Оглавление

Дисклеймер

Книга является художественным произведением с вымышленными персонажами и сюжетом, содержит описания физического, сексуального и эмоционального насилия, которые являются метафорой причиняемого, нередко неосознаваемого вреда и рассказываются от лица жертвы, находящейся под психологическим влиянием. Автор обращает внимание на проблему насилия, в том числе над детьми, в семье и подобными средствами художественной выразительности показывает страшные и отвратительные стороны того, что происходит за закрытыми дверями и не выносится на поверхность.

Автор не оставляет надежды, что книгу, наконец, поймут верно: психологическое насилие, манипуляции, мать-нарцисс и инцест это плохо, несовершеннолетняя жертва, потерявшаяся в лабиринте кривых зеркал, — несчастна и нуждается в помощи.

Спасите Виктора.

1. Вокзал

Пенн-стейшн никогда не спит, а в час пик тем более. Оживленный вокзал кипит, как раскаленный котел, и никому ни до кого нет дела: пытаешься ли ты вытащить из щели между ступенями лестницы эскалатора застрявший конец шнурка, рыдаешь от вида порванного нового чемодана или воруешь хот-доги у зазевавшихся туристов — никто внимания не обратит.

Я озирался по сторонам в поисках достойного претендента, не следящего за своим имуществом. Когда поздней осенью наступают сумерки, таким как я, словно вечно ненасытным белкам, ничего не остается, как действовать решительно, отбросив страх оказаться пойманным с поличным.

Уж лучше лишний раз согреться, удирая без добычи, чем остаться голодным, даже не попытавшись… Иначе нечем будет откупиться от докучливых местных главарей. Мне вчера едва удалось отбиться от банды, держащей близлежащий район, решившей, что я «нелегально» занимаю место в коробке в переулке на Западной 43-ей. Подумать только, «картонная коробка» и «нелегально»! Но и у бездомных есть свои законы.

Бродяжничая в Мидтауне, в сравнении с остальными, я мог считать себя мажором — кто похвастается местом обитания в шаговой доступности от Таймс-сквер?

Здесь, на улицах, решающую роль играет физическая сила, выносливость и авторитет… Я порой удивлялся, как я — тощий подросток — вообще еще жив. Но никто не отменял борьбу за выживание и естественный отбор.

Крыса, которую ты не съел сегодня, с удовольствием и готовностью сожрет тебя завтра.

Ньюйоркцы не были готовы к резкому изменению погодных условий; меня наставшее похолодание тоже пугало. Я с содроганием вспоминал прошлую зиму в городе: пережить ее мне помог угол в ночлежке — пусть и в вонючем бараке, — где было тепло.

На сей раз еще только предстояло искать место обитания, а время коробки давно прошло.

Однако сейчас было другое время — момент, когда с быстротой кошки, за которой гонится свора собак, мне нужно выхватить дорогую сумку у какой-нибудь модницы. Сумка и телефон зайдут у скупщиков краденного за бесценок, но наличка внутри, как пасхальный сюрприз — как правило, не больше, чем стоимость одной поездки на такси, — может выручить сразу.

Есть все хотят. Я не отказался бы даже от обглоданной булки дешевого бургера от тех, кто не переносит глютен.

Желудок протяжно взвыл, вторя моим невеселым размышлениям. Сканируя выходящую из здания вокзала толпу, я почти сразу выбрал свою жертву.

Так-так, кашемировое пальто и рысий мех воротника, красивое лицо, мечтательно обращенное к долговязому спутнику… Небрежно висящая на узком плече сумка, за которой она не следит.

Они беззаботно болтают о только что завершившейся поездке, собираясь вернуться домой, поглядывая в сторону авеню, чтобы поймать машину, а я лишь кусаю губы, кутаясь в старую толстовку с капюшоном — единственную теплую одежду, что у меня есть, — в тайне даже от самого себя завидуя подобным бессовестным особям, купающимся в благах и радости.

Мгновение спустя я ловко лавировал между прохожими, следуя за парочкой по пятам, и вот уже сумка женщины в моей руке: меня обдает волной аромата ее духов, приводящей в необъяснимый трепет, и тонкий ремешок скользит вниз, свободно спадая вдоль тела.

В самый последний момент, когда с добычей под мышкой я уже был готов скрыться в толпе туристов, вовремя оказавшейся рядом, эта самая добыча дернулась в окоченевших пальцах, по инерции оттаскивая назад. Я услышал вскрик — такой типичный… как же он мне надоел! — и изо всех сил постарался сбежать — пусть и ремешок, который женщине каким-то образом удалось схватить, порвется.

Так и случилось. С коротким, но громким треском петля лопнула, и я лишь на секунду обернулся, встречаясь с испуганным взглядом женщины, увидевшей вора сквозь толпу.

Я уже несся по тротуару, пересекая проезжую часть по направлению к скверу, спотыкаясь на каменной лестнице, летя без оглядки. Я стремился поскорее очутиться в безопасности, но вопреки обыкновению, что-то пошло не по плану.

Я сам не на шутку испугался — то ли жертвы, внезапно обретшей личность и красивое лицо, то ли помехи в ее сопротивлении.

И еще я слишком поздно понял, что за мной гонятся. Тот самый мужик — ее спутник, — теперь несся вслед за мной, налетая на мешающихся на пути прохожих, а она лишь что-то ему кричала, умоляя ничего не предпринимать, чуть отставая.

Миновав сквер и перебежав улицу, я юркнул в отверстие в заборе от ведущейся реконструкции. Если прохода в противоположной стороне не будет — пару раз калитка была заперта, — я сам себя загоню в тупик! Как же я так ошибся с путем отступлениям, поддавшись панике! Воздуха в легких не хватало, и едва я притормозил за углом, наивно предположив, что мне посчастливилось оторваться от хвоста, как человек в черном пальто выскочил из-за поворота, сбивая с ног.

Он налетел на меня и уже мертвой хваткой сжимал горло, а я не успел опомниться — я не мог даже вырваться, — невпопад хватаясь за его ладони на моей шее; он казался инфернальной тенью с горящими глазами, пытающейся затащить меня в преисподнюю.

Мне подумалось, что, к сожалению, таким окажется мой конец: быть пойманным с поличным и позорно придушенным — карающей рукой гневного мстителя.

— …Эрик, хватит! — доносился до меня, будто сквозь пелену, звук женского голоса — совсем рядом. — Эрик, ты же его задушишь!

Разноцветные сполохи плясали перед глазами, я уже ничего не соображал, но хватка вдруг ослабла, и мое тело в бессилии само повалилось на асфальт.

Я ловил ртом воздух, хрипя и кашляя, пока они — женщина и мужчина — безмолвно таращились на меня, стоящего на коленях.

Мне бы только встать, мне бы только найти силы сбежать отсюда… Нужно бежать!

— Да кто тебя вообще научил воровать на улице?!

— Оставь его!

— Что значит, оставь? Да я из него всю душу выбью, чтобы больше не посмел!

— Не надо, пожалуйста, не надо! — умоляла его женщина.

— Он украл у тебя сумку!

— Да к черту эту сумку!

Злополучная сумка без ремня валялась на асфальте. Не с первого раза мне удалось вскочить на ноги; забыв про предмет, ради которого все затевалось, я рванул с места, но был резко осажден подножкой. Не позволяя свалиться на землю, мужчина встряхнул меня, разворачивая за поднятые вверх запястья к себе, сверля взглядом.

У него были необычного цвета глаза — янтарные, как у кота, пусть и с человеческими круглыми расширившимися зрачками.

— Смотри на меня! — рявкнул он, но я почему-то смотрел мимо, на бледную незнакомку, пытающуюся оторвать мужчину от жалкого воришки. — Если я тебя еще раз увижу, я убью тебя, мерзкий мальчишка!

Что-то было в его тоне, что я ему верил: и правда, убьет.

Я тупо молчал, хлопая ресницами, мечтая провалиться сквозь землю. Я хочу уйти!

— Эрик, ну же, отпусти его.

Он послушался, и как только руки в перчатках освободили меня, я сломя голову бросился прочь, не разбирая дороги.

Никто не преследовал меня. Пробежав три квартала, более не в состоянии терпеть саднящую боль в горле, я остановился в малоосвещенном отрезке улицы и опустился на мокрый и холодный асфальт, усевшись прямо на задницу.

Я уже давно не плакал — мне казалось я просто разучился это делать в непригодных для жизни условиях, в которых много лет нахожусь, — но тело сотрясалось то ли от холода, то ли от беззвучных рыданий.

Пожалуй, сегодня мне остается только отлежаться.

В коробке.

2. Наручники

Когда на город опускается зима, ньюйоркцы радуются только что выпавшему снегу и приближающимся рождественским гуляниям. У обитателей улиц все немного иначе.

Конечно, поток зевак никуда не исчезает, и утепленные прохожие по-прежнему теряют сумки, отдают попрошайкам мелочь и выбрасывают свое вполне еще пригодное барахло на помойку, однако добывать все вышеперечисленное становится в разы труднее.

Не потому, что замерзшие руки бродяги не слушаются, пока он копается в отбросах и натыкается на осколки бутылок — но потому, что с наступлением холодов приходится чаще заставлять себя двигаться и постоянно искать, чем поживиться. Физиология требует больше ресурсов для выживания.

Иначе ты просто окоченеешь, или тебя обворуют твои же собратья по несчастью. Солидарности среди бездомных, про которую я неоднократно слышал, на улицах Манхеттена я не встречал — только конкуренция.

В здании вокзала было тепло — меня даже разморило, пока я, прислонившись к колонне в нише терминалов, стоял и высматривал передвижение патруля. Я рисковал, впрочем, как и всегда.

Выхватить клатч у пожилой женщины не составило труда; она тут же заголосила, однако я уже был далеко — направляясь к выходу из зала через витиеватые коридоры, вовсе не опасаясь, что кто-то будет гнаться за мной. Я проделывал подобный трюк неоднократно, а патруль, находившийся в противоположном конце холла, не представлял угрозу.

Я обернулся по привычке, перебегая улицу, и к моему изумлению встретился взглядом с незнакомкой — той самой, чей муж вчера тряс меня в подворотне, как тряпичную куклу. Она была в нескольких футах — на приличном расстоянии, чтобы я мог оторваться от хвоста, — но явно готовая следовать за мной по пятам.

Волна паники вновь накрыла с головой. Как и в прошлый раз, я по глупости выбрал неверное направление: когда я пересек сквер, залитый и в дневное время разноцветными огнями, у меня не осталось иных путей отхода, кроме дыры в заборе.

— Стой! — послышалось позади, уже совсем близко, но я лишь ускорился.

Кто, по-вашему, остановится, если ему, явно с недобрыми намерениями, кричат подобное?

Ну что ей от меня надо? Я же вчера так и не унес ее сумку, я убегаю с чужой добычей! Неужели она хочет реванша? А вдруг ее желтоглазый муженек подстерегает за углом?!

Но у меня уже не было выбора. Чуть не врезавшись в забор, я пролез между металлическими листами, в очередной раз благодарный своей щуплой комплекции.

— Да стой же ты! Я тебе ничего не сделаю!

Как бы не так! Проклятая женщина, следуя моему примеру, пару секунд спустя просочилась сквозь дыру в заборе, и при ином раскладе я бы похвалил ее за проворность.

То ли из-за того, что у меня закончились силы, то ли по стечению обстоятельств, ей удалось настигнуть меня прежде, чем я добрался до противоположной стороны ограждения. Я почувствовал, как сильные руки резко схватили меня за плечи сзади, и даже под небольшим весом тела незнакомки я потерял равновесие.

Мы повалились на асфальт, но я тут же встрепенулся — позабыв про клатч, — вырвавшись и поднявшись с колен. Как назло, она тоже отреагировала быстро, и вновь ее пальцы сжались на моем запястье — так крепко и больно, что я невольно зашипел.

Хватая ртом воздух, мы несколько мгновений смотрели друг на друга, как ощетинившиеся коты, выгнувшие спины и делящие территорию; затем я дернулся, но она вовсе не думала смутиться, протягивая вторую руку и намереваясь удержать меня.

В тот момент я мало соображал — я был одним сплошным инстинктом. Меня зажимают в угол, загоняют в ловушку? Значит, я должен защищаться.

Самодельный нож, украденный для самообороны у одного бродяги, пришелся как раз кстати. Пригнувшись и увернувшись от ее захвата, я выставил лезвие вперед.

Женщина выбила его из моей руки прежде, чем я успел ойкнуть.

— Что ты творишь?! — воскликнула она, удерживая мое трясущееся тело за предплечья и заглядывая в глаза.

Она была возмущена. И она была напугана так же, как и я.

И еще она была очень красивая — как девушки с рекламных вывесок; только слишком бледная, чтобы пробуждать интерес у любителей сочных и загорелых красоток.

— Что вам от меня нужно?! — взвизгнул я, понимая, что она не отпустит меня.

Я почему-то не мог выносить ее близости, и ее пряные духи раздражали рецепторы сильнее, чем я мог терпеть.

— Я хочу тебе помочь!

— Не надо мне помогать! — сипло отозвался я, не прекращая попыток вырваться.

Она что — с ума сошла?!

— Хватит дергаться, успокойся, — на порядок тише говорила она, но доверительный тон только раздражал.

Она явно что-то замышляет — просто так хватать бездомного мальчишку, насильно удерживать, даже не брезгуя… С ней явно что-то не так.

Скорее всего, она из извращенцев, которые вывозят бродяг на своих роскошных автомобилях в далекую дыру, где тех, уже готовых на все ради еды или дозы, насилуют, расчленяют и еще что-нибудь подобное.

Ну-ну, я не хочу закончить так. Я точно не куплюсь на это!

Адреналин в крови зашкаливал — и от дикости ситуации, и от страха предстоящих мне пыток: я почему-то быстро поверил в свои предположения… Я пнул ее под коленку: все представители рода человеческого одинаковы — уязвимые места у всех одни и те же. Женщина сдавленно кашлянула, на миг ослабив хватку, и мне хватило секунды, чтобы оттолкнуть ее и броситься в противоположном направлении.

— Ах ты ж!.. — выпалила она, а я, в свою очередь, уже был готов орать во всю глотку от паники.

Я сделал буквально два шага, прежде чем что-то металлическое и холодное щелкнуло вокруг моего левого запястья, пойманного в тиски ее ладоней.

Наручники!..

Я еще раз дернулся, волоча за собой женщину, упирающуюся в асфальт, прикованную ко мне браслетами, а затем в бессилии свалился на колени.

— Отпусти! — взвыл я.

— Да не бойся ты меня!

— Я никуда не пойду!

— Никто тебе ничего не сделает!

Может, она из полиции или социальной службы? Но копам нет дела до бродяг! Что же делать, что же?..

Она пыталась поднять меня с задницы, поддерживая под мышками, но я препятствовал любому ее действию, неистово брыкаясь: как только ее терпение иссякнет, она бросит меня. Ей надоест со мной возиться, и она оставит меня сидеть здесь.

— Что же ты такой упрямый! — ворчала она над моим ухом, а я уклонялся от ее рук, зажмурившись, стараясь не дышать, чтобы лишний раз не чувствовать запах ее чистого и ароматного тела, не ощущать мягкость ткани ее укороченного пальто. — Поднимайся!

Она тянула мою левую кисть вверх, и стальное кольцо наручников врезалось в запястье, но я продолжал сопротивляться, притягивая нас обоих к земле.

Я старался не разрыдаться, но внутри клокотала ярость, смешанная с ужасом. Ну за что мне это?!

Незнакомка тащила меня несколько ярдов, а я изображал безвольное тело, сломанную игрушку, стиснув зубы от боли. Затем она остановилась, осторожно обходя — на удивление, не выкручивая ноющую конечность, — и наклоняясь к моему лицу.

— Я не обижу тебя! Пойдем со мной, я тебе все объясню.

— Нет!

— Вставай!

— Иди к черту! — буркнул я.

Но отчего-то уже подался вперед, увлекаемый ее объятиями, поднимаясь на ноги.

А потом плелся туда, куда ее руки подталкивали меня.

— Ну же, ты ничего не теряешь, — ненавязчиво подбадривала меня незнакомка, и пусть ее лицо сохраняло сосредоточенное выражение, в голосе я слышал улыбку.

Я ей не верил — ни единому слову. Но у меня, действительно, не было выбора. Я был прикован к своему мучителю наручниками — не убивать же мне ее, в самом деле…

А что, если?.. Нет-нет, я не хочу больше крови на своих руках — и так было достаточно неприятных происшествий.

«Ну да, — невесело думал я. — Придется отгрызть себе запястье, чтобы избавиться от наручников. Или сломать кисть — тогда я смогу вытащить пальцы через кольцо».

Когда мы выбрались на оживленную улицу через незапертую калитку, я уже не предпринимал попытки бегства. Я сохранял бдительность, каждую секунду подыскивая подходящий момент, избрав стратегию затаившегося охотника.

Или мышь не может быть охотником, если коварный кот уже вот-вот схватит ее острым когтем за хвост?

Женщина как-то странно на меня смотрела, и в ее темных глазах я различал свое отражение: тощий длинноносый пацан в засаленной толстовке, бледное заостренное лицо со спадающими на лоб грязными волосами. Я бы на себя не мог так долго и не отрываясь смотреть.

Даже не стесняясь того, как на нас, запыхавшихся и потрепанных, начали коситься прохожие — бродяга, пристегнутый наручниками к миловидной молодой женщине в дорогой одежде, вызовет вопросы — хотя, может, издалека кажется, что мы держимся за руки? — незнакомка вела меня к темно-синему внедорожнику.

— Садись в машину, — тоном, не терпящим возражений, велела она мне, и я повиновался.

Эх, все-таки расчленит.

3. Не ври

В салоне было тепло: вероятно, двигатель все это время оставался запущенным, и работала печь. Мы сидели бок о бок на диване заднего сиденья, и я таращился на спинку кресла перед собой, избегая ее взгляда.

Мне почему-то вдруг стало абсолютно все равно, что она намерена со мной делать дальше.

— Если ты будешь себя спокойно вести, я сниму наручники, — заявила она, пытаясь установить со мной зрительный контакт.

Я молча пожал одним плечом — второе ужасно ныло, — и опустил голову еще ниже, чтобы из-под челки не было понятно, куда я смотрю.

Может быть, я бы просидел так вечность, если бы не ее голос, вырвавший меня из обволакивающей полудремы:

— Если ты позволишь тебе помочь, нам обоим будет лучше.

— Мне не нужна ваша помощь, — не сдержался я.

— То есть ты считаешь, что у тебя все в порядке?

В мягком тембре было и возмущение, и едва заметная дрожь.

— Зачем вам все это? Отпустите меня.

— А зачем тебе это? Тебе нравится мерзнуть на улицах и околачиваться по вокзалам, рискуя ради пары долларов?

— Не пары — больше, — хмыкнул я.

— Когда ты последний раз ел что-то горячее? У тебя есть одежда теплее, чем эта толстовка?

Ее рука, пристегнутая к моей, непроизвольно дернулась на сиденье в жесте досады, и я поморщился от саднящей боли; моя реакция не осталась незамеченной.

— Какая вам разница?! — уже грубо произнес я, вскидывая подбородок, отбрасывая волосы с лица движением головы. — Вам больше не за кем следить? Найдите другого бездомного!

— Меня не волнуют другие.

— Во мне нет ничего особенного. Вы что-то замышляете — я не собираюсь играть в ваши игры.

— У тебя нет другого выхода, — намеренно равнодушно усмехнулась она.

Но мне стало не по себе.

Нужно, чтобы она отстегнула наручники — тогда я смогу выбраться из салона и убегу.

— Снимите браслеты, я не могу так разговаривать, — выдохнул я миролюбиво.

— Иначе ты сбежишь…

— Не сбегу, обещаю.

Я блефовал, но обычно люди мне верили. Я понадеялся, что и она мне поверит… Для надежности я округлил глаза, взирая на нее с умоляющими видом.

Моя короткая сценка про бедного несчастного мальчика сработала — металлическое кольцо щелкнуло, открываясь. Но не на моем запястье, а на запястье незнакомки.

Впрочем, мне было достаточно лишиться балласта. В то же мгновение я толкал правую дверь, намереваясь утечь из салона.

Женщина успела схватить меня за бедра и втащила обратно в машину, ловя за руки. Через секунду дверь захлопнулась подобно капкану, прищемившему лапу волку, а я взвыл, как дикий зверь — незнакомка опять застегнула наручники.

Только теперь на правой потолочной ручке — так, что моя конечность была задрана вверх, крест-накрест с моим развернутым в противоположную сторону телом.

— Сука! — вырвалось у меня, и никто из нас так и не понял, было ли это обращено к незнакомке или в пустоту.

Она, абсолютно не смущаясь моего дикого вида, взяла меня за подбородок, фиксируя свободную руку уже привычным захватом запястья, заставляя смотреть прямо на нее через плечо. Я пытался высвободиться, но ничего не вышло — ее холодные пальцы, обжигающие кожу, держали крепко и бескомпромиссно.

Ее лицо было слишком близко, и я не решался даже облизать пересохшие губы.

Просторный салон автомобиля вдруг стал тесным и душным.

— Как тебя зовут? — потребовала она ответ.

— Лео, — солгал я.

Женщина фыркнула.

— Не ври!

Я опешил, хлопая глазами. Она не может знать — она же…

— Ну, говори!

— Да какая разница?!

— Тебя зовут не Лео. Тогда как тебя зовут?

— Виктор, — отозвался я после паузы.

Какой смысл скрывать?.. Однако незнакомка не отпустила мой подбородок, как я ожидал — она продолжала смотреть на меня тем странным взглядом.

— Сколько тебе лет?

— Шестнадцать, — закатил я глаза.

— Не ври, — уже спокойнее возразила она, а я дернулся, с подозрением отшатнувшись, удерживаемый только ее цепкими пальцами, впившимися во впалые щеки.

Так она за любую фразу может обвинить меня во лжи — она не может ничего знать обо мне!..

— Хорошо, четырнадцать, — я с шумом выпустил воздух через нос.

— Где ты живешь?

— В ночлежке на Бауэри, — вновь сказал я неправду, но с таким видом, что любой поверил бы мне.

Она почему-то лишь покачала головой, немного ослабив руку, но продолжала касаться моего лица.

— Где твои родители?

— Я уже взрослый, мне не нужны родители!

— Все понятно, — пробормотала она.

— Что понятно?! — рассвирепел я внезапно. — Не смейте осуждать меня, вы, мелочные и слепые людишки, вы ничего не знаете обо мне! Все ей понятно!

— Тише…

— Да кто ты вообще такая, чтобы удерживать меня?! Кто ты, чтобы вот так ловить меня — как бездомную собаку, с браслетами, насильно! Что ты о себе возомнила — сука тупая! Или ты решила поиграть в благотворительность? Засунь себе в вагину свою жалость!

Как только ее ладонь на моем правом запястье ослабла — от неожиданности моей тирады, полагаю, — я тут же вновь распахнул дверь, уже почти ничего не соображая, искренне убежденный, что чем сильнее я рвану, тем вероятнее будет сломать потолочную ручку.

Я рисковал сломать себе руку — если уже не сделал это, — и безуспешно дергаясь и выбираясь из машины, я почувствовал, как эта чертова женщина затаскивает меня обратно.

Уже отстегнув наручники каким-то неведомым образом. С трудом, но затаскивает.

Я поцарапал себе щеку о сверкающие кольца на ее безымянном пальце, я укусил ее за запястье, оказавшееся у моего рта, и только потом осознал это… Я орал что-то невнятное и бессмысленное, и она пыталась заткнуть меня, весом своего тела придавливая к сиденью.

Она не произнесла ни слова, она ждала, пока меня перестанет трясти, и только после того как я обессиленно обмяк под ней, лежа ничком, носом в диван, незнакомка обратилась ко мне, по-прежнему будоража нервы теплым дыханием, щекочущим шею.

— Отстаиваешь свою свободу? Говоришь, я не имею права тебя удерживать? У тебя было слишком много свободы — и как ты ей воспользовался? Ты доволен?

Я злобно пыхтел, но ничего не произнес вслух.

— Ответь мне, Виктор, доволен ли ты своей свободой?

4. Свобода

Что за вопрос такой? Я не выбирал свободу.

Все сложилось так само: сначала приют, потом побег — уж лучше бежать, чем терпеть издевательства, — потом улица… Я уже три года так живу! Какой был у меня выбор?

В тот момент я старался сделать вид, что ее вопрос ничуть не потревожил меня, но в глубине души поселилось беспокойство: а что, если она права?

— Уж лучше так, чем быть рабом системы и жить в розовых очках в обществе потребителей! — пробурчал я в сиденье.

— Ты это про меня что ли?

Мне показалось, или она рассмеялась? Она точно больная на голову.

Словно спохватившись, она приподнялась на руках, высвобождая меня из-под себя, и присела рядом. Я осторожно повернулся и принял вертикальное положение, с опаской поглядывая на висящие на потолочной ручке браслеты.

— Зачем вам все это? — наконец хрипло спросил я.

— Я уже говорила — я хочу тебе помочь.

— Какой от этого прок? Вы поможете мне, если просто отпустите и больше никогда не станете меня преследовать.

— Мне это не подойдет.

Я не мог вспомнить, сколько времени прошло с того момента, как она погналась за мной на вокзале, но ее красивое лицо будто стало знакомым. Как же все-таки занятно устроен наш мозг.

Меня вдруг осенило.

— Я понял, — мои губы скривились в ухмылке. — Вы хотите отработать на мне свое чувство вины! Мне, — я выделил это слово специально, чтобы передразнить ее уверенный тон, — это не подойдет.

— Все не так просто.

— Да проще некуда, — парировал я, отнюдь не чувствуя себя увереннее, вновь разжигая конфликт, но желая вывести женщину на чистую воду. — Лучше подкармливайте птиц или спасайте бенгальских тигров — а я здесь ни при чем. Не тратьте свое время и силы — это не сработает.

Она внимательно разглядывала меня, и впервые за многие месяцы я различил не привычное отвращение и пренебрежение, а интерес.

Я боялся поверить, что она видит во мне нечто большее, чем просто бездомного мальчишку, ворующего сумки.

— Ты прав в одном: дав себе помочь, ты поможешь мне, — изрекла она.

— Вы не по адресу.

— Ты меня не слушаешь — мне нужен именно ты.

— Вы меня совсем не знаете.

И правда — я могу быть опасен; я могу, в конце концов, сделать с ней что-нибудь — да что угодно — от грабежа до изнасилования!..

— Так дай мне себя узнать.

— Вы с ума сошли, — обреченно вздохнул я, опуская голову, пряча лицо в волосах. — В последний раз прошу — отпустите.

Я до самого конца сопротивлялся с каждой секундой нарастающему желанию просто отдаться с потрохами и позволить этой ненормальной сделать все, что она хочет. Насколько плохи могут быть ее условия — а вдруг я тоже получу удовольствие от различного вида извращений?

Может быть, она просто попросит на нее помочиться — мне же уже когда-то предлагали педофильскую содомию… Я, само собой, отказался — сбежал при первой же возможности, — но теперь — другое дело.

Мое воображение уже разыгралось ни на шутку, и я поймал себя на мысли, что, во-первых, судя по всему, ее предложение не будет иметь ничего общего с тем, что я себе напредставлял, и, во-вторых, меня это почему-то расстроило.

— Я найду тебе дом, ты будешь в безопасности, — начала она.

Я замотал головой в протесте:

— Не трудитесь — мне и так хорошо.

— Я могу купить тебе одежду.

— Мне и в этом нормально, — пожал я плечами.

Я соврал, но дырявые летние кроссовки и старая толстовка — еще не самое дно.

— Я дам тебе денег, — с грустью в голосе произнесла незнакомка.

А что, если и правда, согласиться, кивать, просто взять наличность и уйти? Я, конечно, понятия не имел, сколько она может дать бродяге, да и копить у меня никогда не получалось…

Стоп! Разве я могу просто так взять ее деньги?

Я бы был не против заработать их — но я не знал как, — или украсть, но брать — как-то нечестно. Потому что ей нет смысла добровольно давать мне деньги… а я не попрошайка.

Когда-то все могло быть иначе. Когда-то я и представить себе не мог, что буду паразитировать на таких, как она.

— Ну так что?.. — вырвала меня из размышлений женщина напротив, пристально рассматривая мое лицо.

«Ну же, соглашайся, соглашайся!» — твердил внутренний голос. Я стремился уйти и одновременно хотел остаться. Да что это со мной?

«Бери деньги и уходи! Как в телешоу — бери несгораемую сумму и уходи».

— И вы от меня отстанете?

Как наивно я выглядел в это мгновение! Я пытался ее надуть, но с тем же успехом она могла надуть меня!

Никому нельзя верить… Даже себе.

— Да. Если ты возьмешь деньги.

— Договорились, — с наигранным облегчением выдохнул я, наблюдая, как она засовывает руки в карманы мягкого тонкого пальто и достает сначала пару купюр, потом еще пачку из нескольких.

— Подожди, сейчас еще…

— Достаточно. Этого достаточно, — почему-то потупился я.

Я растерянно смотрел ей в глаза, и вся моя решимость исчезла, не оставив и следа. Где же подвох, где же?..

Она сунула мне в руки деньги. Ее ладони едва заметно дрожали — я почувствовал это в быстром прикосновении.

Как только я понял, что пора сваливать, я резко распахнул дверь, неуклюже вываливаясь на проезжую часть, выбрав момент повышенного движения на дороге.

Так, чтобы погнавшись за мной, она не успела пересечь улицу, выжидая, когда поток машин стихнет, а я сумею скрыться.

Поддавшись мимолетному желанию нагадить напоследок, я, краем глаза видя, как женщина стоит рядом с автомобилем на противоположной стороне дороги, демонстративно вытянул руку вперед, и бело-зеленые бумажки одна за одной вылетали из разжатой кисти.

Я тут же пожалел о своем поступке, но маленький подлец внутри торжествовал.

Плевать, что я опять рискую сегодня остаться голодным, если не найду чем поживиться…

Эх, все же, это было глупо. Не нужно было. Не нужно.

5. Я хочу побыть один

Естественно, я вернулся на то место пару часов спустя, предварительно убедившись, что незнакомки уже след простыл. Мне повезло: одна купюра, не обнаруженная прохожими и не подхваченная ветром, осталась в клумбе среди веток замерзшего кипариса.

Я купил на нее здоровенный буррито, и осталась еще куча сдачи. Всю лепешку с начинкой я, само собой, был не в состоянии осилить, но уж жутко я был жаден и голоден перед окном со стрит-фудом.

И потому в середине трапезы я уже с трудом работал челюстями, но все равно заталкивал внутрь себя еду. Так сказать, впрок — кто знает, что со мной приключится завтра?

Меня мало волновало, что скамья в сквере между Западной 33-ей и 34-ой улицами — том самом, пробегая через который я снова и снова попадаю в истории — холодная и непригодная для сидения. Я с удовольствием провалился в свою внутреннюю тишину — без лишних мыслей и переживаний — бездумно разглядывая разноцветные гирлянды праздничных огоньков впереди и над моей головой.

Буррито уже остыл, и тело вновь начало ощущать холод: так я осознал наступление вечера. Накинутый на голову капюшон нисколько не согревал, он лишь мешал обзору.

Вероятно, именно из-за него я только в самый последний момент увидел, как некто присаживается на скамью слева от меня.

Этим некто была незнакомка.

— Мои остальные предложения еще в силе, — миролюбиво молвила она.

Я молчал и жевал лепешку, косясь на женщину в сером пальто.

Может, если я сделаю вид, что не замечаю ее, она уйдет?.. Я неосознанно втянул голову в плечи, мечтая сделаться невидимым.

— Посмотри на это иначе. Наверняка есть что-то, чего ты искренне хочешь.

— Я хочу, чтобы вы ушли.

Я что, сказал это вслух?..

Она вздохнула, но придвинулась ближе. Я ощутил аромат ее духов — эти несколько часов воспоминание о ней порой тревожило меня. Я сам, казалось, пропитался духами, воспоминаниями, и теперь постоянно чувствовал ее неявное присутствие.

Как бы мне избавиться от нее? Она уже не злила меня, но и радости ее общество мне не приносило.

— Что мне сделать, чтобы вы от меня отстали? — я повернул к ней голову, сбрасывая капюшон. — Вы мне даже пожрать спокойно не дали.

— Прости, — отозвалась незнакомка.

Она сказала это без фальши. Надо же!

— Я хочу побыть один, — процедил я сквозь зубы.

Скорее, не один — я всегда был один, — а без чужого и назойливого внимания. Я решил, что ничем не рискую: обидится она или расстроится — мне до этого не было никакого дела. Главное — сделать так, чтобы она больше сюда — на вокзал, в сквер, на стройку — не приходила; иначе сегодня ушла — а завтра снова подкараулит.

— Я уже ответил — мне ничего не нужно. За обед спасибо — но на этом все.

— Тебе холодно.

В ее интонации не было вопроса — это было утверждение, констатация факта. Я не хотел соглашаться с ней, пусть и меня явно потряхивало от дрожи во всем теле, и бумага вокруг четверти недоеденной лепешки трепыхалась отнюдь не от ветра.

— Ничуть, — упрямо возразил я.

Я заметил, как она закатила глаза, а затем плотнее запахнула борта пальто, скрестив руки на груди. На ней не было перчаток, да и вообще она сегодня была одета не по погоде: вчерашнее рысье пальто и перчатки были куда более подходящей для начала зимы экипировкой.

— А мне холодно. Не представляю, как можно весь день в такую погоду проводить на улице, — мрачно произнесла она, и я не услышал в ее словах издевки или хвастовства.

Может, я просто не хотел слышать?..

— Пойдем, а? Доешь свой тако-буррито — или что у тебя там — в машине, я угощу тебя горячим кофе? — дружелюбно предложила она.

Но я ее прервал:

— Не надо. Ничего не надо. Просто уйдите. Или я сам уйду.

— Виктор…

От звука моего имени, произнесенного ее голосом, у меня внутри буквально все перевернулось. Сердце вдруг едва не выскочило из груди, и еще пуще испугавшись подобной реакции, я насупился как еж.

— Ничего не выйдет.

— Виктор, — вновь позвала она, но я не смел смотреть на нее — я вперил взор в асфальт под ногами.

А затем резко вскочил на ноги, хватая ртом ледяной воздух.

— Да что ты ко мне привязалась?! — напустился я на нее, а она лишь округлила свои темные очи. — Я в последний раз повторяю: уходи, оставь меня, или я сам уйду! И не смей за мной ходить!

Мы вновь начали привлекать внимание — из-за моих возмущенных возгласов на нас глядели уже несколько пар глаз, — и, раздосадованный не на шутку, я швырнул остаток буррито в мусорку.

Плевать, я все равно его с собой не унес бы.

— Ты довольна? Я ухожу! Не скажу, что было приятно познакомиться, — я по-шутовски поклонился, зло сверкнув взглядом, отмечая, как бледнеет ее красивое лицо.

Да что с ней такое?!

— Погоди! Стой! — выпалила она, но я уже развернулся на пятках, шагая прочь.

Я с облегчением выдохнул, когда понял, что она не идет следом.

Я победил!