Оглавление

«Не мстите за себя, возлюбленные, но дайте место гневу Божию,

ибо написано: Мне отмщение, Аз воздам».

Новый Завет. Послание к Римлянам св. апостола Павла, 12:19.

Все события и имена в этой книге вымышлены, а совпадения — случайны.

Пролог

Сегодня годовщина. Ровно девять лет назад, в сентябре две тысячи четырнадцатого, в десять вечера, она лежала здесь, в этом подъезде, в темноте, избитая, обездвиженная, голым животом на холодном бетоне, а двое насиловали ее по очереди и приставляли нож к шее, чтобы она не кричала. Она не кричала. Она готовилась умереть.

«Знаешь, сучка, за что это? — смрадно и возбужденно шипел первый ей в лицо, пока второй рвал ее сзади. — Знаешь?»

Она знала.

Их послал владелец Иркутского ликеро-водочного комбината Игорь Шутов, которому она перешла дорогу несколькими месяцами раньше, отказавшись закрыть глаза на махинации с отчетностью. Она была честным аудитором. Сначала ей угрожали, потом предлагали деньги, потом снова угрожали, а потом воплотили угрозы в жизнь, выследив ее во время командировки в Ангарске. Она вошла в подъезд, где снимала квартиру, а там ее ждали. Две тени без лиц, два черных шипящих назгула. Один из них картавил, и от него несло падалью, когда он дышал ей в лицо.

Закончив, они ушли. Она лежала на грязном бетоне, а какая-то женщина, причитая, звонила в скорую и вытирала ей кровь с лица влажной салфеткой.

Жизнь разделилась на до и после. Прежняя Ника умерла, и из ее останков, истерзанных, окровавленных, родилась новая Ника — та же, но другая. Сломалось и срослось иначе, жестко, крепко, криво. Рукопашный бой, ножи, беспорядочные половые связи, психосоматические боли, снимаемые болью плохих людей и собственной физической болью, — так теперь живет Ника Корнева, не мечтая стать прежней и страдая от себя нынешней. Она берется за расследование темных дел. Она убивает тех, кто хочет убить ее. Она разучилась любить, но ненавидеть — нет. Она вернет долг. Она здесь спустя девять лет, чтобы как следует все вспомнить и набраться сил для возвращения долга. Скоро увидимся, мистер Шутов.

Задрав повыше майку и спустив пониже джинсы, она ложится голым теплым животом на холодный бетонный пол. Как и в прошлый раз, здесь темно и грязно. И страшно. Это не просто страх, а полное ощущение реальности — того, что вот-вот все повторится, ударят головой о пол, рванут трусы и… — она порывается встать, но принуждает себя лежать. Сейчас ее ударят, войдут резко, снова ударят, с ножом у горла, смрадно дыша в лицо и шипя, — боль, ужас, обреченность. Неужели всё?

Звонит телефон, вторгаясь в реальность.

Она вздрагивает.

Сердце стучит о бетон.

Кожей живота она чувствует неровности бетонного пола и пыль. Внутри — боль, там демоны, ее спутники, скручиваются жгутами, впиваясь и разрывая плоть. Они с ней с того самого дня, как она лежала здесь девять лет назад, и она не знает, оставят ли они ее однажды в покое. Она привыкла к ним и кормит их тем, что они требуют.

Звонит телефон.

Это Женя, его мелодия. Она познакомилась с ним около года назад, и теперь они встречаются время от времени, причем он настроен серьезно, а ей нужна легенда для прикрытия переезда в Иркутск. Он не знает, что он ее прикрытие. Дима в Москве тоже не посвящен в ее планы. Она уехала, ничего ему не сказав, но он умный, сам всё понял.

Поднявшись с пола, она надевает джинсы и не спешит отвечать на звонок. Стыдно ли ей, что она использует Женю? Стыдно ли, что обманывает Диму, который любит ее и готов всегда прийти на помощь? Да, немного стыдно. Она не любит Женю. Он чувствует, что в их отношениях что-то не так, и пытается сделать лучше, — а она, поддерживая статус кво, то есть ни туда ни сюда, следует своему плану.

Телефон замолкает.

Кто-то входит в подъезд.

Рука инстинктивно тянется к сумочке, в которой лежит нож, но — останавливается на полпути.

Сейчас не прошлое. Сейчас настоящее.

Ей уже не страшно.

Она готова к будущему.

Сегодня она смотрела в зеркало и не узнавала себя. Так и должно быть. Раздавшись вширь на десять кило, бывшая стройная брюнетка с короткой стрижкой стала блондинкой с волосами до плеч, пухленькой, с накачанными губами и скулами, выщипанными бровями и зелеными контактными линзами поверх природных карих зрачков. Мать родная не узнает, не то что люди, которые не видели ее столько лет. Теперь она не Корнева. Она Ермолова. Девичья дворянская фамилия ее матери. Почему бы не взять ее — не навсегда, временно? Сложности ее не пугают. Почти год она готовилась к операции по возвращению долга Игорю Шутову — жила в Иркутске, работала бухгалтером на хлебозаводе, отращивала волосы, набирала вес, встречалась с местным парнем по имени Женя, ждала подходящую вакансию на Иркутском ликеро-водочном комбинате или в какой-нибудь другой структуре Шутова и — дождалась. Послезавтра первый рабочий день в бухгалтерии торгового дома ИЛВЗ. Розничная торговля продукцией комбината и прочими товарами первой необходимости. Копеечная зарплата. Дружный женский коллектив. Риск быть разоблаченной и умереть насильственной смертью. История Ники Ермоловой есть в базах данных, она не секрет для любой мало-мальски серьезной службы безопасности, но фамилия «Корнева» уменьшит шансы на выживание, не стоит ей звучать в стенах комбината.

«Сука эта Корнева. — Так Ника представляла разговор Шутова с членами его ОПГ девять лет назад. — Двадцать тысяч баксов не взяла. Намеки не поняла. Бессмертная, что ли? Из-за нее у нас терки с банками и партнерами, надо впрягаться».

Она никогда не встречалась с Шутовым, не знала, какой он вживую. С ней общался тогдашний директор комбината, вежливый такой, в костюме-тройке, белой рубашке и галстуке. Он намекал, вежливо угрожал, ссылаясь на уважаемых людей (без имен), у которых будут проблемы; без стеснения выложил на стол пачку долларов для пущей убедительности — не помогло.

Так кто же он, Игорь Шутов?

Есть фотографии в Интернете, минутное видео десятилетней давности по случаю открытия новой линии розлива крепких напитков, информация о его собственности и связях. Связи обширные. Пророс во все ветви власти — законодательную, исполнительную, судебную, каждая из которых должна быть независима от других, как гласит главный закон страны; и жил в симбиозе с ними, управляя бизнес-империей с миллиардными оборотами. Ликеро-водочный завод, супермаркеты, автозаправки, торговые центры, ритуальная контора и многое-многое другое — впору было бы испугаться и отступиться, но Нике Ермоловой-Корневой некуда было отступать. «Что мертво, умереть не может» — девиз Грейджоев и Ники Ермоловой. Она ждала девять лет после смерти. Она не может больше ждать.

Она смотрела в зеркало и не узнавала себя.

Так и должно быть.

Растягивая губы в чужой улыбке и брызжа искорками из глаз, она видела женщину, которая умеет нравиться, приветливую, жизнерадостную, слегка наивную. Что в ее улыбке? Что за зелеными контактными линзами? Лучше вам не знать, господин Шутов со товарищи, — я и сама до конца не знаю, на что я готова, но готова я на многое.

Я улыбаюсь.

Я чувствую боль.

Вы тоже ее почувствуете.

1. Первый день

— Ну как тебе наш маленький милый террариум? — спросила главный бухгалтер Светлана, остановившись возле ее стола и сопроводив свой вопрос улыбкой красивой хищницы.

— Можешь не отвечать, — тут же прибавила она. — Потом расскажешь, через месяц-другой — если не съедят к тому времени.

Жители террариума политкорректно хихикнули, оценив юмор начальницы.

Ника встроилась в общий фон:

— Я невкусная, не надо меня есть.

— Они всеядные, уже многих съели. — Бросив взгляд на обитательниц террариума, с улыбкой на губах и без улыбки в глазах, Светлана продолжила более серьезным тоном: — Если без шуток, то обращайся, не стесняйся, не повторяй ошибок предшественницы.

— Что с ней случилось?

— Она думала, что все знает, а оказалось, что — нет. Поздно это заметили, после сдачи отчетности. Пришлось с ней расстаться. Ладно хоть не съели, а надо было.

Светлана вновь улыбнулась без улыбки.

Вокруг вновь хихикнули.

Ника чувствовала, что внимание начальницы к ней им не нравится, и ей нравилось, что им не нравится. Давайте, давайте, ревнуйте, копите горькую желчь — если бы знали, зачем я здесь, что бы сказали?

Она искала взглядом союзницу, хотя бы одну, и не находила. Женщины среднего возраста сидели на своих местах в большой общей комнате — как курицы на насесте — смотрели на главную курицу, наигрывая нужные эмоции, и без приязни поглядывали на новенькую. Кто она? Что она? Почему Света так мила с ней? С чего вдруг? Не помешало бы ей, кстати, сбросить несколько кило, не следит за собой, разъелась. Хочет угодить Свете, смотрит ей в рот, Ну-ну, ну-ну…

Дружный женский коллектив. Классика.

Нике ничего не оставалось, кроме как улыбнуться главбуху в ответ:

— Намек поняла. Не буду делать вид, что все знаю.

— Вот и хорошо.

Светлана ушла.

Как только за ней закрылась дверь, в курятнике случилось оживление. Зашевелились, заговорили, застучали по клавишам.

Бухгалтер Катя, женщина с бледным лицом, какая-то замученная, с усталостью во взгляде, от работы и от жизни, наверняка одинокая, с неустроенной судьбой, подошла к Нике:

— Хочешь кофе?

— Не отказалась бы.

Сопровождаемые взглядами курочек, они прошли в комнату приема пищи, так называемую «кухню», и сделали себе кофе из кофе-машины. Сели за стол. Кроме них, здесь никого не было, холодильник тихо гудел фоном, и Ника, приготовившись к исповеди Кати о том, как тут работается, о местных порядках и начальнице Свете, не ошиблась.

— Я послезавтра увольняюсь, — сказала Катя. — Нашла другое место. Ты раньше где работала?

— На хлебозаводе.

— Понятно. Там вообще мрак, как я слышала. Если выдержала там, то сможешь и тут.

— Все настолько плохо?

— Ну как тебе сказать. Начнем с того, что тебе будут платить меньше, чем обещали. Каждый раз, когда открываешь конверт, тебя ждет сюрприз, всегда неприятный, а на все вопросы тебе дадут тысячу ответов, только денег не дадут. При этом многие батрачат здесь годами, и я тоже батрачила.

— Почему?

— Привыкла. Страшно что-то менять, когда привык, даже если не нравится, — проще оставить как есть. Хочешь совет?

Ника кивнула.

— Беги отсюда, пока не поздно. Не бери пример с меня и с тех, кто в той комнате. — Катя кивнула на дверь.

Осмотревшись по сторонам, она придвинулась ближе к Нике и продолжила почти шепотом:

— Гнилая контора, чернушная, налоговая по ним плачет, но их прикрывают сверху. Шутов. Слышала про такого?

— Да.

— Он поставил сюда Свету смотреть за потоками. Свечку не держала, но, говорят, что она его…

— … любовница?

— Угу. В бухгалтерии ноль, но для бухгалтерии есть мы, а она для другого.

Слушая Катю, Ника не верила своему счастью, как пишут в книжках. Света — любовница Шутова? Почему бы и нет? Звучит правдоподобно. Шутов — владелец ликеро-водочного комбината и одноименного торгового дома, а Света, красивая женщина и главный бухгалтер торгового дома, следит за его деньгами, белыми и черными. Все сходится.

— Думаешь, правда? — осторожно спросила Ника в надежде на подробности.

— Видела кольцо у нее? Бриллиант на карат. А ездит на черном «мерсе». На зарплату купила? Ну-ну. Еще их видели пару месяцев назад в ресторане. По мне так, все очевидно. У Шутова есть жена, двое взрослых детей, но жене полтинник, а Свете тридцать три, почувствуйте, как говорится, разницу.

— В общем, совет я тебе дала, — подытожила Катя, — а ты сама решай.

— Спасибо, — сказала Ника.

Она давным-давно все решила и теперь, после рассказа Кати, продумывала на ходу план действий с учетом вновь открывшихся обстоятельств.

Через минуту, когда допили кофе, план был готов.

Возвращаясь в общую комнату, Ника внутренне улыбалась улыбкой-оскалом, не для местных ревнивых курочек, и чувствовала, как демоны вторят ей внутри, требуя сатисфакции. Они дети насилия, зачатые в Ангарске. Фантомные существа, которых она чувствует как живых.

Света, я иду к тебе. Я иду через тебя.

Мне нужен Шутов.

2. Дружба

— А как тебе это? — подав быстро и низко, Света приняла ответный удар, подкрутила, отправила мяч под самую сетку противнице, бросилась навстречу, отбила — и мяч, ударившись о край стола на стороне Ники, ушел в пике. Такие не берутся.

— Пять — пять! — озвучила счет Света, довольная отыгрышем. — Всё, держись!

Битва продолжилась.

Дело происходило в фитнес-клубе в центре Иркутска, в пятницу, в десять вечера, после двухчасовых измывательств над собой с помощью тренера-изверга и интервальных нагрузок. Десять лишних кило дают о себе знать, но их нельзя сбрасывать, вот в чем сложность. Много занимаешься — много ешь для сохранения массы. «В тебе столько энергии! — удивлялась Света, намекая на лишний вес Ники в сочетании с ее силой и выносливостью. — Машина!» Когда Света выдыхалась, Ника продолжала. Мышцы под слоем жира делали свое дело, цель придавала сил.

Шел пятый месяц ее работы в торговом доме ИЛВЗ. В трудовой книжке появилась запись «старший бухгалтер» вместо «бухгалтер», а в друзьях — главбух Света, оценившая личные и деловые качества новой сотрудницы. Не сказать, что они были подружками, нет, но вместе ходили на фитнес, играли в настольный теннис, обедали, изредка ужинали. Света нуждалась в Нике, Ника ее приручила. На одном из этапов сближения, после третьего бокала красного сухого, Света, не сдержавшись в порыве девичьего откровения, призналась, что «дружит» с Шутовым. «Не знаю, этой ли жизни я хочу, — сказала она, — но пока так». Далее последовал рассказ об истории их знакомства. Встретились они два года назад на свадьбе местного бандита и троюродной сестры Светы. Шутов приехал с кортежем и охранниками, оказывал знаки внимания Свете, и она, свободная женщина, не отказывалась от них. Попросил номер телефона — дала. Она знала, кто он, знала, что он женат, но знание не остановило ее, как и разница в возрасте в двадцать лет. «Я зажмурилась и прыгнула с обрыва, — призналась она. — Дух захватило». Теперь она живет в коттедже, который он купил для нее; ездит на черном «мерсе» с водителем-охранником и носит кольцо с большим бриллиантом. Они встречаются пару раз в неделю, и изредка он ночует у нее, но жениться не спешит. Света уверена, что его жена в курсе и закрывает на это глаза. Noblesse oblige[1]. Шутов с супругой через многое прошли вместе. Когда в мужа стреляли в девяносто восьмом, она ночами сидела у его постели в больнице. Когда Федя, старший сын, заболел в семь гриппом с осложнениями и едва не умер, они вместе молились богу о его здоровье и Шутов дал обещание построить церковь, если сын выживет. Федя выжил. Шутов построил церковь, и не одну. Он рассказал об этом в интервью местной газете несколько лет назад, перед какими-то выборами, — так трогательно, что на мгновение Ника забыла, что за страшный человек Игорь Шутов. Неужели это он отдал приказ избить и изнасиловать ее?

Да, это был он. Любящий отец, верующий, главарь ОПГ.

Но вернемся к Свете.

«Я не форсирую события, — сказала она. — С мужчинами так нельзя, они не любят, когда на них давят, тем более такие, как он».

Да, Шутов не из тех, на кого можно давить. Тридцать лет назад он крышевал рынки, позже отсидел пять за тяжкие телесные, а после отсидки пошел вверх, легализовался, стал хозяином заводов-пароходов, местным депутатом, меценатом — уважаемым, одним словом, человеком, известным в узких кругах под кличкой «Камень». Ника не знала этимологию клички, открытые источники об этом умалчивали, а закрытых пока не было.

Какой он, Игорь Шутов? Не наседая на Свету, дабы не вызвать подозрений, она мягко и осторожно поддерживала разговоры о Шутове, когда та их заводила, и с готовностью слушала, давая возможность выговориться.

Шутов ни шагу не делает без охраны. Когда приезжает к Свете, его бойцы дежурят снаружи по периметру дома, берут под контроль улицу, один сидит внутри, двое — на крыше, — маленькая вооруженная армия готова дать бой за жизнь хозяина. Выживший в девяностых знает цену безопасности. В лоб такую броню не пробить, но Ника и не торопится, она играет вдолгую, у нее есть время.

Что еще?

Шутов на короткой ноге с губернатором, мэром, прокурором, прочей местной элитой — для Ники это не было секретом, слухами земля полнится, но одно дело слухи, а другое — рассказы Светы. Шутов со всеми на «ты» и ведет себя как хозяин области, что близко к истине. Губернаторы приходят и уходят, а Камень был, есть и будет, крепкий, твердый, надежный. Его любит народ, он здесь нужен, он важная часть политики, экономики, социальной сферы — выбей его и нарушишь гармонию, начнется хаос, а кому это надо? Власть имущие всё понимают, в Иркутске и в Москве. Шутов прикрыт. Устраиваясь в его структуру, Ника надеялась найти информацию для использования против него, не мелочи, но серьезную, бронебойную — и что с ней делать, с информацией, если найдешь? Куда идти? Везде схвачено, везде свои люди, Левиафан сожрет всякого, кто посмеет бросить ему вызов. Что есть у Ники сейчас? На первый взгляд, немало, но всё слону дробина. В торговом доме ИЛВЗ ведут двойную бухгалтерию, недоплачивают налоги, выдают зарплату в конвертах — сообщи об этому куда следует, с доказательствами, фамилиями и именами, и что дальше? Шутова так не достанешь, не этого она хочет. Девять лет назад она думала, что создала Шутову большие проблемы, но сейчас понимала, что это были не проблемы, а сложности, поэтому ее не убили, а лишь избили и изнасиловали.

«На что надеешься? — порой спрашивает она себя. — У него охрана, связи, он неуязвим. Не хочешь ли сдаться, выйти из игры, вернуться в Москву? Нет? Тогда действуй. Ты внутри первого круга системы, у тебя есть Света — двигайся дальше, все получится, на тебя играют время и репутация. И — ненависть».

На днях она сменила квартиру в Иркутске. Из-за Жени, ее бывшего парня. Брошенный за ненадобностью как использованный реквизит, он терпел какое-то время, звонил, силился встретиться, не понимал, что случилось, — а потом пришел к ней вечером, пьяный, злой, требуя объяснений.

Она открыла ему, хотя могла бы не открывать.

«Здравствуй, что ли, — сказал он, покачиваясь в дверном проеме. — Поболтаем?»

Не дожидаясь ответа, он оттеснил ее и вошел.

«Давай, — ответила она. — Будешь чай?»

Он не хотел чаю, он хотел выяснить отношения.

«Другого нашла, да? — Он смотрел на нее мутными злыми глазами. — А на Женю хрен с прибором? Кто он, этот счастливчик?»

«Нет никого».

«Гонишь».

Женя, симпатичный блондин тридцати двух лет от роду, на пять лет моложе ее, не знал, что его использовали, иначе был бы еще злее. Ника понимала его. Первым делом перед приездом в Иркутск она нашла его через приложение для знакомств, и не сказать, что он не нравился ей, нет, но и не было в нем ничего для глубоких чувств с ее стороны. Простой иркутский парень с простыми взглядами на жизнь, строитель — и любитель выпить, как выяснилось позже. Пятница и суббота — дни пива. Нике это не нравилось, но она терпела. В постель ложилась без отвращения, и даже кончала время от времени, но замуж не спешила. Женя был нужен не для этого. Спроси кто-нибудь, что сподвигло ее на переезд в Иркутск, она сказала бы — любовь, и спрашивающий мог бы убедиться в этом при необходимости — но у нее не спросили и уже не спросят, так что Женя больше не нужен.

«Никого нет, — повторила она. — Просто пришло время. Всему свое время. Время любить и время прощаться с любовью».

«Кто он?» — повторил Женя.

Его качнуло в сторону.

«Никого нет, — в третий раз сказала она. — Иди домой и ложись спать, утро вечера мудренее».

Услышав ответ, Женя толкнул ее в грудь, и она, не удержав равновесие, упала и ударилась затылком о шкаф-купе.

«Больно? — оскалился Женя. — Как мне или больнее?»

Простой иркутский парень шел к ней, глядя на нее сверху вниз пьяными глазами, а она лежала и хотела знать, что будет дальше. Ударит еще раз? Будет бить до смерти? Нет, она не знала его, этого Женю, да и сам он себя не знал.

Ее демоны требовали ответных действий, а она, сдерживая их, лежала у шкафа и смотрела снизу вверх на Женю.

Схватив ее подмышки, он рывком поставил ее на ноги, рванул в сторону как куклу и прижал к стене у входной двери.

«Бросила меня, да? — Шипел он ей в лицо, брызжа слюной и сжимая шею. — Свалила по-английски?»

«Если не отпустишь на счет три, тебе будет больно физически», — предупредила она, с трудом проталкивая слова сквозь горло. — Раз… Два…»

Он сжал сильнее.

«… Три».

Она ударила его лбом в переносицу, коленом в пах и, оттолкнув, добавила ребром ладони в горло.

Он рухнул где стоял.

Нож с пятнадцатисантиметровым лезвием вдруг оказался у его лица. Острие смотрело в глаз, застыв в трех сантиметрах от зрачка.

Он не мог дышать и беззвучно раскрывал рот, а из носа текла струйка алой крови, на белую майку и пол. Ника не сильно ударила, нос не сломала.

Через минуту он сел, опершись спиной о стену, и запрокинул назад голову.

Ника убрала нож.

«Принесу лед, — сказала она, — а то вся кровь вытечет».

Она принесла лед в пакете, и Женя приложил его к переносице. Изумление в его взгляде протаяло сквозь муть опьянения.

«Вот это женщина, — были первые его слова. — Выйдешь за меня замуж?»

«Нет».

«Где ты так научилась? Откуда у тебя нож?»

«Жизнь научила, но я предпочла бы не брать эти уроки».

Через несколько минут Женя ушел в залитой кровью одежде, пошатываясь, и она знала, что он больше не вернется, и было немного грустно. С ней ее десять кило лишнего веса и одиночество в чужом городе. Она прожила здесь больше года, но город по-прежнему чужой. Он красив местами, новое и старое вперемешку, микс из построек разных эпох, включая деревянные одно- и двухэтажные дома, — но ей неуютно здесь. Она далеко от Москвы, ей всюду мерещится слежка, и она не уверена, что у нее получится. Дима не звонит, и немудрено. Обиделся. Она так плохо обходится с ним всякий раз — то используя его, то пропадая надолго, — что даже странно, что он давным-давно не послал ее куда подальше. Она знает — стоит набрать его номер, и он поможет чем сможет, найдет информацию, поддержит морально, кинется по первому зову к Дульсинее Тобосской, у которой ни стыда ни совести. Она поцелует его, приласкает, и он все простит, как прощал много раз до этого. Он знает о ней больше, чем кто-либо. Он знает, что с ней сделали в Ангарске. Он встретил ее в аэропорту, когда она вернулась оттуда, и поддерживал ее все эти годы, не надеясь на ответные чувства. Он помнит ее другой и знает, почему она стала такой, какая она сейчас. Он знает, зачем она в Иркутске. Стоит набрать его номер, и завтра он будет здесь, но она не звонит, и кровь на полу в чужом городе пахнет железом и смертью. Кровь всегда пахнет смертью. Чувствуя этот запах, монстры в ее животе кусают ее изнутри, вечно голодные и злые, и ей нечем их кормить, кроме собственной плоти. Рука тянется к ножу. Несколько порезов успокоят их на какое-то время. Она не хочет бить, она не хочет убивать — но у нее нет выбора, выбор сделали за нее в темном подъезде Ангарска, двое от Игоря Шутова.

…

Любовница Шутова сейчас рядом — протяни руку и коснешься обнаженного влажного тела, нагретого в сауне. Очередной этап сближения, две голых женщины на полке, начальница и подчиненная, сидят судачат о том о сем, сплетничают, отдыхают. За их спинами курицы в курятнике квохчут тихо, завистливо, желчно. Нику они ненавидят, улыбаются ей, а за глаза кличут сучкой и прилипалой. Она слышала это собственными ушами, с помощью жучка в кабинете Светы, — когда двое ее коллег, не стесняясь в выражениях, общались перед совещанием, пока ждали Свету. Да, она сучка и прилипала, они правы. Она даже хуже, чем они думают.

— Поддам пару? — спрашивает Света, взяв с полки пластиковый стаканчик с водой.

Вопрос риторический.

Света поддает, и Ника закрывает глаза, вдыхая пар с ароматом эвкалипта и пытаясь расслабиться. С расслаблением проблема. Она помнит, зачем она здесь и кто рядом. Она нигде не чувствует себя в безопасности, даже в женской сауне, голая, без ножа, уязвимая в случае нападения. На нее тут не нападут, разумом она это понимает, но попробуй объясни это той части мозга, что глубже, древнее, главнее. Игорь Шутов близко. Где-то тут и те двое, что насиловали ее в Ангарске.

Вдыхая пар с ароматом эвкалипта, она вспоминает, как в позапрошлом году убила того, кто хотел убить ее. Она пряталась в сауне в Питере, отключенной, холодной, а человек в черной маске вошел туда и остался лежать там с ножом в спине. Он хотел забрать полмиллиона долларов, а отдал жизнь. Хочет ли она забыть это? Хочет ли забыть Ангарск? Нет. Она хочет помнить прошлое, каждый его миг, чтобы в будущем взять за него сполна.

— У меня есть новость, — говорит Света, усаживаясь обратно на полку. — Скоро объявим внутренний конкурс на зама главного бухгалтера. Хочешь принять участие?

Ника открывает глаза.

Новость для нее не сюрприз, спасибо жучку, но до настоящей минуты она не была уверена, что Света скажет то, что сказала.

— С удовольствием, — говорит Ника.

Они встречаются взглядами в жарком полумраке сауны, и Ника знает, что имеет в виду Света. Внутренний конкурс нужен ради формальности, решение принято, и Света озвучивает его здесь, в неформальной обстановке, пока они больше подруги, чем начальница и подчиненная.

Что чувствует Ника? Радость, смешанную с опасениями, даже со страхом, и второго больше. Стремительный карьерный взлет пугает ее. Чем выше, тем больше возможностей, но и тем ярче свет направленных на нее софитов. Как сказала Света о знакомстве с Шутовым? «Я зажмурилась и прыгнула с обрыва. Дух захватило». Ника чувствует себя так же. Она как канатоходец над пропастью, на дне которой, во тьме ее страхов, ждут двое из Ангарска, чтобы закончить начатое, — и она не хочет к ним падать.

Вдыхая пар с ароматом эвкалипта, она закрывает глаза.

Делай, что должен, и будь что будет.

Медленный вдох. Медленный выдох. Еще раз… И еще… Все будет в порядке, Ника, все у тебя получится, ты молодец. А если не получится, то самое плохое, что с тобой случится, — смерть, и какой смысл ее бояться, если ты с ней не встретишься?

Медленный вдох… Медленный выдох…

Вдох… Выдох…

Пар с ароматом эвкалипта… Начинаешь замечать, как дышишь… Как живешь…

«Помни о смерти», — говорили древние.

«Помни о жизни», — говорит она.

 Положение обязывает (франц.)

3. День рождения

В загородном доме Светы в пригороде Иркутска праздник набирал силу. Три десятка гостей, обласканные хозяйкой и десятком человек обслуги, расслабленные и хмельные, сидели на открытой веранде дома с видом на бассейн с подогревом и пили этанол в разных концентрациях. В семь вечера все только начиналось. Программа обещала танцы, караоке, большой торт для большой компании и, возможно, купание в бассейне в чем мать родила, как шутили некоторые.

Погода благоприятствовала празднику. Идеальная погода для конца мая — не душно, но тепло, юная зелень на лужайке у бассейна тянется вверх, к солнцу, ровно подстриженная, а строгие сосны за высоким железным забором стоят не шелохнувшись при полном отсутствии ветра. Предвкушение лета. Светские беседы, смех, звон бокалов. Именинница в коротком синем платье в обтяжку не сидит на месте, за круглым столиком с друзьями и Никой Корневой-Ермоловой, ходит между гостями, стараясь никого не оставить без внимания, а между тем поглядывает на часы и, кажется, нервничает. Ника знает причину. Света ждет Шутова. Приедет или нет? В прошлом году не приехал, сославшись на занятость, — и неизвестно, почтит ли вниманием сегодня. Можно на него обижаться, но Света не обижается, не позволяет себе этого. Шутов — это Шутов. Она все понимает. Лишняя публичность определенного рода ему ни к чему, слухи, домыслы, фото исподтишка; если не приедет, то позже поздравит ее в частном порядке, сделает дорогой подарок — скажем, кольцо с крупным бриллиантом или серьги, или авто с бантиком; она все понимает и не жужжит. И всё-таки нервничает. Приедет или нет?

Поставив бокал на стол, Ника привлекла тем самым внимание официанта, скучавшего неподалеку. Через мгновение он уже стоял у нее за спиной, намереваясь долить ей вина.

— Спасибо, пока не надо, — сказала она.

Она тоже нервничала и готовилась к худшему, руководствуясь старой проверенной мудростью, не раз ее выручавшей. Она мало пила, в красной дамской сумочке лежал нож с пятнадцатисантиметровым лезвием, а еще она заранее изучила пути отхода на случай экстренной ситуации. Если Шутов приедет и узнает ее, то придется спасаться бегством. Что она сделает с ножом против охранников Шутова? Не стоит и пытаться.

Она играет в русскую рулетку. Устроилась в компанию Шутова, щёлк — пусто, жива. Пошла на повышение, щёлк — пусто, жива. Пришла на день рождения к любовнице Шутова, щёлк — что дальше? Выживет ли?

Рядом с ней за круглым столиком — семейная пара, друзья Светы из ее прошлой жизни, в которой она жила на окраине города, ездила на общественном транспорте в час пик и мечтала о лучшей жизни. Теперь у нее хороший дом, хорошая машина, а также богатый статусный любовник, почти гражданский муж, который все это оплачивает, не давая ей больше, чем считает нужным дать. Друзья Светы пьют хорошее вино, завидуют ей и тоже мечтают о жизни лучшей, чем у них. На первый взгляд, белая дружеская зависть, но, присмотревшись, находишь в ней маленькие червоточинки, а может, и большие. Эх, люди. Не знают, чему завидуют, но Ника Корнева-Ермолова не станет с ними спорить. Она преимущественно молчит, вежливо улыбаясь, а тем временем ее внутренности скручивает болью в предчувствии опасности. Адреналин возбуждает монстров, они жаждут выбраться наружу, чтоб показать себя честному люду, пьющему-жующему, и чем-нибудь тоже полакомиться, но их время еще не пришло, поэтому они кусают ее изнутри, терзая фантомными болями.

— Кто бы мог подумать, да? — Анжела, симпатичная желчная особа, какая-то неудовлетворенная по жизни, с нервным напряжением во взгляде, сделала глоток вина. — Не везло ей с мужиками, всё какие-то не такие были, то бухали, то налево ходили, то на шее сидели, а теперь прям фантастика какая-то, даже не верится, что такое бывает. Принцесса нашла принца.

Вслушиваясь в речь Анжелы, в интонации ее голоса, Ника думала о том, что настоящая подруга не станет так говорить. Анжела не настоящая подруга — она сплетница и завистница. Пьет мало, все никак не может расслабится, да и не хочет, а ее спутник, напротив, пьет много, за двоих, бокал за бокалом, и поддерживает ее во всякой мысли. Он пухлый и вроде как добрый, но добрый ли он — вот в чем вопрос.

— Тоже хотела бы себе такого принца? — вдруг спросил он, дожевывая сыр с медом. — И домик такой, да?

— Может, и да, — ответив на провокацию мужа, Энджи кольнула его. — Почему у нас до сих пор не такого?

— Продай почку или другое какое место, — сказал он, запив сыр вином. — Есть варианты?

Ника заметила его взгляд, брошенный на именинницу, и поняла, что он тоже не друг. Не друг и не враг, а так. «Выгодно продала вагину, — читалось в его взгляде. — Легла под Шутова, хоть и прекрасно знает, кто он такой».

Эти мысли не мешали пухлому есть и пить за счет Светы, то есть, читай, Шутова. Зачем он сюда пришел, сей нравственный тихий завистник? У него нет вагины, а его жопа никому не нужна. Нет, милый мой, в жизни не все так линейно, как ты думаешь. Света любит Шутова — во всяком случае, думает, что любит. Деньги и статус — афродизиаки для женщин, тянет их к ним так, что не могут порой, бедные, понять, чего больше в этом влечении, любви или расчета. Надо ли искать меркантильность за пологом девичьих чувств? Однажды Света сказала, что любит Шутова, и больше об этом не заговаривала, а Ника не лезла к ней с расспросами, даже в бане. Любит и любит — Нике нет до этого дела, правда ей ни к чему, важен факт связи Светы и Шутова. Лишь бы не поссорились, не разбежались. Совет им да любовь.

Хочет ли Ника, чтобы Шутов приехал?

Да. Хочет. Она боится, что Шутов ее узнает, но в то же время строит планы для сценария, если не узнает. И вообще строит планы, не сиюминутные, а долгосрочные, не забывая ни на миг, зачем она здесь. Правая рука Светы, зам главбуха, главный раздражитель куриц в курятнике, девушка с лишним весом и складками жира, она медленно идет к цели и однажды туда придет. Это ее мантра, она повторяет ее для поддержания веры, когда та начинает слабеть.

У Светы зазвонил телефон.

Заметив, как изменилось ее лицо, с гримаской радости и тревоги, Ника поняла, кто звонит.

— Да. — Света отошла в сторону, подальше от гостей.

Через минуту она вернулась и села.

— Игорь Иванович скоро пожалуют, — сказала она, с красными от волнения щечками и ушками. Она обращалась к Нике, игнорируя друзей, а тем это не нравилось, и Ника видела, как они смотрят на Свету, — с улыбками, вылепленными на лицах, с завистью к проданной вагине.

— С подарком? — Не удержалась Анжела, и как-то сразу, по одной фразе, стало ясно, что она чувствует, о чем думает.

Развернувшись к ней вполоборота, Света выдержала паузу и после этого сказала мягко так, по-дружески, тоже с улыбкой:

— Энджи, не в подарках счастье. Счастье в другом.

— В чем?

— В чувствах, в отношениях, а еще в том, насколько реальность оправдывает ожидания. Я не жду подарка, поэтому буду рада любому, а если его не будет, то и ладно.

— Реальность уже превысила твои ожидания.

— Поэтому я счастлива. Я не загадываю, что будет завтра, а просто живу. Если карета станет тыквой, жизнь не закончится.

Анжела ничего на это не сказала, не нашла что сказать. Толстяк тоже молчал, жуя пищу, оплаченную Игорем Шутовым, и глядя со смыслом в грязную тарелку. Он не хотел, не дай бог, встретиться взглядом со Светой.

В это время медленно и беззвучно открылись ворота, и во двор въехал черный микроавтобус с черными стеклами.

Остановился.

Из микроавтобуса вышли люди в черном и заняли позиции у ворот и у дома.

Шестеро.

На глазах черные очки, в ушах — черные гарнитуры, в движениях — профессиональная выверенность.

Осмотрели окрестности. Что-то сказали в микрофоны. Двое поднялись на плоскую крышу двухэтажного дома по внешней лестнице, с балконом на втором этаже.

Поставив на паузу возлияния и разговоры, гости следили за действом.

Во двор въехал черный «Майбах», а третья машина, микроавтобус-близнец первого, осталась за воротами. Из нее вышли все те же люди в черном — будто клонированные, и заняли позиции по внешнему периметру, за забором. Как тебе это, Ника Корнева-Ермолова? Впечатляет? Эффектно, да? Эффектно и эффективно. Когда у мужчины есть бронированный «Майбах» и личная армия из людей в черном, его привлекательность для самок возрастает сто крат, а убить его сто крат сложнее, чем без брони и охраны.

Ворота закрылись.

Клон открыл заднюю дверь «Майбаха».

Двое других стояли рядом, спинами к машине, оглядывая окрестности и притихших гостей. Нике казалось, что один из них смотрит прямо ей в мозг сквозь черный пластик солнцезащитных очков и видит, что она враг. Он знает, о чем она думает. Он чувствует ее боль. Его глаза — рентгеновские аппараты.

Выдерживая его взгляд, она улыбается ему в качестве защитной реакции, а он — неужели? — вдруг отвечает ей едва различимой улыбкой на строгом лице Терминатора. Мелкое движение губ, намек на человечность.

Все в порядке. Он ничего не видит. Он не станет ее терминировать.