Оглавление

Глава 1. Луунвиль

Эрик терпеть не мог, когда звонил будильник.

А будильник звонил всегда и подолгу, потому что иначе — без трёх-четырёх звонков — Эрик не мог встать вообще. Сон не хотел отпускать его и даже наоборот, становился ярче и реалистичнее, всё сильнее затягивая сознание в свои бесконечные лабиринты. Наверное, поэтому Эрик помнил почти все свои сны. Помнил, что каждую ночь он попадал в реалистичные, но разные города и места, возможно, несуществующие — кто знает? Он бродил по уже знакомым улочкам, словно бывал здесь много раз, и все встречные люди — его старые добрые друзья. Или враги.

Врагов Эрик помнил особенно ярко. Их было не так много: пара мужчин и светловолосая женщина — они «приглашали» его несколько раз в месяц. Приглашали — значит, он попадал в те места, куда хотели именно они, даже если за мгновение до этого он был далеко и занимался совсем другими вещами. И им невозможно было сопротивляться. Их нельзя было выгнать из его головы. Ничего плохого эта компашка никогда не делала — они просто разговаривали, но из-за того, что им нельзя было противостоять, Эрику даже в снах становилось жутко. Неуютно же с этой женщиной ему не было — он её хорошо знал, и знал, что она — предатель. Знал, что он отказался от неё сам, прогнал (или сам ушёл), и она преследует его, старается найти и забрать к себе, только уже по-настоящему. К счастью, это ей лишь иногда удавалось в снах. Пока что.

И в эти моменты, в моменты снов о той женщине, Эрик ненавидел звук будильника ещё сильнее. Конечно, дама тоже слышала этот звук и сразу начинала цепляться за него со всей силой.

Синяки оставались как на руках, так и на сердце.

Эрику было страшно, что его могут найти, но он не мог отказаться от удовольствия «прыгать» по городам каждую ночь. Он любил путешествия, и его собственный маленький городок казался ему старой детской кроваткой, из которой торчат ноги, но которую ты любишь всем сердцем и не хочешь признавать, что она тебе мала.

Особенно любимым моментом во сне была погоня. Подобные сны были редкими, но безмерно реалистичными. Каждый раз он не знал ни условий игры, ни местности, ни пункта назначения, но зашкаливающий адреналин замещал все остальные инстинкты. Гнались обычно за ним самим, но удовольствие от уловок и хитростей компенсировало и этот факт тоже.

Будильник прозвенел ещё раз, последний на сегодня: пора было вставать. Его ждали настоящие приключения.

                                             * * *

— Привет, Джон, дружище! — крикнул ему бородатый хозяин его пансиона, наливая в самую большую чашку с изображением медведя гризли кофе. Из неё пил только Эрик, это была его чашка с самого первого дня, когда он чудесным образом нашёл её в запасах посуды и понял, что она идеально ему подходит. — Ты зелёный.

Эрик натянуто улыбнулся. Конечно, зелёный. Зима тянется в Луунвиле бесконечно долго, и от нехватки солнечного света и постоянной усталости ему самому порой начинает казаться, что он, как и город, порастает мхом.

— Я опять писал всю ночь, — сообщил Эрик, усаживаясь рядом с бородачом за стол.

— О, я читал твою последнюю статью. Про мозги! — кивнул хозяин. — Ты молодец. Только слишком много работаешь. И я сохранил для тебя экземплярчик!

Статьи «про мозги» были для Эрика больше, чем хобби. С момента, как он очнулся в больнице Луунвиля, его не покидало своеобразное вдохновение. Его всё удивляло и поражало, как ребёнка, который только начал познавать мир. Стадия «почемучки» переносилась им достаточно легко, однако нельзя сказать, что у него было так много близких, с кем он мог советоваться и расспрашивать их. А расспрашивать было о чём. Помимо практических вопросов — что с ним случилось, кто он вообще такой, что ему делать в этой ситуации дальше, в его голове прочно сидел вопрос: что такое вообще жизнь, почему и кому она даётся второй раз? Он считал, что судьба подарила ему шанс прожить жизнь заново, выбрать свою сторону, путь и направление. Так что все эти вопросы вертелись в его голове, а мозг усиленно искал ответы.

Если эти ответы находились, то через пару бессонных ночей рождались статьи «про мозги», а в списке задуманных идей и сюжетов ещё одна «тайна» помечалась галочкой.

Вдохновение было его способом познать самого себя, нового Эрика, нового человека с совершенно новыми взглядами на жизнь. Он частенько «витал в облаках», как говорили его немногочисленные знакомые и друзья, но это было не так: Эрик просто любил размышлять. Раздумья были привычны для него на этом этапе его новой жизни, они помогали не отчаяться и не саморазрушаться, помогали смириться, а зачастую и простить даже самого себя.

Эрик дотянулся до стойки бара, где лежала свеженькая газетка «Лучи», редактором которой являлся один из тех жителей города, которые пытались помочь ему всё вспомнить. На последней странице была его статья о возможностях восстановления мозговой деятельности после физического повреждения. Его статьи всегда печатались только на последних страницах. Даже после гороскопов, кроссвордов, анекдотов и прочих бредней, так жадно поглощаемых народом. По его личному мнению, статьи подобного рода, научные, так сказать, вообще нельзя печатать в газетах, но люди не читают научные книги, они только делают вид, что читают, даже самые «умные». Но иной раз раскопанная информация настолько огромна, что автор чувствует: её необходимо на кого-то выплеснуть. И пишет книги, научные и не очень… Эрик пишет статьи, коротко и понятно для этого города — он был и остался психом, попавшим сюда год назад, — но за скромную плату (статьи на последних страницах о прописной личной истине) он готов быть полезным месту, которое его так тепло приняло.

— Джон, дружище, не впадай в меланхолию. Мы все тебя читаем, — словно угадав его мысли, ободрил его бородач. — На обратном пути из газеты не забудь заглянуть в колледж, уже несколько раз звонили сюда. Видимо, ты не отвечаешь на телефон?

Эрик мысленно застонал: только не это!

После пары статей средней научности его начали приглашать читать лекции по естественным наукам в местном весьма неплохом колледже, и это даже несмотря на его прошлое. Но он не хотел… Отчасти потому, что однажды ему приснилось место, похоже на некоторую… школу, что ли. И он выбросился из её окна. Брр. Ну и, конечно, блондинка из сна там была. Куда же без неё. Она плакала и кричала, но он её прогнал, пусть и с трудом.

В общем, детей он тоже не любил, так что никаких студентов, нет-нет.

Но директор действовала в обход, уговаривая всех его добрых друзей и знакомых повлиять на него.

— Я зайду, конечно, — пообещал Эрик. — Это похвальное нахальство. — Он встал и потянулся за чашкой с гризли, чтобы взять с собой.

— Эрик, — он обернулся, — ты же сегодня вернёшься?

Эрик решил съехать на шутку:

— Кевин, брат, ты от меня так просто не отделаешься. К тому же я должен тебе за аренду.

Кевин хмыкнул. Конечно, этот парень никогда не был их «местным», но он хорошо тут прижился, жаль будет его терять. Да и вон какой умный, пишет там что-то…

                                             * * *

Флеш был очень зол, потому что ему совсем не нравилось оставлять её одну, пусть даже ненадолго. И ещё ему не нравилось, что в таких городках, как Луунвиль, обычно бывают огромные проблемы со связью. Если что-то случится, помощь может подоспеть даже не через несколько часов, а через несколько дней, если эти чёртовы дороги размоет или выпадет снег (а в этих северных краях это не неожиданность даже в марте), или, не дай бог, пойдёт движение каких-нибудь редких и жутко охраняемых животных, которые перегородят подходы и подъезды. Но спорить с ней было тем ещё удовольствием, и почти всегда приходилось уступать, только если ты не хочешь быть перееханным катком её потрясающего самомнения.

Ох!

Он резко притормозил на крошечном перекрёстке, потому что какой-то олух в задумчивости выперся на дорогу, даже головы в его сторону не повернул.

— Я тут всего с каких-то полчаса, а уже ощущаю весь уровень гостеприимства, — недовольно пробурчал он себе под нос, но дальше уже ехал молча, плавно и равномерно скользя колёсами своего новенького зелёного грузовичка по сонным утренним улицам.

На перекрёстке возле цветочного рынка он притормозил и, открыв окно, окликнул бойкую старушку, трясущуюся от холодного ветра.

— Мадам! Я проездом, и мне нужен именно Ваш очаровательный совет. Где здесь самый лучший кофе и самый умный собеседник к нему? — крикнул он ей, стараясь улыбаться как можно искренней.

Старушка растерялась и вылупила на него перепуганные глаза.

Флеш удивлённо приподнял бровь, ожидая ответа. У него всегда были проблемы в общении с… эм… людьми, так сказать, но всё же он ожидал более внятной реакции.

— Н-ну, у нас есть пансион… «Семейство Кевина», — голос её дрожал так же, как и руки, и уж от ветра ли — кто её знает. — Но самый умный у нас тут Эрик. Он не работает в университете, что очень жаль, но пишет такие чудесные статьи про мозги.

— Что Вы говорите? — покачал головой Флеш, отметив про себя, что жест получился скорее саркастическим, чем воодушевлённым.

— Да-да! — внезапно старушка пришла в небывалое возбуждение. — А возьмите мою газету?! Как раз в свежем выпуске есть его новый труд. — Она сунула ему в окно ещё даже не развёрнутый свиток газетного номера и, не прощаясь, помчалась прочь, насколько это слово вообще можно применять к старушкам в морозное весеннее утро.

— Как интересно… В этом городке все такие? Но ещё интереснее этот Эрик, который пишет статьи «про мозги», — сам себе пробормотал под нос Флеш, пробегая глазами по строкам под фото автора и вздрагивая от неожиданного громкого звука — он слишком долго стоял на перекрестке, и за ним успели скопиться машины. — И нечего мне гудеть! — его громкие слова сопровождались характерным жестом «на пальцах».

                                             * * *

Эрик всегда ходил на работу по одному и тому же маршруту. Эта дорога вела в обход вокруг города и упиралась в автостраду, но, если знать где, можно свернуть на поросшую тропинку и выйти через лесок, потом скверик прямо в центре — сердце города, где вокруг огромного фонтана почему-то никогда не было толпы. Люди словно «стекали» с площади, не оставляя ни единого следа о своём существовании.

Прямо за фонтаном было здание редакции, и Эрик любил именно такой путь, чтобы не идти сквозь людей, когда каждый второй мог ему крикнуть «Джон, дружище!» и приподнять шляпу.

Конечно, он любил Луунвиль, но, как мы и любой житель этого городка могли с первого раза догадаться, не был его коренным жителем. Он был чужаком, Джоном, подобранным год назад на обочине.

Эрик в миллионный раз попытался вспомнить хоть что-нибудь. Ничего — и теперь настроение стало ещё хуже.

Хотя был уже март, зима не собиралась сдавать свои позиции. Она всегда тянулась долго, пробирая до костей, но с наступлением мая небо резко — как по волшебству — становилось иссиня-голубым, без единого облачка — и начиналась жара.

Пожелав, чтобы поскорее начался этот май, Эрик толкнул дверь редакции.

Здесь всегда царила тишина. Не было бурных обсуждений, не стучали клавиши, никто не кричал: «Мне срочно нужен этот материал!», только мерно жужжали компьютеры и печатные станки.

Эрик был царь и бог книжных червей, которые, как и он сам, писали только своё сокровенное. В городке никогда не происходило ничего… сверх. Нудная рутинная эпопея.

За последний год самым ярким событием было появление его самого, Эрика, тут, в городке Луунвиль. Его нашла банда байкеров на обочине той самой автострады, что граничит с лесом и к которой каждое утро приводили его ноги по пути на работу.

Он был еле живой, с оторванными руками и ногами, без документов и без опознавательных знаков. Предположительно, его разорвал медведь, после чего, по официальной версии, обчистили местные карманники. Он пролежал без сознания три месяца, потому и получил имя Джон — так называют всех, кто поступает в больницу без документов. Его не искали, он не хотел приходить в себя, информации не было никакой.

Собственно, он был единственный «Джон» за очень долгое время…

Проснувшись, он, по канону жанра, не помнил ничего: ни откуда он, ни как его зовут, ни что с ним случилось. Идти ему было некуда, так что он решил остаться тут, назвав себя Эриком, но прозвище «Джон» закрепилось за ним намертво.

Поработав немного садовником в летний и осенний периоды, Эрик поселился в пансионе «Семейство Кевина» и, написав несколько любительских статей о городке, смог устроиться работать в местную газету. Его замысел состоял в том, чтобы написать научную книгу. Ему было очень интересно, как функционирует человеческий мозг, и он анализировал свой, понимая, что некоторые данные «до» перезагрузки сохранились. Возможно, раньше он был врачом, или исследователем, или психиатром… Воспринимая быстро любую информацию, он мог сразу начать её обдумывать, и порой результат озвучивался сам собой, словно слова подбирались автоматической клавиатурой, запомнившей ранее популярные комбинации.

Иногда Эрик писал рассказы.

Это были его личные книги; он начал их писать через несколько месяцев после того, как пришёл в себя, чтобы попытаться собрать осколки идей из подсознания в подобие памяти. Вышло очень нелепо, но интересно. Если сюда добавить ещё странные сны с до боли знакомыми героями, получалась сносная фантастическая книга, где есть герой-принц и героиня-принцесса, разлученные по воле судьбы, бла-бла. Кроме светловолосой из реалистичных кошмаров на роль принцессы никто не подходил, так что Эрик отказался от намёка на себя как на принца и стал продолжать некоторые заметки, но уже в открытом виде. Он писал Книгу — с большой буквы и большим вдохновением. Он очень любил свою книгу, ему нравился городок, пусть жизнь в нём была такой… странной, что ли, почему бы и нет.

В кабинете его ждало нечто необычное. Рыжеволосая девушка выдвигала и задвигала ящики его стола, и в момент, как хлопнула дверь, она подскочила на месте от неожиданности.

— Джон! Что ты тут делаешь?!

Эрик хмыкнул:

— Работаю вообще-то.

Подобный рейд на личное пространство его не удивил. Хотя Эрика страшно раздражало проявление любых чувств к себе, включая ревность. Ева была его лучшим… человеком в этом городишке.

— Перестань так хмыкать! Я знаю, она здесь была!

— Да кто?! Ради всего святого! — нет-нет, она так просто не уймётся.

— Ты сегодня опять про неё писал? — Ева подошла ближе, заглядывая своими почти чёрными глазами в его ярко-серые.

Однажды Ева призналась ему, что не верит в его потерю памяти. Она предположила, что он может быть в бегах, но ей всё равно. Он ей понравился сразу, как только его привезли в больницу, в разорванной рубашке, сломанного морально и физически. Понравился такой настоящий, такой живой, такой бессвязно хрипящий что-то во сне в первую ночь, как только пришёл в себя. Он ей понравился целиком, безраздельно, так сильно, как может нравиться только вещь, про которую ты, даже имея её, можешь говорить только «хочу». Она хотела его, но видела, что за стенкой его подсознания всё ещё скрывается старая жизнь, она видела это в его книгах, в его статьях, в его ночных криках из-за кошмаров, иногда она даже думала, что могла бы назвать её имя — именно её, так подсказывало женское чутьё… но каждый раз оно ускользало, а наутро он писал новую главу. И хотя иногда его рассказы были триллерами, иногда — трагедиями, иногда — лживой фантастикой, ревность душила Еву так сильно, что его прошлая жизнь под руку с девушкой из книги казалась ей реальной.

— ЕЁ здесь нет, Ева. Она только что ушла, — избегая разговора о новой главе, пошутил Эрик и обнял девушку. — Я её прогнал. Мне нужна только ты.

Ева фыркнула и облокотилась о стол.

— Да-да.

— Пойдёшь со мной на собеседование в колледж? — он слегка прижал девушку к столу, нависая над её лицом и уперевшись за ней руками в столешницу. — Меня ждут, возможно, даже и она там будет… — выдохнул он прямо в женские губы.

— Н-нет, — простонала Ева, — н-н-нет, не пойду. Меня ждут люди.

Это было правдой. Её работа в больнице была большим призванием с большой буквы, которому она посвящала всё своё свободное, а иногда и совсем даже не свободное время. Трудоголик до мозга костей, как считали все, кроме самой Евы.

И она, резко вывернувшись из его объятий, ушла, даже и не сказав ничего. Впрочем, как и всегда. Это было её нормальным поведением. Страшно предположить, что творилось в этой прелестной рыжей голове, когда её обладательница то злилась, то рыдала, то хлопала-топала дверьми и рычала от гнева. Не будучи многословной, Ева была настоящим ураганом, врываясь в жизни и души людей, захватывая их сердца, острыми когтями вырывая их любовь, сердце, память…

Ева была самым ценным, самым дорогим в его настоящей жизни, и он скорее бы ещё раз променял все свои «мозги», чем потерял её. Она была тем дефибриллятором, который возвращал его к реальности каждое утро, удерживал на плаву и помогал сопротивляться течению. Рыжая Ева была и источником вдохновения, её шутки и рассказы трогали его за самую душу, а смешинки в бездонных глазах завораживали и гипнотизировали. И была в ней ещё одна замечательная черта: она совершенно не подходила на роль прекрасной принцессы с золотыми локонами.

И хотя дама из его кошмаров была именно с такой внешностью, на страницах своей рукописи он нарисовал именно её. Характер его персонажа был неизвестен — не хороший и не плохой, ни с кем не пересекающийся. Она просто существовала там как некий идеал; активно действовали другие герои, а принцесса была просто прекрасной. Может, и не принцесса вовсе, но была просто некая красивая и замечательная барышня, а бедная живая и любимая Ева сходила от ревности с ума.

Он проверил некоторые безобидные бумаги на своём столе, включил компьютер — без пароля, иначе Ева бы смела тут всё — и сел писать новую главу.

Через полчаса мучений он ясно понял, что из этого мало что получится. В голову ничего не шло. Сегодняшний сон был приятным: он снова бродил по знакомым улочкам, проверил лишний раз кольцо на пальце — в снах он всегда носил кольцо — и даже погонял немного на мопеде, ведь погодка там была тёплая. Где-то там давно началась настоящая весна, ещё сильнее отдалив реальность за окном от реальности на его бумаге, но это был не повод составлять новую главу. Ева спутала его мысли, перебила аппетит.

Походив немного по кабинету, Эрик решил сразу нанести визит директору колледжа, сухой и колючей старушенции, госпоже Крон. Настроение было изрядно подпорчено, отчасти из-за эмоциональной волны, а отчасти из-за книги. Он терпеть не мог отсутствия вдохновения, когда можно почти на физическом уровне ощутить, как бесполезно течёт жизнь мимо него, унося с собой дух приключений.

                                             * * *

Запланировав несколько новых аргументов для отказа и затягивая на ходу потуже свой огромный шарф, он снова вышел на площадь с фонтаном. Ему показалось, что небо немного посветлело, как будто бы даже ветер стих. Мир замер, намекая на весну, но птицы пока не пели, а серые клумбы не таили совершенно никакой романтики.

Пока он шёл по направлению к колледжу, в голове появлялись некоторые идеи о введении в свою книгу нового персонажа, этакого неизвестного ещё для самого писателя героя, которого можно было бы разгадывать только в его томных и замкнутых взглядах и фразах, процеженных сквозь зубы.

Да, точно. И сделать так, будто они со «златовлаской» заодно! Она должна быть, пожалуй, выше по должности, а он, может быть, будет испытывать тайную привязанность к ней… Нет, пусть даже явную! Да-да, он будет её обожать.

А это ещё что такое?!

Кто-то сильно толкнул его в живот. Прохрипев нечто невнятное, Эрик с трудом разогнулся и увидел высокого темноволосого парня.

С битой. Которой он замахивался во второй раз.

Ещё даже не обеденное время, на улице полно людей (это почти не так, потому что в крошечном городке все работяги уже давно по своим местам, а вечно спешащие куда-то старушки с собачками уже сделали свой утренний обход знакомых), и, в конце концов, это он был последним ярким происшествием в этом городе! Здесь даже полиции заняться откровенно нечем!

И вот тебе.

Парень ударил второй раз и выдохнул:

— Тебе должно быть так же больно, как и ей.

«Еве?!» — подумал Эрик и дёрнулся вперёд, старясь свалить соперника с ног. Не удалось. Он рухнул плашмя на землю, перевернулся на спину и закрыл голову руками, сгруппировавшись.

Парень пнул его по рёбрам и наклонился.

Можно было разглядеть тёмно-синие глаза и почувствовать очень тёплое, на удивление ровное дыхание.

— Тебе будет ещё больнее, если ты её не отпустишь.

— Кто ты такой?!

«Странно, но его голос звучит так знакомо. Где я мог его слышать раньше?» — подумал Эрик, но только на секунду.

В следующее мгновение он постарался схватить обидчика, яростно прошипев себе под нос проклятия, но тот снова сильно ударил его по рёбрам.

— Не делай глупостей. Ты никогда не мог со мной справиться, я был, есть и буду лучше тебя, — ещё один прицельный удар носком ботинка. — Поэтому она со мной.

— Да, и поэтому ты просишь меня её отпустить? — ещё один удар, на этот раз в лицо.

«Да что же это я несу?!» Хруст, и что-то тёплое потекло по подбородку.

У Эрика всё потемнело в глазах, закружилась голова: это была его большая беда — он не мог переносить вида крови, в особенности своей.

Ему казалось, что глаза закрылись сами собой, против его воли, да и всего же на секунду… Он услышал, как рядом с ним переговаривались несколько голосов, один из которых был совершенно незнакомым женским. Стараясь не обращать внимания на явную схожесть мужского голоса с голосом безумного незнакомца, он подумал: хоть бы только Ева его не увидела в таком состоянии. Это был бы позор — быть спасённым ею дважды. Как-нибудь разберётся сам. Чтобы хоть немного отвлечься от боли во всём теле и мыслей о заливающей лицо его же собственной алой крови, он попробовал переключиться на разговор, но не смог разобрать ни слова. Речь стала похожей на смесь гула с жужжанием, которая нарастала и захлёбывала Эрика с головой. И вот этот шум стал практически невыносимым, сжимая его голову всё сильнее… Но в следующий же миг он понял, что вокруг — никого, он так и лежит на земле. Сколько он тут так пролежал? По внутренним ощущениям — прошло минут десять-пятнадцать, не меньше…

Он провёл дрожащей рукой по лицу. Странно. Ничего не сломано, лицо сухое. По карманам — ничего не взяли.

Что за…

Он медленно поднялся, голова раскалывалась от боли. Да уж, таких приступов безумия у него ещё не было, это что-то новенькое…

Проверил ещё раз карманы — всё совершенно точно на местах, и зажигалка с резной «Э», которую ему подарила Ева, и ключи, и бумажник. «Что со мной произошло?»

«Джон, дружище, ты же вернёшься сегодня?» — вспыли в голове утренние слова.

Иногда Эрик не был в этом уверен, но после подобного происшествия понял, что опасения были не напрасны.

                                             * * *

Он ещё раз посмотрел на себя в большое зеркало в холле перед кабинетом директора колледжа. В его внешности всё было точно как всегда: тёмно-каштановые волосы откинуты назад, глаза блестят азартом, расслабленный шарф небрежно намотан поверх тёплого широкого пальто. Ничего нового, самый стандартный набор любого модника этого небольшого городка. Скривив своему отражению губы в лёгкой усмешке и убедившись, что, кроме мешков под глазами, ничего страшного на его лице нет, Эрик толкнул дверь директорских владений.

И застыл на пороге.

Директор Крон сидела на своём стуле как на троне, с гордостью задрав голову и взирая сверху вниз на… целую толпу людей.

На шум двери все разом обернулись. Все лица незнакомые, хотя черты некоторых показались смутно похожими на кого-то.

«Я всех их раньше уже знал?»

— Простите, директор. Я не знал, что у Вас собрание. Я зайду позже.

По канону можно было ожидать, что директор скажет что-то вроде: «Нет, прошу Вас, останьтесь», начнёт его со всеми знакомить, потом все начнут жать друг другу руки и, может быть, даже слегка кланяться… Поэтому Эрик замер на пороге, по очереди разглядывая лица.

— Да, прошу Вас, мне понадобится ещё несколько минут, и я смогу принять Вас.

Повисла секундная пауза.

— Конечно, простите, — пробормотал он и выскочил из кабинета. Ему же не пятнадцать, он ничего не натворил, он вообще в этой школе всего второй раз в жизни, зачем ему убегать?!

Ох, не нравилось ему всё это, ох, как не нравилось. Он печёнкой чувствовал неприятности. Хотя где-то в глубине души заиграла лёгкая музыка азарта и шального любопытства. Это была его движущая сила: знать, что будет. Поэтому он откинул назад все сомнения и задушил колокольчик интуиции, опустился на гостевую скамью и в ожидании очереди погрузился в свои не слишком глубокие воспоминания.

В первый раз его сюда привела Ева, чтобы показать университетскую библиотеку.

Это было летом, коридоры были абсолютно пусты, в кабинетах — гулкая тишина, и можно было ходить-бродить, воображая, что ты здесь ученик. Эрику тут очень понравилось, особенно библиотека, где он заснул прямо за столом, погрузившись в чтение, и где ему приснилось, что он выпал из окна.

Это был не сон, навеянный книгами или событиями из жизни, которые смешались с подсознанием, это был один из снов, когда ты помнишь всё, — один из самых настоящих снов. С ним такое иногда случалось: некая разновидность снов «как про его визитёров», но только или люди другие, или места страшно реалистичные, или события словно из плохого кино или наоборот — из слишком хорошей книги.

После этого «сна» наутро всё болело, руки отекли и покраснели, ноги почти не ходили, в спине и рёбрах всё ломило, и вообще было ощущение, будто бы его снова собрали по кусочкам (в прямом смысле этого слова), как и тогда, прошлой весной, за некоторое время до его прихода в себя в местной больнице.

Ему предложили стать учителем естественных наук, он отказался. Поскандалил с Евой и страдал бессонницей почти неделю.

Прошло почти полгода с этого момента, и он регулярно отказывался от такого же регулярного предложения.

И вот теперь он добровольно пришёл сюда. Зачем? Снова отказаться, конечно же!

Некстати вспомнилось, что одну из книг он так и не вернул в библиотеку, машинально прихватив с собой.

Он обернулся на звук шагов, подумав, что собрание закончилось слишком быстро, но это было не так.

По коридору прямо на Эрика шёл парень, поспешно стягивая пальто, что получалось у него не очень изящно, поскольку щекой к плечу он прижимал телефонную трубку.

«Странный».

Когда незнакомец почти поравнялся с ним, Эрик даже смог услышать обрывок разговора:

— Конечно, я займусь, будь спокойна.

Кажется, женский голос в трубке ему ответил:

— Ещё бы, ведь за дело берёшься именно ты.

Очутившись на одном уровне с Эриком, парень неожиданно развернулся и заглянул ему в лицо.

— Привет, коллега. Ты тоже на собеседование? — спросил спокойным, но немного запыхавшимся голосом незнакомец.

— Что? — выдохнул Эрик и внутренне сжался. Это же был тот самый! Ну, утром, с битой!

Или не он?.. Почему-то именно сейчас утреннее происшествие казалось таким глупым и далёким, словно это всё произошло в старом забытом сериале.

— Ну, к директору Крон. Тебя тоже вызвали?

— Э-э-э… Ну… Да, что-то вроде того.

Парень рассеянно кивнул, словно бы даже не слушал ответ, и, рывком открыв дверь кабинета, скрылся внутри.

Эрик застыл. Да что ж за день такой?! Ноги сами собой подкосились, и он сполз на скамью у входа.

На всякий случай проверил ещё раз нос — не сломан. На всякий случай — зажигалка на месте.

Странное место со странными людьми, ничего не скажешь.

Прозвенел звонок, оповещающий о конце уроков, и студенты жужжащей волной высыпали из кабинетов, как муравьи зашныряли по коридорам. Здесь жизнь кипела в любую погоду, в любое время года. Здесь всё было настоящим: искренние эмоции — любовь, дружба, ненависть; искренние надежды — на понимание, удачный выбор, правильные действия. Каждый студент был собой — здесь ещё это было возможно. Как только они выйдут за пределы этого мира, сразу попадут туда, где быть собой запрещается, где придётся меняться, подстраиваться, сдерживаться, ограничиваться и выкручиваться. И сейчас — останови любого — каждый скажет, что всё это ерунда, что он достаточно сильная личность, чтобы выдержать тяготы взрослой жизни и стать истинным героем.

Интересно, что некоторые мысли нужно записывать сразу, потом они уже будут несвежими, как вчерашний хлеб.

На какой-то миг Эрика охватила страшная тоска. Ведь у него всего этого не просто не было уже, а не было вообще.

Когда он открыл глаза в больничной палате, он не знал и не помнил ни-че-го. Ни кто он, ни как его зовут — он будто родился заново. Конечно, базовые рефлексы тела остались, и мозг реагировал на активные знания, но о том, что он вообще за существо, — как чистый лист. Эрик не знал, любит ли мороженое, умеет ли кататься на велосипеде, играет ли в видеоигры, на каких языках говорит… Ему пришлось учиться быть самим собой, но ведь он уже взрослый, в стрессовой ситуации. Интересно, каким он был в юношестве? О чём мечтал, кем хотел стать, в каких предметах преуспевал? Он был словно картинкой-раскраской, где можно выбрать цвета, но не рисунок.

— Господин Эрик!

Эрик вздрогнул и вскочил со скамьи.

Оказывается, пока он мечтал, собрание закончилось, вероятно, все уже ушли, и директор нетерпеливо звал его.

— Госпожа Крон, добрый день. Я получил Ваше приглашение. Снова, — улыбнувшись, отметил Эрик, усаживаясь в кресло напротив директора. — Но вынужден…

— Да-да, я знаю. Я позвала Вас не за этим. Предыдущих отказов хватило. Вы, безусловно, отличный специалист, и Ваше несогласие меня очень опечалило, но Вы были столь непреклонны, а один господин меня очень выручил, выдвинув свою кандидатуру.

Эрик недоверчиво изогнул бровь.

Крон протянула ему папку с резюме.

Эрик открыл её и выдохнул сквозь зубы.

На фото, прикреплённом к личному делу, был изображён тот самый парень, с которым утром у него состоялся… не самый приятный разговор.

И в коридоре — именно он!

Голова мгновенно закипела от боли, казалось, даже слёзы подступили к глазам.

— К-кто это? — пролепетал Эрик. — И почему Вы мне о нём говорите?

— Господин Флеш Ванско, он только что приехал к нам в город по семейным делам. У него здесь родственники, как я понимаю, он решил быть ближе к семье. Но, Эрик, — Крон скрестила свои сухие пальцы, — я была очень удивлена одной деталью в его резюме. Он указал, что Вы дали ему рекомендацию.

На секунду Эрик не поверил своим ушам.

Почти полгода он тщетно пытался хоть что-то узнать о самом себе, переворачивая все библиотечные, больничные и, насколько ему были доступны, полицейские дела, и уже полгода как сдался! И вот…

— Вы уверены?!

— Вот, — она перелистнула несколько страниц и остановилась на послужном списке. — Судя по данным, Вы были очень довольны его работой.

К горлу подступила тошнота, в глазах заплясали огненные пятна.

«…Прошу утвердить Флеша Ванско на роль преподавателя любой из дисциплин, ибо более талантливого и подающего надежды специалиста я ранее не встречал… Доктор Эрик Рук».

И его подпись. Его собственная, мать его, подпись, которую он выбрал, когда оформлял новые документы в Луунвиле. Ева так долго смеялась над его новой фамилией…

Доктор Эрик Рук.

Первая капля в чашу его прошлого. Доктор… чего? Медицины? Науки? Какой науки? Какой институт? Какой город?!

— Там больше нет данных, Эрик… Но ты можешь поговорить с Флешем. Адреса его я не знаю, но завтра у него начинаются занятия.

— Я могу занять свободный пост? Любой, пожалуйста! — Эрик сам удивился, как эти слова вылетели из его рта.

«Доктор Эрик Рук…» — эхом вторило в голове.

— Н-но…

— Директор Крон! Если он меня знает! Значит ли…

Что это значит, Эрик не знал. Внутри него всё сильнее стягивался узел боли и обиды, но на кого и что — не мог понять даже он сам. Вокруг творилась чертовщина, и он должен хотя бы попробовать вспомнить. Хотя он за всё время уже примирился, что жил и был именно в этом месте всю жизнь, в глубине его сознания затаилась мысль, что он чужак.

«Тебе будет так же больно, как и ей!»

Директор откинулась в кресле, разглядывая его лицо.

— Господин Рук, к сожалению, штат у нас уже полностью укомплектован. Если бы Вы отреагировали буквально пару моих приглашений назад…

— Я знаю. И понимаю, что некорректно после всех моих отказов настаивать на должности. Не подумайте, это не из-за чувства конкуренции… — «Ой ли?!» — Если, по счастливой случайности, появился человек, связанный с моим прошлым… Понимаете, я должен попробовать всё. Может, есть хоть место лаборанта?

Крон внимательно на него посмотрела, сдвинув брови. Весь её вид выражал ярое раздражение.

Сжав губы, она кивнула.

                                             * * *

Как он добрёл до своего дома, Эрик не помнил. Он не зашёл в редакцию и даже не закрыл дверь в кабинете.

В голове шумело, в горле пересохло, он чувствовал, что если не ляжет на кровать, то просто упадёт навзничь.

Кажется, он даже видел Кевина в пансионе…

Кевин — хороший парень, он ассоциировался с мохнатым старым псом, охраняющим свою территорию.

В комнате веяло холодом из открытого окна, но Эрику было всё равно. Выпив воды, он рухнул на кровать, как был, одетым.

Проснулся он резко, как будто его тряхнули за плечи.

Глаза открылись легко, сознание было ясным, шум прошёл. Была ночь. И очень хотелось курить. Он вышел на общий балкон и нашарил всю ту же зажигалку.

«Э» — как Эрик, её подарила Ева ему на «день рождения» — когда ему сделали новые документы.

Эрик Рук, доктор.

Почему-то сейчас всё это его забавляло. Как в одном из написанных им триллеров, с маньяками и разведкой. Очень интересненько получается…

«И зачем я только попросился в этот колледж».

Вот зачем. Дверь соседней комнаты открылась, и на общий балкон вышел Флеш.

Флеш Ванско, правда, без биты.

Итак, Флеш. Хотя он и рассчитывал застать Эрика для разговора в какой-нибудь спокойной обстановке, но не ожидал, что это произойдёт так скоро. Ещё утром, после их встречи, он ощутил острый укол… совести, что ли. Это было нечастое в его жизни чувство, и он очень не любил его испытывать. Властный и жёсткий по своей натуре, он привык с сарказмом и завидным эгоизмом подходить к решению большинства проблем, а уж к решению уже давно считавшихся закрытыми вопросов и вовсе не привык возвращаться. Собственно, реакция на такую «проблему» была более чем красноречивой. И, как думал Флеш, вполне заслуженной, но встреча с Эриком в здании университета посеяла кое-какие сомнения.

— «Э» как Эрик, да? — спросил он, протягивая ему руку. — Уж простите за утренний каламбур, нервы ни к черту.

Эрик стиснул зубы.

— Да, как доктор Эрик, попрошу, — пожал руку.

«Тёплая», — зачем-то подумал он.

Флеш облокотился рядом о балконные перила, вся его поза выражала расслабленность, как будто он полностью контролировал ситуацию. Но сами черти плясали в его сердце. Ох уж этот Эрик… Какого чёрта он тут делает?! Разве он не знает, как сильно он всех подвёл?!

— Вы давно в этом городе?

Эрик вздрогнул. «Он что, не знает? Интересно, как давно мы с ним виделись? Как мне отвечать? Вдруг… Ева права, и я действительно в бегах? А если это ловушка? Или проверка?» Он решил говорить правду.

— Около года.

Флеш кивнул, словно это был правильный ответ.

Прошла пара минут, в молчании. Сигарета Эрика истлела, Флеш так и стоял, глядя вдаль.

— Ну, доброй ночи, доктор? — у Флеша разве что только яд не капал изо рта. Он старался как мог, но даже знание этой нелепой ситуации не помогло сдержать его ярость и обиду.

— Послушай… Флеш, ты…

— Нет, тебе я её точно не отдам. Даже если ты захочешь, всё равно не найдёшь. Я умею прятать, — и хлопнула дверь.

«Что за чёрт?!» — чуть не закричал доктор.

В голове крутился миллиард вопросов.

Спать не хотелось, трусило от холода и пережитого. Было уже слишком поздно, чтобы спускаться вниз, даже за виски.

«Почему бы мне действительно не ввести ещё одного героя…»

Эрик включил домашний компьютер. Пора было становиться «принцем» в этой страшной сказке.

Глава 2. Старые фотографии господина Пу. Часть 1

Бывают такие сны, из которых вы не выходите медленно — с третьего звонка будильника, от яркого солнца сквозь шторы, а выныриваете резко, как пловец из воды — так, что все звуки в голове смолкают в ту же секунду, глаза распахнуты, сердце колотится, усталость страшная, осознание реальности отсутствует.

Отлепив голову от подушки — оказывается, он всё-таки переполз в кровать, — потёр глаза, соображая, кого могло принести в такую рань. Ясно — кого.

Эрик внутренне сжался, предугадывая скандал.

— Что скажешь? — осторожно поинтересовался он. Ева пролистывала стопку листов. Вчера, закончив очередной фрагмент Книги, он распечатал его, имея привычку делать пометки на полях.

— Интересно. Очень даже интересные мысли. И откуда только ты берёшь такие идеи?

— Про идеалов? Ты знаешь, сначала они мне снились. Мелькали намёки, но ничего конкретного. Остальное пришлось додумывать самому.

— Идеалы — народ, который умеет всё: эта мысль не нова, как и факт, что у них есть сверхспособность.

— Тебе бы только критиковать!

— Но об этом уже писали в сценариях к «Супермену»!

Эрик потёр виски. Он не слишком любил суету с утра, а желание что-либо кому-то объяснять вообще было ему не свойственно.

— Этого в «Супермене» не было. Ты дочитала до конца?

Ева покачала головой.

— Если там про эту твою…

Он хмыкнул.

— Так тебе рассказать? Или будешь дальше дуться?

— Буду. Но ты расскажи. Только вкратце, мне скоро пора.

— Идеалы — это народ, в некотором смысле божественный. Они очень близки к людям, но есть отличие в уровне организации. За высокую ступень развития и идеальные качества — им не были свойственны пороки — они обрели возможность получать любые знания. Достаточно было решить, что и зачем ты хочешь узнать, затем лечь спать, и наутро — пожалуйста. Знания уже в голове.

— Как так? — заинтересовалась Ева.

— Через сны. Им снились знания. Информация снисходила на них, оставалось только научиться её применять.

— Любая? Медицина?

— Медицина, — кивнул Эрик. — Писательское мастерство. Кулинария.

— Но физически? Как они развивали навыки?

— Как люди. Тренировались, старались, ошибались. Знание не равно умению.

— Интересно, — резюмировала его подруга. — Поспал — и полная голова идей?

— Именно.

— Прям как у тебя сейчас.

Пока он приводил себя в порядок, Ева просматривала газеты, которые заботливо доставил почтальон, болтала ногами, то и дело вскакивала и зачитывала ему вслух ту или иную интересную новость.

— О! Смотри-ка, в этом сезоне запрещено покупать определённый вид цветов, выяснилось, что они токсичны! Или вот… ты знал, что закрывают тот самый музыкальный магазин?! Да ну, что же это! Опять обещают похолодание! В колледж взяли нового учителя! Как занимательно…

Эрик застыл. Флеш… Неизвестно откуда взявшийся… Мерзавец? Шпион? Его коллега? Друг? Кто-то из его прошлого… Почему?

— Ева, у меня есть для тебя новость, — осторожно начал он, стараясь предугадать, как она отреагирует. Пожалуй, тут нужно действовать быстро, как с пластырем на ранке.

— М-м? — она даже не подняла голову от газеты, шевеля губами, читая.

— Н-ну, вчера я ходил в колледж, на… собеседование.

Однако. Она отвлеклась от новостей и изумлённо уставилась на него своими огромными глазищами.

— В общем, я согласился на временный пост куратора курса истории для новобранцев полиции Луунвиля.

Она даже не пошевелилась, так и таращилась на него. Даже, пожалуй, с ужасом. Ох, не к добру это.

— Что скажешь?

Это была очень странная реакция. Она начала накручивать свой рыжий локон и закусила губу. Глаза её сделались такими печальными, как будто она смотрела на умирающего котёнка, которому не могла помочь. Она что, сейчас заплачет?!

— Почему? — выдохнула она наконец. — Почему ты согласился?

Почему? Вряд ли он сам знал точно ответ. Конкуренция? Его захватила зависть, что ему столько раз предлагали место, а потом отдали кому-то? Или всё из-за того, что этот парень мог его знать? Ну и что, разве это могло приблизить его к правде? Разве… так ли он хотел знать правду?

Откровенно говоря, нет. Ему было хорошо и спокойно в этом городке, он научился жить заново, ему нравились люди, которые его окружали, у него были работа и хобби. Почему тогда? От скуки? Желания попробовать что-то новое?

«Из-за страха», — подсказал внутренний голос. Он всегда говорил правду, но, конечно же, его далеко не всегда слушали.

Да, из-за страха, что новенький может натворить дел. В момент, когда молния прошлого ударила в древо воспоминаний Эрика, он всего лишь на миг, но осознал, что за этим человеком необходимо присматривать. Он опасен. И это было единственно верное решение: быть рядом и предотвратить беду. А беда придёт, в этом сомнений не было.

И — да, некое чувство конкуренции тоже сыграло свою роль. Ведь он же… доктор Эрик Рук. Разве он не должен быть центральной фигурой в этом романе? Разве судьба, подбрасывающая подарки и ключи к разгадке, может ошибаться?

Но всё это — за миг пронёсшееся в голове — Эрик не мог сказать никому. Слишком уж его мысли были странными, даже для человека, которого в заброшенных лесах едва не разодрал медведь и который считал себя «местным», пусть и снимал комнату в семейном пансионе.

И нельзя было забывать следующий факт: если он скажет о рекомендации, подписанной его рукой, вернётся тот ужас годовалой давности. Он чужак. Он пришёл неизвестно откуда, направлялся неизвестно куда, и сам — неизвестно кто. Стоило ему здесь прижиться — на тебе, «Доктор Эрик Рук… считаю его прекрасным специалистом…» Значит, у него есть прошлое, и оно ближе, чем хотелось бы. И оно может быть опасным. Он тоже может быть опасным… Для всех.

— Ева… Понимаешь…

— Тебе нужны деньги?

— Да. Прости, я не говорил тебе, но мне хотелось бы иметь чуть больший доход.

Фух.

                                             * * *

Она ушла раньше, заправив за него кровать и оставив газеты открытыми на интересных страницах, и он решил спуститься вниз.

Кевин, хозяин пансиона, был его хорошим другом с весьма трагической судьбой. Раньше здесь располагался отель — их семейный бизнес, но некоторое время назад в здании случился большой пожар, в котором погибла вся семья — родители и брат, вся прислуга, которые жили здесь, и пара постояльцев. Кевин единственный спасся, отделавшись сильными ожогами на одной руке.

Отстроив заново здание в три этажа и два корпуса, соединённые единым длинным балконом, Кевин обозвал его пансионом, где сам готовил, сам убирал, смотрел за кассовыми книгами и сдавал за умеренную плату комнаты, студии, квартирки и чуланчики всем, кому некуда было пойти.

Откровенно говоря, Эрик до сих пор не понимал, для кого такие услуги, ведь туристы были редкими гостями, а все жители — местными, но как раз для самого «Джона» это было как нельзя кстати.

Каждое утро он спускался на завтрак, который готовил сам бородач, иногда они смотрели новости по телевизору, иногда просто болтали или обсуждали планы. Кевин всегда читал статьи Эрика и почти всегда — рассказы. Утро было любимым временем суток для обоих, потому что нет ничего лучше, чем получить положительный настрой на день от общения с другом. Вечера тоже хороши, но за день в человеке копится столько всего личного, что разве что бокал пива сможет поднять ему настроение.

Захлопнув дверь и проверив ключи в кармане, Эрик затопал по лестнице, обдумывая, как он признается в своём неразумном поступке в колледже.

Ну конечно, угадайте — кто?

Да-да, Флеш.

Мирно сидел за столом и уплетал за обе щеки завтрак, и с таким безмятежным видом, словно избивание прохожих и шантаж были для него повседневным делом.

— Джон! — просиял хозяин. — У нас новый постоялец!

«Как иначе-то…»

— Позволь я вас представлю.

— Мы знакомы! — просто бросил Флеш, запихивая еду в рот.

Эрик едва заметно дёрнулся, сжав кулаки в карманах. Но виду не подал и медленно двинулся к своему месту.

— Да? Когда успели?

— Вчера, — так же просто ответил новый гость, — я стрельнул сигаретку на балконе. Мы же соседи!

Ах, вот он о чём…

— Это очень хорошо, теперь у нас будет поживее. Мы сможем сыграть вечером партию в карты и чего-нибудь выпить, как вам идея?

Кажется, только Кевин и получал от этого неописуемую радость, Эрик хмуро глядел на новенького, а тот — сама невозмутимость — уже всё дожевал и допивал кофе с поразительной скоростью. Куда он так торопится? Весь его вид говорил, что он явно всем доволен и… всё контролирует.

— Простите, я вас покину, но вечером — да, с большим удовольствием! Завтрак был чудесный, но мне пора. Первый рабочий день, я должен быть пунктуален! — и он рывком схватил свои вещи, надевая куртку уже по пути к выходу из столовой.

Эрик чуть расслабился.

— Чудак, да? Откуда взялся? — спросил он.

— Не знаю. Вчера появился на пороге, сказал, что вещей — один саквояж, но снял комнату на год вперёд… Якобы сирота и женат на работе…

— Странно… Его пригласили на пост в колледже в середине года… — не унимался Эрик.

«А ещё директор сказала, что он собирается быть ближе к семье…»

— Джон, не ревнуй, — улыбнулся хозяин. — Тебя звали с самого начала, сколько же им ждать твоей милости? А тут подвернулся человек…

— Знаю-знаю, — нарочито весело махнул рукой «Джон», — но, кстати, я выпросил себе «соседнюю» должность, пользуясь приступом собственной зависти и бескрайней милостью директора! Куратор курса истории, сэр!

Кевин округлил глаза.

— Ты же ничего не смыслишь в истории!

Эрик сморщил нос. Это было правдой. Как бы он ни любил науку, история никогда не была его коньком. Абсолютно скучнейшая и бесполезная дисциплина, по его мнению: читай себе и запоминай, в каком году кто-то там что-то там, чушь и ерунда. Никто никогда не знает, как это было на самом деле, и его собственная история это доказывает. Мало ли кто и что там писал какое-то время назад о нём — теперь он другой человек, мыслит и думает иначе, рождён под датой, какую сам выбрал, с именем, которое сам (почти, как мы уже знаем) захотел. И что тут? История? Не наука, а перепись населения. Лучше уж газеты читать, они хоть и индивидуальны, но хотя бы в срок изданы и изменению не подлежат.

— Ну, пост естественных наук уже был занят, — попытался пошутить он, — пришлось брать то, что осталось.

Хозяин пансиона покачал головой, но Эрик заметил, что он слегка улыбнулся в бороду.

«Он всегда знает, когда я вру», — вдруг подумал парень, ощутив укол стыда. Уж кто-кто, а он точно не заслуживал, чтобы его обманывали. Но некоторые вещи стоит хранить в себе, максимум — писать на бумаге, чтобы никто не ассоциировал их с тобой, как с человеком. А писателям всё простительно, однако.

Он так и сказал:

— Я обязательно напишу об этом что-нибудь гениальное, и ты тогда всё поймёшь, — и отхлебнул из своей кружки с гризли.

                                             * * *

Погода была прекрасная: за ночь температура повысилась сразу на десяток градусов, и жители городка стремились при любой возможности выползти под ослепительное солнце.

В Луунвиле не было ни бродячих котов, ни собак. Ни людей.

Это было даже немного странно, но в этом городке каждый кому-то принадлежал — в какой-то степени. У всех были семьи, друзья, близкие, домашние питомцы, садики с цветочками, жизнь текла медленно и размеренно, никто не удивлялся, не разочаровывался, ничего не происходило.

Даже появление здесь Эрика внесло крошечный переполох, словно так и должно было быть. Ещё один житель, которому все рады.

«Эй, Джон, дружище!» — то и дело слышал он.

Сегодня он решил посетить городскую библиотеку. Хотя при такой погоде это было крайне неразумное времяпрепровождение, но, во-первых, ему следовало готовиться к курсу — он же теперь преподаватель! А во-вторых, ему хотелось побыть в одиночестве. И не в таком одиночестве, когда нужно принять важное решение, и не в таком, когда не хочется общаться с людьми. Ему хотелось просто побыть — дать своим мыслям время перетасоваться, как картам при пасьянсе, и разложиться единственно правильным образом. В этом городке ему неоднократно казалось, что все бури и переживания всего народа происходят только в его голове, что он думает за всех, единственный, у кого возникают хоть маломальские размышления о бытии.

В здании библиотеки было тихо, смотрительница едва подняла на него голову — конечно, здесь же его второй дом. Не раз он бродил часами по залам между полок, выискивал старинные книги, раскладывал журналы в собственном порядке. Это был его мир, его царство, его владения. И не раз он, выбрав самый большой стол, усаживался спиной к окну, читал до закрытия, иногда и после — всю ночь — и на утро брёл в редакцию с новой статьёй.

Вот и сейчас в читальном зале ни души, яркий свет выманивает наружу, но нет — он опять занял свой почётный стол… И стал думать.

Сначала он искал лёгкую фантастику, для затравки. Но мысли его были столь плотными, что ни одно волшебное существо не могло их разбить.

И тогда он решил выбрать источник, который мог бы использовать на лекциях. Представив себя в роли студента-первокурсника, коему в это время года хочется только крепкого сна, Эрик стал искать книги по истории города.

Их оказалось мало. Несколько строк об основателях, разрозненные воспоминания путешественников, ничего — от лица учёных или общественных деятелей.

Совсем приуныв, Эрик облокотился на один из стеллажей с подшивками. Доски жалобно хрустнули, и жёлтые листы разлетелись по всему полу.

Смотрительница даже не подняла голову.

— Собирай теперь всё это, Джон, дружище, — пробормотал он сам себе под нос и опустился на колени.

Большую часть изданий он знал — городская газета, где работал сам, юмористический журнал, пара самодельных комиксов. Но были и те, которые уже не выпускались, — исторический журнал! Всего несколько выпусков, медицинский журнал из частной коллекции и пара брошюр о садоводстве.

«Хм… Исторический журнал выглядит самым потрёпанным. Ну, нет ничего случайного», — подумал он и, разложив всё по полкам стеллажа, захватил стопку с потёртой обложкой.

Это оказались сборники любопытных историй, написанные скорее в литературном стиле, нежели в научном. Автором оказался некий господин Пу, и он явно не был родом из Луунвиля.

В прологе к первому изданию примерно тридцатилетней давности было сказано, что он некий путник из другого мира и однажды, в состоянии крайнего истощения ума и тела, набрёл на дорогу в лесу, которая привела его к городским воротам.

«Войдя в эти ворота, я словно бы вошёл к себе домой, — писал автор. — Никто не удивился моему приходу, мне был оказан тёплый прием, и я, накормленный и отдохнувший в старом семейном отеле, ощутил спокойствие и умиротворение, решив задержаться здесь на некоторое время».

Эрик поражённо вкинул голову. Как это… похоже на его собственную историю!

Далее господин Пу описывал, что пробыл тут несколько месяцев, и по прошествии этого времени, крайне быстро обретя друзей и работу, поселился в одном из домов с садиком вдалеке от центра городка и стал считать себя коренным жителем.

«Если бы меня через некоторое время спросили, где я жил раньше, я бы ответил, что нигде, — мне казалось, что вся моя жизнь была, есть и будет в Луунвиле».

Парень отодвинул журнал и откинулся на стуле.

В груди зародилось зерно тревоги, сосущей тоски, и истерическая паника подступила к горлу. Это было что-то новое — впервые за долгое время он испытывал такие эмоции. Даже когда он только пришёл в себя — глядя в белый больничный потолок — он не ощущал страха. Он просто чувствовал себя переродившимся и чуть позже нашёл для себя объяснение: судьба дала ему второй шанс. Иногда — во сне — окружающие спрашивали, не любопытно ли ему узнать, что и как привело к потере памяти, но — нет, ему не было ни любопытно, ни странно, ни страшно, ни горестно, ни тоскливо. Он просто появился на свет — и всё тут.

Выцветший текст в пожелтевшем городском журнале внёс вихрем в его голову новое осознание себя.

Теперь Эрик был не просто парнем, которого приютил городок, он был настоящим Чужаком.

Но он был таким не один, не сам по себе. Когда-то в этот город попадали и другие Чужаки, и они становились местными, город их поглощал. Сколько времени это занимало? Они все теряли память?

В голове веером разлетелись сомнения.

Кто он на самом деле? Почему он оказался именно тут? Что с ним произошло? Есть ли связь его истории с историей автора, господина Пу?

Если вы не любите историю как науку, но любите её как литературу, то в вашей жизни обязательно наступит такой момент, когда вы пожалеете о своих предпочтениях и по необходимости начнёте любить историю именно как науку и ненавидеть как литературу. И так будет до тех пор, пока вы не признаете ценность обеих и не исключите одну из них из системы своего миропонимания навсегда.

Остальные журналы были посвящены событиям городской жизни — открытию фонтана на центральной площади, юбилею университета, пожару в частном отеле, воспоминаниям долгожителей и прочему. Каждая статья сопровождалась фотографиями, по всей видимости, сделанными самим автором. Они все были цветные, но на некоторых краски поменяли свой оттенок.

Эрик пролистал всю подшивку до конца, делая закладки на тех статьях, из которых можно было бы сделать кое-какие выписки для лекции, и уже хотел закрыть последний журнал, как на глаза ему попалась фотография маленькой рыжей девочки в коротком белом платьице на фоне большого красивого поля, где-то вдалеке виднелся лес. В руках девочка держала горшок с неизвестным цветком, она была очень хмурая и щурилась на яркий солнечный свет. Рядом стоял сам автор, господин Пу. Подпись гласила: «Первый день моей дочери в Луунвиле».

                                             * * *

Чувство злости было настолько Кевину несвойственно, как это бывает несвойственно огромному домашнему псу, по которому топчутся маленькие дети, тягая здоровяка за уши и засовывая пальцы ему в нос. Но в вечном бурчании и бормотании он никогда не мог себе отказать. В своей густой бороде он спокойно скрывал изогнутые в ухмылке губы, но сдерживать себя и не высказывать всему миру своё недовольство было выше его сил.

— Кевин, у меня есть к тебе разговор, и… ты уж прости меня, но он потребует от тебя извлечения твоих трагических воспоминаний. Можешь не отвечать, конечно, это я так, по-дружески…

Бородач удивлённо поднял на него глаза. Он был в старом фартуке, с метлой в руках, наводил порядок на садовой площадке возле пансиона.

— Джон? У тебя вся куртка в пыли, — вместо ответа произнёс он. — Нашёл что-то интересное в библиотеке?

«Конечно нашёл. Вон какой у него несчастно-обеспокоенный вид. Наверняка уже начал откапывать чужаков нашего городка. Так скоро и до меня доберётся».

Эрик кивнул. Ему не терпелось поделиться своей находкой, и Кевин был самым подходящим человеком.

— Тогда держи метлу, мы поменяемся. Услуга за услугу. Ты метёшь — я говорю. Ты поливаешь цветы — я отвечаю на вопросы. Ни один труд не должен остаться неоплаченным.

Что-то в этой фразе насторожило Эрика, но он молча прижал к себе скромный ведьмин инструмент, отмечая про себя, что с каждым днём его друг становится всё… тяжелее? Словно мысли прибивают его к земле, заставляя пускать корни, превращая в неповоротливое дерево.

— Итак, — наконец заговорил Кевин, — что тебя интересует?

Эрик на секунду замер.

— Ты… Ну… Я хотел спросить, всегда ли твоя семья владела этим пансионом?

— Конечно, ты же знаешь. Это наше дело вот уже много лет. Мой дед и дед моего деда застроили эту землю, до этого здесь был городской сад.

— И… ваша семья всегда жила здесь?

Хозяин не ответил, но, наклонив голову, выразительно посмотрел на парня, давая понять ответ всем своим видом.

— И… Ладно, слушай. Если ты всегда был тут, может быть, знаешь… Вдруг сохранились какие-то данные… о неком господине Пу?

— Конечно же. Кристоф Пу жил в комнате на третьем этаже, рядом с твоей. Но это было очень давно, много лет назад.

На такой ответ Эрик и рассчитывать не мог.

— И что с ним стало? Кажется, у него была дочь?

Казалось, бородач даже расслабился. Он задорно улыбнулся.

— Джонни, с ним всё хорошо. Он обзавёлся семьёй, работал в газете, кстати, как ты, но вёл рубрику о садоводстве, и почил несколько лет назад тихо-мирно в своей кровати от старости. Но если у тебя остались вопросы, думаю, ты знаком намного ближе, чем думаешь, с тем, кто может тебе помочь.

— А?

— Мне казалось, ты каждый день видишься с его дочерью.

«Любой труд должен быть оплачен». За свой допрос Эрик подмёл крыльцо, за свои мысли — полил все клумбы, но протирание подоконников было авансом, ведь на один вопрос Эрик не нашёл ответа: «Почему Кевин не удивился моим вопросам? Понял ли он, что я нашёл журналы? Понял ли он… что-нибудь?»

Сам же Эрик пока мало что понимал.

                                             * * *

Ева Пу. Однако за целый год общения с ней он даже не поинтересовался должным образом о её семье. Он знал, что она была врачом скорой помощи в местной больнице, по воскресеньям гоняла на мотоцикле с местными байкерами, по субботам играла в гольф с местными богатенькими детишками и каждый вечер хотя бы на минутку забегала к нему — в местную газету, домой, в библиотеку, где бы он ни был, чуя его, как гончая.

Теперь ему казалось очень странным, что в его голове даже не появилась тень мысли — узнать… да хоть что-нибудь! Возможно, потому что её и так было в его жизни слишком много, копни он глубже, она могла бы стать передозировкой. Но это был непростительный просчёт, особенно сейчас, когда он начал чувствовать. Речь шла о настоящих чувствах, не книжных, не официальных, не плотских, а именно тех, которые делают человека человеком, — грубых и эгоистичных.

Если она всегда знала, где он, то наоборот эта связь не работала никогда.

Например, что она делала дома, чем занималась в конкретно те минуты, когда была не занята ни одним из своих «официальных» дел, Эрик не знал. Не мог даже предположить.

Почему-то ему вспомнился тот момент, когда он вернулся из мэрии домой, бережно сжимая свой паспорт, и на пороге по ту сторону комнаты стояла она, с распущенными рыжими волосами, с распахнутыми огромными глазищами, и держала торт. Это был самый обычный торт с одной свечкой.

— У тебя сегодня день рождения, Джонни, — сказала она, — задуй свечу и загадай желание.

— Ты просто чудо, — улыбнулся тогда Эрик.

— О нет, я сущий дьявол, поверь.

И она подарила ему подарок — золотую зажигалку с гравировкой «Э». На самом деле, она и так ему принадлежала, ее нашли несколько позже, когда полиция осматривала место происшествия. Сначала зажигалка просто лежала в коробке с его вещами, которым не придавали особого значения, но перебирая их и обнаружив предмет с золотой выгравированной буквой, Ева сочла очень символичным вернуть его хозяину именно в день «перерождения».

— Если ты мне понадобишься, я всегда буду знать, где ты. Она работает как магнит. Как ментальный компас. И я всегда приду к тебе, если ты будешь во мне нуждаться.

Страх никогда не сковывает, как пишут в книгах. Страх бьёт током. Кажется, что ты на секунду перестаёшь дышать.

Эрик даже почувствовал, как дёрнулась его рука. Ему захотелось швырнуть эту чёртову зажигалку подальше. «Так вот как она меня находит!»

Он взял себя в руки. Всё это чушь собачья! Ровный вдох, ровный выдох. Всё это чушь собачья. Ещё вдох, выдох через нос. Она сказала это просто так, начитавшись дурацких комиксов про супергероев, а у него слишком много стресса в последнее время, он перенервничал, перегрелся на солнце, ему нужно расслабиться и не накручивать себя.

«Я позвоню ей», — решил он.

                                             * * *

Она была дома, и, как ни странно, это был первый раз за весь год, когда он увидел её дом.

До этого ощущения были как во сне — ну есть у неё дом, и хорошо. Всё это было неважно.

Ругая себя последними словами и не находя логического объяснения ни одному из своих действий (в общем, как и действий окружающих), Эрик поднялся на крылечко небольшого дома с огромной крышей, которая нависала над верандой, словно гигантская капля, и позвонил в дверь.

Чуть дёрнулись занавески — как показалось, и дверь тотчас распахнулась.

Она была великолепна. В огромной пижаме, которая была закатана в манжетах в несколько раз, словно принадлежала кому-то другому, она выглядела маленькой и хрупкой. Но упрямая копна огненных волос непослушным веером торчала из-под заколки. Глаза-блюдца растерянно глядели на него, пожалуй, даже немного с тревогой.

Эрика захватила волна нежности. Казалось, всё в этом мире неважно — кроме неё, такой маленькой и такой тёплой.

Он шагнул ей навстречу и крепко сжал в объятиях.

— Надеюсь, ты пришёл не для того, чтобы сказать, что ты меня бросаешь? Или уезжаешь отсюда? — прохрипела она.

«Уехать отсюда…» — эхом отдалось в его голове.

— Нет, конечно, просто я вспомнил, что никогда не был у тебя, и… что я очень соскучился, и… вот.

— Ты вспомнил? — с нажимом переспросила она, выпутываясь из его рук.

Иногда она спрашивала его о чём-то именно таким тоном. Это был тон, на который невозможно было не ответить. Будто слова сами выпрыгивали из его рта, даже если он не хотел отвечать, или собирался пошутить или сменить тему, или прервать разговор. О, нет-нет, не тогда, когда она спрашивала его так.

— Ну, нет, я не вспомнил ничего из прошлого, но просто… Я говорил с Кевином, он… И я был в библиотеке и нашёл журналы твоего отца… И ты… Ты же живёшь одна? — одни боги знают, сколько он приложил усилий, чтобы сформулировать хотя бы одну фразу внятно, заставив себя прекратить бубнить под нос не пойми что.

Она хмыкнула и шагнула вглубь комнаты.

— Если ты пришёл знакомиться с моими родителями, то опоздал на пару-тройку лет. Но если ты будешь просить моей руки и тебе нужно благословение, кто-нибудь из банды байкеров, думаю, сможет исполнить роль моего отца.

Эрик оглянулся по сторонам.

Первый этаж был одной большой комнатой-столовой-кухней-террасой с многочисленными окнами, где на подоконниках стояло неимоверное количество цветов. Мебели было немного: стол с бумагами при входе, стол обеденный с какими-то книгами вместо тарелок, пара стульев, разбросанных в хаотичном порядке, мягкий ковёр покрывал весь пол этажа. Зато кухонный уголок выглядел «живым» — на плите что-то горело, кипело, булькало, дымило, чайник возмущённо фыркал, сковородка потрескивала, но тарелка для всего этого — одна.

В дальнем углу была лестница, ведущая на второй этаж. Внизу стоял горшок с каким-то растением, и его плетущиеся ветви поднимались вверх по перилам.

— Знаешь, у тебя очень уютно, и я не понимаю, почему ты раньше не приглашала меня в гости.

— Ты никогда не интересовался этой стороной моей жизни, — пожала плечами Ева, помешивая что-то в кастрюльке, — бери тарелку и иди наверх. Хозяйка из меня не очень, но приятную компанию составить могу.

Эрик послушно потянулся за огромной тарелкой с ужином. В этом доме всё такое огромное?

На втором этаже было мансардное помещение, разделённое на две части. Первая служила хозяйке кабинетом: стеллажи с книгами и документами по обе стороны, посередине стол, также заваленный всякий всячиной. Казалось, здесь не было ни единой свободной поверхности.

Вторая часть, где стояла кровать и два кресла, находилась ближе к большому мансардному окну в стене-крыше, которое выходило на большое поле. Пейзаж напомнил Эрику фото маленькой Евы с цветочным горшком в руках. Возможно, оно было сделано здесь, рядом с домом?..

— Красиво, да? Я всегда ужинаю здесь. Мне очень нравится смотреть в окно, можно представлять, что за этим полем ничего нет, как будто мир кончается за моим домом. Как в историях о крае света.

Он обернулся на её гулкий голос. Она выглядела очень печально в своей не по размеру пижаме, волосы выбились непослушными завитками.

Он кивнул. Слова душили его. Это было ещё одно новое чувство в его копилочке — нежность.

Иногда он сам удивлялся, как сильно повлияло его прошлое на его настоящее. Конечно, у него нет памяти, он вообще не имеет своего места в этом мире, и всё такое прочее… Но та «авария», которая с ним произошла, отняла не только знания о людях, но и знания о тех чувствах, которые они могли вызывать. Он вспомнил, как в самом начале своей адаптации ему казалось, что весь мир вокруг вызывает у него не больше эмоций, чем обычные «натуральные» предметы: грусть-радость от солнца и ночи, голод-холод от усталости и перенапряжения, его «хочу» всегда были очень простыми и понятными. Но со временем он учился новым эмоциям, как ребёнок, заново открывая мир вокруг себя.

Они поужинали молча, она болтала ногами, и иногда уголки его губ кривились от какой-то очередной безумной мысли в её неуёмной голове.

Эрик чувствовал себя словно невидимым. Так бывает, когда ты попадаешь в неуютное или крайне непривычное положение, и самая выгодная позиция — затаиться, ждать и наблюдать за окружающими.

Наконец, когда уже стемнело и на небосводе сквозь окно стали видны крупицы звёзд, Ева поднялась со своего кресла и зажгла свет, прищурив глаза. Она выглядела так, словно решила какую-то сложную задачу, — довольной, но усталой.

— Мне кажется, или ты приходил что-то у меня спросить? — в лоб спросила она.

Не было смысла отступать, Эрик вышел из оцепенения.

— Да. Я… Нашёл статью о… о твоём отце, и пролог его статьи показался мне…

— Знакомым?

Он кивнул. Она тоже кивнула так, будто именно этого и ожидала.

— Знаю.

— Знаешь??

— Конечно. Я читала его работы — все, до единой — столько раз, что кажется, знаю наизусть каждую строчку. И я предполагала, что это лишь вопрос времени, когда ты доберёшься до городских журналов в этой дурацкой библиотеке. И утром, когда ты сказал, что тебя взяли на пост, я чуть ли не собственными глазами увидела сцену, как ты читаешь его труды. Боюсь даже представить, что за мысли у тебя в голове сейчас.

Её голос был таким печальным, что Эрику захотелось сказать обратное, разуверить её, крикнуть, что он ничего не читал и не находил!

— Ты пришёл узнать, откуда мой отец был родом?

— Я пришёл попросить тебя рассказать о себе, — почти прошептал Эрик.

— О Джон, ты пришёл совсем не за этим, — она улыбнулась. — Я расскажу тебе всё, что тебе интересно. Но сперва ты должен кое-что узнать обо мне. Моя история будет далеко не полной. Она и не может быть полной: дело в том, что, как и ты, я Чужак. Я родилась не в Луунвиле. Я ничего не помню, откуда я, кем была, кем были мои настоящие родители… Однажды я открыла глаза — и вокруг меня поле. Я была совершенно одна, без малейшего понятия, как сюда попала и куда мне идти. Всё «до» — полная темнота. Мне было страшно, и я даже не могла говорить, или плакать, или кричать… — Эрику показалось, что всё его тело сковал лёд, но Ева только сурово сдвинула брови и продолжала: — И тогда я встретила его, господина Кристофа Пу. Он занимался поиском каких-то редких полевых растений. Увидев меня, потерянного ребёнка, он не задал ни единого вопроса. Прошло уже столько лет, и ряд событий стёрся у меня из памяти, но я помню, как он привёл меня к себе домой — он тогда жил в городском отеле, разрешил остаться с ним, если я не хочу возвращаться к своим родителям. Я не хотела, конечно, потому что понятия не имела, где они. Потом мы переехали в этот дом, и, как видишь, я до сих пор тут. Папа умер несколько лет назад. Он был очень стар, но до последних дней писал свои труды по ботанике и выходил на поиски каких-то таинственных новых растений.

— Н-но… Ева… — слова застревали в горле у Эрика, он мог только хрипеть. Он обнял её, прижал к себе сильно, как мог. Так страшно ему ещё не было. Руки похолодели, сердце пропускало удары. Что за чёрт?!

— Я видел фото, где ты маленькая… — наконец выговорил он. — «Первый день моей дочери в Луунвиле».

— А, да. Это фото было сделано, конечно, не в первый день, а после того, как он официально меня удочерил. Оно сделано здесь, за домом, в первый наш день после переезда.

— Ты держишь горшок с цветком, такая забавная.

— Что?

— Ну, горшок, такой… — Эрик развёл руками, имитируя, как она держит горшок.

— Нет, вообще-то нет, — серьёзно возразила она, — я терпеть не могу, честно говоря, растения в горшках. Я считаю, что это как держать животных в клетках. Цветы должны быть на воле, в земле, где их корни.

Эрик недоверчиво покачал головой:

— Да у тебя весь первый этаж в горшках!

Ева, казалось, скрипнула зубами от досады.

— Эти не могут жить в земле! Они все нуждаются в доме. Они все пережили ужасную трагедию, во время пожара…

— Пожара? — диалог стал похож на строчки из какого-то нелепого комикса.

— Ну да, пожар в поместье семьи Кевина, где сейчас пансион. Ты же там живёшь, я думала, вы друзья с хозяином.

— Подожди, пожалуйста, я не совсем понимаю.

Ева дёрнула головой.

— Я же тебе сказала, мы жили тогда там с папой, и когда наш дом уже был готов, мы как раз днём переехали и должны были утром следующего дня забрать остальные вещи. И той ночью вспыхнул страшный пожар, не выжил никто… Его тушили всем городом, и отец забрал оттуда несколько стеблей, выходил их. Им нельзя в землю…

История всё сильнее напоминала какой-то бред, откровенную чушь. Эрику захотелось сбежать. Просто-напросто выскочить на улицу.

Поболтав ни о чём — пара воспоминаний, как они с отцом то, как они с отцом сё, они обоюдно решили, что им обоим пора отдохнуть. Ей — перед ночным дежурством, а ему — от неё.

Спускаясь по лестнице, он краем глаза заметил на заваленном столе рамку.

— Твоё фото? — спросил он, повинуясь скорее интуиции, чем здравому смыслу.

— Ага, кстати, то самое. Я как раз тебе докажу, что никакого горшка нет!

О нет, горшок-таки был! И ещё какой.

Это было точно такое же фото, выцветшее от времени, на котором господин Пу стоял на фоне поля, как уже известно, прямо за этим самым домом. Подпись гласила: «Первый день моей дочери в Луунвиле». Только Евы на этом фото не было. Рядом с Кристофом стоял… огромный белый горшок с экзотическим цветком. Листья у цветка были белые-белые и свисали немного вниз, как юбка платьица, а сами цветы были огненно-рыжими… Как волосы у Евы.

Если читателю когда-нибудь приходилось драться или падать с велосипеда — и ударяться затылком, он может представить себе, что Эрик ощутил в этот момент.

Вот теперь он был здесь точно Чужаком, самым настоящим.

Он почти не запомнил, как закончился этот день, как он попрощался с ней, как вообще добрался по малознакомой улице от её дома к себе. Эрик очнулся, только столкнувшись — ну кто бы мог подумать! — с Флешем у парадного входа в пансион.

— Трудный день? — спросил он, придерживая его за локоть, когда тот попытался покачнуться на ступеньках.

— Что-то вроде, — кивнул «Джон». Спорить не было сил, к тому же хоть кто-то «живой» сейчас был просто необходим рядом. Пусть это и странный парень, который, похоже, не дружит с головой. Хотя… Эрик теперь не был уверен, что сам с ней дружит.

Извинившись, что пропустит оговорённую игру в карты, и сославшись на страшно плохое самочувствие, он затопал в свою комнату, но на верхней ступеньке обернулся, увидев Кевина, и воскликнул:

— Кевин, брат, а скажи, Пу тоже здесь жил? С дочерью?

Флеш вскинул голову с любопытством.

Кевин пожал плечами.

— Ещё до пожара какое-то совсем короткое время они жили здесь, а потом переехали в свой дом. Но Ева не была его родным ребёнком. Он никогда не был женат, поэтому просто удочерил кем-то потерянную девочку. Бедный человек…

Ну, конечно же. По-другому не могло быть.

Луунвиль был городом Чужаков, и Эрик задумался, сколько ещё их таких здесь?..

Глава 3. Студенты и студентки

Бывает, что во сне мы можем позволить себе больше, чем в обычной жизни, обладая неизмеримыми полномочиями, завидной силой воли, уверенностью в себе, выдержкой и храбростью.

Это был его любимый вид сна: охотничий.

Эрику снился Луунвиль, рыночная площадь с башенными часами. Атмосфера была очень напряжённой, толпы людей гудели, что-то взволнованно обсуждая, в воздухе витала некая неразгаданная тайна. Её нужно было разгадать обязательно, и это чувство интриги будоражило сознание.

То встречаясь, то расходясь с группой своих «помощников», он в итоге остался один, понимая, что финальный рывок — это цель что-то найти. Но что? С этим было сложнее, ведь во сне его память подводила, как и в жизни.

И вдруг! Как бывает в классических снах подобного типа, он встретил знакомого.

Встретить знакомого — значит подойти и заговорить о чём-то важном с человеком, с которым обычно в реальной жизни вас мало что связывает, но именно он оказывается совершенно незаменимым в этой ситуации.

Эрик слепо брёл по рыночной площади, когда увидел Флеша. Тот шёл руки в карманы, насвистывая какой-то модный мотивчик, и был совершенно всем доволен.

— Привет! Ты должен мне помочь! — уверенно окликнул его Эрик.

Флеш остановился и внимательно посмотрел на своего собеседника, но промолчал.

— Ну же! Ведь ты всё знаешь! Это так важно для меня! И… для неё.

Казалось, на лице «знакомого» отразилась внутренняя борьба, но затем он очень просто ответил:

— Хорошо. Идём.

— Куда?

— Туда, где всё началось.

Так они и шли — молча — до самого университета. Перед входом остановились, и Флеш указал наверх, на крышу.

— Нам нужно наверх?

Флеш мотнул головой.

— Не нам. Тебе. Разгадка в том, что ты должен выбрать, кто погибнет — ты или она.

Эрик похолодел.

— Я её спасу!

И помчался по лестницам наверх, на крышу.

Распахнув дверь, он увидел, что девушка на краю парапета уже занесла ногу над пропастью. Лица он разглядеть не мог, её длинные золотые локоны трепал ветер.

Эрик бросился к ней, схватил за руку и с силой дёрнул на себя, подальше от края крыши. Девушка была холодной и послушной, словно кукла, безмерно синего цвета глаза выражали полную покорность. Ему показалось, что он уже видел её где-то, возможно, в его некогда реальной жизни, теперь уже глубоко забытой. Точно. Он знал её, она была живой, родной и близкой.

Девушка подняла на него взгляд и вдруг… презрительно улыбнулась.

— Интересно… Действительно интересная находка. Эрик Рук собственной персоной! — она прошептала эти слова, но они прозвучали как удар кувалдой в его сознании.

За долю секунды она выпуталась из его рук и прыгнула вниз.

Внутри него всё оборвалось. Свистящая пустота заполнила Эрика, парализовала. Кажется, он даже добрёл до края крыши, чтобы посмотреть вниз.

Она стояла — жива-живёхонька — и переговаривалась… с Флешем. Они оба подняли глаза вверх, на Эрика. Она помахала ему рукой, набросила на голову капюшон, скрыв золотистые локоны, и поспешила прочь.

Флеш показал ему поднятый большой палец.

Эрик чувствовал себя обманутым. Где его долгожданная разгадка? Всё так просто закончится? Он решительно сжал челюсти. Нет уж! Пусть это будет только начало его приключений! И раз это его сон, значит, всё будет по его. Вот так!

Ох уж этот мерзкий звук будильника!

Эрик проснулся в липкой паутине пота, сердце бешено колотилось, он был зол и обижен на всех за такую несправедливость. Его переполняло чувство острой неприязни ко всему миру. Срочно захотелось заснуть обратно и вернуться на площадь, где на краешке дремоты ещё усмехался его новый «знакомый», и… Да просто дать ему по морде, и всё. Делов-то!

Но он одним рывком вскочил с кровати. Если валяться и жалеть себя, можно испортить своими дурными мыслями настроение на весь оставшийся день.

С момента разговора с Евой, когда он увидел нечто невообразимое на фото, прошло несколько дней, и за это время они лишь перебросились несколькими словами по телефону. У неё было много работы в больнице — её ставили сразу на несколько смен подряд, и свободного времени хватало только на сон. В душе Эрик был рад такому стечению обстоятельств, сделав вывод, что если он придаст этой ситуации слишком большое значение, то попросту сойдёт с ума. Речь не шла ни о какой магии, только о людской вменяемости. Кто-то душевно болен, и, возможно, это он сам. Дабы обезопасить свой и без того шаткий внутренний мир от лишних переживаний, Эрик решил, что и он, и окружающие его люди и предметы абсолютно нормальны, и старался культивировать в своей душе только положительные эмоции.

Пару раз за это время он сходил на университетские лекции с целью почерпнуть опыт в преподавании. На занятия к Флешу ему попасть не удалось, но он посетил несколько семинаров той самой группы новобранцев Полиции. Это была абсолютно новая для него деятельность, и, откровенно говоря, она не показалась ему такой уж плохой.

На общие лекции ходила небольшая группа учеников — человек пятнадцать-двадцать, остальные злостно прогуливали, но они ведь были уже «взрослыми» и могли сами решать, что для них лучше. К тому же Эрик уже придумал, что за экзамен всем поставит отличную оценку, поскольку чувствовал себя среди них… словно бы маленьким. Они взирали на него с высоты своей памяти, тогда как у него опыта жизни был только год… Все приходящие на занятия были с ним очень любезны, особенно юные студентки. Они наперебой старались выудить у него хоть какую-то личную информацию, но — увы. Эрик был бы рад поделиться… Но он был чужаком.

Оставалось отметить заинтересованных в предмете и способных к быстрой обучаемости, чтобы реализоваться как настоящему преподавателю.

С этим было труднее. Ему нравились некоторые, но подсознательно он боялся ошибиться. Конечно, если он случайно выберет нерадивого ученика, ничего смертельного не случится, но ему крайне не хотелось допускать ошибок, он желал всё сделать идеально.

Иногда он одёргивал себя, напоминая, что основной мотив, который побудил его взяться за это дело, — странный парень Флеш. Он должен за ним приглядывать, а также выяснить, кто та длинноволосая, является ли она той самой таинственной дамой, из-за которой его избили в первые секунды знакомства. Она была очень похожа на его «знакомую», которая частенько являлась к нему в обществе двух спутников, но ни один из них не был похож на Флеша. В его голове всё так перемешалось, что он не мог вспомнить лица… ни одной. Возможно, если бы он встретил их обеих, он распознал бы… Но сейчас его интересовали только живые люди. По крайней мере, он старался сосредоточиться на этом, отчасти радуясь, что слишком много сил тратилось на наведение порядка в своей голове и в жизни, чтобы тратить их ещё и на установление порядка в жизни других.

Сегодня был его первый полноценный день в новой должности.

Эрик спустился на завтрак, но теперь он не был первым — Флеш каждый день, во сколько бы Эрик ни вставал, уже находился в столовой и допивал свой кофе. Он был неизменно саркастичен и насмешлив, словно ни одно событие не способно поколебать его самоуверенность и самомнение. Он чувствовал себя королём ситуации, и, чёрт возьми, он был им. Если Эрик не стремился