автордың кітабын онлайн тегін оқу Кодекс писателя
Мария Семикова

Кітап туралы Қазір оқып жатыр28 Сөрелерде Тегін фрагмент

Мария Семикова

Кодекс писателя

Шрифты предоставлены компанией «ПараТайп»

12+

Суд находился в отреставрированном здании. Когда-то двухэтажное строение было известными городскими банями, затем домом культуры, и вот теперь здесь решались людские судьбы. Городской глава предлагал занять новую многоэтажку, построенную специально для офисов, фирм и юридических контор, но вершители правосудия были против. Шумный многолюдный улей не подходил для такого важного и ответственного дела, так что теперь все сидели в торжественной тишине и ожидании, как перед бракосочетанием. Над головами под тяжестью собственного веса раскачивались гигантские люстры. Никто никогда не зажигал их. Дела рассматривались в первой половине дня, и окна, выходящие на восток, впускали достаточно света, чтоб ознакомиться с материалами дела и зачитать вынесенный приговор.

Стулья имелись только у служителей закона. Все остальные сидели на длинных узких скамейках без спинок и подлокотников. Сидели, чуть сгорбившись, и чувствовали себя немного виноватыми в происходящем.

Суд с интересом взялся за дело. Им надоели скучные процессы. Ничего нового. Сегодня должен был состояться особый бой. Тот, кто поднял руку на писателя, вызвав его на дуэль, сидел теперь по левую руку от судьи, внимательно слушая шепот прокурора. Прокурор и истец были чем-то похожи. Видно, общее дело сплотило их. Как бездомные щенки одного помета, вечно в поисках пищи.

Адвокат ответчика выглядел более привлекательно. Ему, получившему образование в одной из далеких губерний, привыкшему везде пробиваться самому, можно было не объяснять поведение своего подзащитного. Сидя рядом с ним, он ощущал каждый нерв, рождающий чувства и мысли. Профессиональные рецепторы — половина успеха. Но он с опаской взялся за дело. Ему было жаль этого человека. Никто не останавливает мысли, пока они не высказаны вслух или не брошены на бумагу. Посвятить в свои мысли другого — безрассудный поступок. Мысли, известные сотне, — преступление.

— Итак, — судья поднял молоток, — судебное заседание считается открытым.

Молот правосудия ударил по наковальне судьбы.

— Слушается дело о злоупотреблении талантом и использовании его в целях, преступающих нормы права. Товарищ прокурор, огласите материалы дела.

Прокурор встала, поправила китель и открыла папку с материалами дела.

— Необычная тема рассматривается сегодня. Я как читательница не могу не оценить талант писателя, который находится перед нами. Я бы предпочла познакомиться с ним при других обстоятельствах. Он затеял опасную игру.

Судья направил речь обвинителя в нужное русло.

— Пожалуйста, ближе к делу.

— Прошу прощения, — прокурор перевела взгляд к внушительных размеров папке и начала читать. — Двадцатого июля сего года в суд поступил иск о нанесении вреда истцу, купившему и прочитавшему книгу, написанную ответчиком, вследствие чего истец получил серьезную психическую травму и во избежание последствий вынужден был прибегнуть к квалифицированной помощи. Истец настаивает, что чтение подобной литературы может нанести вред, и предлагает изъять весь тираж книги и запретить ее переиздание.

— Спасибо, садитесь, — судья обратился к истцу, — расскажите суду, какую книгу вы купили и в чем заключается ее содержание.

Истец встал.

— Уважаемый суд! После полученной травмы мне трудно говорить, но для восстановления справедливости я сделаю все возможное. Месяц назад в книжном магазине на центральной площади города я приобрел один экземпляр книги известного автора, который сидит теперь перед нами. Признаюсь, в моей домашней библиотеке имеются его книги, вышедшие ранее, которыми я вполне доволен. Я не покупаю продукт, в котором неуверен. Поэтому, увидев на обложке фамилию, которую уважаю, точнее, уважал, я оплатил новинку и заторопился домой, дабы насладиться чтением.

Судья уточнил.

— Значит, никто не принуждал вас читать и тем более приобретать книгу, которая, как вы утверждаете, привела к серьезной психологической травме.

— Да, ваша честь!

— Продолжайте.

— Уже в метро, устроившись на свободном сидении, я решил достать книгу и начать читать. Ехать мне предстояло минут двадцать.

— Значит, читать вы начали в метро.

— Совершенно верно.

— А в магазине вы не предпринимали попыток ознакомиться с содержанием?

— Нет, ваша честь! Я купил книгу «не глядя».

— Продолжайте.

— Первую страницу я прочитал, как всегда, с удовольствием. Этот автор никогда не затягивает вступление. Но на сей раз первая страница оказалась ловушкой.

Судья прервал речь.

— Поясните, пожалуйста, суду, что вы подразумеваете под словом ловушка.

— Меткими фразами этот негодяй очаровывает читателя, внушает доверие, а потом несет незнамо что.

Судья вновь вмешался.

— Зачитайте, пожалуйста, текст, который вызывает возмущение.

Истец усмехнулся.

— Разве вы не знакомы с материалами дела? Я все указал. Ссылки на страницы имеются.

— Истец, вам делается замечание. К суду следует относиться уважительно. Ответьте, пожалуйста, на вопрос.

— Я отлично помню эти бесчеловечные фразы. Но в зале суда находятся люди, чья психика вряд ли выдержит подобное.

— Хорошо, — судья протянул руку, — передайте, пожалуйста, книгу через прокурора.

Прокурор подошла к судье и положила перед ним раскрытую книгу, расчерченную маркером. Судья пробежал глазами несколько предложений и произнес:

— Я не совсем понимаю, о чем идет речь.

Прокурор вновь встала.

— Ваша честь! Разрешите пригласить специалиста по расшифровке подобных текстов.

— Суд не возражает. Приглашайте.

Секретарь объявила:

— В зал суда приглашается эксперт, специалист по лингвистике.

Эксперт был уже в зале. Мужчина поднялся со скамьи и подошел к трибуне.

— Представьтесь, пожалуйста, — попросил судья.

— Профессор кафедры нейролингвистического программирования института психиатрической медицины, — мужчина внятно проговорил каждое слово.

Судья одобрительно кивнул.

— Вы знакомы с последней книгой автора, против которого выдвинуто обвинение?

— Да, я с интересом прочел ее.

— Вы прочли ее по просьбе адвоката подсудимого?

— Нет. Я имел честь ознакомиться с рукописью до ее издания.

— Мы правильно поняли, — уточнил судья, — вы изучили черновой вариант книги?

— Насколько я знаю, рукопись больше не редактировалась

— Следует ли из ваших слов, что вы были знакомы с автором?

— Я не был знаком с автором, только с его работой.

— Каким же образом к вам попала рукопись человека, который вам не знаком?

— Один из моих студентов проходит стажировку в издательстве. Он пишет диплом и наткнулся на интересный материал.

— Хорошо, — судья прищурил глаза. Необычные совпадения уже не удивляли его. Он знал, что возможно даже самое невероятное и с любопытством слушал очередную историю.

Прокурор встала.

— Разрешите задать вопрос эксперту.

Судья кивнул.

— Пожалуйста.

Прокурор повернулась к профессору.

— Над какой темой работает ваш студент?

— Особенности литературы двадцать первого века.

— Это слишком общий ответ. Вы можете назвать тему дипломной работы?

— Наш институт имеет особую специфику. Я не могу разглашать профессиональные тайны.

— Тем не менее ваши студенты проходят практику в издательствах, выпускающих книги для широкого круга читателей.

— Это естественно. Мы все живем бок о бок друг с другом. Изучаем, пытаемся помочь.

Судья вновь поправил.

— Уважаемый прокурор, задавайте вопросы по существу дела.

Прокурор вернулась к теме заседания.

— Что вы можете сказать о книге как специалист? Насколько рассуждения автора о жизни и литературе соответствует действительности, и не опасно ли внушать подобные мысли массовой аудитории читателей с разной психикой и мировоззрением?

— Любая прочитанная книга или рассказанная история, если она хороша и убедительна, производит встряску. Человек переоценивает свои взгляды. Он пытается мыслить и действовать, как понравившийся персонаж…

Прокурор прервала.

— Это мы знаем. Тем более все, что вы говорите, можно применить только к ребенку. Взрослого человека изменить сложно, — прокурор теребила авторучку. — Какой эффект в обществе может вызвать именно эта книга?

— Всего лишь противоречивые эмоции.

— Может ли она вызвать митинги, демонстрации, привести к революции?

Профессор расхохотался.

— Конечно, нет. История пока не знает революций, вызванной одной книгой. Это невозможно.

— Но ведь могут возникнуть поклонники, которые станут организовывать различные течения, общества.

— Это не исключено.

— Значит, опасность все-таки есть.

— Встреча с подобными людьми не более опасна, чем встреча с поклонниками Гарри Поттера.

— Вы можете ручаться за всех?

Эксперт подумал.

— За большинство.

— Что же может произойти с остальными?

— Они изберут литературу своей профессией.

— Вы шутите?

— Нет.

— А кто же будет шить одежду, убирать хлеб?

— Они же, когда поймут, что графоманство не их удел.

— То есть профессиональных писателей такая книга воспитать не может.

— Это же не учебник.

— И все же в ней есть призыв к действию.

Прокурор встала. Мимические мышцы, которые она напрягала всю жизнь, стягивали лицо, и со временем оно становилось меньше. С детства было понятно, что будет она успешным человеком.

— Уважаемый суд! — сказала она. — По-моему, профессор встает на сторону подсудимого, вместо того чтобы представить четкий анализ и дать оценку произведению.

Судья кивнул.

— Суд понимает, что ваше направление, господин профессор, имеет немало профессиональных секретов, которые вы обязаны держать в тайне. Но поймите, без вашей помощи наше представление о деле будет необъективным.

Профессор облокотился на кафедру.

— Любой начинающий автор работает на интуиции, которая неизвестно куда заведет. И это верный способ понравиться. Он упорно не желает составлять план. Предпочитает не видеть всех событий и обдумывает конец, когда история исчерпалась. Наш писатель точно такой. Он придумал много историй, но предпочел остаться ребенком в литературе.

Прокурор усмехнулась.

— Выходит, сам автор не знает, чем закончится книга.

Профессор взглядом усадил ее на место.

— Это единственный выход. Редкий автор может создать хотя бы несколько достойных книг. Обычно это одна, две, не больше. Потом взрыв сменяется скучным ремеслом. Не стоит забывать и то, что одни произведения создаются для удовольствия, другие для перенятия опыта, третьи для открытия нового, четвертые для изменения сознания.

— Что вы имеете в виду под изменением сознания? — уточнила обвинитель.

— Данный автор предпочитает четвертый вид и понимает под ним психотерапевтический эффект, например, выхода из сложной ситуации или довольно оптимистичный взгляд на жизнь. Он с легкость скачет по острию проблем и считает неприятности очередным приключением.

Адвокат поднял руку.

— Уважаемый суд! Раз речь зашла о психотерапии, у нас есть свидетель. Врач. Этот свидетель не был заявлен ранее, но он здесь, в комнате ожидания. Разрешите задать ему вопросы.

Судья обратился к профессору.

— Вы закончили?

— Да, ваша честь! Если понадобятся какие-то комментарии, я к вашим услугам.

— Спасибо, займите место в зале. У обвинения нет возражений против допроса следующего свидетеля?

Прокурор привстала.

— Нет, ваша честь!

— Секретарь, пригласите свидетеля.

Весь первый ряд был свободен. Профессор направился к скамье. Секретарь в это время громко произнесла:

— В зал суда приглашается свидетель врач-психотерапевт Рамштейн Игорь Осипович.

В зал вошел мужчина и по длинному ковру направился к трибуне. Судья сразу рассмотрел интеллигентную внешность. Со своего места, метров за пятнадцать, которые отделяли его от свидетеля, он оценил спокойное лицо, обрамленное модной бородкой.

Судья обратился к адвокату подсудимого:

— Ваш свидетель здесь, пожалуйста, задавайте вопросы.

Адвокат вежливо встал.

— Уважаемый доктор, вы знакомы с подсудимым и в какой-то степени ознакомлены с материалами дела. Как вы оцениваете психическое здоровье подсудимого и его право на массовую публикацию своего мнения, а также взглядов на жизнь?

Свидетель не дал прямого ответа.

— Ко мне обращаются по разным причинам. Чего только не услышишь от нормальных, казалось бы, людей. В этой жизни у каждого есть повод для беспокойства, но несмотря на то, что судьбы людей во многом схожи и проходят одни и те же стадии, у разных субъектов беспокойство акцентируется на разных вещах. Ко мне обращались известные люди с вполне земными проблемами, из которых они не в состоянии были выйти в одиночку. Честно скажу, я уже и не ждал от необычных людей необычных вопросов. И тут пришел писатель. Он не очень разговорчив. Это понятно. Люди или говорят, или пишут. Тем не менее общаться с ним интересно. То немногое, что он говорит, очень непохоже на привычную речь. Он соединяет то, что существует параллельно, что и в голову никому бы не пришло поставить рядом. Мы все это знаем по образам, представленным в его книгах.

Судья терял терпение. Он прервал речь свидетеля и попросил четко ответить на вопросы.

— Я только хочу, чтоб вы поняли, — настаивал врач.

— Суд понимает и просит предоставить только те сведения, которые считает нужным.

— Дело ваше. Моя оценка подсудимого — это вполне адекватный человек с богатым воображением, талантливый, заслуживающий того, чтоб о его таланте знали многие.

— Вопрос заключался в другом, — поправил адвокат. — Речь идет не о славе хорошей или плохой, а о том, можно ли сеять взгляды, изложенные в книге, в головы тысяч людей. Ведь прокурор настаивает на том, что идеи эти опасны и могут причинить вред.

— Как психотерапевт я смею утверждать, что любые идеи могут вызвать как положительные, так и отрицательные реакции. Вопрос не в слове, а в человеке.

— И все же человеком движет слово.

— Совершенно с вами согласен. Однако побуждения данного автора абсолютно чисты.

— У защиты есть еще вопросы к свидетелю? — судья с интересом выслушал допрос.

— Нет, ваша честь!

— Со стороны обвинения?

— Да, ваша честь! — прокурор сощурилась. — Может быть, вы нам все-таки скажете, по какому поводу к вам, как к врачу-психотерапевту, обратился подсудимый?

— Конечно. У него наступило нервное истощение.

— И все? — разочаровалась обвинительница.

— Я поставил именно такой диагноз, а обратился он ко мне по поводу исчезнувшего таланта.

В зале наступила тишина. Эффект оказался удачным. Все-таки тишина может быть громкой. Это стало понятно, когда из зала на миг исчезли все звуки. Когда наконец раздался первый смех, доктор продолжил.

— А вот моему пациенту не было так смешно. Талант для него смысл жизни. А сейчас он похож на блюдо прокисшего пудинга. То, что им двигало, исчезло. Он не может жить, как остальные. У него другая программа, другие батарейки.

— Ваш пациент пришел и сказал, что потерял талант. Но ведь на этом дело не закончилось. Вы наверняка стали задавать ему вопросы. Перескажите нам всю беседу. Припомните, пожалуйста, как можно больше, — попросила прокурор.

— Мы знаем писателей, почивающих на лаврах, но это, скорее, исключение, а не правило. Узнаваемый писатель начинает вести себя правильно и теряет привлекательность. Потеря таланта — это симптом, встречающийся сплошь и рядом. Писатель — опасная профессия. Каскадеры сознания. Нет беспокойства, нет писателя. Нервы писателя — вот источник его вдохновения. Я наблюдал за некоторыми творческими людьми и могу сказать, что есть определенные причины, ведущие к потере так называемого вдохновения. Да-да. Как вы думаете, должен быть у писателя свой кабинет? Когда у творческой личности появляется много личного пространства, немудрено и в самом деле затерять в нем свой талант.

— Получается, писатели теряют вдохновение от всего того, к чему стремится нормальный человек? — усмехнулась прокурор.

Судья посмотрел на часы. Через час должно было начаться следующее слушание.

— Имеются ли еще свидетели?

— Да, со стороны обвинения. Разрешите пригласить главного редактора того самого издательства, в котором вышла последняя скандальная книга автора.

— Прошу. Только, пожалуйста, госпожа прокурор, больше не давайте оценку произведению лично.

Секретарь встала, поправила очки и представила следующего оратора:

— В зал суда приглашается главный редактор популярного издательства Рок Иван Альбертович.

Допрашиваемому пришлось несладко. Сидящие в зале свистом и топотом провожали его до трибуны. Судья будто не слышал, как присутствующие нарушают порядок.

— Вы, Рок Иван Альбертович? — произнес судья, ожидая подтверждения.

— Да, ваша честь!

— По какому адресу вы проживаете?

— Заречная, 5.

— Мы слушаем вас.

— Имя автора дорого стоит. Его можно купить, продать, за ним можно спрятаться, под ним может жить один человек или много. Имя автора стало брендом. Может, и человек, начавший работать под именем, уже умер, тогда появляется новый писатель, а может быть, они меняются каждый год или от книги к книге. Интересующий вас автор всегда писал сам.

— Автору с таким именем можно было набрать целый отряд подмастерьев.

— У него есть ученики, но пишут они от своего имени. Кстати, один из учеников сидит теперь в зале. Я его очень хорошо знаю.

— Ваша честь! Разрешите допросить ученика, — адвокат возлагал большие надежды на человека, присутствующего в зале.

— Не возражаю.

Долго представляться ему не пришлось. Известный всем писатель оказался учеником человека младше себя.

— Я удивлен, что мой учитель обратился к врачу, когда ему показалось, что талант утрачен. Я бы радовался и не стал искать способы спасения, а уж тем более метаться в поисках идей. Талант — это проклятие. Я бы сказал, что учитель выздоровел, утратив это тяжелое бремя. Талант пожирает, завладевает, отстраняет от друзей. Писатель является зрителем. Он наблюдает, как в жизни участвуют другие.

— Спасибо, — сказал судья. — Хочу пояснить, мы рассматриваем здесь не только философскую сторону дела. Писатель, как автор интеллектуальной собственности, создает определенный товар, измеряемый ценой. И вот этот ключевой момент мы с вами упускаем из вида. Кто платит, тот и заказывает музыку, это известно. Пока автор пишет для себя, он может быть честен и справедлив. Но если к человеку пришли с предложением провести агитацию, взбудоражить массы, пообещав неплохую сумму денег… Гражданин подсудимый! Ответьте на вопрос, по чьему заказу вы написали это произведение и не были ли в нем преднамеренно заложены какие-либо недопустимые аспекты?

— Нет, ваша честь!

— Мне кажется, здесь был заложен расчет на шок читателя от полученной книги, а отсюда ее большей популярности, — вмешалась прокурор.

— Шок не всегда приносит деньги, — заметил адвокат.

— В условиях рынка почти всегда, — перечеркнула прокурор. — Почему к книге не было аннотации?

— Вы знаете, аннотация — как кофейный аромат, вкуснее самого кофе. Я против того, чтобы кто-то, пусть даже сам автор, на обложке своего колоссального труда упрощал работу читателям, открывая секреты книги, превращая ее в разгаданный и неинтересный материал. Многие потенциальные покупатели, прочтя аннотацию, которую принято писать длинно и развернуто, кладут книгу на место, не желая тратить деньги.

— А как же меню в ресторанах, — усмехнулась прокурор, — там тоже все написано. Ведь люди не отказываются от еды, зная, что им подадут.

Адвокат шепнул подсудимому: «Ничего-ничего. Все будет хорошо». Подсудимый, впрочем, не очень беспокоился. Он с интересом наблюдал развернувшееся действие и даже мало относил его к себе. Так, наверно, в минуту смертельной опасности мы видим себя со стороны. Писатель всегда с интересом наблюдал жизнь. Он легко управлял судьбами на бумаге, с легкостью разгадывал сюжеты коллег.

— Есть еще свидетели по данному делу? — повысил голос судья.

Свидетели были и с той, и с другой стороны, но почему-то в зале повисло молчание. Публика давно разделилась на «за» и «против». Эти два лагеря пришли сюда со своими убеждениями, и изменить их взгляды ничто не могло. Один человек, сидящий в центре, но как-то отдельно от остальных, поднялся.

— Вы желаете что-то добавить? — поинтересовался судья.

— Протестую, ваша честь! — выкрикнула прокурор. — Этот человек не был заявлен ранее.

— Да мне есть что сказать.

— Протест отклоняется. Прошу, подойдите к трибуне.

— Я сам когда-то хотел написать подобное. Литературный мир сегодня так огромен, чуть ли не каждый может похвастать, что сказал в нем свое слово. Идеи перекликаются, авторы торопятся. Подсудимый подверг себя жестокому опыту. Книга вызвала восторг. Самое сложное в любой книге — это ее вторая половина, ведь именно от нее мы ждем наибольших потрясений. Однако всплеск эмоций автора быстро гаснет. Я читал книгу подсудимого. Это гениальное произведение. Судить его могут только литераторы. Дело же вас, юристов, — не препятствовать выходу в свет подобных произведений.

— Пока речь идет лишь о возмещении вреда одному отдельно взятому человеку, — поправил судья.

— Протестую, — воскликнула прокурор.

— Продолжайте, свидетель!

— Начало книги не несет эмоциональной нагрузки. Первый сюжетный узел у автора несложен, это, скорее, разминка перед большой игрой. Видимо, истца что-то сбило с толку, и он пошел по ложному пути, толкуя все по-своему. Он был настолько возмущен, что стал жертвой собственного гипноза. Взгляните, он и сейчас ведет себя очень односторонне. Автор ничему не учит, в тексте нет выводов. Решение, если таковое существует, принимает читатель. В описываемых событиях нет даже главного героя. Тем не менее книга притягивает. Это верх мастерства.

— Вот именно, притягивает, — подчеркнул истец, — безликий сюжет с грандиозной кульминацией.

— Судя по вашей осведомленности, вы не бросили чтение и изучили книгу до конца, — язвительно произнес стоящий за трибуной.

— Я не мог оторваться, — подтвердил истец, терпя поражение.

— Однако вначале вы заявили, что не дочитали книгу до конца, — перебил судья.

— Мне бы самому хотелось в это верить, — истец опустил голову. — Я вообще начал подозревать, что данный текст только прикрытие. Меня посетила мысль, что в нем может быть закодирована какая-то информация.

Судья кивнул.

— Пожалуйста, подсудимый! Вы можете прокомментировать возникшее подозрение?

Быть в роли подсудимого еще куда ни шло, но откликаться на это имя непросто. Когда писатель понял, что обращаются к нему, вежливо встал и посмотрел на судью. Тот чувствовал себя виноватым, что не дал ответчику слово в самом начале, как и положено в судебном процессе.

— У меня не было оснований заниматься кодированием текста. Содержание книги такое, какое есть, оно все перед вами. Некоторые авторы подписывают свой текст ошибками, но я не делаю этого.

— Поясните суду, что значит подписать ошибками.

— Это значит, что на протяжении всего произведения, а может, последующих трудов тоже, автор сознательно допускает одни и те же незначительные ошибки. Они довольно спорны, чтобы быть изничтоженными корректурой, и не так навязчивы, чтобы опротиветь читателю. Это своего рода подтверждение авторства. Такие ошибки непозволительная роскошь для других писателей, борющихся за свой авторитет.

Адвокат ответчика торопливо поднял руку.

— Прошу, — сказал судья.

— Хочу кое-что напомнить прокурору, а также поставить в известность суд. Еще одним институтом была проведена лингвистическая экспертиза по вопросам, поставленным в ходе изучения материалов дела. Эксперты предупреждены об ответственности за дачу заведомо ложного заключения. Вот результаты экспертизы. Текст был составлен одним лицом. Работа над книгой велась два года. Смена настроения и изменение состояния здоровья не отразились на сути мыслей, лишь коснулись глубины проработки деталей. Текст редактировался пять раз, в результате чего потерял часть объема. Заметно, что в период работы над книгой в жизни автора произошли серьезные события. Какие именно, сказать сложно, но они оказались сильным толчком для насыщенности повествования. Удивляет объективность автора, его внутреннее правосудие. Эксперты настаивают на стабильности психического равновесия писателя, отмечают широкий творческий диапазон, но не скрылась от них и заниженная личностная самооценка этого человека и склонность к самоистязанию, что при соответствующей профессии, впрочем, является вполне нормальным явлением и лишь способствует творческой деятельности. Эксперты утверждают, что это не последнее произведение автора, что им могут быть написаны еще многие интересные вещи. Удивительна способность автора выражать языковыми средствами невидимое глазу. В тексте не выявлено никаких личных оценок действительности, которые автор, вообще-то, вправе делать. Информация не носит навязчивого характера. Эксперты предполагают, что автор провел некий опыт со словом. Это научный эксперимент, он вряд ли может нанести вред обществу. Автор не повторяется. Несмотря на то что многие слова встречаются читателю впервые, они в большинстве своем не требуют расшифровки. Автор рискует изобретать новые слова. Авторская вольность беззлобна, вызывает удивление и интерес. С точки зрения семантики, книга содержит много нового материала. Это языковая игра. Нет устойчивых оборотов, читатель лишен привычного чувства угадывания и ожидания. Назначение текста отнюдь не в его осмыслении. Автор предлагает насладиться звучанием слов. Писатель ушел далеко вперед, и сложно составить ему конкуренцию.

— Мнение экспертов суду понятно, — одобрил судья, — спасибо, присаживайтесь, господин адвокат.

— У меня есть ходатайство, — прокурор вздернула руку.

— Пожалуйста.

— Позвольте приобщить к делу протокол совещания союза творческих деятелей, посвященное новым видам искусства. Есть также стенограмма семинара анализа трудов именно этого писателя.

— Стенограмма не нужна, а протокол передайте через судебного пристава.

Минуту судья изучал новый документ.

— Что ж, — сказал он, — суд приобщает документ к материалам дела. Подсудимому хочу пояснить, что на совещании, судя по протоколу, большое внимание уделялось иллюстрациям книги. Мы упустили этот момент, а ведь он не менее серьезен. Подсудимый, как вы считаете?

Наступила очередная пауза.

— Иллюстрациям действительно положено интерпретировать текст, — рассудил писатель. — Художник и писатель разные люди, между ними огромная пропасть. Тем не менее один должен подтвердить, что выразил другой. Это касается книг, где текст первичен. Я комментирую это лишь для того, что существуют визуальные книги, полностью освобожденные от текста. Каналы восприятия иллюстрированной книги немного иные, нежели лицезрение только текста. Там фантазия читателя безгранична, художник же, если он попал в яблочко, а яблочка тут два — угода писателю и угода читателю, — гений. Гений может управлять текстом. Это не подвластно даже редактору. Есть люди, созданные для жизни, а есть люди, созданные для творчества. Ежедневно на какое-то время они выходят из жизни и становятся безумцами. Они снимают блокировки сознания и ткут свое полотно. Это пленники таланта. Я бы создал центр реабилитации творческих людей, ведь произведение произведению рознь. Создание некоторых книг разрушает автора. То, что рождает содержание текста, может сильно отличаться от того, что рождает сам текст. Текст бросается в глаза не сразу. А вот картинки могут сбить с толку любого. Отразить суть этой книги пытались четверо мастеров, задавая свой вариант прочтения, получилось лишь у четвертого.

— Суду понятно. Можете садиться. Адвокат имеет ходатайство?

— Да, ваша честь! Хочу заметить, что иллюстрации являются необязательным элементом книги. Они могут быть желанием автора, капризом редактора, стратегическим ходом издательства или встречным предложением художника. Иногда авторы рисуют сами. Так вот. Художник может сильно навредить даже самыми, казалось бы, безобидными рисунками. Разделение труда всегда риск. Художник справился с работой. Он сделал невозможное, выстроил перед читателем сцены бессюжетного произведения. Это касается и обложки. Уж что что, а обложка книги в наше время — это коммерческий ход. Художник, как и автор, не изобразил здесь ничего конкретного, но взгляните сами — глаз не оторвать.

— Адвокат ответчика, поясните нам, как все вышесказанное относится к делу.

— В воздействии на читателя имеет место даже запах бумаги. Старая пожелтевшая издает сладкий аромат ванили, а переработанная газетная отдает горьким табаком. Истец утверждает, что его спокойствие нарушено чтением этой книги. Не спорю, но попрошу как следует вспомнить, может, в этом виноваты еще какие-то события. Ведь если бы причина была только та, на которой настаивает истец, в суд обратилось бы гораздо больше потерпевших. Установить причину травмы истца непросто. Я прочел книгу. В ней есть моменты, ставящие произведение в разряд специальной литературы.

— Ваша честь, позвольте реплику! — подняла руку прокурор.

— Пожалуйста.

— Прошу суд обратить внимание, в книге не указано, что отнесена она к специальной литературе.

— Реплика принята. Суд учтет данное обстоятельство.

— У меня вопрос к истцу, — заявил адвокат ответчика.

— Пожалуйста, задавайте.

— Скажите, где и когда вы впервые увидели книгу?

— В магазине.

— Непосредственно перед приобретением?

— Да.

— Вас не смутила обложка или название?

— Нет.

— Хорошо. Прошу суд это отметить. А скажите, в каком отделе магазина были выставлены на продажу эти книги?

— Ну, я нечасто бываю в этом магазине и не помню названий.

— Тогда, может, вы вспомните, рядом с какими книгами вы ее увидели?

— О-ох! Не с детективами уж точно. Фантастика или психология, что-то в этом роде.

— Фантастика или психология, — повторил адвокат ответчика, — сотрудники магазина, видимо, ориентировались на содержание предыдущих произведений автора и не прочли новинку. Спасибо. Представьте себе тот день. Вы стоите возле книжных рядов, к вам обращены яркие обложки. Скажите, что привлекло ваше внимание в первую секунду? Повлияло ли увиденное в магазине на ваши эмоции и отношение к купленной книге?

— Никак нет, ваша честь!

Плох адвокат, который молчит. Защита перешла в нападение.

— Я обращаюсь к суду и прошу задавать вопросы моему подзащитному. Мы топчемся на месте.

— Суд согласен с вами. Ответчик, встаньте. Ответьте, почему ваша книга названа кодексом? Вам известно, что это юридический термин?

— Да, ваша честь! Мне это известно, но я имел в виду другое. В древности кодексами называли книги, пришедшие на смену свиткам. Это литература. Литература — это образы. Я позволил себе провести некие параллели.

— Ответ принимается. В суде было произнесено слово опыт. Ваш кодекс действительно является опытом?

— Да, ваша честь! Любой писатель находится в поиске, перебирая и создавая нейронные связи. Это опасный путь. У многих писателей рано или поздно появляется конфликт с обществом. Есть разные пути. Какой-то писатель — это всего лишь мозг, перерабатывает действительность, делая ее удобной для чтения. Он не меняет мир, он зеркало мира. Кривое или нет, зависит от образования и прочего. Но есть вид писатели-изобретатели. Они могут быть неинтересны, а могут стать предсказателями, предвестниками будущего. Так вот опыты бывают разные. Кодекс — безобидный опыт, проведенный лишь со словом и не затрагивающий людей, события, судьбу страны и чего бы там ни было. Поскольку в произведении и так много нового, то сборка его произведена по классической схеме, дабы не слишком затруднять работу читателя. Литература очень обогатилась за счет вундеркиндов. Они внесли в художественные произведения немало интересного. Литературе давно не хватало знаний. Все эти «ахи», «охи», выяснения чувств должны на чем-то строиться. Книга для массового читателя — это уже смесь лирики, философии, естественных и точных наук, справочных материалов, правовых дисциплин, медицины и спорта.

Судья прервал:

— Скажите, кто, по-вашему, несет ответственность за тексты?

— Автор. Я всегда брал ответственность на себя.

— Некоторые писатели абсолютно уверены, что за речь и поведение своих героев ответственность не несут.

— Я их не поддерживаю, но хочу заметить, автор не может предвидеть всех последствий своего творчества, а они могут быть самыми разными.

Судья напряг брови.

— Скажите, где вы брали материал для работы?

— Материал окружает нас повсюду, это несложно.

— В какой обстановке вы работаете?

— Раньше предпочитал тишину.

— А сейчас?

— Негромкое радио на песенной волне. В тишине долго не усидишь, — улыбнулся писатель.

— Это влияет на продолжительность работы?

— На усидчивость.

— Сколько часов в день вы работаете?

— Писатель не только пишет, но и размышляет в разное время.

— Хорошо, оставим это.

Судья перевел взгляд на адвоката:

— У вас есть вопросы?

— Да, ваша честь! Мы все знаем, раньше этот писатель ценился за то, что по-особому подмечал тонкости человеческой жизни. Теперь он переключился на слово. Я хочу обратиться к своему подзащитному. Скажите, реальность вас больше не интересует?

— Следующий мой проект как раз посвящен жизненной теме.

— Если у тебя не отберут право писать твои гадкие книжки, — возмутился истец.

Судья повернулся к нему:

— Истец, встаньте. Суд штрафует вас. Если вы вновь позволите себе подобные выходки, будете удалены из зала и дело решится без вас.

— Извините, ваша честь!

— Если не ошибаюсь, — продолжил адвокат, — опыты часто приводят к открытиям, не так ли?

— Совершенно верно, — согласился писатель.

— Какое открытие сделали вы?

— Протестую, ваша честь! — прокурор поднялась с места. — Вопрос выходит за рамки данного дела.

— Протест принимается, — кивнул судья.

Адвокат не отступал:

— Некоторое время назад вы добились признания критики.

— Есть писатели, пекущие пиццу, берут основу и украшают. Жизнь циклична. Автору надо настроиться на тему, и жизнь сама подскажет содержание.

— Я хотел бы услышать, с кем вас можно сравнить, на что похоже ваше творчество.

— Это личный рекорд, — пожал плечами ответчик, — из всех моих книг это лучшая. Я не ставил себе целью победить кого-то.

— Ваша честь! — заявил адвокат. — У стороны защиты есть свидетель.

В зал суда легкой походкой вошел человек лет сорока. Он подошел к трибуне, представился и, не дожидаясь вопросов, начал:

— Публикацию начала произведения взял на себя журнал, обещая выпустить в свет целиком. Вот номер, пожалуйста. Вы видите дату. Журнал вышел раньше книги на целый год.

— У меня вопрос к вам, ответчик. Встаньте, пожалуйста. Почему вы не сообщили суду, что произведение публиковалось ранее?

— Я совершенно забыл об этом. К тому же напечатана лишь одна глава.

— Можете назвать причины, по которым журнал закрыл тему?

— Мне ничего не известно.

— Значит, вам отказали, и вы продолжили искать другое издательство.

— Я не напрашивался. Журнал сам предложил.

— Журнал предложил, и он же передумал?

— Конечно, они не ожидали такого! — крикнули из зала.

— Как-то в позапрошлом году организация, назвавшая себя авторским обществом, объявила розыск наследников целого списка авторов. В этот список попал и мой подзащитный. Мне известно, что наследников у него нет. Как он попал в группу — неизвестно, — сказал адвокат.

— Позвольте, — донеслось из зала, — я член международной организации интеллектуальной собственности, и мне известно, что у вашего подзащитного есть сын, претендующий на треть гонораров от книги. Многие детали придуманы именно сыном автора.

— Вопросы наследства нас не интересуют, — разозлилась прокурор.

— Бумага все стерпит! Она живет 800 лет, в отличие от человека! — донеслось из зала.

Адвокат никогда не козырял своими заслугами. Кто-то из его коллег ведет подсчет очков — выиграл дело, проиграл дело. Для него же белой полосой шли дела удачные, черной — провал. Он мог бы стать неплохим врачом. Впрочем, никогда не жалел, что стал юристом. Адвокат вдруг вспомнил, что в его папке находится еще один протокол.

— Уважаемый суд! Разрешите представить протокол заседания конкурсной комиссии по размещению заказа на издание учебника. Здесь условия контракта, цена, адрес заказчика и так далее. На книгу делался заказ, но существенные условия были нарушены самим заказчиком, и книга осталась у автора. Это предшественница книги, участвующей в процессе.

Судья пробежал глазами документ.

— Мы не можем отнести его к делу, господин адвокат. Вам известно, что при изменении большой части текста вновь созданное произведение считается абсолютно другим, то есть самостоятельным. Здесь было изменено 70 процентов объема. О чем может идти речь? Это заказ на другую книгу. Она нигде не издавалась и, судя по критике самого автора, нигде не рекламировалась. Я не могу отнести протокол к материалам дела.

— Заказчик передумал, как и упомянутый в суде журнал, издавший первую главу произведения, — раздался смех из зала.

— Все не так. У заказчика были проблемы с финансированием, никакой морали.

Прокурор встала.

— Ответчик думает, что совершил революцию в словесности. Но на самом деле он вернулся к традициям многовековой давности и добавил в них горстку иностранных слов. Да, лексика непостоянна. Порой слова меняются очень быстро. Может, некоторые считают, что идти в ногу со временем неинтересно. Самые дерзкие предпочитают обгонять время. Есть люди, предпочитающие старину. Вы правильно уточнили, что язык, с которым проводит эксперименты ответчик, является родным языком. Но в то же время правдивым будет утверждение, что язык книги — мертвый язык. Он не укладывается в нашу повседневную жизнь. Возможно, язык обладает высокой культурной значимостью. Однако вряд ли он даст толчок к литературным переменам, как ожидает ответчик. Это русло уже проложено и приводит нас к сегодняшнему дню, к современной литературе. Если же автор действительно хочет создать новое, пусть отталкивается от дня сегодняшнего, а не пытается пройти пройденный путь. Нельзя дважды войти в реку. Читатель уже пресыщен экспериментами. Разве что ленивый не пытается сделать сегодня литературную карьеру. Многие находят удовольствие в том, что могут выговориться. Пусть они пишут книги с однослойным прямолинейным сюжетом, но зато нам предоставляется возможность узнать тайны многих профессий, жизнь самых разных людей.

— Суд не может поймать вашу мысль, — сделал замечание судья.

Прокурор зашуршала бумагами:

— Я хочу лишь сказать, что несмотря на всеядность сегодняшней аудитории, имею в виду читателей, стереотипные рассказы уже не проходят, и авторы изгаляются, кто как может. Это лучше, чем молчание, но мы должны поддерживать свою культуру. Нет ничего плохого в том, что литература создает новые миры. Скучно было бы жить, не имея возможности воспользоваться чьей-то фантазией.

— Прокурор, излагайте четко по делу.

— В обсуждаемой нами книге найдены слова, корни которых близки к языку неких племен.

Истец встал:

— Если я скажу, что это совпадение, никто не поверит. Видимо, верна пословица: «Новое — это хорошо забытое старое». Я удивлен не меньше вашего и даже обрадован. Госпожа прокурор копнула так глубоко, что открыла сторону, не известную даже мне. Спасибо. Тут есть над чем задуматься.

— Задумайтесь, задумайтесь. Вы выпускаете в свет книги сумасшедшими тиражами. У нас есть и другое подозрение. Ваша книга — попытка создания искусственного языка.

Частенько на заседания приходили люди, которым была абсолютно безразлична участь сторон. Эти люди приходили сюда, как на матч, делали ставки и переживали за то, чья возьмет. Эти люди не нарушали порядок и были вправе присутствовать здесь. Сдержанный азарт иногда прорывался еле слышными фразами, но голоса были так тихи, что трудно было утверждать в какой части зала находятся «болельщики».

— Язык никогда не будет исчерпывающим. Всегда найдется человек, способный создать новый текст, новое слово, — заметил обвиняемый.

Прокурор, ехидно улыбнувшись лишь глазами, нарочито громко произнесла:

— Вам повезло, что вы живете в крупном городе, а не вдали от общества. Вас вряд ли бы услышали или узнали, будь вы жителем села. Порой меня пугает свободомыслие культурного человека. С детства ему твердят: «Ты лучший! Твори». И он начинает творить что-то несусветное, с полной уверенностью, что все, что он делает, — гениально.

Судья потерял терпение:

— Есть еще свидетели у сторон?

— Да, ваша честь, — обрадовался адвокат.

— Пусть войдет.

Дверь в зал открылась. Все увидели молодого человека. Удивительная схожесть с подзащитным тут же вызвала реакцию. Судья тоже уловил схожесть между ответчиком и свидетелем. Молодой человек подошел к трибуне, отыскал глазами отца и посмотрел на него пристальным взглядом, какой бывает после долгой разлуки.

— Я пришел сюда с тем, чтоб получить свое, — не представляясь, заявил свидетель. — Вы пытаетесь запретить книгу моего отца, а ведь тираж не раскуплен. Это я вложил средства в книгу. Мы не живем вместе, но я внимательно слежу за его успехами и неудачами. Когда ему пришла в голову мысль написать эту книгу, я подумал: «Как у всякой гениальной идеи, у нее нет будущего». Тогда я договорился с издательством. Идею отцу также подкинул я. Сделал это аккуратно, намеками, пока отцу не пришла в голову гениальная мысль. Почему я сделал это? Да потому что только он один мог справиться с подобной задачей. Признайся же я в том, что идея моя, отец бы никогда в жизни не взялся ее использовать. Я был счастлив, когда издатель позвонил и сказал, что книга готова. От издателя же через некоторое время узнал, что вокруг книги разгорается скандал.

— Вы хотите убедить суд, что ваш отец невиновен. Вы преследовали какую-то цель, заставив отца написать книгу?

— В какой-то мере. Я, признаться, не знал, каков будет результат, мне интересен был эксперимент.

Судья поморщился.

— Вы все говорите про эксперимент. Я не могу уловить суть, в чем, собственно, заключается эксперимент.

— Литература превращается в сражение. Писатели проигрывают, побеждают. Журналистика хорошая школа для будущего писателя. Она шлифует, отбрасывая весь сор. Но есть опасность навсегда остаться журналистом. Когда вы что-то создаете, пишите книгу, всегда есть риск кого-то обидеть, что-то нарушить. Наверно, можно судить любого писателя. Но надо ли судить писателя? Разве можно считать подтекстом мысли, которые приходят в голову во время чтения? Нет уж. Извините. Книга отдельно, мысли отдельно. Книга всего лишь помогает мозгу начать работать. А дальше уж отвечайте сами за все, что напридумывали. Конечно, во многом за такие мысли мы и даем оценку книге. Любой писатель рано или поздно уходит в эксперимент. Когда в книге начинают перевешивать диалоги — автор мельчает. Писатель быстро взрослеет, попробовавшие себя в этом искусстве рано становятся популярными. Но это разовый предмет. Его нельзя растянуть на всю жизнь. Издательства с опаской относятся к новым неизвестным авторам, но, по-моему, больший риск издавать очередную книгу опытного писателя. После серии книг он может стать неинтересен.

— И все же поступил иск, — подытожил судья. — Мы должны принять решение. Я обращаюсь к ответчику. Что вы скажете в свое оправдание?

Писатель сидел с застывшим взглядом. Судья все понял. У него появилось желание перенести заседание.

Прокурор не сдавалась:

— Ответчик, вы были так громогласны на бумаге, а в суде мы вовсе не слышим вашего голоса.

...