Мои дети – мой самый большой жизненный успех, мое самое большое счастье, а все остальное особого значения не имеет
нас с тобой мирные отношения, хотя я не предполагал, что наступит день, когда это станет возможно. Их семья все дала мне и все у меня отняла, и главная пружина истории – Василий. Пока он находился на другом конце света, он как бы вообще не существовал. Вчера я увидел его после стольких лет, и мои воспоминания ожили, а моя рана открылась. Мне очень жаль, Эрмина, но понадобится время, чтобы я принял тот факт, что однажды он будет счастлив с тобой, с моими детьми, а я буду жить по соседству.
– Как по-твоему, ты сумеешь когда-нибудь с этим согласиться?
– Надеюсь… ради тебя.
Эрмина, – выдохнул он. – Я люблю тебя… Я приеду к тебе, обязательно приеду. Верь мне.
Его глаза, как и мои, наполнились слезами. И слова, которые я умела говорить только своим детям и никому другому, вырвались у меня помимо моей воли:
– Я люблю тебя… И я буду тебя ждать.
Он по-прежнему такой же принципиальный, – буркнул Самюэль себе под нос. – Ты заслужила «Дачу», а остальное не важно. Возьми ее. Ты выбрала это место раз и навсегда. Предпочла его нам с тобой. Даже самой себе. Если я сумел это принять, у тебя тоже должно получиться, надеюсь.
– Эрмина, я его знаю – во всяком случае, знал – как облупленного. Василий был моим двойником, близнецом… Для меня очевидно, что, несмотря на свое тогдашнее состояние, он видел только тебя… А ты… ты старалась никогда не заговаривать о нем, но я замечал, что ты вздрагивала в тех редких случаях, когда Джо или Маша произносили при нас его имя. Неужели ты полагаешь, что за все годы, пока мы жили на маслобойне, я ни разу не наткнулся на его вещи? Я предпочел молчать, чтобы не спровоцировать катастрофу в нашей жизни…
Какая же я все-таки наивная: да, он, конечно, поселил меня в доме Эммы, но я-то долгое время заставляла его жить у Василия. Как же он страдал и с каким трудом обуздывал злость… Я была ни при чем, мне тогда ничего не было известно, но меня все равно накрыло чувство вины.
– Ты как будто все еще не взяла в толк, что уже много лет «Дача» держится на тебе и ты бы не могла делать свою работу лучше, даже если бы родилась здесь. Она твоя. Ты – это она. Я понял это в день своего отъезда двадцать лет назад. Когда я увидел тебя у окна… Вы с ней уже тогда были единым целым, хотя ты и приехала совсем недавно.
Я еще боролась за то, чтобы избежать страдания, которое мне не по силам. Если я хоть на мгновение поверю, что я здесь у себя дома, что «Дача» моя, что никто не разлучит меня с ней, а потом окажется, что это не так, то я буду уничтожена. И уже не поднимусь.
– Сомневаюсь, Василий, что ты правильно оцениваешь эффект своих слов.
– Абсолютно правильно оцениваю, поверь мне. Я откровенен и искренен с тобой. Ты здесь у себя дома, Эрмина. «Дача» – это и есть твой дом.
По моим щекам потекли слезы.
– «Дача» должна оставаться в твоей семье.
– Ты часть нашей семьи. Для моих родителей, для меня. И – я знаю, что могу говорить от ее имени, – ты была бы членом семьи и для моей сестры. Она бы согласилась со мной, я целиком и полностью убежден в этом.
Можешь их выбросить, – предложил он.
– Воспоминания не относят на помойку, Василий! – Резкость моего ответа удивила его.
Спасибо… Я всегда опасалась, что ты будешь злиться на меня за то, что я приняла предложение Джо и Маши и перебралась сюда.
Он с раздражением закатил глаза:
– Когда я думал о тебе, я представлял тебя тут, в моем доме. Не скрою, было грустно, потому что я хотел быть вместе с тобой. Но я хотя бы знал, где ты находишься.
Он сел в кресло – ни совсем рядом, ни слишком далеко.
– В определенном смысле ты оставался здесь, – объявила я.
Он озадаченно нахмурился.
– Твои вещи, те, что ты не взял, уезжая… они так и лежат, аккуратно сложенные, и только я знаю, где они спрятаны.
Эта новость его поразила.
– Ты их не выбросила?
– Нет… Я сказала себе, что если ты однажды появишься, то, возможно, будешь рад забрать их. Ты счастливый – у тебя есть воспоминания…
Терраса маслобойни – лучшее место, чтобы любоваться закатом, чувствуешь себя так, будто ты один в целом свете.
Я улыбнулась, не глядя на Василия, который вдруг волшебным образом материализовался рядом.
– Ровно то же мне говорил Джо.
Он подошел, я не шевелилась. Вчера он избегал заглядывать в маслобойню, а сейчас с любопытством всмотрелся внутрь.
