Буридановы ослы и алейские мухи
(рассказ быль, рассказ притча)
Если кому-нибудь, прочитавшему этот рассказ, он покажется сумбурным, советую перечитывать его до тех пор, пока все встанет на свои места, как в ха́йку и в танка.
В качестве эпиграфа возьму весьма спорное выражение Гераклита «темного». Несмотря на то, что Гераклита «светлого» не было, но время сохранило мрачный аутизм великого философа в этом прилагательном «темный». Вообще-то подобные прилагательные не всегда соответствовали характеру лица, которому они приписывались. Так, великий князь Владимир 1 Святой и Красно Солнышко, не был ни святым, если судить по деяниям его, как человека, а не как князя, крестившего Русь, убившего родного брата Ярополка, когда в этом никакой необходимости не было. А Иван Грозный вовсе не был «грозным» и не убивал своего сына. И откуда это взял Репин?.. А что говорить о французских королях? Что ни король, то прибавка к имени (избавлю читателя о иноземцах подробно писать). Так вот, Гераклит сказал:
«Все течет и движется, и ничего не пребывает».
…Кто знает древнегреческий времен Гераклита, то не будет, как попугай повторять: «Все течет, все изменяется». Гераклит, смею утверждать, имел в виду совсем другое. А именно — иллюзию изменения в мироздании, ибо «все течет, ничего не прибавляется» и ничего не убавляется. Почитайте, что сохранилось от Гераклита, а не от его интерпретаторов, если вы не только знаете древне греческий, но и еще эфесский диалект. Думаю, что именно из-за диалекта, Гераклита не поняли ни современники его, ни римляне, которые его очень уважали, и поэтому, по-спартански, «урезали» его. До «все течет…»…
Удивительный был этот Иога́нн Па́ульсон Море́льсе, нидерландский художник, сын художника. Взгляните только на сжатые до белых костяшек кисти Гераклита, на его напряженный лоб (это не лоб мудреца, а человека, испытывающего тяжелейшую душевную боль), на всю позу философа, как будто на его согбенные плечи легла вся тяжесть мироздания! А художнику было всего 27 лет!..
…Василий Павлович Аксенов в этом же возрасте написал свою лучшую, на мой взгляд, повесть, «Коллеги» — самую честную. Когда мы с ним познакомились — сначала случайно — в Хабаровске, вечером, в элитном ресторане «Уссури», куда я пришла со своим женихом, будущим мужем и отцом моих детей. В этот ресторан всегда очень трудно попасть. Он небольшой. Всегда был переполнен. И поэтому к «парочкам» за маленький круглый столик обязательно подсаживали «одиночку». Вот и к нам посадили молодого мужчину. Он оказался чрезвычайно разговорчивым и любознательным. К тому же, как и я с Мишей, любил херес. Мы провели вместе весь вечер — с 18 до 24 часов. Я танцевала с Васей, и не догадывалась, что это автор моего любимого фильма («Коллеги» только что начали показывать на экранах Хабаровских кинотеатров). Попрощались, так и не познакомились. Я такое расставание приписала на свой счет. Тогда я была молода и красива, и с женихом. А Васе, я чувствовала, когда мы танцевали танго, чрезвычайно понравилась. Вдруг бы он сказал, что он «Василий Аксенов»… Может быть я ушла бы с ним, бросив Мишу? Наверняка поэтому мы так расстались, просто пожав крепко друг другу руки. Вася сказал: «Глядишь, встретимся! Земля — круглая! Все течет…»
В то время я только окончила факультет журналистики Владивостокского Университета и как отличница, была направлена в Хабаровск в газету Крайкома КПСС «ТОЗ» («Тихоокеанская Звезда») в литературный отдел. Когда мы с Мишей встретились с Васей Аксеновым в «Уссури», я проработала всего несколько месяцев. Писала литературные портреты разведчиков ВОВ, которые жили на Дальнем Востоке и в Сибири. Только одно у меня было исключение: «портрет» уникального хабаровского химфармзавода, который работал на сырье дальневосточной тайги (различные настойки — «аралия маньчжурская», «лимонник», «ландыш с валерьяной», «женьшень», «пантокрин» и — до несколько тысяч наименований всяких лекарств!). В ресторане мы были в воскресенье, а в понедельник зав. отделом Людмила Николаевна Шахматова, поручила мне взять интервью у Василия Аксенова. При мне позвонила ему в номер гостиницы «Дальний Восток», люкс, и спросила, во сколько и где ему удобно встретиться с корреспондентом. Дело в том, что Аксенов сам позвонил в литературный отдел «ТОЗ» -а и попросил «толкового корреспондента, потомственного дальневосточника, ибо пишет книгу о дальневосточниках…» Василий Павлович ответил, что, если удобно, то лучше у него в номере, часов в 12. Конечно, он хотел бы на скамейке знаменитого Утеса «Ласточкино Гнездо», что в ПКО (Парк Культуры и Отдыха), но… погода! Уже несколько дней лило, как из ведра, не известно было, когда дождь прекратится. А Аксенов должен завтра улетать в Москву…
…Какого было наше взаимное удивление, когда мы встретились в фойе, гостиницы «ДВ», в назначенном месте!.. Я — потомственная дальневосточница. Родилась и сформировалась в тайге. Мой папа был начальником военного госпиталя на «точке» в Князе-Волконке. Там находились наши ракеты и полк. Могла легко забраться на самый высокий кедр сбивать шишки. Не раз ходила с отцом и братом на охоту, в том числе и на медведя… Поэтому я сама предложила известному писателю и симпатичному мужчине поговорить у него в номере. Он воспринял это с нескрываемой радостью и прихватил с собой парочку бутылок хереса, из буфета фойе… Когда мы зашли в номер, Василий Павлович спросил телефон работы моего жениха. Я сказала, и он тут же позвонил Мише. Через полчаса Миша был в номере Васи и тоже с двумя бутылками хереса… Мы проболтали весь день. Вася задавал всякие вопросы, мы с Мишей, перебивая друг друга, отвечали, Вася делал пометки в простом блокноте. Закончилась наша встреча уже в 24 часа в ресторане «ДВ», вход в который был из противоположного подъезда. Поэтому мы вошли в ресторан, как из пруда. Бабочка смокинга Васи имела жалкий вид. Вася был пижон, не то что Миша, который пришел чуть ли не в рабочей форме — работал он тогда слесарем на заводе Кагановича. Конечно же, мы обменялись адресами. Вася пообещал, что непременно пришлет нам свою книгу «с автографом, в котором будет вся полнота его благодарности и признательности нам за помощь в литературном труде». Утром, когда мы с Мишей, каждый в своей квартире и постели, спали, Вася улетел в Москву…
Сколько прошло времени — год, больше, — не помню. Книгу ни мне, ни Мише (он взял оба адреса) не прислал. Мы с Мишей поженились и жили вместе. Однажды после работы Миша входит в квартиру и, размахивая книгой, раздраженно говорит: «Апельсины из Марокко» твой Васька Аксенов состряпал! Ты почитай, — бросая книгу мне в руки, — найди хоть предложение из наших рассказов! Но не в этом дело!.. А что этот тип написал о Хабаровске? «Городок, где люди живут за высокими заборами, вдоль которых бегают злые собаки…»… Книгу я читать не стала, и в душе была рада, что мой «портрет» молодого советского писателя Василия Аксенова опубликовала не «ТОЗ», а газета, калибром меньше — «Молодой Дальневосточник»… После развала СССР мы сразу переехали в Москву… Миша умер ровно через месяц после Василия Павловича Аксенова. Удивительно, но они перед смертью прошли один и тот же скорбный путь: сначала институт Бурденко, затем институт Склифосовского, где и умерли. Василий Павлович — 6 июля 2009 года. Миша — 6 августа 2009 года. Фактически Миша «умер» тоже 6 июля, ибо, после трепанации черепа в институте Бурденко впал в кому, и больше из нее не выходил. Мишу похоронили также на Ваганьковском, за семейной оградой с невысокими надгробиями, между дедом и бабушкой Миши. Дед Миши внезапно умер в 1925 году, за месяц до гибели Сергея Александровича Есенина. Бабушка Миши отметила мужу 40 дней и также скончалась. А родители Миши похоронены на «Третьем Хабаровске» — так хабаровчане называют свое главное кладбище. Поэтому семейная ограда, за которой покоится (надеюсь) Миша, находится недалеко от могилы Есениных…
…В конце 80-х, будучи уже известной журналисткой и писателем, но продолжая работать в ТОЗ-е, я была командирована на Алтай, в городок Алейск. Меня встречали на самом высоком местном уровне — руководители комсомольских организаций, все местные журналисты и писатели. Все дело в том, что под Алейском находилась весьма большая колония, или как тогда их называли, ИТУ (исправительно-трудовое учреждение). Не знаю, правда или нет, друзья мои алтайские все умерли, а дети их разъехались, кто куда, человек, который еще помнил мои «лекции» о Василии Макаровиче, сообщил мне, что на месте колонии сейчас монастырь. Ничего удивительного. Ведь и Вася Шукшин сейчас — монах (сын Ольги Шукшиной) ….
…Страна еще не опомнилась после внезапной смерти Василия Макаровича Шукшина, моего хорошего друга. Алтай я знала, как свои пять пальцев, но — по маршруту: Барнаул — Бийск — Сростки. А про существование Алейска даже не слышала. Вот еще почему, меня так хорошо принимали в Алейске — из-за нашей дружбы с Васей Шукшиным. Если бы Вася не влюбился (взаимно) в Беллу Ахмадулину, то вместо нее в фильме «Живет такой парень» снялась бы я. Беллу я тоже хорошо знала и помогала ей «освоить» роль журналистки. Она часто в выступлениях рассказывала о своей подруге, «лучшей журналистке ДВ», благодаря которой ей удалось (как она полагала) из поэтессы превратиться в журналистку — «сменить жанр». Но мы-то с ней знали, кто сменил ей жанр!..
…Судьба совсем недавно решила, чтобы я вновь оказалась на лестничные площадки известного всему читающему миру дома, на улице им. Марины Расковой. У дверей квартиры Беллы. Я часто бывала в квартирах этого дома. Но по-настоящему дружила только с Надеждой Давыдовной Вольпин и ее сыном Александром Сергеевичем, талантливым математиком, поэтом, посвятившим мне два стихотворения в сборнике «Весеннее», известным советским диссидентом, вынужденным эмигрировать в Англию. Так вот, вскоре после ее смерти, как мне рассказала моя случайная, чрезвычайно интересная с психологической точки зрения женщина (моя ровесница), что сразу после смерти Беллы, ее квартиру (где она практически не жила, и крайне редко бывала из-за недугов, а жила в Переделкино со своим последним мужем), какая-то дочь — толи приемная, толи родная, сдала американцам за большие деньги… Белла умерла через год после смерти Василия Аксенова и моего Миши. Они с Василием Павловичем стали знаменитыми на весь СССР в один и тот же год — 1962. Вообще в этом доме сейчас на 2/3 живут люди, крайне далекие от литературы и искусства, но крайне близкие к большим деньгам. Так «соседка» Беллы, некто Тамара, советская еврейка, вышедшая замуж за профессора из Гондураса и ставшая латиноамериканкой, играючи зарабатывала баснословные деньги. Я не знаю, кто был соседом Беллы и у кого «советская гондураска» купила квартиру, чтобы тоже сдавать ее гринго. Ее бизнес был предельно прост и чрезвычайно прибылен. Она договорилась с каким-то складом, собирающим со всего мира кофе в зернах из «невостребки», и два раза в год привозила из Гондура
