Индульгенция
«Так и живем, не пропустив ни дня,
но каждый день проходит как-бы дважды.
— Зачем ты мне это рассказываешь?
— Я знаю, я знаю, нет никаких историй, все мои истории давно сдуло ветром; однажды мы сидели на крыше и ты затушила сигарету мне о средний палец — чтобы, когда всё сдует ветром, остался шрам, и я помнил этот вечер (шрам сейчас прошёл, но вечер помню), помню, как я попросил проколоть мне ухо, чтобы я тебя всегда вспоминал, когда смотрю на себя в зеркало (сработало, но сейчас там четыре прокола), помню, пока я — это я. Что будет дальше — не знаю. Когда меня не будет, будет уже всё равно.
Пока мне не всё равно, — все эти истории, которые приключились, шрамы/серёжки/татуировки на несуществующем невидимом теле — именно то, что (люблю поговорить про восточную философию, но совсем не приверженец) и есть я. Я рассказываю тебе историю — и мне интересно, что происходило с тобой. Это как в блюзе — фраза-вопрос и фраза-ответ. И невозможно облажаться. Как говорили мои учителя — если облажался, попробуй повторить лажу, включив ошибку в следующую фразу, где она уже будет на своём месте. Другое дело, что я пишу книжку, а ты её читаешь, и не все любят блюз. «Одна ритм-секция на трёх аккордах», как сказали мне в одном джазовом баре.
«Если ты расскажешь мне, что произошло, это превратится в историю, а с историями ты знаешь, что делать»
