодарил Дальцева за то, что тот поверил в него и «вытащил из многолетнего психиатрического дома». Письма полны признаний: «Люблю Вас безумно», «Любящий Вас артист Аржелас», «Вы дали мне жизнь…вы спасли мне жизнь…вы не хотите, чтобы я погиб»³⁰.

Аржелас писал, что помимо работы над очерками он теперь ходит на кладбище и возлагает венки артистам. Что его мечта — помогать актрисе, народной артистке СССР Турчаниновой, восстанавливать памятники умершим деятелям искусств. По его мнению, у него был в этом опыт: «Когда я лежал в Ступино, по моему проекту поставили 4-х метровый памятник»³¹. Речь шла о железобетонном памятнике на братской могиле в селе Старая Ситня, недалеко от филиала психиатрической больницы имени Ганнушкина. Памятник представляет собой обычную стелу с надписью: «Родина помнит вас».

Когда Аржелас все еще работал над очерком о Комиссаржевской, он отвлекся на переписку с краеведческим музеем в Одессе о Вере Холодной. Летом 1957 года его мучили головные боли и бессонница, но обращаться к врачу он боялся, чтобы не угодить на лечение в психиатрическую больницу. Избежать этого ему не удалось. В августе 1957 года, обращаясь к президиуму ВТО и Дальцеву лично, Аржелас просил оказать ему помощь в счет трудов о Мейерхольде, и выслать 500 рублей по адресу: «Москва, Сокольники, Потешная улица, д. 3, больница Ганнушкина, отделение № 5, больному Аржелас»³².

На этой просьбе переписка между Аржелас и Дальцевым закончилась. Когда Аржелас выписался из больницы, его внимание полностью переключилось с Мейерхольда и Комиссаржевской на Веру Холодную и Владимира Маяковского. Ему очень захотелось связать пролетарского поэта со звездой дореволюционного немого кино, возможно, из лучших побуждений, чтобы тень любимого властью поэта пала на нее. Одна из глав его черновика так и называлась «Вера Холодная и Маяковский». Но никаких фактов о личном знакомстве Веры и Владимира он не привел, кроме завязки, что Вера Холодная одна из первых поняла выступления Маяковского в декабре 1918 года, дважды выступавшего в Петрограде на заседаниях коллегии отдела изобразительных искусств Наркомпроса по вопросам организации кинодела.

Эта фраза опять была построена по газетному шаблону и далека от правды. Когда Владимир Маяковский выступал в Петрограде в декабре 1918 года, Вера Холодная находилась в Одессе, власть в которой делили белые, французы, петлюровцы и бандиты. Веру в тот момент совершенно не волновали концептуальные высказывания Маяковского о развитии кинодела, с которыми она даже не могла ознакомиться. Газеты из Петрограда не присылали в Одессу, интернета тогда не было.

Когда Аржелас понял, что ВТО не заинтересовано в его материалах, он оборвал общение с Софьей. В июле 1958 года она сетовала ему в письме, что тот ей давно не пишет о прогрессе своего издания и не возвращает ее переписку с писателем Смоличем, где она требует исправить образ Веры Холодной в переиздании книги «Рассвет над морем»³³. Полгода спустя после получения этого письма, в феврале 1959 года, свою черновую рукопись вместе с перепиской и фотографиями, полученными от Софьи, Аржелас сдал в РГАЛИ на возмездной основе. Узнав об этом позже от Болобана, Софья расстроилась: «Аржелаc оказался нечестным — отправила ему фото Веры якобы для оформления книги, а он их продавал»³⁴.

Вряд ли Софья когда-либо узнала, кем Аржелас был на самом деле. Если только не прочитала его автобиографическую книгу, изданную в 1963 году. Но не в ВТО или в издательстве «Искусство», а в «Медгизе» — издательстве медицинской литературы.

Книга называлась «Возвращение к труду», в которой «на 111 страницах автор в яркой и убедительной форме поведал о тех мрачных, испепеляющих душу и тело годах, когда он из квалифицированного, одаренного педагога-историка превратился в человекоподобное существо, одержимое только страстью к поглощению алкоголя… Автор после долголетнего лечения в психоневрологических больницах вернулся к труду»³⁵.

Из книги стало известно, что Аржелас родился в Санкт-Петербурге еще до начала Первой мировой войны, на которую его отец ушел прапорщиком. Семья распалась. Аржелас с матерью переехали в Москву, где в 1930 году он поступил в ТРАМ — Театр рабочей молодежи. Работа в ТРАМе помогла ему стать ближе к театру, живописи, искусству. По образованию Аржелас был учителем истории, но из-за болезненного пристрастия к спиртному не задерживался ни на одном месте работы. География мест его работы — от Дальнего Востока до Средней Азии. Он постоянно срывался и лечился в различных учреждениях. Помог ему И. В. Стрельчук (1901–1991), доктор медицинских наук, профессор, который руководил отделением по изучению новых методов лечения и диагностики алкогольных заболеваний.

В 1955 году победивший свое пристрастие к спиртному Аржелас выписался из больницы в Ступино, но справка о долгом лечении в психиатрической больнице настораживала работодателей, и ему везде отказывали.

В своей книге он не пишет, что в этот сложный период обратился за помощью к Дальцеву из ВТО, который предложил ему поработать над проектом воспоминаний о Комиссаржевской и Мейерхольде. Ничего не написал он и о знакомстве и переписке с Софьей Холодной. Зато рассказал, как начал работать с пионерами и школьниками, как придумал раскапывать курганы древних вятичей, что у него есть справка о том, что он является организатором Народного краеведческого музея в Новой Рузе.

В Рузе краеведческий музей существует с 1906 года. Он сгорел во время войны, и его послевоенное рождение связано с именем краеведа Л. С. Соколова (1935–2015), который, будучи руководителем фотокружка Дома пионеров, проводил с кружковцами экспедицию на древние курганы вятичей.

После издания своей книги Аржелас был назначен ученым секретарем Московского городского отделения педагогического общества РСФСР; руководил юными моряками пионерского лагеря имени космонавта Поповича; был почетным пионером дружины, преданным другом и одним из организаторов музея школы № 201 имени Космодемьянских. Умер этот неоднозначный человек в 1977 году, похоронен на Ваганьковском кладбище.

Несмотря на отрицательный опыт работы с Аржеласом, у Софьи Холодной установилось гораздо более плодотворное общение с другим исследователем из Москвы, Николаем Александровичем Болобаном. Переписка с ним переросла в настоящую дружбу. Ему Софья полностью доверяла.

В 1957 году она писала Аржеласу, что у нее нет контактов с дочерями Веры Холодной, которых взяла под опеку и вывезла в Турцию другая сестра Веры, Надежда Левченко. По странной причине Софья называла родную сестру Надю двоюродной и «выдавала» замуж не за грека, а за болгарина³⁶. А вот из писем к Болобану видно, что Софья ведет оживленную переписку со Стамбулом, где жила Надя с мужем-греком и племянницами. Софья считала Болобана искренним другом семьи, замечательным и бескорыстным исследователем, который много сделал, чтобы увековечить память первой звезды немого русского кино.

Посвящение жизни Николая Болобана

Можно только предполагать, почему ученого, автора многочисленных публикаций в области машиностроения, сотрудника Научно-исследовательского института организации, механизации и технической помощи строительству так заинтересовала личность Веры Холодной. Возможно, причина в том, что он был ее земляком из Полтавской губернии? Или его семья могла дружить с семьей мужа Веры — Владимира Григорьевича Холодного? А может, интерес к Вере Холодной возник благодаря жене Болобана, дочери Н. А. Сеткина, врача-акушера и дежурного врача при Московской конторе дирекции Императорских театров? Возможно, он был одним из тех счастливых зрителей, кого искренний образ Веры Холодной на экране, поразил настолько, что оставил глубокий след в его жизни.

Как бы то ни было, Николай Болобан 60 лет своей жизни посвятил Вере Холодной, ради сохранения памяти о ней. И тем более несправедливо, что о его вкладе мало кто помнит и знает.

Николай Александрович Болобан родился в 1906 году в Ромнах в семье надворного советника, учителя гимназии, преподававшего в ряде городов Полтавщины: Пирятине, Ромнах и Прилуках. С 1911 года его отец, Александр Павлович Болобан, с семьей перебрался в Перея́слав (в древности, Переяславль Южный), на малую родину семьи Владимира Холодного. Здесь родились дед и отец Холодного, а его дядя был городским головой. В 1913 году сюда после смерти мужа из Харькова переехала вдова, мать Владимира Холодного, и жила до своей смерти в 1936 году. Возможно, они жили по соседству и дружили семьями. Болобан мог встретить Веру Холодную, когда она гостила в Переяславе, или впервые увидел фильмы с ее участием в кинотеатрах Чигирина и Бердичева.

За долгие годы исследований Болобан собрал всю возможную информацию о Вере Холодной, как в биографическом, так и в кинематографическом плане. Николай Александрович не ограничивался работой с архивными и библиотечными источниками, он стремился разыскать и пообщаться с теми, кто лично знал Веру, чтобы сохранить их воспоминания, живые свидетельства давно ушедшей эпохи. Ведь с момента смерти актрисы прошло уже полвека, и многие из ее современников либо ушли из жизни, либо находились в почтенном возрасте, а некоторые и вовсе жили далеко за границей.

Болобан едва успел связаться с писателем Львом Никулиным (1891–1967), который ответил ему 19 января 1967 года, за полтора месяца до своей смерти: «О дореволюционном кино стоит писать, в нем было много сладости, сантиментов, даже пошлости, но были и талантливые люди, например, режиссеры Протазанов, Гардин, Бауэр. О Вере Холодной у меня было напечатано давно нечто вроде кратких встреч, главная была летом 1917 года, когда один “меценат” затеял поставить “Суламифь” по Куприну и я должен был написать сценарий. Это должен был быть не только фильм, но и спектакль. Если выйдет 2-й том “Годы нашей жизни”, там будет раздел о старом кино и конечно о Холодной. Она была действительно холодноватой, но в то же время и лиричной. Вот все, что я могу Вам сказать, вполне симпатизируя Вашему желанию вспомнить эту прекрасную женщину и лиричную киноактрису. С уважением. Л. Никулин»³⁷.

9 марта Лев Никулин умер. Второй том его воспоминаний так и не вышел в свет, и никто не успел прочитать то, что знал и видел только он.

Тогда же Болобан заручился поддержкой писателя Константина Паустовского и артиста балета Ивана Смольцова (оба умерли через год, в 1968), режиссера Александра Разумного (умер в 1972), народных артистов Леонида Утесова и Лидии Кореневой (умерли в 1982) и других, чтобы обратиться к министру связи: «Мы, люди разных профессий и поколений, знавшие лично первую актрису русского театра Веру Васильевну Холодную по совместной работе, а также знающие ее по рассказам и воспоминаниям современников и по книгам, в связи с приближающимся 75-летием со дня ее рождения, обращаемся к Вам с просьбой, с целью увековечивания памяти замечательной актрисы-патриотки, “королевы экрана”, включить в план 1968 года выпуск почтовой марки и конверта с изображением Веры Холодной»³⁸.

В СССР существовало негласное правило, что марки и конверты выпускались не раньше, чем к столетию со дня рождения известного человека. Вере Холодной пришлось бы подождать еще четверть века. Но постсоветской России, переживающей второй путч в 1993 году, было уже не до первой актрисы русского немого кино.

Болобану удалось включить в настольные календари факт 75-летия со дня рождения Веры Холодной, об этом же он хлопотал и в 1973 году, в год 80-летия Холодной. В этом ему очень помогли юбилейные празднования Октябрьской революции и событий Гражданской войны, с которыми Вера Холодная оказалась прочно связана последние полгода своей жизни.

В середине 1960-х был снят фильм о событиях интервенции в Одессе — «Эскадра уходит на Запад». В противовес сюжету романа Смолича центральной сюжетной линией фильма стала работа подпольщицы француженки Жанны Мари Лябурб. Когда в декабре 1918 года в Москву пришло известие о высадке французских войск на Украине и в Крыму, Лябурб, исполнявшая в то время в Москве обязанности секретаря французской коммунистической группы, добилась разрешения отправиться на Юг, чтобы заниматься агитацией среди французских оккупационных войск.

Агитация включала в себя выпуск листовок и газету «Le communiste», которая печаталась подпольно в катакомбах, а также организацию встреч с иностранными солдатами в трактирах, чайных и столовых. Для этих целей одним из подпольщиков в Одессе был открыт ресторан-кафе «Дарданеллы» в доме № 4 по Колодезному переулку с блюдами французской кухни, где и проводилась скрытая агитация. Другой задачей Иностранной коллегии была разведка состава и состояния военных сил стран Антанты на Юге России.

Жанна Лябурб прибыла в Одессу либо в январе 1919 года, либо между 14 и 18 февраля. В короткий срок она успела развернуть активную работу. Однако уже в ночь с 1 на 2 марта Жанна вместе с другими членами Иностранной коллегии была арестована французской контрразведкой и расстреляна. Ее гибель положила начало разгрому подполья: вскоре был схвачен руководитель организации Николай Ласточкин (Иван Федорович Смирнов) и московский разведчик ВЧК Георгий Лафар.

В советские времена улица Ланжероновская в Одессе носила имя Ласточкина. В честь Жанны Лябурб назвали спуск, улицу, переулок, сквер и швейную фабрику, а к столетию со дня ее рождения выпустили почтовую марку³⁹.

В фильме «Эскадра уходит на Запад» в нескольких эпизодах появляется Вера Холодная. Ее персонаж сохраняет нейтралитет и скорее симпатизирует главному подпольщику Ласточкину. Она догадывается о его двойной игре, но, несмотря на это, не выдает его французской контрразведке.

Тему юбилейных революционных событий в Одессе продолжил еще один фильм, который так и назывался — «Интервенция» (1968), снятый по пьесе Льва Славина, которую он написал в 1932 году и которая до 1937 года с успехом ставилась в театрах по всей стране. Вера Холодная не упоминалась ни в этой пьесе, ни в фильме, где главным героем стал подпольщик Мишель Бродский (прообраз Ласточкина), которого сыграл Владимир Высоцкий.

Веселая, героическая, трогательная и одновременно сатирическая история, снятая в оригинальном театральном жанре, не понравилась руководству. Единственная в советском кинематографе эксцентрическая комедия в стиле «буфф», повествующая о жизни Антанты в период Гражданской войны, по цензурным причинам легла на полку и вышла на экраны только в 1987 году.

Но тогда на волне интереса к теме интервенции и общему вниманию к тому времени, Болобан в 1966 году написал письмо в газету «Советское кино», предлагая установить в Одессе мемориальную доску на дом, где жила и умерла Вера, и назвать ее именем улицу.

Болобан понимал, что коллективные обращения имеют гораздо больший вес, поэтому его идеи всегда оформлялись как предложения инициативных групп. Например, призыв снять документальный фильм о жизни и творчестве Веры Холодной лоббировало «письмо четырех» за подписью большевика-подпольщика из Одессы И. Э. Южного, Горенюка, ветерана кино, научного сотрудника Госфильмофонда В. Д. Ханжонковой, писательницы И. В. Корженевской и самого Н. А. Болобана, инженера и кандидата наук.

Улицу именем Холодной не назвали, но зато с подачи Болобана в Одессе привели в порядок заброшенную могилу режиссера студии Харитонова Петра Ивановича Чардынина (1873–1934), который стал автором наиболее успешных фильмов с участием Веры Холодной, включая съемку ее похорон. Петр Чардынин умер в Одессе в 1934 году от заболевания сердца. Его похоронили на Втором христианском кладбище слева от центральной аллеи. Гранитный памятник на средства государства ему поставили в мае 1969 года. Через год, в октябре 1970-го, в ограде его могилы разместили кенотаф Веры Холодной, могила которой была утеряна еще в 1930-е годы во время ликвидации Первого христианского кладбища Одессы.

На открытии памятника Вере Холодной присутствовали разные официальные лица. От коллектива Одесской музыкальной комедии был актер Михаил Водяной (читатель должен помнить его в колоритной роли бандита Попандопуло в «Свадьбе в Малиновке»). От семьи Холодных была внучка Софьи, Людмила, и сама Софья Васильевна.

После неудачи «Интервенции» по пьесе Славина следующую попытку снять фильм об Одессе времен Гражданской войны предпринял режиссер «Мосфильма» Рустам Хамдамов. В начале1970-х в Одессу приехала его группа для съемки фильма «Нечаянные радости», где главными героинями должны были стать Вера Холодная и ее сестра, близнец Надежда. Но незаконченный фильм был уничтожен по приказу руководства из-за несоответствия отснятого материала исходному сценарию. Завершить фильм поручили Никите Михалкову, который переснял фильм полностью. Так, в 1975 году появилась знаменитая «Раба любви» о событиях на белом Юге, где труппа артистов из Москвы во главе с кинодивой Ольгой Вознесенской старается держаться вне политики и продолжать заниматься чистым искусством.

Перед началом съемок Софья Холодная беспокоилась, что Веру представят в фильме в карикатурном облике, примерно так, как в оперетте Плоткина, где звезда немого кино распевала куплеты с бандитом Мишкой Япончиком. Никита Михалков вежливо, но твердо ответил Софье, что кино они собираются снимать не документальное, а художественное и главную героиню фильма зовут не Вера Холодная, поэтому ей не о чем беспокоиться.

Тем не менее зрители однозначно связали воздушный образ актрисы, созданный Еленой Соловей, с Верой Холодной. Фильм очень понравился советскому зрителю, но эмиграция откликнулась разгромной рецензией: «В общем-то о “Рабыне любви”[так в тексте. — Е. К.] вряд ли стоило бы писать, если бы советский кино-халтурщик не воспользовался бы для прославления большевизма личностью самой знаменитой русской киноактрисы, Веры Холодной, поставив в фильме ее прототипом актрису Ольгу Николаевну, которую играет Елена Соловей. Но эта актриса ни по внешности, ни по душевному облику ничего общего с Верой Холодной не имеет. Ее игра даже отдаленно не напоминает игру королевы русского экрана, а содержание фильма, якобы воспроизводящего ее последние дни в белой Одессе, — сплошная и наглая ложь. Представив прототип Веры Холодной сообщницей большевицких подпольщиков, Н. Михалков тем самым плюнул на ее могилу»⁴⁰.

Безусловно, мнение эмиграции о художественном произведении было слишком категоричным, но это они еще не читали роман Смолича. К сожалению, свободный от приукрашиваний (в ту или иную сторону) беспристрастный документальный фильм о Вере Холодной по сценарию Болобана так и не был снят в связи с исключением темы из плана Центральной студии документальных фильмов. Хотя сначала заявка была принята благосклонно, когда свои материалы для сценария Болобан предложил журналисту, кинокритику, члену Союза кинематографистов и Союза журналистов М. С. Беляевскому.

Это было в стиле Болобана. Николай Александрович всегда щедро делился своими материалами с теми, кто выражал заинтересованность судьбой Веры Холодной. Летом 1966 года вдова Ханжонкова познакомила Болобана с научной сотрудницей Института кинематографии Неей Зоркой (1924–2006), которая собиралась писать книгу о первых звездных актерах русского немого синематографа — Иване Мозжухине и Вере Холодной. Болобан передал ей свои материалы для совместной публикации, но Нея Зоркая написала монографию о Холодной совершенно в другом кл

...