2

Конечно же, Нив это послышалась, а может, он пошутил, ведь никто, особенно представитель знати, не мог быть таким бессовестно грубым.

Но когда она заставила себя рассмеяться, настроение не улучшилось. Молодой человек стоял, скрестив руки и устремив на нее глаза-ножи, в которых светился вызов и мелькала очевидная ловушка.

Только дурак клюнет на эту приманку.

– Нив О’Коннор! – Она сделала реверанс как можно ниже, надеясь, что так правильно. Ох, почему она не слушала, когда Эрин рассказывала о манерах высшего общества авлийцев и их абсурдных формальностях? – Для меня большая честь познакомиться с вами.

Да, явно не тот ответ, который он ожидал услышать. Наоборот, ее слова вызвали еще больше его недовольства.

– Это понятно, – кисло сказал он и повернулся к принцу-регенту. – Зачем я здесь?

– Познакомься, – сказал принц-регент с едва сдерживаемым раздражением, – твоя швея, Кит.

Его швея? Кровь отхлынула от ее лица, когда она осознала свое положение. Ужасный, грубый человек – брат принца-регента, второй сын короля Авалэнда, принц Кристофер, герцог Клируотера. Жених!

Кит не удостоил ее взглядом:

– Ах, это засада.

– Я не думал, что знакомство окажется для тебя таким ужасным испытанием. – Принц-регент понизил голос. – Ты должен простить меня за то, что я решил, что ты захочешь переговорить со швеей до того, как я попрошу ее снять с тебя мерки.

– Действительно, с чего бы тебе думать иначе? – Выражение лица Кита стало прямо-таки мятежным, а в каждом слоге сквозила обида. – Слушаю и повинуюсь.

В этот момент Нив услышала резкий звук, словно чашка упала на пол, и негромкий треск. Она повернулась на звук и едва не выпрыгнула из кожи: стоявший в углу комнаты остролист задымился, и прожилки на его листьях засветились золотым магическим светом. Корни с яростью пробивались сквозь трещину в вазе. Новые ростки тянулись вперед и складывались в идеальные многослойные топиарии. Казалось, гнев принца был столь же аккуратен и разборчив, как и все остальное в нем.

Нив достаточно оправилась от шока, чтобы молиться о том, чтобы ее челюсть осталась на месте. С каждым новым поколением магия слабела, и теперь редко можно встретить столь сильное волшебство.

Она выросла на страшных историях о могуществе авлийской королевской семьи, о том, как их магия вызвала Порчу, истощив почву. А во время войны махлийцев за независимость шиповник вырывался из земли и вонзался в людей, как живые штыки. Нив всегда подозревала, что эти легенды преувеличены. Теперь же она не была так уверена в том, на что способны Кармины.

Как отец принца-регента мог так бездушно распоряжаться властью? Если бы он этого не сделал, возможно, ее семья не познала бы таких трудностей. Может быть, ей не пришлось бы бросить все, чтобы заботиться о тех, кого она любила. Гнев вспыхнул в ней так внезапно, что она сама удивилась.

Но принц-регент, казалось, был слишком озабочен своим братом, чтобы обращать на нее внимание. Он вздохнул, золотые искры потускнели в его глазах, и он снова стал образцом самообладания. Словно по волшебству, из тени вынырнул лакей и достал из нагрудного кармана ножницы. Он принялся за работу, подрезая остролист до приемлемых размеров, и мерное щелканье лезвий разорвало тишину. Появился еще один слуга, чтобы подмести разбитые осколки вазы, которые в считаные секунды исчезли.

– Мы закончим это обсуждение сейчас. Поговорим позже наедине.

Принц-регент, явно не желая больше общаться с Китом, повернулся к Нив. Выражение его лица было таким серьезным, как будто он разговаривал с оскорбленной высокородной дамой, а не с махлийской девушкой. После мрачных размышлений и того, как пренебрежительно обошлась с ней экономка, это выбило Нив из колеи.

– Мне очень жаль, мисс О’Коннор. Мой брат забылся.

Кит издал звук, который нельзя было назвать смехом.

– Что бы ты ни хотел мне сказать, ты можешь сказать это здесь.

Негодование захлестнуло ее. Она была человеком, а не предметом мебели или пешкой в его нелепой войне чужими руками. Возможно, ему стоит дважды подумать, прежде чем обращаться к брату, фактическому правителю королевства, с таким вопиющим неуважением в присутствии посторонних. Не успев додумать эту мысль, она спросила:

– Я так понимаю, мода вас не интересует?

Воздух зазвенел от напряжения. Оба принца смотрели на нее с неприкрытым удивлением, и она изо всех сил старалась не дрогнуть под их взглядами.

О боги, что она натворила!

Кит снова нахмурился:

– Нет. Я думаю, это пустая трата времени.

Его резкий отказ ошеломил ее. Он даже не потрудился проявить вежливость, оскорбив дело всей ее жизни. Как можно бодрее она ответила:

– А я очень увлечена этим делом.

– Неужели? – В его голосе прозвучало удивительное любопытство, которое порадовало ее достаточно, чтобы обдумать ответ.

На этот вопрос можно ответить по-разному, потому что шитье – единственное, что она умела делать, а еще потому, что она последняя из двух поколений, кто хоть немного знал об умирающем ремесле своей семьи, и ей предстояло его сохранить. И, несмотря на давление, долгие часы работы, пролитые слезы, мало что в мире делало ее счастливее, чем умение делать счастливыми других. В конце концов она остановилась на безопасном, но верном ответе:

– Мне нравятся красивые вещи, и мне нравится делать вещи, которые заставляют людей чувствовать себя красивыми.

– Какая чепуха! – Юноша говорил так резко и неожиданно, что ей показалось, будто она надавила на синяк. – Красота – это совсем не то, чему стоит посвящать свою жизнь. Это удел подхалимов и расфуфыренных дураков.

Нив отшатнулась. Он не просто грубый, он злой. И, откровенно говоря, крайне неразумный. Это он собрался жениться. Это он носит туфли, которые стоят больше, чем она зарабатывает за месяц. Это на нем шелковый жилет, который так и просился на обложку модного журнала. Шелковый! Летом! Нив надеялась, что грубиян вспотеет в нем. Она надеялась, что он…

– Прояви уважение к нашей гостье, Кристофер, – резко сказал принц, – она из простолюдинов, но при этом она божественнокровная.

Нив никогда раньше не слышала термина «божественнокровная», но было очевидно, что он имел в виду: кейрд[1], ремесло, магию. Если авлийцы верили, что их магия тоже исходит от божественного источника, то, возможно, мифы авлийцев и махлийцев не так уж и сильно различались, несмотря на заверения в обратном.

Давным-давно, как гласили предания, сотни богов приплыли в Махлэнд и сделали его своим домом. Прежде чем скрыться за завесой в Дон-Шири, некоторые из них обзавелись смертными возлюбленными и передали свою магию детям. Каждый человек, владеющий кейрдом, утверждал, что может проследить свою родословную до одного из Пресветлых. Среди них были Луг, создававший мечи и щиты, способные переломить ход битвы; Диан Кехт, чьи снадобья могли излечить любую рану; Гоибниу, чьи пиры утоляли голод человека на десятилетие; Брес, который мог прекратить любую ссору серебряным языком; Делбаэт, который изрыгал огонь, как дракон; и, конечно, ее тезка Нив. Она всегда считала жестокой иронией то, что ее назвали в честь королевы Страны вечной молодости.

– Как пожелаешь, Джек! – Кит снова обернулся к ней. – Давай посмотрим.

Она поняла его невысказанную угрозу: «Дай мне хоть одну причину не возвращать тебя на корабль». Он не считал себя выше ее – он знал, что все так и есть. С того момента как она получила приглашение принца-регента, Нив знала, что это не награда за предыдущие заслуги, а лишь начало нового испытания. Ей, простолюдинке, махлийке, придется работать вдвое больше, чтобы заработать на жизнь. Решимость сожгла весь ее страх, осталась потребность доказать не только свою правоту, но и то, что Кит ошибается.

– С радостью, – в голосе Нив прозвучало гораздо больше огня и яда, чем она предполагала, – но мне нужно, чтобы мне принесли мои вещи.

Принц-регент Джек едва успел пошевелить пальцем, как из комнаты выскользнул лакей.

– Сию минуту! Пожалуйста, садитесь и устраивайтесь поудобнее.

Она осторожно присела на край кресла.

– Благодарю вас, ваше высочество.

Через минуту лакей вернулся с дорожной сумкой Нив. Она перебирала скудные пожитки, с болью осознавая, какой грубой должна была казаться им ее жизнь, пока не нашла пяльцы для вышивания, ножницы, катушку ниток и игольницу. Она отмерила и отрезала кусочек нитки. Когда она осмелилась поднять глаза, Кит уставился на нее так пристально, что у нее чуть не сдали нервы.

«Нет, – напомнила она себе, – он никогда не видел никого подобного тебе».

Ее магия была далеко не самой яркой в мире. Когда-то, в стародавние времена, возможно, плащ, сделанный О’Коннором, мог привести в движение целые армии. Но Нив никогда не стремилась изменить мир. Клиенты обращались к ней не только за одеждой, но и за волшебным ремеслом. Все, что она шила, обладало едва уловимым притяжением. Никто не мог точно описать это ощущение, но, когда видели кого-то в изделии Нив О’Коннор, чувствовали что-то неуловимое. Нив превратила молодую вдову в воплощение печали. Она позволила настенным цветам исчезнуть в глубине бального зала. А два года назад она превратила Коиве О’Флартэ в герцогиню.

Нив сделала успокаивающий вдох. На это у нее еще хватило возможностей.

В обруче для вышивания был приколот наполовину законченный платок, над которым она работала во время долгого путешествия в Авалэнд. Она старательно вышивала полевые цветы – такие яркие, что они казались настоящими, спрессованными и забытыми в клочке шелка. Ведь она использовала нитки тридцати разных цветов. При одном только взгляде на него ее охватывала тоска по тому, что она имела и потеряла. Когда в ней зародилась магия, она подумала о лете. Лето – лучшее время года в Катерлоу, когда все дети бегают босиком по полям, когда ветерок с моря охлаждает. Летние дни казались ей бесконечными и полными возможностей, счастливыми до предела. Она вплела эти воспоминания в свою работу, воспоминания, которые помогали ей держаться на плаву на черных волнах Махлийского моря. Она была готова!

В груди что-то резко кольнуло, не больнее укола иглы. И тут из нее полилась магия. Нить мерцала, как будто она держала между пальцами тонкий луч солнечного света. Мягкое сияние залило комнату, заиграв на золотых рамах картин, на сверкающих латунных пуговицах, украшающих диваны.

Кит выругался так тихо, что она чуть не пропустила это мимо ушей.

Все исчезло, кроме них двоих и нежной тоски, вдетой в игольное ушко. Его губы разошлись, и свет ее магии наполнил его глаза светом. По ее шее разлилось тепло, а в животе зародился странный трепет. Если бы она не знала, то сказала бы, что в его взгляде читалось удивление.

Нет, ей все привиделось. Она отвела от него взгляд и начала пришивать к рисунку маленькие золотые украшения. К тому времени как она закончила, лепестки казались пронизанными солнечным светом, а все листья – жемчужными от росы. Осторожно, как только могла, она обрезала нитки и вынула ткань из обруча.

– Это немногое из того, что я умею, но мне не хотелось бы держать вас здесь весь день. – Она протянула платок Киту. – Надеюсь, это даст вам представление о том, что я могу сделать.

Когда Кит взял у нее платок, он словно помолодел лет на пять. Его глаза затуманились от воспоминаний, которые унесли его куда-то далеко-далеко. Но эффект был достигнут, хоть и исчез быстрее, чем она успела моргнуть. Он выронил платок, словно тот обжег его. У Нив екнуло сердце, когда она увидела, что платок лежит на полу скомканный. На мгновение он уставился на него, и по его шее поползла краснота.

– Какая-то уловка, – ядовито сказал Кит.

Джек избавил Нив от необходимости защищаться.

– И чтобы я больше не слышал от тебя ни единого возражения. Мисс О’Коннор – лучшая швея, которую я смог найти, и результат ее работы также будет самым лучшим.

Кит поднялся с едва сдерживаемой злобой загнанного животного. Он был на целую голову ниже своего брата, но его гнев заполнил всю комнату.

– Я скорее не надену на свою свадьбу вообще ничего, чем что-либо из того, на что она хотя бы раз взглянула.

Гнев и смятение кипели в ней, она задрожала от усилий сдержаться. На глаза навернулись непрошеные слезы. Уловка? Она научилась шить у бабушки еще до того, как научилась ходить. Она посвятила свою жизнь освоению ремесла, которое было самым чистым и честным занятием, которое она знала. Она вложила в этот платок частичку своей души, а Кит вел себя так, словно она плюнула ему на ботинки. Больнее всего то, что он не обратился к Нив напрямую и даже не взглянул на нее.

– Хватит, – оборвал его Джек, – я уже все решил. Двор очарован ее работой, а король Кастилии прибудет с инфантой Розой через два дня. Ты слишком долго находился вдали от двора, брат. Полагаю, ты захочешь произвести хорошее впечатление.

Кит замолчал. К удивлению Нив, он ничего не сказал.

Вдали от двора? Для молодых дворян не было ничего необычного в том, чтобы отправляться в длительные путешествия, но Джек так это сказал… словно его брат отбывал наказание.

– Что касается вас, мисс О’Коннор, – устало продолжил Джек, – сообщите моим слугам, что вам нужно, и я распоряжусь, чтобы вам это предоставили. Разумеется, если вы не передумали.

– Нет, не передумала, сэр. Благодарю! – Эта фраза прозвучала слишком громко. Пытаясь сдержать себя, она сделала реверанс в его сторону. – Я не упущу этого шанса.

В этот момент в дверь неуверенно постучали. Она слегка приоткрылась, и приглушенный голос сказал:

– Вам послание, ваше высочество.

– Хватит парить там словно призрак. Входи! – Джек закрыл глаза, словно обращаясь к каким-то внутренним резервам терпения. – В чем дело?

Вошел мальчик-паж и замер на пороге, вперив взгляд в пол.

– Еще одно письмо от Хелен Карлайл, сэр.

– Ради бога… – Джек пересек комнату и выхватил письмо из рук пажа.

«Вот тебе и придворное изящество, – подумала Нив. – Еще одно? Еще одно письмо от Хелен Карлайл – это то, ради чего ты посмел прервать меня?»

Паж съежился:

– Простите, сэр! Это уже третье за столько дней, так что я решил, что дело срочное.

– Ты сильно ошибся! – Джек аккуратно разорвал письмо пополам. – У меня нет времени на ее самодовольные речи сегодня, да и в любой другой день, если уж на то пошло. В следующий раз, когда увидишь письмо от нее, отправь его обратно, а лучше сожги. Я даже имени Хелен Карлайл, или Лавлейс, если уж на то пошло, не хочу слышать в этих залах. Ты меня понял?

– Да, сэр! – Паж ушел не сразу. Он взглянул на Кита и Нив, словно боялся сказать лишнее. – Есть еще одно дело. Ваш камердинер, сэр… Я подумал, что вы захотите узнать об этом как можно скорее, учитывая обстоятельства.

Джек что-то пробормотал себе под нос. На мгновение он показался совершенно измученным, но к тому времени, как Нив моргнула, он вернул себе стоическое выражение лица.

– Очень хорошо. Немедленно пришли ко мне миссис Найт. Я поговорю с ней в своем кабинете.

– Да, сэр!

– Хорошо, свободен! – Когда за пажом захлопнулась дверь, Джек издал самый многострадальный вздох, который она когда-либо слышала. – Прошу меня извинить.

Как могли камердинер и единственная женщина, недоумевала Нив, вызвать у принца такое разочарование? И кто такая Лавлейс?

Нив посмотрела на Кита, как будто он мог что-то подсказать. Но его взгляд, словно сквозь прицел винтовки, устремился в спину уходящего брата, и в нем сквозила ненависть. От этого зрелища у девушки перехватило дыхание: она увидела не ту мелочную злобу, которую испытывают дети к строгим старшим братьям и сестрам, – эта ненависть была горькой, как зимняя ночь, и старой, уходящей корнями вглубь земли.

Кит явно долгое время вынашивал эту обиду.

Поймав ее взгляд, он нахмурился:

– Чего ты на меня уставилась?

– Я… – Она едва приоткрыла рот. В один прекрасный день она могла бы воткнуть в него иглу просто из злости. Если уж на то пошло, то это он уставился на нее. – Я не…

– Хорошо, – с этими словами он встал и вышел из комнаты.

Нив закрыла лицо руками. Ей в жизни выпал редчайший шанс, но достался самый грубый и необщительный клиент во всем мире. Возможно, это предложение и впрямь слишком идеальное, как и предупреждала бабушка. Красивая ловушка подобна стеклянному яблоку, наполненному ядом.

Все происходило совершенно не так, как она мечтала.

3

Через несколько минут после ухода Кита служанка по имени Эбигейл позвала Нив и повела в ее комнату. Тревожные мысли девушки с такой силой носились в голове, что она даже ударилась о дверной косяк, причем настолько сильно, что Эбигейл остановилась и спросила, все ли в порядке. Однако любой подходящий ответ просто испарился, как только она увидела предназначенную ей комнату.

Тяжелые шторы пропускали туманный полуденный свет. Он искрился на стеклянных бусинах люстры и расцвечивал ковер нежными радужными бликами. Нив еле удержалась от того, чтобы не броситься на кровать, но даже пятнышко на этом роскошном постельном белье казалось Нив едва ли не смертным грехом. Даже издалека было видно, как тонко оно соткано. Розовый герб дома Кармин был вышит сверкающей нитью.

– Может, мне послать за ванной? – тактично спросила Эбигейл.

– Пожалуйста! Это было бы чудесно.

Через несколько минут небольшой отряд слуг втащил ванну на когтистых ножках и установил ее у камина. Эбигейл подкатила тележку, загроможденную изящными стеклянными флаконами, и задвинула ширму.

– Позовите меня, если вам что-нибудь понадобится, мисс, – сказала она.

Наконец Нив осталась одна.

У нее сжалось горло и заслезились глаза. «Не плачь», – велела она себе. Как же ее сердило, что она плачет всякий раз, когда нервничает или злится. Но стоило ей начать, и она не могла остановиться. Слезы текли по щекам, и она их не вытирала. Все, о чем она могла думать, – это янтарные глаза Кита Кармина, взгляд, буравивший ее, словно крысу, пробравшуюся в винный погреб. В его голосе она слышала только презрение к ней.

Расфуфыренный дурак! Он ничего не знал о ней.

Когда три дня назад Нив покидала Катерлоу, мать прижала ее к себе и сказала: «Сезон опасен для такой девушки, как ты. Если ты хочешь ехать, я не стану тебя останавливать. Только знай, что наше благополучие – это не твоя ответственность».

Мама гладила Нив по лицу, и та чувствовала, какими мозолистыми стали мамины пальцы от десятилетий шитья, а суставы распухли от многочасовой работы. Она заглянула в глаза матери, прикрытые капюшоном, голубые, как ее собственные, и присмотрелась к преждевременным морщинкам вокруг них. Тогда она поняла, что мама уже не молода.

Конечно, благополучие ее семьи было ее ответственностью. Особенно сейчас, когда она в Авалэнде, в доме той самой семьи, которая бросила их всех на произвол судьбы. Новая волна чувства вины едва не лишила ее дыхания.

Махлийцы сильно пострадали за семьсот лет авлийского владычества. Махлэнд, говорили первые колонизаторы, был пышным и очень плодородным, его щедрость никогда не иссякала. За то время, что его народ был предоставлен сам себе, он стал диким и злым, но при правильном уходе он непременно расцветет. Но по мере того как тянулись века, авлийцы становились все более жадными. Они вывозили на родину почти все, что вырастало, не оставляя ничего тем, кто возделывал землю. Завоеватели выжимали и выжимали Махлэнд, пока в нем не осталось ничего, что можно было бы отдать. Последней каплей стала Порча.

Авлийцы называли это ужасным несчастным случаем. Махлийцы называли это резней.

Магия Карминов, утверждали авлийцы, делает необходимость пахать землю ненужной, поэтому они заставляли землю плодоносить до тех пор, пока она не переставала давать урожай. В один год урожай засох, и на следующий год, и через год.

Несмотря на то что божественная кровь его семьи запятнала саму землю, отец Кита и Джека ничего не предпринял. Он наблюдал, как миллион жителей умерли от голода и еще столько же бежали с острова. Последовавшее за этим восстание было кровавым и стремительным. В течение двадцати пяти лет Махлэнд был суверенным государством, но никто из тех, кто пережил произошедшее, не забыл случившееся и не простил Карминов.

Нив выросла рядом с этими призраками. Всю свою жизнь она хотела облегчить бремя своей семьи, прогнать прошлое, которое преследовало ее до сих пор. Она предпочитала радоваться каждому дню именно потому, что знала, насколько плохо все может быть. Она улыбалась, потому что не могла допустить, чтобы члены семьи хоть на мгновение подумали, что они подвели ее. Конечно, Нив была уверена, что обязана заботиться о них после всего, что им пришлось пережить. И это так мало – попытаться дать им тот уют, которого они никогда не знали в детстве.

Это была такая мелочь – просто сделать что-то хорошее.

Когда Нив окончательно выбилась из сил от плача, она вытерла слезы, расстегнула платье и расшнуровала корсет, а затем осторожно забралась в ванну. Вода, почти до боли горячая, обволокла ее. Пар, клубившийся из ванны, пах лавандой и розой. Нив осторожно опустилась в воду до подбородка и, стыдясь получаемого удовольствия, желала, чтобы купание доставляло ей меньше удовольствия. Это было гораздо роскошнее, чем все, что она когда-либо испытывала. В Катерлоу она мылась только с кувшином и тазиком, что, конечно, практично. Грязь слетала с ее тела, а вместе с ней и часть ее напряжения.

Нив взяла с тележки расческу и принялась распутывать волосы. Расческа плавала в мутной воде, черная, как прилив. С медленно нарастающим ужасом девушка смотрела на серебристую прядь. Пока никаких изменений, но скоро… Нет, не стоило беспокоиться.

«Вы не больны, пока не заболели».

Вздохнув, Нив зачесала волосы назад, чтобы больше не видеть их. Она облокотилась на край медной ванны. Металл холодно впился в кожу, но огонь, лениво потрескивающий в очаге, согрел ее.

Всего через несколько недель все закончится. На деньги, заработанные здесь, ее семья сможет присоединиться к ней в Сутэме. Поначалу бабушка, может быть, возмутится, но вскоре поймет, что здесь их ждет лучшая, более комфортная жизнь. Она научится ценить красивые, несерьезные вещи.

Если, конечно, Нив сможет создать нечто настолько невероятное, что очарует даже такого циника, как Кит Кармин.

* * *

Ближе к полудню Нив вышла из комнаты. Солнечный свет проникал через окна нижнего зала и омывал коридор, розовый и водянистый, как рана.

Она понятия не имела, где находятся кухни, но, конечно, найти их не так уж сложно. Если ее подруга Эрин где-нибудь и была, то только там. Давным-давно клан О’Кеннеди славился целительскими способностями. Его представители могли сварить эликсир, способный вернуть человека с порога смерти, или сделать припарку, способную отрастить отрубленную конечность. Самое впечатляющее, что удалось сделать Эрин, – чай, который на несколько часов снимал воспаление в суставах Нив. А еще подруга пекла восхитительные пироги.

Когда Нив подходила к лестнице, снизу донесся громкий звук, что-то вроде рева, как ей показалось. А потом начался хаос.

По деревянному полу загрохотали шаги, и в коридорах началась возня. Нив ухватилась за перила и выглянула. Внизу слуги спешили по коридорам, неся тарелки, подносы и серебряные приборы, начищенные до блеска. Нив не переставала удивляться тому, как все суетятся, насколько проще было бы, если кто-нибудь из слуг владел кейрдом. В Катерлоу были жители, способные призвать к себе предмет, находясь в другом конце комнаты, и те, кто мог поднять вес втрое больший, чем обычный человек. Она слышала, что некоторые авлийские простолюдины владеют этим ремеслом, но это исключительная редкость. Как глупо, что никто из тех, кто занимается практическими делами, не пользуется магической помощью.

«Как странно, – подумала она через мгновение, – что здесь нет махлийских слуг, владеющих ремеслом, чтобы помочь».

– Чего ты стоишь здесь без дела?

Нив вздрогнула и отшатнулась от перил. На нее смотрела молодая женщина с корзиной белья у бедра. Нив осторожно спросила:

– Кто? Я?

Но женщина, казалось, ее не слушала.

– Принц-регент не в духе, ты же знаешь. Хочешь, чтобы он застал тебя бездельничающей? Мечтательно глядящей в пустоту, когда у нас не хватает слуг?

Было ясно, что ее приняли за служанку.

– Нет, мэм! Простите, мэм! – Нив сделала книксен и отвела взгляд.

– Тогда займись делом, и поживее.

Нив не собиралась делать то, что ей сказали, но, возможно, ей удастся узнать, здесь ли Эрин.

– Простите, вы знаете девушку по имени Эрин О’Кеннеди?

– Эрин, – повторила девушка, задумчиво поджав губы. Но так же быстро, как узнавание зажглось в ее глазах, ее лицо потемнело. – Да, она была здесь, но уехала два дня назад.

Эрин уехала? Этого не может быть!

– Она уехала? Почему?

– Это ты мне лучше ответь, – ядовито ответила девушка.

Она протиснулась мимо Нив, бормоча под нос что-то о ленивых махлийцах.

После того, через что пришлось пройти на встрече с Китом Кармином, у Нив не осталось сил принимать что-либо близко к сердцу, но она была озадачена. Эрин казалась такой довольной в Сутэме. Ее письма всегда отличались тонким юмором и безмятежной мудростью и занимали несколько страниц. Конечно, она должна была упомянуть, что планирует вернуться в Катерлоу или что ей здесь не нравится. Но почта работала так медленно, что, скорее всего, письмо не дошло до Нив до того, как она покинула Махлэнд. Она немедленно напишет Эрин и докопается до правды.

Ее желудок настойчиво заурчал, не помешал бы поздний завтрак. По мере продвижения Нив по дому хаос усиливался. Одни лакеи сновали в разные стороны, таская цветочные композиции, факелы и даже скульптуру, вырезанную из единого куска льда. Другие неуверенно балансировали на лестницах, расставляя белые свечи на всех доступных поверхностях. Служанки деловито полировали зеркала до ослепительного блеска. Луч солнечного света отразился от поверхности одного из зеркал и ударил Нив в глаза. Мгновенно ослепнув, она натолкнулась на какую-то заблудшую душу, занимающуюся своими делами.

– Извините! – воскликнула она.

Один из мужчин удивленно воскликнул:

– Неужели передо мной Нив О’Коннор?

Нив сделала шаг назад, чтобы получше разглядеть говорившего. Молодой человек, стоявший перед ней, явно знал толк в стиле: зеленовато-голубой сюртук в джайлинском стиле с манжетами, свисавшими на костяшки пальцев, и жилет с высоким воротником, украшенный бархатом. Наряд дополняли бирюзовые перчатки и подходящий шейный платок, завязанный замысловатым углом. Его светлые волосы были по-современному романтично взъерошены и уложены явно с огромным количеством помады. Напускная небрежность и заметный акцент выдавали в нем дворянина.

– Вы меня знаете? – Она изо всех сил старалась скрыть удивление.

– Конечно, знаю. Я восхищаюсь вашими работами с тех пор, как они ослепили высшее общество два сезона назад. Я и сам, если честно, мечтал о наряде вашей работы.

– О! – Ее вдруг охватило волнение. – Большое спасибо. Я с удовольствием сошью вам что-нибудь, когда у меня будет время.

– Пока не надо ничего обещать! – Его улыбка стала озорной. – Я только что вернулся из поездки с Китом и услышал о вас очаровательные вещи.

Упоминание имени принца лишило Нив способности говорить и чувствовать. Она думала, что выплеснула весь свой гнев, но он разгорелся в ней с новой силой. Очевидно, это отразилось на ее лице, потому что юноша сказал:

– Как вижу, он произвел на вас неизгладимое впечатление.

Вот беда! Теперь ей придется лгать. Согласно всем сказкам, которые она когда-либо читала, принцы должны были быть галантными и романтичными. Однако оба настоящих принца, которых она встречала, были весьма эксцентричны.

– Да, действительно! Он был очень обаятельным.

И тут самообладание ее собеседника дало трещину. Он разразился неджентльменским смехом.

– Вы, должно быть, сама святая Инногена, если искренне в это верите. – Он достал из нагрудного кармана носовой платок, такой же красивый, как и его жилет, и промокнул глаза. – Спасибо. Сегодня мне это было необходимо.

– Не за что, – уныло ответила она.

– Ах, где мои манеры? Я забываю о них в окружении красивых женщин. – Молодой человек протянул ей руку и криво улыбнулся, как бы давая понять, что играет. – Габриэль Синклер.

Она вложила свою руку в его и постаралась не покраснеть, когда он поцеловал воздух над ее пальцами.

– Рада познакомиться с вами, лорд Синклер.

– Просто Синклер, – его легкая улыбка померкла, – вы выглядите потерянной. Если хотите, я могу показать вам, куда идти.

Хоть кто-то в этом дворце хотел ей помочь.

– Вы знаете, где находятся кухни?

– Кухни? – Он недоверчиво нахмурился. – Почему бы мне не послать за чаем?

– Нет-нет, все в порядке! Я не могу навязываться вам.

– Боюсь, я вынужден настоять. Каждому нужен друг при дворе, – заметил он и подмигнул, – особенно когда ты здесь чужак.

Синклер повел ее по коридору. Должно быть, он действительно был хорошим другом Карминов, поскольку ориентировался во дворце так, словно тысячу раз бродил по его залам, и, проходя, отдавал распоряжения слугам с беззаботной самоуверенной легкостью. Однако время от времени Нив улавливала, как один из них хихикает или шепчется с другим, когда они проходили мимо. Синклер если и замечал это, то никак не реагировал. Нив сгорала от любопытства. Если даже слуги считали себя достаточно смелыми, чтобы потешаться над ним, то, возможно, он причислял себя к чужакам при дворе.

Когда они заняли места на застекленной террасе, прошло всего несколько минут, и девушка с озабоченным видом принесла чайный сервиз. Она поставила башенку из печенья и керамический чайник, из которого шел ароматный пар, после чего снова исчезла.

Пока Синклер наливал им чай, Нив запихивала в рот печенье.

– Вы мой спаситель. Спасибо.

– Я знаю, – ответил Синклер, – пожалуйста, ешьте. Вы заставляете меня нервничать.

Нив повиновалась. Теперь, попробовав печенье, она смогла оценить его вкус: нежно-цветочный, насыщенный маслом. Она проглотила полный глоток чая и тут же пожалела об этом – он обжег горло, но оставил приятную нотку карамели. Синклер выглядел искренне впечатленным.

– Похоже, сегодня здесь довольно суматошно, – сказала Нив. – Вы знаете, что происходит?

– Джек в дурном настроении, и поэтому его слуги в дурном настроении. – Он скорчил гримасу. – «Сплетница» вернулась в этом Сезоне.

– Сплетница?

– Это скандальная газетенка, – ответил он, – хотя, признаю, автор обладает странной чувственностью.

– Что вы имеете в виду?

– Конечно, в ней есть типичные Сезонные сплетни, но они никак не связаны с политикой. Лавлейс изображает из себя защитницу обездоленных, но все это суетная чепуха! – Синклер откинулся в кресле. – Я, конечно, не согласен с их мнением, но они уже почти три года продвигают свою политическую программу и ничего не добились. Но что меня восхищает, так это то, что они совершенно не любят Джека и без устали подкалывают его в каждой статье.

– Правда? – Голос Нив упал до шепота. Хотя она почти не знала этого человека, но не могла представить, что он выдержит открытое высмеивание в течение трех минут, не говоря уже о трех годах. Он казался слишком гордым. – Почему их не остановили?

– Если бы Джек смог их поймать, я уверен, что их как минимум посадили бы в тюрьму. Даже их издатель не знает, кто они такие, но каким-то образом они знают все обо всех. – Он рассеянно крошил печенье. – Всем, кто упоминается в колонке, присылают экземпляр за день до ее выхода. Возможно, это попытка подкупа Лавлейс, чтобы заставить всех молчать. Не спрашивайте меня, откуда я знаю.

– Они писали о вас?

– Несколько раз, и, хотя мой отец, герцог Пелинорский, переносил это хуже, чем я, это не так плохо, как кажется. Есть что-то почти освобождающее в том, что худшее о тебе уже раскрыто, – в его голосе за беззаботным тоном она расслышала нотки гнева и лжи. Несмотря на то что они только что познакомились, было больно смотреть, как он старается не замечать того, что явно причиняет ему боль. – Они досаждают, но время от времени бывают интересными. Хотите посмотреть?

Нив заколебалась. Потакать досужим сплетням о своем работодателе было, конечно, неправильно, но она любила время от времени устраивать небольшой скандал.

– Не откажусь.

Он приказал слуге принести «Ежедневную хронику». Когда газету принесли, он не преминул спросить:

– Вы умеете читать?

Это был справедливый вопрос: немногие девушки из простолюдинов умели читать. Мать учила ее, но она так редко читала что-то, кроме подписей в модных журналах.

– Надеюсь, достаточно хорошо.

Он протянул газету. Бумага была измята и порвана в некоторых местах, люди, вероятно, выхватывали ее друг у друга из рук. Нив с трудом открыла ее, стараясь не чувствовать себя ужасно провинциальной.

Она никогда раньше не видела подобных изданий. Ежедневное получение новостей казалось ей немыслимым чудом, куда более странным, чем волшебство. До Катерлоу информация доходила медленно: новости с континента до городов махлийцев за месяц, из Авалэнда – за две недели, а из-за границы иногда шли полгода. Еще неделя уходила на то, чтобы донести их до таких деревень, как Катерлоу, где один из немногих грамотных людей в городе зачитывал газету в пабе. И колонки сплетен им были не нужны. Все знали о делах друг друга. Если вы произносили секрет вслух, ветер разносил его по всей деревне еще до конца дня.

К ее ужасу, «Хронику» оказалось довольно трудно читать. Шрифт был таким мелким, словно наборщик изо всех сил старался впихнуть каждую статью на первую страницу. Нив прищурилась, жалея, что у нее нет лупы. Она пролистала последнюю страницу, и там, между рекламой карет и подъюбников, нашелся раздел под названием «Сплетница».

Лавлейс, казалось, обращается ко всем, кого упоминает, используя эпитеты, но детали представлялись достаточно уличающими, чтобы хорошо осведомленный человек мог догадаться об их истинной личности. А другие, как она обнаружила, вообще почти не маскировались.

«Недавно я услышал о катастрофическом завтраке в доме некоего лорда У., о котором вы, возможно, помните из-за его участия в инциденте с неким Пистолетом в Питомнике несколько месяцев назад. Когда пришло время подавать вино, никто из слуг не появился, и собрание распалось не более чем через час. Ужасный конфуз! Я рассказываю вам об этом не для того, чтобы заниматься досужими сплетнями, а чтобы успокоить вас или, возможно, предостеречь.

Вы можете обнаружить, что в этом Сезоне ваши социальные календари опустели. Будьте уверены, ваши друзья (скорее всего) не испытывают к вам ненависти. Работники-махлийцы по всему городу не выходят на работу в знак протеста против плохого обращения с ними и с требованием возместить ущерб, нанесенный Порчей, по призыву одной госпожи ХК. Что касается госпожи ХК, то я должна положить конец этим нелепым слухам о том, что мы с ней – одно и то же лицо. Действительно, у нас общее дело, и я восхищаюсь ею за столь эффективную организацию. Но вы слышали, как она говорит? Эта женщина болезненно серьезна, а я никогда в жизни не была серьезна. Но я отвлекаюсь. Всем Известный Некто решительно отказывается встречаться с ней, даже когда его собственные слуги массово увольняются. Возможно, ВИН и не соответствует репутации своего знаменитого отца – не хватает дерзкой самоуверенности, а то и скверного нрава, но, похоже, он разделяет определенную неприязнь к соседям-махлийцам. А может быть, он слишком занят тем, что сжимает поводок нашего блудного сына, который наконец-то вернулся после четырех долгих лет. Остается только гадать, улучшил ли БС свои манеры с тех пор, как мы видели его в последний раз, но я в этом сомневаюсь. Все, в чем я могу быть уверена, так это в том, что в этом Сезоне зреет недовольство как среди махлийцев, так и при дворе. Ради него самого и из веры в достоинство, присущее всем людям, я призываю ВИН подчиниться требованиям некоторых из самых вульгарных представителей авлийского общества. Как вы уже видели – и будете чувствовать, – ваши удовольствия зависят от их труда и магии».

Нив отложила газету, и в животе у нее заныло от беспокойства. Казалось, даже спустя столько лет авлийцы не устают попирать ее народ ногами. Но может ли быть правдой, что Джек плохо обращается со слугами-махлийцами? К Нив он был милостив, но она слишком доверчива и склонна видеть в людях только лучшее. Теперь она подумала, не отражает ли длительность писем Эрин не ее волнение, а ее одиночество. Как Нив не заметила этого?

Газета «Сплетница» действительно необычное скандальное издание. Утверждать, что принц-регент был плохим правителем, и так открыто поддерживать требования о репарациях… Она, конечно, надеялась, что Лавлейс соблюдает осторожность, чтобы не раскрыть свою личность. В Катерлоу ей приходилось слышать о том, что произошло в Джайле около тридцати лет назад: простолюдинам надоела магическая элита, и в один прекрасный день они заживо сожгли на улицах королевскую семью. С тех пор каждый монарх на континенте с потрясающей быстротой заставлял замолчать несогласных.

И все же это мнение только одного человека и, скорее всего, даже не подданного Джека. Лавлейс, вероятно, из махлийцев. Кто из авлийцев стал бы писать в поддержку чужеземных простолюдинов?

– Должно быть, у такого занятого человека, как принц-регент, найдутся более насущные заботы, чем простой писака.

– Да, но у Джека есть отвратительная привычка влезать в любое дело. – Судя по кислому выражению лица Синклера, Нив поняла, что надавила на старую рану. – Тем не менее на него оказывают сильное давление. Придворные могут быть весьма раздражены, когда их социальные связи оказываются под ударом. И, как говорит Лавлейс, у Джека не такая репутация, как у его отца.

– Он не популярен?

– Он не его отец, – ответил Синклер, – в пору своего расцвета король был богом среди людей. Он вызывал уважение, а может, просто страх. Он был настоящим политиком. Джек же больше заботится об управлении своим домом, чем королевством.

Нив и сама это заметила. У него были и жена, и экономка, которые наверняка могли управлять дворцом без его присмотра. Она осторожно поинтересовалась:

– Для авлийских правителей обычное дело – такое участие в управлении слугами?

– О нет! Джек – зануда, он никому не доверяет и не дает самостоятельности. – Казалось, его очень обрадовал этот вопрос, но он сделал паузу, чтобы собраться с мыслями. – Если говорить серьезно, то в наши дни большинство королей – фигуры с небольшим количеством реальных политических обязанностей, если только они сами не хотят в этом участвовать, как отец Джека. Королевская казна финансирует гражданское правительство, а король командует армией. Парламент отлично справляется с управлением королевством. Наши правители находили способ развлечься, когда им надоедало заниматься государственными делами. – Синклер махнул рукой. – У короля была коллекция произведений искусства. У деда Джека была псарня, полная самых красивых борзых, которых вы когда-либо видели. А у Джека… ну, у него есть светский календарь. Планирование свадьбы отнимает у него много сил.

– Ого, – ошеломленно сказала Нив.

– Так и есть! – Синклер поднял свою чашку с чаем. – Добро пожаловать в Авалэнд!

Да уж, действительно, «добро пожаловать». Это обстоятельство делало ее работу вдвое сложнее. Если Кит откажется надеть то, что она сшила, то Джек, несомненно, заменит ее кем-нибудь, кого Кит сможет терпеть. Несмотря на свои угрозы, принц не мог прийти голым на собственную свадьбу. Ее лицо запылало от воспоминаний.

– Синклер, я не хочу лезть не в свое дело, ведь мы только что познакомились, но я должна спросить…

Он наклонился:

– Продолжайте.

– Вы хорошо знаете принца Кристофера?

Синклер шумно выдохнул:

– Слишком хорошо, как по мне. Мы знаем друг друга с детства, так что ни у кого из нас не было особого выбора в вопросах нашей дружбы.

Это все объясняло. Она усмехнулась, почувствовав себя немного очарованной мыслью об их общении.

– Похоже, у вас двоих не так уж много общего. Признаюсь, мне трудно представить, о чем вы говорите.

– О, много о чем. Кит ведет алфавитный список всех моих недостатков. Ему нравится изводить меня по каждому поводу.

Нив рассмеялась:

– В это я могу поверить.

Синклер бросил на нее лукавый взгляд:

– Почему вы спрашиваете?

– Ничего предосудительного, клянусь! Я буду благодарна, если вы сможете дать мне совет. Ясно, что его высочество презирает меня, и я должна что-то сделать, чтобы он не испытывал ненависти. Он сказал, – Нив с трудом заставила себя повторить то, что он сказал на самом деле, – что скорее умрет, чем наденет что-нибудь из сшитого мною.

– Как это похоже на Кита, – пробормотал Синклер с многострадальной покорностью человека, который слышал одну и ту же историю уже тысячу раз. Потом его лицо стало серьезным. – Я не пытаюсь его оправдать, но вы должны понимать, что он долгое время вел войну против самого себя. Иногда вы будете попадать под перекрестный огонь. Постарайтесь не принимать это близко к сердцу.

– Я обязательно попробую. – Слова ее звучали совсем не убедительно, даже для нее.

– Вот это правильно! – Игривость снова зажглась в глаза Синклера. – Если убрать все колючки, он не так уж плох. Он мил и нежен внутри. Просто будьте собой. Вы как маленький ураган умиления и хорошего настроения – это… это… освежает.

Нив подумала, что хуже: представший перед ней образ Кита, милого и нежного внутри, или указание на ее маленький рост в качестве комплимента. Как будто то, что она не могла самостоятельно ничего достать с верхних полок, не было достаточным наказанием.

– Спасибо, Синклер!

– Всегда пожалуйста! – Он усмехнулся. – Удачи!

У Нив возникло чувство, что удача ей понадобится.

4

На следующее утро лакей проводил Нив в ее новую мастерскую и вручил письмо, написанное безукоризненным почерком принца-регента:

«Дорогая мисс О’Коннор,

Примите мои самые искренние извинения от имени моего брата и за м