автордың кітабын онлайн тегін оқу Компендиум по общей социологии. Второе издание
Вильфредо Парето

Үзіндіні оқу

Кітап туралы Дәйексөздер203 Қазір оқып жатыр189 Сөрелерде Тегін фрагмент

УДК 316.1

ББК 60.5

П18

Издание осуществлено в рамках Инновационной образовательной программы ГУ ВШЭ «Формирование системы аналитических компетенций для инноваций в бизнесе и государственном управлении»

Перевод с итальянского А. А. Зотова

Научный редактор, автор предисловия к русскому изданию и указателя имен М. С. Ковалёва

Научный консультант Н. A. Макашёва

Рецензент

доктор социологических наук, профессор кафедры общей социологии ГУ ВШЭ А. Б. Гофман

Перевод изд.: Pareto V. Compendio di sociologia generale / a cura di G. Farina. Firenze: Barbèra, 1920

ISBN 978-5-7598-0573-1

Электронное издание подготовлено компанией «Айкью Издательские решения» (www.iqepub.ru)

Предисловие к русскому изданию

Впервые на русском языке читателям предлагается полное произведение итальянского ученого-теоретика мирового уровня — экономиста, социолога и политолога — Вильфредо Парето «Компендиум по общей социологии». Эта книга, появившаяся в свет в 1920 г., представляет собой сокращенный вариант «Трактата по общей социологии» (1916 г.).

В отечественной научной литературе представлены лишь небольшие фрагменты объемных трудов Парето и отдельные статьи, опубликованные в профильных хрестоматиях и научных журналах (см. приложение БII наст. изд.). Данное издание не просто восполняет очевидный пробел, расширяет доступ к мировому классическому интеллектуальному наследию. Выход в свет именно этой книги позднего периода творчества Парето важен еще и потому, что она дает синтетическое, целостное представление о социальных (в широком смысле) концепциях Парето. Дело в том, что экономическую, политическую и общественную сферы человеческой деятельности он рассматривал как единое целое — как нераздельные части (вместе с правом и культурой) общества, т. е. на социетальном, если употребить современный термин теоретической социологии, уровне. Такая позиция дала ученому возможность гармонического слияния его ранних теоретических изысканий. Во всех изучаемых явлениях экономического, политического и социального устройства человеческих сообществ любого масштаба Парето интересовало как возможно состояние социального равновесия и как протекает его динамика. «Компендиум...» — итоговая книга, содержащая его предложения и предположения на этот счет. Поставленные им вопросы и намеченные пути их решения не менее интересны и полезны читателю в начале XXI в., чем были в начале XX в.

Особенности этого труда Парето связаны не только со сложностью самого предмета, специфичностью особого, паретовского понятийного аппарата, сверхкраткостью изложения тезисов и, возможно, излишним стремлением их формализовать и свести к абстрактным силлогизмам, но и с чрезвычайным богатством привлекаемого им конкретного материала. Здесь есть история Древней Греции и особенно Древнего Рима, и дальнейшая европейская история, вплоть до XIX в. и непосредственных событий периода создания книги, а также мифология, теология, литература, механика, математика, астрономия, биология и химия. Это представляет определенную трудность для современного читателя, поскольку то, что было само собой разумеющимся и известным со школьных или студенческих времен всем потенциальным потребителям такого рода продукции в 1920-х годах, для нас, почти через сто лет, может оказаться не самым легким ребусом. Таковы неизбежные издержки отказа от классического образования в пользу узкоспециализированного. В связи с этим переводчиком и научным редактором были предприняты трудоемкие и времяемкие усилия по уточнению мысли автора (для чего привлекались другие его работы и издания на других языках). А также — по установлению или уточнению приведенных имен и цитируемых источников (показателем объективной сложности такой задачи является тот факт, что в некоторых иноязычных изданиях «Компендиума...» плохо распознаваемые отсылки просто снимались). Многие источники, используемые Парето, хорошо известны в русской книжной традиции (произведения Античности и Средневековья) или изданы у нас в стране за последние десятилетия. Все цитаты даны соответственно по таким источникам.

Основной корпус книги содержит сноски автора и примечания переводчика и редактора, касающиеся не самых распространенных научных терминов, социальных реалий, и переводы иноязычных выражений (все сноски и примечания даны в сплошной нумерации по всей книге). Кроме того, в угловых скобках <.> непосредственно в самом тексте встречаются небольшие дополнения, пояснения, уточнения. В квадратных скобках [...] даны русские издания используемой Парето литературы.

Настоящее издание является полным аналогом итальянского 1920 г., включая Приложение А. Единственное отклонение состоит в отсутствии Предметного указателя. Это связано, во-первых, с тем, что принципы составления предметных указателей очень различаются, и оригинальный указатель не подлежит простому переводу. Во-вторых, книга четко структурирована и в ней достаточно просто ориентироваться тематически по Оглавлению, а также по приложениям AI, AII и AIII. Предложенный расширенный Указатель имен значительно облегчает восприятие текста, поскольку содержит точную идентификацию персон. В него вошли исторические лица и упомянутые авторы (ученые, теологи, писатели, поэты). Кроме того, читателю предложено Приложение Б, включающее краткие биографические сведения об авторе и избранную библиографию его трудов и сочинений о нем на иностранных и русском языке.

М. Ковалёва

Москва, 4 августа 2007 г.

Предисловие к первому итальянскому изданию

Есть основания полагать, что среди уважаемых критиков «Трактата по общей социологии» Вильфредо Парето имеются многие, даже не прочитавшие его или только бегло просмотревшие и не сумевшие извлечь из него ничего ценного, однако, не в расчете на них составлялся этот компендиум, как мог бы подумать иной придирчивый читатель. Расчет делался совсем на других людей, на большую и деятельную группу молодых итальянских ученых, которые, развивая соприкасающиеся с социологией специальные дисциплины, часто впадают в ошибки при осуществлении своих замыслов из-за недостатков выбранного ими метода и игнорирования элементарных социальных проблем. Для нас, крайне уставших и перекормленных всевозможными метафизическими бреднями, сектантскими веяниями и агностицизмом исторической школы, Вильфредо Парето предстает великим мастером, который по своему яркому гению сопоставим с Макиавелли и Галилеем. Он первым возвел социологию в ранг науки на рубеже XIX—XX вв., обозначил для нее очевидный путь экспериментальных наук. Его учение оценят молодые ученые, обладающие беспристрастием мыслящих людей, которые делают вывод о теориях по их соответствию фактам, а не встречают доктрину восторженными приветствиями, похожими на рев павианов или крик попугаев. Старания приведут их к плодотворным результатам, их не введет в заблуждение обманчивый шум ложной славы. Они найдут в этой книге строгие исследования, дисциплину мысли, им откроются новые горизонты и появится стремление продолжить и приумножить начатый мастером труд.

При подготовке «Компендиума...» я не счел допустимым отходить от используемого в «Трактате.» индуктивного изложения материала, которое подводит к раскрытию теории, т. е. был повторен путь от представления фактов к получению на их основе выводов. Возможно, что дедуктивный способ был бы предпочтительнее, но он мог бы легко вызвать впечатление догматизма. В «Компендиуме.» сохранены наиболее значимые теоретические разделы и сокращены фактические материалы, некоторые факты приведены, а другие только коротко упомянуты. Некоторые полемические и дискуссионные материалы, представляющиеся второстепенными по отношению к поставленным целям, опущены. Благодаря этому оказалось возможным сжать до небольшого объема два огромных тома оригинала. Были включены также некоторые из примечаний, появившихся в издании «Трактата.» на французском языке; отдельные небольшие дополнения внес сам автор при просмотре рукописи. Конечно, он не смог в достаточной мере отразить обширный опыт <Первой> мировой войны, однако в одном из фрагментов этот опыт все же получил отражение. Исследователь найдет обстоятельные комментарии Парето к фактам данного периода в различных итальянских периодических изданиях того периода, таких, как «Rivista d’Italia», «Rivista di Milano», «Resto del Carlino», и в работе «Fatti e commenti» (Vallecchi, Firenze 1920) и т. д. Сохранено Приложение, но в сокращенном виде. Как теперь принято, введена сравнительная таблица, в которой параграфы «Компендиума...» соотнесены с параграфами «Трактата...», чтобы читатель отыскал в нем все доказательства теоретических положений, не ограничиваясь теми немногими, которые даны здесь в сжатом виде или просто упомянуты. Надеюсь, что и мой труд не окажется бесполезным для исследователей и будет вознагражден их одобрением так же как его получила работа этого выдающегося автора.

Джулио Фарина

Флоренция, 15 июня 1920 г.

Глава 1. ВВОДНЫЕ ПОЛОЖЕНИЯ

1.

Человеческое общество — объект многочисленных исследований. Одни из них относятся к специальным дисциплинам, таким, как право, история, политическая экономия, история религий и т. д.; другие охватывают те сферы, которые пока выглядят смутно, нечетко; их синтезу, направленному на изучение человеческого общества вообще, можно дать имя социологии.

2.

Это определение крайне несовершенное, но, быть может, его и не следует особенно улучшать, поскольку среди всех наук ни у одной, включая и математические науки, нет строгого определения. В связи с этим предмет нашего познания будет разделен на различные части только ради удобства, и это искусственное деление со временем изменится. Не стоит, пожалуй, спорить о словах; перейдем к делу.

Итак, здесь не будут обсуждаться вопросы о том, является ли социология автономной наукой, отлична ли она от философии истории; вместо этого мы займемся исследованием тех единообразий, какие демонстрируют социальные факты, и тех отношений, которые проявляются между этими фактами. Такому исследованию потом может быть дано желательное название.

3.

Для решения наших задач мы стремимся следовать некоторым нормам, которые предпочитаем представить здесь в качестве введения, вместо того чтобы обсуждать их всякий раз при появлении подходящего случая. Доказательства некоторых положений, которые здесь только приводятся, будут изложены в дальнейшем.

4.

Автор может представить принципы, которых он собирается придерживаться, двумя совершенно разными способами. Во-первых, он может требовать, чтобы они принимались в качестве доказанных истин, и в таком случае всякое логическое следствие из них будет считаться доказанным. Во-вторых, он может выдвинуть такие принципы в качестве простого указания на один из многих путей, какими можно было бы пойти; в таком случае ни одно из их логических следствий нельзя рассматривать в качестве реально доказанного, оно будет представлять собой лишь обсуждаемое гипотетическое положение. Поэтому следует остерегаться использования таких выводов и исследовать отношения непосредственно между фактами.

5.

Опыт показал, что второй способ был полезен в исследованиях в некоторых науках; поэтому можно попытаться применить его и в социологии. Мы не выдвигаем никакой догмы в качестве исходного пункта нашего исследования, и изложение наших основных положений представляет собой только указание пути, одного из многих, который предстоит выбрать и затем следовать по нему. Поэтому тем, кто пожелают идти вместе с нами, никто не возбраняет искать иной путь.

6.

До сих пор социология почти всегда толковалась догматически. Не должно вводить в заблуждение прилагательное «позитивная», данное Контом его философии; она столь же догматична, как и «Рассуждение о всеобщей истории» Боссюэ. Это различные религии, но все же религии; такого рода религии мы находим в трудах Спенсера, Де Греефа, Летурно и других авторов. Среди социологий в большом количестве встречаются «гуманистические», нет недостатка в метафизических, также имеется некоторое количество христианских, католических и иных подобных им социологий. Не желая объявлять ошибочными все эти почитаемые социологии, мы позволим себе представить здесь исключительно экспериментальную социологию, подобную химии, физике и иным, близким к ним наукам.

Таким образом, мы намерены руководствоваться только опытом и наблюдением исключительно в том смысле, какой эти два понятия приобрели в естественных науках, а не в таких значениях, какие проявляются в ныне встречаемых выражениях: «духовный опыт», «христианский опыт» ит. п., которые обновляют под иным именем самонаблюдение античных метафизиков.

Там, где опыт не противопоставляется наблюдениям, мы для краткости будем именовать эти вещи одним словом, т. е., говоря об экспериментальных науках, мы будем иметь в виду наблюдение.

7.

В любых общностях распространено употребление описательных, предписывающих и им подобных утверждений, например: «Не желай себе того, что принадлежит другим», «Возлюби ближнего своего как самого себя», «Умей быть бережливым, если не хочешь однажды впасть в нужду». Эти высказывания, объединяемые логической или псевдологической связью и дополняемые разнообразными повествованиями, образуют теории, теологии, космологии, метафизики и т. д.

8.

Для тех, кто благодаря воздействию чувств верят в них, эти теории делятся на два класса: истинные и ложные, хотя сами эти термины не особенно определены.

9.

Часто к этому добавляются три аксиомы:

— любой умный человек должен принимать истинные и отвергать ложные положения;

— любая истинная теория полезна, а любая ложная теория вредна;

— одна и та же теория не может быть полезной для одних и вредной для других социальных классов.

10.

Не занимаясь изучением их внутренней ценности, идущей от веры, мы можем рассматривать все подобные положения и теории отвлеченно, как экспериментальные факты, в которых проявляются диспозиции и склонности людей. Они оказываются среди тех элементов, которые воздействуют на общество.

11.

При попытке классифицировать теории мы сталкиваемся с тем, что теория состоит из двух частей: материала, т. е. описательной, аксиоматической части с включением конкретных и абстрактных, реальных и воображаемых сущностей, и связи, т. е. наличия логических и псевдологических рассуждений, апелляций к чувству, присутствия этических, религиозных и прочих элементов. Обо всем этом подробно будет говориться в § 180.

12.

Рассматривая материалы и связи в разных аспектах и принимая во внимание возможные комбинации их видов, мы можем распределить их так.

Объективный аспект, т. е. рассмотрение теорий независимо от того, кто их создает и кто их принимает.

Класс I. Экспериментальный материал:

Ia. Связь логическая, включает все теории логико-экспериментальных наук. <Возможны варианты:>

Ia1. Чистый тип исключительно с экспериментальным материалом и с логической связью; абстракции и общие принципы, от которых логически выводятся следствия, извлечены исключительно из опыта и подчинены ему;

Ia2. Материал оказывается всегда экспериментальным, связь является логической, однако абстракции и общие принципы приобретают значимость, выходящую за границы опыта, и господствуют над ним.

Ib. Связь нелогическая, т. е. это логические софизмы или хитроумные рассуждения, выполненные ради введения в заблуждение других людей.

Класс II. Неэкспериментальный материал:

IIa. Связь логическая.

IIb. Связь нелогическая.

Несомненно, классификация зависит от наших знаний, и тот, кто станет считать экспериментальными некоторые элементы и сочтет приводимые аргументации логическими, отнесет теорию к иному классу, чем тот, кто будет придерживаться противоположного воззрения.

Кроме того, в конкретных случаях одна и та же теория может быть отчасти экспериментальной, отчасти — нет, отчасти логической и отчасти нелогической.

Субъективный аспект, т. е. рассмотрение теорий в зависимости от того, кем она создается и кем принимается.

a. Причины, по которым данная теория была создана данным человеком.

b. Причины, по которым данная теория была принята данным человеком.

Такие вопросы относятся также к общностям.

Аспект полезности, т. е. рассмотрение либо тех чувств, которые порождают данную теорию, либо того воздействия, которое эта теория оказывает на возникновение, усиление и, соответственно, изменение некоторых чувств.

I. Польза или вред от чувств, порождаемых теорией.

Ia. Для того, кто ее создает.

Ib. Для того, кто ее принимает.

II. Польза или вред от данной теории.

IIa. Для того, кто ее создает.

IIb. Для того, кто ее принимает.

Такие аспекты рассмотрения распространяются и на общности.

13.

Кратко обобщим сказанное. Если, например, рассматривается суждение о том, что A = B, то надо ответить на следующие вопросы.

Объективный аспект. Соответствует или не соответствует опыту это суждение?

Субъективный аспект. Почему некоторые люди говорят, что A = B? Почему другие люди этому верят?

Аспект полезности. Какая польза имеется от тех чувств, которые проявляются в суждении, что A = B, для тех, кто его высказывает? Какая польза от них для тех, кто данное суждение принимает?

В предельном случае на первый вопрос отвечают утвердительно, а по отношению к другим добавляют: «Люди утверждают, верят, что A = B, потому что это истинно»; «Проявляемые при этом чувства полезны, поскольку они истинные; сама эта теория полезна, поскольку она истинная». В этом предельном случае обнаруживаются утверждения, отвечающие логико-экспериментальной науке, так как истинность означает соответствие опыту; но при этом встречаются также утверждения, никоим образом не отвечающие опытной науке, в которых слово «истинно» означает нечто совсем иное и очень часто — просто согласие с чувствами того, кто защищает этот тезис.

В исследовании, которое мы проведем в следующих главах, будут часто встречаться такие случаи:

а. Высказывания, отвечающие опыту, выдвигаемые и принимаемые в согласии с чувствами, которые полезны или вредны индивиду, обществу;

b. Высказывания, отвечающие опыту, отвергаемые из-за того, что они расходятся с чувствами отдельных индивидов, хотя они были бы полезны для общества, если бы их приняли;

c. Высказывания, идущие вразрез с опытом, выдвигаемые и принимаемые потому, что они отвечают чувствам, которые полезны, порой необычайно, индивидам, обществу;

d. Высказывания, идущие вразрез с опытом, выдвигаемые и принимаемые, поскольку они отвечают чувствам, которые полезны для одних индивидов, вредны для других, полезны или вредны обществу.

Обо всем этом мы ничего не можем узнать априорно; требуется обратиться к опыту, чтобы в этом разобраться.

14.

В объективном аспекте мы разделяем высказывания и теории на два класса: к первому относятся те, которые не выходят за границы экспериментальной сферы; ко второму относятся те, которые каким-либо образом выходят за ее границы. Если мы хотим, чтобы наши высказывания отличались строгостью, то необходимо четко отделять эти классы. Каждому из них свойственна своя особая манера рассуждения и, вообще, свой особый критерий, по которому они делятся на два рода. К первому роду относятся те из них, в которых имеет место логическое соответствие выбранному критерию, и о них говорят, что они истинные. Второй род охватывает все те высказывания, которые не отвечают такому критерию; такие высказывания называют ложными. Эти термины «истинное» и «ложное» находятся, следовательно, в непосредственной зависимости от выбранного критерия. Если бы мы захотели придать им абсолютный смысл, то вышли бы из логико-экспериментальной области и вступили бы туда, где господствует метафизика.

Критерий истинности первого класса суждений (высказываний) обращен исключительно к опыту и к наблюдению, тогда как критерий истинности второго класса высказываний лежит вне объективного опыта. Его могут находить в божественном откровении, в тех концепциях, где, как говорится, человеческий дух обращается к самому себе без того, чтобы нуждаться в объективном опыте, в универсальном консенсусе людей ит. д.

15.

Обычно метафизики называют наукой познание сути вещей, их основ. Если мы на миг примем такое определение, то должны будем отметить, что эта работа вовсе не является научной. Мы не только воздерживаемся от выяснения сути вещей и их основ, но даже совершенно не представляем себе, что эти понятия могут означать (см. § 211).

В то время как метафизика от абсолютных принципов нисходит к конкретным случаям, экспериментальная наука восходит от конкретных случаев, но не к абсолютным принципам и сущностям, которые для нее не существуют, а к общим принципам, и затем устанавливает их зависимость от других, еще более общих принципов и т. д.

16.

В менее явной форме <метафизический> предрассудок, требующий знания сущностей, нацеливает на объяснение частных фактов исходя из общего принципа, вместо того чтобы выводить его из частных фактов. Именно так путают установление факта с объяснением его причин. Например, по некоторым наблюдениям мы делаем заключение о существовании факта A и, кроме того, указываем на его вероятные причины: B, C, D... Если затем окажется, что B, C, D... не являются причинами A, то из этого не следует, что A не существует. Такое доказательство было бы приемлемым, если бы существование B, C, D. следовало из опыта, и из него же следовал вывод о существовании A; но доказательство не имело бы убедительной силы, если бы наблюдение непосредственно представляло A.

17.

Человеческое мышление синтетическое; только навык научного рассуждения позволяет немногим людям в ходе анализа отделять части от целого. Благодаря этой склонности оказывается, что как для того, кто выдвигает некоторое положение, так и для того, кто ему следует, немалую сложность составляет отдельное рассмотрение этого положения по двум критериям, экспериментальному и неэкспериментальному — большинство людей чаще всего склонны смешивать их. Как будет показано далее, многие важные для социологии факты получают в этом объяснение.

18.

Необходимость при изучении различных сторон конкретного явления стадии анализа, за которой следует стадия синтеза и возврат от теории к конкретному факту, вполне осознанна в науках естественных, но во многом еще не понята в области социальных наук.

Из этого следует самая распространенная ошибка, которая состоит в отрицании истинности некоторой теории, поскольку она не объясняет все стороны конкретного факта. В иной форме та же ошибка проявляется в стремлении включить в одну теорию другие теории, аналогичные или даже чуждые ей.

19.

Возьмем, к примеру, политэкономическую теорию. Конкретный феномен O имеет не только экономическую сторону е, но и социологические стороны: c, g... Неправильным было бы, как это многие делают, стремиться включить в политическую экономию социологические части — c, g. Напротив, надо добавлять к экономическим теориям, дающим знание о е, другие теории, позволяющие получить знание о сторонах c, g.

20.

Так, в рамках политической экономии надо добавлять, не подменяя, теории прикладной экономии к теориям чистой, или математической экономии1, которая имеет своей основной целью выявление взаимозависимости экономических явлений.

21.

И все же нашелся один необыкновенный умник, который желает заменить политическую экономию психологией, поскольку многие экономические феномены зависят от желаний и воли людей. Почему он ограничивается этим? Почему тогда политэкономию не заменить географией или, скажем, астрономией? Ведь, в конце концов, экономический феномен зависит также от состояния морей, расположения континентов, рек и, по большому счету, от солнца, которое дарит жизнь «этому прекрасному миру растений и животных».

Среди подобных измышлений есть и предложения именовать экономику позитивной. Эта деятельность похвальна, поскольку вызывает смех, а он улучшает самочувствие.

22.

Кроме того, крайне трудно, почти невозможно отделить простое знание о единообразиях <социальных фактов и связей>, существующих в обществе, от действия, направленного на их изменение. Если некто занялся изучением того, что есть, то он непременно хочет иметь еще и практическую цель, а поскольку ее нет, он сам, в конце концов, ее придумывает.

23.

Аналогичным образом очень трудно достичь того, чтобы не было отхода от выраженных автором идей, чтобы к изложенным положениям не добавлялось иных положений, следующих из контекста, которые сам он никогда не имел в виду. Если отмечают недостаток или достоинство объекта A, то, само собой подразумевается, порицают или хвалят данный объект в целом. Это было бы понятно, по крайней мере отчасти, для выступления ради пропаганды или для случая, когда рассуждают в соответствии с чувствами (см. § 197). Такое заключение оказывается, однако, неверным, если требуется исходить из простого описания и изучения единообразий, так как при этом рассуждение строится в объективной манере, согласно логико-экспериментальному методу, и здесь недопустимо выражение собственных чувств ни эксплицитно, ни имплицитно.

24.

Допустим, что дано некоторое количество фактов. Задача нахождения описывающей их теории имеет не одно решение. Различные теории могут равным образом удовлетворять условиям задачи. Выбор одной из них может быть подсказан субъективными мотивами, среди которых может быть, к примеру, простота.

25.

В логико-экспериментальных науках теории являются не чем иным, как следствиями, выводимыми логическим путем из некоторых общих, абстрактных положений, которые называются принципами и в которых подытожены, суммированы общие особенности, характерные для многих фактов. Эти принципы, эти теории, их дедуктивные выводы полностью подчинены фактам, не имеют иного критерия истинности, кроме хорошего представления фактов; они значимы лишь постольку, поскольку согласуются с фактами, и отвергаются сразу, как только расходятся с ними.

26.

Не будет выходом из экспериментальной области использование гипотез как средства дедукции, всегда подлежащей проверке опытом; мы вышли бы из этой области, если бы эти гипотезы использовались в качестве средства доказательства без какой-либо экспериментальной верификации.

27.

Когда очень многие выводы, полученные из некоторой гипотезы, уже проверены на опыте, становится очень высокой вероятность, что и новый вывод из этой гипотезы будет еще одним ее подтверждением, и на практике допустимо принятие этого вывода без верификации. Это объясняет, почему в сознании многих людей происходит отождествление гипотезы, подчиненной опыту, с гипотезой, которая господствует над опытом. На практике всегда встречаются случаи, когда полученные из некоторых гипотез выводы принимаются именно так, непосредственно. Например, в наши дни были поставлены под сомнение некоторые принципы рациональной механики, по крайней мере для скоростей, намного превышающих те, с которыми мы встречаемся в повседневной жизни; однако очевидно то, что проектирующий машины инженер может следовать этим принципам и принимать их, никак не рискуя ошибиться, поскольку скорости движения частей его машин очень далеки от тех, при которых изменились бы принципы динамики.

28.

Мы опускаем рассмотрение вопроса о том, имеют ли научные законы необходимый характер (см. § 209). В этом отношении нам никак не помогут ни наблюдения, ни опыт; законы указывают только на наличие некоторых единообразий и лишь в тех пространственных и временных границах, на которые распространяются такие наблюдения и такой опыт. Данное условие всегда подразумевается, даже когда мы предпочитаем не упоминать о нем. Кто не будет всегда о нем помнить, тот не сможет хорошо осознать, о чем идет речь в этой книге.

29.

Равным образом мы не вступаем в дискуссии о необходимости силлогизма. Например, силлогизм из трактатов по логике — «Все люди смертны; Сократ — человек, следовательно, Сократ смертен» — с экспериментальной точки зрения надо выразить так: «Все люди, о которых мы смогли узнать, умирали; благодаря известным нам признакам Сократа, он относится к категории этих же людей; следовательно, очень вероятно, что Сократ смертен».

30.

Степень этой вероятности возрастает благодаря ряду обстоятельств (см. § 212, 235). Так, она намного выше вероятности следующего силлогизма, который можно было бы высказать до открытия Австралии: «Все лебеди, о которых мы смогли узнать, оказывались белыми; птица, имеющая все черты, отличающие лебедей, об окраске которой нам еще неизвестно, будет, следовательно, вероятнее всего белой».

31.

Утверждать, как делают многие, что «чудо» невозможно, потому что это противоречит постоянству естественных законов, означает строить замкнутый круг рассуждения, предлагать как доказательство само доказываемое утверждение. Если бы наличие «чуда» можно было доказать, то тогда одновременно было бы нарушено постоянство естественных законов. Суть проблемы состоит, следовательно, в доказательстве наличия такого события. Это доказательство будет тем строже, чем шире круг известных нам фактов; остается только посочувствовать, так как честь доказывать выпадает тем, кто уверяет в наличии чуда.

32.

Итак, для нас научные законы есть не что иное, как экспериментально установленные единообразия, и в этом отношении нет различия между разными науками. Различия имеют место главным образом при большем или меньшем наложении действия одних законов на другие. Небесной механике повезло в том, что она может изучать проявления действия одного-единственного закона (единообразия). Однако изучаемые следствия могут быть и такими, что нахождение представленного в них единообразия — дело крайне затруднительное. Напротив, по счастливой случайности масса Солнца намного превосходит массы планет, и, следовательно, единообразие раскрывается легко, хотя, если подойти строго, предположение о том, что планеты движутся вокруг неподвижного Солнца, неверно, и впоследствии потребуется исправить ошибку, допущенную при первом приближении. В химии, физике и механике часто можно изучать законы изолированно или, в крайнем случае, можно при помощи искусственных средств отделять действие каждого из них от остальных влияний, хотя в ряде случаев они настолько переплетаются, что их разделение оказывается непростым делом. Эти явления возрастают в биологии, геологии, еще более в метеорологии, а также социальных науках.

33.

Другое различие между научными законами касается разных возможностей или невозможности отделить друг от друга их действия посредством опыта <эксперимента>, который здесь мыслится как противопоставление <простому> наблюдению. Химия, физика, механика и биология очень широко используют опыт, другие науки обращаются к нему реже, третьи почти или совсем не используют его, что характерно для социальных наук и небесной механики, по меньшей мере, в ее части, относящейся к изучению движения звезд.

34.

Ни один закон, включая экономические и социальные законы, не допускает исключений: неоднообразное единообразие — это бессмыслица. Феномен, названный в просторечии исключением, представляет собой наложение действия одного закона на действие другого закона. Только в этом отношении научные законы, и даже законы математические, имеют исключения. Все материальные тела, расположенные на поверхности Земли, притягиваются к ее центру, однако перо, подхваченное порывом ветра, удаляется от земной поверхности, а оболочка, наполненная водородом, поднимается в воздух. Наложение друг на друга разных единообразий как раз и затрудняет исследования во многих науках.

35.

Вместо отдельно наблюдаемых феноменов часто следует рассматривать их вместе с другими, из-за которых действия одних единообразий ослабляются, а других — усиливаются. Мы не можем, к примеру, знать, какой будет температура воздуха на 15 июня будущего года, но приблизительно можно определить среднюю температуру в июне месяце, а еще точнее — среднюю температуру трехмесячного периода за несколько лет. Однако следует учесть, что эти средние показатели в значительной мере условные; они введены нами для нашего пользования. Не следует придавать им смысл чего-то существующего вне зависимости от фактов, т. е. не следует видеть в них метафизические сущности. Часто они являются только первой ступенью интерполяции.

36.

В первом приближении мы можем удовлетвориться сведением о том, что частично элиминированы менее существенные эффекты. При этом не только можно, но и целесообразно сделать некоторое уточнение по поводу терминов «менее» и «более» и определиться, что элиминируется, а что нет. Однако будет лучше, если можно установить границы расхождений, которые существуют между реальным феноменом (факты) и той моделью, которую мы получим с помощью средних величин и усредняющих теорий. Но это не отменяет того, что сам первый шаг, когда отделяются менее существенные эффекты от более существенных, очень ответствен, и часто бывает довольно трудно его сделать. Он открывает дорогу к дальнейшим шагам, и только педанты, совсем не сведущие в науке, откажутся признать его пользу.

37.

Конкретное явление нельзя познать полностью во всех его частностях, и фактически всегда имеется некоторый остаток. Теория никогда не может охватить явления во всех деталях; следовательно, расхождения неизбежны и остается только сводить их к минимуму. Значит, и с этой стороны мы вновь приходим к рассмотрению последовательных приближений (аппроксимаций). Наука — это постоянное становление, т. е. непрерывное движение от одной теории к другой, более приближенной к реальным фактам.

38.

Поскольку ни одна теория не берется в качестве обязательной основы, то из числа тех, среди которых можно делать выбор, мы предпочтем теорию, которая меньше всего расходится с фактами прошлого, позволяет лучше предвидеть факты будущего и дает возможность распространить ее на наибольшее число фактов.

39.

Доказательства наших положений мы ищем только в опыте и в наблюдениях, что относится к тем логическим выводам, к которым они приводят, и исключает всякое доказательство, построенное на соответствии с чувствами, на самоочевидности или велениях совести.

40.

Некто предлагает положение только потому, что оно отвечает его чувствам. Именно поэтому оно ему кажется самым очевидным. В плане социальной полезности это во многих случаях может быть и хорошо, но в экспериментальной науке такая согласованность теоретического положения с определенными чувствами почти, а то и вовсе, не имеет значения.

Именно потому, что мы стремимся оставаться в области экспериментальной науки, мы ни при каких обстоятельствах не будем апеллировать к чувствам читателя. Мы будем представлять только факты и выводы из этих фактов, будем вести речь только о предметах, а не о чувствах, которые они в нас вызывают. Их мы будем изучать как внешние факты.

41.

Мы не намерены, однако, как это делается в материалистической метафизике, ставить логику и опыт на службу догмам, принимаемым под влиянием чувств: мы стремимся отделять, а не сравнивать и тем более не оценивать. Мы, в общем, утверждаем только то, что опыт остается единственным из всего, что может использовать тот, кто не намерен выходить из экспериментальной области. Эти слова показались бы ненужной тавтологией, если бы не было тех, кто все время смешивают опыт и веру, умозаключение и чувства.

42.

В экспериментальной науке нет догм, даже такой, в которой утверждалось бы, что экспериментальные факты можно объяснять только из опыта. Если бы все же такая догма наличествовала, то экспериментальная наука приняла бы ее точно так же в качестве простого наблюдения. Действительно, она принимает положение о том, что для изобретений и открытий порой оказываются полезными и неэкспериментальные принципы — постольку, поскольку они подтверждаются опытным путем. Однако до сих пор история человеческого познания свидетельствовала, что в процессе доказательства потерпели крах все попытки объяснить природные факты с помощью положений, основанных на религиозных или метафизических принципах.

43.

Мы никоим образом не занимаемся внутренними истинами какой бы ни было религии, веры, метафизического или нравственного суеверия, поскольку все это лежит за пределами, в которых мы предпочитаем оставаться. Но подобно тому, как сами не вторгаемся в сферы, где заняты другие, мы, со своей стороны, не допустим, чтобы вторгались в нашу. Если мы считаем нелепым и пустым занятием противопоставление опыта тем принципам, которые лежат за пределами опыта, то мы лишь отказываемся признать господство таких принципов над опытом.

44.

Понятиям обыденного языка недостает точности, она обеспечивается только наукой.

Любому высказыванию, которое, подобно метафизическим суждениям, основано на чувствах, недостает точности, так как в чувствах ее нет, а название вещи не может представить ее точнее, чем она сама. Кроме того, подобное суждение порой как раз и рассчитано на недостаточную точность обыденного языка, так как она позволяет скрывать логические ошибки и убеждать.

Напротив, при экспериментальных рассуждениях, основанных на объективном наблюдении, пользуются терминами, лишенными всякой двусмысленности, и стремятся делать их как можно более точными. Следовательно, надо пользоваться особым техническим языком, т. е. словами, которым придаются вполне четкие и определенные смысловые значения, что позволяет избежать неточностей обыденного разговорного языка.

Итак, стремясь употреблять только логико-экспериментальные рассуждения, мы приложим максимум усилий к тому, чтобы слова были вполне определенными и соответствовали вещам с минимумом ошибок, т. е. с таким отклонением от экспериментальной области, которым можно было бы пренебречь.

Здесь следует отметить, что слово выражает определенное представление, которое может отчасти соответствовать вещи и отчасти не соответствовать ей, но оно никогда не соответствует ей полностью. Не имеют реальных воплощений не только геометрические формы, такие, как прямая линия, круг ит. д., нет также ни абсолютно чистых химических веществ, ни идеально чистых видов в зоологии и в ботанике; нет ни одного физического тела, полностью обозначенного понятием, потому что тогда потребовалось бы указать и момент, когда оно рассматривается: кусок железа не остается идентичным, если меняются его температура, электрические свойства и т. д. Итак, следует пояснять соответствующим образом те высказывания, которые в обыденном языке предстают как имеющие безотносительный характер, и, как правило, заменять количественными все те характеристики, относительно которых на обыденном языке сообщается как о качественных отличиях.

45.

Люди предпочитают получать свои научные знания при помощи обыденного языка по двум причинам. Во-первых, потому, что они полагают, что слову непременно должна соответствовать определенная вещь, отчего имя — это все, и часто оно наделяется таинственными свойствами. Во-вторых, потому, что так оказывается проще выстраивать «науку», черпая знание из себя всякий раз, когда это понадобится, не нуждаясь в проведении долгих, кропотливых и утомительных исследований.

46.

Экспериментальная наука, напротив, такова, что направлена исключительно на вещи и не может извлекать для себя какую-либо пользу из слов, что, впрочем, могло бы повредить ей. Этот вред будет нанесен как тем, что слова вызовут чувства, приводящие к вере в реальное существование на самом деле мнимой сущности, так и тем, что рассуждениям о словах недостает точности.

47.

Имеется одно простое средство, позволяющее выяснить, обращено ли некоторое высказывание к чувствам или к более или менее определенным представлениям, аккумулированным в обычном разговорном языке, или же оно относится к экспериментальной науке. Достаточно заменить наименования вещей простыми буквами a, c, d...: если высказывание утратит всякую силу, то оно относится к первому роду; если оно ее сохранит — то ко второму.

48.

Чтобы избежать опасности, всегда присутствующей в социальных науках, что кто-то пожелает искать значения слов не из объективных определений, которые им были даны, а из их разговорного употребления или их этимологии, мы охотно заменили бы слова-ярлыки на порядковые номера или буквы алфавита, что мы порой действительно будем делать. Но чтобы рассуждения не казались слишком муторными и непонятными, мы будем также прибегать к использованию понятий из обыденного языка, точно указывая те вещи, которые они должны представлять.

49.

В этой работе я воспользуюсь некоторыми терминами из механики, о точном значении которых сообщу здесь читателю.

50.

Пусть некоторые вещи A, B, C... способны воздействовать на экономико-социальное явление; для краткости можно говорить о силах A, B, C...

Силы A, B, C... могут быть рассмотрены как в тот момент, когда их действие еще не закончилось, так и после полного завершения их действия. В первом случае равновесие еще не достигнуто, во втором оно уже имеется. Пусть, к примеру, A — желание некоторого человека выпить вина, B — его опасения, что это может ему повредить. Этот человек вначале выпивает один бокал вина, затем еще один и, наконец, прекращает пить, поскольку его опасения эффективно противодействуют желанию. После первого бокала развитие феномена еще не закончилось, так как ни желание, ни страх не завершили свое действие. Очевидно, что когда мы рассматриваем феномен, следует указать момент: когда A и B еще действуют или же когда их действие завершилось.

Аналогичный, но не идентичный феномен проявляется в механике; поэтому по аналогии с механикой можно воспользоваться термином «равновесие». Более детальные объяснения будут даны позднее (см. § 820 и далее).

51.

Мы можем изучать феномен, задавая некоторые условия. Например, можно исследовать формы общества, введя условие существования частной собственности.

В механике при аналогичных феноменах такие условия называют «связями».

Рассмотрим систему материальных точек, которые и находятся в определенных связях; пусть на эти точки действуют некоторые силы A, B, C. Последующие положения таких точек будут определяться этими силами и связями.

Рассмотрим общность, образованную некоторыми индивидами. Имеются определенные условия, такие, как частная собственность, наличие свободы или рабства, технические и научные знания, богатства, религия и т. д. Кроме того, на нее влияют определенные силы: стремления, интересы, предрассудки людей и т. д. Можно предположить, что последующие состояния общности окажутся детерминированными этими факторами, которые воздействуют на нее наряду с упомянутыми условиями. Для краткости эту общность можно называть социальной системой и утверждать, что на нее воздействуют некоторые силы, каковые вместе со связями определяют положение точек системы.

52.

В механике переход от одного состояния к другому называется «движением». Пусть так будет и в социологии.

Когда заданы условия и силы, то последующие стадии детерминированы. Такие движения называются «реальными». Если в исследовательских целях предположить, что одно из условий устранено, то стадии движения могут отличаться от реального движения. Такие движения будут именоваться «виртуальными».

53.

Связи и силы социальной системы можно рассматривать в совокупности и называть весь этот комплекс просто «условиями». Теория детерминизма будет выражена словами о том, что состояние системы полностью определяется условиями и меняется только с их изменением.

Не принимая эту теоретическую установку априорно, мы используем ее только в четко заданных пространственных и временных границах. Опыт показывает, что, как правило, именно так и происходит, но это не исключает, что в других случаях теория детерминизма не срабатывает.

54.

Часто спорят, что возможно и что невозможно в истории и в социологии. Согласно детерминизму все, что происходит — возможное, а все, что не происходит — невозможное. Но на самом деле мы выделяем, в противоположность реальным движениям, два рода виртуальных движений. При виртуальном движении первого рода предполагается элиминация некоторой связи, имевшейся при соответствующем реальном движении, но которая при иных обстоятельствах могла бы отсутствовать. В таких случаях встречаются реальные движения, аналогичные рассматриваемому здесь виртуальному движению, о котором в обыденном языке говорят как о «возможном движении». В случае виртуального движения второго рода предполагается гипотетическое снятие той связи, отсутствие которой никогда не встречалось, и, следовательно, никогда не наблюдались реальные движения, подобные этому виртуальному; в обыденном языке оно называется «невозможным».

55.

Изучение виртуальных движений может проводиться главным образом с двумя целями.

1. Если рассматриваются движения, которые в одном случае являются виртуальными, а в других наблюдаются как вполне реальные, то их изучение может позволить предвидеть, какими в дальнейшем окажутся реальные движения. К этому роду принадлежат прогнозы, даваемые в отношении результатов введения какого-либо закона или осуществления какого-нибудь мероприятия.

2. Рассмотрение виртуальных движений может использоваться для выяснения особенностей и характеристик некоторого общественного состояния.

56.

Высказывания: «A детерминирует B» и «Если бы не было A, то не было бы и B» выражают одно и то же; в первом случае — в виде указания свойства A, во втором — в виде рассмотрения виртуальных движений.

57.

Однако следует быть осторожным при обращении к виртуальным движениям, поскольку очень часто мы не знаем, какими могли бы быть последствия исчезновения какого-нибудь условия.

Добавим, что условия не являются независимыми; многие из них влияют друг на друга, и, кроме того, вызываемые ими эффекты затем влияют на сами условия.

Так, попытки переосмыслить историю, строя догадки о том, что произошло бы, если бы не случилось некоторое событие, оказываются детскими играми, когда неведомы все те изменения, какие произошли бы в таком гипотетическом случае. Что последовало бы после победы Наполеона I в битве при Ватерлоо? Мы ничего об этом не знаем.

Возможно, что когда-нибудь результаты исследований единообразий в области социальных явлений позволят предвидеть будущее развитие общества.

58.

Элементами нашего изучения являются социальные факты, какими бы они ни были, включая также те, которые внешне выглядят как незначительные и несерьезные. Мы попытаемся дать их классификацию, чтобы затем раскрывать единообразия (законы) отношений между ними.

59.

Мы постараемся заменять, насколько это возможно, количественные рассмотрения на качественные. Однако, когда будет недоставать измерительной единицы для выражения количественных свойств, нам придется пользоваться некоторыми индексами, которые возрастают и убывают в соответствии с изменениями объекта. При всем несовершенстве этого метода он все же лучше, чем ничего.

60.

Предупреждаю читателя, что рассуждаю исключительно в объективной и аналитической манере, согласно экспериментальному методу, без проявления каких-либо собственных чувств. Давая объективную оценку относительно той или иной стороны объекта, я вовсе не предполагаю давать аналогичное суждение об объекте в целом. Читатель не найдет здесь рецептов, наставлений и предписаний для достижения счастья, получения пользы или обеспечения благосостояния всего человечества или какой-нибудь его части. Моя единственная цель состоит в изучении социальных единообразий (законов). В книге представлены результаты такого исследования с расчетом на то, что хотя бы ограниченному числу читателей, обладающих научной культурой, знакомство с ней не повредит. Тот, у кого иные намерения, найдет в изобилии иные книги и отложит мою в сторону. Как говорил Боккаччо о своих новеллах, я не стану бегать ни за кем, чтобы ее читали.

180.

211.

1 Парето считал, что политэкономия должна позволить математической экономии дать математическое выражение ее законов.

197.

209.

212.

235.

820.

Глава 2. НЕЛОГИЧЕСКИЕ ДЕЙСТВИЯ

61.

Всякое человеческое знание имеет субъективный характер, однако оно может рассматриваться в двух аспектах и быть разделено на две категории: одна включает то знание, которое, согласно нашим представлениям, соответствует фактам, подтверждается фактами; другая включает знание, выступающее в качестве такового в сознании лишь некоторых людей. Первая категория будет названа «объективной», вторая — «субъективной». Греческие моряки верили в результативность жертвоприношений Посейдону для обеспечения благополучного плавания; древние римляне верили, что колдуны могут завораживать урожай. Мы хотим отделить эти феномены от весельной гребли и поджогов урожая. Если бы однажды обнаружилось, что приносимые Посейдону жертвы оказались очень полезными для благоприятного исхода мореплавания, то их следовало бы перевести в иную категорию.

62.

Есть действия, которые представляют собой средства, соответствующие цели, и которые логически соединяют средство и цель; но есть действия совсем иного характера.

Эти два класса действий оказываются очень разными в зависимости от того, рассматриваются ли они в объективном или же в субъективном аспекте. В последнем случае почти все человеческие действия относятся к первому классу: для греческих моряков жертвоприношения Посейдону и гребля выступали как одинаково логические средства для успешного мореплавания.

Мы, напротив, называем «логическими» только такие действия, при которых средства логически соединены со своей целью не только в представлении субъекта действия, но также и в представлении тех, кто обладают более обширными познаниями, т. е. имеющие смысл в субъективном, и в объективном отношении. Остальные действия будут называться «нелогическими». Это не означает, что они непременно алогичные. В последний класс войдет ряд разновидностей.

63.

Полезно составить синоптическую таблицу такой классификации.

Упомянутая цель — всегда непосредственная, рассмотрение опосредованных целей исключено. Объективная цель — это реальная цель, находящаяся в области наблюдения и опыта, а не воображаемая, лежащая за пределами этой области. Последняя цель, напротив, может оказаться субъективной.

64.

Логические действия у цивилизованных народов достаточно многочисленны. Действия в области ремесел и научного труда, по крайней мере, те, которые совершаются людьми, хорошо знающими эти области, принадлежат к классу I. Что касается непосредственных материальных исполнителей операций, которые совершаются только по приказу их начальников, то эти действия относятся к классу II, роду 4. Действия, изучаемые политической экономией, также принадлежат по большей части к этому классу. Кроме того, сюда следует включить некоторое число военных, политических, юридических и иных действий.

65.

Так, метод индукции показывает, что нелогические действия составляют значительную компоненту социального феномена; чтобы лучше о них узнать, мы рассмотрим некоторые примеры таких действий; многие другие примеры будет удобнее дать в последующих главах.

Итак, рассмотрим действия, относящиеся к классу II.

Действия 1-го и 3-го рода, у которых нет субъективной цели, имеют малое значение для человеческого общества. У людей присутствует четко выраженная тенденция придавать собственным действиям внешний облик логической продуманности, и, стало быть, почти все они попадают во 2-й и в 4-й род. Многие поступки, которые предписаны правилами этикета, а также обычаями, можно было бы отнести к 1-му роду, но очень часто люди приводят для их оправдания всевозможные доводы, что заставляет включить их во 2-й род.

Если мы не примем во внимание побочный мотив, связанный с тем, что человека, который отходит от следования общепринятым нормам поведения в обществе, осуждают и негативно воспринимают, то встретим кое-какие поступки, которые следует отнести к 1-му и к 3-му роду. Гесиод пишет:

Также, смотри, не мочись никогда ни в истоки, ни в устье

В море впадающих рек, — берегись и подумать об этом,

Не опоражнивай в них и желудка, — то будет не лучше2.

Предписание, призывающее не засорять реки у устьев, относится к 1-му роду, поскольку в действиях, направленных на воздержание от подобных мерзостей, не заметно ни объективной, ни субъективной цели. Предписание, требующее не загаживать фонтан, относится к 3-му роду: в нем объективно имеется та цель, о которой Гесиод мог не знать, но она известна людям нашего времени. Это предотвращение распространения некоторых заболеваний.

Вероятно, что среди дикарей и варваров встретится немало действий 1-го и 3-го рода, однако путешественники стремятся непременно узнать причины таких поступков. В конце концов, они их выискивают и получают те или иные ответы, что позволяет их отнести ко 2-му или к 4-му роду.

66.

Что касается животных, то поскольку мы полагаем, что они не мыслят, почти все их поступки считаются инстинктивными, и они займут место в 3-м роде, хотя некоторые из них могут быть отнесены также и к 1-му роду.

3-й род — это чистый тип нелогических действий; изучив их в животном мире, мы лучше поймем эти действия у людей.

По поводу насекомых, относящихся к подотряду жалящих, Эмиль Бланшар3 пишет, что они, так же как и другие перепончатокрылые, принимаются «сосать сладкий нектар цветов, только когда становятся взрослыми; а их личинки могут питаться исключительно принесенной им добычей. Поскольку они, как, скажем, личинки пчел и ос, не имеют ног и не способны сами накормить себя, то они погибли бы сразу, если оказались бы предоставленными самим себе. Это учтено природой. Сама мать должна заботиться о пище для своих малышей. Это трудолюбивое создание, питающееся только цветочным нектаром, готово воевать с другими насекомыми, чтобы обеспечить существование своего потомства. Перепончатокрылое насекомое нападает на других насекомых почти всегда только ради того, чтобы позаботиться о создании продовольственных запасов в своем гнезде, и прекрасно умеет находить тех насекомых, которые нам показались бы очень редкими, если бы мы сами принялись искать их. Самка жалит жертву и несет ее в свое гнездо. Раненное насекомое не погибает сразу, оно погружается в состояние полного оцепенения, онемения, оказывается неспособным двигаться и обороняться. Личинки, которые вылупятся вблизи от этих съестных запасов, приготовленных их матерью, найдут рядом с собой нужную пищу в количестве, достаточном для всего времени их существования в этом качестве. Ничто так не изумляет, как такая предусмотрительность, несомненно, совершенно инстинктивная, в поведении каждой самки, заготавливающей в момент откладки яиц питание для своих личинок, которых она никогда не увидит, поскольку она уже погибнет к моменту, когда они появятся».

Другие перепончатокрылые, церцерисы, атакуют жесткокрылых насекомых. Здесь мы встречаем субъективно нелогическое действие, отличающееся удивительной объективной логикой. Обратимся к Фабру. Он отмечает, что перепончатокрылому насекомому, чтобы суметь парализовать жертву, надо выбирать такое жесткокрылое насекомое, у которого все три ганглии (нервных узла) грудной части тела располагаются очень близко, почти соприкасаются, или находить жертву, у которой хотя бы два таких узла сливаются воедино. «Вот такая именно дичь и нужна церцерисе. Жуки со сближенными, или даже слившимися, нервными центрами могут быть парализованы мгновенно, одним уколом жала; или, если понадобится несколько ударов, то, по крайней мере, в одно место»4. И далее: «Среди громадного числа жуков, за которыми, казалось, могли бы охотиться церцерисы, только две группы отвечают необходимым условиям — златки и долгоносики. Они живут далеко от грязи и вони и среди них встречаются виды всевозможной величины, пропорционально величине охотников, и в то же время они более других уязвимы в единственной точке груди, где у долгоносиков три грудные ганглии очень сближены, а две задние даже сливаются, в этой самой точке у златок 2-я и 3-я ганглии, вблизи 1-й, соединены в одну массу. И вот, именно долгоносиков и златок ловят исключительно те восемь видов церцерис, относительно которых доказано, что личинки их питаются жуками»5.

67.

Впрочем, в некоторых поступках животных проявляется определенный тип рассудочного поведения или, правильнее сказать, способность приспосабливать средства к цели при изменении обстоятельств. Фабр, которого мы так часто цитируем потому, что этот автор изучал данную тему лучше кого бы то ни было, пишет: «Для инстинкта ничего нет трудного до тех пор, пока действие не выходит из обычного круга деятельности, отведенного животному; для инстинкта также нет ничего легкого, если действие должно отклоняться от обычного пути. Насекомое, которое удивляет и поражает нас своей высокой проницательностью, минуту спустя, перед фактом самым простым, но чуждым его обыкновенной практике, удивляет нас уже своей тупостью»6. «В психической жизни насекомого следует различать две области, очень различные между собой. Одна область — это собственно инстинкт, бессознательный импульс, который управляет тем, что есть самого удивительного в строительном искусстве насекомых... Он, и только он, заставляет мать строить и заготовлять провизию для неизвестной ей семьи, направляет жало к нервным центрам добычи..., чтобы запасы сохранились в свежем состоянии. Но если бы насекомое было одарено только чистым инстинктом, то оно оставалось бы безоружным перед постоянным столкновением обстоятельств. Необходим руководитель для того, чтобы найти, принять, отказаться, выбрать, предпочесть это, сделать то, наконец, извлечь пользу из того, что случай может предоставить полезного. И действительно, насекомое обладает этим руководителем, и в очень значительной степени. Это вторая область его психической жизни. Здесь оно действует сознательно и способно к усовершенствованию при помощи опыта. Не решаясь назвать эту способность разумом (intelligence), — слишком возвышенным для нее термином, — я назову ее распознаванием (discernement), способностью различать»7.

68.

Эти феномены в качественном отношении почти те же и для человека; однако в количественном плане область логических действий, очень ограниченная у животных, становится весьма обширной в поведении людей. Но уже у животных появляются зачатки логического поведения. После рассказов о том, как он обманывал некоторых насекомых, которые упорно совершали бесполезные поступки, Фабр добавляет: «Вспомним здесь, что желтокрылого сфекса не всегда можно обмануть игрой, состоящей в том, чтобы отодвигать сверчка. В иных местах есть элитарные особи этого вида с крупной головой, которые после нескольких неудач распознают хитрости экспериментатора и умеют разрушать его замыслы. Но этих революционеров, способных к прогрессу, небольшое число, а прочие, большинство, толпа, упрямые консерваторы, приверженцы старых обычаев и привычек»8.

Пусть читатель хорошо запомнит это наблюдение, поскольку подобный контраст между тенденцией к комбинациям, ведущей к обновлению, и тенденцией к постоянству определенных групп чувств, которая приводит к консервации, могла бы направить нас на путь, ведущий к объяснению многих фактов в жизни человеческих обществ (см. гл. 6).

69.

Формирование языка вызывает не меньшее изумление, чем инстинктивные действия насекомых. Было бы нелепо утверждать, что грамматическая теория предшествовала языковой практике. Разумеется, она возникла после нее, и люди, не осознавая этого, создали утонченные грамматические формы.

Возьмем для примера греческий язык. Если бы мы смогли углубиться в далекое прошлое, дойти до тех индоевропейских языков, от которых происходит греческий язык, то наши наблюдения стали бы очень четкими, поскольку наличие грамматических абстракций в столь далекие времена наименее вероятно. Мы не можем предполагать, что древние греки однажды собрались вместе, чтобы принять декрет о том, как должны спрягаться глаголы; само использование глаголов сделало древнегреческие спряжения подлинным шедевром. В аттической культуре мы имеем движение вперед как знак прохождения длительного периода истории, утонченный язык, и, наряду с силлабическим слогом, добавление букв для обозначения гласных звуков9. Аорист10 и функция этой <глагольной формы> в синтаксисе стали тем изобретением, которому могут воздать должное даже самые сведущие в логике специалисты. Большое число глагольных форм, уточнение их функций в синтаксисе, — все это не может не изумлять.

70.

В античном Риме получавший властные полномочия (imperium) генерал, прежде чем покидать город, обязан был совершать гадания (auspici) на Капитолии. Он мог это сделать только в Риме. Не следует полагать, что в истоках данного обычая была политическая причина, хотя позднее такая практика фактически приобрела политический характер11. «Хотя только от воли комиций12 зависело продление его утвержденных полномочий, но они не могли расширить права военного командования без совершения на Капитолии гаданий. Следовательно, данный акт находился в ведении города... и если бы хотя бы раз он прошел не в соответствии с конституцией, то были бы устранены ограничения, установленные даже в отношении решений комиций суверенного народа. Вовсе не конституционные барьеры, но те гарантии, каковыми являлись ауспинии13 в отношении генералов, защищали от опасности усиления военной власти, но это правило, в конце концов, нарушили, а точнее, обошли. В более позднюю эпоху к городу Риму, используя аналогичную правовую уловку, присоединяли земельные участки, лежавшие вне границ города, словно они располагались в померии14, в дополнение к auspizium requis15».

Позднее Сулла не просто отменил эту связанную с предзнаменованиями гарантию; он сделал ее впредь просто невозможной, обязав магистрат принимать решение о командующем не ранее, чем по истечении года от начала исполнения им его обязанностей, т. е. когда он уже не мог слушать предсказания в Риме. Консерватор Сулла, безусловно, не намеревался таким путем подготавливать упразднение конституции, так же как введение обязательных слушаний предсказателей в столице не было нацелено на предупреждение атак на республиканскую конституцию. В действительности в последнем случае мы имеем нелогическое действие вида 4α, тогда как в случае Суллы — нелогическое действие вида 4ß.

В экономическом феномене примечателен факт поведения предпринимателей, совершающих в условиях свободной конкуренции действия, частично попадающие в группу действий класса II вида 4ß. Их объективная цель отлична от субъективной16. Напротив, если эти компании имеют монополию, те же действия оказываются логическими.

71.

Другое существенное отличие между поступками людей и животных проявляется в том, что поведение животных мы наблюдаем только со стороны, тогда как о человеческих поступках часто знаем из оценок самих людей, из произведенного на них впечатления, а также исходя из воображаемых мотивов, которые людям нравится приписывать таким действиям в качестве их причин. Поэтому действия, которые могли бы относиться к 1-му и к 3-му роду, переходят во 2-й и в 4-й род.

Магические операции, если к ним не добавляются иные действия, принадлежат ко 2-му роду. Жертвоприношения античных римлян и древних греков следует отнести к этому же роду, по крайней мере в то время, когда они еще верили в реальность существования своих богов. Гесиод призывает людей не переправляться через реки без совершения молитвы и омовения рук, что можно было бы отнести к 1-му роду нелогических поступков, но он добавляет, что боги карают тех, кто пересекает реки, не омыв рук, и поэтому такие действия попадают во 2-й род.

Подобные процедуры были тогда обычны и широко распространены. Гесиод говорит даже о том, что не следует осуществлять сев на тринадцатый день месяца, но что этот день прекрасно подходит для посадки деревьев, дает немало других предписаний такого же характера. Эти действия принадлежат ко 2-му роду. В античном Риме авгур, увидев небесное знамение, мог отменить комицию, назначенную на следующий день. К концу Республики, когда уже подорвалась вера в провидческий дар авгуров, этот поступок был логическим действием, т. е. средством достижения желаемого результата, но во времена, когда римляне еще верили в реальность провидения авгуров, данный поступок был действием 4-го рода. Точнее, он являлся его разновидностью 4α, когда авгуры, прибегая к помощи богов, препятствовали обсуждению на народном собрании тех вопросов, которые им представлялись пагубными для римского народа или для его части.

В целом упомянутые действия соответствуют, хотя и довольно отдаленно, тем мероприятиям, которые практикуются в наше время в законодательных собраниях, чтобы избежать принятия необдуманных решений: это обязательное введение двух или трех обсуждений с принятием предварительных решений, проведение раздельных слушаний с последующим согласованием решений двух палат и т. д. Таким образом, оказывается, что действия авгуров часто относились к виду 4α.

Большинство политических действий, основанных на традиции, на претензии какого-нибудь народа или отдельного человека на особую миссию, принадлежат к 4-му роду. Прусский король Вильгельм I и французский император Наполеон III оба считали, что они посланы «провидением». Первый верил, что его миссия состоит в служении во благо собственной стране, второй возомнил, что его предназначение — заботиться о благе человечества. Первый совершал действия вида 4α; второй — 4ß.

Помимо этого, люди придерживаются некоторых общих правил (мораль, обычаи, право), по которым совершаются действия 4α и 4ß.

72.

Логические действия, по крайней мере в основной их части, представляют собой результат рассуждения; нелогические действия вызываются прежде всего определенными психическими состояниями: чувствами, подсознанием и т. д. Изучать эти психические состояния надлежит психологии; мы же исходим из факта такого состояния без углубления в область психологии.

73.

У животных поведенческие акты B — единственные, которые мы можем наблюдать, — связаны с некоторым гипотетическим психическим состоянием A (см. рис. 1, i). У людей такое психическое состояние проявляется не только посредством поведенческих актов B (см. рис. 1, ii), но также в выражении чувств C, которые часто получают дальнейшее развитие в моральных, религиозных и им подобных теориях.

Люди проявляют явно выраженную тенденцию: они стремятся трансформировать нелогические действия в логические и побуждают себя считать, что B является следствием «причины» C. Так устанавливается прямая связь CB вместо опосредованной связи, которая возникает за счет других связей — AB и AC.

Иногда связь CB действительно существует, но это случается не так часто, как думают. Одно и то же чувство, побуждающее людей воздерживаться от действия B (связь AB), побуждает их к созданию теории C (связь AC). Например, некто, испытывая отвращение к убийству — действию B, станет воздерживаться от него, но скажет, что боги карают за убийство, а это уже будет теория C.

74.

Здесь мы говорим не только о качественных, но и о количественных отношениях. Допустим, что в некоторый момент определенная сила побуждает человека совершить действие B, и что величина такой силы равна 10. Совершит ли он действие B, зависит от того, имеют ли силы, препятствующие ему его совершать, величину, меньшую или большую 10. Итак, мы получим следующие случаи.

1. Сила связи AB имеет величину больше 10. В таком случае она достаточна для того, чтобы не дать человеку совершить действие B. Если и существует связь CB, она излишняя.

2. Сила связи CB, если она существует, имеет величину больше 10; следовательно, ее достаточно для того, чтобы воспрепятствовать совершению действия B, даже если сила AB равна нулю.

3. Величина результирующей сил связи AB равна, к примеру, 4, а результирующая сил связи CB равна 7. Тогда значение суммы всех этих сил составит 11: действие не произойдет. Если величина сил связи AB имеет значение, равное 2, а величина сил связи CB сохраняется равной 7, то общая сумма составит 9 и действие совершится.

Пусть связь AB характеризует отвращение индивида к поступку B; AC выражает теорию, согласно которой боги покарают того, кто совершит поступок B. Одни люди станут воздерживаться от совершения поступка B в силу простого отвращения (первый случай), другие — потому, что боятся божьей кары (второй случай), но найдутся и те, кто станут воздерживаться от него на основе обеих причин (третий случай).

75.

Так, ложными оказываются, по причине их слишком абсолютного характера, следующие утверждения: «Естественной предрасположенности к совершению добра достаточно, чтобы удержать людей от совершения зла»; «Страха перед вечными муками достаточно, чтобы удержать людей от совершения зла»; «Мораль не зависит от религии»; «Мораль зависит исключительно от религии».

Можно предположить, что C — это санкция, применяемая в соответствии с законом. То же чувство, которое побуждает людей применять эту санкцию, удерживает их также и от совершения действия B. Одним не позволяет совершать B испытываемое к этому поступку отвращение, другим — страх перед санкцией C, третьим — обе эти причины вместе.

76.

Рассмотренные отношения между A, B и C являются элементарными, но далеко не единственными. Прежде всего существование теории C оказывает ответное действие на психическое состояние A и в очень многих случаях содействует его укреплению; поэтому теория C влияет на B по линии CAB. Кроме того, воздержание от B, от совершения некоторых поведенческих актов оказывает ответное влияние на психическое состояние A и, следовательно, также на теорию C по пути BAC. Далее, воздействие теории C на B влияет и на A и таким образом возвращается снова к C. Допустим, например, что санкция Cявляется чрезмерно суровым наказанием за преступление B. Применение такой санкции CB изменяет психическое состояние A, и в результате этого изменения санкция C заменяется другой, менее суровой.

Изменение психического состояния вначале проявляется в росте количества преступлений B; этот рост приводит к смене психического состояния A, а его изменение ведет к замене санкции C.

Религиозный культ можно в некотором отношении приравнивать к акту B, а его теологию — к теории C: и то и другое порождается некоторым психическим состоянием A.

77.

Рассмотрим некоторые действия D (см. рис. 2), зависящие от этого психического состояния A. Культ B не влияет непосредственно на D, но он влияет на A и через него — на D. Тем же способом он воздействует и на С, а С оказывает ответное действие на B.

Может иметься и прямое действие CD. Воздействие теологии С на A обычно довольно слабое, и, следовательно, оно также очень слабое в отношении D, поскольку действие CD обычно невелико. Таким образом, люди обычно совершают серьезную ошибку, полагая, что теология С является причиной действий D. Часто встречающееся утверждение «Данный народ поступает так потому, что он верит в это» редко бывает верным, оно почти всегда ошибочное. Противоположное утверждение «Народ верит в это потому, что он так поступает» обычно заключает в себе немалую долю правды, но оно слишком категоричное и частично ошибочное. Верования и поступки, действительно, не являются независимыми друг от друга, но их зависимость состоит в том, что они выступают как две ветви одного дерева (см. § 97).

Эта тема будет подробно развиваться в главе 8.

78.

Древняя римская религия до вторжения богов из Греции не имела теологии С и сводилась к культу B. Но этот культ B, воздействуя на A, оказывал сильное влияние на поступки римского народа D. Более того, идея, что тогда существовало непосредственное отношение BD, нам, современным людям, представляется нелепой; но отношение BAD, напротив, в некоторых случаях могло бы показаться очень осмысленным и полезным для римского народа. Теология С оказывает на D в целом более слабое непосредственное воздействие, чем на A. Таким образом, было бы серьезной ошибкой пытаться судить о социальной ценности религии, исходя из логической ценности и осмысленности ее теологии (см. § 13). Конечно, когда последняя станет до такой степени абсурдной, что сильно подействует на A, она тем самым сильно повлияет и на D. Это, однако, случается редко, и только когда изменяется психическое состояние A, людям удается заметить в теологии некоторые нелепости, прежде почти полностью ускользавшие от них.

Этот анализ можно распространить и на любые иные теории17. Пусть, к примеру, С — теория свободного экономического обмена; D — конкретное применение этой теории в какой-то стране, A — психическое состояние, вызванное в основном экономическими, политическими, социальными интересами индивидов и обстоятельствами их жизни. Непосредственная связь между С и D обычно очень слабая, и воздействие на С с целью изменить D приводит к незначительным результатам. Напротив, изменение в A может вновь отразиться и на С, и на D. Следовательно, их изменения будут отмечены одновременно, и невнимательный наблюдатель сможет посчитать, что изменение D вызвано изменением C, но более глубокое исследование покажет, что D и C не зависят непосредственно друг от друга, но оба зависят от общей причины A.

79.

Теоретические дискуссии Cне являются, следовательно, очень полезными, когда надо непосредственным образом изменить D, но опосредованным, косвенным путем они могут способствовать изменению A. Однако для этой цели необходимо апеллировать в значительно большей мере к чувствам, чем к логике и к опыту. Это положение можно выразить в некорректной, слишком абсолютной форме, но впечатляюще, утверждая, что с целью воздействия на людей умозаключения следует трансформировать в чувства.

Некая теория C имеет логические следствия; некоторые из них встречаются также в B, тогда как другие ее следствия в B не встречаются. Если бы B оказывалось прямым следствием C, то и все логические следствия B были бы и следствиями C. Но поскольку C и B — это только следствия некоторого психического состояния A, постольку логическое соответствие между ними не может быть полным. Мы бы избрали ошибочный путь, если бы сочли, что можно выводить B из C в связи с установлением такого соответствия. Следовало бы двигаться от C, чтобы узнать A, и, зная A, выводить затем B. Но здесь возникают довольно большие трудности, и, к сожалению, только преодолевая их, можно надеяться на достижение научного знания социальных феноменов.

80.

Мы не знаем об A непосредственно, но нам известны некоторые проявления A, а именно — Cи B. От них нам надо подходить к A. Трудности возрастают оттого, что если в отношении B может быть выполнено строгое наблюдение, то C почти всегда выражено очень нечетко и о ясности и точности здесь не может быть речи.

81.

Рассмотренный ранее случай относился к простонародным объяснениям или, по крайней мере, к тем, которые циркулируют в больших коллективах. Он во многих отношениях отличается от того случая, когда C представляет собой созданную учеными теорию. Если рассуждение не является в строгом смысле научным, C меняется при смене психического состояния ученых, которые строят теорию.

Если эти ученые составляют часть общности, совершающей поведенческие акты B, то их психическое состояние в некоторых отношениях совпадает с психическим состоянием представителей данной общности (кроме довольно редких случаев людей, избегающих проторенных путей) и, следовательно, A воздействует также и на C. И тогда данный пример сродни предыдущему. Когда они разрабатывают теорию поведенческих актов, совершаемых людьми других общностей, другой страны, представителями иной цивилизации, очень непохожей на нашу цивилизацию, или когда они исследуют исторические факты далекого прошлого, то их собственное психическое состояние A в большей или меньшей мере отличается от A. Следовательно, о том, что влияет на C, они могут знать плохо или вообще ничего не знать.

Если мы пренебрегаем таким воздействием A или A', то мы переходим к случаю чисто теоретических интерпретаций фактов B. Если C представляет собой строгий и точный принцип, который связан с B посредством логически четких рассуждений, безо всяких ухищрений, то мы имеем научные объяснения.

82.

Однако та категория, которую мы рассматриваем, содержит и другие случаи. В качестве C может выступать принцип, лишенный строгости и определенности или даже не имеющий экспериментального смысла. Кроме того, C может соединяться с B посредством рассуждений, не отличающихся логической связностью, которые могут проводиться по аналогии, апеллировать к чувствам, расплываться в путаных и туманных отступлениях. В таких случаях перед нами теории, почти или вовсе не имеющие логико-экспериментальной ценности, хотя они и могут иметь большую социальную ценность (см. § 13). Они распространены в огромном количестве, и нам придется подробно заниматься ими в последующих главах.

83.

Очень важным является психическое состояние, которое приводит к установлению и поддержанию некоторых связей между ощущениями или фактами при помощи других ощущений P, Q, R... Эти ощущения могут следовать друг за другом (таково, вероятно, одно из проявлений инстинкта животных) и возникать одновременно, или считаться одновременно возникающими. Их соединение создает одну из наиболее значительных сил, обеспечивающих социальное равновесие.

Мы не даем имени такому психическому состоянию, чтобы по возможности избежать стремления выводить смысл вещи из ее наименования (см. § 48), и продолжаем обозначать его буквой A. Это состояние следует рассмотреть как в статике, так и в динамике. В самом деле, очень важно знать, как может измениться определяющая часть в устройстве институтов того или иного народа.

1. Она может меняться только с трудом и медленно, проявляя явную тенденцию к сохранению собственной идентичности.

2. Она может легко, в значительной мере изменяться, но по-разному.

2а. Легко изменяется и форма, и содержание: при новом содержании возникает новая форма; следовательно, будет нетрудно отделять ощущения P, Q, R... либо потому, что сила X, соединяющая их, мала, либо, если даже она значительна, то над ней берет верх иная, еще более значительная сила.

2ß. Содержание легче меняется, чем форма: содержание новое, а форма старая; следовательно, ощущения P, Q, R... будут с трудом разъединяться либо потому, что сила X, которая их соединяет, более велика, чем другие силы, либо потому, что ей не противостоит никакая другая существенная сила, даже если сила X незначительная.

Ощущения P, Q, R... могут порождаться некоторыми реальными вещами и затем представать для индивида как их абстракции, как принципы, максимы, предписания и т. д. Они образуют агрегат. Относительно сохранения этого агрегата мы будем подробно вести разговор в главе 6.

84.

Случай 2ß невнимательный наблюдатель может спутать со случаем 1, однако на самом деле между ними имеется принципиальное отличие. Народы, именуемые «консерваторами», могут быть таковыми только в отношении формы (случай 2ß) или же в отношении содержания (случай 1). Народы, именуемые «формалистами», могут сохранять форму и содержание (случай 1) или только форму (случай 2ß). Народы, о которых можно сказать, что они «кристаллизовались в определенном состоянии», соответствуют случаю 1.

85.

Когда сила X довольно значительна, а сила Y, которая ведет к инновациям, очень слаба или равна нулю, мы имеем феномены, схожие с инстинктом животных, или устройством Спарты, кристаллизовавшимся в институтах. Когда сила X велика, но и сила Y близка к ее уровню, инновации совершаются в содержательном отношении с соблюдением прежней формы; что мы имеем в случае государственного устройства, близкого к древнеримскому. При этом стремятся изменять институты так, чтобы как можно меньше нарушались соединения P, Q, R..., позволяя им сохраняться в отношении формы. В этом плане римский народ в определенные эпохи его истории можно назвать «хранителем форм» или «формалистом», так же как и английский народ. Ввиду нежелания этих двух народов обновлять формальные отношения P, Q, R. было бы позволительным назвать их «консерваторами»; но, когда изучаешь сущность, выясняется, что они их не сохраняют, а трансформируют. У граждан античных Афин, так же как и у современных французов, сила X оказывалась довольно слабой. Трудно установить, у какого народа сила Y была наиболее интенсивной: у афинян или у римлян, у французов или у англичан периода XVII—XIX вв. Если ее эффекты проявлялись в различных формах, то это было связано, скорее, с уровнем интенсивности X, чем Y.

Допустим, что у двух народов величины Y одинаковы, тогда как величины X различны. В отношении инноваций тот народ, у которого сила X мала, представляет собой tabula rasa для отношений P, Q, Я..., и они легко могут заменяться новыми отношениями. Народ, у которого сила X велика, напротив, стремится, насколько возможно, сохранять такие связи, изменяя значение P, Q, R... Кроме того, у первого народа мы будем иметь меньшие пережитки, чем у второго. Когда сила X мала, ничто не препятствует отношениям P, Q, R... исчезнуть, если они считаются бесполезными; но когда сила X велика, они сохраняются, даже если выглядят бесполезными.

Мы получили эти выводы индуктивным путем из наблюдений за проявлениями психических состояний A. В античном Риме таких фактов было огромное количество. Рассмотрим религию. Сейчас нет никаких сомнений в том, что на заре своей истории Рим либо совсем не имел собственной мифологии, либо она была очень бедной, и что классическая римская мифология в значительной части есть наложение греческой формы античных богов или вторжение иностранных божеств. Древняя римская религия в основном являлась соединением некоторых религиозных практик с житейскими поступками. Это был случай соединения P, Q, R... Цицерон имел основание сказать, что «вся религия римского народа разделяется на жертвоприношения и на ауспиции, и третий элемент присоединяется, если толкователи Сивиллы или гаруспики по знамениям или чудесным явлениям возвещают какое-нибудь предсказание»18.

86.

Примечательна устойчивость соединения идей и некоторых поведенческих актов. Она такова, что словам начинают приписывать способность оказывать оккультное воздействие на вещи.

Такие акты, при которых слова якобы оказывают воздействие на вещи, принадлежат к тому роду действий, которые в обыденном языке обозначают несколько расплывчато как магические.

Предельным является случай, когда определенные слова и поведенческие акты благодаря неведомым обстоятельствам оказались способными произвести некоторые эффекты. Затем, на первом уровне логического оформления эту способность объясняют вмешательством высших существ, богов. В дальнейшем доходят до другой предельной точки, когда фигурируют полностью логические акты. Например, согласно средневековому суеверию человек, продавший душу дьяволу, приобретал удивительную способность наносить вред другим людям.

Кто рассматривает только логические действия, тот, столкнувшись с подобными явлениями, пренебрегает ими, не признает их, считает их патологическими состояниями и далее не рассматривает подобные вещи. Но их следует внимательно изучать тому, кто понимает, насколько большое место занимают нелогические действия в социальной жизни.

87.

Предположим, что нам известны только те факты, в которых ожидаемый желанный успех магических операций приписывается демону. Мы могли бы принять в качестве верной некую логическую интерпретацию и сказать: «Люди верят в эффективность занятий магией потому, что они верят в демона». Этот вывод существенно не изменится при знакомстве с иными фактами, в которых вместо демона будет фигурировать какое-нибудь другое божество; но он окажется полностью опровергнутым, когда мы узнаем о фактах подобного рода, никак не связанных с вмешательством сверхъестественных существ. Таким образом, основу этих феноменов составляют нелогические действия, в которых соединены некоторые слова, некоторые заклинания, некоторые виды практики с ожиданием результатов, испрашиваемых и получаемых от вмешательства богов, демонов, духов и т. д., благодаря чему этим действиям придается логическая форма. Именно логическая форма служит соединению C с B (см. § 73).

Отметим, что, оставаясь неизменными в своей сути, многие формы могут сосуществовать, уживаться в одном индивиде, при этом он порой сам не сознает, какая его часть относится к какой из таких форм. У Феокрита19 колдунья рассчитывает на вмешательство божеств и на эффективность магических манипуляций, не вполне различая того, как действует каждая из этих двух могучих сил. Она молит Гекату помочь ей приготовить приворотное зелье «страшней, чем яды напитков Цирцеи, Медеи и златокудрой Перимеды». Если бы колдунья рассчитывала только на вмешательство богини, она могла бы попросить ее обеспечить непосредственно тот результат, которого она хочет добиться с помощью зелья. Или когда она обращается к магической птице вертишейке словами: «Вновь привлеки, вертишейка, под кров мой милого друга!», очевидно, что она видит некую оккультную связь между этой птицей и своей целью.

В течение долгого времени люди верили подобным сказкам, выступавшим в самых разных формах, и даже сегодня встречаются те, кто слушают и воспринимают их всерьез. Примерно два-три века назад стало возрастать количество людей, которые над ними смеялись, как когда-то Лукиан, однако достаточно много фактов спиритизма, телепатии, «христианской науки» и т. д., показывающих, какую силу еще имеют эти и аналогичные чувства.

88.

В «Трактате» (см. § 186—215) мы подробно рассмотрели нелогические действия, якобы вызывающие или отводящие грозы, и уничтожающие или сохраняющие урожаи. Имеется немало случаев, когда люди полагали, что с помощью подобной практики можно вызвать или отвести ураганы. Порой люди не ведают, каким образом возникает подобный результат, имеющийся налицо; в других случаях они говорят о предполагаемых ими причинах такого результата или считают его теоретически объяснимым следствием действия неких сил. При этом метеорологические явления обычно предстают как находящиеся в прямой или косвенной зависимости от некоторых практик при вмешательстве высших сил.

89.

На основе проведенного изучения мы приходим к выводу о проявлении следующих особенностей (см. § 197).

1. Существует нелогическое ядро, в котором просто соединены воедино определенные поведенческие акты и некоторые слова, имеющие определенные результаты, такие, как ураган или уничтожение урожая.

2. От таких ядер отходят многочисленные ответвления логических интерпретаций. Нельзя не признать, что такие интерпретации, являющиеся результатом игры воображения, были созданы для того, чтобы принять во внимание, что бури могут вызываться и предотвращаться, благодаря чему урожай может быть сохранен или уничтожен. Как исключение порой отмечается обратный феномен, когда считают, что логическая теория породила веру в существование подобных фактов.

Такие интерпретации нередко настолько переплетены, что тот, кто им следует, часто не может точно осознать, какая их часть побуждает его склониться к тому или иному мнению.

3. Логические интерпретации принимают формы, наиболее приемлемые для эпохи, в которой они появились; их можно сравнить с модой в одежде того времени.

4. Это развитие идет не по прямой, как изображено на рис. 4, но, скорее, принимает форму, подобную той, какая представлена на рис. 5. Чисто нелогическое действие не трансформируется в действие логическое по форме, но сосуществует вместе с другими производными действиями.

Нельзя выяснить, каким образом совершалась эта трансформация, желая установить, к примеру, как от простой ассоциации поведенческих актов и фактов (фетишизм) совершался переход сначала к теологической интерпретации, затем к метафизической интерпретации и наконец, к позитивистской интерпретации. Такого следования во времени не существует. Интерпретации, которые можно было бы назвать фетишистскими, магическими, экспериментальными или псевдоэкспериментальными, часто переплетены настолько, что, скорее всего, даже тот, кто их принимает, не сможет отделить их друг от друга. Он знает, что определенные акты должны иметь своим результатом определенные факты, и мало заботится о том, чтобы узнать, как это происходит.

5. Безусловно, со временем уровень образованности людей начинает влиять на этот феномен, но такая связь не является стабильной. Древние римляне не сжигали ни колдунов, ни ведьм, однако их прогресс в области наук был, безусловно, не таким быстрым, как у итальянцев, французов и немцев в XVII в., когда они убивали их в большом количестве. В конце XII — начале XIII в. этих несчастных еще не преследовали, однако интеллектуальное развитие тогда протекало несравнимо медленнее, чем в XVII в.

6. Вовсе не благодаря тем логическим приемам и ухищрениям, которые использовались церковью, правительствами и т. д., была вызвана вера в нелогические действия такого рода. Напротив, сами нелогические действия привели к созданию в целях их объяснения таких логических приемов и ухищрений. В свою очередь, такие искусные приемы смогли затем укреплять веру в эти нелогические действия и рождать ее там, где она еще отсутствовала.

Этот последний вывод приводит нас к пониманию того, как могут происходить аналогичные явления, а также того, насколько мы заблуждаемся, когда, зная о нелогических действиях только по их логическим обличьям, придаем этим формам значение, не соответствующее действительности.

90.

Во всех многообразных фактах, подобных грозам, имеется нечто общее, неизменное, а именно — чувство, что при помощи определенных манипуляций можно воздействовать на грозы. Кроме того, есть изменчивая, подвижная часть. Это сами средства, их обоснование и наделение смыслом. Первая часть, несомненно, самая важная. Когда она имеется, людям почти или вовсе не требуется усилий и времени для того, чтобы найти вторую. Но может оказаться и так, что в детерминации социальной формы части, сходные с выявленной нами устойчивой составляющей, окажутся значимее всех других. Пока мы не можем об этом твердо знать, но индукция направляет нас на путь, по которому следует идти.

2 Esiodo. Opera et dies. P. 757—758. [Гесиод. Работы и дни // Эллинские поэты / пер. В. В. Вересаева. М.: Государственное издательство художественной литературы, 1963. С. 166.]

3 Blanchard E. Histoire des insectes, traitant de leurs moeurs et de leurs métamorphoses en général et comprenant une nouvelle classification fondée sur leurs rapports naturels. P.: Librairie de Firmin & Didot frère, 1845.

4 Fabre J. H. Souvenirs entomologiques. Études sur l’instinct et les moers des insects. 1-re série. P., 1879. P. 72. [Фабр Ж. А. Инстинкт и нравы насекомых/ пер. с франц. Е. И. Шевыревой. М.: Терра, 1993. С. 31.]

5 Fabre J. H. Op. cit. P. 73. [Фабр Ж. А. Указ. соч. С. 31-32.]

6 Ibid. P. 165-166. [Фабр Ж. А. Указ. соч. С. 83.]

7 Ibid. P. 65-67. [Там же. С. 413, 414.]

8 Ibid. P. 176-177. [Там же. С. 89.]

9 Финикийцы изобрели слоговое письмо, в котором знаки соответствовали сочетаниям согласного с гласным. Греки, заимствовавшие финикийскую письменность, в IX в. до н. э. усовершенствовали ее, добавив к уже имевшимся буквам, обозначавшим согласные звуки, новые буквы для обозначения гласных звуков.

10 Временнáя форма глагола, обозначающая в ряде индоевропейских языков действие, отнесенное к прошлому.

11 Mommsen Th. Le droit public romain. T. 1. P., 1887. P. 114—115.

12 Народное собрание в Риме.

13 Гадания по крику и полету птиц.

14 На территории, расположенной внутри городской стены.

15 Получение права ауспиций (лат.). То есть право гаданий в военное время с этого момента имел уже только главнокомандующий.

16 Pareto V. Cours d’économie politiques. Livre 1. § 151. Livre 2. §718, 719 // Idem. Oevres completes. Tome 1. Geneve: DROZ, 1964. P. 70, 87, 88; Pareto V. Manuel d’économie politiques. Ch. 5. § 11, 74 // Idem. Oevres completes. Tome 7. Geneve: DROZ, 1966. P. 289, 331.

97.

13.

17 Pareto V. Manuel... Ch. 2. § 108. Ch. 9. § 62 // Ibid. P. 135, 520.

48.

18 Cicerone. De natura deorum. III. 2. 5. [Цицерон Марк Туллий. О природе богов /пер. с лат. С. Блажеевского. СПб.: Азбука-классика, 2002. С. 175.]

73.

19 Teocrito. Idili. II. 17. [Феокрит, Мосх, Бион. Идиллии и эпиграммы / пер. и комм. М. Е. Грабарь-Пассек. М.: Издательство Академии наук СССР, 1958. С. 15.]

186.

215.

197.

Глава 3. НЕЛОГИЧЕСКИЕ ДЕЙСТВИЯ В ИСТОРИИ УЧЕНИЙ

91.

Если нелогические действия в самом деле имеют то значение, о котором свидетельствует индуктивный вывод, сделанный в предыдущей главе, то было бы, собственно говоря, странным, если бы умные люди, обращавшиеся к исследованиям человеческих обществ, никак их не замечали. Они могли, по крайней мере, угадывать их, отвлекаясь от предубеждений, отходя от ошибочных теорий; трудно поверить, что такие действия совершенно ускользали от их внимания. Итак, посмотрим, как фактически обстоит дело.

92.

Очень немногие авторы совершенно игнорируют нелогические действия. Обычно такие действия выявляются при рассмотрении некоторых естественных наклонностей, наличие которых в людях автор исследования должен, вольно или невольно, по крайней мере признавать. Но забвение логических действий продолжается недолго: отрываясь от них в одном месте, эти авторы затем возвращаются к ним в другом; при этом они стремятся свести к минимуму склонности людей к нелогическим действиям, полагая, что они делают из них логические выводы, чтобы затем поступать, руководствуясь этими выводами.

93.

Такова общая картина. Но у создателей теорий имеется достаточно сильный мотив преподносить нелогические действия в качестве логических. Если считается, что те или иные действия являются логическими, то оказывается намного проще создать объясняющую их теорию, поскольку каждый может мысленно подобрать для них произвольные логические интерпретации и тогда ему нет необходимости ни в чем другом. Что же касается нелогических действий, то при их изучении необходимо обращаться к наблюдению множества фактов, раздвигать границы исследований в пространстве и во времени и быть очень внимательным, чтобы не впасть в ошибку из-за неточностей документов. Одним словом, это долгая и трудная работа.

94.

Также и иные мотивы влияли на то, чтобы отдалять исследователей от области нелогических действий и ограничивать их областью логического поведения. Большинство из них не довольствовалось изучением того, что есть, но стремилось узнать, а нередко и научить других тому, как должно быть. В последнем случае они уважали ее величество логику и поэтому, как только замечали существование нелогических действий, чаще всего обходили их стороной, словно забывая о них. В основном они просто не принимали их во внимание и обращались к логическим действиям.

95.

Таким же образом они элиминировали нелогические действия, более или менее явно рассматривая их как заслуживающие порицания, которым не должно быть места в хорошо организованном обществе. Например, они считали их суевериями, подлежащими преодолению разумом. Никто в реальной жизни не поступает так, как если бы он верил, что физический и моральный облик индивидов не проявляется в его поведении; однако те, кто создают теории, полагают, что человек в своем поведении руководствуется только разумом, и охотно закрывают глаза на все, чему нас учит повседневная практика.

96.

Несовершенство обыденного языка с точки зрения научных стандартов также содействует широкому распространению логических интерпретаций относительно нелогических действий.

97.

Оно способствует также путанице, которая обычно появляется оттого, что одно явление объявляют причиной, а другое — следствием только потому, что оба они наблюдаются совместно. Мы уже отмечали эту ошибку (см. § 77), но ее следует более обстоятельно изучить, поскольку это имеет для социологии немаловажное значение.

Пусть так же как в § 77 буквой C будет обозначена вера, а буквой D — определенные действия. Вместо того чтобы просто сказать, что «некоторые люди совершают D и верят в C», обыденный язык добавляет в эту фразу кое-что еще, и при этом возникает суждение: «Некоторые люди совершают D, потому что верят в C». Такое суждение, если оно понимается строго текстуально, часто оказывается неверным; не так часто бывает верным и обратное высказывание: «Некоторые люди верят в C, потому что они совершают D». Но остается также немало случаев, в отношении которых можно сказать только: «Некоторые люди совершают D и верят в C».

Можно также снять строгую логическую направленность, появляющуюся при включении термина «потому что» в первое из приведенных высказываний, и убрать устанавливаемое этим термином причинно-следственное отношение между C и D. Итак, мы скажем: «Мы можем полагать, что некоторые люди совершают действия D, потому что имеют веру C, при которой проявляются чувства, побуждающие их совершать D», т. е., если мы обратимся к рис. 2, «...потому что они находятся в психическом состоянии A, выраженном верой C». При такой форме утверждение оказывается намного более близким к истине, как мы видели в § 77.

98.

Рис. 2 можно разбить на три другие фигуры (см. рис. 6):

Рис. 6

i. Психическое состояние A порождает веру C, а также действия D, но между C и D нет непосредственной связи. Этот случай соответствует сформулированному выше третьему утверждению.

ii. Психическое состояние A приводит к поступкам D, которые порождают веру C. Это указывается во втором утверждении.

iii. Психическое состояние A порождает веру C, которая оказывается причиной действий D. Это соответствует первому утверждению.

Несмотря на то что случай iii не является единственным и встречается не так уж часто, многие люди склонны полагать, что именно он самый распространенный, и путать с ним случаи i и ii, чего они не осознают и никак не хотят принять во внимание. Повседневный разговорный язык из-за недостатка точности благоприятствует совершению такой ошибки, поскольку, когда на нем говорится только о случае iii, неявно могут подразумеваться также случаи i и ii. Часто также смешиваются в разных пропорциях все три случая.

99.

Теперь мы изучим средства, с помощью которых элиминируют нелогические действия и оставляют только логические действия; как обычно, мы начинаем с классификации объектов нашего исследования.

Класс A. Источники нелогических действий предполагаются не имеющими никакого отношения к объективной реальности (см. §

...