автордың кітабын онлайн тегін оқу  Украденные прикосновения

Нева Алтай

Пролог

Семь лет назад

Сальваторе

На мою руку опускается молоток, его металлическая головка вонзается в плоть, которая и так уже превратилась в сплошное опухшее месиво, и тонкая струйка крови брызжет на стол.

Я жду, пока эта невыносимая боль не утихнет, затем поднимаю подбородок и смотрю на нависшего надо мной мужчину.

— Нет, — отрывисто говорю я.

Марчелло, один из капо, наблюдает за мной пару секунд, прежде чем бросить взгляд через плечо на дона, прислонившегося к стене справа. В комнате тускло, нет ни гудения, ни бликов от флуоресцентных ламп на потолке. Свет исходит лишь от стоящей на углу стола старой лампы, но когда дон прикуривает сигару, его лицо светится красным от пламени. Он кивает.

Марчелло поворачивается обратно ко мне и крепче стискивает мое запястье.

— Думаю, тебе стоит пересмотреть свое решение, — усмехается он и снова сильно ударяет молотком по моим пальцам.

Жгучая боль пронзает всю мою руку, проносится по плечу и молнией ударяет прямо в затылок. Это ощущение завладевает моим мозгом, поселяясь в черепной коробке. Я стискиваю зубы, пытаясь притупить его.

— Пошел на хрен, Марчелло, — хрипло говорю я.

Он смеется и качает головой.

— Ты и вправду просто нечто.

Марчелло кладет молоток на стол и достает пистолет из кобуры. Я предполагаю, что он просто-­напросто выстрелит мне в голову, но вместо этого он направляет оружие на мою ногу.

— Думаю, я уже достаточно изуродовал твою руку. Ты, наверное, ее больше не чувствуешь. Как насчет этого?

Раздаются два выстрела, и я вою в агонии, когда пули разрывают плоть и дробят кости. Черные пятна затуманивают мое зрение.

— Последний шанс, Сальваторе, — рявкает он.

Я делаю глубокий вдох, игнорирую этого никчемного ублюдка и смотрю прямо в глаза дону, который все еще стоит на том же месте в темном углу. Здесь слишком темно, чтобы я мог ясно видеть его глаза, но раз лампа находится так близко к моему лицу, я уверен, что мои глаза он видит. Моя невредимая рука привязана к подлокотнику стула, но я поворачиваю запястье достаточно для того, чтобы показать ему средний палец; веревка натирает моюкожу.

— Он не сдастся, Марчелло, — говорит дон и разворачивается, чтобы уйти. — Просто убей его, и покончим с этим.

Марчелло ждет, пока не закроется дверь, затем обходит вокруг стула, к которому я привязан, и наклоняется, чтобы прошептать мне на ухо:

— Я всегда люто тебя ненавидел. Не знаю, о чем думал дон, когда позволил тебе занять место твоего отца два года назад. Сделать из двадцатичетырехлетнего парня капо, как будто у нас гребаный детский сад или что-­то вроде этого.

— Я понимаю, как это, должно быть, угнетает тебя, Марчелло. — Я делаю глубокий вдох, в то время как темные круги продолжают застилать мое зрение. — Особенно учитывая то, что за два года работы в качестве капо я заработал для Семьи больше денег, чем ты за двадцать лет на той же должности.

— Мне стоит оставить тебя здесь истекать кровью, — он сплевывает на пол и выпускает еще одну пулю мне в ногу.

— Это было бы, — выдавливаю я из себя, — нера­зумно.

— Почему это?

— Потому что, если я не умру… умрешь ты.

Он смеется:

— Да, нам не надо рисковать.

Три быстрых выстрела разносятся эхом по комнате, и я издаю хрип, когда острая, жгучая боль пронзает мою спину. Мне удается сделать один глубокий вдох, прежде чем все погружается в темноту.

Глава 1

Настоящее время

Сальваторе

—Пошевеливайся, идиот!

Я вскидываю голову, делаю шаг в сторону, избегая удара локтем по почкам, и пристально смотрю на женщину в медицинском костюме, которая проносится мимо меня. Она бежит к машине, которая со скрежетом останавливается в метре от меня посреди больничной парковки.

Мальчик-­подросток, не старше пятнадцати, выскакивает с водительского сиденья. Очевидно, что он раньше никогда не был в больнице, раз подъехал к парковке, а не ко въезду для машин скорой помощи. Он открывает дверь в ту же секунду, как медсестра добегает до машины. Несколько мгновений они оба смотрят на заднее сиденье.

— Это… голова? — заикаясь, говорит парень. — Почему?.. Мам, ты говорила, что у нас есть время.

Стоны женщины наполняют воздух, а парень, испуганный и белый как снег, не сводит глаз с заднего сиденья.

— Малыш! Эй! — медсестра хватает парня за предплечье и трясет его, но он не реагирует. — Малыш. Сосредоточься! — Она несильно шлепает его по щекам. — Иди в больницу. Найди врача и тащи егосюда.

— Разве… разве вы не врач?

— Я всего лишь медсестра. В сообщении говорилось, что у твоей матери были схватки, а не то, что у нее начались полноценные роды. Иди. Сейчас же! — рявкает она, поворачивается к машине и опускается на колени на бетон, положив ладони на сиденье перед собой. — Все в порядке, мама. Подыши для меня. Все в порядке. Когда начнется боль, мне нужно, чтобы ты тужилась, хорошо? Как тебя зовут?

Женщина в машине всхлипывает и говорит что-­то, я не улавливаю что, вероятно, ответ на вопрос медсестры, затем снова кричит.

— Я Милена, — говорит медсестра. — У тебя все хорошо, Дженни. Да, дыши. Еще один раз, головка уже вышла. Потужься еще один раз, но хорошенько.

Медсестра оглядывается через плечо на вход в больницу, затем в сторону, пока ее взгляд не падает на меня.

— Ты! Парень в костюме! — кричит она. — Иди сюда!

Я склоняю голову и смотрю на нее. Первое, что я замечаю, — это ее глаза, но не их цвет. Я слишком далеко, чтобы разглядеть его. В них видна смесь паники и решимости, которая и приковывает мой взгляд. В любой другой ситуации я бы проигнорировал подобную просьбу и ушел. Жизнь других людей меня нисколько не интересует. Но я ловлю себя на том, что не могу отвести взгляд от этой девушки. Нужно немало решимости, чтобы сохранить хладнокровие в подобной ситуации. Медленно я подхожу к машине, не сводя глаз с медсестры, которая вновь сосредоточена на женщине и раздает указания. Волосы у медсестры очень светлые, они беспорядочно собраны в свисающий хвостик.

— Дай мне свой пиджак, — говорит она, не глядя в мою сторону, в то время как женщина в машине испускает глубокий стон. — Вот и все, Дженни. Все закончилось. Я держу ее.

Голос медсестры дрожит лишь слегка, но невозможно не заметить панику на ее лице. Меня поражает то, как она держится. А после всего того, что я повидал и сделал в своей жизни, меня уже мало что может удивить.

Внезапно детский плач пронзает пространство вокруг нас.

Говорят, что первый плач ребенка должен растопить даже самое холодное сердце, но на меня он никак не влияет. Не то чтобы я ожидал, что повлияет. Я только что стал свидетелем того, как новая жизнь пришла в это мир, но это вызвало точно такой же эмоциональный отклик, как и смена цвета светофора.

Никакой.

Я снимаю пиджак, намереваясь повесить его на дверцу машины и уйти, но мой взгляд падает на лицо медсестры, и у меня перехватывает дыхание. Она смотрит на ребенка у себя на руках и улыбается с таким трепетом и радостью, что ее лицо светится. Это так непринужденно и так искренне, что я не могу оторвать глаз от ее губ. Я не почувствовал ничего при виде так называемого чуда жизни, но при взгляде на нее у меня внезапно все сжимается в груди от странного ощущения и вместе с ним от незнакомого чувства… желания. Я сжимаю пиджак в руке, пытаясь разгадать смысл этой нежданной потребности схватить лицо девушки и повернуть ее к себе, чтобы я мог завладеть ее улыбкой. У меня нет подходящего слова, чтобы описать то, что меня охватило. Может… тоска?

Краем глаза я замечаю, как две женщины в белых халатах выходят из больницы и бегут в нашем направлении. За ними — медбрат, толкающий каталку.

— Ты отлично справилась, Дженни. Я положу ее тебе на грудь. Расстегни рубашку, — говорит медсестра, затем поворачивается ко мне, протянув руку. Я отдаю ей свой пиджак от Армани и наблюдаю, как она наклоняется внутрь машины, чтобы накрыть ребенка.

— Господи, Милена, — с трудом дыша, говорит одна из только что прибывших врачей. — Дальше мы разберемся сами, дорогая. Ты отлично справилась.

Светловолосая медсестра, Милена, кивает и поднимается с асфальта. Радостное выражение ее лица сменяется замешательством, как будто она только сейчас осознала, что произошло. У меня возникает желание схватить человека, виновного в исчезновении ее улыбки, и покарать его за это, но винить некого. Это сама ситуация. И все же потребность убить кого-­нибудь не покидает меня.

Молодая медсестра направляется ко входу в больницу, но через несколько шагов она останавливается и прислоняется к припаркованной машине. Склонив голову, она смотрит на свои дрожащие руки, перепачканные кровью, затем начинает лихорадочно вытирать их о костюм. Она очень молода — чуть за двадцать, может быть, двадцать два или двадцать три, не больше. Вероятно, это были ее первые принятые роды, но она хорошо держала себя в руках, и я не могу не восхищаться ею за это. Когда ее руки становятся более или менее чистыми, она отталкивается от машины и продолжает свой путь, но оступается. Сделав шаг в сторону, она прислоняется к следующей машине и закрывает глаза.

Мне следует уйти. Просто развернуться, пойти к своей машине и уехать домой. Но я не могу. Будто все мое существо сосредоточено на светловолосой медсестре. Она кажется такой потерянной и уязвимой. Поэтому вместо того, чтобы поступить разумно, я преодолеваю расстояние между нами и становлюсь прямо перед ней. Внезапно меня охватывает безумный порыв протянуть руку и коснуться ее лица, но я подавляю это нелепое желание и вместо этого просто наблюдаю за ней. Ее глаза открываются, и она смотрит на меня снизу вверх. Темно-­зеленые.

— Парень с пиджаком, — говорит она и снова закрывает глаза. — Вы можете оставить свое имя и адрес в справочном бюро. Я прослежу, чтобы вам вернули вашу вещь.

Ее голос звучит ровно, но руки все еще дрожат, как и все остальные части ее тела. Последствия выброса адреналина. Я бросаю взгляд через плечо. Между нами и входом в больницу всего метров тридцать, но я сомневаюсь, что она сможет преодолеть это небольшое расстояние в таком состоянии. Ее ноги дрожат так сильно, что мне кажется, они подогнутся под ней в любую секунду. Она может споткнуться на обратном пути в здание и пораниться. Я не совсем понимаю, почему такая перспектива волнует меня.

Я наклоняюсь и беру ее миниатюрное тело на руки. Удивленный возглас срывается с губ девушки, но она не начинает возмущаться сразу же. Она просто обвивает руками мою шею и смотрит на меня широко раскрытыми глазами. Мы на полпути ко входу, когда она начинает извиваться, чуть не заставив меня потерять равновесие.

— Опусти меня на землю, — она сопротивляется еще активнее, — я сама могу идти, черт возьми.

Я продолжаю шествовать вперед, держа ее на руках, пока она колотит меня в грудь своими крошечными кулачками, пытаясь выскользнуть из моей хватки. Хотя она не весит и пятидесяти килограммов, ее ерзанье все же делает задачу утомительной. Если она не прекратит, мы оба можем оказаться лицом вниз на тротуаре.

Я поворачиваю голову, и наши носы случайно соприкасаются. У нее есть веснушки, замечаю я.

— Перестань, — говорю я, и дерганье прекращается.

Она открывает рот, будто собираясь возразить мне, но я предупреждающе сжимаю ее в руках. Никому не позволено нарушать мои приказы. Девушка закрывает рот и морщит нос, но ничего не говорит. Разумное решение. Я поворачиваю голову, глядя прямо перед собой, и иду дальше ко входу.

Милена

— Он был горячим? — спрашивает Андреа, моя лучшая подруга.

Я зажимаю телефон между плечом и щекой и достаю из холодильника остатки еды на ужин.

— Наверное, — отвечаю я и вываливаю еду на тарелку. Я не ела ничего с самого утра.

— Ну и что это за ответ? Он был горячим или нет?

— Был. Высокий. Дорогой костюм. Темные волосы, местами с проседью. От него приятно пахло. — Очень, очень приятно. Я до сих пор чувствую запах его одеколона на своей футболке.

— Седые волосы? Сколько этому парню было лет?

— Лет тридцать пять. Вероятно, он преждевременно седеет. — Я ставлю тарелку в микроволновку, выставляя таймер на одну минуту. Времени явно недостаточно, чтобы еда разогрелась как следует, но и так сойдет. Я слишком голодна, чтобы ждать дольше.

— И он ничего не сказал? Своего имени?

— Не-­а. Просто внес меня в вестибюль больницы, поставил на пол, затем развернулся и ушел.

— Ну, не могу сказать, что я удивлена. Ты всегда привлекала чудаков. — Андреа смеется. — Этот анестезиолог, Рэнди, все еще преследует тебя?

— Ага. — Я сажусь за маленький столик в углу со своей тарелкой и набрасываюсь на еду. — Вчера он снова прислал мне цветы. На этот раз гвоздики. Я имею в виду, что за хрень? Они же для похорон.

— Там была еще одна жуткая записка?

— Ага. Что-­то про то, что моя кожа сияет, как лунный свет. Меня почти стошнило. — Мой кот запрыгивает на стол, сует нос в мою чашку и лакает воду. Я даю ему кухонной тряпкой по голове. — Спрыгивай, черт подери!

— Как думаешь, этот Рэнди опасен? — спрашивает Андреа. — Он преследует тебя уже несколько месяцев.

— Не думаю. Надеюсь, он скоро найдет кого-­нибудь другого, к кому поприставать. Как дела в Чикаго? — Я отправляю в рот еще одну вилку с кучей еды на ней.

— Я видела твоего брата на днях. Он все еще думает, что ты в Иллинойсе.

— Хорошо. Пожалуйста, постарайся не проговориться ему. Анджело взбесится, если узнает, что я в Нью-­Йорке.

— Тебе следует вернуться в Чикаго, Милена. Тут небезопасно. Что, если кто-­нибудь из нью-­йоркской Семьи узна­ет, что ты здесь? — она переходит на шепот. — Аджелло не пускает членов других семей Коза Ностры на свою территорию без разрешения. Ты это прекрасно знаешь.

— Сомневаюсь, что печально известный дон Аджелло стал бы изводить себя из-­за моей скромной персоны, — бормочу я, продолжая жевать. — И в любом случае мне нужно окончить ординатуру. Я вернусь, как только покончу со всем. — Кот снова запрыгивает на стол, крадет кусок мяса с моей тарелки и мчится в ванную. — Однажды я задушу этого кота.

— Ты твердишь это уже несколько недель, — смеется Андреа.

— Вчера он пришел домой с гребаным куриным крылышком. А за два дня до этого — с куском рыбы. Соседи подумают, что я научила его воровать для меня еду. — Я зеваю. — Я позвоню тебе завтра. Не могу, глаза слипаются.

— Хорошо. Если ты снова столкнешься с этим горячим незнакомцем, обязательно возьми его номер.

— Ага, конечно.

Я завершаю звонок и тащусь к кровати в другом конце своей квартиры. Общая площадь в ней меньше, чем моя спальня дома, но я заплатила за нее моими собственными деньгами и не променяю ее ни за что на свете. Я пока не говорила ни Андреа, ни кому-­либо еще, но я не планирую возвращаться в Чикаго. Никогда.

Я покончила со всем этим дерьмом Коза Ностры.

Сальваторе

Раздается резкий стук в дверь моего кабинета. Я отрываюсь от ноутбука, вижу, как входит начальник моей службы безопасности, и киваю в сторону стула по другую сторону стола.

— Вы нашли эту девушку? — спрашиваю я.

— Да. И вы не поверите. — Нино садится и скрещивает руки на груди. — Это Милена Скардони. Младшая сестра одного из чикагских капо, Анджело Скардони.

Я откидываюсь на спинку стула. Какой необычный поворот событий.

— Ты уверен?

— Да. Она единственная Милена, которая работает в больнице Святой Марии. Я также проверил ее социальные сети. — Он достает свой телефон, листает пару секунд, затем толкает его ко мне через стол. — Там не так много фотографий, но я нашел две, где она со своей сестрой. Той, что вышла замуж за члена Братвы. Они очень похожи. И я нашел несколько фотографий со свояченицей Росси, Андреа. Это она, босс.

Я беру со стола телефон и смотрю на экран. Фотография сделана несколько лет назад. Волосы Милены короче. Она стоит с другой девушкой примерно того же возраста. Милена улыбается и держит раскрытую ладонь у рта, посылая воздушный поцелуй в камеру. У нее полные губы и маленький носик, и она прекрасна. Но не ее безупречные черты лица привлекают мое внимание. А ее глаза. Большие, сияющие зеленые глаза, которые, кажется, смотрят прямо на меня, мерцая радостью и озорством. Я веду большим пальцем по экрану, пока не достигаю ее губ, и обвожу их контуры.

— Сестра чикагского капо. На моей территории. — Я кладу телефон обратно на стол, но не могу оторвать взгляда от фотографии. Она кажется такой искренней, ее улыбка. Как бы я себя чувствовал, если кто-­то мне так улыбался?

— Вы хотите, чтобы я послал кого-­нибудь притащить ее сюда? — спрашивает Нино. — Или позвоните Росси, чтобы он сам разобрался с этой проблемой?

Я заставляю себя отвести взгляд от экрана, встревоженный тем фактом, что случайная женщина, которую я только встретил, сумела вызвать во мне такой нездоровый интерес. Я встаю и подхожу к большому окну с видом на город. Позвонить Луке Росси, чикагскому дону, было бы лучшим вариантом. Он пришлет кого-­нибудь, чтобы забрать ее и отвезти обратно в Чикаго.

— Нет, — говорю я, глядя на улицу внизу. Час назад начался дождь. Сначала он был мелким, но превратился в настоящий ливень. Интересно, насколько темнее становятся ее волосы, когда они мокрые. — Отправь кого-­нибудь следить за ней. Вы знаете, где она живет?

— Я навел справки. В какой-­то дыре в пригороде.

— Одна?

— У нее есть кот.

— Я хочу, чтобы в ее квартире установили камеры, — говорю я. — На кухне, в гостиной, спальнях, но не в ванной.

Нино молчит, поэтому я поворачиваюсь и вижу, что он смотрит на меня с немного шокированным выражением лица. Мы знаем друг друга два десятилетия, так что неудивительно, что моя просьба ошеломила его. Я тоже сбит с толку.

— Я заглянул внутрь с пожарной лестницы, — быстро говорит он. — Это студия площадью двадцать квадратных метров. Всего одна комната.

Что, черт возьми, делает сестра капо, вкалывая медсестрой и живя в студии в пригороде?

— Поставьте две камеры, чтобы охватить все пространство, — говорю я. — Я хочу, чтобы это было сделано в течение следующих двадцати четырех часов и чтобы записи транслировались напрямую на мой ноутбук. Ни у кого больше не должно быть доступа.

— Считайте, что все уже сделано. — Нино встает, чтобы уйти, но оглядывается на меня через плечо. — Могу ли я спросить, где вы ее откопали?

— Перед больницей Святой Марии. Я возвращался домой после полугодового медицинского осмотра. — Я снова отворачиваюсь к окну. — Она назвала меня идиотом, чуть не сбила с ног, а затем приняла роды посреди парковки. Она также конфисковала мой пиджак во время этого действа.

Нино разражается смехом у меня за спиной:

— Что ж, я понимаю, почему вы посчитали ее интересной.

Да. Я считаю Милену Скардони очень интересной.

Глава 2

Сальваторе

Я откидываюсь на кровати, включаю ноутбук и просматриваю записи камер наблюдения из квартиры девочки Скардони, как я это делал каждый вечер на протяжении последней недели. В первый вечер я сказал себе, что это просто безобидный интерес, будучи уверенным, что дело всего-­навсего в кратковременном увлечении. Что я быстро просмотрю запись, выключу трансляцию и пойду спать. Все закончилось тем, что я просмотрел всю запись. И с тех пор я делаю одно и то же каждый чертов вечер. Потребность увидеть ее слишком сильна, чтобы это игнорировать.

Отматывая запись к сегодняшнему утру, когда она должна была вернуться со своей ночной смены, я нажимаю клавишу ввода и запускаю видео.

Ее квартира — это чертова каморка, и двух камер достаточно, чтобы охватить каждый сантиметр. Я наблюдаю, как Милена входит, почти спотыкается о спящего посреди прихожей кота и исчезает в ванной. Десять минут спустя она выходит, одетая в просторную футболку, тащится к кровати и ныряет под одеяло. Она притягивает к себе его уголок, чтобы погрузиться в его уютные объятья. Не проходит и минуты, как ее безмозглый кот запрыгивает на кровать. Он грязно-­серый, тощий, и, кажется, у него нет части хвоста. Она его что, на мусорке подобрала? Кот крадется к изножью кровати, затем колотит и царапает ступни Милены, выглядывающие из-­пододеяла.

Тут нет звука, поэтому, когда Милена вскакивает с кровати, я вижу лишь то, как шевелятся ее губы. Судя по выражению ее лица, она кричит. Кот кидается под кровать. Милена ложится обратно, но, как только она снова натягивает одеяло, кот возвращается. Он подкрадывается к голове Милены, вытягивает переднюю лапу и бьет ее по носу. Она не реагирует, хотя кот и трогает ее еще несколько раз. Эта гребаная зверюга настойчива. Милена протягивает руку, хватает кота, прижимая его к себе в тесных объятьях, и зарывается лицом в подушку.

Я увеличиваю картинку и смотрю, как она спит, осве­щенная полуденным солнечным светом, льющимся в окно. В какой-­то момент кот повернулся и прижался головой к шее Милены.

Какого черта она живет в этой дыре? Я велел Нино проверить ее счета. Ее брат ежемесячно переводит ей огромную сумму денег, но она абсолютно ничего не снимает. Она пользуется только своим вторым счетом — тем, на который получает свою мизерную ежемесячную зарплату. Интересно, знает ли Скардони, что она в Нью-­Йорке? Скорее всего, нет. Мне следовало позвонить Росси в ту же секунду, как я узнал, кто она такая. Вместо этого я продолжал шпионить из ночи в ночь, и это стало непреодолимым желанием. Это смехотворно. Но я не могу остановиться.

Пытаясь игнорировать фантомную боль в левой ступне, я проматываю запись до семи часов вечера, когда Милена вздрагивает и садится в постели. Секунду она смотрит на входную дверь, кутается в одеяло, встает с кровати и направляется в сторону входа. Она уже на полпути, когда этот глупый кот бросается к ней, цепляется за угол одеяла, которое волочится по полу, и шмыгает у нее между ног. Милена спотыкается. Кот запрыгивает на комод и толкает на пол декоративную корзину вместе со стопкой бумаг и другими вещами. Милена смотрит на беспорядок у своих ног, качает головой и направляется к двери.

Перед глазами предстает курьер с огромным букетом красных роз в руках. Они обмениваются парочкой слов, затем он уходит с цветами, а Милена направляется на кухню с какой-­то запиской в руке. Она останавливается рядом с мусорным ведром, читает и хмурит брови. Затем, закатив глаза, выбрасывает записку в мусорное ведро.

Я беру с тумбочки свой телефон, отправляю сообщение Нино, распоряжаясь выяснить, кто прислал эти чертовы цветы, и возвращаюсь к просмотру.

Я слежу, как Милена готовит яичницу на плите, барабаня все это время пальцами по ноутбуку. Она что, отослала цветы, потому что ей не нравились розы? Мысль о том, что какой-­то другой мужчина шлет ей цветы, обжигает мое нутро. Может, дело в цвете? Я снова хватаю телефон и звоню секретарше. Когда она берет трубку, я сообщаю ей, что мне нужно. Несколько мгновений царит полная тишина, прежде чем она быстро бормочет, что попросит флориста немедленно связаться со мной. Мой телефон звонит через пять минут.

— Мистер Аджелло. Это Диана из цветочного бутика. Пожалуйста, дайте мне знать, что вам нужно, и я все устрою для вас, — щебечет она.

— Мне нужно, чтобы цветы отправили завтра утром.

— Конечно. Вы хотите что-­то конкретное? У нас есть потрясающие красные розы из Нидерландов и…

— Я возьму все, что у вас есть, кроме красных роз.

— О? Все наши розы, кроме красных? Безусловно. Где…

— Я сказал все, Диана, — говорю я. — Запиши адрес. Мне нужно, чтобы цветы доставили в шесть утра.

Когда я завершаю разговор с флористкой, я кладу телефон на клавиатуру перед собой и смотрю на него. Я никогда не покупал никому цветов. Так откуда на хрен взялась безумная потребность сделать это теперь?

Милена

— Черт, — бормочу я, возясь с замком.

Я забыла включить будильник и почти проспала. Наконец ручка поворачивается, и я открываю входную дверь, намереваясь броситься по коридору, но останавливаюсь на пороге. Побежать по коридору не получится, это уж точно. Мне повезет, если я доберусь до лестницы, потому что, похоже, какая-­то служба доставки облажалась. Причем серьезно.

Обе стороны коридора, длина которого где-­то метров двадцать пять, заставлены огромными чашами и вазами, и все они переполнены цветами. Каждая композиция состоит из разных цветов: белых роз, желтых роз, персиковых роз, маргариток, лилий, тюльпанов и множества других, которые я не узнаю. На каждом букете есть большой атласный бант в тон цветам, завязанный вокруг вазы.

— Господи, — бормочу я, уставившись на море цветов и гадая, как же мне добраться до лестницы, ничего не опрокинув.

— Милена! — вопит скрипучий женский голос.

Я поворачиваю голову и вижу мою квартирную хозяйку, которая стоит на лестничной клетке, уперев руки в бока.

— Мне нужно, чтобы ты убрала это все из коридора. Людям надо на работу идти, — продолжает она.

— Это не мое, — говорю я, глядя на это буйство красок.

— А в записке сказано, что твое.

Я резко поворачиваю голову вправо.

— Записка?

Она поднимает руку, в которой держит розовый конверт.

— Ребята из службы доставки попросили передать это тебе.

— Должно быть, это ошибка.

— На ней твое имя.

Я выхожу в коридор, стараясь изо всех сил ничего не опрокинуть, и направляюсь к ней. Мне приходится идти зигзагом, обходя, наверное, не меньше сотни ваз.

— Дайте посмотреть, — говорю я и наклоняюсь над большой композицией из белых роз, чтобы схватить конверт. Она права. На ней мое имя. Я оглядываюсь через плечо, изумленно разглядывая все эти цветы, затем достаю записку из конверта.

Выбери, что тебе нравится.

Раздай те, которые не нравятся.

Я моргаю. Читаю еще раз. Переворачиваю. Подписи нет. Кто, черт возьми, покупает цветы на тысячи долларов и говорит получателю раздать то, что ему не нравится? Это был Рэнди? Я так не думаю. Кроме того, в записке нет никакой банальной фразочки, а он ее всегда пишет. Я снова оглядываю коридор и быстро прикидываю. Каждая из этих ваз, должно быть, стоила сто баксов. Вероятно, больше. Так, сумма должна быть… Я резко поворачиваю голову к хозяйке, широко раскрыв глаза. Ни хрена. Себе.

— Мне нужно, чтобы ты убрала их из прихожей, — ворчит она и разворачивается, чтобы уйти. — У тебя на это тридцать минут.

Что, черт возьми, мне со всем этим делать? И что за маньяк купил, похоже, целый цветочный магазин? Это особый уровень безумия.

Я достаю телефон и звоню Пиппе, моей подруге с работы.

— Можешь дать мне номер телефона одного из тех парней, которые работают в прачечной больницы? — спрашиваю я.

— В прачечной?

— Ага. Мне нужна услуга. И грузовик, — говорю я, глядя на цветы. — Большой грузовик.

Глава 3

Сальваторе

Я закрываю ноутбук и смотрю на мужчину, стоящего на коленях в противоположном углу моего кабинета. Нино держит его за волосы, крича ему в лицо.

— Я спросил, на кого ты работаешь, Октавио? — орет он и бьет мужчину по лицу. — Ты сдал нас Управлению по борьбе с незаконной торговлей?

— Это был не я, Нино. Клянусь, это не я!

— Кто еще работает с тобой и торгует информацией? — Еще удар. Два зуба летят через кабинет в мешанине слюны и крови, оставляя красные пятна на стене.

— Мне нужно имя, Октавио! — Нино продолжает кричать.

Я беру со стола телефон и открываю приложение для видеонаблюдения, включая трансляцию из квартиры Милены. В течение прошлой недели я периодически начал просматривать видео в режиме реального времени в течение дня. Я все еще смотрел записи за весь день по вечерам, но это перестало доставлять мне достаточно наслаждения. У меня развилась необъяснимая потребность знать, где она и что она делает.

На экране высвечивается вид на квартиру Милены. Она сохранила белые розы и маргаритки, и они стоят на кухонном столе. Я ожидал застать Милену за просмотром телевизора или чтением, чем она обычно занимается по вечерам, когда не работает. Но вместо этого я вижу, как она бегает туда-­сюда по комнате, одетая лишь в комплект кружевного черного нижнего белья. Облокотившись на стол, я наклоняюсь вперед и сжимаю в руке телефон.

Милена снимает серебристое платье с вешалки в маленьком шкафу и достает снизу черные туфли на высоких каблуках. Сначала она надевает платье. Оно короткое, узкое и блестит, как старомодный дискотечный шар. Я еще крепче сжимаю телефон в руке. Футболки, в которых она спит, свисают ниже, чем это платье. Оно едва прикрывает ее задницу. Милена надевает туфли и прогоняет драного кота, спящего на ее пальто. Подхватив пальто, она выходит из квартиры.

— Нино, кто следит за девушкой Скардони? — спрашиваю я.

Нино поднимает голову, отвлекаясь от своей методичной работы по ломанию пальцев Октавио.

— Сейчас должна быть очередь Пьетро.

Я нахожу номер Пьетро и звоню ему.

— Где она?

— Садится в такси, — говорит он.

— Следуй за ней. Дай мне знать, куда она направляется.

Я сбрасываю звонок, достаю пистолет и подхожу к Октавио, который все еще стоит на коленях, но находится лишь в полусознательном состоянии.

— Имя другого стукача, Октавио, — требую я.

— Я не знаю, босс. Клянусь…

Я поднимаю пистолет, стреляю ему в голову в упор и поворачиваюсь к Нино.

— Вызови обслуживающий персонал. Мне нужно, чтобы к утру в моем кабинете убрались. У меня встреча в восемь. У него была семья?

— Жена.

— Отправь кого-­нибудь с деньгами. Ста тысяч должно хватить. Убедись, что жена знает, что произойдет, если она не будет держать язык за зубами.

— Хорошо. Что-­нибудь еще?

— Распорядись, чтобы это закрасили, — я киваю в сторону стены за телом Октавио. — Тут все в его мозгах.

— Вы собираетесь куда-­то пойти?

— Да.

— Мне выслать подкрепление?

— Нет, — говорю я и пронзаю его взглядом. — И только попробуй послать кого-­нибудь следить за мной. Я уже говорил тебе, чтобы ты избавился от этой привычки.

— Я начальник вашей службы безопасности. Как же мне, по-­вашему, выполнять свою работу, если вы мне не позволяете?

— До сих пор я притворялся, что не замечаю парней, которых ты отправил ходить за мной по пятам. Не сегодня, Нино.

— Хорошо, босс.

Пока я направляюсь в гараж, мне звонит Пьетро и передает адрес бара в центре города. Сев в машину, я нахожу это место