Оглавление

1. Сто рассказов о России и о Германии

Лукерья Сайлер-Мария Трубина

Сто рассказов о России и о Германии

«Серафима Винтер — русская немка — рассказы и стихи из её дневника»

Сборник сочинений в 7 томах

1 том «Хорошо-то как в Германии!»

2 том «Профессор Пфайфер»

3 том «Как приехать в Германию жить и работать»

(Избранные из серии книг «Хорошо ли нам будет там, где нас нет?» и

«Мы из Стамсрида» «WIR SIND AUS STAMSRIED»)

Издаётся на русском языке

Первый том

Хорошо-то как в Германии!

Хорошо-то как в Германии!

До приезда в Германию жизнь моя била ключом. Недостатка в проблемах не было никогда. Стоило уничтожить одну — тут же возникала следующая. Жизнь вокруг меня, или я в ней, или мы с ней вместе, крутились, вертелись, выкручивались. Всё не только двигалось, но и цепляло за нервы.

Училась я много: техникум, заочный институт, предпринимательские, менеджерские и прочие курсы. Работала на руководящих должностях, занималась общественной, и даже политической деятельностью.

Я два раза в неделю ходила в спортзал, заниматься в группе «Здоровья»; один раз в месяц — в парикмахерскую; раз в неделю — в сауну. По выходным дням, регулярно, с семьёй выезжала на дачу, отдохнуть от городской суеты и физически поупражняться на грядках.

У меня есть муж и два сына. Я, они — это моя семья.

И я обязана была проследить, чтобы холодильник был полным, морозильник забит мясом и колбасой; подвал в гараже на зиму «затарен»; бельё выстирано, выглажено и красиво в шкафах сложено; в доме чисто; брюки у всех троих поглажены, рубашки каждое утро надеты свежие с чистыми воротничками, чтобы кровати все за собой утром убрали; уроки выучили; на тренировки не опоздали; вечером телевизор допоздна не смотрели, спать легли вовремя, утром не проспали.

А также я должна была воспитывать детей, мужа: знать, чем они занимаются не только каждый час, но и каждую минуту, не взглянуть на них, особенно на мужа, с каким-нибудь «подтекстом». Надо было каждый день поинтересоваться, какие успехи у него на работе, у детей в школе. Сохранять хорошие отношения с соседями: здороваться, спрашивать «как дела?». Не забыть поздравить вовремя с праздниками родственников и друзей, позвонить в установленное время родителям и родне, уехавшим в Германию.

И вот, я в Германии. Нет меня больше там, в той жизни — я здесь. Чувствую себя яйцом, которое варилось в бурлящем шумном кипятке, и вдруг его вынули оттуда и положили в прохладную стоячую воду. Лежу я в этой воде. Наступила тишина. Такая тишина, от которой слух режет, и перепонки в ушах так напряжены: ждут по привычке столько же услышать, сколько слышали раньше, мозги ждут работы — столько, сколько ее было. Нравится? Не то слово. Я наслаждаюсь этой тишиной.

Спокойствие

Полеживаю я так, яичком, в тихой, прохладной воде. Глазами по сторонам вожу, рот приоткрыла и ничего не делаю.

Не работаю, шпрахи (курсы немецкого языка) посещаю, а немецкий знаю, не «хох», (основной язык) правда, а диалект, с детства на нем говорила, мозги здесь напрягать не приходится.

В парикмахерскую не хожу — дорого. В бассейн ездим каждую неделю, все вместе. Там есть: сауна, массаж, тренажёры, солярий. Всем пользуемся, всё для здоровья «принимаем».

Переживать, беспокоиться, чтобы холодильник был набит и подвал в гараже «затарен» — не надо. Заготавливать на зиму капусту, огурцы, ягоды, картошку, грибы — нет необходимости. В магазинах столько продуктов, что не перепробовать, и купить есть возможность. Пешком в магазин бежать, сумки, набитые продуктами и товарами, тащить то же не надо — машину купили. Ездим в Кам (соседний город) в Кауфланд (название магазина) каждую неделю «закупаться»

Живем в общежитии, маленькая комната с двух ярусными кроватями, общая кухня на три семьи. Установили дежурство: убираемся в комнате и моим посуду по очереди — тоже особо не напрягаюсь. Белья мало, белых рубашек не надо. Дети в школу здесь могут в джинсах, шортах ходить, без белых рубашек, в трикотажных майках спортивных, никто не запрещает — ходи хоть в чём, только не голый. Для меня стирки и гладки, остается немного. Стираю в машине-автомате, сушу в сушилке. На всю работу с бельём, вместе с утюжкой, трачу максимум один час в неделю. В школе детям уроки не задают: немецкие учителя русского не знают, наши дети немецкого. Экспериментальное обучение. Говорят о каком-то эффекте, о каком — я пока что не поняла. Второй месяц не задают уроков в школе, и никакой работы мозгами. Мне хорошо, уроки проверять не надо.

После уроков и шпрахкурсов появляемся мы в общежитии почти в одно и то же время, и до конца дня все на глазах друг у друга. Ездим к родственникам, в магазины, или в общежитии находимся. Я лежу на первом ярусе: с рекламами, проспектами, каталогами, муж на втором ярусе: с газетами на русском языке или с объявлениями о сдающемся жилье. Дети: два одиннадцатилетних сына-близнеца, Эдуард и Генрих, тоже лежат на своих двух ярусах, сказки читают или спят. На шпрахкурсах муж со мной на одной парте сидит. Все при мне, все на глазах.

Мысль, сидящая в моем подсознании со дня образования нашей семьи: «Кто где сейчас и чем занят?», постепенно притупляется, исчезает из-за редкости применения.

Телевизор смотрим — только картинки. На слух ничего не понимаем: ни одной передачи на русском или диалекте не ведут, а «хох» мы не понимаем. Посмотрели картинки, умом ничего не взяли, в душу ничего не запало — хорошо-то как! В Мире, кажется, всё спокойно, ни войн, ни инфляций, даже российские события откатились далеко. Мир прекрасен, жизнь спокойная, люди все хорошие. Люди действительно хорошие вокруг нас живут: здороваются, улыбаются. Если что начнёшь лепетать по-немецки — понимают, если не понимают, то делают вид, что понимаю, то же хорошо, то же приятно. Понятно, что всегда хорошо, когда тебя понимают, но особенно хорошо и приятно, когда тебя понимают здесь и пытаются даже помочь. На душе становится от этого тепло, и почему-то всегда щемит сердце.

Лень

Шпрахкурсы закончили (изучение немецкого языка).

Сняли хорошую квартиру: трехкомнатную на первом этаже, с большой летней террасой и садом. Работу муж нашел. На строительной площадке монтажником работает. В Германии это называется, «бауштеле». Инженер-прораб — монтажник! Что делать? — И этому рады. Нам хорошо — с шеи Социаламта (социальное пособие по безработнице) слезли, появился свой доход. Германии хорошо — инженера-монтажника на бауштеле получила. Дети в школу ходят. Все довольны.

Мне обещали от арбайтзамта (биржи труда) компьютерные курсы, набирают группу. Сказали: наберут, сообщат.

Сегодня солнечный день. В Германии часто идут дожди. Зимой — особенно; солнечные дни бывают редко, но всегда тепло. Всё растет, что-нибудь да цветёт круглый год. Сегодня лето, да ещё и солнце с раннего утра припекает. Проводила я мужиков: мужа на работу, Эдуарда с Генрихом в школу, вышла на террасу, легла на раскладушку. Лежу. А почему бы не полежать? Солнышко только поднимается и несильно так, ласково греет мне бок.

Дома порядок. Чтобы обед приготовить мужикам, всего полчаса надо. Вот и лежу я, ничего не делая. Самое же интересное, что я стала сама за собой замечать: чем дольше я ничего не делаю, тем меньше мне хочется что-то делать.

Что это со мной? — подумала я в это прекрасное тёплое солнечное утро? Лень! Вот она: тёпленькая такая, как солнечный зайчик, закрадывается потихоньку ко мне повсюду и, надо же, даже в душу! Лежу я так и сама за собой потихоньку наблюдаю, как бы подглядываю со стороны. Вот если сейчас попытаться вспомнить то, что я раньше изучала — не хочу, в мозгах «зашкаливает». А вот, если бы мне сейчас предложили мою старую работу — нет уж, лучше с голоду помереть или на «социале» (социальное пособие по безработице) сидеть. Может быть, снова рисовать начать? — где взять «люст» (настроение, желание, значит), а как с коллекцией мудрых и умных людей? Ну, это вообще смешно. В нашей деревне? Тоже, где взять? Ну, а если бы?.. И это я не хочу. А вот, например… — и примеров не надо. Да, Серафима, плохи дела твои. Если и дальше они так пойдут, то ты ещё в весе прибавишь, — сказала я сама себе, и не заметила, как мы все вместе задремали.

Реальность

Директор предложил оставить наших детей на второй год. Мы с мужем сильно удивились, и даже растерялись. Что делать? Где эффект от того, что их определили с местными в один класс? Самым удивительным и отрезвляющим для меня оказался разговор с классным руководителем. Он сказал так: «Ваши дети проучились целый год в школе и ничего до сей поры не усваивают, что ни спросишь — молчат. Их вообще надо было на класс ниже посадить, и я удивляюсь, как они в России учились отлично?» Я долго смотрела на него, не могла понять — он шутит или серьёзно говорит? Или у него что-то не очень с головой на педагогической почве, или я не туда попала? Стою я так, смотрю на него, глазами «хлопаю». Он меня спрашивает: «Понимаете меня? — и, не дождавшись ответа, — плохо, что вы ничего не понимаете». Странно, но я не заметила в его голосе сожаления. И сказала:

— Но почему же, я вас понимаю. Я не понимаю только одного, почему Вы не знаете русского языка, обучая в вашем классе восьмерых детей, которые знают только русский?

— Я не обязан знать русский язык, — сказал он довольно спокойно, удивлённо округлив глаза.

— Наверное. Но Вы заинтересуйтесь профессионально, учитывая специфику своей работы, и поезжайте в Россию. Там выберите любую школу, сядьте за парту, можно в классе такого же возраста, как мои дети, прослушайте один год программу на русском языке, и всё — никаких проблем, всё будете понимать, усваивать на русском языке.

Я бы могла много ему сказать, но увидела, как он опустил глаза. Мне почему-то стало обидно и очень жалко своих детей. Не договорив до конца, что хотела ему сказать, я резко повернулась, и вышла. Пока шла до дома, обливалась слезами, плакала навзрыд.

Как всегда на помощь пришли родственники, прожившие дольше нас в Германии, приобретшие опыт, к сожалению, в основном на собственных ошибках, но и на чужих тоже.

«Они не имеют права оставлять ваших детей на второй год в течение двух лет, скажите, что вы не согласны и всё».

Мы так и сказали. Я в школу больше не пошла. Чтобы заявить о нашем несогласии, сходил муж.

Вернувшись, он долго молчал, а потом сказал:

— Знаешь, в чём заключается их эксперимент обучения русских таком эффективным способом? Чтобы на бауштелях не было дефицита в рабочей силе.

— Утрируешь ты, повторяешь чужие слова, сами мы виноваты. Понадеялись на школу. А здесь тебе не Россия и никто не будет думать об образовании твоих детей. Целый год упустили, расслабившись. Ходят в школу наши дети, и ладно, а то, что они целый год просидели там «балбесиками», не, выучив ни одного стихотворения, и ничего не понимая, а значит, не работая мозгами и забыв всё то, чему учили раньше. Это что немецкая школа виновата? Зачем их учителям, и директору тоже, эти проблемы? Они за это деньги не получают. Методы у них тоже другие. Так что давай, дорогой, будем приспосабливаться к их методам, и начнём шевелить мозгами вместе со своими детьми.

Мужу понравилось моё предложение начать шевелить мозгами. Он стал чаще задумываться над тем, чтобы сменить работу. Мне же пришлось всплыть из стоячей воды наверх, расстаться со свой навой подругой ленью и пойти учиться на компьютерные курсы по направлению от Арбайтзамта. За учёбой своих детей мы установили жёсткий контроль и стали нагружать их дополнительными заданиями.

Кругло-квадратные, или о растаявшей мечте у магазина «Кауфланд» в немецком городе Каме. (Cham)

Проснулась я сегодня рано-рано, когда в саду только начали петь птицы. Они поют, а я их слушаю. Ни о чём не думаю, лежу, просто слушаю. Хорошо-то как — ни о чём не думать! В спальне тепло, уютно, накрахмаленная постель, муж лежит рядом, посапывает. Сегодня суббота, «закупаться» поедем после обеда, а до обеда мне надо робу (рабочую одежду) мужа постирать. В Германии весна — в точности, как лето в Сибири. Начало мая. Германия вся в цвету и в зелени. Красота! Вчера по телевизору показывали Россию. Снег выпал по колено. Нет, не по колено — меньше, но это неважно — важно то, что всё в зелени: деревья, газоны, и всё это снегом покрыто, а на улице метель.

Я натянула одеяло до подбородка.

Напасть какая-то на эту бедную Россию: если не война и революция, то перестройка, если не голод и землетрясение, так снег среди лета, и всем всегда от неё что-то надо. Никакого покоя.

Не забыть бы мне сегодня робу постирать и ещё не забыть проверить карманы. В последний раз стирала, не посмотрела, так чего только потом не обнаружила в машине: болты, шурупы, металлическую стружку, гвозди, даже карандаш. Всё не могла понять, что там, в машине бренчит и стучит. Никогда не чистит карманы сам, сколько ни говори ему. Я покосилась в сторону тихо посапывающего мужа. Никак не может привыкнуть к новой работе. В России, после института, сразу пошёл работать, сначала мастером на стройку, потом прорабом. Ни дня не работал в робе, а всё руководил теми, кто её носил, поэтому и не научился очищать карманы от всякой строительной всячины, вечно весь хлам домой несёт.

Совсем светло. Солнышко, наверное, где-то уже проснулось. Сегодня по телевизору обещали хорошую погоду. Надо отдать должное немецким синоптикам — никогда не обманывают. Если рано приедем из магазина, надо будет позагорать. Позову Клаву, соседку, вместе будем загорать. С ней интереснее, поболтать можно о чём-нибудь. Она все новости знает про всех: и про местных немцев, и про нас, переселенцев. Удивляюсь ей, где она их собирает, вроде бы так же, как и я, дома сидит, не работает, а в курсе всех событий, и не только в нашем посёлке, но и во всей округе. Вчера мне сказала, что сосед наш, местный немец, дом достраивает. Нанял он себе на работу, «по черному», двух переселенцев. Они у него по ночам работали, вроде бы никто не видел. На третий день приехала налоговая полиция и всех «застукала». Никто не видел, а кто-то донёс. У нас это — «донёс», а у них — каждый гражданин обязан строго соблюдать законы, и не «донёс», а помог обнаружить нарушителя закона, а значит, выполнил свой долг перед государством и народом. Всё правильно. И поэтому порядка больше. Везде чисто, воров меньше, чем в России. Штрафы, говорят, здесь у них бешеные и тем, кто «чернит» и для тех, кто это организует. Хорошо, что мой не «чернит».

— Ты что, не спишь, что ли? — спросил муж, приподнимая голову с подушки.

— Почему не сплю? Сплю я.

— Спи, рано ещё, — сказал он, отвернулся от меня на другой бок и снова засопел.

Может быть, мне встать да заложить робу в стирку, пока не забыла. Нет, если встану, то нашумлю, дети могут проснуться. Дети-то, может быть, нет. Накатались вчера на роликах «до упаду», едва до кровати добрались. Уснули сразу же. А вот он, что-то плохо сегодня спит, просыпается.

Я глянула на затылок спящего мужа.

Нет, не буду вставать, полежу ещё немного, может, усну. Мой взгляд остановился на портрете Марлен Диттрих, который нарисовал карандашом мой сын Генрих и повесил на стенку прямо перед нашей кроватью. Откроешь глаза, а она перед тобой со своими: с одним глазом закрытым, а другим немного приоткрытым. Сказала же вчера этому противному мальчишке: «Нарисуй ей нормальные глаза». Так нет же, всё равно так оставил. Ему, видите ли, не понравилось, как она о мужиках говорила. А что она такого сказала неправильно? Всё правильно говорила: «Женщины, бесспорно, умнее мужчин. Вряд ли найдётся женщина, которая была бы без ума от мужчины только из-за его красивых ног». До чего же она красивая женщина! Надо же такой родиться! Умная такая! Счастливая, наверное, была. Совсем недавно показывали кадры из кинофильмов с её участием. По-моему, это было связано с её юбилеем и открытием музея в Берлине. Мне особенно запомнился один момент.

Идёт она по залу в блестящем чёрном платье, впереди — почти от пояса — разрез, ноги видны, и в руке держит сигарету. (А я так и не научилась курить). Идёт Марлен, а все мужчины… О! Что это? Они не на неё смотрят, а на меня. О! Боже мой! Стыд-то, какой! Сижу я на крыше дома соседа, того, что «по черному» работу организовывал, в короткой юбочке, без кофты в одном бюстгальтере и снимаю лямки с плеч, как бы желая оголить свою грудь, а самой стыдно так. Рядом Мандаона (не Мадонна), американская певица, в рваных трусах, повернулась к этим же мужчинам задом, а их много так внизу стоит, и медленно, одной рукой драные свои штаны стягивает, оголяя свой зад. О! Господи! Так он же у неё не подтертый, после того, как она в туалет сходила. А внизу толпа орёт в состоянии повышенного восторга, хлопает, и почему-то двумя пальцами в небо все «тычат», и чувствую, что они хотят, чтобы я до конца лямочки с плеч стянула.

— Мать, ты сегодня вставать будешь? — услышала я сквозь свои видения голос мужа. — Мы тут посоветовались с мужиками и решили поехать в магазин «закупаться» с утра, а после обеда — в бассейн. Ты-то как на это смотришь?

— Какой бассейн? Мы же не собирались на этой неделе, — сказала я зло, проснувшись, но, не открывая глаз. Как хорошо, что он меня разбудил. А интересно: как это оказаться у всех на виду голой? Кошмар! Придёт же такое в голову нормальному человеку. А эта-то, что мне приснилась с голой попой? Я о ней не только не думала, но и не вспоминала не разу.

— Может быть, ты дома останешься? — спросил муж, — я знаю, ты сегодня плохо спала. Поспи ещё, если хочешь.