Культурные практики и индустрии: история и современность

Учебное пособие

Под редакцией 
доктора философских наук, профессора 
В. П. Большакова

---

ebooks@prospekt.org

Информация о книге

УДК 008(075.8)

ББК 71я73

К90

Авторы:
Большаков В. П., доктор философских наук, профессор, заслуженный работник высшей школы РФ – предисловие, гл. 1, 2, разд. 3.1 (начало), разд. 3.1.2 гл. 3 (в соавт. с С. Т. Махлиной и О. В. Прокуденковой), разд. 3.1.6 гл. 3, разд. 4.1, разд. 4.2.1 (в соавт. с О. В. Прокуденковой), разд. 4.2.3, разд. 4.2.4 (в соавт. с О. В. Прокуденковой), разд. 4.2.5, 4.3.1, 4.3.2 гл. 4, разд. 5.2, 5.9 гл. 5, заключение, рекомендуемая литература, вопросы для итогового контроля знаний, иллюстративный материал; Лазарева О. В. – разд. 5.3, 5.6 гл. 5; Ляпкина Т. Ф., доктор культурологии, профессор – разд. 3.1.1 гл. 3, разд. 5.1 гл. 5; Махлина С. Т., доктор философских наук, профессор, заслуженный работник высшей школы РФ – разд. 3.1.2 (в соавт. с В. П. Большаковым и О. В. Прокуденковой), разд. 3.1.4, 3.1.5 гл. 3, разд. 4.2.2 гл. 4; Новицкая Л. Ф., кандидат философских наук, доцент – разд. 5.4, 5.5 гл. 5; Прокуденкова О. В., кандидат культурологии, доцент – разд. 3.1.2 (в соавт. с В. П. Большаковым и С. Т. Махлиной), разд. 3.1.3 гл. 3, разд. 4.2.1, 4.2.4 гл. 4 (в соавт. с В. П. Большаковым); Суворов Н. Н., доктор философских наук, профессор – разд. 5.8 гл. 5; Чубарь П. – разд. 5.7 гл. 5.

В данном учебном пособии изложены современные представления о культурных практиках в их историческом развитии и современности, трансформации значительной части этих практик в культурные индустрии. Достаточно подробно описаны повседневные и неповседневные культурные практики, культурные индустрии.

Учебное пособие соответствует государственному образовательному стандарту и предназначено для студентов, магистрантов и аспирантов, обучающихся по дисциплинам: «Культурные практики: история и современность», «История повседневности», «История повседневности России», «История повседневности Востока», «История мировой культуры» и целому ряду других – по направлению «Культурология» (квалификации – «бакалавр», «магистр», «аспирант»), преподавателей культурологических дисциплин. Написанное ярко и доходчиво, оно будет интересно также не только историкам, искусствоведам, но и всем тем, кого привлекают проблемы исторического развития культуры и видения ее современного состояния.

Изображение на обложке Чарлз Парсонс «Центральный парк, зима: пруд для катания на коньках» (1862), Художественный музей Джослин

УДК 008(075.8)

ББК 83:67.408

© Коллектив авторов, 2020

© ООО «Проспект», 2021

ПРЕДИСЛОВИЕ

В последнее время наблюдается всплеск интереса к рассмотрению культуры в качестве культурных практик. Культурные практики и культурные индустрии начали уже определять содержание некоторых учебных дисциплин при обучении культурологов. Но до сих пор не вполне ясным является даже понимание того, что эти самые культурные практики собой представляют. Исследователи культуры уделяют внимание, скорее, рассмотрению особенностей культурных индустрий.

В этом учебном пособии произведено уточнение смысла понятия «культурные практики» и особенностей их трансформации в культурные индустрии. Рассмотрено становление культурных практик в истории человечества и, в общих чертах, динамика их развития, вплоть до современных культурных индустрий.

Притом описаны характерные черты повседневных и не повседневных культурных практик: хозяйственных, бытовых, гендерных, семейных и возрастных, досуговых, практик повседневного общения, институциональных, ритуально-обрядовых, культовых и мистических, собственно духовных культурных практик разного рода (йога, медитации, исихазм, суфизм и др.) и некоторых иных культурно значимых практик.

Особое внимание уделено развитию и состоянию культурных практик и культурных индустрий в ХХ–ХХI вв., процессам массовизации практик, их трансформации в культурные индустрии: индустриализации хозяйственных практик, быта и повседневного общения, индустриям образования, масс-медиа и рекламы, питания, моды, индустриям досуга, культурным практикам и индустриям в сфере современной художественной культуры, физической культуры.

Авторы отдают себе отчет в том, что охват разнообразия культурных практик и индустрий не полон. Разнообразие культурных практик разных этносов, разных социальных слоев и групп в истории человечества не может быть подробно освещено в небольшой книге. Но то, что в ней представлено, создает неплохую основу для дальнейшего изучения культурных практик и индустрий, а главное — для лучшего понимания современной культуры, культурных практик и индустрий современности.

Глава 1.
КУЛЬТУРНЫЕ ПРАКТИКИ:
ПОНЯТИЕ И ЯВЛЕНИЕ, ТИПЫ И ВИДЫ

Что же такое эти самые культурные практики? О них пишут не так уж и мало, но обычно — не о практиках культурных. Как всегда, поэтому, начиная разбираться с этим понятием, следует уточнить его смысл. А поскольку оно образовано из двух слов, целесообразно все-таки начать со слова «практика», а потом попытаться понять, что скрывается за определением «культурная».

Практику вообще чаще всего определяют примерно так: разумная человеческая деятельность, основанная на сознательном целеполагании и направленная на преобразование действительности, в том числе и самого человека.

Или так: деятельность, служащая для достижения необходимой опытности в каком-либо деле, а также индивидуальный опыт того или иного специалиста в своей области. С этим определением связано понятие «практиковаться».

Отдельно определяют социальные практики: процесс взаимодействия субъекта и системы общественных отношений, приводящий к изменению как личности, так и общества.

И наконец, употребляется выражение «духовные практики» в отношении к таким явлениям, как медитация, йога, исихазм, суфизм и т. д. — практики индивидуального самосовершенствования.

Одним из основных понятий развивающейся теории культурных практик является «освоение». Главное, исходя из вышеотмеченного: практика понимается как деятельность или (и) поведение человека по непосредственному освоению действительности (в том числе и самого себя): порождение, реализация, сохранение и трансляция опыта и навыков разнообразного ее освоения. При этом надо иметь в виду, что существует разнообразие форм, видов, способов освоения действительности, а также что возможно ее умозрительное, чисто теоретическое освоение. Особо выделяют практики культурные. Значение определения «культурная» зависит, конечно, от смысла, который мы вкладываем в понятие «культура».

Понятие «культура» в наше время довольно часто трактуется чрезмерно широко, как все, что создано (и создается) человеком и человечеством, как способы (и результаты) вообще человеческой деятельности. При таком понимании культуры все практики и есть практики культурные. Но вряд ли следует исходить из такого чрезмерно расширительного понимания культуры. Более точным представляется ее понимание как реализуемого духовного опыта, содержанием которого выступают ценностные смыслы явлений, выраженные в знаковой форме.

Тогда: воплощение и реализация (практическая) ценностных смыслов происходит в языках культуры, знаковых системах любой физической природы (телодвижениях, жестах, мимике, словесных языках, языках искусств и т. д.).

Культурные практики не обязательно индивидуальны. Более того, чаще всего — совместны и институциализованы. Культурные практики в современности — это, кроме всего прочего, деятельность социальных институтов культуры (музеи, библиотеки, клубы, дома культуры, школы искусств, вузы культуры и искусств и т. д.). Практики управленческих структур (министерств, ведомств, отделов культуры) культурны в другом смысле, в смысле направленности их деятельности (по долгу службы!) на сохранение и функционирование культуры.

А в общем-то, культурные практики — это и есть реализация культуры в ее непосредственной действенности.

Какие же существуют культурные практики, их типы и виды?

Прежде всего, типологически, различают культурные практики повседневности и неповседневности. Но для того, чтобы иметь представление о том, какие повседневны, а какие нет, надо остановиться на смыслах понятий «повседневность» и «культура повседневности». Исследователь повседневности В. Д. Лелеко1 отмечает, что историки и краеведы уже в XIX в. описывали устройство мест обитания человека, как поселений, так и жилища; обращали внимание на организацию быта, традиции телесных и духовных практик, обеспечивающих ежедневные потребности в «крыше над головой», пище и питье, телесной и духовной гигиене, общении и психологической поддержке и т. п. Предметом специального интереса были также этапные события в жизни человека, семьи и общества, оформленные как обряды перехода: рождение, достижение совершеннолетия, создание семьи, смерть. Кроме того, речь шла о семье и внутрисемейных отношениях; о досуге: играх, развлечениях, зрелищах; о праздниках.

С 1920-х гг. история повседневности обратилась к «маленькому» человеку, его заботам и проблемам, к быту, частной жизни; семье как первичной ячейке общества — в общем, к практикам повседневности. Повседневность при этом рассматривается как то, что регулярно повторяется в жизни человека и человеческих сообществ (по преимуществу, но не обязательно — изо дня в день).

Тогда, исходя из вышеозначенного понимания культуры, культура повседневности — это реализация (воплощение) культуры, ее ценностей, ценностных смыслов в каждодневном бытии человека или сообщества людей. Те или иные ценностные смыслы в каждую историческую эпоху, в каждой из культур воплощаются в определенных формах, способах проведения повседневных занятий и досуга.

Повседневная жизнь сфокусирована на практическом удовлетворении жизненно необходимых телесных и духовных потребностей человека: «Это жизнь деятельная. Это мир действий и взаимодействий для достижения каких-то практических целей»2. В первую очередь удовлетворения тех потребностей, которые являются универсальными, присущими всем людям во все времена. Они имеют императивный характер, их невозможно игнорировать без ущерба для полноценного существования, здоровья да и самой жизни. Жизнь тела, например, отмечает тот же Лелеко, невозможна без еды и питья, воздуха и света, физической активности и отдыха, отправления естественных надобностей и удовлетворения сексуальных потребностей. Очевидно, что телесное и духовное в человеке нерасторжимо связано. Один из аспектов такой связи — то, что удовлетворение тех или иных физиологических потребностей погружено и в значительной степени до сих пор погружается в религиозно-мистический контекст и ситуацию группового общения. Скажем, еда и питье чаще всего — это не еда в одиночку, а коллективная трапеза, которая сопровождается обращениями к богу (богам) и угощением высших сил, дарующим людям хлеб насущный. Общая трапеза усиливает феномен группового общения, единения людей за столом, предполагает тосты, общий разговор и др. Повседневно практическое осуществление гендерной роли. Недаром говорят, что быть женщиной в американской культуре и в японской — разные вещи, разная житейская практика. Вроде бы за рамками повседневности, применительно к культуре, остается праздничность. Но не абсолютно. Домашние, семейные праздники могут рассматриваться как в рамках повседневности, так и в противоположность ее течению.

Очевидно не повседневны культурные практики социальных институтов культуры: функционирование ценностей культуры в деятельности музеев, библиотек домов и дворцов культуры и т. д. Не повседневны многие культовые практики, так называемые духовные практики. К примеру, практика йоги. Целый ряд состязательных, в том числе игровых, спортивных практик. Ритуальные и обрядовые практики, так же как этикетные и речевые, могут выступать и как повседневные, и как не повседневные. То же и с практиками народного и самодеятельного художественного творчества, вообще досуговыми и зрелищными практиками.

Глава 2.
СТАНОВЛЕНИЕ КУЛЬТУРНЫХ ПРАКТИК В ИСТОРИИ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА

Возникновение культурных практик естественно происходит в период становления вообще культуры3. Более того, культура и рождается прежде всего в качестве совокупности культурных практик. Все, что мы знаем о начальном состоянии культуры, становится нам известным по интерпретациям изученных вещных остатков человеческой деятельности (орудий труда, оружия, захоронений, обработанных пещер, хозяйственной утвари, наскальных рисунков), а также по изучению племен и отдельных этносов, которые до сих пор сохранили в своей жизни что-то (а местами и очень многое) от периодов неолита и даже мезолита. Мезолитические племена остались в Африке, Австралии (бушмены, пигмеи, австралийские аборигены). Подобные племена сохранились в Океании и Южной Америке (бассейн Амазонки). Что-то от глубокой древности сохранилось в традициях ряда горских и северных народов, у североамериканских индейцев. Раньше всем им отказывали в наличии культуры, считая дикарями. На самом деле именно в каменном веке появилось и существенно проявилось то, что обусловило возможности развития и цивилизации, и культуры. Возможности, которые потом по-разному реализовывались в разных географических и исторических условиях, а кое-где и не реализовались вполне. Там и сохранились зачаточный уровень и характер того и другого — цивилизации и культуры. И в этом зачаточном состоянии особенно трудно отделить первичные признаки становящихся цивилизации и культуры. Это касается и возникающих практик. Практики, которые мы называем культурными, возникают на низшем, так называемом витальном (от слова vita — жизнь) уровне. Уровне, базовом для культуры. Уровне, который определен потребностью пралюдей в выживании в природе, в которой их никто не ждал. Ибо они, как ни странно, были во многом существами не природными.

Для так называемых первобытных сообществ то, что мы именуем цивилизацией, и то, что называем культурой, в наибольшей мере совпадает. Ведь и то и другое предполагает появление чего-то существенного в действиях и отношениях живых существ, отличающихся от существ природных. Хотя одна из основных особенностей первобытных сообществ — сбалансированность их отношений с природой, относительная неразделенность с ней, которая, однако, именно относительная. И сами существа (те, кого мы называем людьми), и их сообщества не являются биологическими. Характер и результаты их действий и отношений во многом не природны; они обработаны, особо оформлены, фактически окультурены.

Будучи неприродными, ненужными природе существами, пралюди были вынуждены решать задачу выживания в этих условиях. Прежде всего задачу встраивания в пищевые и деятельностные ряды. Основные культурные практики поэтому — практики хозяйствования: изготовления орудий труда и оружия, охоты, рыболовства, собирательства. Практики, потребовавшие создания орудий (и оружия!), а главное — навыков их создания и использования. Навыков, передающихся от поколения к поколению.

С этим связано появление и использование сначала естественных, а позже искусственных орудий (палки-копалки, отщепы, ручные рубила, каменные ножи и топоры) и оружия (копья, бумеранги, духовые трубки, луки и т. д.). Пралюди выработали особые практики собирательства (занятие преимущественно женщин и детей), охоты, а там, где были водоемы, — рыболовства (дела мужчин). Эти практики выступили формами цивилизационного развития, притом что важной оказалась и его духовная составляющая.

Ведь создание орудий и навыков их использования и передачи этих навыков от поколения к поколению были бы немыслимы без своеобразной деятельности человеческого сознания, без развития духовных практик: так называемого ручного мышления и человеческого общения. Все виды орудийной и хозяйственной активности требовали совместности действий, способности к освоению не только своего опыта в охоте, рыболовстве, собирательстве, приготовлении пищи. Это требовало развития форм знакового общения, практик коммуникации. Коммуникация на практике осуществлялась средствами определенных действий, жестов, мимики, выкриков.

Вся жизнедеятельность людей была специально и разнообразно оформленной и совершенствуемой в сравнении с тем, что наблюдается у других живых существ. Причем в использовании и создании вещей и в самих созидаемых предметах явно воплощался духовный опыт, которого не могло быть без развития мышления (хотя бы так называемого ручного), оформления проявлений чувственности, развития форм общения, знаковой (языковой) деятельности.

Мышление не развивается без языка, без знакового общения (первичные языки — не словесные: жесты, мимика, выкрики и т. д.). Общение характеризует наличие общностей и выделение данных общностей на некой единой основе. Общности первобытности — это род («коллектив» кровных родственников) и племя (объединение родов, ведущих свое происхождение от одних предков). Основой общности, помимо кровного родства, выступала некая ритуальность, которая содержала базовые позиции бытия первобытных людей, как то: восприятие своей слитности, выраженной в самоидентификации по типу «мы»; отделение этого «мы» от остальных «они»; закрепление и передача опыта, включающего моменты как хозяйственной (охота, рыболовство, собирательство), так и социальной деятельности (способы организации общины, брачные отношения, властные структуры и вся повседневность).

Все это свидетельствовало о появлении определенных приемов обработки, создания и использования вещей и знаков, чего нет в природе. Появились и неприродные, негенетические способы хранения и передачи приемов и навыков. Это не были наследственные программы поведения, как у пчел или муравьев. Возникла вроде бы примитивная (по нашим меркам), но очевидно духовная активность.

Для всех известных нам сообществ была характерна практика специальных захоронений умерших (животные не хоронят), особые верования (ненужные животным), изобразительная деятельность (животные не рисуют), развитые ритуалы, разнообразная магия.

Вся повседневная жизнь древнейших людей оказывается специфически (не природно) оформленной. В ней действуют практические формы, которые можно считать формами культуры (точнее, зарождающихся цивилизации и культуры в их единстве), благодаря которым люди искусственно встроились в окружающую среду на иной, нежели природная, основе.

Но отрываться от природы вовсе было невозможно и опасно. Человеку надо было найти и утвердить свое место в природном мире, практически определить это место, свою значимость, ценностный статус. В этом плане огромную роль также сыграло развитие верований, мифологического сознания и ритуально-мифологической практики.

Духовный элемент жизнедеятельности, необходимый, еще не выделен как-то особо в древних культурных практиках. Хотя его существенность очевидна. Духовно-практический характер имеют важнейшие формы и виды культурных практик. Прежде всего это касается мифов, ритуалов, обрядов.

Мифы древности имеют не объяснительный характер. Многие исследователи утверждают практическую сущность мифа. Мирча Элиаде отмечал, что в примитивных сообществах миф обозначал «подлинное, реальное событие» и, что еще важнее, событие сакральное, значимое…»4. То же самое утверждал Б. Малиновский: «миф, каким он создается в первобытной общине, т. е. в его живой первозданной форме, это не история, которую рассказывают, а реальность, в которой живут… практическое руководство первобытных верований и поведения»5. Миф — это проживаемая культура. В мифе человек действует, живет. И форма бытия мифа — это ритуал. Ритуальна тотемистическая практика. Тотемизм, анимизм и фетишизм в действии. Первобытная мифология связана «с действием, жизнью, поскольку культовые сообщества, тотемистические группы на своих собраниях занимаются не только повествованием и пением, но и инсценировкой мифов»6. Впрочем, слово «инсценировка» не удачно. Миф не инсценируется. А именно проживается, каждый раз заново в ритуальной форме. Ритуал — это не просто концентрация референтов, «сведения о ценностях и нормах; это и не обыкновенный набор практических указаний и символических парадигм для повседневного поведения, предписывающий, как супруги должны относиться друг к другу, как пастухи должны классифицировать свой скот, как охотникам следует действовать… Это еще и сплав сил, которые считаются присущими людям, предметам, отношениям, эпизодам и повествованиям, представленным в символах»7. Практика погребений свидетельствует о значении жизни духов, душ после смерти. Анимизм (вера в одушевленность всего сущего) предполагает обрядовую и бытовую практику общения с духами. Ритуальные и обрядовые практики представляли собой действенное одухотворение жизни людей через ее оформление.

Древняя магия — вера в возможность непосредственного практического воздействия на окружающий мир (ну, например, возможность вызвать необходимый дождь во время засухи). Вера в такую возможность и распространенность магических практик базировались, по-видимому, на том, что окружающий мир единосущен с человеком — одушевлен, одухотворен. И поскольку этот мир, очевидно, действует на человека разнообразно и непосредственно, то и человек способен воздействовать на него8.

Наши далекие предки создали «механизм» веры как собственно культурный механизм и заложили развивающийся опыт веры в практическую деятельность и в практический воспитательный процесс.

Воспитание — специальная организация передачи практического и духовного опыта — также детище первобытности. Естественно, в первичных процессах воспитания не обособлены обучение и образование. Развитие, воспитание маленьких детей происходит в основном в житейской практике с участием женщин, которые заботятся о детях. Подрастая, дети вместе с женщинами участвуют в собирательстве, в хозяйственных хлопотах. Их воспитание рано становится трудовым и определяется подражанием старшим. Но, помимо этого, во всех охотничье-собирательских сообществах существовала специально организованная практика воспитания мальчиков-подростков.

Во время, отведенное для этого, подростки, становясь мужчинами-воинами, осваивают навыки войны и охоты, узнают легенды, мифы, ритуалы своего племени. Они учатся терпеть тяготы этой жизни. Они развиваются физически, но старшие добиваются и того, чтобы они достигли высочайшего уровня стойкости, преданности своему роду, племени. Такого уровня, чтобы необходимость отдать жизнь на благо сообщества не вызывала сомнений и раздумий.

Весь процесс такого воспитания исследователи называют инициацией. Инициацией же называется и завершение этого процесса: специально организованное практическое действо, во время которого готовность подростков к получению статуса мужчины-воина жестоко испытывается.

В древних сообществах не образуется социальных слоев. Из всего населения племени выделяются вожди, колдуны, старейшины. Остальное население практически расслаивается в основном по возрасту и полу. Половое разграничение весьма выразительно. В хозяйственной деятельности функции мужчин и женщин разделены. Мужчины заняты охотой, рыболовством, ремеслом. Женщины — чаще всего собирательством, хозяйственными делами.

Свободное от хозяйственных забот время мужчины и женщины проводили чаще всего обособленно, даже если в племени уже были фиксированные семьи. Возникала практика общения женщин в совместной хозяйственной деятельности. И мужчин, в том числе в мужском доме. Мужской дом — это ведь нечто вроде мужского клуба. В этом доме хранились священные реликвии племени (которые женщинам даже видеть было нельзя). Без участия женщин мужчины в этом доме готовились к некоторым ритуалам и проводили некоторые из них. В этом доме ночевали холостяки и почти всегда — гости мужского пола. В мужском доме мужчины общались — болтали, курили, нередко вместе ели и занимались своей внешностью.

Именно в первобытности рождается культурная практика совместной еды. Совместная трапеза была значимой в высокой степени, поскольку еда исходно стала одной из высших ценностей становящихся культур. Практически безоружный, не обладающий ни одним качеством, превосходящим животных, наш далекий предок испытывал огромные трудности на охоте. Успех не преследовал его. Но когда ему удавалось добиться своего, то это был праздник. Ни один цивилизованный человек не в состоянии понять, что значила еда в те далекие времена, в особенности изобильная еда. Ее совместное потребление, обработка продуктов, которой способствовало искусственное добывание и использование огня. Когда мы говорим о единстве процессов развития цивилизации и культуры в древности, надо понимать, что, скажем, освоение огня (которого боится все живое) являлось моментом, во многом определившим направленность развития цивилизации, и в то же время моментом, требующим некоторой развитости духовной жизни, культуры. То же самое относится к приспособлению для жизни пещер. А позже строительства жилищ (общих домов, вигвамов, чумов, иглу и т. д.). А также, при освоении особых климатических зон, — развития одежды, в том числе в сложных формах.

Еда, скажем, ощущалась как победа сил добра над силами зла, которые пытались уничтожить человека. Еда была полем жизни и смерти. Не удивительно, что позже еда (хлеб-соль, например) стала символом уважения при встрече важных, дорогих гостей. Хлеб становился священным продуктом. Потребление еды стало развитой культурной практикой у всех народов. Совместная трапеза, еда и сейчас остается необходимым элементом общения между людьми (семейного, дружеского, на свадьбах, праздниках, на поминках, при приеме гостей).

В мужском доме, однако, мужчины не только вместе ели, курили, общались, но и занимались своей внешностью, нарядами. В те времена внимание к собственной внешности было характерным именно для мужчин. Во-первых, они разукрашивали себя для устрашения врагов (боевая раскраска). Во-вторых, заботились о ритуальной раскраске и ритуальных костюмах. В-третьих, все время старались специально обозначить самобытность своей внешности, используя перья птиц, ожерелья из зубов и когтей хищников, просто полоски из соломы, подкрашенные и воткнутые в волосы, татуировки и т. д. Современные исследователи считают, что целью всего этого являлось не украшение, а обозначение себя как культурного существа: животные не изменяют своей внешности, а человек изменяет, как хочет. Практики заботы о своей внешности дожили до наших дней.

Это одно из свидетельств того, что люди древности ощущали ценность окультуренности своей жизни. По-видимому, потому, что только путь создания и практической реализации культуры (и цивилизации) позволял сообществу выжить.

Но в тех сферах жизнедеятельности, где практический интерес сообщества не был четко выражен, начинала проявляться и индивидуальность. Это сказалось и в элементах изменения внешности (украшений), и в практиках так называемых праздников, когда вольности, свободное поведение допускалось вплоть до нарушения норм. Это же проявилось и в зачатках эстетической и художественной активности: песенно-танцевальной и изобразительной деятельности. Эту практически-духовную деятельность зачастую именуют первобытным искусством. Конечно, никакого искусства в нашем понимании этого слова тогда не было и быть не могло. Характер изобразительной, песенно-танцевальной и иной, прахудожественной практической активности, по-видимому, целиком определялся ритуально-магическими представлениями и практической необходимостью. Обрядовые пляски первобытных людей, наскальные изображения животных, орнаменты, театрализованные действа явно связаны с производственно-охотничьей магией, с культом плодородия (женские статуэтки — «неолитические Венеры»). Но они весьма разнообразны, и в них видны зачатки эстетического и художественного отношения к миру9.

Повседневное и не повседневное в первобытности нечетко разделено. Не все культурные практики и тех времен повседневны. Обыденная жизнь человека первобытности наполнена трудами и заботами. В целом жизнь довольно однообразна. Но ткань однотонного бытия разрывается «праздниками», которые играют огромную роль в жизни первобытного сообщества (слово «праздник», как и многие другие современные слова, не совсем точно передает смысл того, что похоже на праздник в первобытности). Это особое время, которое не просто прерывает будни, но в течение которого снимаются некоторые очень важные в обычной жизни запреты. Праздник позволяет человеку практически реализоваться иным, более выразительным образом и тем самым снять эмоциональное напряжение, вызванное монотонностью и тяготами обыденности. Праздник — всегда за пределами работы, это что-то противоположное работе (а не всей повседневности). В праздник делаешь не то, к чему принужден обстоятельствами, а то, что хочешь. В доисторические да и в исторические времена праздниками отмечали окончание какой-то очень важной и трудной деятельности, напряжение которой и снималось за счет свободного делания того, что обычно было запретным. И за счет практического выразительного эмоционального проявления человека в форме асоциального поведения, когда позволяется деструктивная деятельность, направленная на «выпускание пара». Праздник содержит в себе моменты эмоционального «выхлеста» в виде танцев, песен, игр, когда накопленное напряжение снимается эмоционально-позитивной деятельностью.

В целом культура повседневности и не повседневности первобытных сообществ уже содержала в себе многие культурные практики, которые в измененных формах сохранялись и позже, а кое-что дожило до наших дней. К примеру, всплеск интереса к практике татуировок в XIX–XX вв., вера в практическую действенность чудотворцев, якобы дающих магическое мгновенное исцеление, освященность продуктов, даже появившихся после первобытности в пору перехода от присваивающего типа хозяйствования к производящему.

В скотоводческих и земледельческих цивилизациях, однако, повседневность и не повседневность обрели и много нового в практических формах жизни и в содержательном наполнении, в ценностных смыслах этих форм.

И скотоводство, и земледелие представляли собой прежде всего развитие форм хозяйственных культурных практик. Именно специфика хозяйственной практики скотоводства, особенно кочевого, обусловила своеобразие других культурных практик скотоводов-номадов. Это касается практических освоений пространства: организации перекочевок, поселений и жилищ, появления в образе жизни культурных практик торговли. Исследователи скотоводческих сообществ отмечают, что пространство поселений и жилищ кочевников-скотоводов представляет собой как бы определенного рода модель мира, порождение которой, скажем на временных стоянках и при обустройстве юрты, всякий раз начинается с практики ритуальных действий и сопровождается ими. Скотоводство диктует особенности культурных практик питания с доминированием мясной и молочной пищи, с проявлениями в процессе совместной трапезы особой пищевой иерархии. Развитие практик ремесел, изготовления изделий из кожи, войлока, одежды и обуви также определяется характером кочевой жизни и скотоводческого хозяйства.

Праздники номадов с их песнями, плясками, сказаниями о богатырях связаны с природно-сезонными циклами, важными для того же скотоводства10.

Скотоводческие культуры все же оставались более, чем земледельческие, традиционными именно в плане культурных практик. Эти практики по преимуществу реализовывались на базовом, витальном уровне культуры, на том уровне, на котором очевидна невыделенность их собственно культурных, духовных составляющих из практически-духовного единства деятельности, нераздельность того, что мы называем сегодня цивилизацией, и того, что называем собственно культурой. При взаимодействии с земледельческими культурами, правда, скотоводческие влияли на культурные практики земледельцев, которые и без этого были более разнообразными (в зависимости от места развития) и более изменчивыми, особенно в Европе.

Само слово «культура» недаром связано в своем происхождении и содержательном, ценностном смысле с развивавшейся практикой земледелия. Не случайно и до сих пор продукты земледелия и растениеводства, такие как пшеница, рис, маис, картофель, именуются сельскохозяйственными культурами. Особенности земледельческого хозяйствования оказали огромное воздействие на все стороны жизни древних цивилизаций. Земледелие, развиваясь в планах технологии и техники, распространяясь все шире, представляло собой базу цивилизационной устойчивости жизни людей и прогресса, в том числе духовного.

Земледельческий труд воплощал в себе высокую ценность природы, матери-земли, обработка которой была приложением не только физических, но и духовных сил человека. И, несмотря на то что разделение труда лишило труд большинства земледельцев свободы, необходимой для переживания этого своего труда в качестве жизненной и культурной ценности, его культурная ценность оказалась разнообразно воплощенной в разных практиках жизни земледельцев, огородников, садоводов.

Практика эффективного поливного земледелия обусловила необходимость и обеспечила условия становления многих других культурных практик, которые реализовывались меньшинством населения (освобождавшимся за счет труда земледельцев-тружеников от непосредственного участия в тяжелых сельскохозяйственных работах да и ином физическом труде). Возникали практики управления хозяйством и вместе с тем всей инфраструктурой жизни земледельцев. С необходимостью была порождена организация культурных центров, центров концентрации и хранения духовных ценностей, центров, в их совокупности создающих особые культурные пространства. Были порождены и средства хранения и трансляции духовных ценностей.

В устремлении духа земледельцев ввысь — от земли к Небу и Солнцу (условиям эффективного земледелия), с «вертикальностью» их культур оказались связанными практики верований, образующих культы мировых религий. С этим же связано и освоение пространств — тяготение в возникающей архитектуре к ее устремленности ввысь, к небу.

Развитие форм общения, необходимых для хозяйственной, повседневной и не повседневной жизни земледельцев, породило средства и формы практик письменной культуры. А также духовных практик развивающихся искусств и проведения досуга.

В то же время культурные практики, развитые еще в первобытности, практики совместных трапез, совершенствовались, наполняясь духовными смыслами, позже, например становясь греческими симпосионами.

Развились и собственно духовные практики разного рода: монашество, йога, исихазм, суфизм и т. д.

Но все более явственно обнаруживалось и противоречие между цивилизационными и собственно культурными составляющими разных практик. И не сразу осознаваемая опасность (которую в XVIII в. неявно обозначил Руссо, а в начале XX в. Шпенглер). Опасность доминирования в практиках нашей жизни того, что мы называем цивилизацией, над тем, что называют культурой.

Глава 3.
ПОВСЕДНЕВНЫЕ КУЛЬТУРНЫЕ ПРАКТИКИ ХОЗЯЙСТВОВАНИЯ И ОБУСТРОЙСТВА ЖИЗНИ

3.1. Хозяйственные культурные практики

О развитии самых значимых в истории человечества хозяйственных культурных практик — скотоводства и земледелия — уже сказано выше, но, конечно, далеко не все. Эти культурные практики вместе с особенностями географических и климатических условий определили характер культурных практик освоения пространства, организации поселений и жилищ, в том числе и их внутреннего строения.

В период первобытности жизнь охотников и собирателей была полубродяжьей, но хотя бы временные поселения и жилища им были необходимы. Первыми жилищами человека служили пещеры. Однако и на самом раннем этапе люди строили себе убежище. Луис Лики нашел в Африке остатки жилища, построенного 50 000 лет назад. Из нескольких сот кусков лавы была сделана вымостка площадью 20 кв. м. Из этой же лавы делались опоры для шестов, на которые укреплялись шкуры животных. Такие жилища напоминают чум. Такие временные жилища воздвигались всего на несколько дней в году. Пещеры — пустые или частью наполненные водой пространства внутри земли. В доисторическую эпоху пещеры служили жилищем человека. Первый человек, гонимый холодом и дождем, укрывался по примеру зверей в расщелинах, среди камней и в пещерах. Оказавшись внутри пещеры, он неминуемо ее разглядывал, оценивал ее размеры и соотносил их с внешним миром. Таким образом он стал отличать внутреннее и внешнее пространство. Это внутреннее пространство было уютным, темным, похожим на пространство в утробе матери, что рождало чувство защищенности. Выйдя из пещеры, он видит отверстие, которое ведет внутрь. Здесь можно будет укрыться в случае непогоды в следующий раз. Постепенно возникает модель, кодифицированное представление об укрытии — независимо от того, пользуется он пещерой или нет. У. Эко пишет: «На этой стадии не составляет большого труда с помощью графических знаков передать модель пещеры себе подобным. Иконический код порождается архитектурным, и “принцип пещеры” становится предметом коммуникативного обмена»11.

В дальнейшем появились хижины (400–200 тысяч лет назад). Овал (длиной в 14,7 м, в ширину от 4 до 6 м) выкладывали камнями — подпорками, рядом с которыми втыкались колья и ветки, образовывавшие стены. Крышу подпирали стволами деревьев. Посредине складывался очаг. Такое жилище служило и спальней, и мастерской, и кухней. В этот же период стали строить землянки в местах с более суровым климатом. Выкопанную яму покрывали накатом из жердей или бревен. В таких землянках жил целый род, множество семей. В нишах, вырытых в земле, размещались отдельные семьи. Входили в такое сооружение через отверстие в крыше. Сначала появились двери. Окна моложе дверей на тысячи лет. «Оказалось, что им почти восемь тысяч лет»12.

Постепенно очаг превратился в кухню, ложе в спальню.

3.1.1. Культурные практики освоения пространств, организации поселений и жилищ в скотоводческих сообществах

Эти практики определились отношением к природе, к земле, в единстве с которыми старались жить кочевники. К основным категориям (признакам) скотовода-кочевника можно отнести также «движение», «подвижность».

Современный исследователь, описывая специфику повседневной жизни скотоводов13, отмечает: движение и путь — вечный круговорот, создающий укорененность бытия кочевника. Кочующий коллектив скрепляется общностью крови и происхождения. В перекочевках принимали участие все члены семей, образуя большой караван14. В передвижениях сохранялось хозяйство и скот, это обеспечивало, в свою очередь, возможность выживания. Утрата способности к передвижению воспринималась как жизненная катастрофа.

В кочевом пространстве в едином движении находятся и человек, и стадо, и время года, и жизнь. В этом смысле в культуре скотовода-кочевника возникает единство и нерасчлененность. Родство с природой и животным миром дало начало тотемным культам (овцы, коня и др.), их обожествлению и символической значимости в ритуалах и обрядах.

Земля при этом ценится, но не воспринимается как объект культурной деятельности. Она практически не обрабатывается. Кроме того, отсутствует абсолютная привязанность к территории, поскольку родина в понимании кочевника — это кочующий род, его «тело».

Культуры скотоводов-кочевников называют экофильными, поскольку в их характеристике существует экологический аспект пастьбы животных: регулярный выпас копытных животных способствовал созданию «пастбищных экосистем», прекращение выпаса животных могло привести к изменению видового состава растительности. Отметим, что «широкий диапазон экологических “ниш” обусловил формирование богатой мировоззренческой базы, на основе которой складывались мифологические, этнические, символические образы пространства, формировался механизм постижения территорий, специфичный для каждой отдельной природной зоны»15. Об экофильности кочевых культур говорят существовавшие правила поселения монгольских кочевников. А они предписывали — покинутое после стоянки место не должно быть отмечено следами человеческой деятельности. Место не следовало захламлять. На месте поселения могли остаться только зола потухшего домашнего очага16.

Продуктивность и устойчивость степных и полупустынно-пустынных пастбищных экосистем зависели от умеренного выпаса, при котором должно было существовать равновесие между объемом уничтожаемой скотом растительности и приростом биомассы трав17. Территории перекочевок ограничены родовыми территориями, т. е. кочевники перемещаются не хаотично, а строго соблюдая границы территории рода. Такие границы знают все номады и всеми соблюдаются, а их нарушение может вызвать споры и междоусобные конфликты. Перекочевки носят сезонный характер два или четыре раза в год. Весной выбирают пастбища с ранней степной растительностью. Летом — места с водопоем и там, где трава не подверглась выгоранию. Причем расстояния между стоянками рода выбираются таким образом, чтобы была возможность для встреч, обсуждения общих дел, а также для общих праздников, соревнований-скачек и т. п. К постоянным стоянкам относятся в основном зимники, которые устраиваются в возможных защищенных местах от буранов и холодов.

Поведенческие стандарты номадов тесно связаны с их системой ценностей, ведущее место в которой занимали свобода перемещения по пространству и, как мы уже отмечали, способность передвижения по пространству. Отсюда свобода у кочевника ассоциировалась с волей, а способность передвижения — со статусом полноправного члена сообщества. Это отражалось в организации скотоводов в пространстве.

Этнографы и культурологи рассматривают пространство поселения и жилища кочевников-скотоводов как определенного рода модель мира. Организация территории поселения традиционно начиналась с совершения ритуальных действий. Они были связаны с установкой жертвенника из камней родового жертвенника. «Таким образом, доместикация пространства достигалась посредством придания ему упорядоченности, наделения его формами и законами. Мир приобретает черты космического порядка, в котором человек способен ориентироваться»18.

Номадологи отмечают, что специфика кочевого образа жизни обусловила сочетание двух принципов освоения пространства: линейного (динамического) и концентрического (статичного)19. Для динамического освоения пространства ориентирами выступают такие элементы ландшафта, как горы, валуны, деревья. Соотношение жизненного пространства выстраивается от сакрального центра к местам временного пребывания номадов. Зимние стоянки характеризовались наличием разных стационарных строений: деревянные жилища, амбары, сараи, а также загоны для скота из дерева, камня, пластов навоза, которые были необходимы для защиты скота от зимних ветров и холодов. «На зимниках члены большой семьи нередко вынуждены были жить вместе в одном большом доме, в то время как в летних поселениях каждый семейный человек мог иметь собственную юрту»20. Таким образом, динамическое освоение пространства — это путь от стоянки к стоянке, а суть всякого движения есть странствие к Центру.

Другими природными маркерами динамического пространства являлись: долина или падь в лесных районах. Летники размещались на более открытых и обширных пространствах. Проветриваемое пространство было непременным требованием успешного содержания скота. Кроме того, обязательным условием летней стоянки было нахождение поблизости источника воды21.

«Концентрический принцип организации пространства начинает функционировать в случае временного или постоянного размещения на определенном месте. Сакрализация пространства начинается с маркировки центра — установления домашнего очага, коновязного столба, вокруг которого поэтапно появлялась юрта, необходимые временные постройки для скота, устанавливались приспособления для выделки кожаных ремней»22. Пространство как бы раскручивалось вокруг жилища, которое занимало центральную точку. Ближний круг образовывало пространство для выпаса молодняка крупного рогатого скота, затем пространство, на котором паслись овцы, а затем дальнее пространство выпаса лошадей или верблюдов23.

Сезонные циклы требовали от кочевников определения и знания благоприятного времени для перекочевок, установок юрт на новом месте.

Мобильным жилищем у кочевников разных регионов являлась юрта у монголов и тюрков, шатер у бедуинов и берберов, чум и яранга у северных народов России, типи и вигвам у кочевых индейцев Америки. Основное требование к такому роду жилища — легкость и мобильность. В основном такое жилище устраивалось на деревянной, решетчатой основе. Сверху основу покрывали войлоком у тюрков и монголов, корой деревьев и шкурами оленя у кочевых народов Севера России, шкурами животных у арабов Африки. Прочая утварь, используемая в домашнем хозяйстве, содержалась в мешках, сумах, сундуках, также удобных для длительных перевозок.

Перемещались кочевники на вьючных животных и кибитках (повозках) на полозьях или колесах. Иногда кибитки сооружались в виде упрощенного жилища на телегах, если перегон скота был достаточно длительным. Известно, что в определенных условиях и юрты ставили на телеги. Появление такого вида мобильного жилья исследователи относят к периодам войн, когда, с одной стороны, нужно было быстро перемещаться на огромные расстояния, а с другой — жилища на колесах играли важную роль оборонительного сооружения. «Устанавливаемые по кругу, они образовывали укрепленный заслон (так называемый курень)»24.

Жилище кочевника представляло собой концентрический тип организации пространства. Строительство жилища на стационарных стоянках практически всегда начиналось со специальных обрядов выкупа земли и установки сосудов с жертвами (золото, серебро, кораллы, полудрагоценные камни, кусочки меди и стали) для духов земли и воды. Эти обряды кочевников были связаны с представлением о греховности, каких-либо действий с землей. «Царапать лик земли» считалось грехом не только у монголов и бурятов, но и якутов, а также у алтайских народов. Грехом была и косьба свежей зеленой травы. По ламаистским представлениям, растение являлось живым существом, которое нельзя было лишать жизни. При установке стационарного жилища место очерчивали клыком кабана или рогом антилопы. «Обычай использовать кабаний клык в любых действиях, касающихся повреждения земной поверхности (в том числе и в похоронном обряде), связан с представлениями монголов о диком вепре как существе, обладающем бесстрашием»25.

В основе жилища кочевника — круг как наиболее архетипическая геометрическая форма организации окружающего человека пространства, обусловленная особенностью его восприятия психикой и биологией мозга26. К слову, идея круга отражается в ритуальных круговых танцах кочевников, семантика которого связана с культом солнца. «Круг ограничивает сферу человеческого бытия от враждебного разрушительного воздействия сил иной природы — Хаоса. Казахи в случае остановки на ночь в пустынном месте, где отсутствовали могильники или заброшенные строения — знаки освоенного пространства, человеческого мира — сворачивали кольцом кнут и устраивались на ночлег в центре круга»27.

«Порядок организации внутреннего пространства жилища и символика микропространства юрты монгольских народов лежит в основе структурирования внешнего пространства»28. Внешний образ жилища почти всегда представляет собой многоугольное замкнутое пространство. «Перед тем как войти в юрту, хозяин или хозяйка совершали ритуал жертвоприношения молоком или тарасуном (перегонная молочная водка) духам — хозяевам усадьбы. Затем уже в юрте, зажигая впервые огонь в очаге, проводили обряд кормления хозяина очага. После этого заносили все вещи в юрту и расставляли их по местам»29.

Особое значение придавалось юрте во время проведения различных обрядов30. Важной традицией сооружения жилища кочевника была установка коновязи. Ее устанавливали в передней части усадьбы, в южном направлении от входа в жилище. Столб-коновязь была обязательным атрибутом — стойбищем. Символика коновязи уходит в представления о мировом древе, а его установка — с желанием размножения, разветвляясь, подобно дереву.

Алтайский миссионер XIX в. так описывает жилище алтайских кочевников. Дверь в жилище алтайцев была либо из шкур, либо деревянная. В центре очаг, который поддерживался и днем и ночью. Напротив двери, за очагом, как правило, располагали небольшие божницы31, другие стены были увешаны сошками, капканами для охоты, ружьями, кожаными сумками. Их количество измерялось благосостоянием хозяина и его семьи. Стены покрывались иногда коврами. На полу вдоль стен делались возвышения, на которых удобно было сидеть, лежать и спать. Передняя стена, напротив очага, предназначалась для гостей, левая от входа — неприкосновенное место хозяина, его жены и детей. Родственники занимали правую половину юрты от входа32.

Внутреннее пространство бурятской юрты (интерьер!) строго регламентировано. Она всегда сориентирована по оси север — юг. Вход — с южной стороны. Северная сторона считалась почетной. Именно там находился алтарь, куда сажали почетных гостей. Внутри, слева от двери — седла, сбруя, охотничье снаряжение хозяина, лук, стрелы. Далее на этой же стороне юрты стояли сундуки, куда складывали свернутые в тюки войлочные постели. Рядом с сундуками располагались деревянные ведра и кожаные бурдюки с квашеным молоком. На правой стороне юрты, женской, спали незамужние женщины и дочери хозяина. Ближе к выходу находились столики, полки с деревянной посудой, запасом продуктов, деревянные ведра для дойки и другие предметы женского труда. В юрте также находились вытянутые деревянные ящики, в которых хранились продукты или одежда, но при необходимости они служили сиденьями или лежанками. В центре юрты находился очаг. Располагались вокруг очага, спали на лежанках вдоль стен. Дым из очага уходил в отверстие наверху. Верхнее отверстие закрывалось шестиугольной войлочной крышкой с веревкой. Когда хотели, чтобы в юрте было светлее или теплее, за эту веревку тянули. Луч света, проходивший в отверстие, становился стрелкой циферблата, который представляла юрта. Время измеряли, когда солнце на алтаре, в изголовье кровати или в другом месте. Здесь в бурятской юрте находились хранители рода — онгоны, позднее — буддийский алтарь. На западной стороне юрты можно было увидеть кожемялку. Когда было освоено деревянное зодчество, буряты продолжали строить юрты — восьми-, шести-, а затем и четырехугольные. В центре оставалась квадратная земляная площадка для очага. Входная дверь по-прежнему была обращена на юг. Крыши деревянных юрт покрывались слоем дерна, оконцы затягивались очищенной брюшиной домашних животных. Бурятская семья жила неразделенной. Встречались четырехпоколенные семьи до 60 человек. Каждому женатому сыну ставили отдельную юрту рядом с родительской. (Слово «женитьба» переводится буквально «обзаводиться юртой».)

Близкими к юрте являются традиционные жилища народов Америки. На Аляске, на севере Канады и на побережье Гренландии обитали группы населения, известные как эскимосы. Их летние жилища представляли конус из жердей, покрытый шкурами или берестой. Зимние землянки были с одним или двумя жилыми помещениями и хозяйственным тамбуром. Жилые помещения отапливались и освещались каменными жировыми светильниками. Здесь находились нары для сна. Во время переходов устраивались иглу — временные жилища из снежных блоков. Внутри них сооружалась жилая камера из пологов-шкур. Иглу — дом из ледяных кирпичей в виде круглой сферы с низким входом, в который надо проползать.

Эскимосы укладывают снежные плиты друг на друга таким образом, чтобы получился в конечном итоге купол-полушарие. Высота полученного жилья — метра два, в диаметре — три-четыре метра. Чтобы укрепить стены, в построенное сооружение вносят каменную лампу с горящим тюленьим жиром. Из-за получившегося от лампы тепла снег подтаивает на внутренних поверхностях построенного иглу. После этого в помещение впускают холодный воздух, который превращает оттаявшую воду в лед, который скрепляет снежные кирпичи в монолит. Живут в таком помещении обычно две семьи. Делается это для того, чтобы сохранять тепло. Поэтому на площади 8–10 кв. м большое количество людей согревают своим теплом жилище. Зимой в иглу входят через пол. К входному отверстию в полу ведет длинный тоннель, вырытый в снегу. Летом в иглу проделывается вход в стенке у самого пола. Ледяные стены пропускают дневной свет, но в наше время в них делают отверстия и закладывают тонкими пластинами льда или прозрачными кишками животных (так на острове Баффинова Земля). Как считают Ю. В. Бромлей и Р. Г. Подольный, «это, скорее всего, нововведение, навеянное знакомством с европейскими жилищами»33. Внутри иглу делают снежные нары, на которых лежат, сидят, едят, хранят одежду и оружие, лампы и т. п. Вся «мебель» покрывается шкурами и кожей.

В лесных районах Северной Америки у индейцев-атапасков распространено было жилище «типи» — конусообразная постройка. Это такое сооружение, которое строилось из деревянного каркаса конусообразной формы, на который натягивались шкуры животных (зимой), или он покрывался берестой (летом). В таком жилище очаг размещался в центре.

Совсем иные типы жилищ мы видим на территории Африки.

Жилища кочевников — легко переносимая палатка или шатер. «У мавров и арабских племен, например, это «фелидж», у туарегов — «эхан»34. Покрытия делаются из шерстяных или ковровых полотнищ. Туареги делают такие покрытия из сшитых кусков кожи квадратной формы числом от 30 до 40 штук. Мужчина занимает восточную половину палатки, женщина — западную. На мужской половине держат верблюжье седло, оружие, седельные сумки. На женской на подпорки вешают мешки с одеждой и личными вещами, продовольствием, кухонной утварью.

Такого рода жилища характерны для кочевых или полукочевых этносов.

3.1.2. Освоение пространств, обустройство в них земледельцев древних цивилизаций, античного и средневекового миров

У земледельцев, естественно, складываются иные отношения с пространством, иные типы и виды обустройства в нем. Земледелие требует оседлости, устройств постоянных поселений и жилищ. Причем довольно скоро поселения в сельской местности дополняются городами – центрами определенных районов и областей. В сельской местности живут непосредственные производители-земледельцы. В городах сосредоточиваются структуры управления, организации — и производства, и всей жизнедеятельности округи, армия, главные храмы и святилища, ремесленные мастерские, торговые точки.

Сельские поселения обычно вытягиваются вдоль рек, во всяком случае располагаются вблизи пространств пригодной для земледелия почвы и около необходимой для полива воды. Соединяются они между собой и с городом-центром не только водой (например, реками), но и дорогами. Города строятся по двум принципам планировки. Или — прямоугольной. Ориентированной по сторонам света. Это характерно и для многих древнейших цивилизаций, и для античных Греции и Рима. И, скажем, для Санкт-Петербурга. Или — концентрической, когда вокруг крепостного и административного центра постепенно возникают кольца строений. Средневековые города разрастались именно так. Кольца бульваров Москвы дают представление об этом типе застройки.

Основные материалы строительства жилищ различаются в зависимости от географических и климатических условий. Чаще всего это глина и камень и (или) дерево, вплоть до появления новых искусственных материалов (бетона, железобетона и др.) и активного применения в строительстве стекла и железа.

Практика строительства жилищ, домов, очевидно, представляет собой не только достижения цивилизации, но и собственно культуры. Она культурна в целом ряде отношений. «В слове “дом” на всех языках кроется священный смысл»35. Земледельцы к самой стране, земле проживания относились как к своему дому. Для античного грека, скажем, «вся огромная населенная эллинами область — от Италии до Черного моря — была эйкумена, что значит “жилая, обжитая страна” (от “эйкос” — “дом”). За пределами ее могли жить лишь дикие и непонятные варвары»36. Шумеры, жители древней Месопотамии, развили храмовое и жилищное строительство, используя для строительства дома сырцовый кирпич. Использовали они и обожженный кирпич. Впервые они применили в строительстве известь. Это было очень прогрессивным для того времени, так как для обжига кирпича требуется топливо, а здесь оно было дефицитным. Они также впервые применили арку. Так как здесь не было лесов, они додумались устраивать вместо балочного перекрытия арочное или сводчатое. В Шумере и в Египте жилые дома составляли сплошную застройку. Комнаты также группировались вокруг двориков. Строения были обращены к улице (обычно очень узкой, шириной 2–4 м) глухими стенами. «Жилой дом обносился массивной глинобитной оградой для защиты от нападения врагов. Жилище стояло у южной стены, вдоль остальных трех стен лепились хозяйственные пристройки. Таким образом в центре ограды возникал внутренний двор, на который выходили двери как жилых хижин, так и хозяйственных помещений. Часто около построек устраивался еще навес для защиты от палящих лучей солнца»37. Так как не было дерева, перекрытия устраивались из тонких пальмовых стволов, поэтому помещения были узкими и удлиненными. Окон в их домах не было. Наверху стены имелись небольшие щелевидные отверстия, которые забирались деревянными решетками. Освещение поэтому осуществлялось через дверные проемы. Дверей же не делали (дерево было дорогим). Их заменяли циновки. Вдоль стен устраивали глинобитные лежанки, на полу был очаг. В жилом помещении или хозяйственной комнате делали небольшую сводчатую печь для выпечки хлебных лепешек. Такие комнаты хозяйственного назначения перекрывались сводами из сырцовых кирпичей, которые позже стали перекрываться куполами, что получило впоследствии распространение в безлесных районах Сирии, Ирака, других стран Передней Азии. Обстановка была скудной — не было ни шкафов, ни сундуков. Их заменяли глиняные сосуды. В таких жилищах и сейчас обитает простой люд в Ираке и других странах Ближнего Востока. Египтяне поначалу строили свои дома из тростниковых стеблей, сплетенных в пучки и связанных друг с другом, так как испытывали нехватку в хорошей древесине. Поэтому мало что осталось от этих построек. Первые дома древних египтян правильнее назвать хижинами. Они имели только одну комнату. Довольно скоро они научились строить дома из кирпичей, обожженных на солнце. Тростник же стал применяться лишь для временных навесов. Но и этот материал оказался недолговечным. Все же сохранились свидетельства, показывающие, что постепенно жилой дом стал многокомнатным. Чем богаче и знатнее был его хозяин, тем сложнее и разнообразнее была форма фундамента дома. Большинство домов были одноэтажными. Были дома и в несколько этажей. Уже в период Древнего царства египтяне пользовались роскошной мебелью. Образцы такой мебели — прелестные кресла, кровати найдены в гробнице царицы Хетепхерес. Сохранились образцы мебели из погребений Хеопса, Тутанхамона и других захоронений. Обычно мебель делалась из импортной древесины — кедра или эбенового дерева, инкрустировалась слоновой костью и драгоценными металлами и полудрагоценными камнями, фаянсом. Чаще все же была распространена мебель из дешевого местного дерева, кожи и тростника; возможно, она расписывалась красками. Древнеегипетские мастера освоили многие приемы работы краснодеревщиков, которые применяются и сегодня. Они использовали и фанеровку шпоном дорогих пород дерева, и покрытие дерева левкасом с последующей росписью; применяли шарнирные крепления в раскладных конструкциях, инкрустацию, золочение с применением нескольких цветов золота, фигурную резьбу, натяжные ремни для укладки мягких подушек и даже замки с ключами сложной формы. Помимо кресел и кроватей, были распространены подголовники, масляные светильники на деревянной ножке или же из алебастра, стулья, деревянные ларцы, подставки для сосудов, игральные столики. Техника изготовления мебели постоянно совершенствовалась. Использовались для мебели поперечные соединения, врезались специальные шипы, шпунты. Пользовались топором, двуручной пилой, деревянным молотком, лучковым сверлом и теслом. Шероховатости удаляли с помощью лощения поверхности дерева тяжелыми камнями. Эту мебель окрашивали, чаще всего белой краской, которая служила фоном для дальнейшего декорирования. Специальные дугообразные шипы получали в результате искусственного искривления ствола на корню в течение нескольких лет. В эпоху Древнего царства жилища имели двор и веранду с колоннами, иногда с террасой на крыше и лестницей, ведущей с крыши во двор. Позднее появились дома с внутренними помещениями с дверными проемами, окнами, внутренними лестницами. В некоторых домах было по четыре-пять комнат. В домах побогаче помещения группировались вокруг внутреннего дворика с верандой, сама веранда и выходящие на нее комнаты смотрели на север. В жарком климате это было важно. Потолок центральной комнаты возвышался над остальными. Через получавшиеся таким образом окна внутрь здания проникал свет. Комнаты детей и женщин располагались вокруг дворика. В эпоху Среднего царства дома делались на плотно утрамбованном земляном полу, колонны представляли собой связки тростника, обмазанные глиной, в доме обязательно была кухня, спальни. Летом семья часто спала на крыше под навесом. Типичный жилой дом ремесленника состоял из нескольких помещений, расположенных анфиладой. На улицу выходила прихожая или гостиная. В гостиной находился домашний алтарь. Из прихожей можно было пройти в жилую комнату с высоким потолком, который подпирался деревянной колонной. Затем шли спальня, кухня, кладовая, погреб. Между спальней и кухней находилась лестница, ведущая на террасу. Стены украшались многоцветными росписями. Интерьер украшала драгоценная утварь, поражающая красотой и совершенством и современного зрителя. В эпоху Нового царства ремесленники имели такие же жилища, что и их коллеги предыдущего периода. Дома знатных египтян представляли собой виллы, состоявшие из большого сада, в центре которого и располагалось здание. Комнаты были соединены с залом, украшенным колоннами. Сад разделялся на две части. В одной находились хозяйственные постройки, комнаты прислуги, конюшни и зернохранилища. В другой части находился парк, в середине которого был бассейн с беседкой на его берегу. Здесь же находилась небольшая молельня. Большинство домов египтян состояло из трех главных частей. В передней находилась приемная, где совершались сделки. Приемная представляла собой большой зал, рядом с которым имелись боковые комнаты, в них вельможа отдавал приказания по хозяйству своим слугам или поручения фараона. Центральным было помещение для дружеских приемов и вечеринок. В нем потолки были более высокими, и там обычно имелись колонны, поддерживавшие потолок. Потолок делали из деревянных брусьев, на них настилались связки тростника и покрывались штукатуркой. В доме использовались деревянные колонны, базы которых были каменными. Камень применялся для порогов и дверных проемов. Двери делались из эбенового дерева, так как оно было долговечнее местной древесины. Вокруг центрального зала располагались малые комнаты. Изнутри стены покрывались штукатуркой и украшались росписями. Вокруг центрального зала располагались малые комнаты. Иногда имелись настенные драпировки, выполненные из кожи, ткани или тростника. В задней части находились жилые комнаты для членов семьи. Здесь были столовые, спальни, ванные и туалетные комнаты. Полы штукатурились и раскрашивались, но в некоторых дворцах были цветные изразцы. В некоторых больших домах существовал второй этаж. Оштукатуренные лестницы вели на второй этаж и крышу. В летнее время жители часто спали на крыше. Иногда на крышах даже были комнаты, открытые с одной стороны. В потолке делались отверстия для обеспечения доступ воздуха на нижний этаж. Окна в домах египтян располагались высоко. Рамы делались из кирпича, древесины или камня. На окнах ставились решетки. Стекол не было. На окна часто вешали занавеси, предохранявшие от мух, пыли и солнца. Наружные стены штукатурились и окрашивались в бледные цвета. К дому примыкал небольшой храм — семейное святилище. Рядом с домом находились хранилища для зерна, хлев, загоны для скота, комнаты для слуг, кухня, давильня для винограда, колодец, комнатка привратника. В роскошных домах имелись сады с водоемами, цветниками и беседками. На западном берегу Нила располагались «города мертвых». Здесь постоянно обитали рабочие и мастера — строители пирамид. Здесь же жили и знатные сановники и жрецы. Улицы города располагались параллельно друг другу. В рабочем районе были маленькие дома для ремесленников. Жилища администраторов и надсмотрщиков были побольше. Во второй половине города находились храм и дворец, дома крупных чиновников. Дом был такого размера, что мог вместить тридцать семей из рабочих кварталов. В городах дома могли иметь до четырех этажей. Немало времени проводили на крыше дома, так как там было прохладнее. Готовили пищу под открытым небом, чтобы избежать пожара. Готовили супы, соусы, пользовались тарелками из глины, богатые египтяне имели посуду из фаянса, бронзы, серебра и золота. Дворцы фараонов и знати отличались от обычных жилищ.

Города еще одной земледельческой, Индской, цивилизации имели общую стратегию градостроительства, подразумевающую выделение в обществе профессиональных архитекторов, строителей. Отдельного упоминания заслуживают искусные, по праву считающиеся наиболее совершенными канализационными системами на Востоке того времени системы подачи свежей проточной воды (например, в бассейны для ритуальных омовений) и отведения сточных вод в городах Индской цивилизации, что, учитывая особенности индийского климата, высокую плотность населения, весьма слабый уровень санитарии и личной гигиены, имело исключительно важное значение. Канализационные системы, обнаруженные в Хараппе и Мохенджо-Даро, характеризуются наличием магистральных каналов, отстойников для нечистот, стоков для дождевых вод. Каналы возводились из обожженного кирпича и закрывались сверху таким же кирпичом либо же каменными плитами. Общегородская система водоснабжения Индских городов также характеризуется наличием достаточного количества общественных колодцев. Жилые дома строились из обожженного кирпича и были разных размеров — дома самых зажиточных горожан достигали трех этажей. Структура жилого дома Индской цивилизации была проста: владение горожанина отделялось забором, по периметру которого располагались жилые и хозяйственные постройки (амбар, загон для скота). Посередине внутреннего двора располагался частный колодец — признак благосостояния. Также во внутреннем дворе располагалась кухня, хлеб выпекали в особых печах. Напротив главного входа располагался «главный зал» жилища, где, как правило, был алтарь. Окон в нашем понимании Индская цивилизация не знала, их заменяли прямоугольной формы отверстия в верхних частях стен, сквозь которые свет и поступал внутрь жилища. Дома имели плоские деревянные крыши, в бедных районах в качестве настила на крышах использовали утрамбованный ил. Каждый дом был снабжен индивидуальной канализационной системой, связанной с общегородской. Водоотведение было предусмотрено также и на вторых-третьих этажах зажиточных домов. В городе-порте Лотхале найдены дома с устроенными санузлами — «душевыми» с небольшими ваннами и уборными.

С развитием китайской цивилизации основным элементом китайского поселения и организации жилища становится своеобразная китайская усадьба — сыхэюань, что можно перевести как «закрытый с четырех сторон двор». Подробное описание сыхэюани приведено О. В. Прокуденковой в книге «История культуры повседневности»38. Она отметила, что сыхэюань всегда был прямоугольной формы и представлял собой ансамбль с жилыми пристройками, ориентированный строго по частям света и расположенный по четырем сторонам двора, где, как правило, жила одна семья. Дом обязательно был обнесен глухой стеной, а вход во все помещения был со стороны двора; с внешней стороны, выходящей на улицу, в постройках зачастую не было даже окон. Около дома обязательно должен быть парк, в котором расположен комплекс жилых хозяйственных построек. Один замкнутый двор соединялся с другим через ворота, создавая как бы анфиладу, поэтому оформлению ворот и входов придавалось большое значение, что приводило к многочисленным окнам и дверям в жилых домах, обращенным во двор. Это символизирует то, что жилое пространство не огорожено от окружающей среды, а является его продолжением. Сыхэюань изначально стал воплощением универсума, так как его центром было не функциональное здание (жилая, культовая или производственная постройка), а пространство двора, т. е. ничто, пустота, символизировавшая центр мира. Но именно через и вокруг этого «ничто» шло главное наполнение и формировались любые варианты и возможности. Среди обязательных элементов дома были: внутренний двор (юаньло); основное жилое помещение (тан), которое располагалось обычно в глубине двора у северного участка стены фасадом к воротам; боковые флигели — восточный (дунфан) и западный (сифан) — располагались по обе стороны от главного помещения; кухня (чуше) занимала отдельное здание; привратное строение (мэнь-дао). В больших домах могли быть и другие строения, в том числе и галереи, которые обычно шли по периметру стены, соединяя все здания между собой. Вход в дом делали строго в южной стене: либо в самом ее центре, либо сместив его к восточному углу, что, как полагали китайцы, облегчает проникновение в дом светлой энергии ян. Торцевая (северная) стена обычно оставалась глухой — без окон и украшений, что предотвращало проникновение в дом злых духов и темной иньской энергии. Чаще всего эта стена вплотную примыкала к стене соседней усадьбы, или сама внешняя стена служила одновременно и задней стеной соседского дома. Важным архитектурным элементом в оформлении традиционного китайского дома стало украшение дверей и окон. Обычно центральный вход дома защищали «ширмой от злых духов» (ин би), небольшой стеной, сооруженной прямо напротив главного входа, для того чтобы внутренний двор не был виден снаружи. Согласно китайским поверьям, духи могут двигаться только по прямой, поэтому ин би становилась весьма надежной преградой для проникновения в дом злых сил. Широкие дверные проемы в доме чаще всего располагались друг против друга и соединяли жилые помещения с внутренним двором. Встречались двери причудливой формы: в виде круга или, например, восьмиугольника. Круглые, или «лунные», двери служили символом совершенства бытия и напоминанием, что «возвращение в Небо» есть состояние перехода. Типичный дом в Древнем Китае — это деревянная каркасно-столбовая конструкция, установленная на глинобитном фундаменте: на специальной платформе устанавливали деревянные столбы, перекрываемые продольными поперечными балками, а уже на них возводили черепичную крышу. Пространство между столбами заполняли кирпичами (на севере) или другим материалом, который образовывал стены дома, которые таким образом служили несущей конструкцией, и в случае землетрясения, даже если стены обваливались, каркас дома оставался невредимым, так как дерево было гибким и прочным. В китайском обществе строго соблюдалась социальная иерархия, которая определила различные конструкции крыш, служившие маркером статуса хозяина дома. Так, во времена правления династии Цин были разработаны правила, определяющие внешний вид возводимых зданий. Например, архитектурный прием многоярусного карниза догун разрешалось использовать при постройке дворцов, храмов и строго запрещалось при строительстве жилищ для обычных людей. Крестьянские крыши отличали простота и дешевый кровельный материал, например бамбук или солома, в то время как крыши домов знатных горожан часто были многоярусные и покрывались цветной глазурованной черепицей. Крыши традиционного китайского дома венчали духи-охранители, призванные отпугивать прочь любую нечисть. В Китае издавна было принято красочно оформлять здания — они были выкрашены в разные цвета, выбор которого зависел от статуса и назначения постройки. Отдельно китайцы украшали крыши, плавно изогнутые кверху. Такие «летящие» крыши были не столько элементом дизайна, придающим деревянно-черепичной кровле легкий вид, сколько защитой от скопления в острых углах кровли неблагоприятной энергии. Здания украшали резьбой, барельефами и лепными изображениями, детали покрывали масляной краской. Внутренняя планировка жилища отражала уровень благосостояния хозяев. Идеалом, к которому стремился каждый состоятельный хозяин, было трех- или пятикомнатное помещение, хотя встречались дома с семью или даже десятью комнатами. Центральная комната служила гостиной: здесь располагался домашний алтарь и кабинет, здесь же принимали гостей, а две боковые комнаты выполняли функцию внутренних покоев, их устраивали в закрытой для посторонних части дома. Все комнаты строго разделялись на внешние — парадные и внутренние — жилые. Гостиная дома был самой торжественной и большой комнатой, в убранстве преобладали «цвета счастья и удачи» — желтый, золотистый, красный и коричневый тона. Особую роль играл внутренний дворик. Он носил название «небесный колодец» и служил местом общения всех обитателей дома. Именно здесь все домочадцы собирались для общения. Окна в старину заклеивали цветной бумагой и вставляли в них узорные решетки. Чтобы подчеркнуть гостеприимство и радушие хозяев, их отк­рывали настежь. Главный принцип интерьера китайского жи­ли­ща — многофункциональность пустого пространства. Поэтому в интерьере (как и в китайском саду) отсутствуют общие правила организации, кроме идеи симметрии. Символом домашнего уюта в Китае с начала II тысячелетия являются «светлые окна и теплый топчан» (лежанка). Огромную роль в китайском жилище играет и разделение пространства на «внешнюю» (мужскую) и «внутреннюю» (женскую) половины. «Женская» включае

...