Оглавление

«Истина освободит вас…»

Часть первая.
Последняя из рода Френчей

«Malo mori guam foedari»

(Предпочитаю умереть,
нежели обесславить)

Глава первая.
Письмо из приволжской провинции

С того момента, как я каким-то чудом вырвался из чересчур крепких объятий славного городка Энска, где столь счастливо отыскал, а затем столь же неудачно потерял обнаруженные там сокровища (книга «Закон землеройки»), прошло более полугода. Раны мои затянулись, синяки и ссадины сгладились и рассосались практически бесследно. Вроде бы ничто и не напоминало о той моей неудачной поездке. Но, разумеется, исчезли лишь внешние признаки прошлогоднего катастрофического провала. В душе я переживал свои промахи точно так же как и раньше. На этой почве даже стал реже встречаться со своим школьным приятелем — Михаилом, который не упускал случая намекнуть на мою опрометчивость. И надо же было такому случиться, что в начале весны именно он вывел меня на новый кладоискательский сюжет.

Весна в тот год была на редкость ранняя и дружная. Видимо по этому случаю, Миша Воркунов решил открыть дачный сезон в начале мая. Обычно накануне этого знаменательного события, то есть ранним субботним утром в свои «обширные» шестисоточные владения отправлялся сам владелец крохотной деревянной дачки. Там он весь день усиленно протапливал отсыревшие за зиму помещения, состоявшие из спаленки, кухни-прихожей и узенькой верандочки.

Именно из-за тесноты все мероприятия по встрече сезона отпусков, обжигающего солнца и свежей смородины обычно проводились им на свежем воздухе. Для этого под одичавшими яблоньками было расчищено небольшое пространство, на котором стоял самодельный стол и две широкие деревянные лавки. На этих лавках можно было не только сидеть, но и в случае необходимости даже лежать, переводя дух после излишне сытного обеда. На этом же столе нарезались лёгкие закуски (благо садовый водопровод расположен рядом), а горячее блюдо готовится чуть поодаль, около небольшого кирпичного гаражика, пригодного лишь для хранения мотоцикла с коляской.

Поскольку сам глава небольшого семейства Воркуновых уже поджидал меня в окрестностях Апрелевки, то, естественно, мне пришлось заезжать за его супругой — Натальей. Это тоже стало своего рода неписанной традицией. Оно и понятно. Всё же в одиночку ей было бы крайне несподручно тащить сумки со съестными припасами. Ведь путь нам предстоял вовсе неблизкий, причём с многочисленными пересадками и неизбежными по московской давке заторами. Судите сами. Вначале троллейбусом до метро Полежаевская, далее уже на метро до кольцевой, а после ещё и пересадка на Киевской. А потом из глубины подземки по переходам следовало подняться в помещение билетных касс. Очередь отстоять, потом с билетом пробиться через так называемые пропускные автоматы. Всю жизнь мечтаю посмотреть в глаза тех мерзких гадов, которые придумали эти дьявольские машинки. Руки бы им оторвал и засунул, сами знаете в какое место!

Потом, правда становится несколько легче. Электричка за какой-то час привозит нас прямо к платформе станции Дачная. Однако за этот час бедным пассажирам приходится выслушать невесть что и непонятно за какие прегрешения. Целая армия, безмерно расплодившаяся за годы экономического бардака пригородных зазывал и розничных торговцев, сменяя друг друга, зычными голосами беспрерывно расхваливают свой сомнительный и по большей части абсолютно ненужный товарец. Но вот вроде и всё, конец мучениям. Поезд тормозит, с шипением раскрываются двери вагона и в лёгкие врывается совсем иной на вкус воздух. Ух, теперь надо прошагать минут двадцать по изрядно размочаленным дорожкам бывшего дачного посёлка Генштаба СССР и мы наконец-то на месте.

Михаил встречает нас у дверей (хвала изобретателям мобильной связи). Он перехватывает сумки у супруги, мимоходом кивает мне, и через десять минут мы все дружно приступаем к приготовлению воскресного обеда. Столь же, разумеется, традиционного, как и всё остальное. На первое полагается пожарить шашлык. Заготовку его и последующее приготовление я беру на себя. Порции невелики, всего по 2—3 шампурчика на человека. Ведь следующим блюдом обычно выступает жареная курица в итальянском соусе. К этому как бы основному набору обычно варится картошка, нарезается тазик свежих овощей, достаются маринованные с прошлой осени грибочки, вскрывается банка оливок, а упаковка мочёного чеснока придаёт всем блюдам нужную тонко хрустящую консистенцию. Проходит где-то два часа и лукуллово пиршество начинается. Дружно выпивается по рюмочке Кагора №32 и на некоторое время лишь аппетитное чавканье слышно проходящим за нашим забором случайным прохожим.

Посиделки наши и в тот день оказались бы вполне заурядными, если бы не одно маленькое событие, которое впоследствии вылилось в настоящую поисковую эпопею, полную опасных приключений и неожиданных путешествий. Старт всей дальнейшей кутерьме дало обычное письмо, отыскавшееся в привезённой нами толстой пачке газет и рекламных буклетов. Случилось это, когда корреспонденцию взялся разбирать Михаил в ожидании появления долгожданного чая.

— О, Наташ, — удивлённо воскликнул он, поднося конверт ближе к глазам, — да кажись, Пашка тебе письмо прислал!

— Почему именно мне, — несколько недовольным тоном отозвалась та, — ведь он нам обоим пишет!

— Но почему-то начинает свои послания тем, что кланяется именно тебе, — вполголоса буркнул в ответ мой друг.

— Почитай пока, что он там пишет, — крикнула с открытой веранды занятая с самоваром Наталья, — только вслух, я отсюда послушаю.

— И кто это такой? — поинтересовался я, сразу же подумав о том, что слушать чужие письма вроде как неприлично.

— Племянник по отцовской линии, — подцепил клапан белого прямоугольника зубцом вилки Михаил, — из Сызрани. Обычно от него лишь поздравительные открытки приходят к Новому году, да иной раз на мой день рождения пару строк черкнет, а тут, гляди, на целое письмо расстарался. Денег, что ли попросить хочет? Сейчас посмотрим…

Он вынул густо исписанный лист бумаги и, что-то шепча под нос, подвинулся так, чтобы падающая от листвы тень не мешала чтению. Не желая быть невольным слушателем точно не мне адресованной корреспонденции, я поднялся и двинулся к гаражу, около которого всё ещё чадил мангал.

— Стой, Саня, — буркнул мой приятель, не отрывая взгляда от неровных строчек, — не уходи, тут и про тебя кое-что пишется.

Я вновь плюхнулся на скамейку.

— Дядя Миша поблагодарите от моего имени своего друга за интересную книгу, — со значением в голосе произнёс он, — прочитал её с превеликим удовольствием. Даже не верится, что вы сами участвуете в таких головокружительных приключениях. Всегда хотел самолично ввязаться в нечто подобное. Но пока не судьба, больше приходится о хлебе насущном беспокоиться. Кстати сказать, в нашей стародавней провинции тоже есть весьма занимательные сюжеты для подобных романов. Совсем недавно мне довелось побеседовать с одним очень интересным стариканом. Такой совершенно древний дед, а припомнил крайне увлекательную историю о пропавших во время революции сокровищах, которую не каждый писатель сочинит. Возьмите себе на заметку, вдруг пригодится информация.

А вот ещё, — пододвинулся ко мне ближе Воркунов, — уже точно тебе руководство к действию.

Уже прошло больше полугода, как начал выезжать на практику в окрестные районы. Меня прикрепили к сотруднику газеты, который в следующем году собирается уходить на пенсию. Так что он, в определённой мере, меня натаскивает. Проверяет стиль изложения, требует краткости и объективности. Посещаем с ним окрестные населённые пункты, берём интервью у населения, а по возвращению готовим статьи. Самая интересная встреча у меня была на днях в деревне Вельяминовке, куда мы приехали поговорить с директором молочной фермы. Напарник мой сразу окопался в начальственном кабинете, а меня отправил в народную гущу. Пообщался с несколькими доярками, кое-что отметил для себя, а когда выходил во двор, ко мне сам подошёл пожилой мужчина в потрёпанном пиджаке с орденскими колодками.

Озираясь, отвёл меня в сторону и сам принялся расспрашивать о том, в какой газете я работаю и часто ли бываю в Ульяновске? Я, естественно, поинтересовался, с какой целью он ведёт свои расспросы. В ответ тот попросил меня (мол, представители прессы наверняка имеют больше возможностей) посодействовать ему в поисках оригинального плана загородной усадьбы некоей графини Перси-Френч. При этом всячески пытался меня заинтересовать, обещая рассказать про некогда спрятанные на её территории ценных вещах. Конечно, я пообещал по мере сил ему посодействовать, хотя пока не очень понимаю, что могу сделать.

Впрочем, наверное, это вам не очень интересно, вы ведь сами сочинительством не увлекаетесь… Если бы ваш друг согласился взяться за расследование данного случая, то, возможно, по результатам можно будет написать как минимум серию статей, а то и целый приключенческий роман.

— Ну, что скажешь, — поинтересовался Михаил, видя, что я сижу в глубокой задумчивости, — правда, любопытно?

— Что именно? — очнулся я от сытого оцепенения.

— Ну, его рассказ, про якобы спрятанные сокровища. Тем более там фигурирует целая графиня, не помещица какая-нибудь захудалая…, у неё, небось, много чего в имении было-то!

— Может и много, — пожав плечами, ответил я, — вот только так, за глаза утверждать что-то определённое, невозможно. Ты сам-то когда-нибудь раньше слышал об этой даме?

— Нет, никогда.

— Вот видишь, и я никогда. Поэтому для начала нам придётся изрядно покопаться на книжных полках в поисках сведений об этой…, как бишь её…, Перси-Френч. Фамилия у неё, конечно, не рядовая, глядишь что-нибудь и отыщем. Ведь в школе нам учителя истории больше про заслуги товарищей Ленина, Щорса и Будённого рассказывали, а про князей российских и графьёв они почему-то умалчивали. Так что не будем торопиться с выводами, постараемся хотя бы что-то выяснить про интересующую нас персону, а там посмотрим.

Чтобы слегка растрястись, мы отправились на прогулку по пустынным улочкам посёлка, во время которой Михаил демонстрировал мне местные достопримечательности. Но постепенно разговор свернул совсем в другую сторону.

— Отец, помню, рассказывал, как их соседа в деревне раскулачили. Сослали нормального непьющего мужика только за то, что у того было две коровы и три лошади в хозяйстве!

— Да что там соседа, — согласно закивал я, — моего собственного деда едва таким же образом не уничтожили. А у него в то время было пятеро детей на иждивении! Мало того, он лежал больной с высокой температурой. Всё равно, не поленились, выволокли на улицу и даже телегу для отправки в лагерь подогнали. Хорошо, вступились жители деревни и отстояли беднягу. И после таких «подвигов» господа коммунисты ещё удивляются тому, что в девяностых их власть никто не поддержал! Пусть лучше тихо радуются тому, что не развесили на столбах в назидание всей прочей людоедской братии.

— Иными словами, — мигом понизил голос мой приятель, — надо бы нам подумать, как отсюда по-тихому слинять?

— Слинять было бы лучшим выходом, да только такую голытьбу вроде нас, на сытом западе никто не ждёт. Туда надо ехать с чем-то солидным в кармане, желательно в твёрдой валюте.

— Где же взять такое «солидное»? Мою двушку в «хрущёвке», разумеется, можно продать, но с этого не разбогатеешь. Конечно, пару лет где-нибудь в тёплой Греции можно будет продержаться на овощах и фруктах. А дальше что? Опять на русские галеры наниматься?

Воркунов умолк, и некоторое время шаркал ногами, понуро глядя на выщербленную мостовую.

— А может быть, графиня нам поможет слегка разбогатеть, — не выдержал я паузы, — может сейчас что выгорит? Не на этот ли вариант намекает твой родственник?

— Да что ты, — небрежно взмахнул рукой Михаил, — мне все Пашкины намёки представляются полной лабудой. Не обращай внимания.

— Почему же?

— Так ведь наш Павлуха по жизни большой фантазёр. К тому же, закончил какой-то заочный литературный факультет и сейчас проходит стажировку в местной газете. Грезит сенсационными статьями и по ходу дела собирает по окрестным деревням местный фольклор. Видать и эту байку где-то накопал среди тракторов и овинов. Глупости всё это, обычное ребячество…

— Не скажи, дружочек, — горячо возразил я, — как показывает жизнь, случаи всякие бывают. Взять бы хотя бы мое прошлогоднее путешествие в Энск. Начиналось-то всё с одной-единственной серебряной пули с местного кладбища, а во что потом вылилось! Ты подумай сам, я же рассказывал. Если такое количество всевозможных ценностей и удивительных раритетов обнаружилось в, никому толком не известном, городишке, то трудно представить себе, что может отыскаться в закромах самой настоящей графини!

— Думаешь? — беспокойно завертел головой Михаил. Так ведь ты же всё равно всё упустил, и хорошо, что счастливо отделался. Хотя…, не всю же дорогу нас будут преследовать неудачи! Должно хоть раз и повезти. А в принципе он парень серьёзный, — в задумчивости обхватил он пальцами подбородок, — не трепач какой-нибудь. Но подозреваю, он и сам не слишком осведомлён. Черканул только несколько строк, вот и всё. Так что…

— Так что можно будет написать ему, — подхватил я его неспешную мысль, — и задать несколько наводящих вопросов.

— Не вижу особой необходимости в такой срочности. Писульку я ему, разумеется, отпишу, однако расспрашивать о давно почившей старушке…, мне кажется не слишком тактично.

— Ну, ты брат, даёшь! — демонстративно пожал я плечами. Кто знает, какие сведения достались вашему Павлу? А вдруг речь идёт об уникальной информации, которая поможет нам реально отыскать совершенно необычные и дорогие раритеты! Ты подумай и долго не тяни кота за хвост! А то, как меня критиковать за неизбежные промахи и неудачи, так ты первый, а как появилась возможность раскопать что-то самому, то тебя будто подменили. Кто знает, а вдруг представляется шанс в одночасье выбиться в люди? Пройтись в белых штанах по улицам Рио-де-Жанейро, выпить чашечку кофе на Эйфелевой башне, позагорать на пляжах Акапулько? Жизнь, дружочек, у нас всего одна, и добрую её половину мы с тобой уже бездарно растратили. Вначале дружно строили социализм, а потом безжалостно его разрушали. Пора бы уж перестать заниматься подобной ерундой и попробовать осуществить нечто более нужное и разумное.

Больше о письме сызранского племянника мы в тот день не вспоминали. Однако в электричке, воспользовавшись тем, что Воркуновы безмятежно задремали под стук колёс, я быстренько переписал обратный адрес Павла с конверта в свою записную книжку. Адрес был довольно простой: Сызрань, улица Лазо, такие-то дом и квартира, а фамилия корреспондента была ещё проще — Зацаринный. Редкая фамилия, запоминающаяся с определённым намёком, мол, мы не где-нибудь, а прямо за царями стоим!

В тот же вечер и подготовил своё коротенькое, но конкретное письмо. Ждать, когда раскачается Воркунов, я не стал. Составил деловое послание с предложениями всяческого содействия в поисках и наутро сбросил его в почтовый ящик, после чего как-то мгновенно забыл о нём и думать. Бежали дни, давили проблемы на работе и, мелькнувшая было на горизонте полурасплывчатая тень старорежимной графини, практически растаяла в смрадном московском воздухе. К моему удивлению первым, кто не выдержал моего продолжительного молчания, оказался именно Воркунов. Вскоре он позвонил и даже не поздоровавшись, осведомился: — Ну, и что ты об этом думаешь?

— О чём ты? — не понял я.

— Ну, о письме, по поводу графини, разумеется! — эмоционально воскликнул он. Вот послушай, что я сегодня отыскал. Да, тут к нам на кафедру приходили компьютерщики, что-то там чинили. Так вот, один из них посоветовал мне пользоваться поисковой системой «Нигма». Мол, с её помощью проще простого отыскать сведения о любом человеке. Я тем советом и воспользовался, никак, понимаешь, не шла у меня эта история из головы. Вот, послушай, какую информацию я оттуда выудил.

— Екатерина Перси-Френч, — несколько заунывно начал он, — значимое имя для истории Симбирской губернии и Великобритании, где она известна как Кэтлин Эмилия Александра. Подлинные факты из жизни Екатерины Перси-Френч и ее двоюродной ирландской сестры Розан представил ульяновской общественности историк из Ирландии Билли Мюррей. Визит господина Мюррея наделал много шума в нашем городе, поэтому на встрече с историком в конференц-зале Ульяновской областной научной библиотеки яблоку негде было упасть. Приехали даже жители Тереньги, где до сих пор сохранились здания общественной библиотеки и госпиталя, построенные на средства Екатерины Перси-Френч. Отец Екатерины — ирландский дворянин Роберт Максимилиан Перси-Френч — дипломат при британском правительстве, служил в Мадриде, Париже, Санкт-Петербурге. Именно в Петербурге Роберт познакомился с матерью Екатерины — симбирской потомственной дворянкой Софьей Александровной Киндяковой. В 1864 году родилась Кэтлин Эмилия Александра. Семья имела поместье в Симбирске Киндяковка и фамильный замок Монивей в Ирландии. Кэтлин была наследницей всего этого богатства. Она жила то в России, то в Ирландии. А в юношеские годы выбрала для постоянного проживания Киндяковку. Екатерина Максимилиановна, так ее называли в губернии, превратила имение в образцовое хозяйство. Часть доходов тратила на благотворительность и меценатство. Помогала симбирским учебным и богоугодным заведениям, возглавляла Симбирское же общество христианского милосердия, была попечительницей общества Красного Креста.

По окончании строительства родового мавзолея в Монивее в 1916 году Кэтлин отбыла в Симбирск, чтобы прожить там спокойную жизнь, но это ей не удалось. В России в октябре 1917 года грянула революция. К естественным душевным волнениям добавился арест и обычная для тех времён конфискация имущества. Из революционного Симбирска ей помог бежать в Ирландию дальний родственник из династии Перси-Френчей. К огорчению Кэтлин, в Ирландии так же полным ходом шли военные действия. «Сбежав от одной революции, я не думала, что окажусь в другой», — сокрушалась по этому поводу Екатерина Перси-Френч.

Не выдержав еще одной войны, она эмигрировала в заполненный русскими беженцами Харбин. Там она и умерла в ноябре 1938 года. Перед смертью Екатерина написала завещание, в котором на правах наследницы передавала Монивей государству, обойдя тем самым интересы своей сестры. Та опротестовала его встречным иском, который суд удовлетворил. Но Розан так и не довелось услышать решения суда, так как она до него не дожила. Поскольку ни у Кэтлин, ни у Розан не было детей и близких родственников, государство передало имение Монивей дальней родственнице Розан. Но и ей не довелось стать хозяйкой, она тоже скоропостижно скончалась. В итоге сам Монивей снесли, мавзолей же, по стечению обстоятельств оставили на месте. Он стоит там и поныне. Интересно, что сама Кэтлин похоронена в мавзолее рядом с отцом (согласно завещанию, ее тело перевезли в Монивей из Харбина)…

— Короче говоря, искать там точно нечего! — воспользовавшись короткой паузой в его повествовании, подвёл я неутешительный итог его изысканиям. Сам же говоришь — «К душевным волнениям добавился арест и конфискация имущества». Так что ей, бедняжке и прятать-то было нечего, поскольку большевики были ребята хваткие. Хватали и направо и налево, и совесть их не мучила тогда, как не мучает и теперь. К тому же, посчитай возраст графини на тот момент времени. 46 да плюс 17, будет 63! Ты ведь понимаешь, что в столь преклонные годы не слишком-то пороешь ямы по ночам и не потаскаешь в них свои пожитки.

— Да, разумеется, — нехотя согласился с моими доводами Михаил, — в этом ты, наверное, прав.

— Да не наверное, а совершенно точно! Лично я, когда доживу до таких лет, вряд ли побегу что-либо прятать по ночам. Здоровье будет точно много дороже, нежели фамильные безделушки! И вообще, — в запальчивости проговорился я, — вот дождёмся ответ из Сызрани, тогда и поговорим.

— А я ещё ничего туда не посылал, — удивился мой приятель. Так…, выходит ты сам ему письмецо намылил?! Ну, Александр, от тебя я подобного шага никак не ожидал! Не успел я тебе сказать и пару слов, как ты что-то там втихомолку мутишь!

— Да ничего я не мучу! С чего ты взял? Просто черканул ему пару строчек насчёт того, что если ему понадобится какая помощь, то мы будем рады ему помочь. Только и всего! И нечего не меня бочки катить! В конце концов, неужели ты думаешь, что я собирался предпринимать какие-либо действия, не пригласив тебя в дело?

Мои жаркие речи постепенно убедили моего собеседника в моей искренности и добропорядочности, и тон нашей беседы вскоре вернулся в положение «нормально». Однако наш разговор имел свои последствия. Дней через семь раздался второй звонок. На сей раз Михаил был краток. Поздоровавшись, он сообщил, что от Павла пришло второе письмо. Собственно в нём практически ничего не было. Только коротенькая записочка с просьбой вручить мне вложенное в первый конверт второе письмо. Вручить, разумеется, только в том случае, если он (Михаил) мне доверяет полностью и всецело.

— Чего там ещё передавать, — решительно отказался я от какой-либо секретности между нами. Вскрывай мой конверт и читай вслух, у тебя это здорово получается.

Долго настаивать не пришлось. В трубке послышался треск разрываемой бумаги и шорох, свидетельствующий о том, что присланное послание расправляют на столе.

— Написано на листочке, выдранном из тетрадки, — доложил он через минуту Воркунов. Исписан с обеих сторон. Так читать, что ли?

— Читай, читай, — подбодрил его я, — большие сомнения в том, что на этом листочке содержатся какие-либо страшные тайны.

Михаил гулко вдохнул и начал.

— Здравствуйте, уважаемый Александр Григорьевич! Поначалу очень удивился, получив от вас письмо. Но подумал, что не будет ничего страшного, если мы для начала обсудим сложившуюся ситуацию в теоретическом плане. Я с удовольствием расскажу вам о том, что я знаю сам, а потом прикинем, что может получиться из этой затеи. Как вы уже знаете из предыдущего письма, определённый толчок моим изысканиям дали свидетельства одного из вельяминовских обитателей — Николая Петровича Дятлова. Совершенно естественно, что я немного поинтересовался личностью этого человека. Так, на всякий случай и вот что выяснил. Он бывший фронтовик, воевал в артиллерийской разведке. Не пьющий, трезвый в суждениях и в прошлом хороший работник, отзывы в администрации самые положительные. Односельчанами характеризуется как человек разумный, хотя и несколько замкнутый. В районной поликлинике наблюдался по поводу хронического остеохондроза левого плечевого сустава. Отсюда делаю вывод о том, что Дятлов вряд ли стал бы выдумывать какую-то совершенно неправдоподобную историю, чтобы разыграть меня, совершенно незнакомого ему человека. Да и просьба его — помочь в поисках плана Вельяминовской усадьбы Екатерины Перси-Френч, тоже на первый взгляд вполне разумна. Раз человек подозревает наличие неких ценностей вблизи какого-то конкретного усадебного объекта, то, разумеется, ему нужен именно подробный план, чтобы максимально сузить район поисков.

Оказавшись по делам в Ульяновске, я зашёл в Областной художественный музей. Скажу вам определённо, процентов на семьдесят экспозиция музея состоит из тех вещей, что в своё время были изъяты из дома дедушки Екатерины — Александра Леонидовича Киндякова. Переговорил с главным хранителем музея — Галиной Григорьевной Дёминой. По своей наивности я полагал, что найти план усадьбы будет несложно. Посижу пару часов в архиве и… оп-ля-ля, вот он! Задал моей собеседнице пару наводящих вопросов, вроде как, между прочим. В ответ она заглянула в какой-то фолиант и, не моргнув глазом, сообщила, что всего по клану Киндяковых — Перси-Френч имеется более двадцати восьми тысяч единиц хранения! И зачастую это не просто отдельные предметы, вроде картин или статуэток, а многие сотни папок, в которых лежит до сотни же всевозможных документов и просто малозначащих бумаг. В общем, выразилась она в том смысле, что если лично у меня есть несколько месяцев для просмотра всего этого обширного наследства, то возможно я и обнаружу искомый план. Возможно! Это словечко меня просто подкосило. И поскольку никаких месяцев у меня в запасе не было, я был вынужден любезно откланяться.

Записав электронный адрес Павла на подвернувшемся клочке бумаги, я улёгся на диван и принялся размышлять над полученной информацией. Фактически можно было уцепиться только за описанный Павлом рассказ Дятлова. Но быть прямым свидетелем или участником закладки возможного графского тайника он не мог по возрасту. Значит, получил о нём информацию от какого-либо иного лица. Если он был участником войны, то в сорок пятом ему было не меньше двадцати. Следовательно, сейчас ему где-то под восемьдесят с хвостиком. И в какой же момент своей жизни он получил столь интригующие откровения, от кого, при каких обстоятельствах? Если это случилось давно, то почему же Дятлов ничего не смог сделать за столько лет? Если сведения поступили к нему недавно, то совершенно непонятно, кто в здравом уме и твёрдой памяти в наше алчное время слил ему сведения о каком-то кладе. Да и зачем такие знания древнему пенсионеру? Ведь воспользоваться ими он всё равно не сможет, чисто по физической своей немощи! Странная, очень странная ситуация.

Для начала мне нужно выяснить лишь одну маленькую вещь. Узнать только одно — а был ли кладик на самом деле? Это соображение живо подняло меня на ноги, и усадило за компьютер. Выйдя в поисковую систему, я задал поиск по следующим ключевым словам: Киндякова Екатерина, Перси-Френч. И вскоре возникшая на экране заметочка «Сибирская сага» целиком завладела моим вниманием. В ней было написано: «Сотруднице дома-музея И. А. Гончарова удалось собрать весьма интересные данные… А далее шёл крайне любопытный текст. «Смешение ирландской, польской и русской крови не прошло даром: в далёкой российской провинции родилась сильнейшая личность. Смелая, решительная, великолепная наездница и азартная охотница. Отец Екатерины, английский дипломат Роберт Перси-Френч, сокрушался, что дочь не выходит замуж. Сам же писал, что равных ей по богатству и уму в Симбирске просто нет, что её достоин некто столь же выдающийся, такой же «белый дрозд», как и она сама. Девушка получившая классическое английское воспитание и образование благодаря привезённой из Англии гувернантке Дженни Томкинс, так и не нашла себе пару. Всю себя она отдала семи поместьям, унаследованным от матери и тётки. Она закупала сельскохозяйственную технику, удобрения, выписывала из-за границы отборные семена и, разумеется, довольно быстро сделала своё хозяйство сверхрентабельным. Одновременно Екатерина Максимилиановна занималась благотворительностью, возглавила симбирский Красный Крест, в годы Первой мировой поставляла в госпитали кровати, медицинское оборудование, медикаменты, и даже книги для выздоравливающих бойцов…

Трагический перелом в жизни, как всей страны, так и конкретной симбирской дворянки произошёл в 1917 году. Вернувшись из Петрограда, она обнаружила в родных местах полный разгром и разорение: скот зарезан, дома сожжены, золотой сервиз на 400 персон разбит, коллекция миниатюр исчезла. Уцелело лишь то, что хранилось в городском доме Киндяковых, на улице Московской. Саму английскую подданную, каковой была Перси-Френч, в ноябре 1918 года арестовали. Ни в симбирской тюрьме, ни в московской Бутырке Екатерине Максимилиановне не было предъявлено ни одного обвинения, однако два с половиной месяца она провела в тюрьмах, словно в аду. А затем была выставлена на улицу без какого-либо объяснения, и ей повезло быть узнанной коллегами по международному Красному Кресту, которые приютили замерзавшую на московских улицах аристократку. Дорога в Симбирские имения была для неё фактически закрыта, и в завещанном ей отцом замке Монивей её не очень-то ждали (кузина Розамунд уже привыкла к роли хозяйки). Поэтому Екатерина Перси-Френч отправилась в Манчжурию, в самое дешёвое пристанище русских эмигрантов — город Харбин, где встретила много знакомых дворян. Там она и умерла 1 января 1938 года. По её пожеланию в последний путь католичку крещёную именем Кэтлин Эмилия Александра, провожали ксендз и православный священник. Похоронена она в мавзолее при замке Монивей».

Заметка закончилась, но я тут же принялся перечитывать её повторно. Было понятно, что возвратиться из революционного Петрограда наша графиня в загородное поместье могла лишь на короткое время, поскольку в нём был полный разор и запустение. Получалось так, что с одной стороны она считалась весьма состоятельной женщиной (один позолоченный сервиз чего стоил!), а с другой, в какой-то момент истории она оказалась буквально без гроша в кармане. Поэтому что-то такое спрятать она просто не имела возможности. Что ж, история для нашей страны довольно типичная. А для нашей героини, как женщины одинокой и довольно пожилой, такой поворот судьбы был вообще настоящей катастрофой. Ещё вчера она владела семью поместьями, за свой счёт строила школы, лечила больных и раненых, а сегодня ей не на что было купить миску картофельной похлёбки!

Никаких сомнений у меня не осталось. После 17-го года наша Екатерина была бедна, как церковная мышь, а все её семейные ценности и авуары были либо уничтожены огнём революции, либо попросту расхищены. И что-либо припрятать на чёрный день ей, по стечению жизненных обстоятельств, было совершенно невозможно. Поэтому вопрос о каких-то там кладах можно было считать закрытым окончательно. И все эпистолярные хлопоты Павла тут же показались мне никому не нужным ребячеством. Ну, ведь, естественно, о чём чаще всего мечтает начинающий корреспондент? Да, разумеется, о том, как бы побыстрее прославиться, завоевать определённый авторитет в массах! А как можно прославиться в провинции? Да очень просто! Присочинить этакий залихватский кладоискательский детектив с продолжением в нескольких воскресных номерах газеты. В качестве действующих лиц можно взять какую-нибудь местную историческую знаменитость, о которой все в округе так или иначе слышали хотя бы краем уха. В данном конкретном случае именно госпожа Перси-Френч подходила на данную роль идеально. А в качестве приглашённого гостя можно заманить приезжего кладоискателя из самой Москвы. И пиши себе о ходе поисков хоть неделю, хоть целый месяц. Но нужно ли лично мне заниматься подобной историей с неясными перспективами?

В моей душе постепенно сформировалась твёрдая уверенность в том, что я больше никогда в жизни не вспомню о скончавшейся в далёком Шанхае беженки из чуть менее далёкого Симбирска. Я ошибался. Казалось бы, давно забытая история каким-то чудом вдруг очень скоро восстала из небытия и понесла меня по таким городам и весям, о которых я не мог ранее и помыслить. Но в тот вечер я совершенно не подозревал о надвигающихся событиях, поэтому лёг спать, напрочь выбросив из головы и племянника Михаила и его, по всей видимости, высосанную из пальца историю.

Глава вторая.
Первый поход на Сызрань

Однако, как это часто случается с излишне романтическими особами, уже на следующее утро меня начала грызть совесть. Поначалу не сильно, но всё же довольно чувствительно. Хотя я был уверен в том, что полностью разоблачил хитрую уловку Паши Зацаринного, но в то же время прекрасно понимал, что в его действиях не было однозначно злого умысла. Ему ведь наверняка просто не терпелось самому поскорее разобраться со столь удивительной историей, в которой участвовала столь нерядовая женщина! В конце концов, после получаса метаний и колебаний я решил написать ему вежливое письмо, в котором постарался бы спустить наши дальнейшие отношения на «тормозах». Усевшись за компьютер, я принялся копаться в разбросанных по столу листочках бумаги в поисках записанного вчера вечером электронного адреса Зацаринного. Отыскав его, я включил монитор, на котором тут же возникла вчерашняя статья. Машинально пробежав её глазами, я словно нарочно зацепился за строчку расположенную прямо в центре экрана. А фраза эта была такая: «Вернувшись из Петрограда, она обнаружила разгром и разорение: скот зарезан, дома сожжены, золотой сервиз на 400 персон разбит, а коллекция миниатюр исчезла».

Сведения о том, что именно было разбито, сожжено и разгромлено меня не взволновали, но вот окончание предложения невольно заставило слегка задуматься, если не насторожиться. Исчезла коллекция каких-то миниатюр! Каких именно? Сам по себе факт был заурядный, в те безумные годы так и вообще — едва ли не регулярный. В дни бесславного крушения столь обширной империи, каковой, несомненно, была Российская, каждый день, да что там день, каждую минуту терялась бесценная коллекция, сгорало поместье или вдребезги расколачивался сервиз аж на четыреста персон! Но в данном, конкретном случае некий слабый росток надежды, словно бы пробившийся на поле одинокий листочек редиски, указывал на то, что с наследством графини всё же есть некая неясность и требуется незамедлительно уточнить некоторые моменты.

Поэтому второе моё письмо Павлу было хоть и коротким, но предельно конкретным. В нём я просил его уточнить, что именно его информатор имел в виду под тем мифическим кладом, который тот чаял отыскать на территории заброшенной усадьбы? Ответ на мой запрос пришел тем же вечером. Журналист честно признался, что не знает, что именно имел в виду пенсионер из Вельяминовки, но полагает, что есть всего два приемлемых варианта. Вот его собственные слова, сохранившиеся для истории в электронной памяти моего компьютера.

— На самом деле есть только два «объекта», которые могут явиться предметом дальнейших поисков. Известно доподлинно, что Екатерина даже в зрелые годы была не только прекрасной наездницей, за которой редко кто мог угнаться, но и страстной охотницей. И свою охотничью страсть она подкрепляла, так сказать, материально. В её конюшне содержалось не менее двадцати чистопородных скакунов, а коллекции охотничьего оружия мог бы позавидовать любой мужчина. Кое-что именно об этой коллекции мне удалось узнать из сохранившегося письма поручика Заславского своему дяде — помещику Ионе Трунову. В нём он упоминает не менее чем о двух дюжинах разнообразных гладкоствольных, нарезных ружей и карабинов, хранившихся у Перси-Френч в специальной комнате, примыкавшей к спальне. Среди них он особо выделяет немецкие и итальянские образцы. Ещё им упомянуто наличие множества кинжалов, ножей и даже сделанных на заказ в Швейцарии двуствольных пистолетов.

Второй страстью графини было коллекционирование старинной бронзы, как сказали бы сейчас — малых литьевых форм. Сколько подобных безделушек хранилось в её Вельяминовском имении, не знаю, но подозреваю, что не менее сотни. Она несколько раз выезжала на художественные аукционы в Москве, Петрограде, Цюрихе и Лондоне. Так что сотню покупок точно сделала. Можно сделать предположение о том, что какая-то из этих двух коллекций таится в окрестностях бывшей усадьбы. А может быть и обе сразу…»

Что ж, ответ был предельно ясен и понятен. Нужно было лишь провести его анализ и окончательно решить главный для себя вопрос — начать заниматься ли поисками, либо плюнуть и забыть. Для удобства обдумывания столь непростой проблемы я отправился на кухню и принялся готовить себе завтрак. Поглощая своё незамысловатое кушанье, я поневоле обратил внимание на лежащий передо мной столовый нож. Нож у меня был старый, очень старый. С деревянной рукояткой, потемневшим от времени и даже кое-где изъязвлённым лезвием. По семейным преданиям его купил отец, будучи на отдыхе в Минводах. Случилось это в 1966 году. Прошло всего сорок лет и, несмотря на то, что этот предмет кухонного обихода находился в достаточно заботливых руках, он представляет теперь жалкое зрелище. Понятно, что будь под Сызранью спрятана коллекция оружия, то от неё к настоящему времени остались бы рожки да ножки. Само собой, девяносто лет в земле, без специально наложенной смазки…, без соответствующей упаковки. Прятали, небось второпях, самое лучшее, если наскоро замотали стволы в какую-нибудь дерюжку…

Стало очевидно, что с коллекцией раритетных ружей, пролежавших в земле столько лет можно однозначно проститься. Но вот бронзовое литьё…, несколько иное дело, совсем другой коленкор. Вон, всевозможные бронзовые штучки даже в скифских захоронениях уцелели и теперь украшают не один музей мира! Так что, если говорить всерьёз, то результативно поохотиться можно только на графскую бронзу. Вот только как бы надёжно удостовериться в том, что «пропавшие миниатюры» из статьи «Сибирская сага» и есть те самые бронзовые фигурки, на которые прозрачно намекал Зацаринный? По идее следовало срочно направить уточняющий запрос в Сызрань, но нужно было собираться на работу и данное действо поневоле пришлось перенести на вечер.

Но и вечер в тот день не задался. По распорядку моя смена должна была закончиться в шесть, но именно под конец работы пришла большая поставка всяческой парфюмерии. Представляете себе сотни всяких помад, тушей, карандашей, и прочих «мордокрасок» и все разных артикулов и стоимости, короче — тотальный завал. Провозился до десяти и домой попал только в половине одиннадцатого голодный и злой как чёрт. Поэтому все прочие мысли отступили перед примитивным удовлетворением самых элементарных человеческих потребностей. Только утром я вспомнил о своём намерении и буквально на минутку присел за компьютер. Вопрос Паше задал с некоторым подвохом. Спросил, допускает ли мой сызранский собеседник вероятность того, что его информатор под кладом подразумевал именно бронзовые безделушки из коллекции графини. Решил, что этим вопросом мягко подтолкну его на повторную встречу с ветераном.

Прошло три, четыре, пять дней. Почты не было, и постепенно история симбирской графини стала забываться. Навалились другие заботы, поступили новые сообщения о драгоценных находках и потерях. Только дней через десять или двенадцать Павел Зацаринный разразился целым сочинением, едва ли не на двух листах. Написал о том, что ездил-таки в Трубечино, где на самом деле проживает господин Дятлов. Практически полностью привёл и разговор с ним. Но сильно в нашем расследовании он точно не продвинулся. Старик выражался крайне осторожно, ни в какую не желая выдавать того места, где предполагалось захоронение. Подтвердить, что спрятана именно «бронзовая» коллекция он тоже не смог. Но случайно или намеренно упомянул о том, что данное место было видно из окна местной школы. Так и сказал: — И представить себе не мог, что именно мне откроется столь удивительная тайна!

— Что-то затянулся наш роман по переписке, — размышлял я, направляясь поутру к автобусной остановке. Нет движения ни вперёд, ни назад. Естественно, старикан молчит, поскольку надеется с помощью клада поправить свои материальные дела. Однако вроде как намекает, что готов поделиться какой-то частью найденного. Ведь не думает же он попросту забрать вожделенный план у корреспондента и, сделав ему ручкой, скрыться в окрестных кустиках? Хотя в нашу безумную эпоху возможно и не такое. И вообще как-то всё в этом деле зыбко и неопределённо.

В тот день, при малейшей передышке в работе я устраивался за столом в офисе приёмочной и корпел над составлением плана дальнейших действий. Все труды мои в итоге вылились небольшой список с вопросами и ответами. Дословно его я уже не припомню, но кое-какие тезисы сохранились.

— Зачем Дятлову понадобилась схема усадьбы? Вероятно только для того, чтобы самому определиться с той точкой, где следует копать. Значит, там было строение такого рода, что его местоположение было обязательно отмечено на плане. Вся беда в том, что всяких зданий и сооружений там могло быть довольно много.

— Только когда установлено: а) местонахождение самой усадьбы. б) местонахождение того объекта, возле которого или в котором спрятана коллекция, можно выезжать на поиски. На худой конец, если не удастся выяснить приблизительное место захоронения клада, то придётся прочесать всю территорию усадьбы. Интересно бы самому выяснить, насколько велика ли она по площади? Значит, как не крути, и мне совершенно необходимо иметь план застройки.

— Если же его невозможно отыскать в архиве, то…, может быть сделать его самому! Выехать на местность, сориентироваться по сторонам света, промерить расстояния между…, а собственно, между чем? Хорошо, если там что-то осталось от старых построек, а если нет? От каменных сооружений должен был сохраниться хотя бы фундамент. Но если все постройки были деревянными, то вряд ли от них что-либо осталось. Хотя, чёрт его знает, практики у меня в данном вопросе нет никакой. Впрочем, особого выбора у меня и нет. Если не удастся обзавестись относительно точным планом усадьбы Перси-Френч, то нужно закругляться и больше не морочить себе голову.

С этими мыслями я вернулся домой и без промедления отослал Павлу письмо, в котором предлагал ему составить требуемый план действий самому. Ответ пришёл неожиданно быстро, видимо мой корреспондент как раз сидел за компьютером. Слова тот подбирал осторожно, но смысл его послания был вполне очевиден. Павел честно признавался, что не имеет ни малейшего понятия о том, как и, главное, где именно данный план следует снимать. Ведь о точном местоположении усадьбы он, по его собственным словам, имел самое смутное представление. В заключение своего послания Зацаринный всё же приглашал меня в Сызрань, выражая надежду на то, что решить нашу проблему можно лишь совместными усилиями. Кроме формального приглашения мой корреспондент твёрдо обещал устроить на ночлег в недорогой гостинице с завтраком и ужином.

Теперь предстояло решать, как быть с Воркуновым. Лето уже началось, и не занятого учёбой преподавателя вполне можно было бы пригласить с собой. Во-первых, вдвоём работать на местности куда как сподручнее, а во-вторых, всё же это его родственник заварил сию кашу, а не мой. Следовательно, ему и следовало играть первую скрипку в нашем дуэте. Хотя обычно Воркунов надолго уезжать из Москвы не любил, моё предложение о совместных действиях он поддержал. Причём не просто поддержал, а с энтузиазмом. Мы с ним пару раз даже встречались, обсуждая разные аспекты предстоящей поездки и возможной тактики поисков и наконец, настал день отъезда. По обоюдной договоренности билеты на поезд покупал Михаил, я же взял на себя хлопоты по подготовке поисковой аппаратуры, и прочего снаряжения, которое должно было помочь нам восстановить топографию давно исчезнувшей усадьбы. Ближе ко второй половине дня мой приятель позвонил и с гордостью заявил, что билеты у него в кармане и завтра в три двадцать пополудни мы встречаемся на Казанском вокзале. Я машинально поинтересовался номером поезда, на котором нам предстоит ехать в Сызрань.

— Поезд №66, — бодро отрапортовал он, плацкартный вагон №6, места 66 и 65!

Только повесив трубку, я сообразил, что такое чрезмерное обилие шестёрок ничего хорошего нашему предприятию не сулит изначально. Человек я не суеверный, но всё же согласитесь, два раза по 666 — небольшой перебор. В памяти ещё не изгладились столь же неприятные приметы перед предыдущей экспедицией, Да две «дьявольские» цифры, конечно же, навевали грустные мысли, но отступать было поздно

Было около девяти утра, когда мы, обременённые увесистым багажом, спустились на низкий перрон вокзала Сызрани. По договоренности Павел должен был встречать нас прямо у вагона, но мы топтались около собирающегося отчалить в дальнейший путь поезда минут десять, а к нам всё никто не подходил. Только две разбитные торговки солёной рыбой описывали вокруг нас сужающиеся круги, надеясь сбыть свой залежавшийся товар.

— Пойдем, что ли в здание вокзала, — предложил Михаил, — а то как-то здесь прохладненько. Погода и в самом деле несколько отличалась от московской. Если у нас вовсю палило солнце и днём доходило до пятнадцати, то здесь небо было плотно затянуто низкими тучками. И вроде даже как нечто такое мокрое сыпалось сверху на наши обнажённые головы. Мы подхватили свои вещички и потащились в ту же сторону, в которую перед этим ушла большая часть прибывших пассажиров. Но до вокзала мы так и не дошли. Внезапно перед нами как из-под земли выросло двое насупленных мужчин, одетых в весьма похожие кожаные куртки. Тот, что повыше представлял собой хорошо узнаваемый тип всеобщего любимца, кутилу и баловня судьбы. Крупное, что называется, породистое лицо его заранее имело такое выражение, какое обычно бывает у тамады, готовящегося произнести очередной тост.

Эта парочка двигалась чётко нам наперерез, и сразу стало понятно, что кто-то из двоих и есть тот самый племянник моего приятеля, к которому мы ехали. Я было решил, что тот улыбчивый здоровяк он и есть, (уж больно внешность была колоритная) но оказалось, что я ошибался. Второй молодой человек, который ростом был чуть ниже меня, неуловимым движением обогнал своего спутника и, вытягивая вперёд руку, направился прямо к Михаилу.

— Михаил Александрович, здравствуйте, — произнёс он довольно-таки низким голосом, — от всей души приветствую вас на сызранской землице!

От удивления мой друг даже выронил свою любимую зелёную сумку, которая от удара об асфальт громко забренчала.

— Откуда…, — неуверенно пробормотал он, — непроизвольно отвечая встречным движением руки.

— Так мне тётушка…, ну-у супруга ваша, в прошлом году прислала ваше совместное фото. Вы там стоите около какого-то покосившегося домика…

— Точно, на нашей даче снималось, — мигом перебил его слегка насупившийся Михаил, — вот как раз он и снимал. Он подтолкнул меня вперёд и представил, — а вот и тот самый Александр Григорьевич, с которым вы…, ты переписывался.

Мы энергично пожали друг другу руки, и сызранский корреспондент представил нам своего спутника. Звали того Алексей Говоров и был он, как я понял, давним приятелем Паши. Переговариваясь о всяческих несущественных мелочах, мы прошли мимо здания вокзала и вскоре вышли на площадь, густо застроенную разнокалиберными палатками. Только тут стала понятна цель, которую преследовал наш сызранец, приглашая в компанию ещё одного участника. Алексей без промедления повёл нас к светлой Ладе-Самаре, и открыл багажник, как бы предлагая сложить в него наши пожитки.

— В гостиницу поедем, — поинтересовался он, усаживаясь на водительское сиденье, — или, может, сразу прокатимся до предпологаемого места поисков?

— Поедем лучше к усадьбе, — попросил я. В гостиницу-то мы всегда успеем, а тратить самое продуктивное утреннее время на разъезды по городу не слишком рационально.

Все прочие дружно закивали головами, как бы подтверждая мою правоту, и машина тут же сорвалась с места. Теперь обязанности гида взял на себя Зацаринный. Поворачивая голову то направо, то налево он кратко рассказывал нам о местных достопримечательностях. Но говорил он столь заунывным голосом, что я невольно заскучал, и принялся просто смотреть в окно на спешащих по делам и глубоко погружённых в обыденные заботы обывателей.

— Как странно, — размышлял я, автоматически провожая глазами прогуливающихся по тротуарам одиноких брюнеток и блондинок, — кто-то на работу торопится, кто-то на учёбу спешит, а мы нет. Только подумать, четверо здоровых лбов в наше-то просвещенное время едут не куда-нибудь, а клад дореволюционной графини искать! Просто уму непостижимо! Скажи кому — хохоту не оберёшься.

Очнулся я от своих дум только тогда, когда наша машина сбавила ход и свернула на просёлок.

— Обратите внимание на ручей, который мы сейчас переедем, — вновь зазвучал голос Павла. Очень примечательный ручеек, между прочим. Недавно здесь археологи отыскали весьма крупные кости мамонта, а за год до этого, один местный дедок откопал череп древнего носорога!

— Неужели настоящего носорога? — удивился Михаил. Никогда бы не подумал, что они здесь водились.

— Они раньше много где обитали, — поддержал беседу и Алексей, — да только все погибли от какой-то катастрофы 12.000 лет назад. Правда, я в газете об этом читал!

Справа от дороги показались невысокие домики, и пришлось ещё больше сбросить скорость, поскольку через дорогу переходило стадо коров. «Лада» ползла вперёд так тихо, что нас скоро нагнали две пёстро одетые цыганки. Та, которая была несколько моложе своей спутницы, нагнулась к открытому окну и обратилась к Алексею.

— Эй, красивый, позолоти ручку, — игриво стрельнула она глазами. Счастлив будешь, сто лет проживёшь безбедно! А жену себе найдёшь — истинную красавицу!

Лично я цыган недолюбливаю, могу признаться честно и стараюсь никогда с ними не заговаривать. В отличие от меня, Алексей повёл себя достаточно сдержанно. Может быть, причиной было то, что коровы всё ещё мешали проезду.

— На, держи, — протянул он женщине десятку, — только подскажи, где тут старая школа?

— Да вон же она, — взмахнула цыганка рукой, — на пригорке стоит. Известкой побелена…, — добавила она, нагибаясь ниже и внимательно осматривая нас внимательным взглядом.

— Какие-то вы все невесёлые, — незамедлительно прокомментировала она увиденное, — никак на лихое дело собрались, а?

Гробовое молчание было ей ответом. К счастью, последняя животинка как раз в эту секунду преодолела поросший весенней зеленью кювет, освобождая дорогу для проезда. Так что наш водитель торопливо втолкнул в растопыренные пальцы попрошайки ещё одну купюру и энергично нажал на газ.

                                                 ***

Мы проехали ещё метров четыреста, после чего Алексей выключил мотор и припарковался в тени мощного тополя. Строго слева от нас возвышался пологий холм, на вершине которого располагалось приземистое кирпичное здание с железной крышей.

— Собственно говоря, — подал голос Павел, — перед нами как раз та самая школа, которая была построена графиней за четыре года до революции.

— Наверное, всё-таки не она сама трудилась, а на её деньги возводили, — поспешил уточнить Михаил, любящий во всём определённость. Так, что, давайте разомнём ноги и взглянем на столь примечательное строение!

Возражений не последовало и через несколько секунд мы гуськом поднимались по одной из тропинок, ведущей к вершине холмика. Вблизи школа не производила такого внушительного впечатления, как издали. Выщербленный кирпич, потемневшие от времени оконные рамы, потрескавшаяся дверь. Было понятно без слов, что те люди, которые должны были все послереволюционные годы присматривать за строением, делали свою работу с большой неохотой.

— Скорее всего, из одного из этих окон, — глубокомысленно заметил Павел, — старик Дятлов как раз и видел то место, где был устроен тайник!

— В какой же стороне стояла усадьба? — подошел к нему Михаил.

— На север… где-то…, — неопределённо взмахнул рукой Зацаринный.

— Поскольку компас лежал у меня в нагрудном кармане куртки, я незамедлительно привёл его в действие. К сожалению, помог он мало. С северной стороны за редкой цепочкой жилых домов деревни Трубечино начинался протяжённый и унылый пустырь, за которым вздымался поросший лесом увал.

— То есть, — поспешил уточнить я, — ты утверждаешь, что резиденция Перси-Френч располагалась вон в том лесу?

— Да, где-то там, — согласно кивнул Павел.

— То есть как, где-то!? — изумился Михаил. Хочешь сказать, что точное местоположение усадьбы вам до сих пор не известно?

Алексей с Павлом озадаченно переглянулись.

— Вообще-то примерное место нам известно, — мигом вступился за замешкавшегося приятеля наш водитель, — мы даже бывали там пару раз, осматривались на местности…

— Так видна оттуда школа или нет? — поспешил прояснить я крайне важный для дальнейших действий вопрос.

Казалось, я не спросил ничего необычного, но наши новоявленные знакомые вновь виновато переглянулись, дружно пожимая плечами. По всему было видно, что они сроду не занимались какими-либо поисками и совершенно точно не имели понятия о том, как их следует проводить.

— Может быть, съездим на бугор, да и взглянем прямо оттуда, — опередил меня Михаил.

— Верно, — подхватил Алексей, — пускай Александр Григорьевич сам всё осмотрит.

Вновь выстроившись в цепочку, мы чинно спустились к подножью холмика и заняли свои места в салоне машины. Загудел мотор, и «Лада» шустро понесла нас к сосредоточению всех местных тайн и загадок. Накатанная просёлочная дорога прошла через пустынную болотистую равнину и начала подниматься в гору. Скоро слева показался ещё чёрный, несмотря на календарное лето, дубовый лес, справа же возник хорошо зазеленевший перелесок. Вот именно к этому перелеску мы и свернули.

— Приехали, — обернулся ко мне Павел, — усадьба, как нам кажется, была прямо здесь!

Выбравшись из машины, мы нестройной толпой двинулись вдоль опушки. Первым делом я осматривал прилегающую к лесу полосу неопрятной стерни. Странно, но нигде не пробивалось и кустика крапивы. И именно эта мелочь сразу привлекла моё внимание. Почему? Да потому, что обычно там, где долго жили люди, крапивные заросли занимают весьма приличные пространства. А здесь этой, казалось бы, вездесущей травы, не было вовсе!

Далее я принялся осматривать встречающиеся на пути деревья. Мало кто знает, что большинство таких деревьев, как рябина, сирень и тополь крайне редко встречаются в дикорастущем лесу, но очень часто красуются возле загородных усадеб. Увы, чахлый лесочек явно не был украшен вышеперечисленными деревьями. Но кое-что интересное в растительном мире я всё же обнаружил. Около края относительно молодого леса отыскались два внушительных прямоугольника явно специально разведённого многолетнего кустарника. Тёмные, будто нарочно изломанные стволы густой щёткой вздымались вверх на высоту не менее трёх метров.

— Что за насаждения такие? — указал я на занятое высоченными кустами пространство.

— Карагана древовидная, — с невозмутимым видом произнёс Павел, — в просторечье — жёлтая акация.

— Почему именно здесь её так много? — тут же поинтересовался Михаил. Насколько я помню, её такими массивами высаживали в одном единственном случае.

Все повернулись к нему.

— Если собирались разводить пчёл, — пояснил он, — то акация отличный многолетний медонос. Меньше чем через месяц она вся покроется цветами и от пчёл здесь будет не протолкнуться…

Если мой друг был прав, то наши шансы отыскать усадьбу графини именно здесь, падали с головокружительной высоты. Но поскольку промахнуться и опозориться в первый же день не хотелось совершенно, я предпринял ещё одну попытку отыскать следы человеческого жилья. Способ был из категории неубиенных. По предыдущему опыту я уже знал, что там, где длительное время проживали люди, в почве обязательно скапливался чёрный металл. Обронённые при строительстве гвозди, шкворни запоров, прогоревшие чугуны и сковороды, оторвавшиеся лошадиные подковы и прочий железный мусор. Причем скапливался этот металл всегда неравномерно. То есть там, где была помойная яма или, допустим, кузница, металлического лома обычно присутствовало много больше, нежели в иных местах.

На это я и делал ставку. Достаточно было побродить по лесочку хотя бы час с магнитометром за плечами, и можно было однозначно сказать, было здесь когда-нибудь человеческое поселение или нет. И в последующие полтора часа я этой проблемой и занимался. Пристроил своих спутников работать подвижными рейками, нацепил магнитометр и принялся мерить лесные заросли от опушки до опушки, постепенно удаляясь от просёлочной дороги. К тому времени, как у меня основательно засосало под ложечкой и желудок начал издавать непотребные звуки, была прочёсана приличная часть лесного пространства, равно, как и прилегающая к зарослям акации опушка. Мало того, что на осмотренной площади металла не отыскалось вовсе, так ещё были найдены дополнительные подтверждения того, что мы «тянем пустышку».

Начать хотя бы с того, что за полтора часа мне не попалось даже намёка на хотя бы какую-нибудь дорогу. А ведь без подъезда столь крупная усадьба просто не могла бы существовать. Причём мне с детства было хорошо известно, что даже заброшенные дороги сохраняются очень долго. Опирался я на свои воспоминания о каникулах, проведённых в деревне у бабушки. Неподалёку от той деревни, тоже когда-то был дом помещика, и так же как и местная усадьба, он был благополучно разрушен в 1919 году. Так вот, от самого деревянного барского подворья не осталось и следа, но ведущая к нему дорога не исчезла, хотя никуда конкретно теперь не вела. Ездили по ней, разумеется, очень редко, чаще всего на покос в бывшие приусадебные сады, но, тем не менее, дорога жила и зарастать не собиралась.

Кроме всего прочего, на проверенном участке леса обнаружилось ненормально большое количество выходов на поверхность крупных глыб серого песчаника. Здесь тоже была ненормальность. Не в том смысле, что в подобных местах невозможно выстроить несколько зданий. Вон в той же горной Турции, где только не строят. Дело в другом. Представьте себе, что у вас во дворе имеется некий каменистый пятачок. Ну, никак не сможет он длительное время оставаться девственно чистым и неповреждённым! Телега, допустим, по нему проехала, коровка вывалила «лепёшку», дворник Кузьма запнулся подкованным сапогом… Само собой все эти обычные бытовые происшествия должны были оставлять на камнях определённого рода следы. И конечно их должно быть тем больше, чем дольше происходило внешнее воздействие. А здесь довольно заметный светло-серый песчаник, выступающий из песчаной почвы этакими слоистыми холмиками, был девственно свеж и целомудренно не потревожен ничьим присутствием. Выводы напрашивались сами собой, но озвучивать их я не спешил. Подождал той минуты, когда мы все соберёмся около «Лады» для обеденного перекуса и только тогда объявил свой приговор.

— Нет, парни, в данном месте никогда не было никакой усадьбы, — не стараясь смягчить формулировки, подвёл я итоги нашей работы. Заявляю об этом со всей ответственностью и готов доказать свою позицию по нескольким параметрам. Но дело, друзья мои, вовсе не в том. Критиковать кого-то мне вовсе не хочется, но один вопрос задать я всё же должен.

— Паша, — обратился я к Зацаринному, — не очень понятно, почему мы рыщем по полям и лесам вслепую? Неужели нельзя было попросту расспросить того же самого Дятлова и выяснить, где точно стояла усадьба Перси-Френч?

— Так это…, — оторвался тот от нарезания буханки хлеба, — поначалу нам не хотелось показывать свою заинтересованность в поисках, а потом тот исчез, причём совсем недавно.

— То есть как? Куда же он мог пропасть? — растерянно произнёс я.

— Никто толком не знает. По словам соседей, он собирался встретиться с неким приезжим. Вроде как с иностранным писателем или даже режиссёром, толком никто в его планы посвящён не был. Я же говорил, что он по жизни держался особняком. Вот только его племянница и смогла сообщить хоть что-то.

— А что милиция говорит?

— Ничего конкретного, ведь теперь от здешних стражей порядка проку немного. Все переквалифицировались в гаишники, штрафы на дорогах стригут, а районное МВД совершенно обезлюдело. Знаю точно, поскольку месяц назад статью писал о буднях милиции, всякого от них наслушался.

— Кто же знал, что так события повернутся? — вступил в разговор Говоров. Мы с Павлом всё по-тихому хотели провернуть, не привлекая внимания. Народ в наших деревнях жуть как любопытный. Развлечений здесь немного, а посматривать за приезжими можно забесплатно и хоть круглые сутки!

— И вот результат, — невольно притопнул я каблуком, — секретность полностью соблюдена! Соблюдена до такого абсолюта, что даже единственный путный свидетель растворился без следа и какого-либо остатка! Но уж раз мы здесь оказались, то попробуем выжать максимум из того материала, что у нас имеется. Расскажи для начала, как вся эта история начиналась, только подробно.

— Случайно всё произошло, без каких-либо внешних предпосылок. В редакции поручили написать ряд статей о знаменитых земляках, вот я и занялся, благо можно было собирать материал без отрыва от основной деятельности. Вначале думал написать о Гончарове, а потом, работая с его биографией, наткнулся на фамилию Перси-Френч. Ну и пошло-поехало… Ведь наш великий писатель именно в Киндяковке написал свой знаменитый роман «Обрыв», и все действующие лица в основном и срисовывались с родни нашей графини! А Екатерина потом, как бы в память о нём и построила свою уникальную беседку на высоком берегу Волги…

— Может, всё же перекусим, — перебил его Алексей некоторое время нерешительно переминавшийся у раскладного столика с пакетом молока в одной руке и куском копчёной курицы в другой. А то всё разговоры, да разговоры, а подкрепиться-то и некогда!

Следующие пятнадцать минут мы были заняты поглощением приготовленных нашими хлебосольными аборигенами яств. И надо признать честно, качество и мясных и рыбных закусок было великолепным.

— Попробуйте нашей «Царской» колбаски, — пододвинул Павел ко мне пластиковую тарелочку с нарезкой, — пальчики оближите! Всё заслуги незабвенного Алексея Николаевича Косыгина. Хоть он почти всю жизнь в Кремле прозаседал, а родину свою всё же не забывал.

— Почему именно его? — еле выговорил Михаил, набивший рот варёной ветчиной.

— Уж очень он любил отдыхать в нашем Муранском бору. Соответственно и покушать вкусно, на природе, тоже любил, особливо в приятной компании. Оттого, даже сейчас в нашей Сызрани, насчёт покушать — нет проблем. Лучший в Среднем Поволжье мясокомбинат, это раз. Знаменитейший молочный комбинат, это два. Рыбхоз, спецфермы, сады и прочее, не говоря уж о самом современном, по тем временам, хлебокомбинате.

— Да он и сейчас хорош, — поддакнул Алексей. Уж я-то знаю, поскольку несколько последних лет занимаюсь поставками муки по городу. Раньше мы с комбинатским часто по работе пересекались. Но в последнее время Пашка много писал о копателях, которые занимаются поисками старинных кладов! И уж очень мне данная тема понравилась! Как-то одним парнем поболтал, который с приятелями регулярно на речку Усу ездил, искали на обнажившихся островах старинные монеты! Представляешь, за один день сразу полторы сотни ордынских монет нашли, серебряных!

После этих слов Зацаринный столь выразительно взглянул на своего приятеля, что тот мигом поперхнулся и сконфуженно умолк.

— Наверняка наши любительские похождения Александру Григорьевичу абсолютно неинтересны, — негромко произнёс он в дополнение к взгляду. А ты Лёха, тоже нашёл, чем хвастаться, несколько монет нашёл. Подумаешь монеты! Здесь нам может настоящее сокровище попастся!

Конец трапезы прошёл в полном молчании. Каждый думал о своём, но судя по выражению лиц нашей четвёрки мысли эти были не самого оптимистического свойства. И это естественно. В тех условиях, когда не очень ясно, где именно и что следует искать, поневоле начинаешь задумываться. Впрочем, отчаиваться было рановато, поскольку впереди у нас было не менее чётырёх часов светлого времени.

— Поехали-ка обратно в Трубечино, — предложил я, едва перекус завершился, — ведь не один же Дятлов был в курсе того, где располагалась усадьба! Местные жители по любому должны были что-то про неё слышать! Пусть приблизительно, пусть неточно, но общее-то её расположение должно быть известно широкому кругу лиц. Возвращаемся в деревню и расходимся в разные стороны. Каждый опрашивает всех подряд. Собираемся потом около школы и обобщаем добытые сведения.

Через какой-то час активной беготни по пыльным улицам, наши знания о возможном месте проживания дореволюционной графини изрядно пополнились. Обобщённая человеческая память однозначно ориентировала нашу компанию в сторону единственной асфальтированной дороги, ведущей из Трубечино на северо-запад. Соединяла она нашу деревню с неким населённым пунктом под названием Дружба. Если проехать по ней около полутора километров, то где-то справа, там, где кончается вековой лес, вроде как и находилась искомая нами усадьба. Именно таков был результат массового сбора данных среди деревенских жителей и именно в указанное место мы помчались быстрее ветра.

— Вроде здесь! — пригнулся к рулю Алексей, повернув голову в сторону поросшей чертополохом обочины.

Наша четвёрка выбралась на прилегающую к лесу опушку и словно в поисках обронённого рубля расползлась в разные стороны. Я же направился прямо к ближайшим деревьям, поскольку за ними проглядывалась небольшая поляна. И едва я на ней оказался, как все мои поисковые инстинкты невольно насторожились. Открывшаяся за лесополосой местность хоть и была давно заброшена, но с первого взгляда было понятно, что так было не всегда. Слева проглядывались два странных углубления в почве, между которыми явственно виднелась двухметровая вдавленная в землю полоса, напоминающая давно заросшую дорогу. Трава была ещё невысокой и старая крепко наезженная колея просматривалась довольно чётко.

А круглые засыпанные битыми кирпичами проплешины, скорее всего, изначально были традиционными башенками, которое русское дворянство обожало ставить у въездных ворот в свои загородные владения! Я сделал несколько шагов и немедленно убедился в своей правоте. Среди кустиков одуванчиков, пробивающихся сквозь скудную глинистую почву, я разглядел тёмно-коричневые осколки явно дореволюционных кирпичей. Дальнейшие выводы были вполне очевидны. Если дорога у меня за спиной, а въезд на приусадебную территорию прямо под ногами, то основные строения должны были быть там, где-то в глубине молодого елового лесочка.

— Эй, парни, — призывно замахал я рукой помощникам, — все сюда!

Выстроив свою поисковую команду редкой цепочкой, я не спеша повёл её по перелеску, строго наказав обращать внимание даже на малейшие изменения в рельефе, равно как и на следы человеческой деятельности. И буквально через несколько секунд разнообразные находки повалили как из рога изобилия. Подозрительного вида холмики, непонятно как выросшие на ровном месте, торчащий из земли тёсаный вручную камень, и зигзагообразные замкнутые траншеи, быстро дали мне понять, что первый этап поисков благополучно завершен.

С одной стороны всё было просто замечательно, но на самом деле хлопот лишь прибавилось. Ведь теперь следовало собрать самую точную информацию обо всех наших находках и занести её в блокнот. Было необходимо лишь выбрать на местности некую опорную точку или рукотворный объект, обозначить его воткнутым в землю колом, а затем все последующие действия проводить от этого центра. Собственно говоря, я и занялся этим в первую очередь. Срубил имевшимся в нашем арсенале топориком толстую ветку и обвёл взглядом обследованное соратниками пространство.

Сомневался я относительно будущего центра недолго. Лучшего места, нежели небольшой бугорок, расположенный в нескольких метрах от меня и придумать было невозможно. Во-первых, воткнутый в его верхушку репер был виден практически отовсюду. А во-вторых, в пределах пятидесяти метров от него располагались все основные сооружения усадьбы. И вот к ним я и начал свои коротенькие походы. Разумеется, никаких приборов GPS у нас тогда не было и в помине, а система ГЛОНАС была ещё в проекте. Так что действовать приходилось старым дедовским способом.

Вначале с помощью компаса устанавливался угол между направлением на север и направлением на объект, так называемый азимут. Затем широким шагом (каждый шаг ровно метр) я проходил по кратчайшему пути до первого объекта. После чего оставалось лишь занести полученные данные в блокнот. Записи выглядели следующим образом: №1 Аз. — 009, 23 метра, прямоугольный отпечаток в почве, три на четыре метра, углублён на 15—20 сантиметров. Ориентация восток-запад. В северном углу яма диаметром примерно в метр и глубиной 70 сантиметров, достаточно свежая.

После фиксации очередного объекта приходилось возвращаться обратно на холмик и оттуда начинать новый микро поход. Мои славные помощники, хотя и не очень понимали, чем я занимаюсь, помогали мне изо всех сил. Они работали этакими подвижными опорными рейками. Иными словами находили и обозначали собой очередную достойную нашего внимания точку пространства. Одни «точки» были совсем небольшими, другие — побольше, а третьи сами по себе были столь значительны по размерам и структуре, что около них приходилось проводить дополнительные исследования и зарисовки.

Поскольку обследуемое нами место было весьма значительно по площади (всё же графская усадьба, а не избушка захудалого испольщика), то и времени на его освоение ушло изрядно. Только после семи вечера я решил, что все достойные внимания места усадьбы зафиксированы с достаточной степенью тщательности, равно как и окружающая её местность. Можно было с чистой совестью сворачиваться и отправляться на заслуженный отдых, тем более, что мои бедные ноги просто стонали от усталости.

                                                 ***

После столь суетного и насыщенного дня, даже скромный гостиничный номер показался желанным приютом. Раздевшись и поочерёдно приняв душ, мы с Михаилом уселись за стоящий у окна столик. Извлекли из сумок предусмотрительно захваченные из дома харчи и принялись вечерять.

— Можем себя поздравить, — удовлетворенно выдохнул Воркунов, мигом расправившись с первым стаканом чая, — местоположение усадьбы наконец-то установлено. Гляжу, наши напарники как-то вяло своё расследование вели. Солько времени ходили вокруг да около, а отыскать нужного места так и не смогли.

— Что ты от них хочешь, — остановил я его критику, — они ведь никогда подобными вещами всерьёз не занимались. Вот если бы ты бы вдруг взялся написать аналитическую статью в газету, представляю, что получилось бы в итоге.

Михаил осёкся, но буквально через минуту принялся развивать свою мысль в ином направлении.

— Я лишь хочу сказать о том, что Пашка и его приятель невеликие помощники в наших поисках. Интересно бы узнать, сколько ты им выделишь из общей массы найденного? Неужели же половину?

— До этого момента далеко, как до звёзд, голубчик! — успокоил я его. Ты подумай сам, у нас с тобой всего два дня на всё про всё, а мы до сей поры не имеем ни малейшего понятия что искать, а главное — где? Ты, кстати заметил, сколько там ям понарыто? Да ещё каких глубоких-то! Так что очень даже возможно, что все наши хлопоты напрасны и делить будет просто нечего.

— Но всё-таки, сколько по твоему мнению они заслужили?

— По мне, так лучше честно потерпеть поражение, нежели нечестно завоевать победу. Так что давай пока ковать победу, а раздел «медведя», оставим на потом!

— И что же ещё ты хочешь делать? Я уж так за день находился, что ноги совершенно не держат.

— Вот и будешь сидя трудиться. Очищай-ка стол, дружочек, будем с тобой воссоздавать истинный план графской усадьбы и определять её положение на общем плане местности.

Казалось бы, сделать набросок местности от руки не так уж сложно, но профессиональный кладоискательский план представляет собой нечто иное. Такой план пусть и не обладает некоторыми достоинствами официальной топографической карты, но зато имеет и неоспоримые перед ней преимущества. Ведь не на одной стандартной карте не будет отмечено вывернутое бурей дерево или указано расстояние от центра ямы №3 до торчащего из земли каменного блока непонятного предназначения.

Много крайне полезной поисковику информации наносится на подобный план. Вот и на нашем обширном чертеже, занявшем практически два склеенных по узкой стороне листа миллиметровки формата А-3, вскоре появились почти все значимые объекты усадьбы. Большой дом (видимо основная барская резиденция), дом поменьше (мы окрестили его как «гостевой»), три, вытянувшихся в линейку амбара на периферии, обширная конюшня и ещё пара построек непонятного назначения. Разумеется, была нанесена и дорога (Трубечино — Дружба), от которой в сторону основных строений усадьбы вела еле различимая колея. Были грубо нанесены контуры ближайших лесов, даже отдельно стоящие старые деревья, ямы и немногочисленные крупные валуны.

Когда весь собранный за прошедший день материал получил свою графическую привязку, выяснилась крайне неприятная подробность. Оказалось, что из окон трубечинской школы основная территория графской усадьбы не просматривается совершенно. Частично её прикрывал крутой скат холма, а частично длинный «язык» старого смешанного леса, который этот холм опоясывал. Открытие подобного рода стало лично для меня весьма неприятной неожиданностью. Собственно говоря, вся моя затея с созданием плана местности и была изначально направлена на то, чтобы поскорее выяснить, какие же именно усадебные постройки видны со стороны школы. Выяснилось — никакие! Михаил, заметив, что я недовольно насупился, забеспокоился.

— Что-то не так, — принялся водить он пальцем по листу миллиметровки, — где-то ошиблись?

— Нет, — замотал я головой, — нарисовали мы всё правильно. Но ты ведь помнишь, старик Дятлов особо указывал на тот момент, что место залегания клада видно от здания школы. А как сам можешь видеть, с той стороны территория усадьбы не видна совершенно, лес стоит стеной. Я-то надеялся как-то сузить район поисков, а вышло так, что он сузился до нуля! Что теперь делать будем?

Воркунов неопределённо пожал плечами.

— Вот и я говорю, — повторил я его жест, — пока рано ещё отказываться от услуг Павла и его приятеля. Глядишь, именно они помогут нам завтра как-то разобраться в этой головоломке.

На этой не слишком оптимистической ноте первый день нашего пребывания на сызранской земле успешно завершился. Подготовившись к утреннему выходу в «поле», мы дружно завалились в кровати.

Глава третья.
Пустопорожние поиски

Павел и Алексей оказались на диво пунктуальны. Как и было обговорено накануне, они подъехали к нашей гостинице ровно в половине восьмого. И мы, до поры до времени, храня полное молчание, снова покатили в Трубечино. При этом я специально попросил Алексея остановиться у школы, чтобы в буквальном смысле носом ткнуть Павла в обнаруженное вчера вечером несоответствие. Мы с ним вдвоём поднялись к дверям старинного здания, где расстелив свой план на стоящей рядом скамеечке, я бесцеремонно подтянул его к нему за рукав.

— Смотри, Павлуша, — постучал я пальцем по листу миллиметровки как раз в том месте, где у меня была нарисована школа, — мы с тобой сейчас как раз здесь. Вот дорога, вон, видишь, мачта электропередачи её пересекает, поворот на Дружбу, и большой лес на бугре…

— И что? — вопросительно повернул ко мне голову.

— А то, что выявленная нами вчера усадьба Перси-Френч находится точнёхонько за лесом! А теперь, дорогуша, ответь мне, пожалуйста, каким образом и из какого окна твой Дятлов мог видеть то место, где якобы был спрятан некий клад? Причём тот лес никогда не рубили, я специально проверял. Деревья возрастом до двухсот лет, а пиленых или сгнивших корней практически нет! И ширина того массива, если смотреть от деревни, более двухсот метров, даже зимой ни черта не разглядишь!

Зацаринный гулко откашлялся, будто собираясь ответить, но всё же не сказал ничего. Вместо этого он выпрямился, отошёл на несколько шагов и пару минут вглядывался вдаль, словно пытаясь разглядеть давным-давно исчезнувшие строения. Затем он ещё раз откашлялся, вернулся к скамейке и с ходу выложил несколько версий, причём таких, до которых сам бы я никогда не додумался.

— Возможно, Николай Петрович выразился образно. Он, в разговоре со мной точно имел в виду некую конкретную местность, пусть и прикрытую лесным массивом. Он же местный, мог видеть усадебные дома умозрительно. И кроме того в усадьбе могло находиться некое высокое сооружение, башня например или…

— Ты скажи ещё вышка для сотовой связи, — насмешливо фыркнул я.

— Нет, разумеется, не вышка, — даже не улыбнулся Павел моей остроте, — но может быть какой-нибудь иной символ? Герб, флаг какой-нибудь, наконец, мог висеть достаточно высоко! Так же там могло быть ещё какое-нибудь строение, по необходимости вынесенное за территорию основной усадьбы. Ну, там, какая-нибудь сторожка, или балаганчик для конюхов…

— Ага, — не удержался я, — а под балаганчиком как на грех оказался солидный кирпичный подвальчик, да такой глубокий, что местные копатели до сих пор его не отыскали! Нет, нет, голубчик, так не бывает. Иначе, зачем бы твой старикан упоминал о том, что он именно видел место захоронения клада? Но только мне непонятно одно. Раз он данное место вроде как видел, то почему не взял на себя труд дойти до него с лопатой и проверить? Зачем ему нужен был именно чертёж усадьбы? Почему составленный им самим план его не удовлетворял? Что-то тут у нас не вяжется, что-то не клеится!

— Видимо требовалось отыскать объект, следы которого затерялись безвозвратно.

— Какой-то бред сивой кобылы получается, — несогласно замотал я головой. Вот он план, перед нами лежит, и дальше-то что с ним делать?

— Другой план, — в свою очередь завёлся и Зацаринный, — официальный был нужен! На настоящем плане есть не только квадратики и кружочки, но и подписи под ними. Конюшня, например, амбар для сена, беседка, хозяйский дом, и всё такое прочее. У нас-то план слепой, а тот был, как бы это пото