Оглавление

Предисловие

Ветхий Завет — трудная книга. Этот сборник текстов формировался на протяжении столетий, так что указать момент, когда он был окончательно зафиксирован, едва ли возможно. Сами же тексты нередко состоят из разнородных отрывков, заметно различающихся по языку и стилю. Идеи и подходы авторов таких отрывков нередко самым недвусмысленным образом противоречат друг другу. Между тем мы обычно хотим считать эту книгу авторитетным источником… Кто-то ищет в ней информацию о событиях прошлого и смущается из-за противоречивости приводимых в Ветхом Завете исторических сведений. Кто-то ожидает найти точные данные о Творце и Его Законе, о Мессии и планах Бога на наше будущее… Однако образ Бога в этой книге как будто составлен из совершенно непохожих друг на друга впечатлений разных людей.

Исследуя происхождение ветхозаветных текстов, мы, как правило, вынуждены интерпретировать документы в зависимости от гипотетической принадлежности их авторов к определенным течениям и школам — но реальные сведения об этом выглядят весьма зыбкими. Отнести ли авторов той или иной книги к течению мудрецов или пророков, законников или поэтов? Далеко не всегда на такой вопрос можно дать убедительный и однозначный ответ… Предсказанное в Ветхом Завете часто исполняется далеко не буквально, а тексты могут отстоять от описываемых в них событий на сотни лет…

Вдобавок мы чаще всего испытываем ощущение полнейшей беспомощности, сталкиваясь со всем этим калейдоскопом царей, эпох, обычаев… Знание контекста ветхозаветных документов давно стало уделом специалистов, которых остальные христиане воспринимают как настоящих чудаков. Многим кажется, что лучше вовсе не обращаться к ветхозаветным текстам: в старых русских семинариях существовало поверье, что прочитавший целиком Ветхий Завет непременно сойдет с ума. И в самом деле, как вынести такое многословие и нагромождение кажущихся совершенно лишними деталей!

И в то же время ни одно из разнообразных христианских течений, кроме разве что самых эксцентричных, не готово реально обходиться без Ветхого Завета. «Исследуйте Писания… они свидетельствуют о Мне», — говорит Господь Иисус Христос именно о Ветхом Завете! Разве можно обойтись без 10 заповедей? Или без Псалтири? Или многого иного?..

Одним словом, Ветхий Завет в самом деле необходимо изучать и комментировать, и в каждом поколении таких комментариев составляется великое множество. Иные носят вполне академический характер, устаревая по мере развития научной библеистики; иные по своей природе ближе к проповеди и тоже устаревают. Порой комментаторы более или менее произвольно отбирают то, что они считают важным прокомментировать, оставляя другие тексты за пределами своего внимания. Существуют, конечно, и многочисленные попытки непредвзято вслушаться в слова этой Книги; нередко при этом приходится усомниться во многом из того, что думали на эту тему древние. Ориентироваться в этом безбрежном океане учености — почти неразрешимая задача.

После Холокоста у многих христиан сложилось горькое ощущение, что мы веками не понимали в Ветхом Завете (и иудействе) чего-то важного, в результате чего Холокост и стал возможным. Скорее всего, это так и есть; принять на себя ответственность за это означает, помимо прочего, попытаться заново перечитать Ветхий Завет в его историческом контексте (и переосмыслить исторический контекст Нового Завета тоже). С середины 20 в. такие исследования предпринимались неоднократно, но каждое поколение нуждается в том, чтобы проделывать эту работу заново, хотя бы отчасти. Кроме того, невозможно переоценить появившиеся во множестве новые переводы Ветхого Завета на современные языки — они сильно расширили наши возможности адекватного понимания текстов.

Книга, которую вы, уважаемый читатель, видите перед собой, содержит (за одним исключением) комментарии к некоторым ветхозаветным текстам, созданным в эпоху Плена и вскоре после нее. Я имею в виду книги, именно созданные в эту эпоху, а не составленные из ранее написанных текстов, как Тора… К каждой главе соответствующих библейских книг в этой книге предлагаются комментарии. В первой главе (Осевое время) кратко рассматривается эпоха, в которую создавались обсуждаемые тексты (6–4 вв. до Р. Х.). Вторая глава (Будут они слушать или не будут) посвящена книге пророка Иезекииля, написанной в первой половине 6 в. до Р. Х. Третья глава (О, если бы Ты расторг небеса и сошел) содержит комментарий ко второй половине (главы 40–66) книги пророка Исайи, созданной в середине 6 в. до Р. Х. безымянным пророком, традиционно называемым Второисайей. Четвертая глава (Не воинством и не силой) посвящена составной книге, надписанной именем пророка Захарии и появившейся во второй половине 6 в. до Р. Х. Пятая глава (Даем твердое обязательство и подписываем) содержит комментарий к книге Неемии, составленной примерно на столетие позже книги Захарии. Книга Неемии по жанру является скорее исторической, а не пророческой, и в ней зафиксирован важный поворот в религиозном сознании того времени. Шестая глава (Вестник Завета) посвящена книге пророка Малахии, созданной в середине — второй половине 5 в. до Р. Х. Седьмая глава (Раздирайте сердца ваши, а не одежды) включает в себя комментарии к книге пророка Иоиля, появившейся ориентировочно на рубеже 5–4 вв. до Р. Х. Следующие две главы посвящены наиболее ярким произведениям так называемой литературы мудрых Израиля: восьмая (А я знаю, Искупитель мой жив) включает в себя комментарии к книге Иова (рубеж 5–4 вв. до Р. Х.), а девятая (В поисках смысла) — к книге Экклезиаста (4 в. до Р. Х.). Десятая глава (Мир в руках Творца) посвящена книге Даниила (4–2 вв. до Р. Х.) — формально она считается пророческой, фактически же ее авторы и составители относятся к мудрым Израиля. В книгу Даниила включен целый ряд апокалиптических видений и пророчеств, оказавших значительное влияние и на религиозные представления читателей, и на апокалиптику как жанр. Ради относительной завершенности картины после посвященной книге Даниила десятой главы помещена одиннадцатая глава (Свет Апокалипсиса), содержащая комментарий к Откровению Иоанна Богослова. Откровение, конечно, не относится к ветхозаветным книгам — однако его важно иметь в виду, пытаясь осмыслить ветхозаветные тексты.

Хотя я старался по мере возможности учитывать данные современной библеистики, предлагаемые комментарии не претендуют на ученость, это скорее размышления; все ошибки и произвольные толкования остаются на совести автора.

Идея составить поглавные комментарии к отдельным книгам Ветхого Завета была предложена мне в конце 2000-х Яном и Натальей Черняк, создателями сайта «Библия-центр» (bible-center.ru), которым я очень благодарен за поддержку, публикацию этих текстов и многолетнюю дружбу. Кроме того, я благодарен Наталье Большаковой и Василию Минченко, издателям альманаха «Христианос», опубликовавшим часть вошедших в эту книгу глав. И, конечно, я благодарен моей жене Елене за неоценимую помощь в работе над текстом и за всю прожитую жизнь.

Осевое время

Середина 1 тысячелетия до Р. Х. — удивительное время в истории человечества; мало можно найти периодов, когда в столь короткий промежуток времени по всему лицу земли одновременно происходили бы столь знаменательные события и при этом жили бы многие пророки и мыслители, навсегда оставившие след в человеческой цивилизации. Разве только 1 век по Р. Х. и рубеж 19—20 веков… Однако, если учесть скорость распространения информации (вернее было бы сказать — медленность ее распространения), «осевое время»[1] все же можно назвать самым поразительным. Для библейской истории этот период был не менее знаменательным, чем для всего человечества в целом. Попробуем вкратце, совсем схематично перечислить лишь самое существенное, что произошло, и, конечно, упомянуть тех, кто жил в это необыкновенное время.

                                             * * *

Совсем незадолго до этого времени несколько крошечных деревушек латинов, разбросанных на семи холмах в нижнем течении Тибра, соединяются в один, пока еще маленький и слабый, город, которому суждено великое будущее; имя этому городу — Рим. Его полулегендарные цари конца 8–7 вв. до Р. Х. — Тарквиний Древний, Сервий Туллий и Тарквиний Гордый превращают Рим в сплоченную нацию, а незадолго до начала 6 века царская власть сменяется rex publica, общественным правлением, которое впоследствии станет образцом и основой едва ли не всей политической культуры человечества. Именно Тарквинии породили тот практический протест против тирании, от которого берет начало наше представление о демократии и социальной справедливости. Политический вывод, который к началу 6-го века сделали римляне: «мы больше не потерпим над собой царей» не скоро удастся реализовать на практике, но слово — сказано, и новый народ пытается воплотить этот принцип в жизнь.

А на Востоке волна за волной набегают друг на друга народы, которые управляются железной рукой царей, ценящих порядок и единообразие. В начале 6-го века вавилоняне под водительством страшного Навуходоносора строят на обломках ассирийской империи свою сверхдержаву. Как и ассирийцы, вавилоняне проводят массовые депортации, разрывая связь народов с их землями и богами. Даже дряхлеющий, но все еще грандиозный Египет, уже тогда казавшийся загадочным всем, кто краем уха слышал о нем, пал жертвой вавилонской экспансии… Рвущиеся к Египту вавилонские армии едва ли даже заметили крошечную Иудею, оказавшуюся у них на пути. Если бы не бунт, который подняли в тылу вавилонян жители Иерусалима, незачем было бы и задерживаться. Но бунт был, и город, по обычаю вавилонян, оказался разрушен вместе с его легендарным Храмом Единого Бога. Да что с того… все равно все должны чтить вавилонского Сина, бога Луны… А под боком у жестоких вавилонских царей уже взрослеют юноши, которым суждено смести их с лица земли: Алиатт и легендарный Крез, покорив почти все греческие колонии, создают в Малой Азии сказочно богатую Лидию, а в соседней Мидии тем временем взбунтовавшиеся против мидийского царя персы создают державу Ахменидов, которая будет владычествовать над востоком до самого Александра Македонского.

И Кир ΙΙ, царь персов, завоевал весь восток Средиземноморья, в который раз бросив его народы и культуры в плавильный котел новой мировой державы. Отпущенные на свободу из вавилонского плена народы возвращаются каждый на свою землю, чтобы на развалинах вновь создавать жизнь. Только сатрапов ставят персы во главе национальных провинций, да и те нередко происходят из туземцев. Вот как, к примеру, сатрапы Иудеи, где вновь восстанавливается разрушенный иерусалимский Храм. Надо сказать, что этническая административная единица, центром которой был храм национального божества, была типична для империи Ахменидов, и многие народы переживали во второй половине 6-го века нечто подобное восстановлению Храма; уникальность иерусалимской общины заключалась в чем-то совсем другом.

Все можно построить заново — но мир уже не будет прежним, где все стоит на своих местах. И даже фараоны, неприступные божественные фараоны — сначала Априй, а потом Амасис, всеми силами противившиеся персам, вынуждены пожертвовать традиционной египетской замкнутостью и войти в союз с греками, которым ведь тоже надо дать место в истории этого дивного века. Именно греки остановят движение персов на запад, но это дело будущего, пятого века. А пока Спарта собирает Пелопоннесский союз, а ионийские тираны лавируют между единоплеменниками с материка, египтянами и персами, чтобы выжить. А греки с запада бегут на материк, изгоняемые карфагенянами, которым тоже суждено великое будущее… Тем временем в Афинах Солон пытается укрепить нацию и борется против внутреннего насилия; а вслед за ним Писистрат устанавливает в Афинах тиранию — но тирания запомнится главным образом тем, что кто-то неизвестный записал в это время на пергаменте или папирусе гомеровские поэмы… а к концу века Писистратиды изгнаны и Клисфен устанавливает в Афинах демократию… Сколько еще будет соперничества и борьбы, сколько «новых вещей»… И как много личностей, людей, имеющих собственное неповторимое лицо, появляются на смену полубезликим правителям народов!

Но ведь персы двигались не только на запад; на востоке они столкнулись с первыми государствами Индии, и здесь, в долине Инда, и к северу от него располагались самые дальние восточные сатрапии персидской империи. Здесь и еще дальше на восток, в Китае, тоже возвышаются и растут державы, становятся крупнее царства, углубляется и расцветает культура… И сюда устремляются купцы и послы, и рождаются легенды о богатствах крайнего востока и величии его мудрецов.

                                             * * *

По совести сказать, мудрецы-то и составляют главное богатство века и его самую непостижимую тайну. Где взяли они свою мудрость, и почему так схожи вопросы, которыми они задавались, и откуда черпали они такие, в сущности, похожие ответы на них? Быть может, один из тех пророков, о чьих словах мы будем говорить дальше, и дал ответ на эти вопросы, сказав великие и таинственные слова: «Глас вопиющего». Каждый по-своему слышал этот глас, каждый по-своему интерпретировал его, но невозможно отделаться от ощущения, что мысль всех мудрецов этого века, бьющихся над загадкой бытия человека перед лицом Вечности, отражает нечто единое, что роднит их всех друг с другом. Как будто сама Вечность приоткрывает человечеству свою тайну, и по всему лицу земли поднимаются мудрецы — те, кто сумел что-то расслышать… Вот они идут один за другим, гении, стоявшие у истоков культуры.

Вот Семь эллинских мудрецов размышляют о пути, которого следует держаться человеку, и один из них, Питтак, говорит: «Что возмущает тебя в ближнем — того не делай сам». А вот божественный Пифагор, объездив восток вплоть до самого Вавилона (если не еще дальше!), говорит о бессмертной душе, обитающей в теле как в доме и переселяющейся в новый дом после смерти; он видит мир как гармоничную структуру, в которой все созвучно, как в числах и музыке, и познание которой может дать душе очищение, катарсис. Вот Гераклит, младший современник Пифагора, говорит о том, что человеческие души уходят из мира в иную, высшую жизнь, и что человеческие законы «питаются единым божественным» законом, который он обозначает таинственным понятием логоса. Гераклит осуждает жертвоприношения и почитание идолов; за постоянно меняющимся миром он видит Единое, из которого исходит и куда возвращается все. И вот Ксенофан говорит о Едином Боге, «несравнимом со смертными ни по образу, ни по мыслям», который «без усилия властвует над всем своей мыслью». А еще в дни их юности, в первой половине века, Анаксимандр говорит о невоспринимаемом беспредельном, в котором все берет свое начало. А рядом с ними живут и творят Эзоп и Эсхил…

На противоположном краю земли полулегендарный «старик-младенец», великий Лао-Цзы, возвещает дао покоя и бесстрастия; он ищет мистического проникновения в сущее на путях «внутреннего делания», «искусства сердца-ума». Поиск совершенства и освобождения от мира ведет его к бессмертию в единении с Дао-Небом… Мистический опыт и аскетическое делание могут, по мнению Лао-Цзы (точнее, конечно, по приписываемому ему трактату «Дао-дэ-цзин»), привести жизнь человека в гармонию с небесным Дао, с тем, чем живет мироздание. А где-то неподалеку все в тот же век Конфуций учит этике, отражающей высшую мудрость неба. Дао Конфуция — в человечности и справедливости, мужестве и вежливости, братской любви и достоинстве человека. Здесь тоже мудрый человек своей нравственной жизнью противостоит силам хаоса, в первую очередь — в социальной жизни. Небесный порядок, своего рода ритм дыхания беспредельного, может стать содержанием жизни, если человек «встроится» в этот ритм, попадет с ним в духовный и нравственный резонанс…

А тем временем за Гималаями оформляется ведическая религия и философия; именно 6-м веком до Р. Х. датируются многие ее тексты. Здесь расцветает практика «совершеннейшего жертвоприношения» — приношения сомы, опьяняющего напитка наркотического свойства (по мнению ученых, это было нечто вроде браги, настоенной на мухоморах…). Но не менее эффективны и изобретенные в Индии иные, ненаркотические способы преодоления личностных ограничений, вроде аскетических и дыхательных техник йогов. Впрочем, с точки зрения последующих столетий все это скорее фон грандиозной личности одного из самых поразительных людей этого столетия, принца Сиддхартхи Гаутамы. Учение Гаутамы Будды слишком значительно, чтобы оценивать его или пытаться изложить вкратце. Провозглашенные Буддой Благородные истины весьма радикальны в контексте его времени: всякое существование принципиально является страданием, но есть путь, ведущий к его прекращению, и есть состояние, в котором страдания нет. На первый взгляд, это мало похоже на то, о чем думают современники Будды, да и само буддийское спасение, своего рода внеличностное бытие — вовсе не то, чего стремятся достичь мыслители Греции, Ближнего Востока или Китая. Но восьмеричный путь, который по учению Будды ведет к нирване, пролегает там же, где ищут смысл и жизнь его современники: благое видение и благая решимость, благая речь и правильное поведение, отказ от насилия и благой образ жизни… Будда не связывает присущее бытию страдание с грехопадением, с повреждением человеческой природы, но если охарактеризовать восьмеричный путь привычным библейским языком, то следует говорить именно о прекращении греха. Как и другие его современники, Будда полагает заключительные этапы пути к нирване в области мистического созерцания беспредельного (впрочем, это в данном случае сторонний термин). Так или иначе, именно Вечное и беспредельное — цель, стремиться к которой Будда призывает своих учеников и последователей; Вечное, приблизиться к которому возможно лишь освобождаясь от греха.

И среди этих гигантов духа живет маленький народ, которому доверено самое главное откровение эпохи: Единое и беспредельное греков, Небесное Дао китайцев, Атман упанишад и «освобождение» Будды — Личность, с Кем возможны отношения от сердца к сердцу. Не «Оно», таинственное и непостижимое, а «Ты», Кто сотворил с нами великое и чудное, славное и ужасное… И этому народу хорошо знакомо правило «не делай другому того, чего не хочешь себе»; за отказ от его исполнения и постигла этот народ вавилонская катастрофа — по крайней мере, именно так объясняли ее пророки первой половины века.

                                             * * *

История народа Завета в середине 1-го тысячелетия до Р. Х. полна драматическими событиями, далеко не все из которых зафиксированы в библейских текстах. Политика переплетается в них с верой и религией столь тесно, что порой невозможно отличить одно от другого… В конце 8-го века (точнее, в 722 году) ассирийцы захватили Северное царство и его столицу, Самарию, и самостоятельное существование израильтян на Севере прекратилось. Немногие сумели бежать на юг, в Иерусалим, но они принесли с собой бесценные документы: записи идущего от Моисея предания, которому со временем предстояло войти в текст Библии.

В течение почти целого столетия после падения Самарии цари Иудеи с трудом сохраняли свое государство. В сущности, будучи попеременно вассалами то Египта, то Ассирии, они временами вступали в союзы с такими же малыми государствами и восставали против окружавших их великих держав — Палестина была своего рода буферной зоной, и те, кто не владел ею в данный момент, были заинтересованы в том, чтобы поддерживать мятежи ее правителей. В угоду политической необходимости (а может быть, и без такой причины), иудейские правители не придавали слишком большого значения религиозной, культурной и национальной идентичности своего народа; все время существовала опасность, что поддерживаемое правителями язычество возобладает над верой в Единого Бога, и она будет забыта. Правители, как им это свойственно во все века, считали религию страны своего рода идеологическим обеспечением, и если приходилось чтить чужих богов ­– что ж, ничего не попишешь… А вслед за правителями и весь народ склонялся ко все большему синкретизму. Насколько можно судить, среди тех, кто оставался верен Единому Богу, были пророки, мужественно обличавшие измену единобожию — но, как свидетельствует пророк Иеремия, «пророков ваших поядал меч ваш, как истребляющий лев» (Иер. 2:30).

Лишь в конце 7-го века до Р. Х. что-то начинает меняться. Во время ремонта в Иерусалимском Храме был обнаружен некий текст, в котором были собраны заповеди Моисеева Завета… Трудно быть уверенным, насколько случайно священники «нашли» его; 4 Цар. 22 сообщает только о том, что по царскому повелению был ремонт, и первосвященник Хилкия вручил книгу Закона (а это было Второзаконие) царскому писцу. Царь Иосия (640–609) пришел в ужас от того, насколько реальная жизнь страны не соответствует Закону Господню; это и послужило, по логике библейского повествования, побудительным мотивом т. наз. религиозной реформы царя Иосии. Но эта реформа, сколь бы ни была она благодетельна, не отвратила бедствий, о которых все яснее говорили пророки времен Иосии, в первую очередь — Иеремия.

Написанная после Плена 4 Цар сообщает далее: «Так говорит Господь: наведу зло на место сие и на жителей его, — все слова книги, которую читал царь Иудейский. За то, что оставили Меня, и кадят другим богам, чтобы раздражать Меня всеми делами рук своих, воспылал гнев Мой на место сие, и не погаснет. А царю Иудейскому, пославшему вас вопросить Господа, скажите: так говорит Господь Бог Израилев, о словах, которые ты слышал: так как смягчилось сердце твое, и ты смирился пред Господом, услышав то, что Я изрек на место сие и на жителей его, что они будут предметом ужаса и проклятия, и ты разодрал одежды свои, и плакал предо Мною, то и Я услышал тебя, говорит Господь. За это, вот, Я приложу тебя к отцам твоим, и ты положен будешь в гробницу твою в мире, и не увидят глаза твои всего того бедствия, которое Я наведу на место сие». Этому пророчеству не суждено было исполниться: царь Иосия нелепо погиб в битве при Мегиддо в 609 году, когда он с малым войском пытался противостать проходившим через Палестину войскам фараона Нехао II, и эта катастрофа навсегда сделала Мегиддо (Армагеддон) символом неравной битвы со злом…

Традиция, зафиксированная в 4 Цар., объясняет гибель Иерусалима и плен изменой Единому Богу, в которой были повинны предпленные поколения. Эта идея, ясная и последовательная, не может не вызывать целый ряд вопросов, которые и были поставлены в израильской мысли, главным образом — во время и после плена. Во-первых, измена имела место во дни царя Манассии (в наиболее яркой форме) — а в плен пошли совсем другие люди! Справедливо ли это? Если рассматривать народ как единое целое, как коллектив лишенных индивидуальности людей, то, может быть, и справедливо. Но пророки и мыслители эпохи плена и возвращения восстают против подобного подхода: каждый человек уникален и хотя бы до некоторой степени самостоятелен перед Богом. «Отцы ели кислый виноград, а у детей на зубах оскомина!» — с горечью восклицает пророк Иезекииль. Во-вторых, что проку в наказании, которое падает на голову грешника, коль скоро он уже ничего не может изменить, потому что гибнет? Если бы ему была дана вторая попытка, когда, наученный горьким опытом, он мог бы прожить праведно — но жизнь дается человеку один раз. Об этом уже после плена, в конце 5-го века до Р. Х., мучительно размышляет безымянный гений — автор книги Иова. И он же задается вопросом о том, могли ли израильтяне жить по-другому. Незнание закона, конечно, не освобождает от ответственности — но работает ли этот принцип в отношениях Бога с людьми? И справедлив ли этот принцип по высшему, гамбургскому счету? И могут ли люди своей, человеческой мудростью (еще одно ключевое понятие послепленной мысли), найти путь правды? Наконец, в-третьих, катастрофа носит массовый характер, и вавилонский меч не разбирает правого и виноватого… Однако «не может быть, чтобы Ты поступил так, чтобы Ты погубил праведного с нечестивым, чтобы то же было с праведником, что с нечестивым; не может быть от Тебя! Судия всей земли поступит ли неправосудно?» — вопрошает Господа Авраам в идущем от Моисея предании, обретшем окончательную форму также в описываемое время. Тем более что на практике благоденствуют люди, которых трудно назвать праведными, а подлинный праведник часто жестоко страдает. Об этом еще перед пленом думал пророк Аввакум, об этом же думают Иезекииль, Исайя Вавилонский и автор книги Иова.

 Термин введен в середине 20 в. К. Ясперсом (1883–1969).

Будут они слушать или не будут

Иезекииль

Один из «больших пророков», Иезекииль родился в Иудее около 622 г. до Р. Х. и был священником. С первым караваном пленных в 597 г. до Р. Х. Иезекииль был уведен в Вавилон и жил в поселке Тель-Авив близ Ниппура, одного из религиозных центров Вавилонии. Здесь, у реки Ховар, пророку были явлены от Бога несколько видений, с которых в 592 г. началось его пророческое служение. В это время Иезекиилю было около 30 лет. Дом пророка в Тель-Авиве, как и дома многих священников в плену, стал местом, где собирались депортированные иудеи (именно из таких домов собраний в эпоху плена и родилась синагога). К приходившим к нему людям, вероятно, и обращал пророк свои пламенные проповеди. Время, когда он записал их в книгу, неизвестно. Около 571 г. до Р. Х. пророк скончался.

Иез. 1

Первая глава книги пророка Иезекииля содержит описание первого видения, ставшего одновременно и призванием пророка на его служение. Вероятно, наиболее жгучим вопросом духовной жизни пророка, как и всего Израиля в начале эпохи Плена, был вопрос: «Почему?» Почему это произошло? Как стало возможным, что город Давида, казалось бы, навеки защищенный обетованием Божиим, подвергся разорению? И почему Израиль, избранный Богом народ, не услышал грозных предостережений и призывов к покаянию, которые Всемогущий обращал к нему через пророков конца 7 — начала 6 веков? Что произошло? И вот Иезекиилю является неописуемое видение, и слава Божия открывается ему как ответ на все мучительные вопросы.

Сияние надмирной славы Божией, которую пытается описать Иезекииль, — только начало откровения. Дальше Господь будет говорить слово, которое пророк возвестит своим соплеменникам и грядущим поколениям. Но важно, что он начинает с описания невероятного зрелища. В шуме северного ветра, который всегда был для Израиля символом гнева Божия, молча созерцает пророк некое таинственное движение.

Само по себе описание видения пророка Иезекииля навеки определит зрительное представление небесных сил в умах верующих. Вся христианская иконография их так или иначе базируется на словах Иезекииля. Но для его времени это описание абсолютно уникально. Пророки прежних времен — Моисей, Илия, Исайя, которых Бог удостоил созерцать Славу Свою, — ограничивались лишь смутными образами. В Пятикнижии Моисеевом явления Божии происходят во мраке, сквозь который не проникает взгляд человека. Илия присутствие Вседержителя ощущает как веяние тихого ветра. Исайя, по собственному выражению, видит лишь края риз Его и слышит голоса бесплотных существ. Зримым образом славы Божией до Иезекииля был лишь столп огненный и облачный, шествовавший перед Израилем при исходе из Египта. Иезекииль впервые пытается подобиями земных объектов описать, точнее — изобразить словами, как на иконе, то, что ему открылось.

Видению славы Божией, описанному Иезекиилем в первой главе, едва ли можно дать детальное истолкование. Характерная особенность этого описания — его приблизительность. Сам пророк называет эти образы «подобиями», чтобы у нас не возникало соблазна думать, что мы точно знаем и видели всю полноту Славы. И все же можно выделить несколько содержательных аспектов видения.

В первую очередь, это таинственное движение, совершающееся сразу «на четыре стороны». Иконографически неуловимое, это движение подчеркивает, что пророк видит нечто живое, Славу Живого Бога. Одновременно это непрестанное движение является ему как смысл и движущая сила всей человеческой истории. Он видит Бога, приходящего к Своему народу, как Он обещал через пророков.

Во-вторых, характерной чертой видения Иезекииля является свет, сияние Божества. В этом и продолжение традиции Ветхого Завета и, быть может, своеобразное предвидение Христа, Который будет Светом миру.

Далее пророк многократно повторяет в описании число 4. На языке библейской числовой символики это число в первую очередь обозначает все стороны света, весь мир. Слава, которую созерцает пророк, объемлет весь мир, и он видится пророку как подножие ног Всемогущего.

Наконец, странные крылатые и многоликие существа, при всем их различии, объединяет то, что все они отличаются от человека. Но в центре видения — таинственная человекоподобная фигура, которую пророк описывает в последних строках первой главы. Можно сказать, что не столько видение подобно человеку, сколько человек подобен Тому, Чья Слава открылась Иезекиилю. Отчасти на этом видении основано употребление пророком Иезекиилем (и его преемниками) выражения «Сын Человеческий», которым Господь Иисус Христос называет Себя чаще всего.

Иез. 2–3

После видения подобия Славы Божией пророк Иезекииль слышит голос Бога, призывающего его пойти и возвестить Израилю Его слово. Важным отличием, на которое обращает пророк внимание читателя, является то, что дело пророка — только произнести слово, которое Бог вкладывает в его сердце и которое сладко, как мед, в устах пророка. Бог говорит Иезекиилю: «Пойди и скажи им, будут они слушать или не будут». Не важно, примут ли сыны Израиля весть пророка. Более того, Бог Сам говорит, что сердце сынов Израиля огрубело и они не послушают пророка. «Но пусть знают, что был пророк среди них», — говорит Господь.

В известной степени повеление Божие Иезекиилю может быть отнесено и ко многим библейским пророчествам, хотя и не ко всем[1]. Бог посылает Своих служителей к нам независимо от того, будем мы слушать или не будем. Несмотря ни на что, это слово должно быть сказано ради верности Божией и ради того, чтобы у нас была возможность услышать его.

«Но пусть знают, что был пророк среди них» — ведь люди часто упрекают Бога, говоря: «Ах, если бы знать!» Если бы мы знали, чего хочет от нас Бог, если бы мы видели, что мы на самом деле творим… Господь отвергает эти упреки, потому что все, что нам необходимо знать для спасения, нам сказано.

И далее, в 3-й главе пророк записывает слово Божие об ответственности. Это такая важная тема, что несколько раз на протяжении своей книги Иезекииль возвращается к ней. Можно сказать, что он стал пророком личной ответственности людей. В самом же начале книги он говорит об ответственности пророка как служителя Божьего: если пророк вразумлял беззаконного, то ответственность на беззаконном, но если пророк уклонился от этого служения, то ответственность за гибель беззаконного падет на самого пророка. Таким образом, служение его можно назвать служением вразумления.

Иез. 4

Ветхозаветные пророки иногда совершали странные, шокировавшие их современников вещи. Такие пророческие действия можно сопоставить с притчами, которые произносил Господь Иисус Христос, но притчи пророков были зримыми. В чем-то они напоминают поступки юродивых.

Так, пророк Иезекииль в 4-й главе повествует о пророческом действии, которое Бог повелел ему совершить для того, чтобы сказать нечто важное о грядущем разрушении Иерусалима. Для нас сегодня язык этой притчи-«пантомимы» малопонятен. Вряд ли он был понятен без комментариев и современникам пророка. Однако смысл откровения все же достаточно прозрачен.

Господь говорит о мере беззаконий Израиля, которой неким таинственным образом соответствуют сроки пленения народа. Основная же часть пророческого действия посвящена тому, что вместо безмерных даров милости Божией Израиль, отвернувшийся от своего Создателя, будет по очень скудной мере получать нечистую пищу в плену. Бытовавший тогда способ выпекания лепешек отличался тем, что они пропитывались дымом того, на чем их пекли (дымом используемого топлива). Бог повелевает пророку печь лепешки на нечистотах, ибо эти лепешки должны символизировать хлеб рабства, горький и гадкий.

И еще в этой притче есть два важных аспекта. В контексте того, что Иезекииль скажет об ответственности людей за свои поступки, Бог говорит пророку: «Ты будешь нести беззаконие дома Израилева», — и определяет для этого очень мучительный способ. Так, пророк, еще прежде откровения о Новом Завете, становится образом Христа, Который был мучим за беззакония наши.

Кроме того, поражает какой-то детский способ изображения осады Иерусалима: «Возьми кирпич и начертай на нем город Иерусалим». Сразу вспоминается песочница и игрушечные солдатики… Но при этом здесь выражена разница масштабов жизни Творца и Его действий в мире и предающих Бога людей. Следует сопоставить с этим символом Иерусалима диалог Бога с пророком Иеремией о гибели Иерусалима, происходивший за 5—6 лет до этого, около 598 г. Повелев Иеремии пойти в дом горшечника, Бог показал ему, как горшечник сминает неудавшийся сосуд, чтобы вылепить из кома глины нечто новое. «Не могу ли Я так поступить с вами, дом Израилев?» — спрашивает пророка Господь[2].

Этот маленький кирпичик, изображающий Иерусалим, в контексте книги пророка Иезекииля соотносится с двумя мерами. С одной стороны, описанное пророком в первой главе видение вселенской славы и всемогущества Творца — и как мал и беззащитен оказывается перед этой славой беззаконный народ! С другой стороны, ничтожность Иерусалима и его смешную гордыню пророк соотносит с помилованием Божиим, о котором он будет говорить во второй половине книги. И это помилование, снисхождение Бога к жалкому «кирпичику», открывается пророку как ничем не объяснимый и незаслуженный дар.

Иез. 5

Ужас охватывает пророка Иезекииля, когда Бог дает ему увидеть историю Израиля в перспективе правды Божией. Каждое слово пророка, которое мы читаем в 5-й главе, проникнуто страхом и болью. Грехи Израиля оказываются в глазах пророка гораздо большим, чем нарушение установленных норм и правил: он видит в них противление Самому Вседержителю.

Время, когда жил пророк Иезекииль, было наполнено постоянной борьбой возникавших и распадавшихся империй с малыми странами и народами. Сам Израиль в силу своего географического положения постоянно оказывался в водовороте этой борьбы. Еще живы были в памяти избранного народа времена Ассирии: крушение ее под ударами Вавилона произошло всего лет за 30 до призвания Иезекииля. Ребенком он мог слышать, как говорил тогда о гибели Ассирии пророк Наум: «Все, услышавшие весть о тебе, будут рукоплескать о тебе, ибо на кого не простиралась беспрестанно злоба твоя?»[3] Так что вполне естественно, что в апокалиптической картине, которую пророк Иезекииль описывает в 5-й главе, заметны отзвуки карательных экспедиций Ассирии против взбунтовавшихся народов. В те времена это было обычным делом: так же поступали и Вавилон, и Египет.

Беззаконие Израиля, проникающее во все сферы жизни, предательство Синайского завета Иезекииль видит как такой бунт маленького народа против великого властелина — бунт, который ждет суровая кара. Правда Божия не может потерпеть идолопоклонства, жестокости и насилия, воцарившихся в жизни Израиля. Противление властителю не может быть терпимо, потому что иначе властитель покажет себя слабым. Это было абсолютно очевидно всем на Востоке в то время. Логика событий, о которой говорит пророк, неумолима: Израиль, призванный к святости, вместо этого умножил беззакония свои и стал хуже язычников — в ответ на это и Бог восстал на суд против Иерусалима.

Лет за 5—6 до этого пророчества нечто подобное происходило в Иерусалиме при царе Седекии и пророке Иеремии, и тогда Бог говорил царю через Иеремию: «Ты отказался дать свободу твоим единоплеменникам — тогда Я объявляю тебе свободу… подвергнуться мечу, моровой язве и разорению[4]». Видимо, одним из самых пронзительных откровений этой эпохи была мысль о том, что Бог поступит с Израилем так, как Израиль поступает с Богом.

Современному человеку это может показаться несправедливым: слабых и малых нельзя обижать, скажем мы. Но в противостоянии святости Божией и греха этого мира дело идет не о чем меньшем, чем жизнь и смерть. Поэтому требовательность Божия в данном случае не более несправедлива, чем в словах «Так как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне»[5] или «Кто говорит, что он во свете, а ненавидит брата своего, тот еще во тьме»[6]. Любовь, даруемая Духом Божиим, не может быть односторонней или частичной. Либо мы живем, водимые Духом, — и тогда мы верны и милостивы и к Богу, и к ближнему, либо мы против Того и другого.

И никакими обильными жертвами и формальным поклонением невозможно купить снисхождение Всемогущего, если попираются нравственные принципы, положенные Им в основание мира, и предается верность Его любви. Что еще может ждать Иерусалим, взбунтовавшийся против своего Владыки? Вот поэтому так ужасна картина разорения и гибели Иерусалима, которую описывает пророк Иезекииль в 5-й главе. Вот поэтому текст этой главы так напоминает повеления древневосточных властителей о карательных походах против бунтовщиков. Читая эти слова, однако, важно помнить, что они не объемлют собою всей полноты воли Божией: дальше, в следующих главах, Бог дополнит это откровение правды откровением милости.

Иез. 6

Первые главы книги пророка Иезекииля поражают душу читателя окончательностью сурового приговора, вынесенного Иерусалиму и избранному народу. Пророк говорит о чудовищности греха и об ответственности людей за него, и убедительности его слов нечего противопоставить. Правда Божия такова, что всякое сознательное, преднамеренное противление воле Творца губительно. Нельзя умолчать об этом, и нельзя никуда скрыться от руки Всемогущего. Как бы ни был силен и неумолим Его гнев, события истории показывают, что Он — единственный Владыка Израиля и всей вселенной.

В начале 6-й главы пророчество о воздаянии за грех находит свое логическое завершение. Господь обращается через пророка уже не только к жителям Иерусалима и Иудеи, но и к самой природе Святой земли. Он повелевает Иезекиилю изречь пророчество на горы и холмы, долины и лощины о том, что все они будут разорены за идолопоклонство своих жителей. Сразу вспоминаются страшные слова Творца согрешившему Адаму, записанные в книге Бытия: «Проклята земля за тебя»[7]. Шестью столетиями позже апостол Павел дополнит эту мысль, говоря: «Тварь покорилась суете не добровольно, но по воле покорившего ее… вся тварь совокупно стенает и мучится доныне…»[8] Весь тварный мир несет на себе плоды человеческого греха и разделяет с человеком ответственность за его поступки. Такова оборотная сторона владычества человека в мире, порученном ему Богом. Нравственное разложение человека, распространяясь, в конечном итоге приводит и к физическому разложению тварного мира; несомненной иллюстрацией этому могут быть экологические катастрофы современности.

Но… после пророчества об опустошении земли в горькой речи пророка появляется новая интонация. Все, что было сказано о возмездии, — правда, но она не объемлет собой всей правды о Боге. Он не таков, чтобы удовольствоваться одним только возмездием. С 8-го стиха 6-й главы рядом с обличением и приговором появляется слово удивительной надежды.

Господь вновь, как Он говорил и другим пророкам, возвещает об остатке Израиля, о тех, кто уцелеет и будет спасен. В три стиха вкладывается все содержание библейской аскетики и науки покаяния. Остаток, по слову пророка, это те, чье сердце будет сокрушено, кто почувствует отвращение к самим себе за сделанное ими зло и в результате вспомнят о Боге. Неверно было бы утверждать, что одним заранее предопределено войти в этот остаток, а другим — погибнуть. Большой вопрос, найдутся ли те, кто в покаянии обратятся к Богу. Лет за тридцать до этого пророк Иеремия с горечью говорил о неспособности народа к покаянию: «Может ли Ефиоплянин переменить кожу свою и барс — пятна свои? так и вы можете ли делать доброе, привыкнув делать злое?»[9] И великое, и неожиданное откровение — то, что Бог, видящий будущее, с уверенностью говорит о том, что остаток найдется и будет сохранен.

Только это, строго говоря, и придает смысл разрушению Иерусалима и, шире, всем катастрофам духовной истории человечества: то, что «будут у вас среди народов уцелевшие от меча… и вспомнят о Мне уцелевшие ваши среди народов». Плененному Израилю Господь говорит через Иезекииля, что его отношение к Богу изменится, и это послужит к обновлению и спасению людей. Слова «и узнаете, что Я — Господь», дважды повторенные в конце 6-й главы, мы воспринимает как впитанную с детства угрозу: «Я тебе покажу… будешь знать, как безобразничать». Но Сам Бог и пророк Иезекииль вкладывают в них совершенно иной смысл. Чтобы понять это, необходимо сопоставить их со словами пророков 8-го века до Р. Х. Пророк Осия говорит о судьбе народа: «Суд у Господа с жителями сей земли, потому что нет ни истины, ни милосердия, ни Богопознания на земле… Истреблен будет народ Мой за недостаток ведения»[10]. Тот же пророк Осия возвещает о Боге исключительно важное откровение, которое вспомнит впоследствии Господь Иисус Христос: «Я милости хочу, а не жертвы, и Боговедения более, нежели всесожжений»[11], а пророк Исайя говорит о Христе, отрасли от корня Иессеева: «Почиет на нем Дух Господень, дух премудрости и разума, дух совета и крепости, дух ведения и благочестия…»[12] Итак, в конце 6-й главы пророк Иезекииль говорит о том, что остаток Израиля в покаянии обратится к Богу и будет знать Его так, как этого хочет Сам Бог.

Иез. 7

Почти вся седьмая глава содержит плач, слезные восклицания, которые пророк произносит от лица Господа. «Вот день! вот пришла, наступила напасть!» — вот, пришло то, о чем на протяжении веков предупреждал Господь через пророков. Вдумаемся: не раз и не два, не в последние дни перед катастрофой — почти за двести лет предупреждает Господь. Он долготерпит, Он говорит о том, как ужасно и губительно идолопоклонство Израиля, Он объясняет практически все… Самое главное: Бог постоянно напоминает о том, что спасение есть, и нужно только обратиться к Нему.

Трагическая интонация этого пророчества близка плачу Христа об Иерусалиме. Даже текстуально слова этой главы совпадают со словами Христа: «Вот, оставляется вам дом ваш пуст». Скорбь Господа об Иерусалиме звучит как у человека, бессильного предотвратить беду. Это можно счесть иллюзией, ибо Бог всесилен. Но невозможно отвратить бедствие, свободно избранное самими людьми, — в этом трагическая сторона парадоксального дара свободы. Как бы Он Сам хотел, чтобы этот день не настал! Но вот он, этот день, пришла напасть, и она, как стихия, не разбирает правых и виноватых, хороших и плохих. Подробное перечисление бедствий пророк приводит не ради литературной выразительности, но ради того, чтобы показать их слепой и безжалостный характер.

Этот момент древней истории избранного народа важен для всех, если смотреть на него с точки зрения Нового Завета. В сущности, беззакония всех народов и каждого человека так же неотвратимо влекут за собой гибель, как и беззакония Израиля. И именно от этой гибели и придет избавить нас Мессия. Вот это самое жуткое бедствие, плод нашего выбора, Он возьмет на себя, как напишет об этом несколькими десятилетиями позже автор второй половины книги Исайи: «Но Он изъязвлен был за грехи наши и мучим за беззакония наши; наказание мира нашего было на Нем, и ранами Его мы исцелились»[13].

В последнем стихе главы Бог Сам объясняет, почему предреченное бедствие стало неотвратимым. От Его имени пророк восклицает: «Поступлю с ними по путям их и по судам их буду судить их». На протяжении всей седьмой главы Господь говорит о бесчеловечности человеческого общества, о том, что «земля эта наполнена кровавыми злодеяниями, и город полон насилий». Вот что, в конечном итоге, становится главной причиной гибели Иерусалима. Рядом с этим нельзя не вспомнить слова Христа: «Каким судом судите, таким будете судимы; и какою мерою мерите, такою и вам будут мерить»[14], сказанные уже не только Израилю, но всем людям.

Иез. 8–10

Начиная с 8-й главы, пророк Иезекииль описывает содержание второго видения и сказанных в нем слов Господних. В отличие от первого, данного Иезекиилю на берегу Ховара, второе видение случилось в церковном собрании (прообразе синагоги) в доме пророка. Второе видение — это своеобразный инсайт, озарение, которое осеняет разум пророка по воле Святого Духа. Бог возводит пророка на новую точку зрения и показывает ему то, что пророк и так знает, но не вполне осознает. По сравнению с первым видением, здесь Бог не столько сообщает Иезекиилю что-то новое, сколько открывает глаза на известную ему реальность. Нельзя сказать, что Бог открывает пророку Свою точку зрения; скорее, Он дарует ему некоторую отстраненность, позволяющую по-новому увидеть жизнь.

Пророк описывает свои субъективные переживания так: «Бог привел меня… и я увидел…» Итак, Господь показывает Иезекиилю все беззакония Иерусалима. Но если раньше речь шла о жестокости и насилии, переполнявших жизнь народа, то теперь Бог обращает внимание пророка на прямые проявления идолопоклонства Израиля. Не где-нибудь, а непосредственно в Храме видит пророк поклонение наиболее популярным идолам Древнего Востока. Здесь и статуя Астарты, поставленная, вероятно, полвека назад при царе Манассии; культ ее был широко распространен по всему Ближнему Востоку и носил весьма неприличный характер. Здесь «плач по Фаммузу» — почитание умирающего и воскресающего сельскохозяйственного бога восточных народов, и поклонение солнцу и всякой живности, свойственное Египту и Вавилонии, странам, превосходить которые так тщится Израиль… Все это было известно и пророку, и старейшинам Иудейским, собравшимся в его доме. Но в видении Бог называет вещи своими именами, и картина окончательного отпадения Израиля становится пугающе очевидной.

Вывод о том, что будет с народом, предавшим Бога ради идолов, напрашивается сам собой. Последствия идолопоклонства пророк изображает в 9-й главе, и слова его напоминают о египетских казнях, обрушившихся на противящегося Богу фараона. Картина запечатления невинных, «скорбящих о мерзостях Израиля», живо напоминает ночь Исхода. Но теперь Израиль сам оказался в положении богопротивника, обреченного на уничтожение: «Только вас признал Я из всех племен земли, потому и взыщу с вас за все беззакония ваши», — как почти за двести лет до Иезекииля говорил Бог пророку Амосу[15]. Самому Иезекиилю кажется, что гибель суждена всему Израилю, и в трепете он восклицает Богу: «Неужели Ты погубишь всех?»

Отвечая Иезекиилю, Господь снова говорит о беззаконии и насилии. Идолопоклонство отходит на второй план, и Бог говорит: «Земля сия полна крови, и город исполнен неправды… обращу поведение их на их голову». Нельзя не заметить, что это судьба всех обществ, в которых насилие становится основной чертой жизни людей, причем Бог явно имеет в виду главным образом бытовое, а не политическое насилие, ответственность за которое несет не абстрактное и безличное государство, а конкретные люди.

Однако это еще не все: Бог открывает пророку правду до самого предела, до самого страшного, что не могло и привидеться никому из израильтян. Израильтяне эпохи Ветхого Завета мыслили о присутствии Божием как о Славе Его, наполняющей Иерусалимский храм (ср. 6-ю главу книги пророка Исайи). Эта Слава, Шехина или Шекина, была не просто сиянием, исходящим от Бога, но Его собственным присутствием. Израильтяне были уверены, что пока Слава Божия пребывает в Храме, с ними ничего плохого не произойдет и не может произойти. В этом был смысл поговорки «здесь Храм Господень», обличаемой пророком Иеремией[16]. А само присутствие Славы Божией в Храме считалось непоколебимым и безусловным в соответствии с обетованием Давиду и Соломону.

Но присутствие Творца несовместимо ни с каким грехом. Когда же люди окончательно избирают грех, присутствие Славы Господней становится невозможным. И пророк Иезекииль видит, что из-за грехов Израиля, почитающего идолов, плодящего беззакония и относящегося к Самому Всемогущему как к идолу, Слава Божия будет отнята. Центральная и главная часть видения — описание в 10-й главе того, как на огненной колеснице Слава Господня покидает Храм.

Пророк объясняет, что увиденное им не поддается описанию человеческим языком, и создает своеобразную словесную икону. Отсюда странные образы колес, исполненных очей, невероятных существ, движущихся сразу в четыре стороны, и т. д. Возможно, на это описание, записанное уже в Вавилоне, повлияли увиденные там пророком изображения. Суть 10-й главы составляют, конечно, не эти детали, а содержание Откровения.

Для пророка важно, что увиденное им подчеркивает вселенский характер власти и присутствия Божия (отсюда упоминания о четырех сторонах света). Ему открывается вся безмерная разница масштабов Всемогущего и человечества. За века, прошедшие после Исхода, израильтяне стали относиться к Богу как к своему местному национальному божку — и вот Иезекииль увидел отблеск подлинного величия Творца. Именно в этой перспективе видит он и нравственное убожество своего народа.

Страшный нерв этих глав — неумолимая логика происходящего. События разворачиваются перед глазами пророка, последовательно вытекая одно из другого, и эта причинно-следственная связь выглядит естественной в деталях и жуткой в целом. Так, мелкие, но понятные человеческие подлости приводят к катастрофе несопоставимого с ними масштаба.

Иез. 11

Являя пророку Иезекиилю, как Слава Господня окончательно покидает Иерусалимский Храм, и даже прежде этого, Бог произносит исключительно важные слова, записанные пророком в 11-й главе. В начале главы речь идет о странном для нас представлении иерусалимлян: о своем городе они говорят: «Он — котел, а мы — мясо». Скорее всего, эти слова были распространенной поговоркой, означавшей, что люди составляют главное в Иерусалиме и защищены его стенами, как содержимое котла. Но Бог вновь говорит о том, что ничто не сможет защитить народ от последствий его же собственного греха.

Далее, начиная с 14-го стиха, Бог отвечает на вновь заданный Ему пророком вопрос о судьбе остатка Израилева: «Неужели Ты хочешь до конца истребить его?» Пророк получает повеление обратиться к сынам Израилевым, живущим в изгнании (то есть именно к тем, кто собрался в этот момент в доме пророка). Эти люди, по праву считающиеся цветом народа, были уведены вавилонянами в плен для того, чтобы некому было не только возглавить сопротивление, но даже и помыслить о нем. Среди них — князья и старейшины народа, священники и члены царской фамилии — потомки Давида; среди них книжники — исследователи Писания, мудрецы и ученые; среди них — знатоки языков и обычаев многих народов, в считанные годы создавшие в Вавилоне первые «транснациональные корпорации» и международные банки. На современном языке мы называем их элитой общества. Многие из них, судя по словам пророка, не запятнали себя идолопоклонством и скорбели о «мерзостях Израиля».

Оставшаяся в Иерусалиме политически, религиозно и нравственно безликая публика быстро оценила открывшуюся возможность властвовать в отсутствии лучших людей. Их разнузданная гордыня привела к тому, что они вычеркнули уведенных в плен из жизни Израиля. Скорее всего, изгнанникам было отказано в праве «заочно» участвовать в религиозной и политической жизни родины. Именно на это указывают слова, которые Господь приводит в 15-м стихе. Фактически они лишены не только родины: они лишены возможности общения с Богом, ибо поклонение Ему возможно только в Иерусалимском Храме. И вот, к изгнанникам, отвергнутым и своим собственным народом, обращается Господь.

Лишенным всего людям, оторванным от всякой почвы, дается удивительное обетование, которое делает их богаче кого бы то ни было. «Я Сам, — говорит Господь, — буду для них некоторым святилищем». В качестве параллельного места к этим словам следует привести слова Христа: «Наступает время, когда и не на горе сей, и не в Иерусалиме будете поклоняться Отцу… Но настанет время, и настало уже, когда истинные поклонники будут поклоняться Отцу в духе и истине…»[17] «Я Сам буду для них некоторым святилищем», — это пророческое предчувствие поклонения «в Духе и истине».

И далее Господь отвечает на невысказанный вопрос, один из главных для пророков той эпохи. Это проблема неспособности людей быть праведными перед Богом, о которой подробно говорил пророк Иеремия. Спасительное действие Божие, о котором говорится в Иез. 11:16–21, принесет обновление тем, кто прошел по пути страдания и очищения. «Дух новый вложу в них», — говорит Господь и обещает дать верным новое, по-настоящему живое сердце. Так, в момент катастрофы, на фоне трагического духовного одичания, звучит пророчество о Пятидесятнице и обожении человека.

Иез. 12

Ключевые слова в 12-й главе: «Земля… будет лишена всего изобилия своего за неправды всех живущих на ней» (Иез. 12:19). Именно потому, что мы не верим этим словам, нам и бывает трудно принять заповедь Нового Завета о том, что спасение мира — в нашей любви друг к другу. Но, оказывается, мир держится только на том, что люди иногда способны миловать друг друга.

И чем ближе к Богу, тем сильнее связь между жизнью и милосердием. Жизнь Израиля времен пророка Иезекииля была непривлекательна, но достаточно обычна, если может вообще быть обычным насилие и беззаконие. Не знающие Бога народы вытворяли еще и не такое…

Но если ты призван Богом и ответил на Его призыв, если ты хочешь быть Его уделом на земле, то даже «обычная» бесчеловечность губительна. Чем ближе к Богу, тем сильнее пламя Его любви, в котором сгорает всякий грех, если пользоваться образом апостола Павла.

Иез. 13

В тринадцатой главе Бог обличает через пророка одно из самых опасных явлений в религиозной жизни человечества: лжепророчество. Среди народа Божьего есть люди, говорящие от имени Бога то, что думают они сами. Они водимы духом своим, а не Духом Святым, и выдают свои мнения за слово Божие. Чаще же лжепророки говорят то, что их соплеменникам было бы приятно услышать.

Господь специально обращает внимание на такие «оптимистические прогнозы» лжепророков, когда они предвещают мир, а мира нет. Такие «пророчества», в сущности, не относятся к сфере религии, а являются политической пропагандой. Среди вождей Израиля существовало в тот момент несколько соперничающих партий, предлагавших опереться в борьбе с Вавилоном на те или иные внешние силы. Обещания мира, которые в изобилии изливают лжепророки, упоминаются также и у пророка Иеремии, действовавшего в тот же период. Они были на руку определенным политическим силам, но Бог обличает их как греховный отказ от повиновения Ему.

Суть этих лжепророчеств о мире заключается в утверждении, что «с нами Бог, потому что мы очень хорошие, мы — народ-богоносец, независимо от нашего нравственного облика». Обмазывание грязью стен Иерусалима — пародия на пророческое действие, пытающаяся изобразить чудесную нерушимость этих стен. Вероятно, пророк Иезекииль имеет в виду вполне определенное событие современной ему истории, когда в Иерусалиме было совершено нечто вроде торжественного обряда при строительстве стен: в нем-то и участво