Сколько, по-твоему, мне лет? — как-то очень по-свойски спросила она.
— Двадцать пять, — он ляпнул не задумываясь. Когда-то отец научил его любой женщине говорить, что ей двадцать пять: те, кто моложе, не обидятся, те, кто старше, обрадуются.
Вот только Антон не хотел быть мужиком.
Он хотел быть человеком.
надо называть людей так, как они сами этого хотят
Она знала, что есть только миг между тем, когда мужчина готов сделать для тебя все, и тем, как выбросить в урну вместе с грязной салфеткой
Можно вывести отца из себя, но не отца из себя.
И не любовь ему была нужна, а только обожание, поклонение, восхищение.
— Решил, куда подаваться будешь? — спросил он, чтобы что-то спросить, чтобы не позволить себе вспоминать.
— В техникум. На кинолога.
— Неожиданно.
— Да не, это сейчас вообще тема. Сейчас рожать боятся, так что собаки уже как дети. Все деньги там будут, а не в айти этом ебучем.
— Чего тебе?
— Я ничего не говорил.
— Громко думаешь.
человеку ужасно обидно, что он конечен, а мир нет. Поэтому он так одержим концом света. Настолько хочет стать его свидетелем, что каждый день готов стать его причиной.
Они родились в мире бесконечной лжи — неудивительно, что они приняли эти законы и fake it till you make it [5] стало их девизом.