Оглавление

Предисловие

Уважаемый читатель, позволю себе представить книгу, составленную по эссе, стихам и сатсангам почтенного учителя Феликса Комарова, которого невозможно описать в номинальных обозначениях, непременно сужающих пространство его безграничности и мудрости. Путь становления Феликса представлен в его небольшом эссе, размещённом на страницах книги и содержательном интервью, раскрывающем его и как учителя, и как актера, и как философа, и как религиоведа, и как человека, способного выразить невыразимое в пучине рассудочных концепций и библиотек знаний, обрекающих искателя на беспомощные скитания. Феликс тонко, благородно, изысканно извлекает чудо существования, сокрытое за суетными стенами обыденности. Чудо существования, поникшее за невольно поглотившей верой в отдельность Я, за верой в то, что авторское Я способно независимо выбирать, жить, дышать. Ненароком попав однажды в объятья вечности, сердце внемлет истине, враждуя с украшением тюрьмы невежества. На встречах Феликс изящно передает состояние объятий бездны, где исчезает путник, где умолкает слово, где знание любви не знает имени и формы, где знание в незнании пылает, стремясь вернуться к океану изначального. Диалоги переданы с максимальной точностью и сохранением состояния (в данном случае передача состояния — это выделение интонационных, невербальных акцентов с сохранением выразительных (эпитеты, метафоры, сравнения и т.д), описательных, повествовательных, эмоционально-чувственных настроений в диалогах). Передача состояния сопутствует острому и живому восприятию указателей для читателя, стремящегося с открытым сердцем пробудить то истинное, что скрыто за лавинами растерянных отражений.

Посвящённое Феликсу Комарову.

Рождённый в слове исчезал за гранями столпов творений веры

Рожденный былью ускользал в невольном трепете души пред мигом над разгулом ослепляющей тиши

Рожденный быть повергнутым свирепым натиском огня и обратиться в пепел ужаса безмолвия покрова обнаженья сна

Рожденный быть на сцене зачарованных томлений в ликах волн, истерзанных, заледенелых, пёстрых, вялых, страждущих и первородно грешных

Рожденный быть встречал рассвет, покинув, вздрогнув, не узнав, не растерзав прощальный крик — остался просто быть, дописывая вечностью рассказ об эхе, где жил поэт, встречавший небо.

Панина Яна. Стихотворение написано

по мотивам рассказа Феликса о том дне в 2012 году, когда ранним утром им не был обнаружен автор-деятель, когда буквально физически его пронзила молния милости. «Я» было утрачено. Рождённый быть остался Быть, где тьма и свет не знают меж собой рассвет.

Эссе Феликса Комарова. Прикосновение к Свету. Мастер

Мастер противоречив. Он парит каменной птицей и пушинкой пробивает гранитные скалы. Создавая хаотичную структуру беседы, мастер погружает вопрошающего в противоречия его ума. Прокрутив ученика на центрифуге парадоксов, он выпускает его в мир растерянного, но полного переживания тайны и любви.

Мастер точен в каждом слове и каждом жесте. В кажущейся противоречивости его беседы проглядывает сложная многомерная структура, бережно подводящая ум ученика к пределам понимания и дающая импульс для выхода за эти пределы.

Освобождая искателя истины от свинцовых гирь окаменевших метафизик, расплавляя бессознательные убеждения, мастер направляет пытливый ум за пределы слов и переживаний.

Учитель учит, а мастер творит. Как скульптор он отсекает всё лишнее и приводит к совершенству пустоты. Через инструменты активного воображения, притчи, метафоры, неординарное поведение, внимательность и сострадание, легко отвлекаясь от темы и так же легко возвращаясь к ней, мастер собой показывает пример пробуждённого мышления и восприятия.

Мастером его делает не только отношение учеников, но и несомненное наличие творческой силы и мистического восприятия, когда ответ возникает раньше вопроса, а молчание сильнее слова.

Мастер и есть учение. И учатся не у текстов, а у мастеров, эти тексты создающих.

Мастер сострадателен и полон любви. Она не проявляется в словах и редко проявляется в действиях, но чуткое сердце слышит эту любовь и идёт на её зов.

Любовь — это инструмент Бога. С его помощью он преобразует животное начало человека в его божественную суть. Мастер — воплощение этой любви.

ДО И ПОСЛЕ. КРАТКАЯ ДУХОВНАЯ АВТОБИОГРАФИЯ. ФЕЛИКС КОМАРОВ.

В 2012 году 2 июня произошёл опыт. От прежних духовных опытов переживания ясности, иллюзорности, силы, единства или любви он отличался странной нелепостью. То, что никогда не существовало, оказалось утраченным. По сути, узнавание этого произошло только в момент его потери. Если ты всю жизнь нёс мешок и даже не знал, что ты его несёшь, то его потеря может испугать, но в этом случае испугаться было некому. Нельзя сказать, что прекратились страдания или окончился поиск. Страданий у меня не было и до этого. Первый духовный опыт, лишивший всякой возможности страдать, был 1989 году. В том случае всё было по канону. Друзья предали, любимое дело, на которое было потрачено очень много сил, потеряло смысл, и возраст подходящий — 27 лет. Что-то близкое к кризису. Помню, я даже написал такие строчки: «Мне скоро тридцать трёх ещё не хватит, а что потом, быть может, только три приходит время для распятья, пока молчи, не говори». В этот момент мне попалась ксерокопия книжки Ошо «Дао. Путь без пути». Это была первая духовная книга, которую я прочёл. Помню слёзы облегчения, когда вдруг пришло понимание, что жизнь — это поток, что не за что цепляться и нечем дорожить. Красота появляется вместе с уродством, сила с бессилием, веселье с печалью. Никто не знает, что для него хорошо, а что плохо. Я не знал тогда, что это был духовный опыт. Но это понимание вело меня сквозь бурные девяностые годы и позволило, не потеряв себя, построить небольшой книжный бизнес. Поэтому и поиск как форма бегства от страданий даже не начинался. Но сердце тянулось к чему-то, что даже не имеет названий. Его радовали мистические тексты, практики, общение с мастерами. Это не было средством спасения, это просто было интереснее всего остального. Как я сейчас пониманию — мне везло. Я не попал в секту, не имел чёрных, разрушающих психику, учителей. Тот первый опыт определил взгляд, и я всегда тянулся к лёгким, ясным людям. Не очаровывался и не разочаровывался ни в мастерах, ни в учениях. Эта направленность привела меня к Бурлану, создателю системы Симорон. Его лёгкость, театральность, игривость и несерьёзность пришлись по душе. По сути, Симорон — недвойственное учение, хотя сам себя он так не позиционирует. И все же чего-то не хватало. Ум раскрыт и ясен, мысли как облачка на небе, понятия «проблема» не существует, а сердце закрыто. И, как и в первом опыте, о том, что может быть иначе, я узнал только тогда, когда это произошло. Встреча с Аркадием Ровнером, духовным практиком, мистиком, поэтом перевернула моё представление о себе. Сердце открылось и запульсировало. Помню это странное состояние наполненности любовью. У меня в этот же день были занятия с группой по Симорону. К моменту этой встречи я уже пять лет вёл в Одессе школу Симорона. Для меня это было обычное занятие, но, уходя, люди благодарили, как будто я им дал что-то ценнее знаний и методов. Моя дружба с Аркадием продолжается и до сих пор. Хочется ещё отметить общение и дружбу с Ламой Олегом. Его перевод «Драгоценной сокровищницы Дхармадхату» — моя любимая книга. Я с радостью приезжал к нему и даже организовал несколько встреч в Одессе. Знакомство с практиками Буддизма и введение в естественное состояние под руководством такого мастера — это большая ценность. Как сейчас ясно, всё это вело к лету 2012 года. Но всё, что можно сказать об этом опыте, — это «ничего не произошло под деревом Бодхи». Так пересекаешь экватор в океане, до экватора океан и после экватора океан. Может, тысячи жизней шёл корабль к экватору, а может, все эти жизни — одно мгновение сна. Какое это имеет значение. Ничего не меняется, и в то же время меняется все. Жизнь перестает притворяться чем-то другим. Она раскрывается и продолжает свой бесконечный танец. Усилие и безусильность не противоречат друг другу и не происходят по очереди, они сливаются в единое движение. Духовное развитие продолжается, но это становиться естественной жизнью духа, с вектором, направленным в бесконечность. Омрачения появляются, но уже в момент появления начинают растворяться, как снег, выпавший в теплый день.

Я долго плыл, сгорали города,

Ветшал корабль и вороны года

Кружили с каждой милей все чернее.

Порвались паруса, погнулись реи,

Команда разбежалась по портам,

И скоро я уже останусь сам.

Я стал хитер как одинокий кит,

Узнал я то о чем волна молчит,

Смотрел на звезды как в глаза врагов,

Срывал Изиды царственный покров.

Испепелив всю душу до углей,

Познал глубины северных морей.

Я как клинок холодного огня,

И скоро глубина возьмет меня.

Я бросил дом в погоне за мечтой

Я думал зряч, а вышло что слепой.

И пену пропуская сквозь ладонь,

Хрипел и бился как упавший конь.

Но я поднялся, небо плыло в море,

Его я обнял и с волною споря,

Поплыл на встречу с брошенной землей.

Но тот кто плыл, тот был уже не мной.

Без корабля, без знания, без сил,

Он бросил все и просто в ночь уплыл.

Как море в штиль спокоен и упруг,

Он был в аду и завершил свой круг.

Дойдя до дна распластанной звездой,

Утратил путь и выжег облик свой.

Теперь его черты несет прибой,

Встречай земля, вернулись мы домой.

Творчество реализует себя в творении, исходя из природной уникальности индивидуума. Все привычки тела и ума сохраняются, но не оказывают никакого воздействия на жизнь. Так было всегда, поэтому ничего не изменилось, просто не стало того, кто думал, что может быть по-другому. Эти строчки я написал через месяц после этого опыта и сейчас после пяти лет не изменю в них ни одного слова. С годами это понимание только углубляется. То, что открылось в этом опыте, никуда не ушло, но оно никогда и не появлялось. Оно всегда присутствовало как вдохновение в стихах, как интерес к жизни, как радость от встреч с учениями и мастерами. Перечитывая свои стихи, написанные задолго до этого опыта я вижу его свет в каждой строке:

Пир Бога

Человеческий поиск Бога, Абсолюта, Истины — это пир Бога. Бог постигает себя через постижение индивидуального Я. Он воспаряет на его вершины и опускается в его глубины. Как гурман он смакует тончайшие переживания, облизывая как «мороженку» холод пустоты, запивая её горячим чёрным шоколадом полноты бытия. И этот пир прекратится только тогда, когда Господь придёт к насыщению. «Индивидуальное Я» превратится в плоть Бога. Господь самоед. Всё, что он поглощает, создано из него самого. Познание через поглощение самого себя — это величайшее наслаждение Бога. Поэтому, когда «Духовный искатель» переживает это как свой индивидуальный опыт, он погружается в бесконечное блаженство и только желание «Абсолютного гурмана» растянуть удовольствие возвращает искателя к поиску. Разнообразны блюда божественной кухни. Повар смешивает воедино страх и гордость, приправляет острой страстью, разбавляет разочарованностью, медленно варит на открытом огне побед и поражений. Добавляет мёд радости и соль мудрости. И остужает холодом покоя. Блюдо готово, приятного аппетита, Господь.

Сквозь жизней рассветы и смерти закаты

Сквозь смех над святым

Сквозь мольбы в тишине

Нерождённый ребёнок

Христиане говорят: «Будьте как дети и увидите царствие небесное». Детская невинность несомненна, но также несомненно, что уже в детях зерна будущих страданий готовятся взойти и расцвести пышным цветением. Выйдя из пребывания в естественном самадхи, маленький человек получает первый опыт разделения, и спящая авторская программа начинает просыпаться и обуславливать его жизнь. Именно тогда и рождается тот, кого мы называем нерождённым ребенком. Это не момент физического рождения, а момент начала функционирования программы. Суть её в том, что она искажает свободное течение информации или, иначе говоря, повреждает познающую природу. Пребывание в естественном самадхи не прекращается, но создается иллюзия его прекращения. Проявление аспектов основы искажаются и не узнаются. Так, проявление материнского аспекта (аспект наполненности) становится тоской по любви, стремлением к власти и накоплению материальных благ, но все попытки наполнить то, что уже абсолютно полно, причиняют только страдания. Аспект осознанности превращается в жажду знаний, в необходимость понимания, в бесконечный мучительный поиск смысла. Пустотность, описанная и узнанная как пустота, превращается в вечный поиск покоя, бегство от жизни, экзистенциональный кризис и ужас небытия. Этот аспект чаще всего вызывает духовный поиск и приводит в одном случае к наркомании, в другом к усиленным медитациям, или к тому и другому вместе. Но, как невозможно наполнить полноту, так невозможно и высветить свет, и успокоить покой. Это искажение и создает эффект растяжки, болезненный шпагат между тем, что есть и тем, что должно быть. Прекратить поиск до его окончания невозможно, ведь всё, чем занимается человек: строит отношения, зарабатывает деньги, развивает личность, — это просто другой вид духовного поиска и этого всегда будет недоставать, потому что каждое достижение будет искажаться вирусом и не соответствовать существующему идеалу. Получается замкнутый круг, где постоянное переживание ясности, полноты и пустотности не регистрируется в знании и инициирует стремление прийти к ясности, полноте и пустотности. «Увидь разводку и освободись», — говорят учения, но весь парадокс в том, что основой искажающей программы является тот, кто хочет от нее освободиться. Именно он стремиться ЗНАТЬ эти изначальные аспекты, но не может, потому что сам появился в знании. Познакомившись с учением, человек начинает знать о появлениях авторской программы, знать о путях ее разоблачения и знать о своем стремлении избавиться от неё, а вернее от себя. Но всё это знание базируется вокруг знания о Я, и так же само неотделимо от изначальной ясности, полноты и пустотности. Этот круг бесконечного бегства от того, что есть и стремления к тому, что есть, кажется бесконечным, но когда он заканчивается, оказывается, что он никогда и не начинался. И как сказал Адьяшанти: «Это не вы получаете просветление, это просветление избавляется от вас».

Мы рождаемся и кричим,

Забери нас Творец отсюда.

Этот мир нам невыносим,

Сотвори же скорее чудо.

Пусть исчезнет проклятый плен…

Это тело кричит от боли,

Бьется призрак о камни стен,

Рвется с горла лишь вопль, доколи…

Привыкаем, куда уйти…

А вокруг, лишь шипы да колья.

Не спасти, не спасти, не спасти.

Этот мир и себя от боли.

Вот и прячешься в норку дней,

Соглашаешься с этой долей,

Вроде менее так больней,

Это театр, мы играем роли.

Там прекрасное далеко.

Там спасенье и свет предвечный,

И становиться так легко…

Босиком, по дорожке млечной…

А вокруг тот же смрад и ад,

Но глаза пьют покой небесный,

И конечно нас ждет всех сад,

Не посаженый, но чудесный.

И конечно нас ждет приют.

Там для нас и огонь и пища…

Но приходится жить нам тут,

Демиургу быть жалким нищим…

Как увидеть, сквозь лжи песок,

Когда кровь заливает веки,

Что вокруг, в каждом камне Бог,

Пребывает во всем, во веки.

Только Бог, что живет как мир

Только Бог, что родился в Боге,

Только Бог, совершает пир,

В каждом миге и в каждом слоге.

Смерть и просветление

Часто мудрецы сравнивают просветление со смертью. Такое сравнение может для некоторых иметь негативную коннотацию, но то, что один мудрец называет смертью, другой называет вечной жизнью. Это не противоположные понятия, как кажется на первый взгляд. Их кажущуюся противоположность создаёт представление о вечности как о бесконечно большом количестве лет. Но смерть — это прекращение существования этой формы, её исчезновение из времени, а вечность это отсутствие времени. Что же заставляет мудреца ставить знак равенства между просветлением и вечностью? Просветление — это исчезновение воображаемого персонажа, живущего во времени. Все процессы, которые привели к этому, так же существовали во времени и с исчезновением времени (созданного убеждением в существовании персонажа) так же прекращаются. Тело продолжает своё условное существование до смерти. А то, что мы называли собой, увидено как никогда не существующее, поэтому не способное на процесс развития, как до этого понимания, так и после.

Эта тоска по встрече,

Которую оттягиваешь каждый миг.

И ожидать, кажется легче,

чем прийти и сказать

«Здравствуй вечность я твой должник».

Вечность посмотрит бездонным взором

И скажет тихо как летний бриз

«Ты шел ко мне через горы.

Ты падал вверх, подымался вниз.

Ты гнал колесницу по зодиаку.

За жизнью жизнь отползал во тьму.

Искал свой свет, упивался мраком

И сам себя заключал в тюрьму.

А я ждала, когда обернешься

И все-таки дождалась.

Видишь, сколько любви льется,

Из смертью открытых глаз»?

Вот и страшишься это увидеть.

Лучше жить в тоске и ожидании встречи.

Жарить у моря пойманных мидий.

Читать в палатке «Сын человечий».

Вечность она ведь часов не считает,

Пусть подождет еще до рассвета…

И вечность ждет небом мерцая,

Пока не дашь на вопрос ответа.

Мы изначально просветлены и не можем стать более просветлёнными. Но это не отменяет устремлённость, усилие и практики. Кажущийся парадокс легко понять, если заменить слово просветлены на слово здоровы. Мы изначально здоровы, но это не отменяет необходимость здорового образа жизни и лечения, если мы заболели. Усилия и практики возникают в ответ на «заболевания» ума, приносящие страдания. Но так же как, несмотря на изначальное здоровье, мы подвергаемся разрушающим здоровье факторам, начиная с момента оплодотворения (наследственные болезни, инфекции, питание и состояние матери), так же изначальная просветлённость всегда омрачена врождёнными и приобретёнными тенденциями ума. Когда они причиняют страдание, а благое рождение позволяет увидеть причину этого страдания, начинается путь исцеления. И так же, как в случае с заболеваниями тела, мы не можем не стремиться к избавлению от страданий. И факт того, что изначальное здоровье никуда не исчезло, в этом контексте это энергия жизни, выходящая за рамки тела (без мистики в мёртвом теле очень активная энергия жизни неправленая на его распад и создание новых живых форм), не остановит наше стремление. Вопрос контроля и притязаний как на выздоровление, так и на просветление требует практики самоисследования, которая, если произойдёт и успешно завершится, и приведёт к пониманию изначального просветления.

То, что названо другим,

Это едкий, жирный дым.

Это страх уснуть одним.

За стекольный злобный мим.

«Бог» слова и «чёрт» слова.

«Свет» и «истина» слова.

«Я» слова «другой» слова

«Есть» и «нет» слова, слова…

Если вычеркнуть слова

Зверь возьмёт свои права.

Но слова как жернова

Молят жизнь, но жизнь жива.

И до слов, до их начала

Уже было слово «мало».

Из ничто оно восстало.

Из себя себя создало.

Как правило человек, приходящий к духовным практикам, делает это, стремясь решить свои психологические проблемы. Интересно, что это касается только западных искателей. Вот небольшая цитата: «В 1980 году, во время единственного визита досточтимого Махаси Саядо в США, на ретрите в Юкка Вэлли, Джек Корнфилд спросил со свойственным ему бесстрашием: «Что вы делаете, когда ваши ученики сталкиваются с психологическими проблемами?». Между учителями из делегации Махаси Саядо началось оживленное обсуждение. После чего Махаси Саядо повернулся к Корнфилду и спросил: «Что такое психологические проблемы?»[1]. Но для нас они реальны. И пока эта боль есть, ни о какой настоящей практике речь идти не может. Разумным выходом кажется послать страждущего к психотерапевту. Пусть он профессионально распутает узлы отношений с родителями и детьми, завершит гештальты, разрушит патогенные убеждения, но психотерапевт будет опираться на несуществующее Я, а, как правило, приходящие к недвойственным учениям, уже в нём усомнились. А если и верят, то одновременно понимать то, о чём говорят мастера адвайты и проходить психологическое излечение невозможно, указатели будут мешать друг другу. Может тогда мастеру самому заняться темами психологической помощи? Но для него сам корень страданий иллюзорен, и эта несерьёзность сразу почувствуется. Единственный путь для мастера Адвайты, — это быть в ясности и сострадании, (если это реализованный мудрец, то иначе и не будет) не подыгрывать иллюзии, пытаясь решить её проблемы, но и не смотреть пренебрежительно на тех, кто от этих проблем страдает, обвиняя их в непонимании сути или нежелании её понять. Спокойно и уверенно указывать на отсутствие причин для страданий, не идя на компромиссы, даже желая помочь страждущему. Всякая попытка мастера дать практику по исцелению психологических проблем будет прочитана как вера мастера в реальность деятеля. Единственным лекарством (метафорично) будет сам мастер, покой его ума и открытость сердца. И даже, если после этих встреч с мастером страдание будет увеличиваться (закон маятника), придёт момент, когда рухнет его корень и начнётся настоящий духовный путь для тех, кому он еще будет нужен. А это уже совсем другая история, не связанная ни с исцелением ума, ни с прекращением эмоциональной боли.

Реальному ничего не угрожает, а нереального не существует.

Анамнез болезни известен всем,

От рецессии к обострению.

И здесь не поможет доказанность теорем,

О том, что жизнь развлечение.

Утро мудрее, а ночь пьяна.

Боль сменяется облегчением.

И все уходит в кувшин без дна.

И листьями по течению.

Что остается? — просто жить!

Радоваться передышкам.

Когда больно зубы сцепить.

Бог не пошлет излишне.

Когда праздник поет в душе,

Надо забыть о боли.

И не сбрасывать на вираже,

Даже оставшись голью.

Каждый ношу несет свою.

Нет места здесь справедливости.

Кто в аду живет, кто в раю,

Кто вознесен по милости.

А для кого жизнь цепочка мук,

С короткими интервалами.

На дне ада услышишь стук

И черти заплачут жалобно.

Тело и ум должны быть отброшены. Причина страданий — это отождествление с формой. То, что ты есть, не тело и не ум. Так звучит в разных священных текстах простая мысль, которую мало кто хочет довести до конца. Если в момент пробуждения Будда не умер, это значит, что реализация была не окончена и осталась тончайшее отождествление с телом. Если Святой учитель приходит в тонких телах, значит, реализация не завершена и осталось отождествление с формой. Обычная смерть не избавляет от этих отождествлений. Истинные пробужденные это знали, поэтому встречали смерть с радостью, приглашая учеников праздновать и танцевать на их похоронах. Но мы знаем только тех, кто остался жив. Так, Рамана сравнивал пробуждение со слоном, которого пригласили в маленькую хижину. Его тело с трудом перенесло этот удар, что, впрочем, совсем его не волновало, хотя он и болел всю жизнь. При таком подходе смешны все указатели на осторожность и постепенность, на последовательную реализацию и степени, на проживание и исцеление познающей природы, на помощь живым существам и защиту дхармы. РЕАЛЬНОМУ НИЧЕГО НЕ УГРОЖАЕТ, оно не пробуждается и не засыпает, не рождается и не умирает, не совершенствуется и не ухудшается. Не болеет и не исцеляется. Не разворачивается и не сворачивается. Не познаёт и не пребывает в невежестве, не страдает и не избавляется от страданий. Не реализуется и не омрачается. Не собирается воедино и не распадается. Не существует и не не существует. А НЕРЕАЛЬНОГО НЕТ.