Кристофер Боллас
и Саша Боллас, Psy. D.

ТРИ ХАРАКТЕРА

нарциссический, пограничный, маниакально-депрессивный

Благодарности

Я благодарю Сашу Болласа за время, уделенное вдумчивому чтению этой книги, а также за вопросы, которые, по его мнению, могли бы задать участники семинаров и которые возникли лично у него в контексте его собственных профессиональных интересов.

Я благодарю Сару Неттльтон за то, что она в течение многих лет настаивала на публикации этих коротких лекций, а также за помощь в их редактировании. Мы не изменяли содержания лекций, но избавили текст от возможных ошибок.

Наконец, я благодарю слушателей, которые принимали участие в семинарах в Чикаго и в Швеции. Выражаю свою благодарность Улле Бейерхольм (Мальме) за ее поддержку на протяжении нескольких десятилетий. А также Уильяму Корнеллу (Питтсбург) за его приглашение прочитать лекции в Питтсбурге в начале этого века.

Об авторах

Кристофер Боллас – психоаналитик, член Британского психоаналитического общества и Лос-Анджелесского института и общества психоаналитических исследований.

Саша Боллас – доктор психологии, психолог и продвинутый кандидат Лос-Анджелесского института и общества психоаналитических исследований.

Введение

Эти эссе основаны на лекциях, представленных психоаналитикам, психоаналитически ориентированным психологам и психотерапевтам, которые посещали Чикагские воркшопы (1991–2007) и Арильдскую конференцию (1983–2010). На Чикагских воркшопах группы из восьми человек встречались три раза в год, большинство участников посещали их по крайней мере десять лет. Арильдская конференция проводилась ежегодно в течение трех дней, и на ней присутствовали тридцать клиницистов из Швеции и Дании. Из них по крайней мере двадцать пять участников собирались вместе в течение двадцати шести лет.

Обе группы были сфокусированы на клинической работе. Каждое собрание было посвящено одному случаю, что позволяло представляющему его аналитику в течение нескольких часов излагать материал, а затем детально обсуждать его. Тот же случай обычно вновь выносился на рассмотрение группы спустя несколько лет; в некоторых ситуациях случай мог обсуждаться более десяти лет.

Участники были опытными клиницистами. Они были хорошо начитанны и знакомы с основополагающими психоаналитическими трудами по расстройствам характера. В Чикаго многие из них учились с Питером Джоваккини, с которым я познакомился в середине 1980-х годов. Он также посещал Арильдскую конференцию в 1990-е годы, так что обе группы могли получить пользу от встреч с ним, поскольку он отличался глубоким пониманием основ работы с наиболее проблематичными характерологическими паттернами. Все участники были знакомы со стандартными текстами Отто Кернберга, Хайнца Кохута и Гарольда Сирлза, и мы также изучали труды Андрэ Грина, Масуда Хана и других европейских аналитиков, которые много писали о проблемах характера.

Представленные здесь эссе предполагают знакомство с этой литературой или работами других аналитиков, которые писали на данные темы. Они посвящены исследованию отдельных элементов трех типов характера и никоим образом не претендуют на всестороннее объяснение всех аспектов. Особая цель лекций, на которых основываются эти эссе, заключалась в том, чтобы помочь клиницистам погрузиться в психику этих трех типов личностей, в соответствии с этим каждая глава заканчивается рассказом от первого лица о позиции одного из этих Я в мире. Только когда мы помещаем себя внутрь логики этих характеров, мы можем начать определять и понимать те стратегии, которые они развивали для того, чтобы пережить трудные времена.

Упражнение в выражении мыслей от первого лица – это техника, которую я приобрел в аспирантуре, когда изучал английскую литературу. Столкнувшись со сложными, на первый взгляд сбивающими с толку персонажами, я обнаружил, что могу легче найти к ним подход, если просто буду говорить (или писать) так, как если бы я был ими. Когда я руководствовался последовательностью действий какого-нибудь персонажа, то это неизбежно раскрывало логику его характера. В качестве примера возьмем начало «Моби Дика» Мелвилла: мы начинаем с Ишмаэля, который, в сущности, говорит: «Я иду в море, потому что если я не пойду, то я убью кого-нибудь». Если мы проследим за всеми его последующими мыслями и действиями, то спустя время мы обнаружим, что их движение повторяет аксиомы, раскрывающие значимые предпосылки, управляющие его личностью.

Для начала важно отметить, что никакие две пограничные, нарциссические или маниакально-депрессивные личности не тождественны друг другу. Действительно, не считая отдельных важных личностных аксиом, они могут иметь между собой очень мало общего. Они будут такими, какие они есть по множеству различных причин, тем не менее, все же возможно описать типичные отношения между ними как субъектами и тем миром, в котором они живут. Так что когда мы используем такие понятия, как «нарцисс», «пограничный» или «маниакально-депрессивный», то посредством этого мы идентифицируем аксиомы, общие для таких индивидов. Каждое расстройство характера по-своему лишает личность ее рецептивной и коммуникативной результативности. В потоках их сознания, которые могут быть очень разными, есть и общие для них типы запруд – характерные механизмы, которые функционируют независимо от деталей повседневности и являются относительно предсказуемыми.

В основе всех расстройств характера находится душевная боль, и любая структура характера способствует тому, что через ее повторение становится возможным обнаружить особенное страдание личности. Может потребоваться много месяцев анализа, чтобы понять аксиоматическую структуру пациента, но если мы имеем дело с нарциссом, пограничным или маниакально-депрессивным индивидом, то постепенно мы идентифицируем и узнаем эти черты характера и разумность этих особенностей. Неважно, видим ли мы проблему как преимущественно биологическую или связанную с нарушениями в материнском мире или с невозможными дилеммами реальности, каждое расстройство является разумной попыткой разрешить экзистенциальную проблему.

И хотя эти решения могут быть сами по себе очень необычными, если клиницист сможет ухватить их специфику и помочь анализанту понять их особую разумность, то тогда может начаться естественный процесс их обезвреживания.

Глава 1
Нарциссический характер

Миф о Нарциссе, который столь озабочен самим собой, что это снижает значимость его отношений с другими, послужил основой для, возможно, первого ясного диагноза характера, появившегося в западной культуре. В этой истории раскрывается сложная для понимания сущность образа поглощенного собой Нарцисса, который представляет собой нечто большее, чем отражение на поверхности. В ней рассказывается о нимфе Эхо, которая изначально была наказана Герой за излишнюю болтливость. Она более не могла сама начинать разговор, но могла лишь повторять то, что говорили другие. Когда она увидела Нарцисса-подростка, она была поражена его красотой. Она последовала за ним, но не смогла заговорить. Увидев ее, он ее отверг, и она умерла медленно и в одиночестве. Позднее Немезида (богиня мести) бьет его тем же оружием. Нарцисс приходит к пруду, никогда не потревоженному животными или людьми, и, когда склоняется, чтобы напиться, видит свое отражение и влюбляется в него. Но каждый раз, когда он наклоняется к воде, чтобы обнять себя, образ разрушается. Он не может ни уйти, ни обладать тем, кого желает. Подобно Эхо, он умирает от неразделенной любви.

Если посмотреть на это с психоаналитической точки зрения, то связь между двумя протагонистами может быть представлена следующим образом. Старшая женщина находит более молодого мужчину. Она любит его, тогда как он ее ненавидит. По логике нарратива, история Нарцисса затем повторяет ее историю. Но, согласно теории Фрейда, логика последовательности событий иная: в действительности она отвергается им по той же причине, как до того она отвергалась другими. Даже если он отталкивает ее по физическим причинам, как предполагает миф, мы знаем, что она уже была отвергнута за навязчивую болтливость.

Психоаналитики следовали логике этого мифа при анализе структуры нарциссической личности. Моделл [1] и другие предполагали, что нарцисс отверг первичный объект [2], мать, потому что она воспринималась как слишком интрузивная. На месте другого нарцисс устанавливает свой собственный образ как новый первичный объект. Все идет хорошо, пока нарцисс просто смотрит на свой образ, но любая попытка вступить с ним в контакт разрушает его. Или иначе: если другой пытается завлечь Я, то Я отвергает другого и другой фрагментируется. Уничижение. Эхо пытается завлечь Нарцисса и становится отвергнутой. Нарцисс пытается завлечь себя и оказывается разрушенным. Оба погибают в своих попытках завлечь другого.

Психоаналитик, работающий с нарциссом, непременно столкнется с этой дилеммой. Пациент приносит мутные воды беспокойства; он присваивает себе это озеро-сессию. Когда аналитик слушает, то часто пытается сообразить, что ему надо сказать, пока анализант занимает всё время рассказами о своих «нарциссических ранах». Эти раны представляют собой осколки того, что могло бы быть идеальным зеркалом, и анализант глубоко обеспокоен тем, чтобы попытаться восстановить это целительное озеро. Аналитик же замечает, что его позиция сравнима с позицией Эхо, которая может говорить, только если отражает слова и интересы Нарцисса.

Если Эхо-аналитик говорит что-то иное, то внезапно он сталкивается с особым объектным отношением: с озером, которое разбивает Я на куски. Уж лучше тогда оставаться пассивным и поддерживающим. Любая интервенция, которая отличается от позиции анализанта, является опасной.

Образ Я

Пожалуй, наиболее значимая черта нарцисса – это потребность в том, чтобы им восхищались. Однако это может происходить на весьма утонченном уровне. Хотя имплицитно он идеализирует самого себя, он может проецировать эту осуществляющую желание фантазию на других близких людей или на свои активности с помощью идеализации. Это своего рода предоставление услуги за услугу. Ты идеализируешь меня, я идеализирую тебя. Нарцисс согласен пригласить других в негласно идеализирующее общество, которое он создал. Это и есть «нарциссический договор»: я возвышаю тебя, ты возвышаешь меня, мы предлагаем другим ту же услугу. Это образует обнадеживающую основу для чувства собственной значимости, в противном случае хрупкого. Жить в идеализированном мире – значит греться в лучах света идеализированного объекта.

Менее нарушенный нарцисс может позволить такому другому войти в его близкий круг (например, стать супругом), и при благоприятных обстоятельствах это может перерасти в партнерство со взаимной идеализацией. Действительно, если второй партнер также нарцисс, то такие пары могут создать сильную связь, которая может пережить много бурь.

Давайте поразмышляем над одним из нарциссических допущений о том, что визуальное имеет превосходство над вербальным и символическим: «Я – тот, кем или чем я кажусь». Как мы увидим далее, это важное отличие. Нарцисс использует язык как знаковую систему. Слова используются с той же целью, что и мимика лица или позы тела: они предназначены для указания на удовольствие или неудовольствие нарцисса. Хотя бессознательное Я будет устанавливать связи на уровне символического порядка, сам нарцисс любопытным образом находится в разногласии с тем, как он создает смысл. Смысл символического порядка может быть услышан другим. Действительно, он может быть разделен и проинтерпретирован. Это предполагает наличие взаимности, но нарцисс подразумевает ее, только пока его слова понимаются как знаки для создания гомеостаза. Целью служит создание мира идеалов, не идей. Идеальный Я или объект – это законченный гештальт, он наследует власть образа.

Как подчеркивал Лакан, говорить означает разрушать гегемонию образа, слова разрушают картину, которая всегда «стоит тысячи слов». Существует ненависть к означающему, поскольку оно децентрирует Я. Оно всегда указывает на что-то еще и позволяет слушающему другому стать независимым участником в сфере отношений.

Действительно, многие нарциссы ненавидят язык, поскольку он отделяет их от гегемонии образа и от использования невербальных средств для контроля над другим. Поэтому в отношениях или в анализе нарцисс часто использует лицевые знаки (поднятые или нахмуренные брови, хмурый взгляд в пол) или невербальную акустическую коммуникацию (вздохи или покашливания), или молчание для того, чтобы утвердить довербальную интенциональность Я. Даже во время разговора, иногда весьма красноречивого, суммарное воздействие речи направлено на то, чтобы продемонстрировать, какую власть имеет образ Я над другим. Это типичная черта харизматической личности. По иронии, даже если то, что говорится, информативно и познавательно, нарцисса интересует лишь сам факт говорения, но не содержание сказанного. Говорить означает побеждать речь.

Утверждая приоритет невербального мира над речевым, нарцисс использует искусство выступления как средство для манипуляции другим, а когда речь идет об анализе – для того, чтобы разрушить попытки аналитика по созданию смысла. Вместо этого нарцисс слушает звук голоса аналитика или наблюдает за его поведением. Для него настоящий аналитик обитает в молчании, в царстве довербального.

Идеалы и идеализация

В течение периода латентности большинство из нас формируют Идеал-Я. Это не то же самое, что Супер-Эго, являющееся внутренней оценочной инстанцией. Идеал-Я – это объект, которым жаждет стать Я. Как нам известно, подростковый период – важная эпоха как для идеализации себя, так и для противоположного – катастрофического ужаса перед тем, что Я окажется аутсайдером. Это действительно далеко от того, что представляет собой Идеал-Я. Также мы все идеализируем объекты. Мы создаем безупречные объекты, которые могут стать фокусом безусловной любви, что соответствует принципу удовольствия.

Нарцисс же, однако, идеализирует объекты для того, чтобы жить в мире, который самым изощренным образом лишен гуманности. Человеческие существа имеют изъяны, и это неприемлемо для нарцисса, поскольку в результате остается ждать как милости потенциального расположения к нему другого. Идеализированное Я предназначено заместить другого, что часто достигается по доверенности, через других, которые идеализируют Я нарцисса. Поскольку он идеализирует объекты, он должен сузить в своем мире поле объектов, доступных для такого рода инвестиций, чтобы контролировать их.

«Отвращение» – термин Кристевой для обозначения всех явлений, маргинализованных под воздействием личных, социальных или культурных требований целостной реальности, – является анафемой для нарцисса. Не может он постичь и идею Камю о том, что из-за того, что мы не способны охватить с помощью рационального мышления всю немыслимую сложность жизненного опыта, наше существование становится абсурдным. И Камю, и Кристева рассматривали для контраста нарциссическую структуру, которая отказывается думать о чем бы то ни было за пределами ищущего выгоду сознания.

Когда нацисты уничтожали евреев, они пытались избавить мир от нежеланных частей самих себя путем проекции. Они намеревались создать чистую расу, лишенную любого ненарциссического измерения; другими словами, уничтожить все, что могло конфликтовать