Глава 2

8 цветня[7] 7393 г. от с. м.

Сужгородский уезд, имение Горлицы

Год назад первые дни цветня в Сужгородской губернии выдались нежаркими. Старая бабка-птичница, помню, ещё с сухого[8] начала причитать: дескать, недостаточно усердно молодёжь нынче Ваятелю молится. Где это видано, чтоб в степи в такую пору ещё снег лежал? Вот в её молодость настоящая весна была! А сейчас будто и не на юге живём, а в каком-то Краснополье.

Но перед тем самым днём всё чаще налетал резкими порывами тёплый полуденный ветер и обещал в скором времени весну настоящую. За столом мы собрались почти что всей семьёй: батюшка, матушка, бабушка и моя младшая сестра София. Малолетние братья с гувернёром тогда столовались отдельно. Стоит упомянуть, что происхожу я из графского рода Быстрицких. Моя матушка, Её Сиятельство Быстрицкая Марфа Георгиевна, приказала накрывать обед на веранде и лично распахнула створки всех окон.

– В такой дивный день и запираться? В четырёх стенах мы и в городском доме сидеть могли, а в имении следует дышать свежим воздухом.

Она вернула за ушко непокорную прядку и взяла хрустальный бокал.

– Да, маменька, таким свежим, что аж дрожь пробирает. А братьям Вы в комнатах остаться разрешили.

София зябко передёрнула плечиками.

– Вам ли, барышня, жаловаться. Всю зиму в городе то гулять бегали, а то и просто в саду за домом сидели.

– Только в шёлковые платья не рядились и пелеринкой да платком не пренебрегали, – добавила бабушка, Её Сиятельство Маргарита Николаевна, сидевшая по правую руку от хозяйского места. Глянула коротко и принялась в своей манере исключительно изящно намазывать паштет на хлеб. – И нынче не стоило бы.

В эти дни дедушка вновь был в отъезде по делам его дара и государственной надобности, потому место главы семьи занимал батюшка – Его Сиятельство Быстрицкий Пётр Афанасьевич.

– Сонечка, если тебе холодно, то ещё не поздно пойти к себе и переодеться. Или всё ж из-за Ульянинового Белого бала[9] так страдаешь? – заметил он с усмешкой. – Так приручи свой дар, и тебе не хуже устроим.

В кои-то веки София действительно смутилась. И правда, вот уж две недели не могла она унять несправедливую зависть, которую теперь можно вспоминать лишь с улыбкой. Оттого и рядилась в платья не по сезону, будто бы подражая тому моему праздничному образу. Сильно позже мне стало понятно, что это к тому же отвлекало её от других совершенно ненужных мыслей.

У нас никогда не случалось обид друг на друга, но что скрывать, ей и вправду было чему завидовать. Мой первый бал в роли хозяйки был роскошен. Белое платье по последним модам безо всякого турнюра, но с декольте и со шлейфом было украшено узором жёлтых бегущих лисиц по подолу и краям рукавов да солнцем на груди. Вдобавок после полонеза Соне предстояло отправиться в детскую залу, а всё самое интересное должно было происходить в бальной и столовой. Матушка рассказывала, что Сонечка тайком подсматривала, как я справляюсь с «дониманием». Гости в тот день были безжалостны: цепляли подол юбки, дамы и кавалеры из лучших семей страдали нехваткой манер, будто случаем опрокидывались бокалы, и множество благородных гостей желали узнать моё мнение на самые невозможные темы. Но, сказать правду, хотя было тогда очень страшно опозорить семью, всё прошло гладко: дар слушался беспрекословно. У Сони же в те дни справиться с ним не выходило и в самых простых ситуациях. А более всего ей хотелось начать выходить в свет, что, как известно, возможно только после Белого бала.

Возвращаясь к рассказу, за столом я не удержалась от возможности её поддразнить. Старалась откушивать щи с особым изяществом, позволила булацкой шали элегантно соскользнуть с плечика по тонкой шерсти рукава домашнего платья, легко поправила её затянутыми в белые перчатки пальцами. Была у меня в ту пору привычка и дома носить их не снимая.

Сменили блюда. Звездой второй перемены была стерлядь, но Марфа Георгиевна удостоила её лишь беглым взглядом.

– Дорогой? – Отложив приборы, она с хитрецой стрельнула серыми глазами в сторону батюшки. – Не время ли для главных новостей?

– Всё ты торопишься, Марфуша. – Тот улыбнулся, отчего его длинные светлые усы смешно дёрнулись. – Может, надо было кухарку предупредить, чтобы праздничное приготовила? Торжественное, так сказать. Ну раз уж завела ты разговор… Евфимий, а открой-ка нам игристого вина! А детям компота подлей.

Пожилой дворецкий поклонился и вышел отдать указания. Слуги всё сделали споро, и вскоре в особых бокалах у взрослых пузырилось и шипело семирадское[10] вино.

– Вот теперь можно и рассказывать. – Пётр Афанасьевич поднялся со своего места и чуть повернулся к левой части стола. – Ульяна! Сперва ещё раз хочу поздравить тебя с блестящим Белым балом. Я безмерно счастлив и с великой гордостью говорю, что общество приняло тебя благосклонно. Более всего их покорила твоя непринуждённость. Но это не всё! Этим утром мне доставили особое послание от Благословенной нашей Церкви…

Верно, я тогда смотрелась донельзя изумлённой. Он тем временем продолжал.

– В связи с чем имею честь поздравить тебя, дорогая моя дочь, с обретением предназначенного супружника, – говорил торжественно, но всё-таки в голосе его слышалось волнение. – Храмовники завершили свои исследования и отыскали нужного мужчину. Я безмерно рад, что так легко нашёлся тот, кто окажет тебе супружескую помощь, которой благословил нас Господь. Им оказался барон Вреков Стефан Маркович из ветви рода Врековых, проживающей в Сужгороде.

– Поздравляю тебя, дорогая! Это невероятное везение! – Матушка также подняла свой бокал.

– Врековы не самый прославленный и древний род, но всё же имеют некоторое уважение в обществе. – Бабушка улыбалась, но смотрела несколько рассеянно, будто задумавшись о своих же словах.

А я, помнится, удивлённо, словно не понимая сказанного, обвела взглядом всех сидящих за столом, чуть задержавшись на Соне, показавшейся бледнее обычного. И вдруг заметила зовущий свист скворца за окном, красный цвет лёгкого вина, что любила матушка. Очередной резкий порыв ветра хлопнул задребезжавшей створкой окна, и всё стало пронзительным, звонким, поплыли пряди энергии вокруг. В тот момент я смогла взять себя в руки, удержать ведовские силы, но в своей душе покой потеряла. Так резко и внезапно меня толкнули в истинно взрослую жизнь, о которой было известно многое и одновременно ничего.

Глава 3

10 цветня 7393 г. от с. м.

Сужгородский уезд, имение Горлицы

Визит сватов случился через день. Мне будто бы дали время, чтобы свыкнуться с новым положением дел. Сделать это, сидя в комнате, почему-то не получалось. И я гуляла по Горлицам – старому имению нашего рода. Верно, многим оно показалось бы слишком простым: господский дом в три этажа со скромным парадным входом с одной стороны и шестью высокими стеклянными дверьми с другой. В тёплое время их открывали полностью, тогда граница между столовой и парком при доме стиралась. Напротив почти такой же гостевой дом, чуть в стороне разные службы. Всё из красного кирпича и безо всяких колонн и розеток[11]. Лишь узкие карнизы меж этажами, полукружья верхних частей окон да пара крохотных балкончиков с белыми балюстрадами служили господскому и гостевому домам украшениями. В этот «день тишины» имение, как всегда, казалось мне уютным и милым, но всё же в нём словно что-то изменилось. Тогда обнаружить эти неуловимые отличия мне так и не удалось, а после стало не до этого.

На следующий день, ожидая прибытия сватов, я не волновалась совершенно. Всё это казалось предрешённым с того памятного урока, когда уважаемый Серафим Вячеславович рассказал нам с сестрой о супружеской взаимопомощи, о нашей судьбе. Что одарённые, кровные дворяне жить могут, только лишь обмениваясь энергией с сужеными. А матушка позже объяснила, что «обмен энергией» случается при поцелуях и иной супружеской близости. Может, странно такое для юной девицы, но уже тогда я приняла грядущее всей душой. Неинтересны мне были романы, где с божьей помощью юные дворянки сбегали от неугодных суженых. О возможной великой любви также не мечталось, хотя пример батюшки с матушкой видела каждый день. Казалось, что такая божья милость мало вероятна. Мне было довольно того, что есть. Ваятель позволил родиться кровной дворянкой, одарённой. И чтобы спасти моё хрупкое тело от мощи ведовской силы, он в нужный час пошлёт единственного на всём белом свете суженого. Так же как и меня ему во спасение. Тогда думалось, что семья возможна и без любви, было бы уважение.

Но Соня никак не могла в это поверить. Комната в имении у нас была общей, потому ждали мы тоже вместе.

– Неужто ты совсем-совсем не волнуешься?

Она всё поправляла атласные банты на моих рукавах, разглаживала кружева на груди. Я же глядела в зеркало и довольно улыбалась: всё было как должно. Кремовый цвет твилового[12] платья в этот раз как-то особенно удачно оттенял голубизну глаз. Волосы убраны в причёску, на шее чёрная бархатка с прозрачной льдинкой-каплей подвеса. На руках перчатки. Я выглядела ровно так, как положено юной девице из древнего дворянского рода.

– Всё уже решено Ваятелем, мне не о чем переживать.

Сваты приехали к обеду. Окна нашей спальни выходили на подъезд и парадное крыльцо. Было легко разглядеть, как медленно и с достоинством сошёл с коляски Его Высокопреподобие протоиерей Мелетий. В ярком свете солнца его белая ряса почти что слепила, седые волосы создавали ореол вокруг головы, блестел на груди золотой знак служителей Ваятеля – две сложенные лодочкой ладони. По-старчески худой, он держался прямо, ступал твёрдо. Было радостно видеть его в роли свидетеля божьего промысла: Его Высокопреподобие всегда тепло приветствовал нашу семью на службах, не отказывал в разговоре по душам.

Вторым сватом был незнакомый мне мужчина. Моложе протоиерея, но шестьдесят ему уже минуло. Притом с коляски сходил он тяжело, мотая лысой головой, покрасневшей от жары. Красный мундир на животе был натянут до складок. Оказавшись на земле, мужчина резко выпрямился, вскинул голову, словно желая продемонстрировать свою выправку.

– Забавный такой. – Соня даже не пыталась соблюсти приличия и спрятать любопытство за занавеской. Смотрела, уткнувшись в стекло. – Интересно, кто это?

– Не знаю. – Гости повернулись к дому, и я отпрянула от окна. – У нас его вроде бы не бывало, да и в салонах я его не видела.

– И чего твой жених такого прислал? – Сестра тоже отошла вглубь комнаты. – Сват должен быть молодым, любезным…

– Это к подобным в твоих книгах девицы из-под венца сбегают?

– Да к чему ты это! – Соня надулась совсем по-детски. – Я же о другом! Сват ведь жениха представляет, прислать такого – это даже неприлично как-то.

– Совершенно.

Я не сдержала улыбки, и сестра, закатив глаза, махнула рукой.

Время спуститься к гостям настало часа через полтора. Все сидели в гостиной полукругом у чайного столика: матушка с батюшкой на диванчике по правую руку, сваты в креслах по левую. Только бабушка заняла место чуть в стороне на козетке у окна: лишь свидетель сватовства, не более.

Хоть и не было причин волноваться, пальцы дрожали как те стеклянные двери, что я, войдя, закрыла за собой.

– Ваше Сиятельство, позвольте представить Вам мою дочь – Ульяну Петровну.

Батюшка встал, за ним поднялись и остальные мужчины.

– Ульяна Петровна, это Его Сиятельство Кивач-Луговской Лев Андреевич. Он нынче представляет интересы Вашего суженого.

– Весьма, весьма рад знакомству.

Его Сиятельство учтиво поклонился. Я сделала глубокий книксен в сторону теперь уже знакомого мужчины и повернулась к отцу Мелетию.

– А мы с Ульяной Петровной знакомы.

Его Высокопреподобие тепло улыбнулся, когда я приблизилась, испросила благословения, и двумя ладонями «умыл» моё лицо.

– Ваятель не бросит тебя, дитя.

– Дорогая. – Матушка мягко указала в сторону ещё одного пока свободного кресла. – Позаботитесь о чае для наших гостей?

– Разумеется. – Снова книксен.

Горничная явилась по первому касанию зачарованного камушка на спине сонетки-птички.

– Экая безделица! Позволите, Пётр Афанасьевич?

Лев Андреевич взял сонетку и, пока я отдавала распоряжения о чае, фарфоре и прочем, с любопытством крутил её в руках. Мне же вдруг стало интересно, может ли семья жениха позволить себе ведовство и в таких мелочах? Есть ли в их доме вообще артефакты?

Подали чай со сладостями.

Я сделала горничной знак, чтобы она подкатила столик поближе, и принялась сама ухаживать за гостями.

– Ваше Высокопреподобие, вот гречишный мёд, как Вы любите. Ваше Сиятельство, Вам обязательно нужно попробовать этот чай. Особый сорт, в Булакии его подают только в гаремах. Уверена, Вам понравится!

– Кажется, у Вас сложилось обо мне неверное мнение, Ульяна Петровна.

Я в недоумении подняла взгляд на ухмыляющегося Льва Андреевича, заметила, что улыбаются и остальные, и только в этот момент поняла свою ошибку. В миг потеплели уши, отчего смущение стало ещё сильнее. Отставив чайничек, встала из кресел. Мужчины поднялись следом, и я, сцепив руки замком под грудью, поспешила извиниться со всем уважением.

– Прошу Вас, Ваше Сиятельство, великодушно простить мне мои оскорбительные слова.

– Ну что Вы, что Вы, Ульяна Петровна! Полно Вам. Уверен, Вы не имели в виду ничего этакого. – Лев Андреевич покрутил ладонью с растопыренными пальцами. – Садитесь, садитесь же.

Его обрюзгшее лицо выражало такую искренность и чуть ли не сожаление, что невозможно было не улыбнуться. Я вновь заняла своё место и сосредоточилась на том, чтобы не допустить повторного такого недоразумения. К счастью, вскоре матушка с батюшкой тоже вступили в разговор, и можно было вздохнуть чуть свободнее.

Чаепитие завершилось через час.

– Что ж, Пётр Афанасьевич, Марфа Георгиевна, Ульяна Петровна и, конечно же, Маргарита Николаевна. – Лев Андреевич обернулся к по-прежнему сидевшей у окна бабушке и обменялся с ней поклонами. – Благодарю вас за гостеприимство! Ваше Высокопреподобие, спасибо Вам за приятную компанию.

Далее обращался он только к моему батюшке:

– Я вижу, что невеста хороша собой, воспитана и имеет представление о домашних делах. Дар свой усмирила, нынче здорова и невинна. – На миг перевёл взгляд на мой подвес. – На этом мой долг исполнен, я могу свидетельствовать всё перечисленное перед женихом и его родителями. Повторюсь, Стефан Маркович – исключительно положительный молодой человек из семьи, чтящей традиции. К тому же достаток барона Врекова таков, что не заставит Ульяну Петровну сожалеть о жизни в новом доме. Дела же ведовские оставлю Его Высокопреподобию.

– И то верно. Долго вы толковали, теперь мне нужно с невестою поговорить.

Отец Мелетий солидно кивнул.

– В таком случае позвольте откланяться.

Лев Андреевич поднялся, встали и остальные.

Наконец все распрощались, и Его Высокопреподобие попросил проводить его в библиотеку, дабы побеседовать со мной наедине. Я шла, пытаясь думать о ведовском, о духовном, но в мысли то и дело врывались последние слова Льва Андреевича о женихе. Не так уж много он и сказал, а любопытство было велико, и потому мерещились в тех двух фразах непонятые смыслы.

Под библиотеку в Горлицах была выделена небольшая комнатка, но в иных усадьбах их и вовсе не устраивают. В нашу же из городского дома перевезли большей частью развлекательную, способствующую отдыху литературу. Кроме двух шкафов на шесть полок, в той комнатушке имелись стол с парой кресел и артефактный канделябр. Я зажгла свет касанием, помня, что Его Высокопреподобие, как и все отцы Церкви, дара не имел, а пришёл к Ваятелю замаливать свои грехи службой. Тут-то и началась вторая часть моего экзамена.

Отец Мелетий расспрашивал о десяти заповедях, семи смертных грехах и о законах ведовства, на которых зиждется мир. Я смиренно перечислила всё требующееся и разъяснила, как смогла, что Ваятель вылепил первых мужчину и женщину под светом Солнца и Луны и повелел им быть как единое целое. Оттого доступна людям ведовская энергия небесных светил да звёзд, но выдержать её мощь они способны лишь в связи с суженым или суженой. Видна та энергия в минуты сильного душевного волнения или при особом «ведовском» взгляде: переливается повсюду сияющими многоцветными нитями. В человеке же она собирается в особое ядро, расположенное в животе, и, если ведун не в силах укротить её, может хлестать через край. Обычным взглядом это видится многочисленными искрами, которые и правда обжечь могут. Если не научиться успокаивать дар, то после восемнадцати лет, войдя в полную силу, он в такие моменты и убить может.

Под разными звёздами люди рождаются с разными дарами, всего их числом четырнадцать. Батюшкин рыжий волк, например, даёт чувство лучшего пути или решения, помогает найти нужного человека. А матушкин рыжий вепрь позволяет лечить, убирая ненужное или даже убивая часть организма человеческого. Суженый мой, как и дедушка, родился под знаком жёлтой щуки, а значит, должен чувствовать минералы и руды.

Не забыла упомянуть, что могли бы все люди ведовством заниматься, но один из сыновей первых мужчины и женщины нарушил завет Ваятеля и убил брата своего. Оттого лишены его потомки божьего благословения и ведовских сил.

Расспросил меня отец Мелетий и о моём даре. Знаю ли, каков он и чем опасен? Владею ли им? Сильно ли искушение даром пользоваться?

Я не стала лукавить, призналась, что желание велико. Родилась я под знаком жёлтой лисицы, но дар мой не к созданию иллюзий, а к особому зову: могу дозваться человека на достаточном расстоянии, не произнеся ни слова. Такие дары называют «особыми», потому что встречаются случайно и очень редко. Но об опасности я помню, и не забыть о ней никак, ведь у тех, кого позову, случаются невыносимые головные боли на целый день. К тому же овладение ведовской силой происходит через страдания: энергия противится человеческой воле. Укрощать свой дар я научилась, но никогда к нему не прибегаю, как женщинам и положено. Нам достаточно и артефактов, для пользования которыми нужна такая капля энергии, что ни к каким страданиям это не приводит.

– Что же, дочь моя, вижу в тебе ум, мудрость и должное смирение.

Отец Мелетий мягко улыбнулся, и морщины в уголках его глаз стали глубже.

– Помни же обо всём, что поведала мне сегодня, и иди той дорогой, которую уготовил тебе Ваятель. Что бы ни было на ней, он много мудрее нас. Глаз у него верный, рука – твёрдая, так что лишнего не прилепит.

До самого вечера я ходила, неся себя с особой гордостью: сваты заметили во мне лишь достоинства, разве может такое не польстить? И даже тот конфуз во время чаепития уже почти забылся. Однако после ужина матушка позвала прогуляться среди её любимых клумб, что означало серьёзный разговор. Там я совсем маленькой жаловалась на то, что дети слуг не берут в свои игры, а она объясняла – в этом нет дурной мысли. На краю цветника рядом с парком она вытирала мои слёзы у могилки любимого щегла, отжившего свой недолгий срок.

– Уля, мы с батюшкой очень рады, что твой суженый нашёлся уже сейчас.

Матушка не торопясь шла по посыпанной дорожке, изредка касаясь листьев или бутонов.

– У нас более нет повода для той тревоги, что терзает каждого родителя. Но мы считаем важным рассказать тебе некоторые нюансы о семье жениха.

Она замерла, рассматривая сложенную из множества неровных камней горку, заросшую полынью, зверобоем и прочими степными травами. Уже жужжали над ними пчёлы и шмели. Таковы были все матушкины клумбы. Здесь редкими гостями были розы, не встречалось художественно выстриженных из кустов оград. Больших трудов стоило найти садовника, способного отказаться от таких украшений.

– После я дам бумаги. Там написано всё, что тебе нужно знать о семье Стефана Марковича, чтобы избежать неловкости в разговорах. Но о паре деталей я бы хотела рассказать сама.

Матушка наклонилась, мягко коснулась уже начавшего расцветать бутона тюльпана. Вздохнула и, выпрямившись, пошла дальше вдоль клумб.

– Пару лет назад произошла неприятная история, бросившая тень на семью твоего жениха. Вблизи имения родителей его матери нашли погибшую девушку из простых.

Она глянула в мою сторону, что было совершенно лишним. Не скрою, в груди что-то дрогнуло, отзываясь на эти слова, но для недомогания пока не было причин.

– Разумеется, было расследование. Решили, что преступник – кто-то из булацких беглых, покорившихся дурману. То имение расположено недалеко от границы. Но нашёлся свидетель, обвинивший в произошедшем гостившего тогда у родственников Марка Прохоровича – отца Стефана Марковича. Будто бы у того свидетеля даже имелось какое-то доказательство.

Это был странный разговор. Я шла словно убаюканная теплом вечера, мерным жужжанием пчёл и цикад, что скрипели на дереве неподалёку. В этом полусне всё услышанное казалось какой-то сказкой или сюжетом романа. Видно, поэтому не выходило волноваться.

– Вмешался Особый отдел[13]. Расследование шло долго, но в результате вины Марка Прохоровича обнаружено не было. Позже в семьях отца и матери Стефана Марковича случились несчастья: умерли слабые здоровьем племянницы. Разговоры в обществе о Врековых стали скорее сочувствующими, чем любопытными. Сейчас всё почти что забылось, но мне бы не хотелось, чтобы какие-то намёки стали для тебя неприятной неожиданностью.

Матушка вновь остановилась и повернулась ко мне.

– Запомни главное. – Голос её звучал твёрдо. – Даже Особый отдел не нашёл доказательств преступления Марка Прохоровича, его не в чем обвинить.

Но после этого отвела взгляд.

– К сожалению, семья барона Врекова не вхожа в хорошее общество. Марк Прохорович – неоднозначный человек, и его финансовые дела также… неоднозначны. И всё же это не то же самое.

Глава 4

14 цветня 7393 г. от с. м.

Сужгородский уезд, имение Горлицы

– Что ж вы так тяжело вздыхаете, Ульяна Петровна.

Ловкая Поленька скрутила шнурочки корсета в бантик и отошла полюбоваться. Давно уж не девица, была она нянькой приставлена ко мне. К тому же дню вовсе стала личной горничной и верной подругой.

– Погода нынче дивная, платье по последним модам, жених, говорят, тоже хорош собой. А Вы будто ни капли не рады.

Я медленно выдохнула, сама не понимая причин волнения.

Тот день был пятым со сватовства, на него назначили обед-смотрины. Проходил он традиционно в доме невесты, то есть у нас в Горлицах, и суженый с родителями должен был прибыть совсем скоро. Боясь помять деликатные ткани, Поленька разложила детали платья по всей спальне. Светло-персиковое, украшенное лишь тонкой вышивкой и белым кружевом у запястий, оно было совершенно девичьим, как и полагалось. Незанятой оказалась лишь небольшая козетка у окна. Там почти что без движения сидела Соня, пытаясь не оставить ни одной складочки на юбках своего почти «взрослого» дневного платья с махоньким треном[14]. Пожалуй, в тот день она была первой девицей во всей губернии, которой разрешили подобный фасон до выхода в свет. Ради такого сестра несколько дней ни с кем не разговаривала. И хоть батюшка тогда только посмеивался да радовался тому, что младшая дочь в кои-то веки ведёт себя как должно благородной девице, матушка в конце концов всё же уступила. Несмотря на это, Соня была непривычно тиха, что добавляло мне беспокойства.

Поленька довольно кивнула и взялась прилаживать нижнюю юбку, а сестра лишь вновь вздохнула то ли от излишней тесноты корсета, то ли от каких-то своих мыслей.

Я вновь посмотрела на своё отражение. Выйти замуж уже в шестнадцать лет – это великое везение, но всё-таки…

– А вдруг я ему не понравлюсь? Любовь – это, конечно, пошло, но совсем без уважения как-то тоже…

– Ульяна Петровна, ну что Вы говорите! – Поленька уже начала драпировать верхние юбки и от таких слов даже остановилась. – Красивая, как куколка, да его суженая. Кто ж от суженой-то отказывается! Это у нас девки иной раз мучаются да голову ломают – любы или нет. А тут и сомневаться не следует: суженого Ваятель послал, значит, и счастье с ним будет. Вот где оно, счастье-то.

Поленька быстро глянула в сторону Сони. Та ответила острым взглядом, а я замерла. Не могла ведь она…

– Иди-ка ты, Поля, к матушке. Посмотри, вдруг ей помощь какая нужна, а тут мне Соня поможет.

Проследив, чтобы горничная плотно прикрыла дверь в комнату, повернулась к сестре.

– Она знает?

Стыдливо опущенные глаза и замерцавшие вокруг волос искры дара стали мне ответом.

– Соня, ну как же так! А если матушка узнает? Или – Ваятель, упаси – батюшка?!

– Поля нашла записку. Это случайно вышло! Он написал, что занят в городе и не сможет приезжать часто. Я так расстроилась, что оставила её на столике, а Поля зашла обувь забрать… Но я с ней поговорила! Она обещала сохранить всё в секрете, если я не забудусь. – К концу этой речи Соня нашла в себе силы не отводить взгляд. – Давай не будем об этом. Лучше поговорим о тебе, сегодня же твой день.

– Мне это не нравится, Соня. Ты даже не рассказываешь, кто он.

– Уля, пожалуйста.

Что оставалось? Я недовольно помолчала и качнула головой.

– Хорошо. Помоги мне с жакетом.

Соня покорно поднялась.

– Уля, правда, почему ты сомневаешься? Ты же всегда хотела такого замужества, как у бабушки с дедушкой. Твердила, что семья строится на договорённостях, а теперь волнуешься, понравишься ли ему.

Повернувшись так, чтобы сестре было удобно застёгивать мелкие пуговки, я не торопилась с ответом. Да, брак бабушки с дедушкой всегда был для меня примером. Они построили свою семью на уважении и понимании нужд друг друга. И раньше, и теперь Маргарита Николаевна легко отпускала мужа в постоянные экспедиции: он при помощи своего дара помогал разведывать залежи руд и прочих богатств земных недр. Дедушка же спокойно относился к желанию жены блистать в обществе. Покорившая в молодости высший свет Белой Вежи[15], бабушка уехала из столицы в имение мужа, лишь когда ей самой захотелось. Такая жизнь была полна риска, ведь суженые должны хотя бы раз в месяц «помогать» друг другу, но они смогли устроить всё так, как им хотелось.

Тогда я верила, что при желании в любой семье возможно такое понимание, но всё же слышала достаточно и других историй.

– У Прасковьи вот не вышло, похоже.

Старшую нашу сестру выдали замуж уж три года назад, и с тех пор в редких письмах подруги детства не было заметно и следа былого жизнелюбия. Соня от такого довода лишь отмахнулась.

– Ну а у Жорика вот вышло. Помнишь, как ему его барышня на портрете не понравилась? А нынче – матушка батюшке говорила – он её с рук не спускает.

Старшему брату и правда повезло, я помнила их с женой приезд в гости. Уже беременная тогда Дарья Леонтьевна выглядела совершенно счастливой. То были приятные воспоминания, и я совсем не сразу заметила, что сестра перестала терзать пуговки и как-то притихла. Всхлипнула. Замерцали искры дара.

– Соня, ты плачешь, что ли? Соня, ну перестань! – Обняла её, прижала так сильно, как смогла. – Говорила я тебе, с сердечными увлечениями заканчивать пора. Зачем только душу травишь.

– Отпусти! Я же тебе платье прожгу!

– Да и пусть, что у меня, платьев мало? Уж шестнадцатый год, а всё простых вещей не понимаешь.

– Уля, что… Что мне делать? – Сестра чуть запиналась, пытаясь сдержать слёзы.

– Терпеть, Соня. – Погладила её по голове. – Терпеть и отпускать, у нас с любовью редко иначе бывает.

Как ни торопились мы потом закончить сборы до приезда гостей, не смогли не отвлечься на шум во дворе. К крыльцу подкатило ландо[16] с сидевшими в нём парой мужчин и женщиной. Один из мужчин смотрелся явно моложе, но сидел спиной вперёд.

Встречать гостей вышел батюшка. Помог спуститься даме, пожал руку старшему господину. Они перекинулись парой слов и заговорили, кажется, о лошадях, потому что встали к животным вполоборота. Кони и правда были хороши. Я и сейчас не умею часами рассуждать об их статях, но в нашей семье они были всеобщими любимцами. Мне представляли довольно породистых скакунов, чтобы я научилась видеть некую приятную глазу гармонию, свойственную им. Запряжённые в коляску гнедые были весьма хороши.

Соня сбежала в сад, пока было время успокоиться да высушить глаза, и Полюшку пришлось вернуть.

– Барышня, подвес?

– Да, давай.

Я подошла к зеркалу и села на пуфик.

Послушная в умелых руках горничной шёлковая лента плотно обвила шею, хрустальная прозрачная капля подвеса легла в ямочку меж ключицами – свидетельница невинности. Артефакт, чистоту которого, по мнению многих, девице следует беречь пуще своей жизни. Главное, чтобы стал он голубым именно после первой брачной ночи, а дальнейшая жизнь супругов уже никого не волнует. Как станет жёлтым – поздравят со скорым пополнением знакомые, заберут его святые отцы, чтобы узнать миг зачатия. Составят карту звёздного неба, потом найдут по ней суженого или суженую ребёнку. Наденет возвращённый голубым подвес уже не девица, но дама, и достойное общество возрадуется соблюдению приличий. Но тогда об этом всём я, конечно же, не думала.

Поленька помогала с туалетом, а ко мне вновь вернулись глупые мысли. Вдруг жених будет некрасив? Я нахмурилась и глубоко вздохнула, прогоняя глупости из головы. Да разве важно это?

Пока горничная надевала на меня серьги и браслет, от нечего делать я скользила взглядом по комнате. Стулья давно уже старые, но я по ним ещё в городском доме ребёнком лазила и выкинуть не дала. Забрала сюда, а нужны ли они в новом доме будут? Придётся оставить. Безделушки вот булацкие. Лошадок глиняных отец из степи привёз. Люстру любимую перевозить – это уж совсем глупо. Зеркало прабабкино. Не артефакт даже.

Взглядом вернулась к отражению.

А я сама? Нужна ли там? И почему все уверены, что да? Хотя от суженых, конечно, не отказываются.

– Встаньте, барышня, будьте любезны. Сейчас быстренько щёточкой пройдусь.

Выпрямилась перед зеркалом во весь рост. Одёрнула себя: «Хватит уже пустых волнений. Нельзя упасть в грязь лицом. Нужно просто верно себя вести и про приличия не забывать».

К встрече гостей я успела чуть ли не в последний момент.

– Идут! – Матушка отпрянула от застеклённых дверей парадного входа. – Сонечка, твоё платье опять слишком пестрó! Эти красные полоски, ещё и банты, как я только согласилась. Ульяночка – ты великолепна! Елизар, Коленька, вылазьте из-под стола! Серафим Вячеславович, сделайте же что-нибудь!

Пожилой гувернёр из мещан с будто бы недовольно поджатыми губами и почти никогда не исчезающей смешинкой в глазах преувеличенно покорно поклонился и отправился за воспитанниками. Они бы и сами приличный вид себе придали, о дворянском своём достоинстве даже малолетний Николай не забывал. Но если Марфа Георгиевна чего-то хочет, лучше ей это предоставить.

Стоявшая всё это время в стороне от суеты бабушка улыбнулась и подошла поближе, а матушка всё распоряжалась.

– Встаньте все вот тут. Уля, выйди немного вперёд, будешь со мною на правах хозяйки. Вроде бы не впервой, а так волнительно!

Она раз в пятый переложила оборки моего платья, но это не казалось тогда важным. Девице незамужней с чистым камнем на шее полагалось перед знакомством с женихом трепетать и волноваться от избытка чувств, а я всё поправляла белоснежные шёлковые перчатки и пыталась строить исключительно практичные планы. Хотелось узнать у Стефана Марковича, каковой видится ему семейная жизнь и сколько в ней будет места для жены? Позволено ли будет рассчитывать на возможность светской жизни, или он предпочёл бы фасадный брак с женой-затворницей? Да мало ли вариантов! Только вот не похоже это было на приличные разговоры за званым обедом.

За узорчатыми стеклянными створками стали видны силуэты, послышались мужские голоса. Дверь открылась. От ворвавшейся в тёплую переднюю прохлады по коже побежали мурашки.

Первым в переднюю шагнул излишне тучный мужчина в хорошо сидящем бордовом мундире с обширной лысиной, реденько прикрытой бледными вьющимися волосиками. Помню, меня будто сковало внутри. Дрогнули пальчики, мелькнули на мгновение яркие нити энергий вокруг.

– Марк Прохорович! Какая честь!

Матушка подалась вперёд, чтобы поцеловать уважаемого гостя в лоб. Я же незаметно выдохнула. Не он. Конечно, не он. Без суженой до таких лет не доживают. С чего вообще показалось, что это может быть он?

Тем временем с гостями поздоровалась Маргарита Николаевна, и матушка вновь взяла слово.

– Рада представить Вам нашу дочь Ульяну Петровну!

– Графиня, Вы подобны нежной розе.

Прикосновение какой-то чересчур мягкой ладони старшего Врекова, пусть и через перчатку, было неприятным, хотелось поскорее отдёрнуть руку. Недостойная мысль, нельзя судить человека лишь по внешности.

– Премного счастлив, что мой цветник скоро пополнится столь изысканным экземпляром.

Выученные улыбка, смущение, поцелуй гостеприимства в широкий блестящий лоб. Благослови Ваятель вас, Серафим Вячеславович! Вас и ваши наставления!

– Вы так добры, Ваше Благородие.

– Ещё и скромна! Прекрасно! Ваше Сиятельство. – Марк Прохорович вновь повернулся к матушке. – Имею честь представить Вам моего сына, единственного наследника рода Врековых – барона Врекова Стефана Марковича.

– Ваше Сиятельство.

Жених поклонился матушке, поцеловал её руку и получил ответный поцелуй хозяйки в лоб.

– Ваше Сиятельство. – Его серые глаза смотрели прямо, он вновь изящно склонился уже передо мной. – Премного счастлив нашему знакомству.

Худой, почти что тощий юноша, как я уже знала, неполных восемнадцати лет, на фоне отца смотрелся даже излишне аристократично. Он был не при дворянском мундире, но чёрный костюм-тройка с белой сорочкой были ему очень к лицу. Изысканно бледные с синеватыми венами руки, тонкие пальцы, что сжали ладонь. Светлые, чуть пепельные волосы над высоким лбом, качнувшиеся во время лёгкого поцелуя руки. Вовсе не как у его отца. И традиционный поцелуй хозяйки в лоб уже не кажется приличным.

Знакомство продолжил батюшка.

– Также позвольте представить Вам моих младших наследников – Елизар Петрович и Николай Петрович. И моя младшая дочь София Петровна. Серафим Вячеславович – гувернёр.

Мальчики благовоспитанно коротко поклонились, но Марк Прохорович удостоил их лишь мимолётным взглядом, а на Серафима Вячеславовича не взглянул вовсе.

– Чудесно, милые мальчишки.

София ещё не провела своего Белого бала и лобзаниями гостей приветствовать не могла, потому легко присела в книксене. Вот на ней взгляд Марка Прохоровича задержался.

– Ваш дом полон красивейших цветов, Ваше Сиятельство.

Соня зарделась.

– Татьяна Адамовна, что же вы прячетесь? – Матушка не переставала суетиться. – Идите сюда, дорогая, нам сегодня обязательно нужно будет обсудить обед у Стельских! Очень жаль, что Вы не смогли его посетить, но я всё-всё Вам расскажу.

Худенькая женщина робко выступила из-за спины Марка Прохоровича. Матушка Стефана была ещё стройнее, чем сын, хотя куда уж более. Аккуратная причёска, аккуратная улыбка, серое платьице. Слишком простое, больше Поленьке подошло бы, но в чужой семье свои порядки.

В моей семье.

Мысль оказалась пронзительной. Скоро это станут порядки моей семьи.

– Вот и идите, верно, сплетен уже накопилось. – Старший Вреков снисходительно улыбнулся. – А мы тут займёмся серьёзными вопросами. Есть ли чем горло промочить, Пётр Афанасьевич?

– Для дорогого друга всё, чем богаты, на столы выставили. – Батюшка махнул рукой в сторону гостиной.

– Так ведите же к Вашим богатствам, Ваше Сиятельство!

В нашем имении, конечно же, обустроены две гостиные, как и положено в приличном доме, однако в тот день матушка не посчитала нужным разделять мужское и женское общества во время фуршета. Всё для лучшего знакомства будущих родственников. Только Соню с братьями отправили в их комнаты.

– Представляете? Такой конфуз!

Она старательно поддерживала лёгкую беседу, что было не так просто, ведь Татьяна Адамовна почти всегда отвечала односложно.

– Да, матушка. Это совершенно невозможно. – Я ответила со строго отмеренной долей эмоций.

Для участия в светском общении при должном умении требуется не так уж много внимания. Волей-неволей я прислушивалась к обсуждению «серьёзных вопросов», что вёл батюшка с гостями. Поправляя и без того идеально лежащий подол, будто случайно слегка развернулась к креслам, в которых сидели мужчины.

– …пока неопытен. Ничего, со временем всё придёт. Матушка твоя тоже не хотела при мне постоянно находиться, а нынче видишь? Лишнего раза без меня и из дому не выйдет. А всё правильное воспитание.

– Да, отец. Мне есть чему у Вас поучиться.

Марк Прохорович держался свободно, Стефан сидел, сложив руки на коленях, и всё смотрел то вниз, то в сторону, а вот батюшка хмурился. Похоже, его тяготила эта беседа.

Мне послышалось, что матушка вновь что-то спросила. Пришлось вернуться к разговору.

– Татьяна. Вы же позволите мне вас так называть? Неужели Вам ничего не интересно узнать про Вашу будущую невестку?

– Прошу прощения, но мне пока будет неловко обращаться по имени. Мой муж ещё до этой встречи утверждал, что Ульяна Петровна мила и хорошо воспитана. Не вижу повода сомневаться в его словах.

Татьяна Адамовна вновь аккуратно и как-то прохладно улыбнулась.

– Мне кажется, Вы лукавите, дорогая. Помню, моя свекровь была весьма придирчива при нашей первой с Афанасием Иоановичем встрече. – Бабушка улыбнулась с чуть задумчивым выражением лица.

– Я привыкла полагаться на мнение своего мужа.

Может матушка и попыталась бы настаивать, но глянула на батюшку, на изящные часики на руках и, похоже, решила не затягивать.

– Так и быть, мы Вам поверим. Однако время уже к обеду! Настасья!

Совершенно незаметная у двери до этого горничная подошла поближе.

– Позови, пожалуйста, Софию и Серафима Вячеславовича с мальчиками.

– Да, Ваше Сиятельство.

Девица присела в книксене и поторопилась уйти, а матушка поднялась из кресел.

– Муж мой, господа. – Она подошла к батюшке, и тот поторопился встать. – Прошу к столу.

Пока велись разговоры в гостиной, за окном успело завечереть. В столовой зажгли люстры и канделябры. Световые кристаллы в них сияли мягко и тепло, добавляя уюта. Пятеро лакеев следили за тарелками и бокалами под пристальным взглядом дворецкого. Стол полнился съестными изысками.

– Пётр Афанасьевич, попробуйте гуся с миндалём. – Матушка привычно распоряжалась за столом. – В этот раз чудо как хорош получился.

– Спасибо. Коли чудо как хорош, то обязательно попробую.

Тут же к нему подошёл лакей, дабы положить кусок птицы.

– Татьяна Адамовна, для Вас специально перепелов в белом соусе сделали. Не хуже, чем в Белой Веже должно быть. Не зря же мы повара в столицы на обучение отправляли этой осенью.

Я, как полагалось, молчала, изредка отвечая на вопросы, наблюдала за суженым и родителями его, чувствуя как то ли в груди, то ли в животе что-то всё больше давит. Недовольство?

Вспоминались бумаги о семье Врековых, которые дала после сватовства матушка, и вот сложившееся из тех сведений впечатление никак не совпадало с увиденным.

Врековы не были в прошлом столбовыми дворянами[17], как наш род. Марк Прохорович – третий в семье сын, ему не досталось особых богатств. Но нынче он владел многими предприятиями, семья не бедствовала, и это вызывало уважение.

– Хорош гусь, хорош. – Старший барон ел, не отирая пальцев лишний раз. – Только суховат. Хорош Ваш повар, да видно присмотра требует.

Он говорил совершенно хозяйским тоном. Иногда поглядывал в мою сторону, но быстро стало заметно, что смотрел он на сидевшую левее Соню.

В бумагах также было сказано, что в семье Врековых всего три ребёнка: Стефан и его старшая и младшая сёстры, а ещё трое умерли во младенчестве. Про это было особенно тяжело читать, и нельзя было не проникнуться к баронессе особым сочувствием. Однако же Татьяна Адамовна вела себя очень тихо, но чувствовался при этом от неё холод и будто бы даже пренебрежение. Я всё думала: «Может, мне кажется?» Да отчего-то не верилось. Стефан же был так молчалив, что никак не удавалось сложить о нём особого мнения. Но, познакомившись с его родителями, сложно было не начать испытывать жалость.

– Елизар Петрович, Николай Петрович, думаю, вам пора отдохнуть. – Матушка выразительно посмотрела на гувернёра. – Серафим Вячеславович, пожалуйста.

Мальчишки, утомившиеся от «взрослого» поведения за столом, но изо всех сил старавшиеся не опозориться при чужих, только что не повскакивали со стульев. Однако одного взгляда гувернёра хватило, чтобы призвать их к порядку. Маленькие графья чинно раскланялись со всеми.

– Вам, София Петровна, тоже уже пора.

– Ох и строги вы, Марфа Георгиевна! София Петровна годами уже невеста, а Вы её в детскую отсылаете.

Было что-то неприятно волнительное в этих словах барона. Я глянула на баронессу, но та даже не отвела взгляда от тарелки.

Заученное вежливое выражение лица с каждой минутой вечера давалось всё с большим усилием. Не удивительно, что чета Врековых не встречалась в приятном обществе салона княгини Ястребовской, где меня представили сразу после Белого бала. Однако стоило начинать привыкать считать и себя Врековой.

– Зачем же заставлять юное дитя слушать разговоры таких стариков, как мы с Вами, барон, – сказала бабушка то ли в шутку, то ли всерьёз. – Иди, деточка, матушка права.

Глядя, как пытается Соня скрыть в размеренных движениях некоторую нервозность, я подумала, что сейчас и начнётся главный разговор.

– Ваше Благородие, мне как старшей женщине семьи небезразлична судьба моей внучки. – Маргарита Николаевна начала говорить, лишь когда за Соней закрылись двери. – Ваятель решил, что Вашему сыну суждено взять её в жёны. Что ж, не нам противиться его воле. Однако было бы интересно услышать, какая судьба ждёт Ульяну в Вашей семье? Жизнь замужней женщины, бывает, складывается… По-разному.

Закончила она свою речь, глядя на баронессу, которая за весь обед и слова не проронила.

– Ваше волнение понятно. – Барон отёр губы. – Могу заверить Вас…

– Отец, прошу прощения, могу ли я ответить на этот вопрос?

Я взглянула на суженого. Сидевший напротив Стефан посмотрел на меня и коротко улыбнулся. Кажется, он волновался.

Марк Прохорович недовольно поджал губы, но возражать не стал. Только махнул сыну рукой, чтобы продолжал.

– Пётр Афанасьевич, Марфа Георгиевна, я бесконечно рад с вами познакомиться. Нынешний обед показал мне, что Ульяна Петровна росла в дружной семье, а значит, я могу надеяться обрести такую же.

Взгляд серых как речной лёд глаз Стефана снова обратился ко мне. Потеплели щёки, смущение заставило опустить очи долу. Такие слова давали надежду даже на большее, чем хотелось. И заметила я во взгляде жениха что-то такое… Не любовь, конечно, но интерес. Стефан определённо не был ко мне равнодушен.

Он продолжал.

– Я не смею рассчитывать на любовь Вашей дочери, Пётр Афанасьевич…

– Не смеши меня, Стефан. К чему это всё?

От резких слов барона все вздрогнули.

– Прибереги эту чушь для спальни, а сейчас время поговорить о важных вещах.

– Да, отец…

Суженый сразу поник, опять принялся рассматривать стол, словно там и правда было что-то интересное, даже руки вновь сложил на коленях. Марк Прохорович повернулся к батюшке, по левую руку от которого сидел. Ответ Стефана он, казалось, даже не услышал.

– Пётр Афанасьевич, Вам не стоит переживать за свою дочь. Род Врековых хоть и не из древних семей, но вполне себе обеспечен. Виноградники, конный завод по соседству с нашим имением, цех артефакторов, и это ещё не всё. Если Вы пожелаете нанести ответный визит и осмотреть всё лично, я буду весьма рад.

Барон продолжал перечислять всё новые предприятия и земли, загородные поместья, но я не слышала этого всего. Вокруг струилась светящаяся пряжа энергий. Дар взбрыкнул, чего не бывало уж давно, и нельзя было дать ни одной искре прорваться наружу. Не хватало ещё такого позора. Бабушкина прохладная рука на мгновение коснулась моего колена, и это напомнило о приличиях и необходимости держать лицо. Я взглянула было на Стефана, но тот отрешённо разглядывал вилку в своей руке и даже не смотрел в мою сторону.

Матушка сидела, вежливо улыбаясь, и только румянец на щеках выдавал её чувства. В уголках глаз батюшки появилась пара лишних морщинок. Эти мелочи знающему человеку сказали бы о многом. О недовольстве, брезгливости, снисхождении, гневе.

– Барон, мы, безусловно, восхищены талантом предпринимательства, что передаётся в Вашей семье. – Батюшка всё же прервал его речь. – И будем рады продолжить этот разговор во время ответного визита. Мы счастливы познакомиться с Вами, Татьяной Адамовной и Стефаном Марковичем, но уже довольно поздно, а Вам ещё предстоит долгая дорога в имение.

– Да, Пётр Афанасьевич, Вы, несомненно, правы. – Барон, казалось, ни капли не смутился. – Сердечно благодарю Вас за такое гостеприимство. Напоследок хочу лишь сказать, что я обещаю создать все условия, чтобы Ваша дочь стала истинным украшением нашего дома.

Я поспешила уйти, как только представилась возможность. Дар всё никак не желал успокаиваться.

Глава 5

30 цветня 7393 г. от с. м.

г. Сужгород, дом Быстрицких

Чуть более недели потребовалось, чтобы наши со Стефаном родители обсудили все детали обручения, сроки свадьбы, приданое и прочее, а после пожали руки. Венчание назначили на двадцать четвёртое изока – день святых покровителей брака Ивана да Марьи. Ещё с неделю я с матушкиной помощью готовилась к помолвочному балу. По традиции он проходил у более родовитого из будущих супругов. Мы решили устроить всё в городском доме. Теперь вся анфилада парадных комнат утопала в букетах и гирляндах цветов, в большой столовой глаз радовал богатый сервиз костяного фарфора с тонкой ручной росписью и серебряные приборы, а музыканты на небольшом балкончике в бальной зале уже наигрывали лёгкую мелодию.

Гости прибывали в каретах. Минуя парадные двери, поднимались по лестницам, здоровались и смеялись. В блеске украшений и шитья входили в переднюю, спеша поприветствовать виновников торжества. Оттуда они проходили направо в столовую или налево в одну из гостиных. Благодаря прохладной весне, мало какие семейства решились выехать из Сужгорода в загородные имения. Матушка была весьма удивлена, поняв это по ответам на приглашения. Она боялась, что гостей окажется немного, но бал обещал быть весьма многолюдным.

Вот поднялись по лестнице пожилые граф и графиня Затонские. Их имение располагалось в одном из дальних уездов губернии. Видно, решили повременить с переездом на лето. Сколько я помнила, они всегда были вхожи в наш дом. Раскланялись.

– Прошу в столовую, там накрыт небольшой фуршет. – Стефан старался выполнять роль радушного хозяина.

– Конечно! Пропустить фуршет в этом доме – есть великий грех! – Граф звучно рассмеялся, беря жену под руку.

Я улыбнулась и укра