Оглавление

СБОРНИК РАССКАЗОВ

Гость

Далеко за полночь в квартиру позвонили. Но одного звонка оказалось мало. Лилякин спал крепко. Гость настойчиво продолжил давить на черную точку, издававшую столь странный звук. Как он вообще догадался на нее нажать? Может, нужно было поступить с хозяином, скрывавшимся за дверью, иначе и вообще пренебречь ею? Однако тактичнее и правильнее ждать, пока откроют, потому как время суток скорому пробуждению «объекта» не соответствовало.

Лилякин медленно встал; шумела после вчерашнего голова, в горле пересохло, хотелось пить. Сухой язык бился в агонии, ища и прося влаги. Выговаривать слова он не мог. Невесть откуда просочилась мысль: «Кого это принесло?..» Подойдя к двери, долго смотрел на устройство накладного замка, словно он никогда не был его детищем, изобретением чего-то необычного. Такие в розничной сети не купишь. Однако, зная его секреты, отворил, с шумом отбросив увесистую, филигранной работы цепь. В проеме распахнутой настежь двери стоял обыкновенный, среднего роста, трехголовый Зеленый змей. Две его головы, некоторое время оставаясь неподвижными, молчали, с преданностью поглядывая на третью — по всему исполнявшую роль главной. Хозяин пошатнулся, моргнул для резкости.

— Чего тебе надо, змей? — спросил, не слыша себя, Лилякин, явно не желая приходить в чувство от увиденного. Средняя, самая рослая голова ночного гостя расплылась в улыбке, обнажая белозубую пасть с красновато-розовым, раздвоенным, как у змей, языком. Две другие уставились на него лилово-черными глазами, словно впервые созерцали перед собой представителя иного вида, да еще в таком виде… Лилякин по-прежнему не мог, а может, и не хотел ничего различать, продолжая стоять перед гостем в измятых трусах, явно предназначенных для двоих Лилякиных; ежился от сквозняка через дверь, переступал с ноги на ногу. Ему хотелось пить и спать. «Ну зачем здесь какой-то змей?.. Да и что все это значит, в конце-то концов?..» — гудело сознание. Хозяин, хлопая глазами, ничего не мог понять; то и дело мотал головой, в которой, казалось, вот-вот оторвется очень важная и нужная ему деталь.

— Заходи! — собрав наконец остатки мутного сознания, уважительно выдавил Лилякин, полагая, что так просто от странного гостя не избавиться, и, с шумом сметая на пути табурет, пробился к крану. Зажурчала спасительной прохладой вода. Змей, почтительно расшаркавшись у порога когтистыми лапами обо что-то похожее на коврик, вошел, плотно прикрыв за собой дверь.

— Ты чего шкрябаешь, тапки одень.

Змей быстро впрыгнул в мягкость домашних тапок и ловко заскользил по глади ламината на кухню. Огляделся и освоился быстро: шесть глаз — не два. Лилякин, шатаясь, прошлепал босыми ногами из ванной следом за бесцеремонным гостем.

Кто-то у него вчера был; на куцем круглом столе стоял недопитый коньяк и две пустые рюмки. Раковина была полна немытой посуды, с восседавшим на ней и очумевшим от включенного яркого света рыжим тараканом. Лилякин прошел к окну и упал на табурет. По другую сторону стола разместился странный ночной гость. Благо задней частью его наделили не так щедро, хватило одного стула… Хозяин поднял голову, еще раз опухшими, красными глазами бросил взор на змея, улыбнулся… Хлопнул гостя по боку, потому как плеча у него почему-то на месте не оказалось.

— Ну, ты, Борис, даешь!.. Что, Новый год, что ли?.. Чего ты вырядился, людей ночами пугаешь?.. Ну и рожа!.. Кто тебе костюм шил? — Хозяин пододвинул рюмку гостю, стал наливать. — Скажу тебе честно, хорошая работа. — От яркого света сощуренные и заспанные глаза Лилякина никак не могли проморгаться.

Змей приблизил к столу все три головы, и они, будто сговорившись, разом сглотнули. Лилякин иронично отшатнулся и произнес не длинную, но тираду:

— Ну, тебе чего, может, и три рюмки поставить?!

Змей, как ему казалось, ничуть не возражал и, похоже, принимал все происходящее за действительность. А вот хозяину хоть и нравились порой сны, но те, настоящие, были туманными и призрачными, а сейчас ему привиделся самый реальный дракон о трех головах, притом с неподдельным желанием выпить с хозяином. К чему бы это?..

— Как скажешь, юморист… Вот удумал!.. — мотал головой Лилякин, вынимая из шкафа еще пару рюмок.

Две крайние, очень подвижные головы с осторожным любопытством изучали хозяина. Третья, главная, принялась осматривать тесную хозяйскую «пещеру». Лилякин, пытаясь собраться с разбегавшимися во все стороны мыслями, уловил лишь одну, которая настойчиво зудила над ухом: «Проснуться бы поскорее, что ли?..» — но до ужаса хотелось спать и меньше всего размышлять над глупым, несвоевременным визитом гостя.

— Пить будешь? — предложил хозяин.

— А как же!.. — с явным предвкушением удовольствия первой заговорила правая голова.

— Наливай!.. — улыбаясь, добавила средняя.

— Нет!.. Я не буду, не уговаривайте, — зашипела недовольно левая и отвернулась.

Лилякин твердо знал одно; если бы все три головы принадлежали его приятелю, то ни одна из них не изображала бы из себя трезвенницу. На миг опешив, он, как мог, силился осмыслить происходящее. Ну как же, во снах ему иногда виделась нечисть самого разного рода и даже доводилось с нею общаться, но, как правило, диалоги проходили на другом уровне или, в крайнем случае, на понятных эмоциях. А здесь и сейчас змей говорил с ним на чисто русском языке и довольно-таки внятно. На приятельский розыгрыш весь этот сказочный маскарад уже совсем не походил.

Две пьющие головы змея с изумлением посмотрели на третью. Трезвенница явно шла на конфликт.

— Я пью, а она от удовольствия песни петь будет?! — сощурив глаза, возмутилась отказом левой головы правая.

— Да ладно тебе, ну не пьющая она. Но мы все одной крови и удовольствие поровну поделим! — категорично вступилась за левую голову средняя, в очередной раз убеждая хозяина в своем старшинстве над родственными.

Лилякин по-прежнему ничего не понимал. Неожиданный спор трех голов окончательно сбил его с толку: «Черт!.. Что за наваждение?..» — Он опять сжал разламывающуюся надвое, а может, как и у дракона, натрое голову руками. На время закрыл глаза: «И приснится же хрень такая… А может уж, как принято говорить в народе, „белочка пришла“! Но нет, тут же целый дракон заявился!» — О таком он не слышал и не читал даже, кроме как в сказках из детства, а вот увидеть довелось. Понимал, что в последнее время из-за раздоров с женой и ее частых отлучек стал налегать на спиртное. Ну не до такой же степени, чтобы галлюцинировать. После едва ли не самокритичной оценки сложившегося положения и тщетной попытки очнуться Лилякин поднял голову и открыл глаза.

— Твое здоровье, хозяин! — торжественно произнесла средняя голова.

— За Вас! — уважительно поддержала правая.

«Должно быть левая потому и трезвенница, что ей одной руки не хватает? — столь странная догадка стремглав пронеслась в шумевшей голове Лилякина. — Несправедлива, однако, природа бывает…»

Лишившая себя компании левая голова, поморщившись, отвернулась. Хозяин не стал этого делать; он взял рюмку, впитал запах теплого зелья. Коньяк был настоящим… Махнул рукой и выпил. Минутой позже полегчало; стало проще воспринимать тонкий план застольного зрелища. Теперь он ощутил себя сказочным персонажем, от части поверил в сон и был горд. Ведь ни один из сказочных героев вот так, запросто, не сидел со Змеем — Горынычем на кухне и не пил коньяк. Только змей вот какой-то хлипкий; наверное, по их, драконьим меркам, он был отстающим в развитии, хотя по зубам и привычкам не скажешь… Настоящих змеев Лилякин представлял себе куда солиднее, а этот — так себе, среднего роста, спился, должно быть… Видно, и в их царстве никуда без этого… А может, оно и к лучшему, посчитал он, не сожрет ненароком, а то ведь поесть в доме совсем нечего, холодильник со вчерашнего пуст. Жена к подруге укатила, прихватив с собой последнее съестное…

— Слушай, ты, по случаю, не Змей — Горыныч? — пьянея, отважился уточнить Лилякин.

— Нет! Я Зеленый змей, вполне самостоятельная особь, — не вдаваясь в подробности, ответил собеседник.

— А Горыныч какой?.. Три головы, шесть глаз, и огнем дышит. Ты ведь можешь… это, дышать пламенем?..

— Тот сказочный, им нужно… Ты же знаешь, — продолжала вести диалог средняя, слегка пьянеющая, голова.

— А ты, нет?

— Нет! Я зеленый, настоящий. И потом, я змей, а не дракон.

— Я особой разницы не вижу; по мне, все вы на одно лицо, вернее, на три, а еще вернее, на три морды. Ну вот скажи мне, змей, разве у тебя лицо, извиняюсь — лица?.. — Диалог затянулся, и Лилякина стала утомлять пустая дискуссия.

— Хозяин, а давай еще по одной, — скромно и не навязчиво предложила средняя голова Зеленого змея.

— Ну, ты, змей, даешь!.. Если бы не одна твоя трезвая половина, то ты бы за раз по три заглатывал. А коньяк всего один, и мне на работу утром. И я что-то не понял: зачем ты пришел? Или пожить здесь собрался? Так это не выйдет: у меня завтра жена с дачи возвращается. Она змей не любит, терпеть не может, особенно таких, пьющих и совсем зеленых, с этими, с языками… Она тебя точно за порог выставит. Лучше уходи сейчас, по-хорошему. Это я вот, пью с тобой и сам себе не верю, — язык Лилякина все больше стал заплетаться и вновь забился в сухой агонии. Ему явно недоставало влаги, а остаток коньяка никак не способствовал утолению возникшей с новой силой жажды, тем более что его предстояло дробить уже на четверых. К большому удивлению хозяина, в компанию влилась и голова-трезвенница, получившая всеобщее удовольствие по праву участницы; ну все как предрекала правая голова, будучи правой…

«Нет, пусть допивают, а мне нужно доспать, пока не взревел идиотский будильник», — пронеслось в отяжелевшей голове Лилякина, так до конца и не осознавшего цели полуночного визита странного, призрачного, а может, и вообще иллюзорного гостя. Особо-то он к нему и не присматривался. Сон — ведь он как миг: пронесся, удивил и, не оставив времени на обдумывание, исчез. Утро — оно как в сказке: мудреней…

Поднявшись, Лилякин бросился в ванну и, насладившись живительной влагой воды, которую шершавый язык признавал только на ощупь, напрямик отправил свое непослушное тело спать, ибо никакая игра светотеней и странностей, происходивших в его квартире, уже не способны были заинтересовать на ходу засыпающее сознание гостеприимного хозяина.

«Ли… Ли… Ли… лякин!.. Мы откусим тебе голову!.. Дай!.. Дай!.. Дай выпить!.. Дай еще!.. Еще!..» — вопили три головы в один голос.

Лилякин ударил по тумбочке кулаком и проснулся. Неистово вопил будильник, готовый пуститься в пляс от перенапряжения механизма. Головы не было, она не ощущалась никакими нервными окончаниями, словно бы Лилякин забыл ее где-то в потаенных лабиринтах приснившейся чуши, которую еще продолжало удерживать не проспавшееся сознание. Он тронул ее руками. Нет, она была на своем месте, а во сне чуть было не откусили, спросонья обеспокоился хозяин головы. Понемногу впихнул в нее ощущения: с болью, но она начала соображать. Однако мгновенно стала разламываться на части, словно ее действительно жевал не один, а сразу три дракона. Несчастный отмахнулся… Сон исчез, завалился в темный, брошенный и напрочь забытый угол памяти. Не до него…

Лилякин встал, прошел в ванную, сунул голову под кран. Прохлада сняла ощущения беды. Посмотрел в зеркало: там был еще один Лилякин, только мокрый и озабоченный. «Зачем только было это — вчера?» — гудела застрявшая в глубинах мокрой головы мысль. Затем была кухня. На столе стояли четыре рюмки и пустая бутылка пятизвездочного Армянского коньяка.

«Что это?..» — удивился Лилякин. Он вовсе не помнил, чтобы вчера было столько гостей. Где-то в глубине сознания обозначилось, что заходил Борис. Дальше провал; заспал, наверное. Нет, вспомнил. Вчера другу стукнуло тридцать, ну да, он был у него в гостях. Жена у подруги на даче, вот и продолжили здесь. Пили коньяк, но на двоих. Это он смутно, но помнил. Почему их стало вдруг четверо? Неужели по дороге знакомство свели, но с кем?.. Ох уж этот неугомонный холостяк!.. Но, как ни странно, память из всей компании запечатлела только приятеля. «Ладно, потом спрошу…» — отмежевал он сам себя от назойливых вопросов. Лилякин спешил на работу; не опоздать в это замороченное со вчерашнего вечера утро было совсем не мудрено. Шеф будет недоволен, а это в первую очередь отразится на честной репутации его непосредственного начальника и друга.

На работу Лилякин не опоздал, но, когда увидел взволнованное лицо Бориса, сразу понял: что-то не так. Внутреннее волнение успокаивалось лишь отсутствием шефа, что позволило избежать лишних вопросов по поводу внешнего вида. Ответственному начальнику было бы странно видеть молодого, перспективного инженера в кислом виде недожатого лимона. Со слов Бориса, ему не до них, у того подрядчики и прочая квартальная рутина. В душе Лилякина заплясали уж было огни надежды на благой исход дня, но озабоченный чем-то друг встревожил пуще отсутствующего шефа.

— Что стряслось, Борис? Ты чего такой потерянный? Мой синдром просто ликует в отсутствии контроля. Быстро говори секретарше, куда пошел, и мы исчезаем до понедельника. Завтра выходной; шефа будет куда приятнее видеть в начале недели, чем сегодня.

— Да не в этом дело, Саша, с шефом все как надо, до вечера его не будет. Тут, как тебе это сказать, совсем другое… — на лице приятеля обозначился и вопрос, и удивление.

— Что другое, пошли давай!.. По дороге расскажешь, — продолжал настаивать на своем Лилякин, его не проспавшийся организм требовал внепланового выходного дня, а вот Борис озабочен отчего-то совсем не тем.

— Ты представляешь, — впопыхах выпалил друг, — сегодня ночью я спал с женщиной!..

— Да что ты!.. Удивил так удивил… Ты бы еще сказал, что потерял девственность. Боря, я тебя умоляю!..

— Что умоляю, что умоляю!.. Я проснулся, а она лежит в моей кровати, и самое страшное — я ее совсем не знаю!..

— Боря, ты ее давно узнал, еще с вечера… Забудь и перестань волновать меня своим видом, будто тебе не выдали зарплату.

— Мы вчера весь вечер были вместе, ты должен ее знать, кто она?.. — не унимался друг.

— Так вот в чем дело! Ты так и не спросил ее об этом? Ну все ясно, теперь мне понятны твои волнения… Успокойся, я их тоже не знаю и даже вспомнить не могу. На моем столе порожняк от коньяка и четыре рюмки. Заметь — четыре! — подводя итог вчерашнего вечера, резюмировал Лилякин.

— Так ты что же, тоже с кем-то спал? Ну дела!.. — друг остановился на пролете лестничной площадки, от удивления сунув руки в карманы брюк.

— Да нет, спал я нормально, однако вот впечатление такое, будто всю ночь пил коньяк. Вопрос только: с кем?.. Кто был у меня в гостях, в то время когда ты спал не один?..

— Ой, Сашка!.. Ты представляешь, сколько вокруг свободных женщин, если они вон по дороге домой попадаются? А между прочим, ушел я от тебя зря: твоя-то у подруги, да и сам бы уцелел…

— Не думаю, чтобы ты уцелел… — Лилякин на секунду замер, явно что-то припоминая из прошлого вечера… — Вот именно, что уцелел… Но ты знаешь, Борис, будет лучше, если мы где-нибудь уютно присядем. Память возвращается — это должно стать интересным…

Уютных местечек на проспекте оказалось много, поэтому способствуя быстрому возвращению памяти, друзья не преминули заказать коньяк… На оформление столика ушло совсем немного времени, потому как в утренние часы в небольшом, уютном кафе было не людно. Воскрешение забытых фрагментов вчерашних именин друга доставляло немало хлопот, однако то, что удалось отыскать в потаенных глубинах забывчивого, но частично оттаявшего сознания, повергало в шок… Борис никак не верил в то, что он ночью, зачем-то приходил к другу, да еще в костюме сказочного трехглавого дракона, в то время когда рядом с ним томилась пышногрудая ночная фея, а Лилякин долго не верил в то, что это был не он. Припоминая некоторые детали, увы, ему хотелось возразить, ведь количество рюмок в точности соответствовало числу пьющих голов… Однако, по самой своей сути, розыгрыш тем не менее был глуп и никак не избежал бы разоблачения. Лилякин упорно полагал, что если уж друг забыл, как оказался в постели не один, то наверняка не помнит и своего сказочного перевоплощения. Долго смеясь, он уверял Бориса, что надо искать шкуру этого самого змея; ну не сжег же он ее в сердцах, подобно Иванушке-дурачку.

— И приснится же такое!.. Ты уж прости меня, Боря, за бред, который несу. Честное слово, с утра заспал все напрочь, а вот сейчас вспомнилось. И что характерно: все как наяву…

— Будешь так чувственно переживать семейный разлад, еще не такое привидится. Послушай, а не жена ли это часом?.. — Борис прыснул смехом, посчитав шутку своевременной. — Ладно, сегодняшний день, так уж и быть, тебе посвящаю, а завтра все равно выходной.

— Сам-то, погляжу, тоже весь расчувствовался, даже имя новой подруги спросить забыл.

— Она там что-то написала, не до того было… Потом разберусь… Главное, праздник состоялся, и по-моему, даже продолжается.

Чествования именинника продолжились почти до послеобеденного времени, когда немного захмелевшие друзья приняли мудрое решение, навести порядок в квартире Лилякина после грандиозного вчерашнего торжества. Неровен час, жена вернется, а там… Пошли пешком, потому как магазин по пути, а в холодильнике со вчерашнего искать было нечего. Закупка прошла однообразно: колбаса, коньяк, шпроты и хлеб. Зачем брать лишнее, ведь только что отобедали…

Подозрительный щелчок замка квартиры, которым Лилякин всегда восхищался, насторожил хозяина.

— Странно, мне показалось я его закрывал, а он только на «собачке» — обеспокоенно толкнув дверь вовнутрь, Лилякин вошел первым.

— Может жена вернулась?.. — под руку, встревоженно шепнул Борис, прячась за широкой спиной товарища.

В квартире царила тишина и ощущался вчерашний, неприятный беспорядок.

— Ну, слава тебе!.. Никого нет, а то я уже подумал…

— Только не это, Саша, только не сейчас… — окончательно успокоив хозяина, Борис смело прошел на кухню. Похоже, чуть ли не на смерть перепугал вчерашнего таракана, возомнившего себя царственной особой, и посмотрел на стол. — Славненько, славненько!.. Только вот следов моего присутствия я не наблюдаю. Признавайся, с кем продолжалось веселье?

— Я же тебе рассказывал, что вчетвером…

— Так, все!.. С этим заканчиваем!.. — решив продолжить празднование в чистоте, аккуратист Борис сразу же взялся за уборку.

По-хозяйски прогуливаясь в пустой квартире, Лилякин обнаружил встревоживший его факт. Исчез плащ жены, всегда висевший в прихожей.

— Борька, нет плаща!.. Она вернулась… Как я сразу не догадался, она просто ушла в магазин. Поэтому и дверь толком не закрыта. Но думаю, ничего такого, она нам не помешает…

Прошло полчаса и уютное помещение кухни вновь обрело приглядный вид. Распахнутые настежь окна позволили впустить в квартиру прохладный ветерок, который, вихляво прогулявшись, заполнил пространство кислородом. К продолжению банкета все было готово. Но тут, бомбой разорвав тишину благих намерений, раздался звонок в дверь. Лилякин замер:

— Ну вот и она, как всегда не вовремя!..

Открывать изящный замок с филигранной цепочкой пошли вместе… В проеме распахнутой двери стоял Зеленый змей в плаще жены и в узбекской тюбетейке на единственной голове. Лилякин отшатнулся… Борис замер в изумлении, пристально разглядывая пришедшего… Чудеса он видел редко, но такое… Длинные руки гостя как-то по странному шевелились и Лилякину показалось, что они пытаются дотянуться до него и сделать с ним то, что, наверное, не успели вчера…

— А где твои головы, змей? Ты куда ходил?.. — растерянно и нелепо спросил хозяин.

Змей привычно шаркнул когтистыми лапами о коврик и вошел. Две его бесновавшиеся головы, вынужденно расположившись в рукавах плаща жены, неистово рвались на свободу. Сняв плащ, главная голова высвободила и две другие. Тихо сползая вдоль стены, друг хозяина никак не мог поверить в феноменальные способности дракона не только разгуливать по городу в плаще жены товарища, но и в умение говорить членораздельным, человечьим голосом. Сам по себе необычный вид пришельца наводил на него страх и ужас.

Змей охотно рассказал приятелям, что ходил искать напиток, который вчера сильно полюбился, в целом всем трем его головам. Однако у людей, как он успел заметить, всего по одной голове; вот и пришлось, дабы не выделяться среди толпы, временно спрятать две остальные… Из глубокого кармана плаща он быстро вынул коньяк и убежал на кухню. Друзья растерянно проследовали следом за ним. Их новый знакомый начинал чувствовать себя во владениях Лилякина довольно уютно.

— Ну а тюбетейку то зачем одел? — продолжал донимать хозяин.

— Так я в ней на человека похож. Красивый стал, а тюбетейка мне понравилась, — гордо подняв главную голову, спокойно ответил Зеленый змей; две другие пока только присутствовали, внимательно рассматривая взволнованного Бориса.

— Да что ты знаешь про нас? И вообще, кто тебе отпустил коньяк? — не унимался Лилякин, разговаривая со змеем, как с давним знакомым.

— Я все знаю — и про тебя, и вон про Бориса тоже… А хороший напиток сам в кармане оказался: просто я так захотел. Я все могу, Саша, успокойся и садись за стол, у меня мало времени.

— Ты опять куда-то собрался? — спросил озабоченно Лилякин.

Предложив безмолвствующему доселе Борису пройти на кухню, он принялся накрывать на стол, добавив при этом еще одну рюмку. Дракон улыбнулся тремя ртами сразу и, шумно усевшись, зашипел от предвкушения удовольствия.

— Жаль конечно, но коды совпали, и я проявился. Однако не там, где нужно. Вечером меня заберут, иначе я никогда больше не смогу сюда попасть… — Средняя голова змея вдруг задумалась и тут же продолжила: — Да… да… на Землю, кажется так зовется ваша планета.

— А ты сам-то откуда будешь?.. — отважился спросить Борис, понемногу приходя в себя, однако по-прежнему чувствуя растерянность. Как тут не оробеть, когда впервые ведешь разговор с представителем другой цивилизации.

— Вы знаете, друзья, — почуяв коньячный запах, взбодрился еще пуще пришелец, совершенно доверившись землянам, — один из ваших современных писателей-фантастов, касаясь нашей цивилизации и самой зеленой планеты Иолан из плотной туманности созвездия Миров, уж больно неверно описал наше пространство… Меня направили прояснить ошибки и поправить ход его мыслей.

Лилякин удивился умным рассуждениям гостя, да и только.

— А что, змей, давай за твою зеленую планету выпьем! Ты вот что, проявляйся иногда, может, отпустят в командировку там или по случаю. Коньяк ты полюбил, тюбетейка наша тебе идет, и вообще: межпланетную дружбу сведем.

— И самое главное, — добавил неожиданно Борис, — чтобы эти самые, коды совпали, а то занесет опять невесть куда. А мы тебя здесь ждать будем.

Тост за тостом и разговор с умным змеем вошел в русло межпланетной дружбы и взаимопонимания. Лилякин сулил змею в очередной прилет свести его с самыми влиятельными людьми города, а Борис — познакомить со своим шефом, который, если нужно, кого угодно с планеты Иолан может устроить на работу. Змей, блистая шестеркой лиловых глаз, сулил непременно быть, как только пространство позволит…

Все бы ничего, но время и пространство, сработав в унисон, скоро дало о себе знать. Витавший кругами космический туман с созвездия Миров растворился, и разыгравшиеся воображения межпланетных друзей утихли… Коллеги уснули, а представители зеленой планеты в означенный срок забрали своего, ошибившегося адресом, захмелевшего товарища змея в звездные дебри неизмеримо далекого пространства. Хмельной сон, сгладив и заменив собою дневные видения и миражи, вверг сознание в забытье и окутал спящих томящей тишиной.

Около полуночи в двери Лилякина опять позвонили…

Сигнал был долгий и упрямый. Очнувшись, коллеги посмотрели в глаза друг друга. Если бы в них можно было разглядеть или угадать причину полуночной тревоги, то наверняка друзья бы пришли в себя быстро. Под несмолкающий треск ночного звонка Лилякин все же высказал предположения:

— Это опять змей, он всегда является ночью…

— Но ведь его должны были забрать. Может, вновь попутав координаты, эти молодцы мимо пролетели? Надо открыть дверь, там наш друг, — заверил приятеля Борис.

Лилякин направился в прихожую, пошатываясь и увлекая за собой товарища. Дверь оказалась запертой лишь на защелку, что добавляло уверенности в том, что змей действительно вернулся…

— Открывай, Боря!.. Я с радостью обниму своего друга с зеленой планеты!.. — восторженно и громогласно заявил Лилякин.

Борис с силой распахнул дверь и замер. В проеме, в плаще, с сеткой картофеля в руках стояла сердитая жена Лилякина. Только вот беда: не успев как следует всмотреться в ночного гостя, полусонный хозяин с восторгом воскликнул:

— Это ты, мой Зеленый дракон!.. Входи, трехглавый!..

Грузная сетка, космическим метеоритом влетевшая в проем двери, картофельным дождем осыпала Лилякина, уже ничуть не сомневавшегося в том, что перед ним стоят не друзья с планеты Иолан, а приехавшая на последней электричке жена. Собирая раскатившиеся по полу клубни и слушая в свой адрес неблагопристойные слова, несущиеся без знаков препинания, и пауз, друзья силились, но еще долго не могли осмыслить непонятную и обидную выходку жены Лилякина в ответ на столь невинное приветствие ночного гостя.

А ведь он прилетал к ним, но об этом жене не расскажешь…

Латейньга

Лохматого кота, который жил в одной из рыбацких деревень, звали Латейньга. Кто дал ему столь странное, необычное имя, никто не знал. Хозяева старой кошки, его матери, редкой Сибирской породы, отнекивались, ссылаясь на то, что родился котенок под крыльцом дома и долгое время никого к себе близко не подпускал. Одичал, какое уж тут ласковое имя подберешь?.. В народе говорили; был диким, злым и своенравным. Сочли, что странное, ласковое имя слетело со звездного неба, чтобы вразумить бездомного кота и дать ему хоть какой-то шанс на примирение с людьми. Перспектива стать бездомным обрисовалась вполне понятным образом и почти сразу, после проявления неуживчивого характера и свойственных ему странностей, о которых долгое время никто в поселке не догадывался. Но будучи с детства изгоем, Латейнга ликовал еще больше: «Гуляю — где хочу, ем — что захочу, и сплю в меру!..» — ему жаль было домашних, привыкших к сметане и молоку сородичей; их жизнь скучна, зависима, однообразна и ленива. Как и все порядочные коты, Латейньга любил рыбу. В его, полной невзгод жизни, пожалуй, ничего не было лучше ее. Как истинный любитель морепродуктов он с симпатией относился к рыбакам; как к людям, с великим трудом, помогавшим ему добывать столь ценный продукт. И каждый раз, когда рыбацкая шхуна подходила к берегу, он первым вскакивал на борт и сам выбирал себе лучший экземпляр, считавшийся достойным быть им съеденным. Никто из местных рыбаков не смел возразить Латейньге. Все верили и знали — пропадет рыба или того хуже, улова не будет, если лохматый хозяин причала рыбы не поест. Перечить Латейньге никак нельзя. Это кот-вещун, приносящий на красивом, пушистом хвосте удачу, которая как известно не всегда сопутствует мореплавателям. Все об этом знали и каждый был не прочь угостить Латейньгу, но своенравный кот всегда выбирал первую лодку, возвращавшуюся из похода, а ко всем остальным даже не подходил, равнодушно и пренебрежительно обходя их стороной, словно рыба, добытая другими рыбаками, его уже не привлекала. Удача при возвращении ждала лишь одного рыбака и все в поселке это знали. Именно удачей считал каждый; покормить Латейньгу своей рыбой, тогда и богатый улов непременно даст о себе знать.

Однажды, после трудной, штормовой ночи, проведенной рыбаками в море, к берегу одновременно подошли сразу две лодки. Латейньга, как всегда, встречал их на берегу и ждал возвращения промысловиков со свойственным ему любопытством и кошачьей радостью. Он вскочил на один борт, прошелся по нему, затем запрыгнул на другой, осмотрелся, облизнулся с удовольствием, но рыбу брать не стал. Потянувшись, отошел на пригорок и сел, внимательно следя за удивленными людьми. Опешили рыбаки, развели руками; что же так-то откровенно пренебрег их рыбой Латейньга, неужто удачи им теперь не видать? Один из рыбаков все же сам поднес ему рыбу и положил рядом. Кот поблагодарил доброго человека словом «Мяу» и, взяв рыбу удалился. На этом, вся история и закончилась, оставшись не замеченной, но сулившая, однако, найти особое выражение в неординарном поступке лохматого, верного стража причала. Предчувствия кота оправдались и при очередном выходе в море, разразилась буря. Ночью, шквальным ливнем погасило огни, рыбацкие шхуны разбросало по морю сильным штормом. С небольшим уловом, уставшие рыбаки воротились лишь под утро. Латейньга, всю долгую ночь просидевший под старой лодкой, ждал их возвращения. Завидев первую лодку, он подошел ближе, но рыбу вновь брать не стал. Ощущая лохматой шерстью непогоду, терпеливо ждал возвращения всех рыбаков, он знал их не только по манящему запаху рук, но и глазам, добрым и ласковым, дарящим ему улыбку всегда, когда он был рядом. В это утро кот обеспокоился отсутствием доброго рыбака, его шхуна не вернулась из моря. Латейньга сел на ветру и, жалобно мяукая, заплакал. Предчувствуя беду, он просил людей вернуться в море и искать пропавшего человека, того который только вчера угощал его рыбой. Но из-за сильного шторма, дождя и ветра, рыбаки не слышали Латейньгу, не вняли его просьбе; им было не до него, они устали… И в море никто не вышел. Для всех это было опасно.

Долгий день и следующую ночь бушевал шторм, и буря гасила надрывный плач Латейньги, укрывшегося под старой лодкой. Лишь под утро рыбаки смогли отправиться на поиски пропавшего товарища, а Латейньга, стоя на берегу, с тревогой провожал их в беспокойное море. Он верил, что люди найдут пропавшего рыбака и ждал прихода шхун вместе с добрым человеком, которого ему не хватало больше, чем рыбы. Встречая вечером возвратившихся рыбаков, Латейньга путался у них под ногами, ища того самого человека, которого по-прежнему не было среди остальных и будучи отброшенным в сторону чьим-то грубым сапогом, Латейньга понял, что пришла беда и в его назойливом участии сейчас нуждаются меньше всего. Он сел на пригорок и стал с грустью смотреть на рыбаков. Потом, впрыгнув в одну из лодок, долго, жалобно плакал и кричал, устремив полный тревоги взгляд вдаль горизонта, где смыкалось хмурое небо, и синяя, беспокойная вода, где ждал помощи не вернувшийся на берег рыбак. Обращаясь к расходившимся по домам людям, опечаленный кот просил их взять его в море. Как жаль было Латейньге, что знал об этом лишь он один, а люди не могли и не стремились понимать и слушать, чувствуя сердцем, как он…

На утро море утихло и проглянувшее из-за туч солнце осветило теплыми лучами старую лодку. Рыбаки готовили снасти, чтобы вновь отправиться на промысел, без которого их жизнь теряла смысл и превращалась в обычную жизнь, без рыбы… В это утро Латейньга не ждал рыбы, он рвался и хотел уйти в море вместе со всеми. Однако, понимая, что его не возьмут, Латейньга ждал удобного момента, чтобы украдкой проникнуть на одну из шхун и пользуясь всеобщей суетой затаиться где-нибудь среди рыбацких снастей. Так и вышло; его дерзкий маневр ни у кого не вызвал подозрений и хитрый лохматый кот, удачно проникнув на одну из лодок, забился в щель между сетями, приятно пахнущими рыбой. Морскую качку Латейньга перенес легко и когда берег остался вдали, едва ли не слившись с кромкой далекого горизонта, лохматый хитрец дал себя обнаружить. На ворчливого рыбака, кот внимания не обращал, видимо он был из тех жадных промысловиков, какие первыми из моря не возвращались и к повадкам Латейньги особо не присматривались. Рыбалка для таких рутина, без азарта и блеска в глазах, без романтики. Впервые оказавшись в море Латейньга ликовал, жадно вдыхая морской воздух. Вцепившись в толстый канат, острые когти надежно удерживали бесстрашного, прозорливого кота на форштевне лодки и его зоркий, восторженный взгляд, устремленный в морскую даль, искал пропавшего рыбака.

Люди забыли о нем, они ловили рыбу там, где каждый считал нужным. Но Латейньга, чувствуя душой, стал протестовать и требовать от непослушного человека свое. Он шипел на рыбака и царапал ему колено, когда тот рулил и греб веслами не в ту сторону, куда требовалось. Этот упрямый рыбак, как казалось коту, совсем не понимает, для чего он вообще проник на эту шхуну. Он, наверное, даже подумывал смахнуть надоедливого Латейньгу в море, ничуть не беспокоясь за его жизнь. И как такое могло прийти к нему в голову, разве это моряк?.. С трудом отстаивая свои убеждения, Латейньга вынудил плыть рыбака в нужном направлении и чувствуя, что злой кот успокаивается, рыбак повиновался, решив лишний раз его не злить. Вдали показался небольшой каменистый островок, о котором незадачливый рыбак видимо даже не знал. Возможно, течением и неотступным желанием кота их занесло в такую даль, куда нормальные рыбаки не ходят, где есть опасность быть унесенным в открытое море. Испугавшийся рыбак, решил передохнуть на островке, а заодно и от назойливого кота избавиться: «Пусть себе на необитаемом острове рыбу ловит, а то отъелся на берегу, что житья не дает. Кто меня в исчезновении кота упрекнет: никто не видел нас вместе. Пропал кот, ну и пропал; знать время пришло».

На подходе к валунам, покрывавшим значительную часть небольшой суши, Латейньга заволновался, стал неистово бегать по лодке и как только улучил возможность, первым соскочил на твердь. Пустился бежать к огромным черным камням, совершенно не обращая внимания на рыбака, у которого недобрая мысль была «на лбу написана», и не умеющий читать Латейньга, давно ее прочел. Куда звало сердце, туда и бежал озабоченный кот, забыв о долгих днях томительного ожидания, с единственной надеждой застать доброго человека живым, а то, что он здесь, за камнями Латейньга знал еще там, на большой земле, где люди быстро хоронят друг друга.

Лизнув шершавым языком теплый нос любимого рыбака, Латейньга уже не сомневался, что хозяин лодки не уплывет без него. Осталось только докричаться и кот истошно завопил, перепоручив все остальное нерадивому, человеку в надежде, что при таком свидетеле как он, тому не удастся избавиться от обоих. Найдя среди камней своего пропавшего товарища, лоб недоверчивого рыбака очистился от злых мыслей и Латейньга уже не мог прочесть на нем ничего сулившего обернуться новой бедой. Дорога домой была долгой, но счастливой, как и сама жизнь, ради которой бездомный и безродный кот Латейньга готов был на любые лишения, благо что сердце его умеет любить, а любя, оно чувствует и видит совсем иначе…

Иллюзия

Все началось с первого сна, в котором Славик женился. Хорошо, что это было всего лишь счастливое сновидение, а не явь, пугающая и неотвратимая как данность. Славик долго не мог прийти в себя и, дрожа не столько пробужденным сознанием, сколько телом, вдруг ощутил неистовое чувство жажды, и страстный порыв поскорее спрыгнуть с кровати, на которой, запутавшись в складках роскошного, пухового одеяла, могла прятаться невеста. Лишь сбросив его на пол, и убедившись, что возлюбленной там нет, Славик с облегчением выдохнул: «Приснится же такой дурной сон…» Ему казалось, что всю ночь из его бесчувственного тела пили кровь, предупреждая, что если он не проснется, то кровь закончится и пить больше будет нечего. Тогда он станет уже не нужен и как это водится у кровожадных самок некоторого вида редких насекомых; избранница станет поедать самца за ненадобностью: «За какой это такой ненадобностью?.. — возмущалось едва очнувшееся сознание Славика. Однако, он до конца не мог понять; проснулось ли оно вообще? — Как хорошо, что люди по прошествии веков и, пусть даже не результативной брачной ночи, до такого ритуала пока еще не додумались. Хотя наверное многие невесты, из невообразимо утраченного чувства, увы не собственной добродетели, а скорее мести за него, могли бы прибегнуть к такой мере наказания, за неисполнение супружеского долга. И это был бы, для некоторых из них, не совсем плохой выход», — продолжал рассуждать его не проспавшийся разум. Однако, как считал Славик, супруг все же имеет право на жизнь после брачной ночи, какой бы он ее себе не представлял или какой бы она не выглядела, пусть даже и после конфуза. Славно, что он проснулся вовремя; еще до начала трапезы и, ощутив себя невредимым, на всякий случай, перетряс одеяло еще раз: «Ну, мало ли?..»

Тем не менее, теребя зловещий сон подобно пышному, со складками, белоснежному одеялу, Славик хорошо и отчетливо запомнил не жаждущую его объятий невесту, наверняка имеющую, чуждые его природе убеждения, а новоявленную тещу. Она маячила перед его взором даже сейчас, подобно миражу среди пустынной Сахары, словно сама вожделенно мечтала еще разок выйти замуж. В ее разыгравшихся фантазиях, так, наверное, все и выглядело. Но тут произошло страшное и Славику показалось, что он вовсе даже не просыпался. Кому-то из гостей стало не по себе, и тот, от безысходности, закричал это зловещее слово — «Горько». Многократно усилившись, оно пронеслось по сонной зале, резонируя со всем, что протестовало, будучи повергнутым и не принятым во внимание… Сон продолжал рисовать жуткий сценарий тещиного воображения. Ноги Славика оторвались от тверди и уже на счет один обреченно повисли в пространстве. Ее губы наплыли как две ладьи, и не земная сила заключила еще даже не мужчину, а мальчика, в объятия страстной женщины, лишив возможности защищаться или просить о пощаде. Душа безмолвно взывала о помиловании, но рок кошмарного сновидения творил свое. Славик не тревожился бы так сильно, если бы твердо знал, что спит… Но он даже не догадывался об этом. Все происходящее казалось ему реальным и даже взволнованная теща, утомленно рухнувшая на стул, ничуть не позволяла ему в этом усомниться, столь вожделенно смотрели на него ее восхищенные глаза; свои Славик прикрыть не успел. Его накрыло волной особого очарования, длившегося до счета тридцать три. Это магическое число Славик помнил, даже проснувшись во второй раз, когда вновь убедился, что в складках одеяла нет никакой жены.

Отлегло… Но он так и не понял; была ли в роли его кровопийцы теща или от замужества нужно будет ждать лишь беды. Славик бросился к холодильнику и залпом осушил почти банку холодного пива. Губы еще горели и тряслись от жара сладостного поцелуя, а он все пил и пил пиво, блаженно радуясь, что бал окончен и гости разошлись. Как фантастично было чувствовать себя в предутренней тиши одиночества, лишившись наконец-то, стойко плывущего перед взором, миража алчной тещи. Наваждение исчезло вместе с жаждой, однако осталась горечь осадка и мучивший его вопрос; он почти не помнил свою избранницу. Вдруг ею и была теща, а невеста так, для порядка?..

Может именн