Микола Бобров

РОДНАЯ ДУША

Данная книга повествует о конкретных исторических личностях, которые жили в Египте и Греции в разные временные периоды и эпохи.

Хотя основные герои повести реальные исторические люди такие, как: фараон Египта Тутмос III, его тётка Хатшепсут и Клит — сподвижник царя-полководца Александра Македонского, всё-таки данная повесть по своему содержанию фантастическая; события в ней, наряду с достоверными историческими фактами, содержат в себе элементы вымысла, фантазии.

Речь идёт о таких понятиях, как переселение человеческих душ (инкарнация, реинкарнация).

В связи с этим, герои далёкого прошлого в силу ряда обстоятельств соприкасаются с людьми нашего времени.

Что из того произошло и как, судите сами, читая эту книгу.

ЧАСТЬ 1

Уже два месяца (май, июнь) со стороны Сахары дул палящий ветер, неся с собою песок и пыль. Такой ветер египтяне называли Хамсин, что в переводе с арабского языка означало «пятьдесят», так как ветер дул с Запада на Восток не меньше пятидесяти дней в году.

Песок и пыль, которые приносил этот ветер, проникали во все поры человеческого тела, забивались в уши, рот, глаза; толстым слоем укрывал лежащие на его пути разные предметы.

В такие дни египтяне прекращали все работы в поле и в хозяйстве; терпеливо выжидали конца песчаной бури, сидя безвылазно целыми днями в своих домах.

В один из таких дней в глинобитную хижину, вход в которую был прикрыт плетёной циновкой из тростника, вошли двое мужчин: тот, кто переступил порог первым был возрастом постарше и господином второго, совсем ещё молодого (четырнадцать — пятнадцать лет) раба. Появление незваных гостей обеспокоило жильцов хижины. Хозяин убогой лачуги поспешно зажёг глиняный светильник и вежливо попросил по плотней закрыть циновкой отверстие, которое служило обитателям лачуги дверью. Когда хозяин зажёг маленький глиняный светильник, огонь легко вспыхнув, охватил тёмное без окон помещение тусклым светом, который обозначил на стенах жилища густые, снующиеся в беспорядке тени присутствующих.

— А, где же хозяйка твоя? — поинтересовался старший из гостей, оглядываясь по сторонам.

— Она в другой комнате с детьми, — объяснил хозяин хижины, и стал внимательно присматриваться к пришельцам. Вид у обоих гостей был довольно таки неприглядным: их лица, одежда, покрытые слоем грязи вперемешку с потом, приставляли собой жалкое зрелище; белые покрывала, в которые укутывались пришельцы, были испачканы до неузнаваемости. Даже украшения в виде браслетов и перстней на одежде и руках мужчины были покрыты липкой грязью.

После некоторого молчания, первым на разговор решился мужчина, который, судя по украшениям на нём, в социальному отношении был значительно выше других:

— Скажи, добр человек, у вас не найдётся чего-либо поесть и выпить, чтобы утолить голод и жажду. Мы второй день без крошки хлеба и капли воды во рту. Что касается платы, не сомневайся хозяин, я в долгу не останусь, — ты будите вознаграждены сполна.

Гость собрался было ещё что-то сказать, но не успел; в это самое время в дверях второй комнаты, что находилась в глубине жилища, появилась ещё далеко не старая женщина — хозяйка хижины. В руках она несла две глиняные миски, в которых находилась ячменная каша, сдобренная льняным маслом и кусками утятины. Подав миски в руки гостям, женщина, не проронив ни слова, удалилась в ту же комнату, из которой только-что выходила.

Мужчины, поджав под себя ноги, сели на пол и стали торопливо есть.

Спустя какое-то время, хозяйка снова вошла. Она принесла глиняный кувшин и две кружки; наполнила их до краёв старым, выдержанным вином, и снова удалилась в смежную комнату. Когда же гости поели, запив вином, хозяйка подала чистую тряпицу, чтобы люди вытерли руки, — ели они содержимое в мисках руками.

Перекусив таким образом, пришельцы расслабились, повеселели. Хозяин хижины, которого звали Анупу, посчитал уместным задать вопрос незнакомцам:

— Кто вы и откуда? — поинтересовался он.

Старший из гостей ответил не сразу. Немного помедлив, как бы обдумывая слова, он наконец проговорил хриплым, уставшим голосом:

— Мы издалека; как видите, заблудились. И на подворье вашего дома забрели совершенно случайно, — мужчина немного помолчал. — А, если сказать точнее, мы из Фив.

— Вот оно что! — протянул на распев Анупу. — А я-то думаю, что за люди? Чужие, незнакомые. Из нашего, столичного града, — значит из Фив.

Хозяин подсел поближе к гостям.

— Любопытно знать, как там, в столице? — живо поинтересовался он, — До нас, конечно, доходят разные слухи. Но это только слухи, — Анупу ладонью руки махнул над головой.

Хенен, так звали старшего гостя, не стал запираться и охотно поведал о том, что произошло в столице Египта несколько недель тому. Речь его поначалу казалась сумбурной и злой, — в каждом его слове чувствовалась обида и даже боязнь:

Но Хенен, не обращая внимания ни на что, продолжал говорить.

— Хуже и не придумаешь, — голос мужчины немного дрожал. — Зрелище не из приятных. Страшное пламя охватило город со всех сторон. Сгорели дворцы фараона и вельмож. В бушующем пламене в одночасье погибло многое и горожане, и их вещи. Бедно одетые люди — ремесленники и рабы, пользуясь моментом, свободно перемещались по улицам города, грабя дома богатых. В захваченный бутовщиками город, явились даже крестьяне из близлежащих сёл. У большинства восставших были дубинки, копья, луки со стрелами и даже мечи.

— Что или кто толкнул этих людей на такое страшное злодеяние? — спросил не без страха Анупу и тихо повторил про себя молитву.

— Как, кто? — удивился Хенен. — Будем честными, хотя бы перед собой. Виновны, естественно, богатые — чиновники, держатели рабов, сборщики податей. Особенно те из чиновников, кто занимался сбором налогов.

— О Боги! — прошептал Анупу. — Сущая правда. Эти чиновники дерут с нашего брата не меньше, как две шкуры в год.

Хенен, в знак согласия, кивнул головой и продолжил:

— Чернь ворвалась в здание, в котором хранились документы и захватила их. Я сам собственными глазами всё это видел. Вооружённые люди с криками и шумом сновали по залам государственного учреждения; хватали свитки; растаскивали их, ища свои с податями, а затем бросали за порог здания. Одни из восставших в ярости эти налоговые свитки втаптывали ногами в грязь, другие, не менее озлоблённые, бросали эти папирусовые документы просто в огонь и ликовали так, как будто над поверженным врагом. Зрелище, скажу я вам, не из приятных. Я хотя и свободный человек, но понимаю и поддерживаю простых людей, — за что теперь нахожусь по воле правительства в бегах. — Хенен замолчал.

Спустя дней несколько Хамсин прекратился, оставив после себя картину печальную: куда не глянешь — кругом пыль да песок.

Но вот подул северный ветер. Жара спала. Прошли редкие для этих мест дожди. Листья на деревьях, травы в лугах и растения на полях, очистились от пыли и песка. Природа снова омылись, освежилась и зацвела буйным цветом.

Надо было приниматься за полевые работы. Каждая минута была дорогая для земледельца. Приходилось чистить от песка каналы, шадуфы, колодцы.

Сидя вечером в кругу с гостями, хозяин хижины осторожно поинтересовался у них:

— Что те, а точнее, Хенен собирается делать сейчас, когда погода наконец наладилась?

Гость не сразу ответил. Он немного призадумался, а затем сказал:

— Я уверен, что ты сам догадался, кто мы. И только твоё приличие, да обычай предков, сдерживали тебя от любопытства. Ты принял нас как подобает честному человеку, — дал нам кров и пищу, не спрашивая меня, кто мы есть и от куда? За это большое спасибо.

— Я вчера разговаривал с номархом Инени нашего нома, — помолчав, проговорил Анупу в некотором раздумии. — Он сообщил, — я думаю для тебя будет это интересно знать, — царица Хатшепсут заболела. Её состояние, говорят жрецы и лекари, безнадёжное. То, что произошло в столице недавно, правительницу-регентшу, окончательно потрясло. Я уверен: тебе есть над чем поразмыслить. Судя по одежде и по перстню, что у тебя на руке, ты не из простых. Вельможа должно быть?

Хенен, на поставленный хозяином вопрос, ничего не сказал. Он заёрзал на месте. Изменился в лице. Тёмные зрачки глаз мужчины расширились.

— С царицей…, это правда? — выпалил гость, едва сдерживая себя.

— Если номарх, — да продлит Амон-Ра его жизнь, — сказал правду, то и я говорю, тоже самое.

— В таком случаи, я, не мешкая, отправляюсь в Фивы, — решительно заявил Хенен. — Завтра! С утра! — Он снял с шеи небольшой мешочек с деньгами, и несколько золотых и серебренных колец вложил в натруженные ладони Анупу. — Это тебе плата и за еду, и за жильё.

— Да будет твой путь успешным, — сказал на прощание хозяин жилища.

— Благодарю. И надеюсь, что так и будет. — Хенен крепко обнял Анупу. — Может когда-нибудь ещё увидимся?

— Как знать?! — разволновавшись, ответил гостеприимный хозяин, пожимая руку новому знакомому.

Спустя дней несколько тело царицы Хатшепсут со всеми почестями, знаками и символами после эксгумации понесли на западный берег Нила, туда, где виднелись высокие скалы и глубокие ущелья, в которых находятся гробницы царей Египта Нового царства.

Хенен стоял в стороне от движущейся процессии. Впереди погребального шествия несли чёрную деревянную фигуру шакала, бога смерти Анубиса, который по верованиям египтян, провожал души умерших в загробный мир. Замыкали длинную погребальное церемонию родные и друзья умершей. Среди них Хенен заметил идущего скорбным шагом своего недавнего друга, а теперь фараона Тутмоса III.

«Это по вине тётки молодого фараона, он, Хенен, вынужден был, спасаясь, бежать в непогоду из Фив. Теперь всё изменится, — мысленно рассуждал Хенен. — Со смертью регентши, единственным законным правителем Египта становится молодой наследник под именем Тутмоса третьего».

Хенен не видел своего друга детства со дня провозглашения того фараоном. Возвратившись в Фивы, Хенен поселился в полуразрушенном доме своих родителей в выжидании приглашения его в царский дворец, который в связи с недавними событиями, мастера художественного дела и строители поспешно приводили в надлежащий вид.

Спустя некоторое время в дом Хенена явился посыльной из дворца с уведомлением о приглашении того в царские апартаменты.

И вот Хенен в резиденции фараона. Слуга провёл его в просторное, светлое помещение и оставил один на один с повелителем. Следуя дворцовому этикету, вельможа тут же стал на колени перед повелителем, вытянув вперёд руки. Фараон, который в момент появления Хенена в кабинете, стоял спиной к двери, резко повернулся в сторону вошедшего. Увидев Хенена распростёртым перед ним на полу, застеленным ковром, он быстро подошёл и помог тому подняться с пола. Обнимая друга за плечи, Тутмос III сдержанно проговорил:

— Наконец-то! Я рад видеть тебя перед собой.

Хенен тоже выразил свою радость, поднимая глаза и вглядываясь в лицо друга.

«Как он возмужал!» — подумал про себя приглашённый, не смея задерживать своего взгляда на фараоне дольше положенного времени. Перед ним стоял во весь свой небольшой рост властитель страны, — тот, перед кем сейчас преклоняются все.

Тутмос был без парика, с коротко стрижеными на голове волосами, в одной лишь белой, гофрированной набедренной повязке, которая закреплялась на теле широким поясом с золотой пряжкой. Обут он был в кожаные с серебреными бляшками сандали.

Фараон внешне выглядел крепким, сильным и здоровым мужчиной, — с торсом атлета. И хотя Хенен внешне мало чем уступал другу, тем не менее, он был не таким стройным, мускулистым как фараон. Тот отличался от всех его окружающих, невероятной лёгкостью: быстротой принимаемых им повелений, и проникновения в содержание любого дела с последующим принятие по нему должного решения.

Говорили друзья о многом и долго; рассказывали каждый своё, то, что с ними происходило в последнее время. Помня, кем сейчас является Тутмос, Хенен вёл себя так, как подобает вести подданному его величества.

Во время разговора двух друзей в помещение вошли несколько полуобнажённых, в чёрных париках слуг, и осторожно поставили, на стоящий перед ними кедровый столик блюда с разной едой и кувшины с напитками.

Попивая сладкое, как мёд вино, друзья постепенно перешли к разговору о главном.

— Мне известно, ты, Хенен, хорошо осведомлён, — начал первым Тутмос, — с той внешней политикой, которую проводила Хатшепсут, Ведь ты единственный, кто высказывал своё несогласие с ней в этом вопросе. И за что, сильно пострадал. Тётка в угоду жрецам фиванского бога Амона-Ра, не ладивших с военной знатью, проводила политику мира со всеми соседями Египта. Результаты такой политики тебе хорошо известны: правители Палестины, Северной Сирии и Финикии, просто перестали с нами считаться; они проводят сегодня свою самостоятельную внешнюю политику, в обход нашей. И теперь стало жизненно необходимым повлиять на них, указав всем полагающее им место.

— Как я понимаю вас, мой повелитель: следует готовиться к войне.

— Именно так! — властным тоном произнёс Тутмос. Он налил в пустые золотые бокалы вина: один из них предложил другу, другой взял себе.

— Что буду делать я? Какая моя роль во всём этом? — интересуясь, оживился Хенен, допивая вино из бокала. — Я весь ваш. Располагайте мной.

— Зная тебя, твои военные способности, Хенен, я повелеваю тебе быть военачальником всех моих колесниц. Согласен? — твёрдым голосом спросил фараон.

— О мой повелитель! — радостно воскликнул Хенен. — Большего я себе и желать не смел бы.

— Хорошо! Я тобой доволен!

— Позвольте узнать, какие у вас планы на ближайшее время?

— Вот об этом я в данный момент и собираюсь с тобой говорить, мой друг, — мысленно рассуждая, объявил Тутмос, и продолжил:

— Как должно тебе быть известно: один из моих главных врагов, царь Палестины в союзе с Сирией. В своих завоевательных планах я желаю первым делом со всеми моими воинскими силами напасть на этого царя. Пользуясь политической раздробленностью в странах Азии, я нанесу первый удар по врагу в районе могучей крепости Мегиддо, где по сведениям моих лазутчиков, собираются главные силы противника. Не имея единого управление войсками — враг слаб. А внезапное нападение на него, должно повергнуть противника в смятение, и решить исход битвы.

— Неужели вы для этого задумали напасть на него в том месте, где он меньше всего ожидает нападения наших войск.

— Именно так. Я решил двинуть все свои войска самым прямым и коротким путём. А таковым является узкое ущелье в горах.

— Этими горными теснинами вы собираетесь выйти на равнину в районе крепости Мегиддо, — подхватил мысль фараона только что назначенный военачальником египетских колесничих Хенен.

— Правильно мыслишь, друг. Ты с каждым разом радуешь меня всё больше и больше.

— План стоящий, но рискованный, — осторожно заметил Хенен.

— Риск — привилегия храбрых людей, — парировал Тутмос.

— Но, вы, мой друг, не собираетесь же очертя голову ринуться в бой, не взвесив всё «за и против».

— Само собой разумеется! — воскликнул нетерпеливый фараон. — мои вестники и соглядатаи давно ввели меня в курс всех дел в лагере врага. Те мыслят точно так, как большинство моих военачальников. Они полагают: рискнуть провести всё воинство — пехоту и, тем более, сотни колесниц узким ущельем на виду противника — дело пропащее. И я, по мнению врага, чтобы не рисковать, буду искать обходной путь. А они в это время позволят себе накопить боевые силы, тихо отсидеться за прочными стенами крепости Мегиддо, совершенно не опасаясь оставить проход в горах свободным. Почему бы нам не воспользоваться такими просчётами врага, а? Что скажешь?

— Если данные разведки достоверны, — в чём я не сомневаюсь, — рискнуть можно.

— Вот и отлично! — возликовал Тутмос III. — Мы ещё себя покажем. Рано радуется противник. Мы воспользуемся его слабыми сторонами. Их неприязнь друг к другу, зависть, отсутствие единого командования — это наши союзники и помощники. Азиатов объединяет только одно — страх перед Египтом. И нам следует внушить этот страх противнику, как можно сильнее. Для этого, — фараон подвёл Хенена к столу, на котором лежали свёрнутые в рулоны карты, — мы поступим таким вот образом. После того, как мои доблестные воины пройдут ущельем и окажутся на равнине перед крепостью Мегиддо, мы все наши воинские силы расположим так, — Тутмос взял в правую руку угольный карандаш, и вычерчивая на одной из карт знаками расположения войск, продолжил объяснять Хенену план тактических действий армии на местности в момент сражения. — Впереди всего войска поставим сплошной линией колесницы. За ними — тяжёлая пехота, фланги которой прикроют лучники, при необходимости, они же будут выдвигаться вперёд. Затем, снова колесницы в количестве пятисот штук. Их задача — преследовать отступающего врага, и беспощадно его бить! Поведут их в сражение — я и ты. Колесницей управлять — поручаю тебе. А стрелять из лука буду я. Из своего, разумеется, — уточнил Тутмос и добавил: — из которого я стрелял однажды по медным доскам. Помнишь? — друг в ответ, улыбаясь, кивнул головой.

Оба приятеля — Тутмос и Хенен, как всегда, были настроены решительно. Того же они требовал и от своих военачальников, из которых, однако, не все верили в успех предполагаемых манёвров. Необходимо было поднять боевой дух солдат личным примером.

Тем временем египетское воинство, пройдя горную теснину, вступило на территорию противника и расположилось на равниной местности невдалеке крепости Мегиддо. Врага нигде не было видно. Разведка доложила, что главные силы противника находятся южнее города-крепости.

Тутмос и его военачальники, не тратя даром времени, сразу приступили к построению своей армии в боевой порядок, согласно, разработанному плану.

Раним утром следующего дня враг двинулся всей мощью колесниц из-за холмов на войско египтян. Набирая скорость, и соблюдая строй, колесницы помчали вперёд. Хенен с согласия Тутмоса, дал команду лучникам выдвинуться навстречу врагу и обстрелять его. Выпустив тучи стрел, стрелки по команде военачальников, отошли быстро назад, прикрывая фланги пехоты, которая стояла в боевом порядке, выставив перед собой большие деревянные, обтянутыми кожей, щиты. В руках воинов были серповидные мечи и тяжёлые копья. Впереди их стояли сплошной линией египетские колесницы. Надвигаясь друг на друга колесницы противников сшиблись. Началась кровавая бойня. Крики военачальников, стоны раненых солдат, ржание коней — всё смешалось в один дикий вопль. В разгар битвы, в сражение вступил отряд в пятьсот колесниц под командой Тутмоса III. В их обязанность входило, преследовать отступающего врага. Колесница Тутмоса летела как вихрь впереди всех. Управлял парой быстрых коней Хенен. Тутмос, согнувшись и упираясь коленями в переднюю планку кузова колесницы, стрелял из тяжёлого лука по врагу. За ним поспешали остальные.

Не выдержав стремительного напора египтян, враг панически бежал с поля сражения. И в этот момент кто-то из вражеских лучников, целясь в фараона, выстрелил из лука. Стрела взвилась ввысь, и попала бы в спину Тутмоса, если бы не Хенен, — он своим телом прикрыл друга. Бронзовый наконечник стрелы впился ему в грудь. Смертельно раненый Хенен, захлёбываясь кровью, повалился на Тутмоса. Тот, не сразу поняв, что случилось, хотел было отпрянуть в сторону, — приняв поведение напарника за неумение устойчиво держаться на ногах во время движения колесницы. Но увидев окровавленное тело друга, всё понял. Схватив в крепкие руки конские поводья, Тутмос, напрягаясь из всех сил, принудил пару взбесившихся коней остановиться. Атака египетских колесниц, которую намеревался осуществить сам фараон, не была завешена: одни воины, глядя на действия повелителя, также остановили боевые колесницы, другие, прекратив преследовать врага, кинулись грабить обозы противника. Фараон ничего не мог поделать. На его руках умирал в этот момент самый дорогой человек — друг детства. Тутмос был в отчаяние. И хотя победа осталась за египтянами, она мало радовала повелителя. Сняв с головы голубой шлем, он стоял склонившись над мёртвым телом друга и тихо рыдал.

После длительной осады Мегиддо, защитники города-крепости, измученные голодом и болезнями, спустя несколько месяцев упорного сопротивления, всё-таки решили сдаться на милость победителя.

Битва при Мегиддо была одной из первых грандиозных сражений в истории, в которой принимали участие крупные воинские силы и которая произошла по всем воинским правилам того времени.

Захватив ещё несколько крепостей, египетское воинство вернулось в город Фивы. Жители столицы ликовали. Египет поверг врага ниц. Фараон заставил азиатов признать его власть над ними. Многих пленных он превратил в рабов и подарил военачальникам. В отместку за смерть Хенена, повелитель приказал некоторых военнопленных казнить. Тело славного военачальника Хенена, спустя семьдесят дней мумификации, наконец с пышными почестями захоронили в каменном саркофаге.

Потеря лучшего друга, хотя и была весьма болезненной для Тутмоса, но вера в загробную жизнь успокаивала его. Он желал встречи с другом в том, потустороннем мире, и ждал этого часа. Старший жрец храма Амон-Ра с юности внушил Тутмосу, что у каждого человека есть душа и, причём, не одна.

Тутмос вспомнил, как любил наставлять его жрец, — тогда ещё молодого наследника престола.

— Человек, — говорил жрец, — обладает не только телом, но и душой, причём даже тремя душами. Главная из них та, которая имеет вид двойника человека, только невидимого. Этого двойника называют «КА», и он появляется на свет вместе с новорождённым и всю жизнь сопутствует человеку. Однако со смертью его душа отделяется от тела, но периодически прилетает и входит в тело. Отсюда следует, — жрец перевёл дыхание, — что тело умершего надо предохранять от тления, то есть мумифицировать его. На случай же порчи тела, его мумии, в гробницу ставили портретную статую покойного. В эту статую должна по необходимости входить душа.

Наставник, наблюдая за будущим повелителем Египта, продолжал поучать юношу, который с большим интересом внимал услышанному.

— В наше время, — говорил жрец, — есть большое сочинение, так называемая, «Книга мёртвых». Глава 125 этой книги целиком посвящена избавлению грешников от их грехов, Попав на тот свет, душа умершего должна оправдаться перед Осирисом, царём загробного мира, чтобы обрести вечную и блаженную жизнь. При этом душа покойного обязана говорить в своих оправдательных речах так, как пишется в книге: «я не убивал; я не грабил; я не развратничал» и т. д. и т. п. Честности от умершего при этом не требуется. Достаточно умершему проявить больше смелости и уверенности, — сказав, жрец внимательно посмотрел в глаза юноши.

— Как так? — удивился

...