Глава первая. Хорошее начало – половина дела

Все кончилось, или все для него только началось? И все же вот теперь стало непонятно, было ли все на самом деле?

Маленькая искорка в ночи, в бесконечности вселенной, несущаяся через мириады звездных скоплений, туманностей и пыльных космических бурь, не могла быть никем замечена. Неслась она с невероятной скоростью непонятно куда и… зачем.

Мысль… Мысль преобразовалась в вопрос: «Куда?», посылая сигнал-запрос в бесконечность. Ответом на запрос явилась не то подсказка, не то определение рамок возможного, доступного знания.

«Прошлое, настоящее, будущее соприкасаются, поэтому выход есть всегда. Ищи выход, подумай о доме, и тогда душа, скорее всего, вернётся в тело…»

В тело? В какое тело? Ведь он же…

Мысль помимо воли «окуклилась» подсказкой, «разродилась» воспоминанием. Дом! Отчий дом в тихом переулке, с высокими заборами, порослью кустов, тополей, вишневых деревьев и грецких орехов, листва которых в самое жаркое лето затеняет калитки и ворота, ведущие во дворы. Рука отца на его плече, улыбка мамы, дед осклабился и смотрит… Дед! Дед с сарказмом смотрит на него. Что?..

Картина видения резко меняется. Его несет в пространстве, заполненном необыкновенно ярким, но ласковым и не режущим глаза светом. Ощущение огромной радости и душевного подъема. В этом море света возникает светящийся же и еще более яркий коридор. Он летит по нему. Размытая светлая сущность с контурами фигуры человека прерывает полет. Все, что происходит в его сознании, кажется торжественным и неторопливым. И вроде бы как слышимый голос – торжественный и тоже неторопливый, вещает:

– Посмотрим и решим, что делать дальше.

Кажется, в самом сознании пошла картинка, оторванная от чего бы то ни было. Тот, перед кем он предстал, кто имел право распорядителя, кто властвовал в этом то ли крохотном, то ли бесконечном мире, показывал ему «мультики». А еще при том показе в сознание закралось ощущение пристального, изучающего взгляда, он будто голый под микроскопом. Но эти картинки-мультики… Отвлекся. Забыл про все на свете. Ему показывали этапы развития его же самого, его прошлое… …И не только его. Еще перед сознанием проносились этапы развития страны, в которой он жил, вернее, того отрезка времени, в котором он жил.

Яркие красочные воспоминания шли чередой, сменяя друг друга. Вот он ребенок, счастливая мать держит его на руках. Вот он… Все виденное им проносилось с бешеной скоростью и все равно гнездилось в сознание. Восприятие полное, захочешь, не отвлечешься. Внезапно в сознание ворвался посторонний звук, напомнивший ему звук сирены, заставивший оторваться от созерцания…

Что происходит? Показалось или на самом деле свет в помещении претерпел какие-то изменения? Услышал, кажется, не предназначенный для него разговор.

– Аврал!

– Что у вас?

– Контур переполнен. Кто-то совершил огромного объема вброс душ в систему.

– Разобрались?

– Нет, но уже разбираются. Необходимо повысить скорость сортировки. Заканчивай с этой элементалью, готовься к приему следующих. Сейчас подошлю оперативную бригаду исполнителей.

Он возмутился. Как заканчивай? Как же с ним? Куда подевалась торжественность момента? Почему-у?..

Между тем переговоры еще не завершились. Его «приемщик», как ни странно, уперся, сделал попытку пойти в отказ:

– У меня случай особый! Редко попадается такая душа.

– Сбрось его в «Серую зону», потом разберешься.

– В прошлый раз к «потом» вернулись только через триста лет. Забыли… А у этой души ко всему прочему еще и какой-то закрытый блок имеется, нужно время…

– Тогда частично сотри память и отправляй «в работу»!

– Эх!..

– Открываю шлюз. Принимай!

Его вырвали из «прослушки» непонятного разговора. Снова зал, скомканная торжественность обстановки, расплывчатый контур «организма», теперь уже понятного ему. «Работник приемки и распределения» собственной персоной. Почувствовал напор посторонней энергии с той стороны, откуда его сюда занесло. Этот поток, напирая, готов вот-вот, как воздушный шарик, вытолкнуть его прочь. В сознание закралось волнение. Что сейчас может случиться? Задал вопрос:

– Что дальше?

Пришел ответ, больше походивший на удаление назойливой мухи от стола с продуктами.

– Иди!

Напор усилился, не позволяя толком что-либо осознать, осмыслить, получить хоть какую конкретику в ситуации.

– Куда?

Жест, указывающий направление в сторону нового светового коридора, а в «спину» уже толкают.

– Иди!

Подчинился. Пошел. Нет, не так! Его пинком, силовым потоком выбросили в тоннель, похожий на «кишку» воздухопровода. Скорость! Если б было чем, орал благим матом, а так… только в своем сознании вопил:

– А-а-а-а!

Снова набранная скорость движения замедляется. Похожая на прежнюю, светящаяся сущность затормозила процесс движения. Показалось, попал в огромный зал, освещенный лимонным светом. Гигантский купол держится на огромной световой колонне. Сущность сидит на троне под этим световым балдахином. Страха нет. Да и откуда бы он взялся? В себя толком прийти не успел. А еще он точно знает, можно задать вопрос. Необходимо задать. Нужно успеть задать, пока «эти», ну, которые «за спиной» подпирают, которые в этой богадельне аврал устроили, не налетели.

Спросил по-военному прямолинейно, осознавая, что на него прежнего это не похоже:

– В чем заключается моя задача?

Ему ответили, судя по всему, тоже экономя час:

– Возможностью жить второй раз. Мы не можем вмешиваться в произошедшее с тобой. Задачу определишь для себя сам. Если выйдешь за рамки дозволенного, тебя поправят новым уроком.

– Но почему я?

– Узнаешь! Тебе пора.

Жест-направление. Поток света подхватил его, выбросил в ночь к звездам. Понес! Понес, и… темнота.

…Как через вату услышал давно подзабытый голос отца, узнал его мгновенно.

– Все живы?

Звуки шевеления где-то совсем рядом и… обеспокоенный голос матери.

– Миша!.. Миша, ответь! Что с тобой? Где болит? Миша!

Это мама кричит и тормошит его тело. Разлепил глаза. Точно. Мама! Молодая, красивая, его мама! Что происходит? Он сходит с ума? Так ведь умалишенным быть уже поздно, когда вертушка гробанулась, от пожара и взрыва от них всех мало чего осталось. А он, видишь ли?! Здесь! Вполне живой и здоровый.

– Миша!

Н-да! Точно, мама. Только все они в перевернутом положении находятся. Судя по всему, в их же машине. Что за?.. Но нужно успокоить мать и отца заодно.

– Все в порядке, ма! Со мной все в полном порядке. Батя, выбираться нужно. Не дай бог, бензин на раскаленный коллектор попадет. Так пыхнет, что костей не соберем!

– Витя! Чего разлегся? Открывай дверь! Вытаскивай нас.

Вот теперь точно в себя пришел. Какие на фиг глюки? Мудрено маман не воспринять, при ее-то манере поведения. Вечно командовала батей.

Выбрались из машины. Двадцать первая «Волга», цвета слоновой кости, с оленем на капоте, лежит крышей вниз на траве недалеко от дорожной обочины. Двигатель заглох, но видимых повреждений не наблюдается и бензин не сифонит. Вот умели же раньше машины делать! И «волжак» этот не хуже «мерина» глянется и ездит. А ведь все это в его жизни уже было!

Отвлекся от ДТП, обернулся к дороге. К обочине парковалась вереница машин, а в скором времени от дороги к ним троим бежала многочисленная толпа людей. Сознательный народ, однако. Детей только зачем к месту аварии тащат? Никакого понятия о мерах безопасности нет… Блин! Родня. Каретников только мельком взглянул на картину возгласов, повсеместного кудахтанья женщин и детских всхлипов. Особое внимание сейчас сосредоточил на себе родимом. Мало того, что одежда на нем несколько… гм, необычна и непривычна, так еще и его руки… Кисть явно тонкокостная. Запястье отнюдь не как у Геркулеса. А где мускулы, бицепсы, ну и остальное, нажитое непосильными тренировками в спортзале и работой «на природе»? Всего этого нет и в помине! Пацан! Это ж сколько ему лет сейчас? Четырнадцать? Пятнадцать? Нет. Больше. Семнадцать… Восемнадцатый год разменял, все потому, что бабанька настояла и его в школу попозже отдали.

– Витька! Ну, ты чего так зарулил?

Кряжистый дядька с короткой стрижкой волос на голове, седой, с удивительно знакомым Каретникову лицом и парой золотых зубов во рту, наехал на батю. Так это ж дядя Ваня! Вернее, дядей он приходится отцу, ну и Мишка кличет его именно так.

– Иван Прокопич, там на дороге колдобина была!.. Решил объехать, ну и…

Батя оправдывается, словно нашкодивший пацан, вот только на дядьку все его оправдания не действуют, душу не рвут и пожалеть не заставляют. Дядя Ваня калач тертый, хитрован и человек своеобразный, но ругать право имеет, сам за рулем, наверное, всю жизнь провел.

– Ага! А шел на скорости! А дорога после дождя!.. – к обоснованиям отцовского разгильдяйства дядька присовокупил несколько смачных словечек из арсенала «великого и могучего», но ненормативного лексикона. Мог бы и покруче выразиться, но детвора под боком.

Дальше он вспомнил все, что было потом…

Всем кагалом машину перевернули с крыши на колеса, вытолкали на дорогу. В этом процессе принимал участие и он. В грязи вывалялись все как один. После того как отцов дядька с братанами, детально осмотрев «волжак» и придя к выводу, что боевой конь особо не помялся, к верху брюхом проскользив по донбасскому мокрому чернозему, настроение у всех поднялось. А чего «двадцать первой» – то сделается? У нее не тонкий металл, а натуральная броня. Жаль, что в свое время такую «тачку» монголам за здорово живешь «отдали», ей сносу нет.

…Это они всей многочисленной родней из Алмазнянской балки возвращаются. Пикник, шашлык и полевую кашу подпортил ливень. Пришлось резко собираться и отъезжать в город, иначе из балки можно потом и пару дней не выехать. Землю развезут хляби небесные. Опять же, чернозем что пластилин схватится, ну и трындец. Так что вовремя ноги унесли. Мужики, правда, выпить успели. Михаил этот момент помнил отчетливо. Благодатное время правления Леонида Ильича. Застой!.. Выпить за рулем не запрещено, только меру знай. Между прочим, алкоголиков в стране в каждом городе по пальцам одной руки пересчитать можно. Может, водка качественная была или культура пития не подводила?

О! Завелись. Поехали колонной. Батя за рулем на грязной машине. Мандраж у него еще не совсем прошел, руки слегка подрагивают. Мог бы и подменить отца, так ведь не скажешь, что машину он водит как профессиональный автогонщик. Батя последние волосы на своем черепе вырвет от смеха. Спросит, мол, мальчик, когда и где ты баранку крутить научился? Нет! Спалиться ему, что два пальца об асфальт. Пускай уж сам рулит, тем более до дома всего ничего проехать осталось.

Между тем, как мать, сидя рядом с отцом, по традиции понукала им, Каретников отвлекся, на удобном заднем диване глазел в окна. Он уже и не помнил города именно таким.

Через железнодорожный переезд дорога втянулась в частный сектор, по обеим сторонам заборами вставший за чертой тротуаров. Солнечный вечер после дождя пах влагой и еще чем-то особо знакомым. Зеленые листья ранней почти осени делали пейзаж неповторимо привлекательным. Но Каретников знал, что это внешняя сторона сложившейся картинки. По эту сторону, рядом с городской чертой денно и нощно пыхтит сажевый завод, и из его труб на жилые кварталы ветер частенько приносит облако сажи, оседающей буквально на все живое и неодушевленное. Лично он это осознал прошедшим летом. На своей шкуре прочувствовал. Захотелось дураку в жаркую ночь поспать в подсолнухах огорода. Бабуля, добрая душа, такую блажь разрешила любимому внуку, застелила раскладушку чистым бельем. Ну и… Н-да! Как же теперь жить-то? И самое интересное, зачем его опять в прежнюю жизнь выкинули?

Машина завернула в уличную «шхеру». На память пришло название. Улица Сажевая. Название не в бровь, а в глаз!.. Посчитал еще раз, дабы не обмануться. Это ему сейчас семнадцать с «копейками» лет. Весной очередной год разменял. Десятый класс. Ё-ё-о! Это что? В школу ходить придется? Же-есть! Как там его классного руководителя зовут? Мария Ароновна… Нет. Эта русский до восьмого класса вела. А сейчас физичка. Валентина… Отчество выветрилось. Вернее, мог ошибиться.

Отец завернул в до боли знакомый переулок. Вся вереница машин повернула за ним. У первого дома, их дома, машины выстроились как на строевом смотре. Богатый клан у Каретниковых, все семейства с машинами, и живут зажиточно, только все родичи по материнской линии… Захлопали двери, послышался говор и смех. Приехали.

У ворот дед с бабушкой. По виду, будто приготовились хлебом-солью гостей встречать. Дед сухощавый, жилистый, битый жизнью мужчина. Соседи и приходящий к нему проблемный люд за глаза кличут его ведьмаком или знахарем. Идиоты! Самый лучший дед на свете. Ему сейчас, дай бог памяти, где-то под семьдесят пять лет, а может и больше. Казачьего корня человек. Когда станицу сожгли, пацаном у Буденного воевал. Каретников знал трагедию дедовой семьи. Его отец с двумя старшими сыновьями за белых «встали». Как говорится, за царя и отечество, костьми легли. А дед с еще одним братом к красным подались. Разошлись пути-дорожки, не собрать вместе разбитой вазы. Два осколка так и остались в родном государстве, даже своих деда с бабкой разыскали…

Ай, ладно! Бабунюшка! Маленькая, полноватая старушка с зеленым цветом глаз, гораздо моложе своего супруга, ухоженная, с повязанной косынкой на голове, ласково смотрела на Михаила.

Пока народ тусовался перед воротами, подошел к бабане, обнял, нежно прижал к груди.

– Бабуленька! Как же я соскучился по тебе!

Ответила:

– Ты что, Мишаня? Утром виделись. Или случилось что?

Мать из-за спины Каретникова прояснила ситуацию:

– Случилось, мама! На машине перевернулись. Чуть не убил нас Витька!

– Заходите во двор. Чего здесь топтаться? – не поведя бровью, предложил дед. – Прокопич, давай команду, а то они до ночи здесь лаяться станут.

– Заходим! – напрягая голосовые связки, приказал дядя Ваня…

Сколько себя помнил, родной дом был хлебосольным для всех. Застолье расположили в увитой виноградной лозой огромной беседке, рядом с летней кухней. Стол ломился от бабкиной стряпни, домашних овощей и фруктов. Дед, «приняв на грудь» граненую стопку самогона, другого спиртного он не употреблял, ладонью похлопал по плечу стоявшего у длинной лавки Михаила, мотнув головой, сказал на ухо:

– Идем, пошепчемся.

Расположившись на лавке у самой калитки внутри двора, своем любимом месте препровождения, хитро подмигнув, спросил:

– Ну, как добрался, Мишаня?

Вопрос деда «как он добрался» поставил в ступор, что заставило собеседника рассмеяться. Заливистый смех Константина Платоновича привлек бабушку Наташу, та практически сразу материализовалась рядом с мужем и внуком.

– Вы чего тут уединились от всех?

Дотянувшись, потрепала рукой волосы на голове Каретникова. Вообще, его дед с бабкой странная парочка. Михаил ни разу в жизни не слышал, чтоб дед повысил голос на свою жену, но у выхода из дома, на гвозде, нарушающем интерьер, висит нагайка, настоящая казачья плетка, и бабка прекрасно знает, что повешена она именно для нее. Мол, ежели жена провинится, то пощады так просто не будет. Вот так! Самое интересное, что такой выверт дедового отношения к супруге воспринимается домашними вполне адекватно. Привыкли. Даже не замечают.

– Иди к гостям, бабка, – осадил проявление нежности к внуку «домашний тиран». – Нам с внуком побалакать нужно.

Оставшись наедине, дед, раскрыв ладонь, продемонстрировал до боли знакомый кругляк ладанки.

– Узнаешь?

Чего изворачиваться? Кивнул головой.

– Моя.

Дед хмыкнул.

– Теперь уже нет. Второго раза не будет.

Глядя в глаза Михаилу, Константин Платонович пояснил:

– Я этот науз давно для тебя приготовил и подозреваю, что на шею тебе надел его именно после сегодняшнего дня.

Каретников протянул руку, хотел забрать привычную вещь и повесить ее себе на грудь. Дед покачал головой. Убрал медальон в карман.

– Нет. Теперь сей оберег в огонь брошу.

– Дед, а пояснее выражаться можно?

– Отчего ж? Скажу и яснее. С каких пор уж и не знаю, но в нашем роду по наследству, от деда к внуку, передается возможность прожить не одну жизнь, а сразу две. Первую ты живешь как Бог на душу положит, а вот вторая у тебя запасная. Чтоб ошибки пребывания на этом свете исправить мог. У меня эта жизнь – вторая. Вижу, что и у тебя она с чистого листа с сего числа начинается.

– А вдруг…

– Ха-ха! Да ты в зеркало на себя глянь! Это ведь папку с мамкой обмануть сможешь, а я как глаза твои увидал, сразу понял, издалека вернулся. Где тебя смертушка достала? Когда?

– В Сирии. Летом две тысячи семнадцатого.

– Долгонькую жизнь прожил! Я в августе сорок второго первый раз кости сложил.

– Ясно.

– Ну и какие мысли?

– Мысли? Никаких. В себя никак не приду.

– Знакомое чувство.

– Дед, ты ситуацию прояснить можешь?

– Постараюсь, если еще сам не понял…

Им двоим никто не мешал. Из-за дома слышались веселые возгласы подвыпившей родни, а из динамика магнитофона голос молодого Лещенко.

 
Из полей уносится печаль,
Из души уходит прочь тревога.
Впереди у жизни только да-аль,
Полная надежд людских дорога-а…
 

Разъезжаться по домам, несмотря на то что завтра понедельник, никто не собирался, у Каретниковых переночевать места всем хватит. Завтра по ранней поре все поднимутся и разъедутся кто куда, а сегодня можно не заморачиваться новой рабочей неделей.

– …Когда ты родился в нашей семье, твоему старшему брату Сашке было уже шесть лет. Твоим родителям по жизни и одного ребенка хватало. Но я-то знал, на свет божий должен появиться тот, кому «наследство» передать обязан буду.

– А Сашке?

– Нет. Тут без вариантов.

– Почему?

– Человек признак иметь при всем должен. В «рубашке» рожденный имеет право на исправление ошибок прошлой жизни. Это как у бабочки. Сначала «куколка-кокон» – одна жизнь. Из кокона выбралась, обсохла, крылья расправила и полетела – вторая. Так вот, когда ты родился и я понял, что все сходится, взял твой волос, каплю крови твоей со своей смешал, с пальца ноготок срезал, расплавил металл и по технологии, переданной моим дедом, отлил науз.

– Чего сделал?

– Ну, сотворил оберег-ладанку, медальон для тебя. Называй его как хочешь. Я тебя сей премудрости потом обучу. Вот! Ну, а дальше оставалось только ждать.

– Чего ждать?

– Надеть на шею науз я мог только после того, как ты между жизнью и смертью окажешься. Хотя бы сознание потерять должен был. Когда машина перевернулась, сознание терял?

– Было дело.

– Вот я после вашего возвращения из балки, судя по всему, и надел оберег на твою шею.

– Зачем такие сложности? Раньше этого сделать никак нельзя было?

– Раньше нет. Небось знаешь, что меня ведьмаком кличут?

– Ну, знаю. Дураки потому что.

– Существует два известных способа, которые могут переместить человека во времени. – Дед, осклабившись, под сумрачным отсветом фонаря посмотрел на внука, понимает ли то, о чем ведет рассказ. Воспринимает? Или относится ко всему, как к небылице. – Наиболее известный – это «кротовые норы» – небольшие туннели в пространстве, которые служат связующим звеном прошлого и настоящего. Но нора нестабильна, может закрыться быстрее, чем человек успеет переступить её порог. Второй способ – это посещение мест на Земле, которые обладают определённой энергетикой. Более того, иногда люди даже не знают, как попасть в прошлое, но оказываются там случайно, посетив энергетически сильное место Земли. «Место силы». Третий способ «принадлежит» нашему роду. В свой смертный час, если ты успеваешь раскрошить науз, в прошлом повешенный на тело после потери сознания, то и вернешься обратно именно в тот час, когда тело не имеет сознания. Короче, ты вернулся в себя. Понял теперь?..

На дворе уже ночь. Голоса из-за дома не такие уж и громкие. Детвору женщины отправили на боковую. Во дворе, скорее всего, отец зажег фонари. Сентябрьское южное небо расцветилось звездами и их «рогатым пастухом». Дед с внуком продолжали беседу…

– Понял. Только почему мы?

– Ха-ха! Ответ кроется в прошлом, но я его не знаю. У нас… Гм! Понимаешь, по воле случая разрыв семейных связей в прошлом произошел… Ну и многие знания, чего греха таить, и умения утерялись. Приходится на ощупь, словно по лабиринту блукать, свою родовую правду шукать. Авось чего нового о роде Каретниковых всплывет. Так что воспринимай случившееся как должное. Я вот, когда «вернулся», людей лечить стал. Чем ты займешься, решай сам.

– Ага! Других излечиваешь, а бабулю проморгал.

– А вот отсюда подробней!

– Точно не скажу, я тогда уже Афган «топтал», но уйдет она от нас в восемьдесят шестом. Мать потом скажет, что заболела после чернобыльской аварии. Сгорела за полгода.

– Авария?

– Атомная электростанция под Киевом рванет. Так рванет, что никому мало не покажется.

– Так-так!

Дед призадумался. Хитрый взгляд пронзил Михаила. Задал вопрос по существу, уже касаемо себя:

– Ну, а мне сколько той жизни еще отпущено будет?

– Лет двадцать проживешь еще.

Обоих отвлекли шаги. К калитке подошла мать.

– Вы чего тут секретничаете? Папа, Мишке завтра в школу вставать рано. Десятый класс самый ответственный, школьный материал тяжелый. Пропустит что, не усвоит, придется репетитора нанимать. У него и так с немецким и химией проблемы. Не пора ли ему на боковую?

Каретников не смог удержать свой молодой организм от мальчишеского проявления ответа на сказанные матерью слова. Прыснул смехом, чуть в голос не заржал. Проблемы с немецким языком! Да он этот язык сейчас в совершенстве знает. Ему тюрингский диалект в одном хитром заведении специалист ставил. А еще, все, кто его знает, были бы удивлены, если б услышали из его уст беглую речь на арабском, да еще с неджийским диалектом. Проблемы! Ха-ха! И химию осилит. Мозги в черепной коробке школьника совсем не детские, на восприятие всего, что пригодится в жизни, заточены. А учиться он умеет.

– Чего улыбаешься? – спросила мама. – Вот посмотрю, какие оценки завтра из школы притащишь! Недоросль!

– Не бери в голову, ма! Все будет хорошо.

– Расходитесь, полуношники!

Дед кряхтя поднялся на ноги. Мишка и раньше понимал, что вот такие примочки с его стороны больше показуха для окружающих, чем всамделишные старческие стенания. На публику дед играет. В нем здоровья на молодого мужика еще хватит.

– Иди, Мишаня. Завтра покалякаем. – Сказал, как отрезал.

А и правда, пора спать. Сегодня у него был трудный день.

Дом у Каретниковых большой, со стороны на загляденье добротным и богатым смотрится. Комната Михаила «встретила» его знакомым запахом и внешним видом. Как будто и не прошло сорока лет, когда он последний раз в нее входил. Огромный, во всю стену книжный стеллаж от пола до потолка. Кровать. Его кровать с панцирной сеткой, мягкой подушкой и легким одеялом. У окна в кадке комнатное растение, вьюн с мясистыми, продолговатыми листьями, белыми звездочками цветков, словно вылепленных из воска. Полстены оплел, зараза. Прет как на буфет. Если б не бабуля, давно бы снес этого монстра в летнюю кухню. Э-хе-хе! Ладно, пусть у него «проживает». Год еще потерпит, а там в военное училище съедет… Что? Опять в военное? На досуге нужно будет поразмышлять над будущим. …Да! Под самое окно его стол поставлен с удобным, привычным стулом.

Потушил свет. Улегся. Долго не мог заснуть. Мысли, как пчелы, роились в голове. Вроде бы как сегодня он погиб под сирийским Алеппо, и вот он уже в родном доме, живой и здоровый. Мало того, ему восемнадцатый годок жизни идет и живы все, кто дорог его сердцу. Фантастика! Но она же и действительность.

Не заметил, как уснул.

Глава вторая. Начинается новая жизнь

Яркие краски видеоролика в один миг погасли. Как через вату, через сон в сознание вплыла знакомая мелодия с бравурными словами:

 
Мы рады вас приветствовать, товарищи ребята!
Конечно, если дома вы, а не ушли куда-то.
И просим вас немедленно оставить все дела:
«Радионяня» сегодня к вам пришла.
«Радионяня», «Радионяня» – есть такая переда-ача!..
 

Эт-то что? Судя по всему, из приемника в одной из комнат дома слышалась давно забытая песенка. Ух ты-ы! Он уж и не предполагал, что помнил ее.

Голос бабули, прозвучавший со стороны кухни, заставил открыть глаза, сориентироваться в «новой» действительности.

– Мишутка! Вставай!

Глаза пробежали по корешкам книг на полках, по потолку. В окно заглядывало утреннее солнце. Это все явно не сон и не потусторонний мир. Святым Петром с ключами от ворот в рай или преисподнюю здесь и не пахло. Он жив. Он дома.

– Вставай, внучек! В школу опоздаешь!

В комнату «вплыла» бабушка Наташа. Улыбка на добром лице указывала на то, что будь ее воля, она дала бы любимому внуку отоспаться. Вот только жесткие указания невестки на сей счет не оставляли возможности сбыться таким устремлениям старушки.

– Бабунюшка! Доброе утро.

– Доброе. Завтрак стынет. Собирайся, весь народ давно разъехался. Я дверь прикрыла, чтоб сборы слышно не было. Хоть ты, мой котунчик, поспал больше других.

– Ага! Спасибо…

На бегу проглотил завтрак. Оделся. Помнится, свою форму любил и лелеял. Пиджак был тёплым и удобным, с кармашками. В брюки-клеш запихнул подол белой рубахи. Подхватив еще с вечера собранный дипломат, чмокнув старушку в щеку, умотал со двора.

Оказавшись на улице, буквально нос к носу столкнулся со своим прежним закадычным друганом, Серегой Вахрушевым. Еще не привык к своей новой-старой действительности, от встречи, «произошедшей через десятки лет», встал столбом.

– Здорово, Мишка! Ты чего зыришь, будто я привидение?

Взял себя под контроль.

– Привет! Задумался просто.

– Идем скорей, опаздываем.

– Ага…

К школьному скверу со всех сторон сбегались разного возраста дети. Само здание школы в три этажа выглядело массивной, стилизованной постройкой, разве что без вычурной лепнины, всем своим видом внушающей уважение стороннему человеку. Протиснувшись в дыру невысокого забора, оба оказались перед школьным футбольным полем. Каретников не очень вслушивался в суть речей друга, всю дорогу «грузившего» его своими проблемами, на ум приходили мысли о предстоящей учебе. Вспомнилось, как «правые» либералы и чиновники соответствующего министерства, выдумавшие ОГЭ и ЕГЭ, сотни никому не нужных отчетов учителей и видеоотчеты в инете, костерили учебный процесс в Советском Союзе, «выливая ведрами помои» на вся и всех этого времени. Мол, страна была с тоталитарным строем, режим строгим, а значит, и образование на низком уровне. Типа того, что тогдашнему правительству нужны были глупые люди, ими управлять, мол, проще. Сами идиоты! Каретников от мысли такой в порыве чувств плюнул на землю. Нашли отговорку, бестолочи! Государству в принципе не нужны дураки. Дурака сложно увлечь идеями, он мыслит категориями «пожрать, выпить и в люлю». Ему сугубо пофиг любая неовеществленная фантазия, вроде светлого будущего или мира во всем мире. И новому Российскому государству того времени, откуда он прибыл, дурак не нужен. Так уж выходит, что глупость пестуется развеселым ТВ, глянцевой прессой и среднеполой эстрадкой. То есть – чисто коммерческим сектором, который отчетливо осознает, что на дешевке можно быстрее заработать, а основной потребитель «умца-ца» – именно он родимый, дурак. А государство при капитализме просто вынуждено не вмешиваться, Конституция, понимаешь ли, не позволяет…

Вот она, настоящая встреча с юностью! Одноклассники и одноклассницы. Михаил уж и забывать их лица стал, а сейчас все так реально вернулось «на круги своя». Особенно девчонки. Молоденькие, голенастые, высокие и мелкие. Вон, как та худышка с короткой стрижкой светлых, густых локонов на головке. Маринка Дегтярь. Рядом с ней ее подружка. Убей, имя и фамилия за прошедшие годы выветрились из памяти напрочь. А вот эту паву он помнит. Высокая, стройная, с породистой мордашкой, томным взглядом и не быстрыми, плавными движениями. Ленка Богданович. Он на второй парте, прямо за ней, на пару с Вовкой Редько сидит. Полнушек в классе почти и нет, разве что Надя Мурзаханова. Эта щекастенькая, «розовый колобок». Смотри-ка, Люда Добрикова. Ее «грива» слегка вьющихся каштановых волос, спадающая до самой попки, всегда бередила волнительные чувства. Гм! Да он, кажется, в них во всех был влюблен? Отчасти поэтому всю жизнь в холостяках проходил, не мог смириться с тем, что вокруг столько «красоты неписаной под боком ходит».

Как гром небесный, громко прозвучавший звонок на урок отвлек от воспоминаний. Первый урок был немецким. Дверь в класс распахнулась и вошла очень странная женщина. На вид ей было лет сорок. Лицо неухоженное, в разнообразных морщинах, с яркой помадой на губах. Чернявая. Волосы уложены вокруг головы в виде валика, из которого шпильки торчат. Чулки собрались гармошкой около коленок. Первое впечатление Каретникова: в класс вошла клоунесса. Да и имя у нее было какое-то странное – Генриетта Карловна! Класс затих. Михаил вспомнил, что это «чудо в перьях» побаивались все. Отчасти из-за крутого нрава, отчасти из-за неспособности толково выучить предмет. Теперь-то он понимал, что эта странноватая женщина просто одинока. В жизни у нее кроме школы и своего предмета толком ничего и нет. Кстати, свой предмет она глубоко любит, и самое главное для учеников, знает, как его преподать глупым школярам. Вот только для одноклассников Каретникова увлечение изучением иностранного языка давно минуло. Кажется, в восьмом практически весь класс сдал экзамен по немецкому на хорошо и отлично, а потом спад и охлаждение, как казалось, к не совсем нужной дисциплине.

Учебный год только начинался, из светлых голов за лето выветрилось многое, в том числе и не слишком жалуемый предмет. С горем пополам урок начался. Когда очередь отвечать на вопросы дошла и до Михаила, усиленно работая мозгами, пытался «понизить градус» языкового знания ниже плинтуса. Коверкая слова, на манер гастарбайтеров таджиков при общении с начальством, все равно «показал» лучший в классе результат. Если и дальше так дело пойдет, спалится. Тоньше нужно работать. Осторожней. Сегодня он как по минному полю бредет.

Звонок на переменку. Благодатная музыка!

– Каретников!

Обернулся на голос. За спиной маячил Серега Шпика, самый крепкий и сильный парень их класса. Высокий, стройный и мускулистый, с симпатичным, мужественным профилем лица. Именно в него влюблены все девочки не только их класса, и самое главное, он прекрасно это знает. Знаниями не блещет, но и не в последних рядах по учебе. Держится на плаву. У Каретникова с ним не совсем «лады», два медведя в одной берлоге не уживаются. Скажем так, паритетные отношения на грани войны и мира.

– Чего тебе?

– Дай алгебру списать.

Михаил по алгебре дока, ему она дается легко, без напряга, в отличие от русского языка. Круто! С чего это его главный недоброжелатель помощи просит? Брошенный взгляд «по секторам» дал информацию, что их двоих как бы оставили на индивидуальную «разборку». Только по какому это поводу? Он уже забыл, откуда у юношеской неприязни ноги растут. Нужно выкручиваться. Ответил нейтрально, но с элементом подкола:

– Ты рамсы не попутал, болезный?

– Чего-о? Мало тебе нашего прошлого разговора?..

О! Спасибо, натолкнул на яркую вспышку воспоминания о былом. Тогда Шпикин кулак хорошо так воткнулся ему в живот, заставив от резкой боли согнуться в три погибели.

– …Короче, к Людке не подходи. Увижу…

– Да пошел ты лесом, Сереженька… – мило улыбаясь, назвал адрес назначения Каретников. Наверное, что-то сделал не так, лицо у одноклассника такое, будто удивлен и даже ошарашен нестандартным поведением товарища по общей борьбе за школьные знания. Сразу контраргументов найти не смог, выдавил из себя:

– Ну-ну!..

…Школьная столовая напрягла. Навела на унылые мысли. Пахло в ней не вкусностями, а чем-то кисловатым с примесью запаха залежалой старой половой тряпки. На стеллажах в тарелках выставлены холодные омлеты непрезентабельного вида, мутные кисели странного цвета и совершенно хлебные котлеты. О вкусовых качествах еды судить практическим восприятием не решился. Вышел прочь.

Урок истории. Каретников выпал в осадок. В класс вошла она! Ольга Евгеньевна. Даже по прошествии стольких лет сердце в груди забилось пойманной в силки птицей. И воспринимал он историчку как королеву. Ей не больше двадцати семи лет. Может и меньше, но наносная строгость на лице, попытка этим прибавить возраст вызвала легкую улыбку на его лице, ведь за возрастной ширмой молодого организма в нем скрывался зрелый мужчина, могущий по достоинству оценить красоту именно женщины. Всегда ухоженная, в стильной одежде, волосы уложены в замысловатую прическу. На лицо, по его меркам, красавица. Золоченая оправа очков мало что не портила «фейс», она ей «шла». Фигура миниатюрная, с полным соответствием параметров… Приоткрытый в положенном месте бюст способен был заставить пускать слюнявые пузыри даже пресыщенного женским вниманием мужчину-перестарка. Э-хэ! Она замужем. И муж у нее кто-то из городской партийной элиты.

К самому предмету «история» Михаил относился ровно. Если конкретно, то на сам предмет ему было сугубо начхать, а вот на Ольгу… Н-да!

Стараясь быть суперсерьезной, «историчка» начала урок:

– На прошлом занятии мы разбирали тему о периоде перехода России к империализму. Хотелось бы понять, как усвоен материал. Кто нам расскажет о «переходе»?

Почему нет? Каретников не задумываясь поднял руку. Его «несбывшаяся любовь» подошла вплотную к его парте. Наверное, какой бы женщина ни была, она на чистом подсознании ощущает к себе отношение со стороны мужчины, хоть и не сложившегося до конца. По-видимому, тут как раз тот случай.

– Миша. Хочешь ответить?

– Да.

Поднялся из-за парты на ноги. Нос предательски «отпальцевал» приятный запах ее духов, в голове проявилось восторженное помутнение. С чего бы это он так кексует?

– Отвечай.

Из подкорки мозга на свет божий «выполз» совсем не юнец, а тот, другой, отмеривший по жизни полста годков. Появившись, этот индивид излагал текст ответа совсем не школьным языком:

– В конце XIX – начале XX века капитализм окончательно перерос в высшую и последнюю стадию своего развития – империализм. При нем максимально развивается концентрация производства, то есть производство сосредоточивается во всё более крупных предприятиях за счёт вытеснения и поглощения мелких предприятий. Капиталисты вступают в соглашения между собой относительно сбыта товаров. Происходит смена капиталистической свободной конкуренции господством монополий. Это даёт возможность устанавливать высокие цены на товары и получать сверхприбыли. Но, как писал Ленин, монополии, вырастая из свободной конкуренции, не устраняют ее, а существуют над ней и рядом с ней, порождая этим ряд особенно острых и крутых противоречий, трений, конфликтов…

Ольга свет Евгеньевна снизу вверх смотрела на высоченного десятиклассника, отвечавшего урок. Никак не ожидала легкой трактовки серьезного материала. Ей невдомек, что ученик в свое время на подобном материале «собаку съел», да еще и в высшем учебном заведении. Занятия по дисциплине «История партии» для Каретникова не прошли даром. Другое дело, сам фигурант ответа помимо воли устремлял предательский взгляд за отвороты модного платья на груди молодого преподавателя. Уставился туда, откуда чуть выныривали гладкие полушария женского бюста, покрытые нежной кожей. Чуть слюной не подавился, споткнувшись на слове. С усилием взял себя в руки.

– …Ленин характеризовал империализм как загнивающий или паразитический капитализм. Господство монополий задерживает технический прогресс и увеличивает численность населения, занятого непроизводительным трудом или живущего на проценты с капитала.

– Достаточно. Садись, пять.

Показалось? Или во взгляде Ольги действительно проскочили лучики насмешливых чертенят? Да все она понимает! Уж что-что, а восхищение своей красотой любая женщина на раз распознать в состоянии. С высоты прожитых лет ему это доподлинно известно…

От низенькой и пухлой, уже преклонного возраста, учительницы математики Клавдии Петровны, проводившей уроки всегда в строгом сером костюме, «заработал» высказанное вслух неудовольствие:

– Каретников, с тобой все в порядке?

Молча пожал плечами.

– Ты сегодня сам на себя не похож. Что, выходной день так на успеваемость повлиял? Так я твои устремления к лени подстегну. Двойка за сегодняшнюю работу у доски.

Понятно! Для него алгебра сейчас, словно девственный мозг на чистом бумажном листе. Давно все забылось, а в учебник заглянуть не удосужился. Да и что бы он там с вечера рассмотреть успел? Ясно одно, придется грызть гранит науки!

А Клавдия молодец, баба кремень. Уважаю! Она и учила их всех не столько тому, что дважды два – четыре, или логарифмическим таблицам Брадиса, сколько прививала любовь к логике в математике и учила получать радость при нахождении правильных решений, заставляла не бояться исходной сложности формул и уравнений.

Народ в классе после математики смотрел на него с удивлением. Как же, он у Клавдии в любимчиках ходит, а тут такой пассаж. Ничего, первый блин комом! Физика прошла без каких-либо потрясений. Их классная дама, Валентина Игоревна, доводила новый материал, в котором она, кстати, и сама «плавала».

На физкультуре как бы невзначай рядом оказалась Людка Добрикова. Михаил озадаченно вздохнул. Дурища! В восьмом классе влюбилась в него и всячески выказывает ему свое отношение. Ясно же, что первая любовь у девки случилась. Только он и тогда, а тем более теперь не нарушит первого чувства «грязными лапами». К тому же за сегодня понял, что не тянет его к великовозрастным деткам. Воспитание берет свое. Не педофил, и этим все сказано.

– Миша, – стараясь не произносить слова громко, заговорила Людмила. – Ты бы поосторожней со Шпикой. Мне тут шепнули, он чего-то после уроков замыслил.

– Спасибо за предупреждение, Людок. Я постараюсь решить все миром. Да! Только не нужно меня до дома провожать.

– Дурак!

Школьный стадион был оборудован для занятий на свежем воздухе, а не для выгула собак, как в городах «средней руки» двадцать первого века. За совместным бегом, прыжками в длину и совсем чуть-чуть игры в футбол промелькнули сорок пять минут урока. Теперь домой.

Каретников периферийным зрением отметил, что Шпика со своими «школьными адъютантами», Кузьминым и Пряхиным, собравшись быстрее других, покинули стадион. Ясно как божий день, «лидер» что-то надумал. Ну-ну! Флаг тебе, Сереженька, в руки и барабан на шею. Разберемся! Михаилу торопиться в общем-то некуда. Переодеваться не пошел, аккуратно сложив школьную форму и обувь в шитый бабулей по типу «сидора» мешок, распрощался с уходящими в раздевалку одноклассниками. Мимолетно поймал опасливо-боязливый взгляд чуть приотставшей от остальных Добриковой.

– Миша!..

Улыбнувшись, подмигнул.

– Иди уже. Все будет хорошо!

Протиснувшись через знакомую уже дыру в заборе, как и предполагал что-то похожее, «нарвался» на ожидавших его «товарищей». Смотри-ка, подготовиться успели! Скаля зубы в натянутых улыбках, все трое готовы вступить в драку. В руках у Кузьмина метровый дрын, очищенный от веток. Заметно, что в кулаке у Пряхина зажата свинчатка, он ее особо и не прячет. Только Шпика с «голыми руками», на силу свою надеется. Помнится, от этой троицы Каретникову перепадало, но упертый характер и изворотливость выручали и тогда.

– Ну, чего встал? Ждешь, когда ребра считать начнем? – осклабился Шпика.

– Ребята, давайте жить дружно.

– Ага! Зассал, интеллигент долбаный! Фиг ты отсюда целым уйдешь!

Михаил вздохнул. Для него эти мальчишки ассоциировались с мелкими хулиганами, несмышлеными детьми с тараканами в голове. В них не было привычного беспредела современных деток, поколение восьмидесятых по сути своей жило достаточно счастливо. Тогда еще не было влияния телевидения и тем более Интернета, но и среди них были воры и хулиганы, были и ущербные люди, были и драки «двор-на-двор», «улица-на-улицу». Может, и не было свободы… гм, от всего, прежде всего от совести… Да, люди страны были закрыты железным занавесом от остальной части мира и не могли общаться с иностранцами. Да, те, кому положено по специфике профессии, запрещали слушать джазовую музыку и танцевать буги-вуги или читать запрещенных цензурой писателей. Хоть народу врали газеты про ужасы мира капитализма и про советское счастливое детство. И все же, абсолютно не пытаясь рисовать розовыми красками нынешние школьные годы, можно с уверенностью сказать, что сейчас было намного меньше пошлости и потребительского отношения к жизни. А само детство все же было счастливым. Даже вот хоть эта разборка, и та не похожа на подобные школьные «дела» молодежи будущего, где гурьба малолетних подонков до смерти лупит одного «отщепенца», чем-то отличающегося от общей массы, потом видео так называемого наказания выкладывается в Интернет на всеобщее обозрение и только лишь в ожидании положительных «лайков» со стороны таких же моральных уродов.

Вывалившийся из запястья дипломат кусками пластика грохнул о землю, своим шумом заставив вздрогнуть троих недотеп. Причинять «тяжкие телесные» даже не планировал, но «поучить» стоило. Только первый шаг пусть делает противник, а то как-то не по-людски, чай не в стане врагов «работает»!

Сам Каретников давно приучил себя к тому, что всегда готов к бою психически, технически и физически, только бы молодое, нетренированное тело не подвело. Повел плечом, переминаясь с ноги на ногу, чуть отступил к дыре в заборе…

– Ты это куда намылился? – спросил, скривившись, Шпика.

Куда? …Понял, что с ним все хорошо в смысле психики. Только вот физически, а уж тем более технически, он совершенно не готов к драке. Мало того, понял, что сейчас на первый план выходит преимущество «противника» в численном превосходстве. И если он от новых ощущений «не сошел с ума», то это их преимущество предстоит в максимальной мере ослабить. Вопрос! Каким образом? Место считай глухое, школяры через дыру косяком попрут минут через пятнадцать-двадцать, а до этого… Героем его никто не назначал, здесь не кино, чтоб бросаться грудью на амбразуру. Вон как Кузьмин в предчувствии развлекухи поигрывает дрыном, в размахе прикладывая деревяшку о свою же ладонь. Выход один, как ни прискорбно, придется напялить на себя личину дурака и труса, ради спасения собственной шкуры готового на временное унижение.

– Ребята:.. Парни… Мужики… Да вы что? – страх, даже ужас животный, в голосе и жестах. – Я же пошутил!..

Постарался занять наиболее выгодную позицию и просчитать миг нападения. Несколько секунд, пока «ребятишки» пытаются осознать смысл слов, привыкнуть к необычному, на их взгляд, неправильному поведению жертвы – визуальная оценка каждого.

– Как Бог свят, бес попутал! А так, я да-а!.. В первых рядах за вас!

Под словесный шум работа, работа, работа: глазами, ногами, корпусом. Вон обломок кирпича лежит… У куста кусок арматуры… Доска на заборе едва держится, одним движением оторвать можно…

– Сережа, ну ты скажи…

Ага, вожак опешил, можно сказать, не ожидал от Каретникова такого поведения. Сереня по сравнению с другими покруче будет, значит, и начинать с него. Пряхин трусоват, глазами по сторонам косит, пару раз озирался, с него, если что, и ложной атаки хватит. Кузьмин – здоровый ломоть, руки что грабли, но вял и неповоротлив. Только бы под удар дрыном не подставиться. Этот олигофрен ведь без царя в голове, лупанет со всей дури и куда придется. Ударит по темечку и привет, в лучшем случае заказывай инвалидное кресло. Мысли в голове мелькали мгновениями. Руки Михаила все время в движении, то затылок почешет, то нос теребит, а то и живот погладит. Какой артист в нем сгинул!

Шпика в себя пришел:

– Т-ты, чё-о! Б-баклан!

Двинулся к Михаилу. Остальные «подельники» расслабились. Пряхин гаденько лыбится, Кузьмин от удивления рот открыл. Вдох, выдох. Пора!.. На выдохе длинный звериный, парализующий всех крик и вместе с криком растопыренной пятерней, неожиданный, без замаха удар Шпике по глазам. Тут же ногой в промежность. Жалеть нельзя. Да пусть этот гусь лапчатый после такого вообще без потомства останется. Его проблемы! Тело отбросил в сторону. Рывок, подшаг к Пряхину. Схватил за грудки и каблуком по ступням, ребром подошвы по голени. Туфли ничем не хуже кастетов. Даже лучше. Рант советский, жесткий, подошва дубленая. О защите даже не думал, да и кричать не перестал. Пока кричит, они в ступоре, рыпнуться не в силах. Хотя Пряхин со своей свинчаткой уже не боец, от боли сам орет не слабее Каретникова. Периферийным зрением заметил замах дубиной. Сдвинув «мешок» в сторону, прикрывшись им, Кузьмин с размаху со всей силы врезал… по подставленной спине Пряхина, даже слышно, как что-то хрустнуло. Порядок, коррекция не требуется. Кувырок вперед, еще из лежачего положения левой ногой как кочергой подцепил лодыжку нижней конечности последнего здорового противника, потянул на себя. Правой что было сил ударил в колено. Звериный вой, по-другому не назвать, огласил округу. Каретников, запыхавшись, поднялся на ноги. Осмотрелся. Словами подвел итог:

– Ну, как-то так.

Уже собравшись уходить, подобрав школьный дипломат, для проформы пнул стонавшего Кузьмина, в отличие от других, отделавшегося «легким испугом». Сначала почувствовал присутствие посторонних, а потом и заметил в зарослях акации учеников младших классов, наблюдавших за ситуацией с самого начала. Гаврики, скорей всего, прогуляли урок и втихаря курили за школьным забором. Улыбнувшись, поднес указательный палец к губам, жестом предлагая малолеткам не распространяться об увиденном происшествии. В ответ получил утвердительные кивки. Вот и ладушки!

Хорошенькое начало школьной жизни. Ничего не скажешь, в первый же день ощутил все прелести возраста. Хмыкнул. Вот попробуй после такого объяснить деткам двадцать первого века, что их сверстникам из этого времени все же было жить не в пример лучше и веселее. Что благодаря отсутствию такой необходимой вещи, как компьютер, мальчишки и девчонки, если не нужно идти в школу, утром уходили из дому и играли весь световой день. Что родители к таким гулькам относились «ровно». Даже при отсутствии тогда мобильных телефонов не слишком переживая за чадушек. Точно зная, что в худшем случае «ребенок» явится с синяком под глазом, выпачканный грязью или вывалянный в снегу, но довольный и счастливый, прошедший еще один урок жизни. При этом детский суицид отсутствовал как класс. «Синий кит» в страшном сне не снился. На лишний килограмм собственного веса было по большому счету всем плевать с высокой колокольни, а о количестве съеденных калорий никто и слыхом не слыхивал. Любой родитель мог обеспечить семью всем необходимым, что нужно для нормальной жизни. Летом отправить детвору в пионерский лагерь, а после него еще и свозить семейство на море. Пусть «дикарями», пусть не в элитный санаторий для партноменклатуры, но на проезд и на съем жилья деньги находились.

А друзья? …Среди этого поколения многие пронесли дружбу через всю жизнь. Через лихие девяностые. Через бурные двухтысячные. И невдомек детям новой эпохи, как так можно, что у их предков остался кто-то, с кем дружат еще со школы. У них все просто. Школу закончили и разбрелись, «welcome to new life!». В этом отношении еще воспитанники кадетских корпусов да суворовских училищ на плаву держатся. Все остальное «братство» порушилось, словно никогда его и не было вовсе.

Дети семидесятых – поколение, воспитанное в правильном русле, впитавшее в себя способность самостоятельно принять решение по любой проблеме, ради достижения поставленной цели способное рисковать многим. Но при этом беззаветно преданное своей стране. Так их воспитали. В детстве у них была свобода выбора, право на риск и неудачу, ответственность, и они, готовые к любым последствиям, каким-то образом просто научились пользоваться всем этим…

Дед, лишь только Михаил переступил черту двора, сразу определил, что в школе у него были проблемы. Лицом расплылся в хитрой улыбке, хмыкнул.

– Что, школьные хулиганы зубы показали?

– С чего так решил?

– У тебя рукав по шву надорван.

– Да-а?

Дернулся, провел рукой. А ведь точно.

– И что надумал?

Пожал плечами. Дед привычно уселся на лавку под раскидистой сливой, ладонью постучал по крашеной доске сидушки, мол, рядом садись.

– Я когда-то тоже как неприкаянный в «новой» жизни из стороны в сторону кидался. Хорошо, добрый человек нашелся, подсказал, как быть. Мой-то дед… Э-хе-хе! Н-да! А ты с первых минут хорошо держишься. Уважаю!

– Профессия обязывает.

– Ну да! Так вот, послушай старика. Говорят, каждый человек торит свою стезю по собственному разумению. Это верно. Однако верно и то, что разлад в теле и в душе ждет того человека, который, пусть даже следуя собственному разумению, но отступил от Пути Правды… Не только «переселение» сути твоей и души в молодое тело, но и наследуя кровь наших пращуров, мы наследуем все те знания и чувства, которыми владели они. По сути, мы являемся теми, кто были до нас нынешних. Нужно лишь вспомнить того, кто был до тебя нынешнего, решить, кем ты являешься на самом деле, чего хочешь, и какой стезей пойдешь по жизни. И истинно говорят знающие, что не учимся мы чему-либо, но лишь вспоминаем то, что всегда знали. Так что дерзай! С чего начнешь?

– Мудрено трактуешь. Но я тебя понял. – Подумав, ответил на вопрос: – Восстанавливаться нужно, гранит науки грызть, а то не поверишь, на некоторых предметах сижу дуб дубом. Самому противно. Да и организм подзапустил малость. Придется в центр города каждый день мотаться.

– В центр-то зачем?

– Там ДЮСШ есть. Насколько помню?! – вопросительно поглядел на старика.

– Х-ха! Тебе к Ваньке проще будет заглянуть.

– Ванька у нас кто?..

…Каретников не торопясь шагал в сторону проспекта Ленина, впитывая в себя новые впечатления прежней жизни. Да! Пожалуй, самым безоблачным, самым «золотым» временем за весь ХХ век для страны стали семидесятые годы. В это десятилетие не было войн, революций, голода, резкой смены политического курса. Новочеркасский расстрел, Карибский кризис, смена генсека, чехословацкие события, столкновения на острове Даманский – все это осталось в прошлом. «Афганистан» уже спланировали в «высоких кабинетах» советской высшей элиты, стали реализовывать, но до сознания обывателей он полной мерой пока не достучался. Брежнев хоть и дряхлый, но был вполне в своем уме. До разброда и шатания середины восьмидесятых считанные годы остались.

Оставив «школьный двор» по правую руку от себя, миновал пустырь и обогнул пятиэтажки. Душа пела от созерцания картины давно ушедшего детства. Одет сам отпадно. Ухохочешься. Но по нынешней моде совсем даже неплохо. Брюки клёш, высокие каблуки туфель, волосы – не под привычный ему ежик пострижены, рубаха – расцвет хард-рока. Где ее мать только прикупила? В общем, парень что надо!

По натоптанной тропе пересек широкий газон, выскочил на тротуар и взбежал на отделанную искусственным камнем верхотуру площадки кинотеатра «Шахтер». Красивому зданию из стекла и бетона предстояло простоять еще десятка полтора лет, а потом превратиться в развалины. Кинотеатр «погибнет» не от снарядных разрывов и не от того, что военный борт вывалит на его крышу груз бомб. Не ракета своим точным попаданием прекратит его существование. Все намного банальнее. Пустоты от выработки угля под шахтерским городом были почти повсеместно, и строить «тяжелые» сооружения в таких местах не совсем эффективно. Градостроители не просчитали, не укрепили, не усилили мощными стяжками и дополнительной арматурой стены и сам фундамент, а еще, может быть, «налево» пустили кое-какой материал, и привет… А пока что чудный дом стоит на своем месте и радует глаз обывателя. Афиши перед ним пестрят плакатными картинами фильмов. «Безумный, безумный, безумный мир!», «Черный тюльпан», «Афоня». Ё-о-о! Как давно это было!

Вообще-то, ко всему прочему, это еще и время героизации мирного труда. Вошло в пору зрелости первое послевоенное поколение, забронзовели подвиги отцов. Советская идеологическая машина предложила молодежи битву за перевыполнение плана, социалистическое соревнование и битву за урожай. Причем Каретников хорошо помнил, за урожай предлагалось биться студентам, военным, инженерам, научным и творческим работникам, остальные и так упахивались трудом. Но колхозники с этого хоть «длинный» рубль имели, а вот остальные ограничивались ролью подсобников.

От билетных касс, стоявших «на отшибе» от кинотеатра, в отдельной пристройке к жилому зданию, доносился бравурный марш из динамиков:

 
Будет людям счастье –
Счастье на века.
У советской власти
Сила велика!..
 

А никто и не сомневается. Насчет ума были сомнения, а вот насчет силы… тут сомнений никаких нет.

Школа бокса располагалась за магазином «Белочка», в глубине квартала кирпичных пятиэтажек, рядом с детским садом. Неприметный на первый взгляд вход в старую постройку, выкрашенную в розовый колер, не сразу выпячивал из себя позицию государственного учреждения, но Каретников-то хорошо помнил, что собой представлял первый этаж этого дома. У входа топталась пара пареньков, на вид мальцов класса восьмого. Проходя, спросил:

– Чего менжуетесь, или мастака нет?

На вопрос явно старшего по возрасту один из парней ответил:

– Здесь он.

– Ну, так что?

– Говорят, злой сегодня. Может и в шею погнать.

– Поня-атно. Я все же попытаюсь пообщаться.

– Вольному воля…

Вошел. Первое впечатление, зал ему подходил полностью. Обширное помещение с высоким рингом в глубине. Место для разминки, подушки из кожи настенные, с потолка на канатах свисали боксерские мешки, боксерские груши, даже борцовский манекен имеется. Длинная труба, протянутая у дальней стены, заменяет турник. Судя по всему, в зале сейчас тренируется младшая группа. Пареньки под руководством кого-то из старших учеников или младшего тренера заканчивают разминку. К Михаилу подошел спортсмен в синем полушерстяном трико, молодой человек примерно его лет.

– Что-то хотел? – спокойно, без гонора спросил Каретникова.

– Да. Мне бы Ивана Степаныча увидеть.

Брови парня удивленно вскинулись вверх. Взгляд оценивающе прошелся по фигуре пришедшего. Поинтересовался:

– Боксер?

– Нет.

Кивнул головой, кажется, удовлетворенно успокоился. Посоветовал:

– Если дело терпит, то ты б лучше в другой раз к нему заглянул.

– Что так?

– Злой как черт. Наши вчера на соревнованиях плохой результат показали.

– Понятно. Но ничего. Как-нибудь с его настроением справлюсь.

– Ну-ну! – указал пальцем. – Вон дверь, видишь? Тебе туда. Проходи.

Кивнув, пошел в указанном направлении. За спиной послышалась команда:

– Разобрались по парам!..

Кабинет представлял собой мини-ленинскую комнату в армейской казарме, со всеми атрибутами пропаганды советского бокса. Плакаты, фотографии, грамоты развешаны по стенам. Десяток золоченых кубков, включая металлическую фигурку боксера на каменном постаментике серого цвета, расставлены на стеллаже под стеклом. За столом с минимумом бумаг, некоторые из которых имели мятый вид, сидел в деревянном кресле с подлокотниками крепкий бритоголовый мужчина с характерным для боксера профилем лица. Нос у мужика видно, что был сломан, а зажив, так и остался слегка свернут набок. Мутноватый взгляд «красных» глаз поднялся на вошедшего Михаила. Не спросил, рявкнул:

– Чего тебе?

Хорошее начало. Может, действительно не нужно было торопиться? Прошел к столу, встав столбом, вперил взгляд в глаза тренеру, по совместительству директору школы.

– Здравствуйте, Иван Степанович.

– Ну, здравствуй, коли не шутишь. Кто таков и чего хочешь?

– Меня Михаилом зовут.

– Мне это о чем-то должно говорить?

– Да в общем-то нет. Объясню я сам. Я, Михаил Викторович Каретников, шестьдесят четвертого года рождения, ученик десятого класса, школы номер…

– Витькин сын, что ли?

– Да. И по совместительству ваш крестник, если не забыли.

– То-то смотрю, что-то знакомое в личности… Н-да! Не в отца, значит, пошел!

– Мне на ваши разборки сугубо облокотиться. Ну, дружили! Ну, разбежались! Бывает. А вот то, что вы мой крестный папа – значение имеет.

– Мамаша твоя, змея подколодная, Витьку в оборот взяла. С этим дружи, с этим не дружи… Вот и получилось.

Поднялся из-за стола, подошел к Каретникову.

– Чего ты хочешь? Или пришел боксом заняться? Так ведь поздновато.

– Я догадываюсь. Нет. Мне свою физическую форму подтянуть нужно. В военное училище поступать собрался, ну и… Спортзал у вас классный, если позволите, я похожу к вам, может, и научусь чему.

– Как на меня вышел?

– Дед подсказал.

– Да, старик у Витьки мудрый. Как он, кстати?

– Спасибо. Лет тридцать еще протянет без проблем.

– Старики народ крепкий… Так говоришь, боксу тебя учить не нужно?

– Да нет. Так, слегка по груше постучу и все.

– Ну, и когда ты хочешь заниматься?

– До обеда у меня занятия в школе. Значит, часов с трех, если можно?

– Договорились, крестник. Приходи, занимайся.

Поручкались на прощанье. Снова выйдя в зал, Каретников задержался, понаблюдал, как двое крепких парней в паре работают на ринге.

Вообще, советская школа бойцового рукомашества была всецело сформирована под любительский бокс, в нем свои правила, для победы по которым требуются отличные от профессионального навыки. В СССР социальная нагрузка на бокс не налагалась. Бокс не был средством заработка на хлеб. Вместо этого он брал на себя воспитательную функцию для молодежи как средство развития силы, храбрости, уверенности в себе, спортивного патриотизма, уважения к всеобщим морально-этическим принципам. Бокс опасный, тяжелый, но честный спорт, спортивные и общечеловеческие нормы поведения в котором сами по себе были поставлены на службу развития здоровой личности. Советский боксер – боец-универсал. В спортивном бою он рационален в технике ударов, тактически разносторонен и умел. Особый конек – самобытность индивидуальных особенностей исполнения стандартных техник и приемов боксеров. Наши бойцы испокон веков были непредсказуемы и чрезвычайно неудобны для противников…

Глава третья. Старики – второй раз дети

Не думал, что «обновленный» внук так скоро «свалится на седую голову». И вот пожалуйста, Мишка «здесь»! Ему самому так не повезло. Когда он «переродился», его деда среди живых уже не было, а науз на шею не кровный родственник надел, а Бусов волхв. До всего своим умом доходить приходилось. Повезло, что время попроще было, что война многое списала. Сам внук поражал своей прагматичностью, отношением к жизни и многими знаниями о человеческой сущности и психологии. Быстро ориентировался в любой ситуации, подстраивался под незнакомый контент. «Профессия обязывает», видите ли. Тьфу! Что же это за профессия такая, чтоб людям так умело мозги вкручивать? О Мишкиных деяниях на почве акклиматизации в новой для него реалии ничего плохого сказать нельзя. Месяц прошел. Пашет как вол на каменистом лугу. С утра до ночи в делах. С утра школа, после обеда тренировка у боксеров. Лихо он Ваньку захомутал! Тот ведь упертый как баран. Если что-то решил, не переубедишь. Когда Мишку к нему направлял, сомневался, что общий язык найдут. Минька нашел… После спорта уроками «до посинения» занимался. И ведь не просто зубрил, до сути предмета доходил. Странный он, конечно, парень. Невестка вон в дневник заглянула, попыталась, как водится, разнос учинить. Мол, на трояки съехал, учителя жалуются. Раньше бы терпел, оправдывался. Теперь пресек нравоучения на корню:

– Ма, не бери в голову! Дай своему чадушку карт-бланш сроком в два месяца, а там сама увидишь, что дела лучше, чем ты желала.

Слово-то какое, карт-бланш! Самое интересное, без долгих споров угомонилась. Если и заглядывает в дневник, то незаметно для других членов семьи. Витька, сын, тот вообще в Мишкины дела не лезет, работой занимается, под каблуком у жены сидит и доволен, что не слишком трогают. Ну, про бабку и говорить нечего. Если бы ее Мишенька закоренелым уркой был, и то бы нашла этому оправдание. И старшего внука любит, но мелкого особенно.

К слову сказать, за прошедший срок два мелких огреха случились. Первый – совсем простой. Невестка с сыном долго в себя прийти не могли. Поздно придя из гостей, несмотря на легкий хмелек, с удивлением таращились на сына своего младшенького, читающего издания периодической печати. Разложив вокруг себя газеты, сидя в зале прямо на полу, Мишка изучал статьи в прессе.

Оба родителя пулей выскочили из зала. Глаза горят как у сумасшедших.

– Батя, что это с ним? Раньше газету в руки взять не заставишь, а тут читает как приклеенный.

Что им скажешь?

– Растет дитятко. Взрослеет.

Отбился. И родителей успокоил. Восприняли сказанное как аксиому.

Второй раз уже сам внук здорово напортачил. Прибежал из школы, ящик этот свой с ручкой, дипломат который, под стол бросил. Задумчивый такой. Спросил у него:

– Что случилось, Мишаня?

Махнул рукой. Глаза виноватые.

– Спалился, дед!

– Как?

– Немка наша, Генриетта Карловна, будь она неладна! Стою на перемене, в окно вылупился, никого не трогаю, весь такой в мечтах, а эта старая стерва подкралась и короткой фразой на «дойче» спросила, мол, о чем задумался. Вот я на чистом автомате и изъяснился с ней на том же языке. Типа, думы обуяли, осень на дворе золотая стоит. Скоро зима, а холода я не люблю. Вот так!

– Ну и что тут особенного?

Посмотрел, как на придурочного. Говорит:

– Дед, это тебе невдомек, а человеку, знающему какой-то иностранный язык, интересно поговорить с его носителем. Я ведь с ней не таджикский вариант применил, говорил на тюрингском наречии. Поверь, мне произношение умелец ставил.

– Ну и что теперь? Объяснился?

– Ага. Сказал, что родня по матери из поволжских немцев происходит.

– Ну и?..

– Сморщила лицо, будто килограммов пять переспевших слив слопала, потом с ехидной улыбочкой сделала вид, что поверила.

– А на самом деле?

– Хрен по всей морде! Она не дура. Не удивлюсь, если завтра кого из нас к «смежникам» на разборку потащат.

– Куда?

– В Комитет государственной безопасности…

Кажись, пронесло! Уж времени сколь минуло, а Мишкина немка молчит. О-хо-хо! Хоть бы друзей, что ли, завел, ведь даже по воскресеньям делом занят, как бирюк, все один да один, все спешит да спешит. Опоздать куда-то боится. Скрытный. Что там у него в мыслях, сейчас даже по лицу не угадаешь.

Захотелось старому глянуть, каким-таким спортом внук занимается. Не поленился, пошел к Ваньке.

– Как тут мой упражняется? – спросил.

– Ну, Константин Платоныч, вы мне и фрукта подсунули…

Попросил:

– Ты мне на эти его занятия хоть одним глазком посмотреть дай!

Дал посмотреть в неприметное оконце.

В спортзал Мишка прибежал уже в спортивной форме. Осень прохладная, а он в легкой футболке и тонких штанах, в кедах. Боксеры, те переодевались, выходили на общую разминку, он же в одиночку, лишь обувь переобул и на турник полез… Потом отжимания на кулаках в упоре лежа. Дед сначала счет вел, потом бросил. Мишка приседал на одной ноге, потом на другой. Переход из положения лежа в сед, без рук. Снова перекладина, теперь уже подъем переворотом. Чуть отдышался, к гире перешел. Раз двадцать ее милую рванул, да каждой рукой. Ребята в зале уже боксировали в парах. На ринге спарринговались парни постарше, а внук прыжки со скакалкой затеял, выкладывался. Чувствовалось, форму он уже поднабрал.

Старый очумело наблюдал за казалось совсем не нужными упражнениями. Внук вращал колени внутрь и наружу, потом, поставив ступни вместе, вращал колени влево-вправо. Снова невидаль, принялся тянуть сухожилия вправо и влево, вперед и назад. Затем растягивать мышцы голени в упоре руками о стену. Махи ногами, наружу и внутрь. Зачем так над собой издеваться? Вон парни мутузят друг дружку, мешки мочалят перчатками и все довольны…

Услышал сопение за спиной. Оглянулся. Ванька тоже глазел на Мишку. Наверно, пора заканчивать этот просмотр. Спросил:

– Ну что? Чайком угостишь гостя?

– Да, вы подождите. Сейчас самое интересное увидим. И кто его этому учил? Вы не в курсе?

– В курсе чего?

– Понятно. Смотрите.

Судя по всему, парням в зале и самим было интересно необычное рукомашество «одинца». Будто подгадав специально, освободили для него один из мешков. Молча кивнув, тот занялся отработкой ударов по нему. Дед приметил, что Михаил натянул на руки старые отцовы перчатки, почему-то обрезанные в районе пальцев на руках. Издали толком так и не рассмотрел.

На «многострадальный» боксерский мешок посыпалась серия ударов, удары в связках. Бил только руками, только ногами, ногами и руками. Иван вновь засопел и стал комментировать происходящее:

– Он ведь четко знает, куда и как ударить. Вот, прямой удар правым кулаком в корпус, крюк левым кулаком в голову и апперкот правым кулаком в солнечное сплетение… Сейчас прямой удар правой стопой в пах. По-восточному сработал – лоу кик левой стопой по бедру, удар правым коленом в живот. Боковой удар правой стопой в колено, прямой удар правым кулаком в предполагаемое лицо, захват за плечи обеими руками и удар левым коленом сбоку в подреберье. Кто его тренировал?

– Э-хе!..

– Имитация быстрого, внезапного перехода от защиты к контратаке… Рационально работает, не на эмоциях. Я сначала думал, в школе кто обидел, ну и пришел парень поднатаскаться «верхов», чтоб отомстить, кому-то морду «начистить»… Нет, здесь подход иной. У Михаила навык имеется, и удары ему мастер ставил. Не за один день, не за месяц и даже не за год нарабатывается такое. Ему считай семнадцать?

– В марте восемнадцать стукнет…

Отвлеклись. Стояли оба друг напротив друга, взглядами «бодались». Ванька первым нарушил молчание. Высказался:

– Вот-вот!.. Смотрел я, как каратисты занимаются. Вещь, запрещенная у нас в Союзе, хотя ничего особенного нет… А то, что ваш тут… – мотнул головой в сторону окна, – …преподносит, ни в какие рамки не лезет. Боюсь, скоро накатают на меня «телегу» в органы. Мол, так-то и так, с моего попустительства… ну и так далее.

– Ваня, он с кем-нибудь спаррингуется?

– Пока нет. Но прецеденты имели место. Сами понимаете, народ молодой, насмотрятся, а потом хотят проверить себя в деле… Короче, пресек все на корню. Так ведь за порогом вольному воля.

– Не волнуйся. У Мишки голова на плечах имеется. На «дешевку» не клюнет, вывернется.

– Хотелось бы в это поверить, дядя Костя!

– А ты поверь, Ванюша. Я со своей стороны молодому политику партии объясню.

– И все же, у кого он учился?

– Не знаю. Помнится, лет пять назад Витька к кому-то водил. Только когда это было?!

– Значит, не скажете!

– Запамятовал…

Глава четвертая. С добрыми намерениями

Учеба в школе не напрягала, а вот общественная работа доставала его конкретно. Сбор макулатуры, стенгазета, конкурсы постановок, самые разные рейды и встречи с ветеранами в комплексе портили нервы и отнимали время. Прибавить к этому комсомольские собрания, и картина вставала в полный рост.

…Пришлось корректировать ранее распланированный день. То, что после последнего урока назначено собрание, стало известно перед уроком алгебры. Комитет комсомола тряхнул весь класс не по-детски. В их классной организации почти ЧП. Опять Шпика отличился. Каретников, когда узнал тему сбора, чуть не захлебнулся смехом. Подумаешь, перецеловал пятерых девчонок из их класса и двоих из десятого «А». Тем более всё по обоюдному согласию. Он же не завуча школы склонял к сексу в учительской! Дело-то молодое, а эти придурки из юных коммунистов такой хай подняли. Уж Михаил, как никто, знал, что творилось в городских, областных и выше… комитетах комсомола. Секретари и водку жрали, и молодых комсомолок «портили», и… ничего, а тут волну на пустом месте подняли.

Как раз из «А» класса о произошедшем «наверх» и стукнули. Девки тупо не поделили парня, а подгадили всем. Серега, высокий, спортивно-подтянутый, даже слегка перекачанный, стоял «на лобном месте» у доски. От волнения покусывал верхнюю губу с едва пробивавшимся на ней темным пушком. Волосы на голове густые, чуть волнистые, давно не видели стрижки и спускались на плечи. Если прибавить ко всему этому, что он, по мнению школьной администрации, еще и чуть-чуть хулиган, то для девочек влюбиться в такого парня было вполне естественно. В старших классах любовь вовсю занимала умы и сердца всех без исключения девочек и мальчиков. А когда же ещё влюбляться и целоваться, как не в семнадцать лет?

Когда само разбирательство началось, класс загудел как разбуженный улей. Глупым было решение «старших товарищей» отдать на откуп комсомольцам класса все «представление». Тимоха Горностаев, стараясь перекричать других, выпалил вопрос:

– А пусть секретарь поименно назовет всех, с кем Шпика целовался!

Услышали предложение. Проняло. Любопытство