Оглавление

ГВОЗДИ НОМЕРА

СПАССКАЯ Людмила: «Шляпка»

(из цикла рассказов жены дипломата)

Безусловно, каждый раз официальное приглашение российскому дипломату на приём от имени Королевы Великобритании Елизаветы II было событием незаурядным. Тем более для его супруги! Ей тоже не единожды посчастливилось удостоиться такой чести! А тот был её первый официальный приём на высочайшем уровне.

Месяца за полтора до описываемого события был получен довольно увесистый официальный конверт со всеми атрибутами Букингемского дворца на нём. Содержимое касалось июльского чаепития Five O`Clock Tee, раз в год традиционно устраиваемого лично Королевой Елизаветой II для высшего общества Великобритании, а также для руководителей иностранных представительств. Помимо персонального Приглашения на это дневное мероприятие в конверте находился пакет документов от главного распорядителя Дворца относительно условностей церемонии, которым полагалось неукоснительно следовать. В том числе, и по поводу формы одежды. Предстоящая возможность воочию пообщаться с королевской семьёй на фоне красот придворцовых английских газонов не могла не поднять настроения!

Раздумья Алисы Витальевны, в чём ей появиться на торжестве, были естественны и при других обстоятельствах не напрягли бы совсем, поскольку её гардероб в достаточном количестве располагал интересными вариантами для регулярных приёмов. Но в том-то и дело, что грядущий приём — не рядовой! Имеющий понятие, как выглядит сама Королева Великобритании, не удивится официальному предписанию: перед монаршей особой дамам надлежало предстать в соответствующем летнему дневному событию одеянии и непременно в шляпке или её альтернативном варианте. А поскольку роль шляпки — не только быть элегантным дополнением к одежде, но и украшением, Алиса Витальевна подошла к решению задачи с присущей ей щепетильностью. Нужно заметить, что в принципе редко, какой фасон головного убора был ей к лицу, а, учитывая неходовой размер головы, пропорциональный её субтильному телосложению, вопрос и вовсе — трудно решаемый. Кроме того, случайность встретить на приёме дам в одинаковых шляпках, приобретённых в магазинах Лондона, была весьма вероятной и, как для любой уважающей себя особы, крайне неприемлемой.

В основном из-за этой нежелательной вероятности и было решено на выходные съездить во Францию, посетить бутики Парижа: где, как не там, можно встретить такой изысканно-деликатный предмет, как нарядная шляпка! Кстати, Алиса Витальевна в своём решении не была исключительно-оригинальной: в торговых точках на знаменитых парижских улочках она столкнулась с рядом знакомых дам, как и она приехавших из Лондона в надежде приобрести что-то единственное и неповторимое из одежды и украшений для предстоящего королевского приёма.

Первый день поиска результатов не дал. Стало очевидным, что времена элегантных женщин Парижа, которых в недалёком прошлом ещё возможно было встретить на улицах французской столицы, стремятся безвозвратно кануть в лета. По крайней мере, наличия в общепринятом понимании тонкого французского флёра, а также особых, присущих только парижской жизни условностей, вряд ли уже удастся ощутить и насладиться грядущим поколениям.

Утром второго дня, отнюдь не отчаявшись встретить удачу, Алиса Витальевна нажала на кнопку возле добротной двери очередного респектабельного бутика в самом центре Парижа. Войдя в помещение, замерла, очарованная роскошью высококачественной галантереи. Уютная атмосфера крошечного магазинчика, ненавязчиво-обходительное обслуживание, с наслаждением выпитая чашечка ароматного кофе умиротворили её в кресле… Это был он — магазин её мечты!

Очаровательные шляпки на самый взыскательный вкус! Глаза разбегались! В этих божественных изделиях было столько изящества, элегантности, шарма! Будучи в единичном экземпляре, каждая поражала своим великолепием! Несмотря на то, что, даже визуально, головные уборы были рассчитаны на головы большего размера, чем у нашей дамы, это не могло послужить причиной отказа от примерки и дальнейшей покупки — в любой мастерской легко устранялась такая пустяковая проблема. Сомнений не было — отсюда она уйдёт счастливой! Однако, первая же шляпка, предложенная для примерки, вернула покупательницу с небес на землю! На свисавшем на ниточке товарном ценнике, мелькнувшем перед её взором, она заметила цифры, красноречиво свидетельствовавшие о преждевременной радости по поводу долгожданной покупки — за такую шляпку необходимо было выложить сумму, соизмеримую с покупкой чуть ли не четверти приличного авто!

Этот факт ошеломил! Оцепенение, однако, длилось не больше пары секунд: непростительно было «потерять лицо», бесславно ретироваться, оставив о себе неприличное впечатление! Усилием воли справившись со своим внутренним переполохом, под пристальным вниманием окружающих, Алиса Витальевна примерила шляпку. И без того привлекательное личико под такой красотой приобрело изысканное очарование! Сомнений не оставалось — это была её шляпка! Присутствующие в зале зааплодировали! Лица продавщиц лучились восторгом от предвкушения реальной покупки; видно было, что они уже мысленно «потирают руки»! Разве могло прийти кому-то из них в голову, что в это самое время, красуясь перед зеркалом, покупательница лихорадочно ищет выход из создавшейся деликатной ситуации…

И выход нашёлся! С достоинством дамы, совершающей дорогостоящую покупку, Алиса Витальевна попросила о дополнительной услуге — посадить шляпку точно по её голове. Просьбу приняли с готовностью. Но когда она сообщила, что завтра утром должна покинуть Париж, а значит шляпка нужна ей именно сегодня, в воздухе повисла недвусмысленная тишина: этим заявлением Алиса Витальевна поставила в тупик уже готовых оформлять покупку продавщиц… По их практике, такая работа займёт не менее недели! Приняв извинения от растерянных работников бутика в связи с невозможностью ускорить выполнение заказа, покупательница откланялась и покинула магазин.

Природная смекалка, многолетний опыт вращения в дипломатической среде, а значит, умение выйти из непростых, порой курьёзных ситуаций, сослужили Алисе Витальевне хорошую службу! При этом ей даже не пришлось искусственно изображать глубокое сожаление — она и в самом деле была искренне огорчена по поводу несостоявшейся покупки!

А тот первый официальный визит Алисы Витальевны к Королеве Великобритании Елизавете II, конечно же, состоялся! Более того, он стал одним из ярчайших впечатлений трёхлетнего периода их с мужем очередной зарубежной командировки. Нелишним будет заметить, что выглядела Алиса Витальевна на нём прекрасно! Не найдя готового оригинального решения, она отличилась: будучи рукодельницей с неплохим вкусом, самостоятельно смастерила себе не только элегантный головной убор, но и своими умелыми ручками за несколько вечеров мастерски сшила из роскошного набивного натурального шёлка единственный в своём роде легчайший летний наряд, позволивший ей жарким июльским днём великолепно чувствовать себя под белыми шатрами на английских газонах Букингемского дворца!

ТАЛЛЕНИКА Елена: «Я тишиной войду»

вот тогда

возлежа неподвижно

буду царственна и хороша

и продолжиться надо бы

но лилейность открытых колен

отразится то в скальпеле

то в сползающих на нос

очках парижан…

представляешь однажды

я отправлюсь в Париж умирать

в Мекку русских творцов

эмигрантских задворок Руси

и садов…

в партитуре анатомов

никому не придется стирать

иероглифы нот

каждый будет аукционн

я себя обессмертила

над строфой выбиваясь из сил

ты — себя обессмертил

извлекая высокое до…

нам уже никуда

друг от друга не деться

никуда улететь не сумевшие

на ледышке пруда огари

в парке зимнем

так похожи на нас

поднимают угольно коленца

и друг к другу

крылаты но пешие жмуться

пока фонарина горит

в небе истово — синем

а фонарь настоящий погас…

если солнце обманно

если солнце не может согреть

только глаз веселит

и алмазную пыль

выбивает из снежного наста

вот тогда

малодушно

я тишиной войду

подумаешь: змея вползла

ведь так ты называл меня

последние полгода

не помня что есть имя у меня…

я тишиной войду и встану в изголовье

так тихо что услышишь

как дождь идет по улицам пустынным

скрипя подошвами из полиуретана

подумаешь: вот черт принес калеку на ночь глядя

и правой припадает как Она

не помня что есть имя у меня…

я тишиной войду присяду у кровати

так тихо что услышишь

как голос внутренний принюхавшейся лайкой

с поличным выдаст: кажется пришла

но ты подумаешь о времени ушедшем

его достоинствах и внешних недостатках

не помня что есть имя у меня…

я тишиной войду прилягу на подушку

так тихо что услышишь

как у соседей разделились мненья

на пять рублей оставленных в кармане

луна взошла — от их азарта скрылась

ей много легче поделить пять на два

подумаешь об этом раздраженно

не помня что есть имя у меня…

я тишиной войду прижмусь к щеке губами

так тихо что услышишь

как дверь вздохнула возвратясь на место

пружинным механизмом в желтой смазке

и сна лишила до начала утра

подумаешь: дверь заменяют с домом

не помня что есть имя у меня…

я тишиной войду нырну под одеяло

так тихо что услышишь

как дворник закрывает хлам в подсобке

на два ключа пыхтя от напряженья:

захочется

смотри

след ременной: браслет…

в этом заставит время

голою танцевать

не устыдившись этим…

всё для тебя, смотри

не уловимо пламя:

не согревает — жжет

если ты слишком близко…

пошлым стыдом смотрин

танец приватный славен,

но ни одна из жен

так не прельщала риском

контурный край шатра:

неба — невольный купол

губы целуют взгляд

и доверяют пальцам

эго — любви сатрап

властью ничтожит грубой.

не принуждай меня

за обнаженье каяться…

то бубенцов каданс:

замерший жест- обрушен…

так ощутим слепой

в чувстве седьмом

безысходном…

куда летишь мой алый лепесток

я прижимаю юбочки фестон

остепеняя юные колени

совсем немного и грядет лет сто

пока: три года…

на краешке распаханной земли

в день бабочковый и цветочно-травный

еще не понимая как легко

душой глазаста

еще не принимая от хандры

небесной восхитительной отравы

и не умея: любит или нет

гадать на астрах…

еще не опуская головы

(май никогда не применяет силы)

ему в родстве вуалька стрекозы

и жук червонный

я трехгодичной порослью травы

с усилием почти невыносимым

держу в ладони капельку росы

прозрачней звона…

опасности уже аттестовал

найденыш-пёсик жалью сердобольной

любви щенячьей имя выбирал

секундной стрелкой…

ПРОЗА ЖИЗНИ и не только

АЛЕЕВА Наталия

Славяне-язычники

У каждого народа, как и у каждого человека, свой путь к Богу, но неверно предполагать, что история наших предков началась лишь с Крещения Руси.

Древние славяне заселяли обширные пространства Европы, и состояли из многочисленных племён, где главенствовали воители, отличавшиеся ратными подвигами и храбростью в бою. Люди, жизнь которых постоянно сопряжена с опасностью, ценят мужество, верность долгу и слову. Любой спор тех прирождённых воинов разрешался в поединках, где победитель — всегда прав, ибо человек подчинён высшим силам — божествам. Потому и боевая удаль у славян почиталась непреложным законом, и постулат «око за око, зуб за зуб» — нравственным правилом язычника. Если же мужчина не хотел мстить за нанесённое ему оскорбление, то покрывал себя презрением и неизменным позором.

У славян была своя самобытная культура, общественные законы и правила, действия которых почиталось священными и неколебимыми. Язычники поклонялись множеству богов и духов. По их воззрению эти незримые сущности пришли на землю задолго до человека и затворились во всех природных явлениях и предметах. Они обладали могуществом, и людям необходимо было ладить с ними, пытаясь расположить в свою пользу. Древние славяне считали, что без благосклонности духов нельзя ждать ни ратных побед, ни житейской удачи. И любая беда — это следствие гнева божеств, которых необходимо ублажать особым поклонением и жертвоприношениями.

Несмотря на то, что в бою северные и новгородские славяне оставались непримиримыми, в мирной жизни они были радушны, жизнерадостны и настолько гостеприимны, что, хозяин, гость которого был чем-либо обижен, подвергался не только общественному порицанию, но и наказанию. Самыми уважаемыми людьми у новгородских славян почитались старики. В мелкие споры они не вмешивались, а слово своё говорили лишь там, где обсуждались жизненно важные дела и выносились решения. Тогда их СЛОВО становилось ЗАКОНОМ. Старика никто не мог судить — даже за преступление. Но если он совершал недостойный поступок, с ним переставали кланяться при встрече. И это являлось столь тяжким наказанием, что пожилому человеку не оставалась ничего иного, как, скрывшись от посторонних глаз, расстаться с жизнью. Тайное самоубийство он должен был совершить жертвенным ножом и в одиночестве. И только такой поступок считался искупительным.

Слово «славяне», имея тот же корень, что и «слава», подвигало людей соизмерять свои поступки с этим понятием. «Жить по правде», «поступать по правде», «судить и рядить по правде» — было краеугольным «камнем» их отношений. Празднословие в обществе считалось пороком, а умение кратко и метко говорить — достоинством. Известно, что, заключая договор, славяне скрепляли его не клятвой, а уверением: «Если я не сдержу моего слова, да будет мне стыдно!»

Но несогласованность в управлении и защите жизненных пространств вела к разладу, ибо каждый правитель хотел действовать по-своему. И от этой недоговорённости славянам вскоре стало трудно защищать рубежи своих земель, отражать атаки завоевателей.

Жертвенник Чернобога

Некогда на землю, где жили славяне, пришли готы. Кто не скрылся в лесах, был убит, но не стал, словно вол пахать чужие теперь поля. Однако и в лесной глуши им не было покоя: пришельцы выслеживали их и безжалостно истребляли…

Солнце шло на покой, когда смолкли топоры, и мертвым лесом поднялись над поляной деревянные кресты. Рубахи старальщиков давно уже прилипли к спинам, и они радовались, что работа подошла к концу. Теперь дело стало за палачами. Их труд был уважаем среди готов. приносил немалую прибыль и даже передавался по наследству от отца к сыну.

Пленных вывели на поляну, и казалось, что их ждет последнее несчастье, но и этой надежде не суждено было сбыться. Как только подошли они к крестам, затрещали кусты, и бешеный табун лошадей понесся мимо места казни. Славяне увидели, что к длинным конским хвостам были привязаны их дочери и жены. Пыль еще не улеглась, когда принялись за мужчин…

Распяли пленников быстро, но победителям захотелось затеять «игру» — метание копий. Коренастый, медлительный воин поднял руку и резко гикнул. Все повернулись к нему и ждали объявления условий. Даже конь замер под ним и не переступал с ноги на ногу. Только временами по коже его пробегала судорога. Прищурясь, гот указал на белокурого юношу, распятого рядом со стариком. Старик был слаб, и глаза его были готовы отвернуться от этого мира. Всадник заторопился.

— Когда сыновья умирают первыми — это еще одна победа, — сказал он и бросил свое копье. Оружие точно попало в «цель» и так глубоко, как требовали «правила». Метальщик успел подскочить к «мишени» и вырвать древко до того, как под тяжестью своей оно коснется земли.

Следующим вызвался тот, кто даже среди своих слыл злобным. Родясь косым и обладая нечеловеческой ловкостью, он всю жизнь мстил всем за свое уродство. Взяв в обе руки по копью, он выбрал «цель» и, вскрикнув «хей!», метнул копья в сторону человека, который, не мигая, смотрел на него с креста. Свист воздуха потонул в ликующих одобрениях, ибо метальщик попал одновременно в оба глаза распятой жертвы… Только когда тела пленников превратились в бесформенные груды мяса, ратники повернули своих коней вспять. Поляна опустела. И тогда деревья, что подчинялись одним лишь ветрам, подняли свои ветви, призывая небо в свидетели свершившегося зла.

В это время по тайным тропам в лесу сошлись уцелевшие славяне. Вести разносятся быстрее света, и все знали, что случилась беда. Но что произошло — никто не знал, потому слово теперь было за жрецом.

Облаченный в темно-синий балахон, в рысьей шапке, надвинутой до самых ресниц, по краю которой мерцали вышитые серебряной нитью грибы и тайные знаки, он сидел перед огнем и, пришептывая, варил что-то в глиняном горшке. Вдруг он распрямился, поднес питье к лицу и, вслушиваясь в клокочущее варево, выпил содержимое, не обжигаясь, до самого дна… Мир для него остановился, время повернуло вспять, и перед мысленным взором прошло все то, что случилось на поляне… Когда жаркая мошкара огня вновь стала разлетаться от места, где недавно томился волшебный напиток, он уже ведал тайну прошедшего дня и знал место, где искать погибших.

Луна еще не сдвинулась с места, как на быстрину реки вслед за жреческим челноком вышли ладьи. Когда миновали последний поворот, и взорам гребцов открылась поляна казни вдруг ниспала такая тишина, что даже плеск весел угас в реке. Славяне без шума прошли по прибрежным камням. Белая луна освещала объятые трупами кресты, и они множились от собственных теней. Первым вышел на берег жрец, за ним — остальные, и всё также в тишине каждый принялся за свою тяжкую работу.

Тела были сняты и положены на погребальное ложе костра, как на жертвенник Чернобога — божества злоключений и бед. Его небольшой железный истукан с исполненным ярости лицом и поднятым в руке копьем, врыли в землю, повернув в сторону, куда ушли готы. Перед грозным божеством никто не испытывал любви, один лишь страх. Затем оживили огнем хворост и, чтобы проводить своих сородичей на Небо так, как подобает мужчинам, стали обрезать волосы, бросать их в пламя и, раздирая ногтями лица, оплакали погибших не слезами, а собственной кровью. Жрец, размахивая руками, закружил вокруг костра, то пронзительно крича птицей, то падал на землю, вслушиваясь в нее. Его волхование удалось: в тенях ночи и погребальной пляске огня все отчетливо увидели золотой шлем крылатой Магуры — облачной дочери Громовержца. Если она являлась над полем брани, то кропила поверженных живой водой. И сейчас даже на живые лица пало несколько крупных священных капель, хотя небо над головой светилось звездами.

Теперь, оставшиеся в живых могли не беспокоиться за своих близких. Перед ними раскрылись небесные чертоги, где среди неземного блаженства они станут ждать встречи со своей спасительницей и теми, кто придет к ним с земли.

Полночи огонь выбрасывал во все стороны снопы искр и густые столбы дыма. Наконец костер превратился в золу. Тогда славяне сокрыли землей, что от него осталось. И когда все было закончено, ладьи отошли от берега. В этот час туман начал подниматься над водой и тут же их поглотил…

Грозное божество

Пять раз в тот день возжигался огонь в Святилище — жгли дуб и говорили хвалы Перуну: «Мы никогда не требовали то, что необходимо нам для жизни, но вознося славу, сподобились того, что Перун ковал нам мечи на врагов!» К вечеру старейшины велели выкатить народу бочки питной сурьи, браги и кваса. Тут же на кострах жарились туши быков, и каждый мог есть и пить во славу Перуна, чья рука управляла не только небесными молниями, но и громом военных сражений. Никто не спал в ту ночь, потому что наутро было объявлено главное торжество — принесение человеческой жертвы. Ещё то и дело в свист дудок вплетался смех и громкие голоса, когда у холма, где стоял идол, начались приготовления.

Вчера дружина Храбра вернулась с победой, и каждый, получив свою долю добычи, теперь готов был отдать то, что причиталось грозному божеству. К ступням его недвижных ног еще накануне сложили добытые в битвах топоры, секиры и щиты. Свой же щит каждый воин водрузил на собственных воротах, и он почитался у славян священным.

С тяжелым сердцем шел Храбр к дому Ислава. Он хотел исполнить волю друга — выставить его щит на столбе крыльца, откуда теперь уже его никто не снимет… Закончив свою работу, он столкнулся с чародеем Бессоной. Густо обросший волосами человек этот ни зимой, ни летом не снимал облоухой рысьей шапки и внезапно возникал в самых разных местах. Его побаивались, потому что он не старел, и каждый знал его таким, как сейчас — похожим на неслышно ступающего зверя. Глядя ему во след, Храбр вспомнил, как верил в детстве, что этот служитель духов способен рождать на свет разных животных. И когда все собирались вокруг костра, а Бессона начинал бить в свои громотушки и кружить вокруг жертвенного огня, Храбр завороженно ждал, что из-под его длинных, затканных магическими знаками одежд, полетят птицы. Теперь он понял, что Бессона неспроста явился в дом Ислава и говорил с его женой Сурой, и не сомневался, какая будет у Перуна жертва. Советам чародея никто не противился, потому что он имел власть над временем и мог видеть начало и конец всех вещей.

В это время на перуновом холме небесный воитель недремлющим оком взирал на приготовления. В дни мира он тешился тем, что, разбивая молотом облачные скалы, высекал пламя молний, а куда пустит огненную стрелу, там случался пожар. Если же он метился в землю, то позже на том месте можно было найти каменную стрелку. И дом, где ее сберегут, считался огражденным от молний. Перед идолом Перуна беспрестанно горело пламя. И было плохим предзнаменованием, если оно гасло. Тогда огонь вновь высекали из кремня, который хранился в руке идола. И все замирали, глядя на истукана, потому что не знали, отчего так красны его глаза: то ли от гнева, что не уберегли святыню, то ли от новой игры огня.

В дни войн Перун покровительствовал военным дружинам, и пос