На путях к Священному союзу: идеи войны и мира в России начала XIX века
В монографии исследуются идейные истоки Священного союза, завершившего эпоху Наполеоновских войн, обсуждаются проекты вечного мира и планы мирного переустройства Европы. Впервые подробно рассматривается «народная война» как идеологическая конструкция 1812 г. Особое внимание уделяется церковной проповеди, в которой война и ведущие ее люди возводятся к библейским «прототипам». Заграничные походы резко изменили официальную идеологию, сдвинув ее в сторону космополитизма, — так родилась идея Священного союза. В среде европейских дипломатов и политиков Священный союз вызвал сначала подозрительность и непонимание. Но в период конгрессов, когда идеология Священного союза приобрела характер политических решений, европейская общественность перешла от недоумения к критике. Между тем все стремления проникнуть в суть замысла русского царя, равно как и либеральная критика Священного союза, не раскрывают его подлинной сущности, которая до сих пор во многом остается загадочной.
Дәйексөздер11
Российский парадокс, по мнению Местра, состоит в том, что при всем внешнем деспотизме и рабстве Россия — самая свободная страна: «Нигде человек не пользуется такой свободой и не делает в такой степени все, что захочет, как в России. Крайности сходятся таким образом, что правительственный произвол порождает республиканские формы»
По мнению Местра, в этом заключается одна из особенностей российского деспотизма, который лишь с виду кажется неограниченным:
В мире много говорят о неограниченной власти русского императора, но забывают, что государь менее всего могущественен там, где он может все. Невозможно избавиться от пошлой мании судить о власти государей по тому, что они могут делать, в то время как она должна оцениваться по тому, что они не могут делать. Когда видят султана или царя, приказывающего по собственной прихоти отрубить голову или наказать кнутом человека, то говорят: «О, как он могуществен!» Но надо сказать: «О, как он слаб», так как на следующий день его могут самого задушить. Насилие принимают за силу. Между тем они отличаются как сладкое и пресное. При желании легко доказать кому угодно, что наш государь и его коллеги (collègues) несравненно более самодержавны и независимы, чем российский император, который несомненно еще долго может быть не сможет воздать должное адмиралу, как бы искренне он ни хотел этого сделать [Там же, с. 508].
В мире много говорят о неограниченной власти русского императора, но забывают, что государь менее всего могущественен там, где он может все. Невозможно избавиться от пошлой мании судить о власти государей по тому, что они могут делать, в то время как она должна оцениваться по тому, что они не могут делать. Когда видят султана или царя, приказывающего по собственной прихоти отрубить голову или наказать кнутом человека, то говорят: «О, как он могуществен!» Но надо сказать: «О, как он слаб», так как на следующий день его могут самого задушить. Насилие принимают за силу. Между тем они отличаются как сладкое и пресное. При желании легко доказать кому угодно, что наш государь и его коллеги (collègues) несравненно более самодержавны и независимы, чем российский император, который несомненно еще долго может быть не сможет воздать должное адмиралу, как бы искренне он ни хотел этого сделать [Там же, с. 508].
Воспитание обязательно «должно быть отечественное, а не чужеземное». Шишков не отрицает, что «чужестранец может преподать нам, когда нужно, некоторые знания свои в науках». Но эти науки, в его глазах, изначально скомпрометированы, так как они не замешаны на вере и родном языке, а, следовательно, иностранное воспитание уже само по себе направлено на повреждение отечественных нравов. Знание чужого языка и чужой культуры, в представлении Шишкова, априорно предполагает незнание своего языка и своих традиций. Иностранный учитель «даже нехотя, вложит в меня все свое, истребит во мне все мое, и сближа меня с своими обычаями и нравами удалит от моих». Поэтому воспитание должно носить не столько познавательный, сколько охранительный характер: «Оно есть весьма важное дело, требующее великой прозорливости и предусмотрения» [Там же, с. 275]. Европейские знания, как и знания вообще, для патриота излишни, гораздо важнее чувство «народной гордости», заставляющее даже в собственных недостатках видеть достоинства и чуждаться всего иностранного. Итак, укрепление веры, отечественное воспитание и забота о языке составляют основу патриотизма. Речь Шишкова в преддверии наступающей войны пришлась весьма кстати и была хорошо принята не только «Беседой», но и Александром I, давно уже всерьез готовившимся к войне с Наполеоном
