автордың кітабын онлайн тегін оқу Мой друг девочка
Тоня Третьякова

Кітап туралы Қазір оқып жатыр3 Тегін фрагмент

Тоня Третьякова

Мой друг девочка

Шрифты предоставлены компанией «ПараТайп»

Кто сказал, что женской дружбы не бывает? Да вырвут лгуну его гнусный язык! Если ты вышла замуж за 1000 км от всего, что было тебе родным и близким, только твой друг-девочка поможет найти в окружающем радость и смысл жизни.

16+

Они приближались. Трое оскалившихся улыбкой хищников, уверенных, что я не смогу избежать встречи. Изо всех сил натягиваю на скулы маску: «мне очень-очень некогда», «я занимаюсь чрезвычайно важным делом», «идите, пожалуйста, лесом».

Шаги стали мягче. Монстры обменялись взглядами. Я затаила дыхание: еще несколько метров, еще три шага… Заподозрившие неладное фигуры встрепенулись, но я уже заложила крутой вираж и рванула на неприметную тропинку, ведущую в глубину парка.

Фу-у-ух, можно выдохнуть. Поправить сумку, висящую на ручке детской коляски, заглянуть в невозмутимо сопящую мордашку пассажира. Расслабить сведенные челюсти.

Меня постоянно спрашивали, отчего я не знакомлюсь с коллегами по бэби-буму, а предпочитаю бродить по аллеям только в компании новорожденной дочки. Но я упорствовала в своем одиночестве. Скорее всего из чистой вредности. Словоохотливые монстры подстерегали меня на главных дорожках, зачастую целыми стаями, но пока мне удавалось улизнуть. Иногда это требовало оперативности и сноровки, вот как сейчас.

Я замужем. У меня есть трехмесячная дочь, двухкомнатная квартира-хрущевка и отсутствие ипотеки. Жить бы да радоваться. Но счастливой я себя не чувствую, потому что… А черт его знает почему? Что-то тянет душу, хочется не то большой и чистой любви, не то поросенка с хреном. Впрочем, можно дорулить до магазина и прикупить буженины. Да и муж у меня хороший. Это к вопросу о любви.

Выходила я не по большой страсти, а скорее подчиняясь чувству коллективизма и неумению держать удар: жених был настойчив, а долгое сидение в осаде совсем не в моем характере. Тем не менее Леше коллеги завидуют, вот, говорят, как выгодно парень женился: жена — умница-красавица с собственной квартирой и теща за 3000 километров.

И все же, и все же… Не считать же несчастьем переезд в чужой, незнакомый город. Между прочим, подмосковный. Так что это тоже можно считать плюсом. Переезд из провинции в, как сейчас принято говорить, столичный регион. Будь он неладен!

Я открыла бутылку воды и сделала пару жадных глотков. В старой части парка было немного сумрачно и почти безлюдно. Неутомимые старики в пестрых шортах, барражировавшие у дальнего газона, не представляли опасности, равно как и специальный человек в оранжевой робе, лениво тыкающий палкой с гвоздем на конце в грязные бумажки.

Неторопливо развернувшись, я едва не наехала на синюю коляску, притулившуюся у скамейки. Темноволосая девушка подняла голову и улыбнулась.

Потом Марина с пеной у рта утверждала, что в тот момент она была рыжей и где-то даже блондинкой, но нам, летописцам, виднее.

Шелест страниц. Нагретые солнцем июньские доски и веселые искорки в чужих (не может быть, чтобы в чужих!) глазах. Я решительно объехала рытвину и плюхнулась рядом. В конце концов, уехав за 3000 километров «в замуж», любой нормальный человек начнет испытывать ностальгию. Все вокруг другое, а духовно близкие люди находятся не ближе чем за сутки езды поездом. Ведь не считать же духовно близким человеком мужа! Муж был близко. А «свои» — далеко. Все, кроме темноволосой девушки на другой стороне скамейки. Я сорвала равнодушную маску и храбро шмыгнула носом:

— Доброе утро. То есть вечер. Тьфу, добрый день, вот как!

Вообще-то я всегда считала, что знакомиться с людьми на улице неприлично. Речь не идет о работе. Как любому журналисту мне часто приходилось выходить «в поле» и приставать к невинным людям с идиотскими вопросами. И мне даже отвечали. А некоторые несчастные жертвы теряли голову до такой степени, что соглашались сфотографироваться. Но, как вы понимаете, работа — совсем другое дело.

Как ни странно, моя визави не стала крутить пальцем у виска и вообще сомневаться в моей умственной полноценности. Видимо, потому, что она оказалась психологом и такого насмотрелась, что на общем фоне я выглядела образцом адекватности. Через какое-то, не поддающееся исчислению моей памяти время дети мирно сопели, беседа текла весело и легко.

Вдруг из кустов вырулил очередной монстр. Он нагло держался за розовую коляску с рюшечками:

— Как поживает Олег? — радостно оскалился монстр. — Ты купала его в череде, как я советовала?

Сразу стало ясно: розовый — дебильный цвет. Ненавижу.

— Благодарю, мы спим неплохо, — светски кивнула Марина и поправила сумочку.

Вот сейчас она встанет и уйдет, а я ничего не смогу сделать. Что мне, бежать за ними с воплями: «Стойте, мы еще не договорили! Хотите, я вам анекдот расскажу?» Монстр косился на меня, но я сидела как скала и отвечала ему твердым взглядом альфа-самки, защищающей личную территорию.

— А вы в череде купаете?

— Нет, — рявкнула я, — аллергия у нас. На все аллергия!

— Наверно, наследственность плохая.

Я почувствовала, что еще немного, и мое внутреннее рычание выйдет из берегов. Но тут Марина очень-очень вежливо сказала: «До свидания!», и капитулировавший монстр скрылся в кустах.

Марина по знаку зодиака и натуре Лев. Она привыкла сама делать выбор и налаживать контакты. Так что мой неожиданный ход поразил ее в самое сердце. И, как потом она призналась, она сразу почувствовала общение совершенно другого уровня. Я скромно молчала: кто я такая, чтобы спорить с очень профессиональным клиническим психологом, который говорит, что я особенная интересная личность?

Моя бабушка — военный врач, обладатель медалей, а также неимоверных запасов терпения и самоотверженности — любила повторять, что в своей жизни совершила только два Поступка, то есть пошла наперекор накатанной колее, мнению близких и ожиданиям социума. Во-первых, ушла на фронт, во-вторых, вышла замуж за дедушку. И ни об одном из этих решений она не пожалела, хотя бывало всякое.

Недавно я поймала себя на мысли, что воспринимаю мое знакомство с Мариной как Поступок. Может, потому, что эта встреча многое изменила в моей жизни? Или из-за того, что мы обе демонстрировали не свойственное нам поведение? Или я просто интуитивно чувствую в этом моменте некую «точку невозврата», после которой моя жизнь повернула в другую сторону?

Рина не просто какой-то узкий специалист, окончивший сомнительные курсы, — она преподавала в московской академии, работала с трудными подростками, создала кучу авторских курсов по работе с созависимыми, личностному росту и семейному взаимопониманию. Число людей, выведенных ею за руку из состояния краха и отчаяния, просто не поддается исчислению, а перечень проведенных тренингов, вебинаров и мастер-классов с трудом умещается на страницах резюме.

Так или иначе, замужество, переезд в другой город, новый, абсолютно чуждый мне уклад жизни не дались бы мне без этой личности. И книги бы тоже не было, если бы не пять с лишним лет настоящей дружбы, позволяющей то и дело взмывать над бытом, отталкиваясь от повседневной суеты всеми конечностями, на глазах обретающими форму крыльев.

Ощущение одиночества — очень новое чувство. Для меня, с детства имевшей запас друзей, родственников, даже остаться одной в квартире и то было странно. Дело в том, что у меня перекомплект родителей: мама, папа, мачеха и отчим. В юности, рассказывая о своем семейном положении, я обычно добивала собеседника фразой: «а живу я с бабушкой». Сейчас это не так. Мама и папа развелись, когда мне было четыре года. У папы через несколько лет мотания по общагам образовалась новая семья, и я обзавелась сводными сестрами и братом. Мама долго встревала в разнообразные романы, то и дело получала предложения руки и сердца и даже всегда соглашалась… Но почему-то свадьбой все это не оканчивалось довольно долго. Пока наконец мой отчим Юра не увез ее в Сибирь. Я училась в университете, и мы остались в нашей трешке-распашонке вдвоем с бабушкой. А потом я тоже вышла замуж. Мы с мамой все поделили по-честному: ей — бабушку, мне — квартиру.

И вот с квартирой и мужем я почувствовала, что такое одиночество. Большой секрет для маленькой компании открывался просто: «Было б только с кем поговорить». Но с Лешей поговорить было совершенно невозможно. То есть мы с ним, конечно, разговаривали. Много. Но все о неважном — о политической ситуации в стране, особенностях трактовки Бахтина, о моей аспирантуре, родственниках и цвете обоев. Но вот о самом сущностном поговорить было не с кем. Ежедневные звонки подружкам и маме, во-первых, основательно подрывали семейный бюджет, а во-вторых, даже если мама — подружка, то она все равно немножко мама. Кроме того, когда ты замужем, все должно быть иначе. Не так как в девичестве.

День такой-то

— А как вы планируете отмечать юбилей семейной жизни? Все-таки пять лет — дата! — с жадным интересом спросила свекровь.

Я замялась. Честно говоря, хотелось обсудить эту тему с мужем, прежде чем выносить на общественно-семейные слушания. Клавдия Анатольевна — преподаватель со стажем, поэтому ей хочется четких, методически выстроенных планов жизни. Но жизнь, как и студенты, обычно сопротивляется. Про сына она говорит: «какая сволочь!», подразумевая, что ее кровиночка — лучший в мире зайчик.

— Думаю, отметим очень экономно, сходим вдвоем куда-нибудь, — промямлила я.

— Да я вообще об этом не думал, — брякнул муж, входя в кухню. — Не такой уж и юбилей.

— Пять лет — не юбилей? — мы со свекровью хором схватились за сердце.

Все-таки женщины гораздо лучше разбираются в памятных датах. Вот как можно целые пять лет брака считать пустяком, не достойным хотя бы мемориальной доски? Очень хотелось немножко обидеться, но я вспомнила советы Марины и проявила свои лучшие положительные качества: поинтересовалась желанием собеседника.

— А как бы ты хотел отметить? — лирическим голосом спросила я.

Хотела спросить сексуальным, но вовремя вспомнила про свекровь. Она до сих пор считает, что ее сын не очень-то интересуется сексом, а наш ребенок — результат непорочного зачатия.

— Э-э-э… — ответил муж, допивая молоко. — Может, вы с Мариной в кафешке посидите?

Меня такой вариант очень устраивал, но все-таки, мне кажется, не очень правильно праздновать юбилей семейной жизни без половины участников этой самой семьи. С другой стороны, моя счастливая семейная жизнь во многом профессиональная заслуга Марины. Правда, когда я ей об этом сообщаю, она очень сердится: «Нет-нет, не профессиональная! Я с тобой не специалист, а просто человек!» Так что, наверно, не стоит говорить ей о том, что мы будем отмечать юбилей. Просто обычная, рядовая встреча. Поговорим про космос и будущее, создадим пару миров — и домой. Решено!

Я ретировалась с кухни под предлогом одевания Майки. Это не такое уж простое дело. Дочь больше всего любит с визгами носиться по квартире и вырываться, не давая надевать что-либо правильно. Это у нее называется «игра в одевание». Сегодня мне повезло: я ловко поймала дочь за руку и с воплем «чур, не игра, чур не игра!» зажала между колен. Пока пойманный ребенок возился в свитере, я скроила самую страшную рожу и проскрипела:

— Кто тут мешает Бабе-яге одеваться?

Майя мгновенно всунула руки в рукава и, подтянув колготки, заявила:

— Я — Баба-яга, я!

Мы с дочерью очень любим ролевые игры. Майя вообще играет во всех подряд. Особой популярностью пользуется «сибирская бабушка» (моя мама) и кто-нибудь страшный (эти персонажи меняются в зависимости от прочитанных книг и просмотренных мультфильмов) — Волк, Баба-яга, Чудовище.

Для дочери в «ролевушке», видимо, важно наличие диалога. Речевые характеристики, например, особо не меняются. Ребенку нравится наблюдать яркую эмоциональную реакцию, которая в «разговоре по ролям» проявляется особенно отчетливо. Я зрелищно пугаюсь Волка и Чудовища, а с Бабой-ягой пытаюсь вести душеспасительные беседы на тему «Давай будем дружить и добреть». «Сибирская бабушка» — персонаж в высшей степени загадочный. Он предполагает реквизит — мобильный телефон в руке, но рисунок роли неясен. Так что когда Майка заявляет о том, что она «баба Оля», я тут же пытаюсь под эту лавочку разрешить дисциплинарные вопросы типа «бабушка не плюется на пол, она умеет пользоваться платочком», «бабушка Оля всегда отлично сама надевает колготки».

Мама рассказывала, что в детстве я тоже обожала играть в каких-нибудь конкретных людей. Особой любовью пользовались у меня почему-то Окуджава и Высоцкий. Причем мама всегда была Окуджавой, а я Высоцким — видимо, этот бард казался мне более весомой фигурой. Мама тоже беззастенчиво пользовалась детским воображением. Частенько можно было услышать следующие диалоги:

— Владимир Семенович, давайте мыть ручки, кушать и на горшок.

— Ага, Булат Шалвович, — и я послушно шла в ванную.

Помнится, мама рассказывала, как чуть не поссорилась из-за этих «ролевушек» с двоюродной тетей. Глядя, как я что-то бормочу в углу, держа в каждой руке по кукле, тетя Аля заметила: «Моя знакомая девочка Настя в свои шесть лет уже всем игрушкам по три платья сшила, а Лена все только играет». На что моя мама с достоинством ответила: «Что ж, Настя станет портнихой, а Лена — режиссером». Надо честно признаться: режиссера из меня так и не вышло. Тем не менее по вопросам понимания ближнего со мной советуются муж, друзья и некоторые коллеги.

Кстати, о коллегах. Надо не забыть купить цветы на похороны бывшего редактора. Я, правда, ее уже не застала, но не оставаться же в стороне, когда вся редакция собирает поминальный букет.

— Майя-а-а, где моя любимая внучка?

Клавдия Анатольевна очень семейный человек. Она обожает внучку и всегда относится к ней как к равной: они любят наряжаться, вместе ходят на шопинг и совершенно одинаково обижаются друг на друга. А вот с мужем — Семеном Филипповичем — свекровь общается совершенно не на равных. Может быть, дело в том, что тот бывший музейщик и живет немножко в прошлом. А Клавдия Анатольевна, как учитель молодежи, — в будущем. И они не совпадают по времени.

Мы с Майей вышли из дома и остановились у цветочной палатки. Майя лоббировала пурпурные розы, но мой кошелек был решительно против, и я взяла две гвоздики.

— Две — это потому что на похороны, — объяснила я дочери.

— Ясно, — кивнула она. — Если человеку дарят два цветка — значит, он умер, а если три, то значит, не умер.

— А если четыре? — не сдержалась я.

— Наверное, еще немножко жив.

В садике было как-то пустовато. То ли все решили хором заболеть, то ли у меня опять стали отставать часы, и мы серьезно опаздываем. Дверь в садике тяжелая, видимо, чтобы малыши не могли справиться с ней даже всей группой.

Кстати, в садик моя дочь устроилась самостоятельно. Я год пыталась что-нибудь сделать, но ответ был занудно одинаков: «Мест нет!» Если, конечно, вы не мать-одиночка с четырьмя детьми. Но я к этой категории не относилась, поэтому смирилась с подобным положением вещей и начала искать плюсы в «несадиковской» жизни. Трудно сказать, нашла ли. Например, можно поспать лишний час, так как вставать на работу и вставать на работу, а перед этим отвести ребенка в садик — две большие разницы. Еще можно совать ребенка работающим бабушке-дедушке как переходящее красное знамя. И не бояться гуляющих по ясельным группам вирусов.

Так вот, как-то раз моя дочь ехала с дедушкой в трамвае и по своему обыкновению разговорилась с соседкой. Приятная дама бальзаковского возраста несколько остановок выслушивала Майкины объяснения на тему «как ей хочется играть с ребятками».

— А ты в садик ходишь? — интересовалась дама.

— Нет. Не беруть, — разводила руками Майя. — В одном нет мест, в другом надо много денег. Но там тоже нет мест.

Собираясь выходить, дама прочувствованно сказала: «Девочка, я заведующая 37-м садиком. Приходи ко мне, я тебя возьму!» Трамвай, вероятно, с трудом удержался от аплодисментов.

А я, узнав обо всем от дедушки, дошла до садика №37 и сказала: «Здравствуйте. Я мама той девочки, с которой вы познакомились в трамвае».

Думала, надо мной посмеются. А нас взяли в старшую группу. Теперь мы ходим в детский сад и верим в чудеса. А также очень любим нашу заведующую и все время стараемся зайти в садик через главный вход, надеясь встретить ее в коридоре и раскланяться.

На работе я первым делом сунула цветы в вазу. Не одна я сделала правильный похоронный выбор: почти все цветы оказалась гвоздиками разной степени пушистости. Эльвира Валерьевна давно не работала официально. Но в свои 74 то и дело забегала «к любимым коллегам». Я при встрече с ней вежливо раскланивалась, но, впрочем, можно было особенно не стараться: взгляд старушки скользил мимо в поисках знакомых лиц. Тем не менее инсульт Эльвиры Валерьевны все восприняли близко к сердцу и всем коллективом собирались на похороны.

Как всегда, поломав голову над дилеммой, дойти ли через весь этаж до туалета, чтобы помыть чашку или и так сойдет, традиционно решила, что кофе забивает все посторонние вкусы.

Марина по телефону радостно восприняла идею отмечания «не юбилея» семейной жизни и даже предложила встретиться у нее и приготовить гигантские макароны с какими-то чернильными морепродуктами. Она очень любит всякие кулинарные эксперименты, но ее домочадцы почему-то предпочитают картошку.

— Верю, что ракушки грандиозны, но давай лучше у моей работы. Мало ли — вдруг надо будет срочно мчаться в редакцию.

— Ладно, принесу с собой пирожные с кремом из манной каши — мама пекла.

— А-а-а, если пирожные, я приду.

Несмотря на сомнительные ингредиенты, выпечка Марининой мамы была божественной.

— Все вы гады, не даете раскрыться моему кухонному гению! — опечалилась Марина. — Олег, не ешь с пола! Вот! Вместо полезного протертого супа наворачивает квашеную капусту. Олег!

Я быстро распрощалась. Удивительно: даже совсем близкие духовно люди могут быть совершенно далеки от тебя. Например, в еде. Если ты любишь пирожные, а они макароны с чернилами. Все-таки мир устроен очень сложно.

День такой-то

Моя соседка по кабинету Юля — трудоголик. Ей 35 лет, у нее нет семьи, зато есть репутация в городе. Это зубр, на которого надо равняться, и даже заместитель мэра по всякой недвижимости — фактически Бог — уважительно раскланивается с Юлей на городских планерках. Меня он особо не замечает. А когда замечает, то напоминает про обязательное согласование текстов. Можно подумать, я не согласовываю! Сам все время употребляет фразы, в которых самые понятные слова — кадастровый учет. И еще хочет всенародной любви. Как его только Юля терпит?

Я прихожу первая, потому что зубр любит поспать. А иногда полночи ездит по заданиям, чтобы до утра отписывать тексты. Меня такая перспектива приводит в ужас, поэтому я стараюсь прийти пораньше — показать, что я тоже работаю.

Светка Елграфова делает так же. Она сидит за соседней дверью и изредка — два-три раза в день — забегает ко мне посплетничать. Хрупкая блондинка 44-го размера, мать сыновей-двойняшек и роковая женщина, она постоянно пребывает в состоянии влюбленности. Меняются только объекты симпатии.

— Он меня встречал! — трагическим шепотом выдала Света прямо на пороге. — Как ты думаешь, это преступно?

Светка — порядочная, несмотря на многочисленные увлечения. Сыновья должны видеть в матери идеал женщины, иначе с невестками потом каши не сваришь.

— На машине встречал? — уточняю я, перекашиваясь назад.

Нашарить ногой туфли под столом — отличная зарядка. Развивает пространственное мышление, растяжку и чувство равновесия. Ой! Видимо, мое чувство равновесия еще не очень-то развитое.

— Да… — с надеждой кивает Светка. Она считает, что я немножко ее ум, честь и совесть.

— Значит, он просто тебе помог не опоздать. Ничего криминального, — резюмирую я.

— Ты думаешь?

— Уверена.

Главное, сделать деловой взгляд. Иначе я так и не успею просмотреть ленту новостей перед планеркой. Светка так меня натренировала, что на мой «рабочий» взгляд ведется даже финансовый директор.

— А ты знаешь, какой самый популярный запрос в Яндексе? «Что такое любовь?» — тысяча раз в день! — Светка любит использовать оружие массового поражения. Например, свою 40-сантиметровую талию или результаты работы Всемирной сети. И, главное, ей нисколько не стыдно. Хотя, казалось бы, должна подумать, что не всем повезло не любить булочки. — А говорят: «деньги, деньги!» Фиг вам!

— Что там с деньгами? — В кабинет вошла Юля, по-хозяйски швырнув на вешалку пуховик.

— Деньги тлен. Всех любовь интересует. Особенно Яндекс, — наябедничала я, многозначительно двигая бровями в сторону двери.

Светка обиженно скривилась.

— А я б от нескольких миллионов не отказалась, — мечтательно вздохнула Юля, скручивая волосы в узел и закрепляя на затылке карандашом.

— А если бы надо было выбрать — любовь или ипотека? — выпустила парфянскую стрелу Светка, выскакивая за дверь.

Все блондинки так и норовят подставить ближнего. Уверена, Ева тоже была блондинкой. И наверняка голубоглазой. Оставить меня наедине со злобным зубром!

— Пойду цветочки полью, — сладко улыбнулась я, хватая чашку.

— Правильно. От кофе они загнутся гораздо быстрее.

— А-а-а… я помою.

— Ха-ха-ха.

Почему я всегда теряюсь, если меня кто-то безосновательно не любит? Наверно, потому, что такие люди очень опасны. Кем надо быть, чтобы не любить такую прекрасную меня?

После планерки отправилась по письму читателей смотреть на страшно протекающие батареи. Садовая, 28. Очень удачное место, Маринин дом буквально в двух шагах. Мы встретидись на трамвайной остановке.

Моя подруга — маг, но стесняется в этом признаться, поэтому усиленно маскируется, раскладывая по полочкам высушенные травки. Лекарь-алхимик — профессия уважаемая. Ей дают заказы, восхищаются эффектом. И никто не знает, что все это не результат просчета вариантов и отработанной до блеска схемы, а обычная магия. Подруга боится своей силы и практически никогда не снимает щегольской мантии алхимика. Только в разговорах со мной она позволяет отглаженным складкам распахнуться, обнажая неведомое, хаотичное, страшное и прекрасное нутро.

Сегодня мы говорили, как обычно, о будущем. Это наша любимая тема. Когда проекты были набросаны широкими мазками, а воздушные замки заняли все пространство до горизонта, подошел трамвай.

— Я чувствую, что энергия пошла в дело, — констатировала я, забираясь по обледеневшим ступенькам. — Знаешь, недавно стала ощущать баланс силы и пространства. Сейчас у нас огромный такой резервуар, а мы только-только открыли кран.

Подруга молчала, совершая какие-то странные движения лопатками.

— Это как ванна… Нет, вода падает по-другому. Хороший напор, но вот объем… Поняла. Это бассейн!

— Наконец-то! — облегченно выдохнула Маринка. — Я уже полчаса стою на краю этого бассейна, все плитки пересчитала.

— Да я его только сейчас придумала! — возразила я, обживая новое пространство волшебного мира.

Марина стояла на вышке для прыжков в воду и разминалась, делая плавные взмахи руками.

— Там вода только-только потекла, пусть и с хорошим напором. Куда это ты изготовилась? — заволновалась я, глядя на пританцовывающую на восьмиметровой высоте фигурку.

— Ерунда! Почти полный бассейн будет. Я уже вижу.

И пока я ощупываю стенки и снимаю зимние сапоги, чтобы тронуть ногой воду — не холодная ли, Рина ласточкой сигает вниз.

Конечно, мы проезжаем свою остановку. Поспешно запираем наш мир, расправляем алхимические одеяния. И я даже предлагаю Марине носить специальную головную повязку с надписью «Лекарь». Она кивает и записывает мой совет в ежедневник. А я все думаю, как ей было не холодно ждать меня на вышке в одном купальнике?

С раздумий о высоком меня сбил муж. Он позвонил и грустно констатировал, что в доме нет никакой еды и страшное чудовище скоро его съест.

— Призрак голода? — уточнила я, сворачивая к магазину.

— Нет, Маище.

Майя действительно требовала от Леши, любителя порассуждать на абстрактные темы, сверхчеловеческих усилий. Надо было все время следить, не залезла ли она пальцами в розетку или не спряталась ли в шкафу. Параллельно смотреть новости или купаться в ванне становилось невозможно. И даже обучить дочь таким простым и насущным вещам, как игра в шахматы или просмотр теннисных матчей, почему-то не удавалось.

— Мама пришла!

Майя с размаху врезалась мне в живот. Я отработанным движением кинула сумку на тапочки и схватила вопящий комок локтей и вихров.

— Я холодная-холодная, отходи скорей, мокро.

Майка хохочет.

— Леша, да что же это такое!

— Та-а-ак! — привычно грозным голосом крикнул муж из другой комнаты.

Дочь сбавила обороты, и я вывернулась из мокрой одежды.

— Чем вы тут занимались?

— Играли в прятки, — гордо отчитались домашние.

— И кто прятался?

— Ну-у-у… — Леша скосил глаза в сторону включенного компьютера. — Майя все прятала.

Философское спокойствие — именно то состояние, которое необходимо раздавать всем мамам в роддомах. Хорошо, что после встречи с Мариной я была слишком полна магией, чтобы сразу впасть в истерику.

— Доченька, что ты спрятала? — ласково спросила я.

Майя надулась и ушла в другую комнату. Знает, что когда мама такая вся ласковая и улыбается как крокодил, то тут что-то не то.

Я решила побыть хорошим родителем, потому что если сразу хватать дочь за волосы и орать: «Что спрятала? Где? Говори, мерзавка!», то у ребенка может случиться стресс. К тому же тогда она точно не скажет где и что, а начнет орать. И вообще, хватать человека за волосы — жуткое свинство. Поэтому я надела самое немаркое платье — оно раньше было бабушкиным, но я его случайно увезла в чемодане и теперь делаю в нем уборку — и огласила пространство театральным шепотом: «Ку-ку! Я иду искать».

Майка счастливо хихикнула из-за дверей. Ага, значит в маленькой комнате спрятала, поняла я, шумно заглядывая в шкафы.

— Не здесь ли притаился маленький… Маленький… — Я оглянулась на дочь.

— Масленок! — подсказала та.

— Масленок?

Это что же она могла спрятать? Вроде никаких грибов я не покупала. Ботинок свой коричневый, что ли? Поиски масленка меня изрядно вымотали. В своем зрелом возрасте мне уже сложно нагибаться, чтобы проверить пол под кроватью. Тем более что там обнаружились обертки от конфет, старый телефон, Лешин любимый носок и карандаши.

— Все. Я пошла отдыхать. Ты тут сама поиграй. — В конце концов, невозможно быть хорошим родителем 24 часа в сутки. Надо когда-то и человеком оставаться.

— Не нашла! Не нашла! — обрадовалась дочь. — Вот он, смотри!

Майя триумфально перевернула корзину с грязным бельем, среди которого расползался полностью растаявший брикет сливочного масла.

День такой-то

Очень хочется все поменять в своей жизни. Даже не понимая, что именно мебя не устраивает, ловлю себя на бормотании Цоя: «Перемен требуют наши сердца, перемен требуют наши тела».

Это что же, я хочу изменить мужу? Бегу на балкон и, прячась за мокрым бельем, набираю номер Марины.

— Я хочу все поменять, — выпаливаю вместо приветствия. — Значит ли это, что мой брак распался?

— Абсолютно нормальное состояние абсолютно нормального человека, — мгновенно парирует Марина. — А на кого ты хочешь все поменять?

Перебираем варианты: Геннадий Петрович — очень интересная личность, но уже в солидном возрасте. Было бы ему 30 или хотя бы 40… Но 56 — это все-таки немного чересчур. Или вот настоящий мужчина, Борис Карловский — одна улыбка с ног валит. Рыцарь, при деньгах, и вообще идеал мужчины. У него есть только один маленький недостаток: Карловский владеет сетью туристических фирм и не подозревает о моем существовании. На работе мне делает авансы охранник Петя, но это даже смешно обсуждать.

Во время разговора выясняется, что менять не на кого, кроме того, это совершенно не то. Меня не устраивает потеря имеющейся жизни. Просто хочется иметь еще одну — альтернативную. А лучше две альтернативных. Или три. Я же Близнецы, мне все надо в нескольких экземплярах. Не понимаю, почему нельзя устроить так, чтобы как-нибудь незаметно раздвоиться или растроиться, а потом собраться обратно и обменяться впечатлениями. Кому от этого станет плохо?

Звоню маме и говорю, что мы с Мариной решили все поменять в жизни. Мама вздыхает и признается, что, наверно, присоединится к нам, потому что ей третий месяц не платят зарплату.

— Про деньги трудно менять, — вздыхаю я. — У меня никогда не получается.

— А я и не думала, что у меня столько «лишних» денег!» — утешает меня мама. — Я уже пару-тройку месяцев то случайную шабашку получу, то бабушкину пенсию, то весьма кстати выплатят губернаторскую премию.

Я радостно дышу в трубку.

— Получается, что зарплата — это вообще какой-то необязательный источник доходов. А что было бы, если б выплатили все задолженности? Сколько «лишних» денег сразу бы образовалось!

Задумчиво иду рыться в столе, извлекая на белый свет давно потерявшие актуальность бумаги. Мы и сами частенько не понимаем, насколько богаты. Я еще хорошо помню то время, когда приходилось решать: купить килограмм картошки или новые колготки. А сейчас, забегая перекусить в соседнюю кафешку, я без зазрения совести оставляю там (о, ужас!) две пары колготок. В денежном эквиваленте, естественно. И жаба меня за это не душит. Наоборот, заглядывает в меню, потирая перепончатые лапки, и требует «предоставить разносол».

— Леша, ты как думаешь, я экономная?

Муж давится йогуртом.

— Потеряла кошелек?

— Почему это?

— А с чего вдруг про экономию? Не дам вам денег «на разврат». В субботу на аттракционы ходили!

Деньги «на разврат» мы требуем не так часто. Когда у самих кончаются. Это, можно сказать, семейная традиция. Будучи трехлетней малышней, я спросила у бабушки: «Что такое разврат?»

— Леночка, — ахнула та. — Откуда ты слово-то такое узнала?

— Мне мама сказала: «Лена, ты съела конфетку, а теперь еще просишь печенье. Это уже разврат!»

На самом деле мы совсем не развратные. Так, самую чуточку любим порадоваться жизни. А Леша все время пугается, что наша семья скатится на дно.

Конечно, существует определенный уровень, к которому каждый из нас привык, и малейшая угроза этому финансовому фундаменту воспринимается как катастрофа. Помните сказку про трех поросят? Мне всегда казалось, что Наф-Наф, который сложил свой дом из камня, просто выбрал то, что ему действительно было нужно. Он любил свой дом, и тот выстоял, несмотря ни на какие катаклизмы в лице коварного волка. А Ниф-Ниф и Нуф-Нуф на самом-то деле не хотели строить основательное укрытие. «Собезьянничали» на скорую руку, соорудили хижины из подручных материалов, предпочитая отдать свое время и силы тем занятиям, которые были для них по-настоящему значимы — пению и играм. И, в сущности, все сложилось к обоюдному удовольствию: Наф-Наф получил свой обожаемый дом, а другие братья — возможность резвиться, в том числе и в новом каменном доме, развлекая более основательного товарища. Да, младшим пришлось пережить несколько неприятных минут, но ведь и старшему поросенку жизнь медом не казалась во время строительства. Главное, определить, что для вас по-настоящему важно и сколько денег вам требуется на самом деле.

Я засовываю так и не разобранные бумаги обратно в ящик, подчиняюсь липким маленьким ручкам, которые тянут за подол футболки. После таких размышлений ничего не остается, кроме как стать ужасно экономной. Поэтому я затеваю пиццу.

Майка очень любит перемешивать пузырьки минералки с водой и создавать «бучу». А я в это время кромсаю все, что есть в холодильнике. Почему-то бекона и сыра «Пармезан» там не наблюдается, поэтому приходится все щедро сдобрить майонезом и еще самую капельку кетчупом.

Майка лепит из теста ужасно разговорчивых колобков, а я думаю о том, что хорошо бы к пицце салат из свежих помидоров и огурцов. Ну и что, что овощи зимой стоят как три пиццы вместе взятых. Я же не призываю посыпать голову пеплом и отказываться от любых приобретений. Отнюдь. Известному изречению «Богатые — такие же люди, как и все, только у них денег больше» противостоит упорное мнение, что психология миллионеров сильно отличается от психологии обычных обывателей. Я склонна верить последнему, а потому (чтобы разбогатеть?) временами старательно работаю над собой. Когда у меня в кармане денег только на творожный сырок, поход в супермаркет превращается в сущую пытку. Мне мучительно хочется попробовать все это вкусное изобилие, лежащее на прилавках. А уж при виде вишни в шоколаде слюноотделение придает мне сходство с собакой Павлова. Но если через неделю я захожу в магазин, обремененная вполне приличными финансами, и могу себе позволить купить ту же самую вишню, то с удивлением понимаю: мне ее совершенно не хочется. В итоге я просто запоминаю то ощущение, когда после получасовой прогулки по торговому залу ты выходишь с пакетом молока в руках и довольной улыбкой на устах, и нещадно его эксплуатирую. Осознав свое финансовое могущество, ты превращаешься в аскета-миллионера, гордо входящего в стареньких джинсах на заседание совета директоров.

Пицца удалась. Муж, правда, с подозрением спросил: «А что это там такое под майонезом?» Но я честно ответила: «Кетчуп». И коварно парировала:

— Когда тебе уже аванс дадут?

— Аванс всегда по пятым числам. Уж могла бы за столько лет выучить. А что?

— Денег очень хочется.

Муж решительно отодвигает недоеденную пиццу и декламирует «с выражением»:

«Отчего Кощей бессмертный

Просто сказочно богат?

Оттого, что он бездетный

И к тому же не женат.

Эти дочки и сыночки

Деньги вытащат из бочки:

То конфеты, то наряд —

Вмиг папашу разорят!»

Мы с дочкой возмущенно сопим. Да, дети, конечно, заставляют тратиться и тратиться. Но ведь и «прибыль» от них имеется! Не говоря уже о таких трудно обсчитываемых вещах, как любовь, радость, смех, есть еще и материнский капитал, и старость на попечении отпрысков, и тот самый пресловутый стакан воды…

— А я вот вчера детские получила…

— Две тысячи? — снисходительно спрашивает муж.

— И вовсе не две, а три! Почти.

Переводить детей в товарно-денежную форму очень сложно. Это как рискованные инвестиции — можешь остаться без штанов и с ощущением всемирного поражения, а можешь обрести статус миллионера. И заметьте, слова «как повезет» здесь неуместны — здесь многое, очень многое зависит от субъекта. Солидные бизнесмены-инвесторы со мной согласятся! Не воля случая, а усилия личности и тонкая интуиция — вот что определяет конечный итог операций.

— Раз это мои деньги, то я могу купить на них, что хочу? — интересуется Майка.

— Э-э-э…

Мы с мужем переглядываемся. Раньше родители боялись вопроса «Откуда берутся дети?», сегодня такой острой темой стали деньги.

— Знаешь, — издалека начинает Леша, — в Германии есть специальный закон, регламентирующий выплату карманных денег. Ребенок там должен получать 80 центов в неделю, и, если родители нарушают закон, их дети вправе подать жалобу. В возрасте 8‒10 лет немецким и английским детям рассказывают, как работает банковская система, обучая их оперировать личными деньгами точно так же, как чистить зубы или кататься на велосипеде. Если ребенок делает накопления, чтобы купить дорогую игрушку, это приветствуется и всячески поощряется. Европейские дети легко могут найти работу, которая, с одной стороны, не будет для них обременительна, а с другой — даст возможность заработка: доставка пиццы, подстригание газонов, продажа печенья.

— Я буду печенье продавать, — решает Майя. — А когда ты дашь мне мои деньги?

— Потом.

— Ладно.

Майя легко переключается и убегает в комнату, а мы остаемся наедине с остатками остывающей пиццы. Очень хочется, чтобы моя дочь была рачительной хозяйкой и чтобы у нее всего было в изобилии. Но что-то подсказывает мне, что монетки будут просачиваться сквозь ее хорошенькие ладошки довольно быстро.

— Почему она все время спрашивает «Сколько это стоит?» — шепотом жалуюсь я. — Меня в ее возрасте это совершенно не интересовало.

— Тебя и сейчас не очень, — также шепотом отвечает муж. — Ты прямо образец совка: говорить о деньгах неприлично, думать о том, как их заработать побольше, стыдно, а обсуждать финансовые вопросы недостойно культурного человека.

Это была возмутительная неправда. Настолько неправильная, что я ненадолго потеряла дар речи. Никак не ожидала, что профессор литературы уподобится сантехнику. Один наш знакомый специалист, приходя устранить засоры, любил поговорить на тему «унитаз — лицо женщины». Мол, ничто лучше не характеризует хозяйку и ее внутренний облик, чем состояние белого друга. И Леша туда же — со своим «образцом совка». Что он хотел этим сказать? Что мне можно доверить только примитивную уборку — веник и совок? Даже пылесос уже не для меня?

— Что ты хочешь этим сказать?

Всегда лучше задать вопрос, чем домысливать. Профессия журналиста учит этому правилу очень быстро. Всего пару раз на тебя наорут участники публикации, чьи имена ты постеснялась уточнить — и вуаля. Полезная привычка налицо.

— Ты ведешь себя как советская интеллигенция. А время давно изменилось.

В общем, с этим трудно не согласиться. Моя подруга однажды исписала фразой «Я выбираю счастье с деньгами» целую тетрадку в 18 листов, вытравляя из сознания интеллигентское «не в деньгах счастье». После этого ей стали отдавать старые долги, а незнакомый человек однажды даже заплатил за нее в маршрутке. Все мы любим уважительное к себе отношение, и физиономии на дензнаках не исключение.

Я тоже. Поэтому решила сегодня обойтись без уборки.

День такой-то

Вчера в курилке забылась и призналась редактору, что хочу все поменять и еще много денег. В итоге шеф дал вести новую полосу «Строительство и ремонт». Вообще-то Надир Георгиевич не любит, когда его называют шефом. Но мы так часто и причудливо варьируем его имя-отчество, что в конце концов он смирился с нашей орфоэпической неграмотностью и согласился быть шефом.

Не знаю, с чего начать — с ремонта или строительства. Поэтому решила пойти на интересное — определение задатков человека по отпечаткам пальцев. Очень удачно, что руководитель рекламного отдела со мной дружит и всегда предлагает интересные рекламные задания. Специалисты по генетик-тесту сидели в маленькой комнате рядом с объявлением «Мгновенные займы». Я, как обычно, пришла раньше — терпеть не могу опаздывать. Чтобы не поддаться искушению быстренько занять несколько тысяч, заглянула в кабинет.

— Да-да, это я из газеты. Нет, от чая не откажусь. Без сахара. Не волнуйтесь, не волнуйтесь, я подожду.

Не успела выпить несколько глотков, как ввалился маленький кругленький «генетик».

— Я не люблю тех, кто опаздывает, — процедил он сквозь зубы, испепеляя взглядом часы. — Но тех, кто приходит раньше, я не люблю еще больше!

Батюшки-светы! С таким я еще не сталкивалась. Наверно, у него серьезные такие мутации, что лучше не спорить.

— Давайте я выйду и через две минуты войду снова, — предложила я.

Генетик, спешно переименованный мной в мутанта, сопел.

— Да?

— Да!

«Надеюсь, мутации не заразны», — подумала я, выходя обратно к «Мгновенным займам».

Ровно через две минуты я сделала приветливое лицо, скрестила пальцы на ногах и вошла снова.

— Здравствуйте. Я по поводу рекламной статьи.

— Заходите. Присаживайтесь. Хотите чаю?

— Нет-нет, благодарю.

Про генетическую обусловленность талантов, болезней и судьбы пришлось тянуть клещами. Немного утешило то, что мутант провел тест и мне. Тем более что стоил он всего 500 рублей — не разорился.

Были там пункты, которые полностью совпадали с моим представлением о себе, и те, которые поразили в самое сердце. Например, среди прочего выяснилось, что самая сильная генетическая предрасположенность среди профессиональных сфер деятельности у меня спорт — 89%. Рекомендуются профессии тренера, альпиниста и воздушного гимнаста. То есть когда я маленькая мечтала быть «или акробатом в цирке, или слоном в зоопарке», это, оказывается, был зов генов!

Подтверждений слону я не нашла, хотя сочетание средне-сильной нервной системы, в которой преобладает торможение, и 70% риска склонности к полноте делает и этот выбор вполне научно обоснованным.

Также у меня из всех возможных типов образования «гуманитарное» плетется в самом конце.

— Ты представляешь, — попыталась я ошеломить мужа по телефону. — Я, оказывается, генетически кто угодно, только не гуманитарий!

— Так это давно понятно, — ошеломил меня он. — Ты не любишь прокручивать теоретические языковые модели и не интересуешься ничем таким. Какой ты гуманитарий!

— А кто? — покорно вопросила я, подавленная авторитетом супруга в сочетании с данными биометрического анализа.

— А они что говорят? — ушел от ответа Леша.

— Лингвист, говорят. И математик.

— Идиоты, — констатировал муж.

Видимо, он стоит на позиции, что меня не спасет уже никакое образование.

Сунув телефон в карман, я решила повернуть в сторону редакции. Раз дома не ценят мои удивительные генетические данные, то пойду писать текст про мутантов. А они пусть там сами обед варят, раз такие гуманитарии. А я буду… буду… книгу писать, вот что!

Позвонила Марине и сказала, что нашла целую кучу альтернативных жизней.

— Ну-у-у?!

— Начала писать книгу, — гордо выпрямившись, заявила я.

Гордость оказалась преждевременной, потому что скользкие ботинки неудачно состыковались с бордюром.

— О чем!

— О тебе, — ответила я, лежа в луже.

— О-о-о, — выдохнула Марина.

Я счастливо улыбнулась и приподнялась на локте, чтобы грязная вода не намочила телефон. Прохожие шарахались, а самые отважные предлагали помощь. Но я продолжала лежать: что значит какая-то лужа по сравнению со светлым вариативным будущим?

Мы обсудили сюжет и даже наметили некоторые заголовки. Домой приехала мокрая до самых печенок. Думала, меня ждет горячий чай и теплая ванна. Или на крайний случай теплый чай и горячая ванна. Но меня ждали надувшаяся дочь и нагло облеванный котом ковер.

— На балкон эту скотину! На помойку! За хвост! — скрежетала я зубами. Грязное пятно не брал никакой «Ваниш».

— Он не виноват, не виноват, — волновался муж. — Ты посмотри, какой он беленький, маленький. Он не специально!

— Гад он и вредитель человечества. Что ты его таскаешь? Ребенка никогда не заставишь на руки взять, а эту гнусную морду — пожалуйста.

— Майя все время орет. И мокрая какая-то. А кот тихий, сухой, пушистый.

Скотина злорадно замурлыкала.

— Я сейчас вас обоих на балкон выкину, — угрожающе вцепилась я в «Ваниш».

— А мы в лошадок поиграем, — попытался умиротворить меня муж.

Глядя, как счастливая Майя визжит на спине пыхтящей «коняшки», я поняла, что обижаться на животных глупо. А с мужем мне ужасно повезло, потому что на занятия верховой ездой в месяц пришлось бы выложить всю мою зарплату. Гораздо лучше потратить капельку «Ваниша» и наслаждаться домашним вариантом.

День такой-то

Я самый настоящий, всамделишный писатель. Во-первых, уже следовала заветам Анны Ахматовой, которая, как известно, утверждала: «Я лирический поэт и могу валяться в канаве». Может, канава пока является для меня недостижимым идеалом, но уж покататься по подмороженной первыми заморозками земле я всяко имею право, ведь в голове уже зреет замысел нового шедевра. Во-вторых, в моей книге уже целых 14 страниц, а на обложке стоит маленькими буквами «Автор — Елена N». Правда, завистники утверждают, что мое нетленное произведение больше смахивает на бесплатные брошюры, которые раздают у метро. Но их послушать, так и Лев Толстой — бездарный графоман, не умеющий вовремя остановиться. Я радостно поддакиваю: «Конечно, конечно, графоман!» и втайне прикладываю свою книжечку к солидному зеленому собранию сочинений. По-моему, они отлично смотрятся вместе, а уж сколько места на полке занимают — любо-дорого смотреть. Я даже задумалась, не завести ли еще один стеллаж: если так пойдет, то в этом для нас с Толстым может просто не хватить места.

Я не какая-нибудь лохушка и прекрасно понимаю, что одна книга со скромным тиражом — это еще не венец писательской карьеры. Но, как я заявила своему литературному герою — другу Марине, это символ нашей общей успешности: ее — как героя, меня — как писателя.

Марина напечатала кусочки моего дневника и даже переплела толстой корочкой. Это был ее подарок мне на день рождения. И скажу честно, с ним не могла сравниться даже подарочная карта в крупный хозяйственный магазин «Уют», преподнесенная свекровью.

Есть такие женщины… Нет, не которые останавливают коней и не те, которые врываются в горящие здания. Женщины, которые вдохновляют на все эти подвиги мужчин. Я, в отрочестве запоем читавшая Ефремова, называю их «читрини» — женщины-блеск. Яркие, но не вульгарные, искрящиеся, ударяющие в голову окружающим мужчинам как шампанское. Да не какое-то «Советское» полусладкое, а лучший игристый продукт провинции Шампань. Сказать, что они имеют успех, — значит не сказать ничего. Любой мужчина в мгновение ока ощущает виртуальный запах их феромонов и бросается делать мир лучше. Во славу отдельно взятой читрини, конечно.

К чему бы они ни прикоснулись, все начинает сверкать и искриться, будто вымазанное в серебряной краске. Раньше я думала, что женщинами с серебряной краской на кончиках пальцев, рождаются. А достигнув возраста, когда у людей окончательно формируются лобные доли мозга (специалисты утверждают, что это происходит около тридцати), начала понимать, что стать читрини трудно. В отличие от таких женских типажей, как, например, «старшая сестра» или «дочка», женщины-блеск должны достигнуть зрелости для того, чтобы проявить себя наиболее полно: многому научиться, стать почти совершенством в какой-либо области, желательно не в одной. Потому что читрини должна восхищать, заставлять мужчину тянуться за ней, быть абсолютно земной, но неуловимой.

В юности они, как правило, маскируются либо под «боевую подругу», либо под «сексуальную штучку». Но, накопив необходимый багаж, скидывают шкурку и предстают во всем своем блеске.

Быть рядом с ними трудно, соревноваться бесполезно. Меня всегда удивляла одна вещь: я никогда им не завидовала. При том что оснований было более чем достаточно: в число моих достоинств никогда не входило умение ослепить и восхитить мужчину с первого (да чего уж греха таить, и со второго тоже!) взгляда. Конечно, иногда я взывала к небесам: «Ах, если бы я была, как Аня, или Юля, или Ольга…» Но на этом все и заканчивалось. Может быть, я понимала, что глупо завидовать совершенно недоступному для тебя таланту. Впрочем, вряд ли. Просто рядом с ними всегда было «живо». Эмоции кипели, жизненные коллизии заставляли ахать и ужасаться — одним словом, жизнь ощущалась всеми порами тела. И я продолжала искать читрини. Их не бывает много, это вообще редкий тип женщин. Но мне везло: они возникали в моей жизни с завидной регулярностью. В конце концов я подумала: «Если музы возникают, значит, это кому-нибудь нужно? В этом заинтересован кто-то там наверху».

Я осознала величие момента и села за письменный стол. Плотно поужинать. Майя крутилась рядом и посягала на мое мороженое. Причем свое, заботливо вынутое из холодильника заранее, она игнорировала.

— Маище, имей совесть, — невнятно бурчала я, откусывая огромные куски, — у тебя есть свое.

— Я не буду есть это мороженое, оно такое расслабленное.

— Какое?

— Текучее, как речка.

— А-а-а… Ну возьми папино — оно более энергичное.

Муж радостно согласился на расслабленное. Его вкусы вообще представляются мне ужасно экзотическими, например, он иногда подогревает мороженое в микроволновке.

Телефонный звонок заставил меня поперхнуться. Я с трудом пропихнула в горло остатки мороженого:

— Алло.

— Добрый день! Елена Игоревна? Это вас из администрации президента беспокоят.

Мороженое встало айсбергом в пищеводе.

— С-с-с.. слушаю, — прохрипела я.

Поверить в чудеса очень просто. Они происходят на каждом шагу. Почему бы, в самом деле, президенту мне не позвонить? Или инопланетянам не высадиться у дверей квартиры?

— Мы готовы дать комментарий по поводу теракта в Московской области, — бодро прочирикали в трубке.

Ледяной ком сжался и проскочил в желудок. Стало ясно — это гнусный розыгрыш.

— Товарищ президент, а не отложить ли нам комментарий на завтра? — предложила я, перебирая в уме кандидатуры шутника.

— Ага, догадалась.

— Конечно! — светски улыбнулась я. Не признаваться же, что уже почти поверила в инопланетян на собственной кухне.

— Тогда давай перенесем наше интервью на среду, а то я завтра в Москве.

— Конечно, Алексей Максимович, — облегченно выдохнула я.

Забавник этакий, так его разэтак! Думает, раз он застроил своими домами полгорода и ездит на рыбалку с мэром, так может шутить как хочет. Ладно, вот буду про него писать «Персону номера», спрошу, сколько рыбин поймал мэр. Будет знать!

Подошла к зеркалу, чтобы взглянуть на волосы. От таких шуток и поседеть недолго.

— Леш, меня все нервируют. Пусти съездить в Питер, — жалобно попросила я.

— А что мне за это будет?

— Ну-у-у… А что ты хочешь?

— Месяц я по вечерам сижу за компом, и меня не сгонять.

— Да ты что!

По-моему, не очень-то равноценный обмен получается, мы ведь не на месяц в Питер поедем. А вечером как раз хочется обсудить новости и составить планы на завтра. Но муж насупился, и я согласилась. В конце концов, что такое месяц, если впереди маячит настоящее путешествие в компании лучшего друга?

День такой-то

Проснулась от нежелания вылезать из постели. Оказывается, на улице резко похолодало. Ночью было минус 31. Хотела остаться под одеялом навсегда, но выяснилось, что мое намерение разделяют дочка и кот. Местообитание навсегда стало ужасно тесным, поэтому пришлось вылезать навстречу дню.

Пол встретил ледяным ветром, и я чихнула. Потом еще раз. И еще. Раз семь или пять.

«Простудилась», — обреченно подумала я.

Толстая капсула арбидола никак не хотела глотаться, я извела полтора стакана воды и немножко полила свою медицинскую карточку. Возьму ее на работу. Если будут посылать с заданием в район, скажу, что простудилась, и поеду в больницу. А если в город — не пойду в больницу, а буду дегустировать малиновое варенье в бухгалтерии.

Мороз — это очень удобно, потому что не надо думать, что надеть. Есть только один вариант: теплые легинсы и платье-туника, которое мне подарила коллега. Оно страшно теплое — только в глубокий минус и поносишь.

— Мама, почему ты без штанишек? — попыталась уличить меня в двойных стандартах Майя. На нее-то надели комбинезон.

Я обиженно защищалась:

— В штанишках, в штанишках! Вот, посмотри, какие толстые.

— Ладно, я тоже хочу такие — натяжные.

— Ой, да ну тебя! — Я чуть не перепутала карточки и не прихватила дочкину. Хорошо, что проверила, пролистав.

Кстати, узнала оттуда много нового. Например, что Майка — результат шестой беременности! Это наши медики галочку с римской цифрой «пять» перепутали. Против таких документальных свидетельств моей распущенности? болезненности? греховности?.. не устоит даже клятва на Библии.

— Что это ты там зависла? — удивился муж.

Я быстренько спрятала карту в стол. Не стоит подвергать такому испытанию его чувство юмора.

— Думаю, что пора покупать очки.

— Разумно, — неожиданно согласился муж. — А то ты слишком напоминаешь идеальную жену.

Я польщенно заулыбалась.

— Которая слепо-глухо-немая, — уточнил супруг.

Вот что меня всегда в нем раздражает, так это стремление вдаваться в ненужные детали. Вполне мог бы ограничиться первой половиной фразы.

На работе традиционно заело кодовый замок, и мы толпились в коридоре, зажав в охапке шубы, шарфы и сумки. Я решила немного схитрить и, пока все дышали в ухо специалисту по открыванию дверей, спустилась на этаж ниже. Если стоять у самой лестницы, то получается, что я тоже жду возможности включиться в работу. А то, что при этом передо мной расположена витрина шляпного отдела, никого не должно волновать.

Если честно, терпеть не могу шопинг. Но шляпы — это моя слабость. При том, что носить их я практически не могу, мои нежные уши требуют более функциональных головных уборов. Тем не менее моя мечта — целая шляпная стена в гардеробной. Да, гардеробная пока тоже мечта.

Я рассматривала фасоны, делая незаметные маленькие шажки к дверям. Вот эта, бордовая, неплоха… Но та синяя тоже, в общем-то, должна мне пойти. Ах, какой капор был у меня на первых курсах института. В сочетании с красным пальто все принимали меня в нем за француженку. Правда, один раз приняли за проститутку. Мужик остановил машину прямо у моих ног и спросил: «Сколько?» Я ждала подруг у кинотеатра и поминутно смотрела на часы, поэтому без запинки ответила: «17 часов 35 минут». Он покрутил пальцем у виска и уехал. А девчонки мне уже потом объяснили, что он имел в виду.

Это я к тому, что шляпки — моя слабость. И зайти на пять минут в магазин до рабочего дня вполне простительно. Ведь все равно дверь пока не открыли.

— Это чье? Вещи чьи? Вызываю охрану! — вдруг заголосил кто-то в коридоре.

Я выскочила из бутика. И, как оказалось, очень вовремя. Бдительная продавщица галантереи хотела избавиться от моего пуховика, который случайно выпал из рук по дороге к шляпам. Такое с каждым может случиться. Каждый день люди теряют целые горы ценных предметов. в том числе ключи, деньги и фотографии любимых. А я, между прочим, со временем стала гораздо внимательнее. В школе я однажды умудрилась потерять школьную форму. А тут — всего лишь пуховик. Положительная динамика налицо.

Я окатила продавщицу взглядом, исполненным внутреннего достоинства. Надеюсь, она прочитала в нем все, что я хотела сказать. Особенно то, что галантерею я теперь буду покупать в магазине у дома.

День пролетел быстро, потому что в обед забежала Марина поговорить насчет билетов в Питер. В числе прочих важных дел обсуждали, любим ли мы свою работу. По всему выходило, что нет. То есть слово «любить» никак не желало прикладываться к понятию «работа». Причем раньше это не казалось таким удивительным, а наоборот, было чем-то вроде идиомы, а сегодня резало глаз и ухо.

— Вот смотри. Я люблю своего мужа, я люблю своего ребенка, шоколад люблю и орехи.

— Да, еще можно про увлечения всякие так сказать: люблю вышивать крестиком, люблю читать… Не режет ухо?

— Вроде нет. А с работой, знаешь, почему странно звучит? Мы все время мыслим о ней в связи с Предназначением. То, что ты ДОЛЖЕН делать и иначе не можешь, это крест, по сути дела, как можно его любить? Можно наслаждаться процессом, отдаваться ему всей душой, стараться сделать как можно лучше. Но это другие понятия все-таки. Не любовь.

— Такое вот безоговорочное приятие «я люблю» характерно для ребенка. А работа и взаимоотношения с ней уже должны происходить на уровне взрослого, и словечко из арсенала детского «я» тут выглядит неуместным. Вот почему нам кажется странной фраза «люблю свою работу». Тем самым мы как бы принижаем дело, которым занимаемся, до уровня манной каши, делая его всего лишь одной из простейших функций.

Очень довольная я проводила Марину и поулыбалась шефу. Тот смотрел на меня как-то странно, как будто я заявилась к нему в личный кабинет с предложением обсудить собственного гинеколога. А я вовсе ни с чем таким не заходила. И вообще все наши кабинеты на самом деле совсем не личные: там переборки до потолка не доходят, и отлично слышно, о чем говорят соседи. Но это ведь не повод смотреть на меня как на удава.

Думаю, все дело в занимаемой должности. Если бы я была шефом, то тоже, наверно, разговаривала бы с подчиненными сквозь зубы. А он еще ничего, сдерживается. На волне трудового энтузиазма придумала пять тем для полосы «Ремонт и строительство».

А вечером вытащила семью кататься на коньках. Все втроем: я, Леша и Майя — на одних маленьких майкиных, подаренных моим папой. Обязанности распределялись так. Я шнуровала коньки со сверхсветовой скоростью и голосила с обочины: «Молодцы! Давайте!» Лешка ходил по катку, как апостол Андрей по воде, а Майка каталась. У нее, кстати, явные способности к этому делу. Второй раз на катке — и уже едет сама и не боится падать, а старается уловить правильные движения. Как отмечал один наш знакомый тренер, у нее хорошая координация, вполне подходящая даже для спортсменов. Нет, все-таки большой спорт — ужасно вредная для здоровья вещь. Там вечные травмы, ранние выходы на пенсию, психологические кризисы по адаптации к нормальной жизни. Лучше мой ребенок будет скромной звездой городского катка. Нет, лучше все-таки областного.

День такой-то

— Бери большую сумку, в маленькую не влезет. — Клавдия Анатольевна предпочитает взять вещи на все случаи жизни, а я, наоборот, не люблю таскать лишнее.

— С большой на вокзале неудобно. И в театр не сходишь, — аргументирую я.

Театр — очень весомый довод, так как именно общая принадлежность к культурной элите заставляет свекровь закрывать глаза на мои многочисленные недостатки: я не люблю гулять с ребенком по три часа в любую погоду, ем за компьютером и ненавижу мерить одежду.

— Не понимаю, зачем ехать в Питер. Лучше бы на елку с ребенком в Москву съездила.

— У Марины там очень важные дела, — вру я. — А я тоже не просто так: мне надо деньги с редактора «Деток» получить.

«Детки» — питерский журнал, с которым я сотрудничаю втайне от родного начальства. Не столько для денег, сколько для души: про семью и детей нашему деловому холдингу не интересно. А мне так очень даже.

Потихоньку выкладываю из сумки зонтик, нарядное платье, запасную обувь и толстый пакет непонятно с чем. Бегу на кухню заваривать чай и набираю Марину.

— Видишь, Владимир, — радуется она. — Лене обязательно нужно съездить в редакцию «Деток». И мне тоже надо поехать подать бумаги на грант.

На самом деле грант только предлог. Но если уж врать, то вранье должно быть чистой правдой. Поэтому Рина придумала этот грант, подготовила на него заявку и оформила все бумаги. Вот теперь завезет их в фонд. Не знаю, когда она все успевает. Но читрини — они такие…

Слышу раздраженный голос Владимира. Его имя никто никогда не сокращает. Никаких Володь или, упаси боже, Вовочек. Только Владимир.

— Нормальная жена не будет одна по другим городам таскаться! А с детьми кто останется?

— У них еще и отец есть, — тонко намекает Марина.

— У меня скоро командировка, — рявкает муж. — И вообще, кто здесь мать?

— Моя мама посидит!

Марина кладет трубку. Видимо, в ход идет последнее средство умасливания мужа — постельное. Раньше меня такие методы бы покоробили, а теперь волнует только результат — получится уговорить Владимира разрешить поездку или нет. Неужели я пришла к мысли, что цель оправдывает средства? Нет, конечно, нет. Просто мы с Мариной так редко куда-то выбираемся вместе. Поэтому самую капельку — да. Теперь я на многое смотрю по-другому.

Наверно, дело в том, что недавно купила себе очки. А может быть, просто у меня наконец-то сформировались лобные доли мозга. Заметила интересный оптический эффект: мне все время кажется, что люди, на которых я смотрю, меня не видят. Будто вместо очков на мне шапка-невидимка. Потом поняла почему: из-за четкости изображения кажется, что я смотрю в подзорную трубу или бинокль, а значит, удалена от объекта.

Поехала в Питер вооруженной этим чудесным артефактом.

Нас все спрашивали: «Зачем вы едете в Питер?» Мы отвечали-отвечали и никак не могли ответить на этот вопрос. Мы с Мариной интуиты, это значит, что если мы не будем слушать голос сердца, то может случиться непоправимое. Поэтому, когда нам показалось, что пора ехать в Питер, мы открыли расписание и стали изучать поезда. Как назло, гороскопы тоже обещали удачную поездку, так что пришлось пойти и купить билеты. И вовсе мы не взбалмошные, просто умного судьба ведет, а дурака тащит. Марина — психолог и знает это лучше многих.

Мы купили билеты, и Марина сокрушалась, что нам не достались боковушки у туалета. Я ее утешала: нам и без того будет что вспомнить, в конце концов, в Питере есть Эрмитаж, Нева и много наших друзей.

На вокзале мы быстренько встретились с Марининым сводным братом, которого она не видела 28 лет. Он сразу спросил, зачем мы едем в Питер. Подруга молчала и смотрела на меня, так что пришлось сказать, что у нас там Важные Дела. В Питере могут предложить работу, мы соскучились по «Павлину» из Эрмитажа, и вообще — о чем тут говорить? — каждый культурный человек должен периодически ходить вдоль Фонтанки.

— Я недавно был в Петергофе, — радостно подхватил брат. — Там, знаете, фонтаны, и погулять отлично можно.

Мы снисходительно кивнули, подтверждая его причастность к культурным людям, и стали собираться на поезд.

Все-таки Питер — очень интеллектуальный город. Прямо на вокзале мы увидели плакаты: «Бордюр или поребрик?», «Батон или булка?», «Пышка или пончик?». И это была реклама банка! При чем здесь банк, мы не очень поняли, наверное, это не для средних умов. Но все равно приятно, что, едва сойдя с поезда, можно задуматься о вечных вопросах лингвистики.

Мы приехали в Питер не просто так, а как культурные люди, поэтому первым делом отправились в Галерею драгоценностей Эрмитажа. Это не постоянная экспозиция, попасть в нее трудно, так что, если бы не пробивные способности Марины, мы бы простояли в очереди до вечера и насладились лишь видами лестницы. Но Марина умеет найти ко всем подход, и мы — ура! — проникли в святая святых. Я сказала Марине, что она молодец, а она ответила, что от меня тоже есть польза: я вожу с собой много лекарств на все случаи жизни. Очень хорошо, когда у тебя есть настоящий друг, с которым можно похвалить друг друга и сходить в Эрмитаж.

Драгоценности мне понравились, но не все. Оказалось, что скифское золото вообще есть у меня дома. Оно, конечно, медное, но по форме точь-в-точь как те цветочки в витрине. Изумруды тоже разочаровали — зеленка и зеленка, ничего выдающегося. А вот бриллианты очень понравились, особенно на лошадином чепраке. Они сверкали, как россыпь фейерверков, хотя подсветка была очень тусклая. Экскурсоводша сказала, что однажды стояла она на этом самом месте, и вдруг произошло короткое замыкание — вспыхнул яркий свет, и ее ослепило. Несколько месяцев бедной экскурсоводше пришлось ходить к окулисту. Вот, оказывается, какая это опасная профессия. Я порадовалась, что у меня дома только скифское золото и никаких бриллиантов. Потом мы с Мариной застряли у хорошеньких шкатулочек. Они нам уж-жасно понравились. Выяснилось, что мы были не одиноки в своих пристрастиях: Екатерина II их тоже очень любила. Мне больше всего понравилась перламутровая с сапфирами, а Марине приглянулась бриллиантовая с серебром. Жаль, что охранники нас быстро оторвали от витрины, я бы объяснила, что перламутровая гораздо лучше. Но надо было уступить место какому-то итальянскому министру: ему тоже хотелось посмотреть на коробочки. У государственных чиновников вообще губа не дура: прилетели и сразу отправились пялиться на бриллианты! Можно подумать, в Эрмитаже и посмотреть больше нечего. Власть имущие быстро становятся алчными и теряют духовность. Мы совершенно другое дело, потому что не первый раз в Питере, имеем российское гражданство и, собственно, попали на эту выставку случайно.

Потом мы гуляли по набережной, встречались по Важным Делам, отнесли бумаги в фонд, забежали в редакцию «Деток». Но это оказалось так похоже на обычную непитерскую жизнь, что пришлось по-шустрому покупать билеты в театр, чтобы утешиться. Советовались долго: хотелось выбрать какой-то особенный спектакль, про большое и светлое. В конце концов единогласно проголосовали за театр на Лиговском проспекте — от него всего пятнадцать минут до Московского вокзала, если бегом. Спектакль нам не понравился: героиня играла отвратительно, к тому же у нее была талия, как у молодой Гурченко, и длинные локоны, наверняка парик. Но Маринка сказала, что мы все равно не останемся на вторую часть.

Вместо этого мы нашли кофейню и просидели там почти до самого поезда. Я съела два десерта, и один попался вполне приличный. В кафе к нам присоединилась Нитка. Она моя университетская подруга и замечательный во всех отношениях человек: крутит романы с марокканцами, поет джаз и умеет повязать шарфик 20 разными способами. В субботу она собиралась лететь на параплане, поэтому я заказала ей мороженое — пусть привыкает к высотным температурам.

Нитка сказала, что мы внесли в ее жизнь свежую московскую струю. Мы не спорили. Во-первых, наш город хоть и не ближнее Подмосковье, но от столицы до нас можно доехать за два часа. А во-вторых, мы все время говорим «бордюр», а не «поребрик». Нитка проводила нас до вагона. Мы много смеялись, и если смех действительно продляет жизнь, то все трое получили неплохие шансы стать долгожителями. Глаза у Нитки были грустные, наверное, от смеха — от него всегда выступают слезы.

Дома меня встретила дочка и строго спросила, зачем я ездила в Питер. Надо было сформулировать ответ четко, кратко, с использованием доступных ребенку языковых средств, поэтому я сказала: «Майеч-чка, а где папа? Как вы без меня тут жили? Смотри, какую шоколадку я тебе привезла…»

День такой-то

Альтернативная жизнь начинается с новой прически. Это аксиома, не требующая доказательств. Но, как оказалось, только для девочек. Мальчики приходят к этой простой истине долго и трудно.

Марина забежала прямо с утра — сразу после того как отвела в сад Олежку.

— Это я и круассаны к чаю! — крикнула она с порога, сверкая абсолютно круглой бритой головой.

Не проснувшийся окончательно Леша шарахнулся и врезался в холодильник.

— А-а-а… э-э-э… — Он покрутил пальцами возле головы и протер глаза.

— Да. Я постриглась. Налысо, — гордо заявила Марина, поворачиваясь вокруг своей оси, как огромный глобус.

Я погладила круглую макушку. На самом деле там волос почти на сантиметр. На ощупь очень приятно, но общее впечатление какое-то беспризорное.

— У Нины стриглась?

— Ага.

— Это правильно. После Нины никаких пролысин не остается, — согласилась я.

— Какие у вас могут быть пролысины? — мрачно поинтересовался муж, врубая кофемолку. — Кофе будешь?

— Спасибо, ты настоящий мужчина, — обаятельно улыбнулась Марина.

Муж растаял и отломил круассана.

— Вот видишь, на затылке волосы распадаются? Ну куда ты смотришь? Во-от же пролысина. А когда Нина стрижет, она на этом месте химию делает, и получается не лыска, а пышность.

— Не знаю, что там с Ниной, меня всегда монголоид Гена стрижет, — хмыкнул муж, берясь за второй круассан, — и проблема лысины пока перед нами не стояла.

— Мы в комнату пойдем.

Я схватила оставшиеся круассаны и потянула Марину за руку. Ведь всем девочкам ясно: новая прическа означает новую жизнь. Насколько крутой вираж заложила Маринина судьба с такой-то прической.

— Что? Что? Рассказывай скорей, — зашептала я, давясь круассаном.

— Да что рассказывать-то?

— Это! — Я ткнула пальцем в утратившую волосы голову.

— Да ничего нового на самом деле. Просто захотелось перемен.

Марина рассеянно собирала крошки на палец. Сразу становилось ясно, что все старое, что осталось с ней до сих пор, не торт со сливками.

— Как твой проект?

Марина любит рассказывать о детях. Когда она говорит о старшеклассниках и центре развития подростков, глаза у нее начинают отливать зеленым.

— Никак. Муж приехал.

— И что? — продолжала тупить я.

— Жизнь замерла, — разжевала Рина. — Я не могу заниматься проектом, потому что — «Там много мужчин». Наверно, я сплю с ними всеми разом!

— Ри-и-и…

— Я все понимаю: ревность, дома бывает мало, в командировках меня не видит, но это не значит, что надо придумывать всякую чушь.

— Гад! Расстрелять!

— А что я ребятам скажу? У них сейчас очень ответственный период: мы к выставке готовимся. Алина такие фотографии чудесные сделала. Сама все организовала.

Я втиснула в задрожавшую руку круассан и пошла за чаем. Иногда это единственное, чем мы можем помочь нашим близким. Может быть, еще сделать конкурс на сайте для начинающих фотографов. А больше — ни-че-го.

Леша ввалился в комнату с туркой и помешал мне провести сеанс скорой психологической помощи. Рина засобиралась домой. Все-таки удивительно, что в такие дни никто не отменяет работу. Хорошо бы редакцию, как тамагочи времен моей юности, можно было бы отрубить на неопределенное время. А потом включить снова. И ребенка так же. И мужа. Количество окружающих меня тамагочи росло в геометрической прогрессии. Проще всего отключить себя. Но кто потом включит тебя обратно?

Работалось вяло. Начинающие фотографы редактора не вдохновили. Позвонила одна тетенька, которая раньше работала проректором по науке в крупном вузе, в юности собирала медали на союзных конкурсах красоты. В разговоре случайно выяснилось, что она уже давно работает в Москве и там ей предложили стать депутатом. А раз депутатом, то надо периодически о чем-то важно-полезном писать в газеты. И она предлагает мне писать от ее имени как самый настоящий депутат.

Я, конечно, согласилась. Во-первых, денежка не помешает. Во-вторых, если она изберется, то будет у меня свой депутат. Я буду практически как крутой журналист с нераскрываемыми источниками в высших кругах.

— У тебя уже есть свой депутат, — сказал муж. — Ты про него все время пишешь.

Да, про Александра Викторовича я писала часто. И он действительно стал депутатом. Хочется написать «в итоге», но, боюсь, это было бы сильным преувеличением. К тому же в последнее время Александр Викторович немного зазвездился и говорит только круглыми фразами, без души. Моему диктофону даже обидно: не надо думать над расшифровкой, все очень складно выходит.

Так вот, Инна Арнольдовна предложила несколько тем. Про образование мы решили не писать. Из этого можно сделать отличный фельетон, но это все-таки не совсем депутатский жанр. Вернее, для разоблачения он куда как неплох, но у меня-то цель другая. Тем более что И.А. еще пока даже не депутат. Так как в статью это не войдет, то И.А. пожаловалась, что ректором одного гуманитарного вуза поставили танкиста. И общаться с ним приходится очень своеобразно. По принципу «для тех, кто в танке». То ли дело в другом институте, где молодой ректор взял себе двух проректоров-животноводов. И отлично получилось! Студенты сегодня от скотины не сильно отличаются: также чуть что роют землю копытом, а в остальное время смотрят невинными глазами без проблесков интеллекта.

Я сказала, что это просто отлично, и я очень хочу встретиться. Например, прямо сейчас.

— Ох, нет, — сказала тетенька. — Давайте завтра. Или послезавтра.

Ну и пожалуйста. Не очень и хотелось. Все равно у меня сейчас важная планерка с шефом.

Шеф сказал, что пора идти навстречу пожеланиям трудящихся и издавать бизнес-журнал.

— Другой образ. Другой формат. Другой стиль. Все это должно присутствовать.

— Но в газете… — начала я.

— Забудьте вы про газету! — рявкнул он. — Слушать меня! Предприниматель у нас кто?

— Главный злодей, — выпалила Светка.

— Царь, бог и кормилец, — уперся пальцем в потолок шеф. — В этом издании, конечно. Поэтому с каждой — по пять свежих оригинальных рубрик.

— Круглый стол, — пробурчала я, отцепляя колготки от острого угла столешницы. Почему-то каждый раз я садилась на это место и каждый раз вспоминала про коварный стол слишком поздно.

— Отсталый, давно протухший бред, — бодро откомментировал шеф. — Включайте мозги! Следующий.

Мы со Светкой переглянулись. Нас в буквальном смысле раз-два и обчелся.

— Фотоформаты с краткими подписями, — легла грудью на амбразуру вторая половина редакции нового издания.

— Уже лучше. Хорошие репортажи, качественная съемка. Студийная тоже… Хм-м… влетит в копеечку. И вообще, нечего на фотографов кивать! Что можете сделать вы? — указующий перст шефа воткнулся в календарик с овечкой, стоящий между нами. Овечка поежилась.

— Надо показать, что бизнесмен не зажравшаяся морда, а человек, который в поте, то есть в поту лица, в лицу пота… Короче, служит всеобщему благоденствию.

— «Служил Гаврила хлебопеком, Гаврила булки испекал», — неслышно процедила я.

Но, как оказалось, начальство не только видит сквозь стены, но и обладает слухом летучей мыши. Надир Георгиевич уставился на меня проникновенным взором. Взор уже давно не действовал как надо. То есть вместо творческого энтузиазма и стремления бежать по углям к светлому журналистскому будущему вызывал нервный тик и желание взять отпуск.

— Сделаешь рубрику «Предприниматель меняет профессию» и пусть воплощают детские мечты, — резюмировал шеф.

— Булки выпекают? — скептически уточнила я.

— Почему бы и нет? С хлебокомбинатом договоришься. Давай-давай! Время идет, а полосы сами собой не сверстаются.

День такой-то

К концу недели я поняла, что цитирование художественной литературы в рабочее время — зло. Вот кто меня просил лезть с этим идиотским Гаврилой? А теперь шеф уперся рогом и требует воплотить тему в жизнь. Я душераздирающе вздохнула и облизала губы.

— Алло, Эдуард Петрович? Добрый день, мы хотели бы предложить вам принять участие в одном уникальном проекте… А почему против? М-м-м, понятно.

— Василий Васильевич? Уехал? А когда вернется? Когда-а-а? Извините, до свидания.

— Константин Самсонович? Неудобно говорить? А когда перезвонить?

Глоток подернувшегося молочной пенкой кофе прочистил голову.

— Юль, у тебя есть кто на примете? — как можно жалобнее проныла я.

Карандаш, скрепляющий узел волос на затылке, склонился влево.

— Опять бизнесменов?

— Можно чиновников. Но в особо крупных размерах.

— В особо крупных у тебя и у самой есть, — фыркнула Юля. — Кто мэру вчера запрос составлял.

Представив мэра, с упоением ворочающего противни на хлебозаводе, я икнула и залпом допила кофе.

— Ю-у-у-улечка, если не ты, то никто. Он съест меня не жуя. А ты же так много работаешь, все знаешь…

Многозначительный взгляд на кабинет редактора заставил карандаш сменить местоположение: волосы волной плеснули по спине.

— Держи. Может, что и выгорит.

Все-таки хорошо сидеть в одном кабинете с зубром. Это как последний бастион на пути жестокого мира. За ним, конечно, надо ухаживать, но в случае неприятностей можно спрятаться за косматый бок и наблюдать, как враг летит, отброшенный мощным копытом.

Разжившись дополнительным списком, я с удвоенной энергией продолжила терзать телефон.

— Венера Викторовна? Это из газеты беспокоят. Хотелось бы вам предложить… А почему вы так агрессивно настроены? А-а-а… Так это рекламщики, а мы, журналисты, бесплатно де… Зачем же так грубо?

Фу-у-у-х, Юля, кого ты мне подсунула?

— Не понимаю, почему никто не хочет изменить свою жизнь, — пожаловалась я Светке. — Вот если бы мне предложили, я бы…

— Про окна так себе материал, не цепляет, — отозвалась коллега.

Я понимающе кивнула. Была Светина очередь работать обозревателем номера. Она относится к этому очень ответственно и, когда ей задают вопрос, просто включает звук, переводя мысль в устную речь. Поменять содержание она при этом забывает.

Трубка давно стала липкой, и я протерла ее рукавом.

— Как ты вовремя позвонила, — обрадовалась та Марининым голосом. — Только что о тебе думала.

Видимо, набор ее номера уже врос в меня на уровне рефлекса и работает, минуя сознание.

— Я предлагаю такую классную возможность изменить свою жизнь, а все почему-то отказываются, — наябедничала я. — Многие в нелитературной форме.

— Наверно, ты недостаточно сильно их ошеломила.

— Да я не успеваю! Не успеваю шеломить! Только примериваюсь, а они трубку бросают.

— Шеломи с первой фразы, тогда успеешь.

— Это ты мне как психолог советуешь?

— Нет, не как психолог, не как психолог, — заверещала Марина. — И не называй меня так. Я твой друг, а не психолог, ясно? Сегодня на родительском собрании у Сергея говорят: «Вы психолог, а ваш сын жеваной бумагой плюется». Я: «При чем тут психология?» А они: «Вы должны уметь выстраивать отношения с людьми. А сами даже сына воспитать не можете».

Как будто другие не плюются!

— Да! — возмутилась я. — Как будто доктора не болеют!

— Сапожники не стирают ноги…

— Редакторы не читают Донцову… Ой! — Я оглянулась, не слышал ли кто, как я прокричала маленький грязный секрет редактора на весь этаж. Но там было всего человек пять, причем трое из них — мамы с детьми и поделками, они не в счет.

— В общем, они все сволочи, а ты молодец. Позвоню вечером, — быстренько утешила я Рину. — Пока.

Редактор зашел в кабинет, и я лихорадочно зашуршала ежедневником. Слышал? Не слышал?

— Андрей Артемович, хотите изменить свою жизнь? Не навсегда, буквально часа на два? И на побольше бы не отказались? Ой, я вам сейчас такое предложу!

Пришла домой довольная как доярка-стахановец. Сумела договориться и с пиццерией, и с предпринимателем, желающим странного, и даже подлизаться к зубру шоколадкой. На волне хорошего настроения спросила Лешу, хочет ли он все поменять в своей жизни.

— Слизерин. В крайнем случае Когтевран, — пробормотал мой муж-ученый, листая «Гарри Поттера».

К моему безмерному удивлению, Леша нешуточно увлекся историями про мальчика-волшебника. И даже рассказывает о нем на лекциях по детской литературе. Заказал в интернет-магазине «Сказки барда Бидля» на английском и периодически читает их вслух Майе на ночь, переводя по ходу дела. Есть там одна такая сказка — «Волосатое сердце колдуна». Я не вникала в сюжет, но, кажется, речь шла о неразделенной любви и мести. Так вот, это самое волосатое сердце колдуна стало у нас чем-то вроде домашней пугалки, вроде как «черная рука-а-а-а».

И вот на 14 февраля, День Святого Валентина, — Майка мимо такого девчачьего «рюшечного» праздника пройти не могла — дедушка Семен ей принес шоколадное сердечко и… волосатое сердце колдуна, пушистую такую подушечку размером примерно с младенческую голову. Подушечка пользуется у дочки неимоверной популярностью: мало того что она укладывает на нее всех кукол — кот, кстати, тоже как-то попробовал так поспать, головой на пушистой подушечке, но его согнали, — она еще и берет ее с собой в постель вместо мягкой игрушки. Надо отметить, что Майя никогда ничего такого в кровать на ночь не брала, предпочитала обходиться моей ладонью и теребить пальцы как пеньковый канат. Но волосатое сердце колдуна, видимо, пришлось ей по душе, и она каждую ночь тащит его с собой под одеяло, вызывая у нас с Лешкой нервные улыбки.

На всякий случай решила позвонить маме. Потому что кто еще может проконсультировать по поводу правильного воспитания? Вот у мамы прекрасный результат получился — я, поэтому ее компетентному мнению я доверяю.

Мама сказала, что волосатое сердце колдуна — ничего страшного, ребенку просто не хватает любви. Собственно, любви не хватает всем, но детям особенно. Главное, они не умеют этот дефицит скрывать, поэтому получаются такие казусы.

Бедный мой ребенок! Я, видимо, ужасная мать, раз дочка спит, прижимая к себе не милого зайчика, а такую неэпилированную дрянь. Я решительно вытерла слезы.

— Майечка, солнышка, ласточка, ягодка! — люблю фыркать дочке во все места. Но она этого ужасно не любит:

— Мама, не щекоться!

— Не буду, не буду. А давай мы во что-нибудь поиграем.

— Давай! — бурно обрадовалась дочь. Точно, ей не хватает любви и внимания. Сколько эмоций из-за простой игры. — Будем играть в принца. Чур, ты принц!

Принц честно спасал бестолковую принцессу из водопадов и снимал с подушечных гор, в которые она с маниакальным упорством тут же лезла снова. Потом, не давая прийти в себя, тут же признавался в любви и предлагал руку и сердце. Принцесса милостиво кивала.

— Ваше высочество! Хочу сказать, что…

— Мам, — вдруг отложила куклу Майя. — А где мой мальчик?

— Филиппок? Кукла?

— Не-е-ет! Ну как ты не понимаешь? Мой мальчик. Принц!

Я, опешив, с размаху села на подушечный Эльбрус:

— Вот подрастешь, и у тебя тоже будет мальчик.

— Он будет таскать меня на ручках.

— Надеюсь, все-таки носить, а не таскать, — с робкой надеждой заключила я.

Звонок в дверь заставил меня принять устойчивую позу альпинистов и на максимальной скорости проползти к коридору.

Оказалось, соседка снизу зашла за деньгами на домофон. Опять все сдали, остались одни мы и Марья Петровна с четвертого этажа. Марья Петровна — потому что она очень бедная и живет на одну пенсию, а мы — потому что все время забываем. К тому же у Леши никогда нет наличных денег, он постоянно старается расплатиться карточкой. Так экономнее получается, считает он.

Анастасия — пожалуйста, называйте меня без отчества, иначе я чувствую себя совсем старой! — не согласна и не стесняется зайти об этом напомнить. У нас с ней странные отношения. С одной стороны, она жалуется всем встречным, что Майя топает как стадо слонов. Можно подумать, у нее самой походка балерины! А с другой стороны, она все время помогает с организацией разных общественных дел, и я очень рада, что этим не приходится заниматься мне.

Пожаловалась соседке на Майю и ее проблемы с противоположным полом. Анастасия, женщина уже постбальзаковского возраста, скоро отметит 60-летний юбилей, вдруг порозовела.

— Знаете, я как-то на вокзале оказалась в толпе цыган. И один молодой человек придвинулся ко мне, прижал руку к сердцу. И что-то так проникновенно говорил…

— Ну?!

— Деньги у меня в это время вытащили, — согнала с лица мечтательное выражение Анастасия. — Но, знаешь, до сих пор глаза того цыгана помню. Как шоколадные солнышки…

— Э-э-э…

— Короче, за домофон с вас 680 рублей.

Я безропотно выдала деньги и прислонилась к косяку. Для мужчин любовь что-то вроде шахмат. Знаете, где все время «белые начинают и выигрывают»: стратегия, тактика, подсчет потерь, неожиданные гамбиты. Главное, чтобы король остался на своем месте, а королевой можно при случае и пожертвовать.

— Ле-о-ш, поговори со мной. — Муж сидел, закопавшись с головой в компьютер и механически поглаживая кота, развалившегося у него на бедре. — Ты мне муж или поросячий хвостик?

— Что там опять?

— Мне грустно и одиноко. Скажи что-нибудь хорошее.

— М-м-м-… Скоро зарплату дадут. Эй, эй, пошутил я. Не дерись! Что ты как муравей?

Когда я пытаюсь подвигнуть своего мужа на разговоры о любви, он отбивается разными примерами из мира животных — в юности супруг хотел стать биологом.

— Почему муравей?

— Я тут прочитал, что они занимаются сексом только раз в жизни, причем в воздухе, — отвлекается от экрана муж.

Не сексом, конечно, а любовью. Что эти мужики понимают в высоких чувствах? И про рожденных ползать — ерунда на постном масле!

— Отращивают крылья и спариваются. Потом они падают, и самка отгрызает себе крылья.

Я не выдержала и начала мелко кивать на манер китайского болванчика. Разве мы, женщины, не наступаем на горло собственной песне, не переводим крылья на подушки и не начинаем копошиться в быту?!

— Потом самка съедает самца.

Я резко перестала кивать и сделала сочувственное выражение лица. Ну что тут скажешь? Тоже бывает.

— После этого обескрыленную самку находят рабочие муравьи и начинают строить вокруг нее муравейник, а она откладывает яйца или как там это называется, — резюмирует муж. — Одного-единственного акта любви матке хватает, чтобы всю жизнь производить новых муравьев.

У меня вырывается лирический вздох. У людей любовь тоже оплодотворяет работу всей жизни. Вот Тургенев, например, влюбился в Полину Виардо и потом всю жизнь писал романы. Про обычных смертных я и не говорю. Влюбились в юности, и пожалуйста — жизненный путь ясен: свадьба, дети, морока с садиками, работа по свободному графику. То есть одна-единственная влюбленность может определить все дальнейшее существование.

Интересно, Окуджава знал о воспроизводстве муравьев, когда писал свою песню «и муравей создал себе богиню по образу и духу своему»? Наверняка догадывался. Нет, ну почему я не муравей? Во-первых, у них все четко: ты знаешь, как надо поступать, чтобы было правильно, что тебе предназначено судьбой и зачем ты вообще появился на свет. Во-вторых, есть неземная — в прямом смысле этого слова — любовь, приключение и риск. В-третьих, кроме любви есть еще и обустройство дома, радость материнства и вообще полный матриархат. А что немногие самки до этого доживают… Можно подумать, у нас все гладко!

Найдите хоть одну женщину, которая хотя бы раз в жизни не мечтала, чтобы все мужики куда-нибудь провалились. Ха! Даже если мне ее покажут, все равно не поверю, разве что она всю жизнь провела в женском монастыре или с детства хотела стать мальчиком. Муравьи нас и в этом понимают. Ученые обнаружили, что в ходе эволюции возник вид муравьев, которые полностью отказались от секса. Они размножаются клонированием, и все самки являются точными копиями своей королевы. Это первый известный науке вид, который полностью перешел на неполовое размножение. К тому же эти муравьи — отличные садоводы. Они выращивают мхи, которыми потом питается колония.

Так вот живешь и не знаешь, что все твои мечты муравьи уже воплотили в жизнь.

И даже день всех влюбленных им не нужен. Так и не дождавшись романтического вечера от мужа, уткнувшегося в «Сказки барда Бидля», пошла звонить Марине. Может быть, она тоже захочет стать муравьем.

— Нет, не муравьем. Я хочу стать диким безумным кальмаром, когда мой сын безответно влюбляется. Когда он сидит весь такой печальный и руки у него вздрагивают, мне хочется помчаться в школу и разнести там все в пух и прах, — призналась Марина. — Хотя как психолог я понимаю: это просто необходимый этап, все через него проходят.

В конце концов мы выплыли из душераздирающих тем в более спокойные воды.

— Помню, Сергей учился классе в третьем. Мы с ним выходим из лифта, сын поет громко, с выражением: «Что же мне делать со своею любово-о-ой?» А рядом в квартиру заходит помятый мужик, явно мучимый похмельем. Посмотрел на Сережу и говорит: «Парень, мне бы твои проблемы!»

Положила трубку, которая стала уже настолько теплой, что пластик потихоньку оплывал под пальцами. Мы с мужем, как мужик и Сергей. Потребность в любви с моей стороны постоянно сталкивается с суровыми буднями со стороны мужа. И постоянно кто-нибудь побеждает, а кто-то проигрывает. Это ужасно. Почему оба не могут победить сразу?

С горя всех уложила спать пораньше, а сама пошла рыдать в туалете. Вот если я умру через три дня, то что? Никто и не начнет рвать на себе волосы и не подумает, как ужасно сильно меня любил? В преддверии неминуемой смерти я позвонила своим школьным любовям, пытаясь выплеснуть на них те остатки нежности, которые с давних пор хранила где-то между желудочком и предсердием. Обожралась деликатесами, ограбила банк, порыдала в подушку, вознесла десяток отчаянных молитв и пожертвовала все деньги на благотворительность. А еще писала письма дочери. Я понимала: надо написать много писем, чтобы она получала весточки от меня хотя бы до совершеннолетия, но когда мысленно бралась за перо, мысли уходили. Что сказать этому совсем-совсем отдельному от меня, но такому родному человеку? Что я всегда хотела быть — непростительное желание для матери! — самой любимой ею? Что постараюсь быть рядом так долго, сколько смогу? Но как обещать, ведь я не знаю, буду ли где-то вообще? И самое страшное — станет ли меня по-прежнему волновать ее судьба?

Что я понимаю, как больно, и трудно, и здорово жить, когда тебе 10, 15, 18? Что я сама помню, как… Я удивительно мало помню о том, как быть ребенком, черты моего детства расплываются перед глазами, полными слез.

Помню, мы с Валеркой — моей любовью времен первого класса — идем по двору с сеткой, полной апельсинов. Или хурмы. То ли он помогал мне донести фрукты до дома, то ли я провожала его куда-то, но точно помню эту солнечную яркость плодов с терпкостью юности. Все-таки хурма? И образ Валерки в моем сердце: его неприбранная вихрастая голова с круглыми щечками, навсегда — оранжевая, круглая. Хотя никогда я не страдала ни дальтонизмом, ни синестезией… Как сказал другой Маринин сын, трехлетий Олег: «Тоска… А годы идут!»

Слила воду в туалете и пошла спать.

День такой-то

Утром в трамвае все ко мне прижимались. Началось с подвыпивших студентов, но их можно в расчет не брать. Затем мою ногу обнял малыш с возгласом: «Привет, тетя!» Мама его долго извинялась, а я великодушно улыбалась. Но когда в трамвай зашла большая бездомная собака и легла, привалившись к моему ботинку, стало не по себе.

«Может, в моем организме не хватает тепла? — всерьез задумалась я. — Собака, ты хорошая, теплая и пушистая, но я не могу тебя взять. У меня кот, понимаешь? И ребенок. И вообще, собака, может, у тебя хозяин есть. А?»

Собака грустно на меня посмотрела и отползла от ботинка. Сразу похолодало. Тетка напротив со злым ртом и внешностью завуча зацепилась взглядом за собачье ухо и минут пять смотрела на зверюгу. А потом улыбнулась! Я бы не поверила, что она вообще это умеет. Пенсионер с рюкзаком мне сказал: «Осторожно, не наступите на собаку». И даже кондуктор не гнала безбилетную животину, а осторожно ее обходила по дуге. А собака лежала и смотрела в потолок грустными глазами…

Пришлось протолкаться в другой конец вагона. Я же не виновата, что у меня кот! Не виновата! Примостилась рядом с двумя дамами хорошо бальзаковского возраста. Они были в теплых шапках и поэтому говорили так, что даже мои уши смогли что-то расслышать. Я очень люблю слушать чужие разговоры, но услышать что-то интересное удается редко. Достаточно громко говорят только подвыпившие вэдэвэшники и профессиональные скандалисты, а ждать от них осмысленных диалогов глупо.

— Он звонил?

— Звонил.

— Ну?!

— Спросил, как я поживаю и замужем ли.

— И что ты ответила?

— Призналась, что замужем.

— Как ты могла!

— Что ж мне — врать, что ли? На прямой вопрос…

— Надо было обтекаемо ответить. Сказала бы, что НЕ ОЧЕНЬ замужем.

Я зафыркала и поняла, что придется возвращаться в собачий конец вагона. Хорошо, что уже доехали до редакции, и я смогла с достоинством выйти.

Зубр уже сидел в кабинете и ожесточенно молотил по клавишам.

— Представляешь, какие дуры-тетки со мной ехали? — поспешила поделиться я впечатлениями. — Одна другой говорит: если мужчина тебя спросит, то скажи, что не очень замужем.

— Сама дура. — Юля мрачно покосилась в мою сторону.

Допустим, ей неинтересно про теток, потому что у нее самой нет мужа. Но хамить-то зачем? Я к ней со все душой, а она… Не зубр, а гиена.

Раздеваясь, декламировала Сашу Черного «Гиена такая мерзкая, морда у нее дерзкая…». На словах: «Мне объяснила невеста дядиволодина тетя Аглая отчего она злая? Потому что уродина» — зубр двинул стулом, и карандашница покатилась по полу.

— Приходить надо вовремя и делами заниматься. А то не в состоянии новость на 50 строк написать, а туда же. Тупорылые идиотки. Только профессию компрометируют.

— Если некоторые не в состоянии адекватно воспринимать простейшее стихотворение, о чем тут вообще говорить.

Гиенозубр шмякнул карандашницу на стол. Я села и стала аккуратно раскладывать документы. Тишина стала очень громкой и давила на макушку, как подушка из гречневой шелухи.

— Почему до сих пор не сдана полоса «Зверье мое»? — Редактор возник в дверях и грозно уставился на мой выключенный компьютер. — Я вас спрашиваю!

— Меня? — В кои-то веки я согласовала статью заранее. Вычитала текст, подобрала с рекламодателями картинки. И чувствовала себя абсолютно уверенной в собственной правоте.

— Да, тебя. Или ты думаешь, что рекламная статья про цирк будет стоять одна-одинешенька? Где замануха для читателя? Глазом за что зацепиться?

— Могу сделать обзор книг о животных, — предложила я.

Гиена и трамвайная собака не прошли даром. Кстати, я действительно видела рекламу «Самые интересные факты из мира зверей и птиц». Не стала на глазах у зубра читать. А теперь — пожалуйста. Не только можно, но и нужно. Люблю свою работу.

Из бывшей запрещенной, а теперь рекомендованной к просмотру литературы я узнала, что слоны могут передавать сообщения с помощью вибрации почвы на 32 километра. Например, им грозит опасность, слоны из всех сил топают ногами и другое стадо знает: надо спасаться. Вот не зря я всегда чувствовала свое родство с этими животными. В детстве, когда я ходила в музыкальную школу по классу баяна, мне очень помогал костный слух. То есть я, как слон, костями чувствовала вибрацию. И получала пятерки. Так-то я глухня глухней. Со слонами мне еще повезло. А вот будь я ближе к омарам, которые поливают друг друга мочой из глаз…

Отправила обзор и с чистой совестью отправилась в пиццерию — менять профессию вместе с предпринимателем. Андрей Артемович Виухов явился в новеньком поварском халате и кокетливом колпаке на одно ухо. Наш фотограф радостно защелкал, а я скривилась. Себе-то купил халат. А я как же? Жмот. Все они, предприниматели, одним миром мазаны. Мог бы и презентовать хоть шапочку. Вот набросаю ему волос в пиццу и сниму самым крупным планом. Будет знать!

Но постепенно аппетитные запахи и умиротворяющий вид тестяных колобашек настроили на благодушный рабочий лад. Каждая такая колобашка весит 200 граммов, и ее хватает для приготовления пиццы диаметром 29 см. Тесто готовится заранее в течение 4‒5 часов. Очень полезно напихать в текст побольше цифр. Во-первых, это показывает, что ты ответственно подошла к заданию и набрала много ОЧЕНЬ ТОЧНОЙ информации. А во-вторых, можно сунуть цифры под нос дизайнерам, и они сделают какую-нибудь инфографику пообъемнее. Гонорар-то за объем полосы идет.

Повар крутил головой, пытаюсь проконтролировать подозрительного подопечного и заглянуть ко мне в блокнот. Вдруг я пишу там чего-нибудь не то. Я не давала. В принципе, я пишу на диктофон. А в блокноте иногда рисую цветочки и разные абстрактные картины в духе Малевича.

По правилам пиццу надо делать быстро: иначе тесто начинает прилипать и положить его на лопату будет совершенно невозможно, легко порвать тонкую лепешку. Не больше пяти минут на всё. Раскатать пальцами лепешку, намазать, положить начинку и — на лопату. Пожалуй, выпекание — самый трудный момент. В дровяной печи, в отличие от подовой электрической или конвейерной, жарит не автоматика, а человек, соответственно, необходимо контролировать и температуру огня, и степень готовности продукта. Это как раз тот случай, где кадры решают все.

На удивление у моего строителя неплохо получается. Он довольно ловко крутит лопату, подчиняясь негромким советам пиццайоло. А счастливый фотограф чуть ли не залезает в самый огонь, ловя наилучший ракурс. Мне места уже не остается, и я облокачиваюсь на сервировочную стойку, с намеком шебурша ножами и тарелками.

Да-да, пора уже пробовать результаты. А то обед давно прошел, а вместо утренней чашки кофе у меня была только перепалка с зубром. Андрей Артемович не подвел: тонкое, хрустящее на изломе тесто, запашистая начинка, космы сыра, тянущиеся вслед выбранному куску. Нам подают два обязательных соуса: чесночный и острый, по сути ароматизированное масло, но заливать ими пиццу — одно удовольствие. А потом мы неэстетично чавкаем под заливистые трели канарейки. Не знаю, зачем в пиццерии канарейка, если музыка там всегда включена довольно громко. Канарейка честно старается перепеть динамики, иногда у нее даже получается. Но надо понимать разницу в ресурсах. Я всегда усаживаюсь подальше от клетки, чтобы не травить душу этим состязанием природы и механики.

Фотограф тоже ест, поэтому можно не заботиться об эстетике.

— А здорово вы с лопатой обращаетесь. — Я размазала стекающее по подбородку масло.

— В деревне у бабушки наловчился чугунки в печь ставить, — скромно улыбнулся Виухов.

— Что вы говорите! — привычно ахнула я. Кто бы мог подумать — с ухватом наловчился. У бабушки! Ты ж моярыбка!

— И очень вкусная пицца у вас получилась. Ела бы и ела.

— Обещаю испечь при случае. Какую закажете.

И вовсе он не жмот. Очень даже милый мужчина. И готовит вкусно.

— А ну положи кусок обратно, — шипит фотограф Женя. — Я еще заключительные кадры не снял. Клади, кому говорят!

М-м-м, кажется, я немножко увлеклась. Приходится расстаться с теплым стулом и последним куском пиццы, сиротливо лежащим на тарелке. Говорят, журналисты — бесцеремонный народ и все время жрут. Вот и нет: жрать нам не дают фотографы.

А вот мой муж никогда не говорил мне: хочешь, я приготовлю для тебя все, что пожелаешь. И даже посуду мыть только через год семейной жизни начал. И сейчас, поди, треплется с лаборантками на кафедре. Решительно достаю мобильник.

— Алло, ты там где вообще?

— Почти сижу в шкафу.

— Почему в шкафу?

— Может быть, не в шкафу, а под столом спрячусь, — шепотом рапортует Леша.

Оказывается, ГОЧС проводит учения. По звонку весь университет должен слаженно встать и эвакуироваться. Но Леша не успел проверить студенческие тесты, поэтому вместо эвакуации он запрется на кафедре и быстренько их прочитает.

— А если кто-то будет открывать дверь, спрячусь в шкаф. Так что ты меня не отвлекай, а то не услышу.

— Пока, — шепотом говорю я.

Муж, который сидит в шкафу… Не то Карлсон, не то родственник тех самых «мужей на час» из газеты объявлений о ремонте. Вообще эти самые мужья казались мне всегда чем-то очень неприличным. Все-таки брак изначально что-то длительное — до гробовой доски и все такое. А если только на час, то стоит ли вообще затеваться с женитьбой?

На всякий случай решила приготовить что-нибудь вкусненькое вечером. Кто знает, когда нас настигнет гробовая доска.

День такой-то

Марине сегодня исполнилось 33 года. Возраст Христа. Она получила подарок, а заодно и я. Впрочем, думаю, тут нет места случайностям. Мы шли и говорили о жизни и смерти и вдруг ощутили Присутствие. Марина сказала:

— Помнишь, в Библии: «Храм там, где двое собрались во имя отца моего». Он сейчас среди нас, правда?

И я хотела сказать «правда», но промолчала. Наш разговор вдруг замкнулся, как будто подсоединили давно собираемую цепь и в безжизненных проводах возник ток. Проскочила искра. Над городом висел смог, так что не было видно солнца и в сером тумане терялись стены ближнего дома, но нам дышалось удивительно легко. Мы обе ощущали свободу. Хотелось раскинуть руки и пронизывать ими пространство, словно лучами. И оно, это пространство, действительно было бесконечным, а в груди рождалась сила.

Это был миг, ослепительный и осиянный, но и обыденный. Уже в следующую секунду мы катились вниз с горы, судорожно стараясь сохранить, удержать невероятное ощущение в закромах памяти. Обидно: с нами случилось чудо, но мы так до конца и не поверили в него. Чуть не сказала «как будто». Но все-таки удержалась. Наверное, мы не совсем пропащие. Может быть, в этот момент вокруг нас собралось плотное кольцо духов — темных и светлых, лопоухих и бородавчатых, бесплотных и подметающих асфальт кружевной сорочкой. Они болели за нас, проталкивались в первый ряд, со всех сторон к ним бежали все новые и новые, скоро их набралась целая толпа. Возможно, эта толпа уместилась бы на острие иголки, а может, заняла бы целый континент. Некоторые делали ставки, а кто-то радостно взмывал в небо, вереща: «Слышите? Это моя правнучка! Вот! Додумалась! Правнучка-то, а?» Один из них отчаянно и безнадежно кричал что-то нам в ухо, и его устало одергивали: «Ну что ты надрываешься? Ясно же — не услышат. Помолчи — не видишь, они о важном».

И казалось, что кто-то в белом шел на полшага позади нас, чуть улыбаясь в бороду и вроде бы не обнимая за плечи, но нам казалось, что мы ощущаем это объятие.

Экзистенциальный момент сбила мама. Радостная новость о том, что ей выдали зарплату, мгновенно вернула нас в земную реальность. «Небеса, небеса, колбаса», — бормотала я приговское одностишие, пытаясь не оглядываться на тающую белую фигуру.

— Да, колбасу тоже куплю, — согласилась мама. — Копченую. Видишь, перемены к лучшему бывают.

— Жизнь налаживается?

— Вот именно! Такие повороты событий меня вполне устраивают.

Я сказала Марине, что приду и сразу сяду писать книгу. Она очень любит читать про нас с ней в главной роли. Потому что когда ты — Герой Произведения, то сразу чувствуешь, как вечность становится ближе. И ты уже капельку бессмертный. Марина очень любит жить и втайне рассчитывает продлить свое существование с моей помощью на подольше. Я клятвенно обещаю.

Но стоит мне снять левый ботинок, как звонит телефон. Я злобно откидываюсь на пуфик в прихожей. Трубку брать не хочется. Я точно знаю, что это редактор журнала «Детки». Он всегда звонит, когда я снимаю ботинки. Хоть бы раз дождался, пока руки пойду мыть! Но нет — каждый раз застает именно на коврике в прихожей. Это ужасно. Я задолжала ему две колонки, а он мне — плату за три месяца. Поэтому я все-таки отбрасываю обувь и беру трубку.

— Да-да, я тоже очень рада. И колонки почти готовы. Сегодня же отправлю. Конечно-конечно. Ну, может, завтра… Ах, сегодня? Хорошо-хорошо. А денежки вы мне… когда? После получения письма? Ну-ну!.. До свидания.

Вот почему когда все замечательно, то тут же что-нибудь обязательно происходит? Например, редактор. Муж намекает, что он соскучился по котлетам или, например, сырным крокетам. Но я не понимаю намеков и достаю мороженую смородину. Муж закатывает глаза, и заявляет, что он всякую дрянь типа киселя хлебать не будет.

— А в холодильнике суп и остатки рагу, — парирую я.

И вовсе мой кисель не гадость. Я всегда делаю два вида — жидкий кисленький, например из смородины или клюквы, и густой-прегустой молочный. Получаются кисельные реки и молочные берега. Мама меня так в детстве баловала. А теперь сам себя не побалуешь, так и даже денег за три месяца не заплатят. Гады.

Много смородины залить кипятком, щедрую ложку меда. Кисло? Н-на еще! И давить-давить толкушкой! Так их, так их!

Дожидаюсь, когда месиво начинает закипать, и осторожно вливаю стакан с разведенным крахмалом. Мне всегда нравится этот момент. Сначала ничего не происходит, а потом — р-раз, и ложка начинает все медленнее и медленнее ходить по кругу. И маленькие пузыри превращаются в большие, лопающиеся с уютным, сытым бульканьем.

Для киселя у меня есть специальная кружка. Пол-литровая. Чтобы зря не бегать на кухню. Я ставлю ее у компа и открываю многострадальные колонки.

Итак…

Когда писать диссертацию?

Помню, когда ребенок увлекся освоением звука «ю», я начала размышлять о ее будущем. Вечером, во время традиционных прогулок мимо домашних стеллажей с мировой классикой, дочка нараспев произнесла: «Гюго-о-о». Подумала и еще раз, с удовольствием: «Гюго-о-о». «Диночка, какой же Гюго, когда тут стоит Булгаков». Годовалая дочь окинула меня презрительным взглядом и безапелляционно заявила: «Гюго!!!»

После многочисленных пересказов этого инцидента бабушки и дедушки вынесли свой вердикт: к полутора годам пора подумать о защите диссертации. А я всерьез задумалась о том, что надо ребенка как-то развивать. Очень хочется, чтобы твой малыш получил как можно больше полезных знаний в младенчестве, чтобы в школе ему было полегче, чтобы он стал очень умным и талантливым, чтобы нашел интересную работу. Но встает самый сложный вопрос: какие знания считать полезными? Умение читать и считать? Да, сейчас без этого ребенка не возьмут в «продвинутый» первый класс. С другой стороны, если малыш просто выучит заранее то, чему учат в школе, то будет ссориться с одноклассниками и учителями, скучать на уроках и возненавидит образование вообще. Может быть, следует лучше учить малыша кататься на велосипеде, плавать, ладить с людьми?

Сторонники традиционной системы образования доказывают, что развивающее обучение не развивает и не обучает, а только ломает биологические часы детей, заставляя их усваивать определенные знания и навыки в неподходящем для этого возрасте. Сторонники развивающих методик призывают раскрыть хотя бы часть заложенного в детях потенциала. И это, согласитесь, так заманчиво.

Мой младший брат в два-три года взахлеб декламировал Лермонтова. К счастью, из-за его ужасной дикции окружающие принимали «Скажи-ка, дядя, ведь недаром» за детский лепет, радостно поддакивая: «Да, я дядя, а вот это моя тетя». Те же, кто умудрялся расшифровать слово «Мсквасожженаяпжром», мялись и, потрепав брата по головке, спешили вернуться ко взрослой компании. В моем подростковом тогда возрасте я сделала глобальный вывод: хорошо, когда тебя не понимают.

Во время беременности на меня огромное впечатление произвела книга Масару Ибука «После трех уже поздно». Президент и основатель фирмы «Сони» очень убедительно показал, как талантливы малыши и что перегрузить их новой информацией нельзя — можно недогрузить. Стоит только поставить ребенка на дорогу — он сам научится ходить, бегать и кувыркаться. Но как же я смогу развивать своего малыша, если не играю на музыкальных инструментах (в школе, правда, держала в руках баян, но сейчас с трудом могу воспроизвести гамму), от спорта далека и вообще не умею в совершенстве ничего, кроме разве что чтения книг? Напрашивался единственный логичный вывод: делай то, что умеешь, — читай. Я порылась в многочисленной рекламе развивающих материалов и заказала «Букварь с пеленок».

Надо отдать должное, дочери подарок понравился, но… не принес ощутимых результатов. Дело в том, что мы начали листать книжки и смотреть карточки в восемь месяцев. В это время малышка больше всего любила изгрызать все, что попадалось под руку, как мышонок из сказки Сутеева. А уж картонные карточки вызывали у нее целую бурю гастрономических восторгов. Дочитать до конца коротенькую потешку «Идет коза рогатая» и то было очень сложно, что уж говорить о более длинных текстах. Главный плюс занятий заключался в стойкой любви к печатному слову, приобретенной дочерью. Газеты, журналы, книги пока являются для Майки достойными конкурентами яблок, печенья и даже (о, кощунственное заявление!) мобильного телефона.

Йо-хо-хо! Я гений. Вытираю кисельные усы и чувствую, как на меня снисходит вдохновение. А ведь не позвони редактор, ни в жизнь бы я не стала ничего писать. Наверно, он все-таки тоже хороший. Зря я его давила в лице черной смородины.

С гордостью иду на кухню допивать кисель. Раз я гений и стахановец, то имею право с киселем съесть еще и большой бутерброд с маслом. В конце концов, умственная работа требует очень много калорий.

Из комнаты раздается предупреждающий писк компьютера. Бутерброд падает. Не дожидаясь соприкосновения масла с линолеумом, кидаюсь в комнату. Майка стоит у компа, пытаясь закрыть спиной измазанную пластилином кнопку перезагрузки.

— Ты не могла нажать эту кнопку, — угрожающе понижаю голос. — Не могла ведь, да?

— Я обиделась! — верещит дочь, топая ногами, и машет руками в мою сторону.

Я, оторопев, замираю на месте.

— Сама же сделала гадость и сама же обижаешься. Это неправильно!

— А-а-а! — Дочь делает стратегический шаг в сторону, чтобы пальцы не задевали угол стеллажа, и наращивает обороты.

— Надо извиниться и исправить, что натворила. Извиниться-а-а! — кричу я, борясь с желанием замахать руками.

Вопль становиться пронзительнее.

— Ладно-ладно, успокойся. Пойдем я тебе киселя дам. И бутербродик. И конфету тоже дам, только замолчи!

— Шоколадную, — деловито уточняет дочь, вытирая пластилин с побитых пальцев.

Я возмущенно фырчу и иду на кухню. Стоит признать, что с точки зрения эффективности стратегия нападения очень удачна. Когда утихомиришь эту бушующую «кнопку», уже нет сил ругать ее за причиненный ущерб.

Детская агрессивность — тема, повергающая любого родителя, если только он не закаленный в боях спецназовец, в состояние культурного шока. Малыш, не умеющий ходить, яростно громит любовно выстроенную из кубиков башню, девочка-принцесса отрывает голову кукле, а пятилетний участник клуба «Хочу все знать» сосредоточенно потрошит только что купленного плюшевого медведя.

Психологи скажут, что это явления разного ряда. Безусловно. Но родительские реакции и варианты «выправления ситуации» очень схожи: умасливание, агрессией на агрессию, игнорирование. Мне кажется, что к игнорированию прибегают те, кто просто не знает, что с ребенком в такой ситуации делать. Я иногда сама так поступаю, бросаясь в другую комнату и начиная судорожно звонить маме или подругам: «Майя разложила кукол на диване и тычет в них вязальной спицей. Что делать?»

Умасливание у Майи получается куда лучше, чем у меня. В древности последним средством борьбы китобоев с бушующим морем были бочки китового жира, которые выливали в волны, на несколько минут усмиряя стихию. За это время можно было обогнуть особо опасный риф или причалить к берегу. Дочка отлично понимает, что сердиться на огромные наивные глаза и пылкие объятия очень сложно. Поэтому, когда я сержусь, Майя делает умильную физиономию и говорит: «Мама, будь хорошей». Сначала я терялась, а потом придумала ответную реплику: «Давай будем хорошими вместе!» Иногда и правда срабатывает.

Моя мама успешно использовала один педагогический прием, традиционно приводивший к успеху. Когда я не хотела есть суп или надевать колючие теплые штаны, мама говорила трагическим голосом: «А суп обидится…», и я со вздохом брала ложку в руки. Вещи, отличавшиеся тонкой душевной организацией и ранимой душой, окружали меня повсюду: тарелки с манной кашей, теплые шарфы, дегтярное мыло и даже велосипед, к которому я, книжная мечтательная девочка, не имела никакой склонности.

Самая популярная стратегия, вернее, первая естественная реакция родительского организма, узревшего, что из его любимого чада лезет чудовище, — агрессия на агрессию. «Нельзя обижать малышей!», «Отдай мячик, он не твой!», «А вот сейчас по попе получишь» и даже подслушанное в парке: «Не прекратишь драться — все волосы по одному выдеру».

Одна моя знакомая строгим голосом внушает своей пятилетней дочери Ульяне: «Детский сад — место общественное, это как дорога или улица, там надо соблюдать правила движения. Дома хоть на голове ходи, а в детском саду изволь вести себя прилично». Как-то раз Ульяна приходит домой расстроенная. Мама Света:

— Уля, что случилось?

— Ваня меня толкал и обзывался.

— Ты ему сказала, что надо соблюдать правила?

— Да.

— А он что?

— А он меня укусил и убежал.

Светлана утешает дочку:

— Ты завтра приди в садик и скажи Ване: «Ваня, раз ты так себя ведешь, то для меня не существуешь, ты просто как пустое место». Поняла?

Уля кивает головой. Мама с нетерпением ждет дочкиного возвращения. Наконец довольная Уля рассказывает:

— Вани сегодня не было, поэтому я подошла к Кирюше (тихому впечатлительному мальчику) и сказала ему: «Ты пустое место!» Он удивился и заплакал.

Действительно, когда линия поведения выработана, сценарий придуман, то его очень хочется реализовать. Разве мы не делаем так же во взрослой жизни, перенося свои истинные чувства на совершенно неповинного в них человека? Агрессия, направленная на другого агрессора, нередко отклоняется от заданного русла и выливается на посторонних. Хм, пожалуй, стоит записать эту мысль для следующей колонки.

— Леш, ты можешь ее на полчаса изолировать? — воплю я.

— Чего?

— Займись уже, наконец, ребенком.

— Да я ей два часа занимался. Надо и совесть иметь.

— Ты не занимался, а смотрел с ней телевизор, — уличила я супруга в подтасовке фактов.

— И что? Она тебе не мешала? Не мешала.

— Мне надо еще кусок записать.

— Прочитаешь правила жизни Билла Гейтса и пиши. Двадцать минут.

— Мне не до Гейтса!

Муж развернул экран.

— Правила жизни, о которых он рассказывал американским старшеклассникам. Почитай, а то ты тоже многое не усвоила.

Я послушно перевела взгляд на текст.

— Первое: «В школе нам говорят, что жизнь справедлива. Это не так. Смиритесь с этим или умрите».

Не может быть!

— Вот-вот, — комментировал муж, нарезая круги за моей спиной. — И не какой-нибудь идиот это говорит, а Билл Гейтс. Он, знаешь ли, кое-чего в жизни добился.

Я не могла с этим согласиться. Может быть, мне очень повезло, и моя жизнь была чередой невероятных удач (хотя изнутри я бы так не сказала), но по-моему, жизнь удивительна, прекрасна и порой очень даже справедлива. Уж чудесна-то наверняка!

Если задуматься, вообще поразительно, как люди умудряются находить друг друга. В нашей жизни не так-то много незанятых мест. Муж, дети, лучшая подруга, коллеги, родственники. И никто больше не может поместиться на твоей скамейке. Ждите вакантных мест! И даже если одно из них вдруг освободится, это вовсе не означает, что ты сможешь его занять. Хорошо, допустим, тебе даже удалось плюхнуться на заветную лавочку, нагретую теплом только что ушедшего тела. Где гарантия, что общаться будут именно с тобой, а не с образом того, другого, занимавшего это место раньше? Где гарантия, что ты не станешь всего лишь функцией, «тем, кто сидит справа от тещи»?

Помните, есть такой анекдот про женскую логику. Спрашивают у мужчины, какова вероятность того, что он встретит динозавра на Красной площади? Он отвечает: «1: 10 000 000». Спрашивают у женщины. Она, не задумываясь: «50: 50».

— Как же так? — поражается интервьюер. — Динозавра? На Красной площади?

— А что? Или встречу, или не встречу.

Но все мы живем именно по этой, «женской» логике. Потому что если посчитать, то вероятность встречи родственных душ приближается к десяти миллионам. А мы встречаем, и примерно с той же частотой — 50: 50.

На этой волне вышла гулять с Майей и встретила… нет, не динозавра, а удивительную бабушку. Полная, вся в морщинках, на шее ядовито-зеленый платок. Пока ее внук, симпатичный второклашка, играл с моей дочерью, выяснилось, что они ходят в бассейн, а также учат четыре (!) языка: английский, французский, китайский, испанский.

— Я перед сном еще турецкую грамматику читаю, — доверительно склонилась ко мне бабушка. — Очень занимательно, но преподавателя тут у нас не найти. Да и родители будут против.

— А вы разве?.. То есть они не?.. — пораженно пробормотала я.

— Да нет. Это я из своей пенсии вожу. Говорят, прибавят, так я бы в танцы его отдала еще…

День такой-то

Полоса «Ремонт и строительство» прочно вошла в мою жизнь. Я бы хотела, чтобы она оказалась какой-нибудь более легковесной. Хитрый муж теперь при любых домашних катастрофах — перегорела лампочка или засорился унитаз — советует обратиться к специалисту. Ко мне то есть. После этого я твердо заявила редактору: или журнал, или ремонт в компании со строительством. То есть мне нужен какой-нибудь помощник. Хотя бы иногда. Пусть бы хоть полполосы закрывал. Раз в месяц.

Надир Георгиевич обещал подумать, если я вовремя сдам все тексты по журналу и план публикаций на полгода вперед.

На планерке редактор хитро прищурил правый глаз и отметил, что моя идея с хлебопеком имела успех в определенных кругах.

«Это — заметный материал номера, мне насчет него уже звонили».

— Ничего выдающегося я в этом тексте не вижу, — вставил зубр свое веское слово, и вся редакция тут же перестала кивать с дебильно-умильным видом. — Вообще непонятно, почему мы уделяем столько места этому, простите, чудаку. В городе столько проблем — настоящих, серьезных, а мы разводим розовые сопли по поводу какого-то, не знаю, ненормального, который, вместо того чтобы работать, пиццу выпекает.

— По-моему, действительно текст слишком длинный. Зачем тут эта психология: да почему решил, да как, да что впереди его ожидает… Мы же деловое издание, а не глянцевый журнал, — поддакнула Светка.

«Предательница, — мысленно подпрыгнула я на стуле. — Не дам ей больше пилочку для ногтей. И расческу не дам. Вот!»

— Я согласна, что текст длинный, но мне кажется, его надо было сокращать за счет технологии. — Юля делает такое вдумчивое лицо, что очень хочется треснуть ее ежедневником по лбу. — Все эти подробности про новые технологические линии, про рецепты хлеба… Как в кулинарной книге все равно. Читателю это не интересно, читателю сегодня нужна краткая информация: что, где, когда. А эти лишние детали… К чему? Я вообще логики не поняла.

— Логика простая: побольше гонорару заработать! Ха-ха-ха.

— Нет, здесь претензия выдать дамский текст за мужской: типа мы тоже в технологии разбираемся. На самом деле он вообще поверхностный, этот материал: под рубрикой «Экономика» его ставим, а экономики-то там и нет: про общую ситуацию в пищевой промышленности ни слова не сказала, про новые законы о банковской деятельности…

— При чем здесь ситуация в отрасли? Мы же городской журнал…

— Если за сложную тему берешься, нужно асом во всех смежных отраслях быть!

— Ну, тебя занесло. Это невозможно.

— Тогда и не пиши!

— Татьяна Степановна! — Редакторская ладонь в сочетании с полированным столом дают эффект не хуже Царь-колокола. — Что это за базар? Вы не на своих тусовках находитесь, а в редакции главного издательского дома города.

Немолодая уже Татьяна Степановна ночами ходит на богемные вечеринки и мнит себя большим спецом в вопросах моды. А тексты ее про моду все время некуда поставить. Почему-то.

Я вышла с планерки как помесь Кутузова с Наполеоном. Вроде бы победа была за мной, но больше всего хочется поплакать в туалете. Хорошо, что гиенский зубр сразу умчался на выезд. Ничего, следующий обозреватель номера — я. Все ее материалы по буквам разнесу! Нашлась, тоже мне, звезда! «Текст слишком дли-и-инный», «не вижу логики». Дура, вот и не видишь!

Домой пришла злая. Как это обычно бывает, сразу выяснилось, что надо вести душещипательные беседы со свекровью, обсудить с мужем вопросы внешней политики и быстренько напечь блинов.

Майка побежала мыть руки, но скоро выяснилось, что она делает это дистанционно — в тазике на кровати. Так что теперь надо перестилать белье и сушить диван феном. Клавдия Анатольевна быстренько распрощалась, а я озверело начала терзать пододеяльник.

— Леша, держи уголки! Сил моих нет! Почему стали делать такие идиотские пододеяльники с дыркой сбоку? Вставить же ничего невозможно.

— Изнашиваемость меньше, наверное, — глубокомысленно заметил муж, почесывая углом пододеяльника за ухом.

— Ты ровно, ровно держи. Куда тянешь?

— Мам, покачайте меня в гамаке. Ну, ма-а-ам!

— Май! Не лезь! Из-за тебя все. Убери ты ее, Леш, от греха подальше.

— Ты уже определись: или держать, или убирать.

— Ой, да уберитесь уже вместе в ту комнату. Ночь на дворе, а мы до сих пор не можем спать лечь.

Мокрое пятно неохотно сдавало позиции, и я думала о том, что многократная олимпийская чемпионка Чебышева тоже терпеть не может заправлять пододеяльники. Сама мне в интервью рассказывала. Что, говорю, вы терпеть не можете? А она: заправлять одеяло в пододеяльник. Мечтаю, чтобы изобрели специальную машинку для этого дела. Даже Чебышева! Что уж о простых смертных говорить.

Я откинулась на кровати и прижала к уху захрюкавшую трубку телефона. У моей подруги модельная фигура, отчаянные глаза и способность уговорить кого угодно на что угодно. Но когда ночью она звонит в слезах, чтобы «просто поговорить, потому что больше не с кем», я чувствую себя неожиданно сильной. Мои родительские инстинкты расправляют куриные крылья и накрывают всю далекую хрущевскую пятиэтажку, где на последнем, пятом этаже под крышей закрылась на балконе Марина. Я чувствую, как она возится между велосипедом и старыми табуретками и беззвучно ругается, задевая локтем острые углы. Звучно возиться нельзя, иначе услышит семьища, два сына и муж, тяжело храпящий в комнате.

— На чем ты сидишь? — спрашиваю я, углубляясь в недра дивана.

— На табуретке. Она такая маленькая, что на ней даже половина попы не умещается. Я предлагала купить нормальные, так ведь нет — эти его мама подарила!

— Всех уморщить, — сочувственно вздыхаю я. — Давай снова уедем в Питер?

— Прямо завтра! — Марина тут же перестает плакать. — Сейчас я с телефона билеты забронирую. Ну-ка…

— Эй-эй, подожди. Я только в выходные могу. Не в ближайшие.

— У-у-у…

— Давай на конец месяца.

— Ладно. Вот говорю с тобой и сразу как-то легче. Только тебе я могу рассказать, что у меня на сердце.

— Тяжесть?

— Тяжесть.

— А какая? Каменный валун? Или гора песка? Или просто мебель навалена?

Марина смеется искристым смехом, и я понимаю, что это просто целая комната шкафов, набитых камнями вперемешку с илом. Вечно позитивный человек-улыбка должен обязательно плакать ночами. Это классика.

— А помнишь огурцы? Я себе сегодня утром такие же прилепляла.

Недавно Марина увидела чудесную картину под названием «Мой друг — девочка». Там присутствовали две смешные особы, кусочки огурца на глазах и общее трогательное настроение. Покупательских способностей нам на этот шедевр не хватило, но ужасно порадовал сам факт его существования. Значит, в мире еще есть люди, которые думают так же, как мы! Подруга — это либо какое-то мифическое существо из гламурных журналов, либо обозначение статуса по отношению к мужчине. Но мы-то не мужчины, поэтому — только друг.

Девочки — они очень хорошие друзья, хотя и сложные. Как поется в навязчивой попсовой песенке, «девочки бывают разные — черные, белые, красные». Но ведь из-за чего-то эта мелодия липнет к губам? Никак не желает выметаться из сознания, несмотря на усилия разума выпихнуть подобное непотребство вон. Возможно, дело в точном соответствии правде жизни. Это почти как сияющая мудрость пословиц, которые сегодня заменили цитаты из фильмов, олбанские присказки типа «йа кросавчег» и рекламные слоганы. Девочки как они есть — прекрасное и ужасающее зрелище. Просто его мало кто замечает.

— Вчера клиентка была — девочка-подросток. Руки все в шармах. Родители недоумевают, почему она вены режет. Не понимают. А она просто пытается заглушить боль внутри. Мы три часа проговорили, а родители говорят: ну мы поняли, надеемся, она возьмется за ум. Я ей сказала: в следующий раз приходи ко мне. Я сама резала.

Я прикрываю глаза и вижу, как напрягаются худые руки моего друга, который может вынести на своих хрупких плечах весь мир и еще немножко.

Я кладу трубку и на цыпочках бегу к компьютеру. Нашариваю в темноте круглую кнопку, нетерпеливо машу руками: скорее загружайся, мысль уходит. Все, что я могу сделать для моего друга-девочки, — это написать про нее еще один маленький кусочек.

Девочка, которая раздавала волшебные пендели

У нее легкие, пушистые волосы, делающие ее похожей на одуванчик, и лучистые глаза с почти невидимыми светлыми ресницами. Она носит длинную юбку в цветочек и во время разговора застенчиво рассматривает незабудки на собственном подоле.

Мужчина, идущий рядом, волнуется, и брызги слюны летят прямо на незагорелый локоть спутницы, но она не ропщет. Она слушает.

— Я запутался, не знаю, что делать, — жалуется он. — Господи, какое решение я должен принять?

Тогда девушка внимательно смотрит на мужчину своими лучистыми глазами, вздыхает и приподнимает длинный, почти до земли подол платья, обнажая тяжелые армейские ботинки, тщательно начищенные кремом для обуви. Девушка делает шаг назад и дает своему спутнику пинка, так что тот летит прямо в кювет, как потерпевшая аварию машина. Он лежит на земле, уставившись на двух муравьев, которые с привычной сноровкой несут в муравейник сосновую иголку, и вдруг испускает вопль. Это радостный клич человека, принявшего решение, и даже песок, набившийся в рот и совершенно не отвечающий мировым стандартам вкуса, не мешает ему радоваться.

Девушка раздает волшебные пендели. Она лишь инструмент в руках судьбы. Для того чтобы принять трудное решение, начать действовать или круто изменить свою жизнь, иногда не хватает только маленького камешка на весах судьбы — волшебного пенделя. Сначала девушка не понимала, что с ней происходит. Потом пробовала сдержаться, затем связывала ноги, и тогда ей приходилось бодать клиентов головой. Она перебрала разную обувь: сандалии с открытыми пальцами, разумеется, не годились — дело доходило до переломов, и врач в травмпункте после третьего посещения посоветовал ей сменить увлечение и не играть в футбол в босоножках. Туфли на шпильке даже не рассматривались: залечивать колотые раны — не то, чем надо заниматься, получив волшебный пендель.

Она пинала мужчин и женщин, стариков и детей. Один раз лягнула свинью, сбежавшую с бойни, а в другой — собственного отца, который после этого собрал вещи и ушел в другую семью. Ее выгнали с работы, после того как она дала пенделя своему боссу. Компания тут же разорилась, а босс уехал на Багамы и начал рисовать пейзажи. Молодой человек, с которым у девочки возникла взаимная симпатия, ушел от нее после того, как получил ботинком по лодыжке и вынужден был бросить карьеру футболиста.

Девушка запуталась. Она устала. Ее терзали сомнения и непрекращающаяся ломота в ступнях. В конце концов она начала вопрошать:

— Как мне жить? Правильно ли я поступаю? Почему все получают посказки от судьбы, одна я вынуждена справляться самостоятельно?

И вдруг видит стену. Девушка подходит поближе. Оказывается, это не стена, а огромный армейский сапог. Он медленно поворачивается и дает девушке пенделя. Она только успевает пискнуть «спасибо!» и летит в неведомое.

Девочка, которая слушалась маму

Она приносила бегонию и, когда ее спрашивали, что это за цветок, отвечала: «Мама подарила». В компании никогда не позволяла себе съесть пирога с луком и тем более — боже упаси! — не пила мартини. «Мама велела съесть супчику», — объясняла девочка, и все качали головами. Ну уж если мама… Она не сплетничала и не говорила ничего о своих близких, но ее друзья знали: слово мамы равнялось закону и было выбито на скрижалях, а ее пудовый кулак, с сокрушительным смачным треском ударяющий по столу, равнялся смертному приговору.

Девочке было 35 лет.

Она вышла с работы и направилась в «Макдоналдс», где съела два гамбургера без лука и запила их двумя большими стаканами колы — лук девочка терпеть не могла с младенчества, а от мартини на ее нежной коже появлялись некрасивые пятна. Хрупкий эльф встретил ее у дверей и, робко заглядывая в глаза, спросил: «Ужинать будешь, доченька?»

— Нет, — отрезала девочка.

— А ты не могла бы завтра съездить со мной за город?

Девочка хотела отказаться, но тут зазвонил телефон. Девочка оттерла мать плечом и достала мобильник.

— У нас корпоративная вечеринка, хочешь поехать?

— Мама говорит, чтобы я была на даче, — скромно ответила девочка, и в трубке не стали настаивать. Против мамы, как известно, не существует приемов.

— Ты у меня самая лучшая в мире мамуля! — радостно заключила девочка, целуя хрупкие руки родительницы. Корпоративные вечеринки девочка тоже не любила: там к ней всегда приставал пьяный начальник.

Кликаю «отправить» и откидываюсь на стуле. Можно пойти на балкон и поставить телефон на виброзвонок. Марина будет плакать и смеяться. И обязательно перезвонит.

День такой-то

Ходила собирать материал на рекламную статью по «строительству и ремонту» в фирму, которая делает особо прочные цементные блоки. Я в них совсем ничего не понимаю, но директор компании считал, что в бетоне должны разбираться даже младенцы. Поэтому я кивала и нажимала на кнопку диктофона.

— Можно мне немножко чая, — попросила я о передышке.

— Конечно. А хотите кефиру? — неожиданно оживилась помощница директора.

Она оказалась очень милой, хотя тоже знала все про бетонные блоки. И даже немножко мне объяснила, а потом предложила взять кефирный гриб. Это такая похожая на плесень штука, которая плавает в банке и делает кисломолочную продукцию. После бетонных разъяснений я, конечно, не могла отказать человеку в такой малости. И подрейфовала к редакции на малой скорости.

— Привет! А мне дали кефирный гриб, — поделилась новостью с Риной, прижимая банку к животу.

— Раньше я считала, что все эти грибы в банках — инопланетяне, — мгновенно отозвалась Марина. Наверно, у нее перерыв между клиентами. А то бы она не стала так откровенно рассказывать про инопланетян. — Сидят там, за стеклом, наблюдают за нами. Размножаются каким-то непонятным способом. А потом я тоже попала в эту секту: завела кефирный гриб. Домашние меня обсмеяли, а мне он по душе. Прямо-таки с нежностью к нему отношусь. Когда мы ездили в Питер, вся испереживалась: как же он там без меня будет, кто ему молочка подольет. Муж и сыновья говорят: ничего с твоим поганым грибом не случилось, а я им: как можно так издеваться над живым существом?

— Может, я твоему грибу принесу друга? — с надеждой спросила я, встряхивая банку.

— Не-не, мои не перенесут. Отдай в редакции кому-нибудь. А то что это за газета без кефирного гриба!

Коллеги не согласились с Марининым призывом, и я прокралась в рекламный отдел. Там никого не было. Подсунула банку на стол Кате, ведущей строительное направление. В конце концов, это она отправила меня к бетонщикам.

Такому результативному подходу меня научила Майя. Мы накрепко усваиваем поведенческие стереотипы, твердо зная, что за определенной причиной следует то или иное следствие. Прольешь воду в ванной — в дверь позвонят соседи снизу, уступишь место в трамвае — пенсионер скажет спасибо, в ответ на отказ от кефирной гадости нужно извиниться и уйти… Дети заставляют нас отступить от шаблона, настойчиво требуют креатива, вдохновения и находчивости. Ты ждешь одного, а ребенок вдруг реагирует на твое поведение совершенно иначе. Поневоле приходится включать мозги и проявлять творчество. Семейные предания полны подобных примеров. Наверное, каждый, порывшись в памяти, извлечет оттуда несколько иллюстраций данного тезиса. Я не исключение.

Вот, например, история о том, как моя мама, трех лет от роду, пошла с бабушкой в баню. Очередь тянулась долго, заняться было особенно нечем, и девочка громко, с выражением стала читать знакомые буквы, нацарапанные на стене: «Хэ!», «У!», «И краткое!» Очередь с интересом прислушивалась к ее упражнениям. Бабушка прятала глаза. Наконец какая-то женщина не выдержала: «Ну и что получилось?»

— Баня! — авторитетно заявила трехлетняя мама.

Я сама не раз заставляла взрослых оторопеть. Как-то раз, гуляя с мамой по городу, я раскапризничалась (хотя вообще-то была на диво покладистой девочкой): бузила, топала ногами и отказывалась следовать куда меня вели. Проходящая мимо старушка посмотрела на меня с укоризной: «Кто это тут капризничает? Кто маму не слушается? Вот я сейчас заберу этого ребенка с собой!» Я тут же вытерла слезы и радостно уцепилась за чужую руку: «Пойдем!» Старушка растерялась. Мама улыбнулась. Ссора была забыта.

Майя — третье поколение женщин нашей семьи — тоже заставляет взрослых задуматься. Вчера она пришла из сада и заявила: «Я птица».

«Какая?» — сразу поспешила уточнить я.

Майя (задумчиво): «Ла-а-а…»

Я (радостно): «Ласточка?»

Майя: «Не-е-ет. Я самая быстрая».

Я: «Стриж? Это такая маленькая птичка, ест мошек разных, комаров…»

Майя (взмахивая руками, ногами и головой): «Я рыбку из воды ем».

(Пытается укусить кота. Кот возмущенно взмяргивает.)

Я: «Ты чайка!» (Неприлично ржу — сказывается филологическое образование.)

Майя: «Я большая птичка!!! Во-от такую рыбу могу съесть».

Я (давясь хохотом): «Альбатрос, что ли?»

Муж подсказывает из кресла: «Птичка киви?»

Майя: «Ничего вы не понимаете. Я птица Лавия».

Мы долго недоумевали и весь вечер играли в загадочную птицу Лавию.

Сегодня на работе в красках описала наши предположения. А рекламщица Катя засмеялась: «Эх, мамаша! Как же ты не догадалась? Это пе-ли-кан». Вот так, оказывается. Она угадала, а я недокреативила… Решено — гриб достается ей по праву!

Только хотела сбежать домой, чтобы не догнал гриб, как догнал Надир Георгиевич. Напомнил, что я обозреватель номера и если хочу получить помощника на ремонт и строительство, то надо качественно оборзеть, то есть обозреть все ключевые материалы.

Вернулась в кабинет и демонстративно разложила полосы по столу. На первой, конечно же, зубровский «Две сестры». Лавры Чехова ей покоя не дают? Посмотрим-посмотрим… Сейчас все ей скажу. Ага, история про то, как две сестры, жительницы столицы, решили переехать из города в глубокую глухомань — какую-то богом забытую деревню. Терпеть не могу, когда умиляются этим подробностям — потянуло к корням, устали от городской суеты… Понятно, почему зубр за эту тему взялся. Вроде как «экономика», за нее платят больше: сестры эти не просто свое хозяйство подняли, но реализуют важные культурные проекты: музей заброшенных деревень, памятник погибшим от репрессий колхозникам, среди которых была их прабабушка… А на самом деле чтивная «социалка».

Юля вошла в кабинет и замерла, увидев злобную меня за чтением ключевого материала номера. Ага! Испугалась! Попробовала бы сама пожить в деревне, где все удобства во дворе, баня раз в неделю (ее еще натопить надо), а дрова и вода из колодца — вообще особая песня. Зимой особенно. Это хорошо восхищаться, когда сам не пережил такое. А дети? Где их учить? В школе за десять километров или в интернат сдавать? А если заболел? Санавиацию вызывай или на местного фельдшера рассчитывай? Так до него еще тоже добраться надо… Сразу видно, своих детей нет.

Я впилась в абзац, но он почему-то быстро закончился, и я перескочила на следующий, потом еще один. Автор как-то хитро отвечала на все эти вопросы,. И собеседники отвечали искренне, по-человечески.

Ладно, дочитаю, потом уж буду ругаться. Сестры оказались образованными. Одна вообще искусствовед. И мужья у них тоже были не слесарями дядями Ванями. Но почему-то эти интеллигентные сестры вполне сумели справиться с «идиотизмом сельской жизни» и скоро действительно наладили в своей глухомани образцовое хозяйство, лучшее в районе. Юля очень хорошо это все показала, с цифрами и фактами: все-таки экономика, правда, ее конек. Но меня зацепило другое. Почему-то при этой дикой перетряске всего семейного уклада никто среди родни и знакомых этих сестер пальцами на них не показывал, у виска не крутил, никто никого не презирал, а становилось ясно: вся родня, вся большая семья, с удовольствием занимается придуманным ими проектом. И общее дело становится как бы общей семейной игрой, увлекательным квестом, который объединяет и старых и малых, и мужа и жену, и сестер и братьев. А я даже в Питер не могу всей семьей съездить. Только убегом с Мариной.

Слезы быстро разъедали газетный лист, истончая его до серых призрачных дыр.

— Ты чего? Чего? — Юля тыкала в меня платком, пытаясь одновременно заглянуть в глаза. — Так плохо?

— Хорошо-о-о… У них-то все хорошо-о-о… А у меня-а? Муж не понимает. Майя оре-от. Я плохая мать. А-а-а! — Бурно высморкалась в Юлькин платок. — И журналист никакой. Про бетон ничего не поняла. Хотела твой текст ругать, а он вон какой. Плачу из-за него.

Я зарыдала пуще прежнего. Было очень жалко себя, Юльку и немножко чеховских сестер.

— Прекрасный, прекрасный журналист, — растерянно забормотал зубр. — И про хлебопека отличный был текст. Это я так, от злости сказала, что он без логики. И дочка у тебя замечательная — на тебя похожа.

— Правда?

— Чтоб мне стихи писать начать! — истово перекрестилась Юлька. — Хочешь чаю? У меня печенье еще есть.

В общем-то быть неудачником не так уж плохо. Все тебя жалеют, кормят, а ты смиренно сносишь удары судьбы, потому что ничего изменить не в состоянии.

День такой-то

Вчерашнее амплуа неудачника, видимо, прилипло ко мне слишком основательно. За завтраком почувствовала, что меня тошнит от этой жизни. Пожаловалась мужу. Он побледнел и принес мне тест на беременность.

— Ты что, дурак? Это я от вас всех устала так, что блевать тянет. И не суй мне эту коробку. Не суй, говорю. У меня месячные были в прошлом месяце. То есть в позапрошлом?.. А-а-а, дай сюда коробку!

Бывает так, что ты распланировал свою жизнь. Ты преодолел трудности, достойно справился с подкинутым судьбой квестом и наконец сумел убедить себя, что счастлив. Ты предвкушаешь дальнейшее существование, как гурман кусок торта. А потом — для смеха, традиционно, это ваша любимая семейная игра — делаешь тест на беременность.

Две полосочки переворачивают все. Ты рыдаешь. Как же только что купленная чудесная зеленая юбка в ирландским стиле? И к ней еще две кофточки? Почему я опять никуда-никуда не поеду отдыхать? На работе с пузом вообще лучше не появляться: подточенный декретами сотрудников директор наверняка запустит в меня настольными часами из малахита.

Снова туда же? На те же грабли? Сразу вспоминаю виноватых. Майя от души пожелала младшую сестренку. Предательница Светка рассказывала мне о том, как определенные вещества могут скорректировать дурную наследственность, подавляя отдельные участки генов. Мама с упоением смотрела сериал «Тест на беременность».

— Ты это, не плачь, — бормочет муж, топчась на пороге туалета. Это же того… Здорово. Хотя непонятно, конечно, как. Ведь мы же принимали меры?

Начинаю рыдать пуще того. «Ты не бойся, — сквозь слезы шепчу я животу, — ты хороший малыш, и я тебя люблю. А это все так, несерьезно. Просто твоя мама любит поплакать». И мне кажется, что он возится в ответ, посылая волны любви. Я оплакиваю зеленую юбку и иду на кухню — перерывать лекарственные залежи в поисках фолиевой кислоты.

В тот же день помчалась к врачу. Замерзла в поликлинике, аки цуцик. Как можно раздеваться в такой холодине?! По мне это испытательный полигон. Кто выживет, тот родит. Естественный отбор, как в древней Спарте. Приврала насчет того, когда последний раз были месячные. Не специально, а просто потому, что ни один нормальный человек не помнит такие вещи. Кроме моего мужа. Он мне по телефону сказал: «Эх ты, бестолочь. Первое число — первый день последних менстр». Я оскорбилась: почему он это помнит? С какой такой тайной целью?

Живот кажется тяжелым и, когда ложусь, давит, как будто там уже девятимесячные близнецы. Лешка сразу начал меня страшно раздражать. Если бы была хотя бы теоретическая возможность, что ребенок не от него, я бы непременно ему это брякнула. Просто из вредности. Зачем я вышла за него замуж? Ведь не по безумной страсти. Хотя вот Марина — как раз по безумной. И что?..

Естественно, с такой шокирующей новостью, как ребенок, тоже не хочется оставаться один на один. Марина подпрыгивала на другом конце телефонной трубки.

— Вот видишь, видишь, все, как ты заказала, — альтернативная жизнь.

— Я не то, не то заказывала, — рыдала я. — Окно в другой мир, немного приключений… Зачем мне второй ребенок?

— Ха-ха, можно подумать, ты его уже не любишь, — коварно резюмировала Рина.

Все-таки дружить с психологом ужасно. Вообще, я человек диалогического склада. Это означает, что думать наедине с самой собой мне очень трудно, а, скажем, прочитать кратенькую, часа на полтора, лекцию вообще адский труд. Мне просто необходимо выстраивать диалоги, входить в контакт с собеседником.

На самом деле, людей, мыслящих в форме диалога, много. Примерно столько же, сколько и «монологистов» — тех, кто может часами связно, красиво и абсолютно не напрягаясь излагать собственную позицию, бизнес-план, историю знакомства со своим третьим мужем, но увядает при необходимости активно слушать собеседника. То есть не просто вставлять в нужных местах «Да ну?», «А-а-а, я так и думал», а задавать наводящие вопросы и продолжать мысль партнера, выводя ее на новые повороты.

В связи с этим вспомнилось, как один мой знакомый обожал шутить над своим пятилетним племянником, выключая свет в туалете в самый разгар процесса. При этом взрослый мужик подкрадывался к выключателю, щелкал рычажком и загробным голосом вопрошал: «Страшно какать в темноте?» Максимка верещал, подтверждая, что, мол, конечно, страшно. Эту игру обожали оба. Кстати, Зигмунд Фрейд писал, что акт дефекации — первый дар, который человек отдает внешнему миру, как бы вручает ему часть себя. Так же и с мыслью: ты выносишь некую часть себя самого во внешний мир. Естественно, страшно делать это в темноте, то есть в одиночестве.

Рассказала Новость родственникам. Они отреагировали не так, как я ожидала. Все-таки не перевелись еще в жизни сюрпризы. Клавдия Анатольевна покачала головой: «Ой, рановато вы, лучше бы, когда Майя в первый класс пойдет». А ведь она всегда говорила: мол, мальчика надо родить обязательно.

Мама, которая, я думала, будет уговаривать меня на аборт и которая всегда проповедовала истину «одного ребенка в семье вполне достаточно», сказала:

— Ты — это не я. Так что я рада.

— На днях снова пойду к врачу, — заметила я.

— Может, стоит рожать? — осторожно осведомилась мама.

— Естественно, рожать! — фыркнула я. — Тут двух мнений быть не может.

— Вот и молодец, вот и хорошо. Я всегда говорила, что ты по натуре многодетная мать.

До многодетности я пока, хвала богам, не дотянула, но слушать это было почему-то приятно. Представив себя в роли этакой мощной мамы, я заулыбалась и поудобнее спряталась за киоском, откуда вела конспиративный разговор.

— И мальчик хорошо…

— Леша хочет мальчика, — вставила я.

— И девочка тоже хорошо, — продолжала мама. — В конце концов, где бы была наша бабушка, если бы у нее не было дочери? Дочери — наша опора в старости. И кроме того, у нас есть женихи — мальчики Марины.

Я засмеялась. Бедные Маринины сыновья не подозревали о маминых матримониальных планах.

— На что вы будете жить? — тем временем ужасалась она. — И мы-то особенно помочь не сможем…

— Все будет хорошо, — с железобетонной, ни на чем, кроме намечающегося пуза, не основанной уверенностью ответила я. — Лешка что-нибудь придумает.

Все-таки быть матерью-одиночкой очень страшно. Вот не было бы у меня мужа, кто бы оказался крайним в случае нехватки финансовых резервов? А теперь есть на кого спихнуть ответственность.

Решила нажарить котлет. Раз я образцовая жена и мать, то нужно непременно надеть косынку, нажарить гору котлет и сладким голосом позвать: «Идите есть, мои дорогие». Я плюхнула фарш в миску и начала крошить батон. Вот так, с восходящей интонацией: «Идите есть, мои дорогие». Или нет, с акцентным ударением: «идите есть, МОИ дорогие» Или «Идите…»

— Мама, я пошла! — закричала Майя из комнаты.

— Да-да, пока, — машинально согласилась я. — Эй, а куда?

Дочь (удивленно):

— Как куда? Замуж!

Я подавилась крошками. Вот так вот жаришь себе котлеты, ни о чем не подозреваешь, а твоя дочь уже выросла.

Когда первая сковородка опустела, и я начала загружать в шипящее масло вторую порцию, Майя заглянула на кухню.

— Мам, ну что ты там все время жаришь?! Пойдем уже с нами замуж.

— Я уже сходила, потому и жарю, — мрачно ответила я. — Идите есть, мои до-ро-ги-е!

Ребенок в моем животе протестовал против котлет. Он вообще очень положительный член общества: предпочитает здоровую пищу — мясо исключительно на пару и овощи — и усиленно пытается заставить меня сходить в галерею посмотреть картины. Пока сопротивляюсь: достала с полки альбом репродукций Ван Гога и отбиваюсь им. Еще моему животу нравится классика.

Майя включила мультики, и я полчаса изнемогала под прессом мультяшных воплей. В конце концов не выдержала и врубила Шопена. Никогда я особо не наслаждалась классической музыкой, а тут прямо растеклась. Позвонила сводной сестре и расслабленно призналась ей в страшном секрете.

— Хи-хи-хи, — сказала Машка. — А у нас тоже того… новости. На пару недель младше.

— Да ну?

— Точно.

— Бодрит. Я прямо чувствую, что бодрит всех нас четверых.

День следующий

На днях приснился страшный сон про зуб. Мне вообще периодически снится, что у меня шатаются и выпадают зубы, вернее, я сама их изо рта достаю и трогаю языком голую десну. И вот вчера во сне у меня выпал верхний левый клык. Причем, когда я его достала изо рта, он оказался таких внушительных размеров — куда там пещерному медведю. Похож немного на зуб минотавра, который в пятом классе мне дарили мальчишки, принимая в тайное общество. Это был акт высокого доверия, так как я там была единственная девчонка, и сделанный из толстой белой проволоки зуб минотавра до сих пор хранится у меня в реликвиях. Так вот, зуб я легко раскрыла, как пластиковую коробочку, внутри была какая-то противная черная начинка, вроде гниль. Я начала ее обратно запихивать и зуб закрывать, а он не поддается. При этом на месте этого выпавшего монстра прорезался новый зуб — нетипичное явление для моих дантистских сновидений.

После такого недвусмысленного предзнаменования неприятностей скандал с Майкой был прямо облегчением. Значит, все плохое уже случилось, и теперь начнется белая полоса.

Уже лежа в кровати, дочь вдруг начала бурно рыдать:

— Со мной! Сначала надо говорить со мной. А вы вообще все без меня! Не слу-у-ушаете-е-е!

— Знаешь что! У взрослых есть и свои отдельные дела. Родители говорят — дети должны немножко помолчать, — рявкнула я. Можно же помечтать. Вдруг и такое бывает?

— Уйду в другую семью! — объявила Майя со слезами в голосе. — А у тебя будет новая девочка. И она будет плохой, потому что я попрошу Бога, чтобы он плохую девочку послал.

— Май, как же так? Я думала, ты мне поможешь научить малыша быть хорошим.

— Нет! Не помогу! У тебя тут другая девочка будет, но и она тебе не поможет!

Ревели обе. Я осторожно вытирала сопли детской ночнушкой, а Майя, не стесняясь, сморкалась в одеяло. Когда сухие места подошли к концу, я ее убедила, что люблю, что она мой первенец и главная помощница. В итоге мы сбросили мокрое одеяло на пол, обнялись и уснули.

Утром позвонила мама и поминутно прерывала мой рассказ о вчерашнем, вскрикивая: «Как я понимаю, как я понимаю!» Кого бы, вы думали, она понимала? Майю, конечно! «Я тоже так себя веду иногда, когда мне не хватает любви и ласки, — вздыхала мама. — Неправильно, конечно, но что делать?»

«А-я-я-яй вам!» — весомо прокомментировала я, собираясь к зубному. Тень дантиста давно уже маячила над моей головой. Когда я начала грезить о меле, пришлось признать, что наша встреча неизбежна. Иду и вижу, как подхожу к киоску, покупаю упаковку мелков — самых обычных, аппетитно-квадратных — и вгрызаюсь в них со смачным известковым хрустом. М-м-м… Будучи вчера в женской консультации, украдкой отколупнула кусочек известки со стены, но изгрызать большую площадь поверхности побрезговала: неизвестно, кто с какими венерическими заболеваниями за нее хватался. Затем, отведя Майю на кружок танцев, жадными глазами пожирала гравий, которым усыпана небольшая декоративная площадка ДК. Запах казался мне невероятно притягательным. Представив, как глодаю камешки, набивая ими полный рот, я сначала мечтательно вздохнула, а потом захохотала, воочию увидев себя этакой помесью трех толстяков с девочкой Фенькой из пантелеевского рассказа.

Зубы мудрости растут у меня постоянно. В последнее время я только и делаю, что ощущаю очередное остроей ребро, раздражающее слизистую у самого края челюсти. Я уже точно знаю, сколько дней буду мусолить языком зазубрины, стачивая их, как морская вода кусок стекла, как «лохмотья» десны будут раздражать нервы, а выросты набухающей плоти вызывать желание откусить их к чертям собачьим. Если дело пойдет так и дальше, то скоро у меня во рту зубы будут расти в три ряда, как у акулы. И все до одного зубы мудрости, ведь после двадцати ничего другого во рту вроде как расти не должно.

Оно, в общем-то, неплохо — зубы никогда не были моим сильным местом. С детства бормашина являлась в кошмарах, а в более солидном возрасте становилась серьезным испытанием для кошелька. Зубы мне выдирали, лечили, передвигали с места на место с помощью брекетов и удалили из них столько нервов, что хватило бы на открытие целого неврологического отделения. Но все-таки мне не хватает уверенности в себе для того, чтобы поверить: я мудрею не по дням, а по часам. Хотя зримые доказательства этого можно увидеть невооруженным глазом при достаточно широко разинутой глотке. Меня удивляет, как зубы ухитряются помещаться на одной линии, когда размеры челюсти вроде бы не увеличиваются. Причем хитрые дополнительные зубы так и норовят появляться на свет после событий, претендующих на кризисный момент моей жизни. Например, после смерти близких родственников, или написания книги, или смены сферы деятельности. То есть поневоле дают мне — человеку внушаемо-книжному — уверенность, что все не просто так: это Знамения, Мудрость, Знаки и все такое прочее, о чем можно с упоением прочесть в разноцветных фэнтезийных романах.

День следующий

Бывает так, что проснешься и очень не хочется идти на работу. Думаешь, вот если бы я была маленькой, то попросила бы маму написать мне справку «Освобождение от школы». А теперь что? Накрылась подушкой с головой и вспомнила, что мне надо не на работу, а на УЗИ. И еще кровь сдавать на всякие младенческие патологии. Лучше бы на работу! Тогда хоть позавтракать можно. Добавила к подушке одеяло в надежде вспомнить еще какое-нибудь неотложное дело, но одеяло не помогло.

Пол морозил пятки, и я шла на цыпочках. Зря, как выяснилось. Потому что на кухне наблевал кот, и я всеми своими чистыми цыпочками в это безобразие встала.

— Мерзкое животное! На свалку тебя! — шипела я, потихоньку вытирая ногу о кресло. Если сделать это ближе к стене, то никто не заметит, а прикасаться руками к котиным отходам жизнедеятельности беременным вредно. Видимо, ногами тоже, потому что минут через пять меня повлекло к унитазу с неодолимой силой.

Тошниться было особо нечем, поэтому я вышла из ванной с гордо поднятой головой. Кот посмотрел на меня укоризненно. Получается, раз я блюю, то меня тоже на свалку? И я — мерзкое животное? Стало стыдно, и я скормила коту бутерброд с колбасой. Мне все равно нельзя: у меня УЗИ и скрининг.

В больнице выяснилось, что врачи забыли сказать об одной милой детали: надо было прихватить копии паспорта и полиса. Без них не примут. Об этом мне недвусмысленно заявила врач-узист. Или узиолог? Короче, тетка в белом халате сказала: не имею права — и выразительно посмотрела на дверь. Я схватилась за живот и села на стул.

— А может быть, все же?.. Я бы мужу позвонила, он бы мне номер полиса хоть продиктовал…

— Звоните, — рявкнул халат.

Я дрожащими руками набрала номер мобильного:

— Ты дома? Скорее-скорее достань мой полис и продиктуй номер! — завопила я.

Муж, видимо, только что выдернутый из постели, недовольно бурчал:

— Скорее не могу. Мне дойти надо. Найти этот полис. Где он, кстати?

Врач испепеляла меня взглядом и ставила кляксы в листке УЗИ.

— В желтеньком пакете. Второй ящик снизу. Да шевелись же!

— А если б меня дома не было? — отбрыкивался муж, шурша карточкой. — Ладно, нашел. Диктую.

После всех мучений выяснилось, что у меня срок по УЗИ всего 10 недель. Я думала, они скажут, что он у меня больше моих 12, а они говорят, что всего 10. Я расстроилась и ощутила, как токсикоз возвращается ко мне в удвоенном масштабе.

На работе с горя называла всех уменьшительными именами. Не специально — само с языка срывается: танюшечка, надюша, наташик, сереженька. Жуть! Наверно, скоро буду присюсюкивать и цыкать зубом.

Со Светкой мы так и не помирились, хотя вроде и не ссорились. Зато Юля приносит на работу большие краснобокие яблоки и угощает меня половинкой ровно в 11:00: она вычитала, что беременным полезно дробное питание.

Ребенок, как большая лупа, сидя в животе, делает очевидным то, что раньше оставалось незамеченным. Например, вредность жирной колбасы и сладких конфет. Ты на них смотришь и просто-таки видишь, какая это вредность и гадость. Или отношение к людям. Тебе становятся противны прикосновения отдельных личностей, и то, чему раньше легко находились оправдания, теперь уже совершенно отчетливо говорит: не твое.

Хочется максимально очистить свою жизнь. Убрать из нее захламленные кладовки и раздражающих родственников, оставить только свет, простор, тепло и близких людей. Которых, как показывает ребенок-лупа, в твоей жизни совсем немного. Да, такая чувствительность не очень приятна: как удержаться от резких движений, если на тебя надвигается шестиногое чудовище? А на самом деле это просто соринка, выпавшая из чьего-то глаза. Но подобная наведенная резкость позволяет оценить свою жизнь по гамбургскому счету.

На планерке я сразу увидела, что Татьяна Степановна красит волосы. Раньше мне всегда казалось, что она натуральная блондинка, а сейчас поняла: да какая же натуральная! Стопроцентная краска! Каким-то металлическим блеском отливает.

Вежливо отказалась от бутербродов с колбасой. Всегда обожала копченую колбасу, а сегодня при взгляде на тарелку с трудом сдерживаю отвращение. Жирное, холодное, неестественного цвета… Бе-е-е…

Редактор не разделял моего пренебрежения бутербродами и бодро жевал один за другим. Я смотрела в рот начальству и ждала, когда меня будут хвалить. В последнем номере написала про одного бизнесмена, как он собакам помогает в приюте и вообще молодец.

— А этот предприниматель с собаками зачем тут вылез? — продолжил свою речь редактор, с сожалением отодвигая тарелку с бутербродами. — Кто пропустил? Ты-то чем думала?

— Головой, — честно ответила я, понимая, что, кажется, пролетела с премией.

— Ты что, не знаешь, что он с администрацией судится все время? А сейчас в период подписной кампании мы с администрацией не ссоримся. Соображать же надо!

— Да она вообще политикой не интересуется, — влезла Татьяна Степановна.

Я засопела, испепеляя не к месту возбудившуюся коллегу взглядом. Может, у нее не краска, а парик?

Редактор зыркнул в сторону бутербродов и набрал воздуха для следующей пламенной речи:

— Нас читать неинтересно, газета вялая, никаких острых тем давно вы не поднимаете!

Поняв, что дальше будут только ругать, я переключилась на малыша. Один ты меня понимаешь, мысленно жаловалась я, пытаясь поудобнее развалиться на офисном стуле. «Вы не поднимаете острых тем». Вот это «вы» особенно удручает. Значит, с администрацией города мы не ссоримся, но острые темы должны поднимать. При этом про собак нельзя, про предпринимателей нельзя, про убийства нельзя. Про халатность, безответственность и коррупцию тоже нельзя. А потом — вы не поднимаете… Все. Уйду в декрет!

День такой-то

Решила вести здоровый образ жизни и потащилась с дочкой в лесопарк.

— Мама, что это? — вскрикнула Майя.

По тропинке полз ежик. Это ранней-то весной!

— Возьмем его домой. Будем кормить, выгуливать, — страшно возбудилась дочь.

Не успела я запротестовать, как ежик был схвачен и подтащен к моему ботинку. Я отломила кусок булки и протянула поближе к иголкам. Иголки зашевелились. Я терпеливо ждала и отпихивала дочку, которая явно хотела с этим самым ежиком встретиться нос к носу, наконец ежик подполз ближе и аккуратно… тяпнул меня за палец.

Я взвыла. Майя радостно подхватила вопль, возведя его до нечеловеческих высот. Ежик шарахнулся в кусты.

На этом прогулка закончилась. Я сдала ребенка бабушке и пошла жаловаться Марине.

— Я какая-то виктимная. Все меня обижают. Даже ежик покусал.

— Ежик?

— Ну да, обычный такой. С иголками. Я ему булки дать хотела, а он подкрался и…

— К травматологу ходила?

— Нет.

— Немедленно. Срочно! Я провожу.

— Но…

— Никаких «но».

Сначала над нами хохотала очередь. Один бомж с осколками бутылки в руке и упавший с крыши парень, а также девушка с поломанной ногой. По идее, им должно было быть не до смеха, но они очень вдохновились ежиком. Потом эстафету перехватили два веселых балагура-травматолога.

— Десять дней будете в больнице лежать, — порадовали они меня. — И сейчас уколов вам наставим. Попа, рука, под лопатку.

Я уже просто не представляла, куда еще можно поставить укол. Казалось, в меня воткнули все иголки этого проклятущего ежика.

Вечером раздался звонок: «Добрый день, эпидемстанция. Это вы ежиком укушенная?»

— Да хватит уже издеваться, — вспылила я, услышав, как в трубке тщетно силятся сдержать смех.

— Да мы серьезно. Честное слово. Скажите, где вы его нашли? Нам же проверить надо всю популяцию.

Убить их всех, что ли? Или заразить ежиным ядом. Чем дальше, тем больше я превращаюсь в мизантропа. И вопросы счастья для всего человечества волнуют куда меньше легкой беременности.

Пошла в ванную и — о ужас! — обнаружила седой волос на груди.

Это было так подло, что я заплакала.

— Что случилось? — муж в одном носке прибежал в ванну. — Ты там живая вообще?

— Еще пока да-а-а, — ревела я. — Но уже не очень. Седина везде. Даже на груди!

— Зачем тебе быть красивой? Ты и так беременная и замужняя, — фыркнул муж.

— Так ведь не на смертном же одре, — парировала я, вытирая мгновенно высохшие слезы.

Вот ведь мужчины: им хочется, чтобы мы были для них красивыми, а для всех остальных, на всякий случай, уродками. А нам всегда хочется быть красивыми… Тоже на всякий случай. Хотя ко мне это относится в меньшей степени: я ужасно ленива в этом плане. Почти все мои подруги считают за отдых и удовольствие делать маски, очищаться скрабами, посещать салоны красоты, натирать физиономию клубникой, волосы желтком, а локти солью. А мне и два раза в день мазаться кремом — подвиг сражения с ленью. Не то чтобы, как полагается: сначала очистить кожу, потом увлажнить, потом насытить всякими там витаминами… А уж ресницы с утра накрасить да каблук надеть — увольте! Я смотрю на женщин, приходящих в полной боевой готовности на работу, и мысленно с восхищением всплескиваю руками: «Вы поду-у-умайте! Какая самоотверженность! Какая сила воли! Неужто им больше нечем заняться?»

Я думаю, что стареть красиво очень трудно. Надо суметь перестать быть женщиной и успеть превратиться в человека. Когда женское тебя покидает, должен оставаться солидный человеческий багаж. Иначе высохшие или заплывшие жиром кости останутся в компании с кривлянием старой кокетки. Смотреть на это грустно, общаться с ними противно. Но как его — этот человеческий багаж — накапливать? И зачем? В конце концов, почему на старости лет с нами должно быть комфортно?

Я на всякий случай наполнила ванну и вылила туда полную бутылку пены. Пока я еще не совсем старая и даже немножко беременная можно полежать в пене. А то ведь никто не знает, когда подкрадется небытие.

Мой друг Марина говорит, что главное — достойная смерть. Что еще за «достойная смерть»? На поле брани, что ли? Потом Марина прочитала Александра Меня и поняла: перед переходом в иное состояние, как перед переездом в другую страну, надо тщательно собраться в дорогу. Не стоит тащить с собой то, что не пригодится в неведомых землях, а будет лишь обременять в пути. Требуется, чтобы котомка была небольшой и не оттягивала плечи, но в ней нашлось все, что нужно, — и крепкая веревка, и еда, и всякая необходимая в пути снасть.

Это большое и редкое искусство — умение собраться правильно. Обычно оно достигается тренировками: тяжелой болезнью, например, или автокатастрофой, а может, смертью близких. Некоторые подходят к делу с теоретических позиций, например, теологических. А есть такие счастливчики, которые везде чувствуют себя как дома.

И все-таки сбор багажа — вещь важная. Мень пишет, что там, после перехода, может быть множество конкретных важных дел. Например, помогать своим потомкам. Реально помогать. Мы здесь тоже можем помогать своим умершим, молиться например. А они могут оттуда помогать нам. И к этой работе стоит хорошо подготовиться. Потому что если при жизни ты умел только выбирать косметические салоны, то чему сможешь научить правнука? Как правильно красить ногти и пугаться седых волос в неположенных местах? Вряд ли это ему поможет через несколько десятков лет.

Когда ты делаешь что-то «для Бога», то на самом деле делаешь это для себя. Богу наплевать, пошел ли ты в храм и воздержался ли от употребления мяса в пост. Но ты сделал над собой усилие, и оно упало в твою котомку «багажа для дороги». А вот если ты пошел в храм ради галочки или чтобы построить глазки симпатичному священнику, то ни фига в твою котомку не упало. Богу глубоко фиолетово, соблюдаешь ли ты пост, но то, что ты делаешь над собой усилие, возвышает твой дух, и ты, возможно, сможешь больше сделать там, после перехода. Или, по крайней мере, сможешь научиться, а не просидишь вечность, мусоля небесный крендель. Для того чтобы овладеть математикой, надо сперва выучить цифры, а то все будут учиться, а ты, как дурак, хлопать духовными ушами, или что там у тебя вырастет к тому времени.

Быстренько сделала маникюр и еще педикюр. Это главный показатель дееспособности беременной женщины. Если ты в состоянии делать себе педикюр, то ты еще не совсем потеряла человеческий облик. А если не можешь… то надо идти в салон красоты!

День такой-то

В психологии есть такое понятие — субличности. Это значит, что в нас живут совершенно разные люди и у них есть свои отношения. Они могут ссориться, любить друг друга, переходить на чужую территорию, ябедничать, плакать в темноте и так далее. За это в психушку не посадят, потому что тогда пришлось бы забрать всех, а такого количества больниц просто не напасешься.

Когда Марина пришла ко мне в гости, настроение у нас обеих было не радужное: год выдался трудным, проблемы наседали со всех сторон — у кого-то беременность, у кого-то ремонт и визит иногородней свекрови. Есть от чего спятить самому нормальному человеку.

— Понимаешь, мне интересно начинать разные проекты, я люблю, когда пахнет чем-то новым, когда все впереди. Я отлично знаю, как надо укомплектовать корабль, чтобы он отправился в плавание, но сидеть на нем постоянно совершенно не хочу, — жаловалась Марина. — Наверное, я неудачница. Мне становится очень скучно, страшно, и я хочу сбежать обратно в порт.

— Это потому, что ты начальник порта, — осенило меня. — Да-да, я прямо вижу этого типа. Невысокий, седой, в форменных брюках, у него моряцкое прошлое.

— И белая рубашка, — подсказала подруга.

— Точно. А поверх он иногда надевает такую брезентовую жилетку, в которой много карманов и куча всяких нужных вещей.

Мало-помалу Начальник Порта, казалось, начал материализовываться прямо за кухонным столом. Он был собран, спокоен и покрыт загаром. Порт процветал под его командованием, и он глядел с высоты на панораму отплывающих и прибывающих судов, спокойно выстраивая в голове схему отгрузки товаров, приема таможенников и расселения моряков в наиболее приличной гостинице. Ему было хорошо за сорок, и он был одинок. Его жизнью был порт.

Иногда Начальник Порта брал небольшой чемодан и садился на один из отплывающих кораблей. Ничего никому не объясняя, он жал руку капитану и занимал каюту, которая по удивительному стечению обстоятельств неизменно оказывалась свободной. Чаще всего он провожал корабль всего несколько миль, а потом из берегового тумана появлялся маленький быстрый катер с верным боцманом на борту. НП коротко кивал команде и возвращался обратно. Изредка он путешествовал на корабле до ближайшего порта назначения. И только там подхватывал свой чемоданчик, поправлял рукава белоснежной рубахи (никто никогда не видел, когда и где он ее стирал, но она всегда оставалась чистой), садился в самолет и возвращался обратно. Боцман встречал его стаканом крепкого чая в серебряном подстаканнике. А капитаны, затаив дыхание, следили за маленькой фигуркой, размашисто шагающей по пирсу: если Начальник Порта провожал корабль в плавание, это была наилучшая из примет, сулившая хорошие барыши и легкий рейс.

— Слушай, у меня ж внутри одни мужики! — ахнула Марина. — Вот смотри, за столом, покрытым зеленым сукном, сидит критик. Он старый и желчный. А еще есть молодой такой щеголеватый парень.

— Марк, — подсказала я.

— Ага, Марк. И еще доктор, конечно. У него своя больница. Доктор Ри.

— Он очень высокий, худощавый, но сильный. Может, небольшая бородка. Чуть за 30. Чувство юмора, энциклопедические знания, сдержанность и такт, — подхватила я. — Боже, какой мужчина! Я так и вижу, как все мои внутренние сущности кидаются к окнам, когда он проходит мимо. Впрочем, Начальник Порта тоже неплох. А Марк может уболтать любую девушку…

— Ну, у тебя-то внутри сплошное женское царство, — улыбнулась Марина. — Пожалуй, это поместье. Точно. И в нем стайка барышень века этак девятнадцатого.

— Визжат, влюбляются, качаются на качелях в саду и грезят о первых балах. А уж шуму от них… Вот почему у меня так часто болит голова, — подтвердила я. — Слушай, давай перейдем в комнату, что-то на кухне мы уже не помещаемся.

Мы перешли на диван. Барышни, как выяснилось, любили прыгать на перинах, хохотать и музицировать на расстроенном пианино. Их гоняла поварешкой Ильинична — женщина дородная, самого бабьего возраста и крестьянского вида. Ильинична распоряжалась на кухне и вообще отвечала за хозяйство. Она варила в чанах для кипячения белья борщи, закатывала варенье в промышленных масштабах и грозила расшалившимся барышням полотенцем. Ее любимцем был молодой Тося — еврейский юноша с горящими глазами и поэтической внешностью. Он творил в беседке, сделанной из старого мрамора, и частенько забывал поужинать. Ильинична приносила молодому барину котлетки и, вздыхая, утирала слезу со щеки свекольного цвета, глядя, как он уплетает приготовленные разносолы. Тося мог пошалить с барышнями, позаниматься латынью с маленькой девочкой Анной, но больше всего ждал приезда владельца усадьбы. Антоний служил в Санкт-Петербурге, имел солидный пост и вполне сложившуюся карьеру. В поместье он наезжал время от времени, и тогда обитатели дома сбегались к нему со всех сторон, требуя внимания и любви. Иногда Антоний пребывал не в духе, и желваки перекатывались на его скулах, явственно повествуя о намерении кого-нибудь убить. В этом случае домашние прятались по углам, а Ильинична скрывалась в кухне.

Еще имелась стервозная критикесса — а-ля Мерил Стрип в «Дьявол носит Прада»: шпильки, кожаные папки, хайтек и море язвительности. Она отчитывала барышень и, злобно цокая каблучками, удалялась по длинному коридору в свои апартаменты ХХI века. «Тьфу, дуры!» — цедила критикесса, с силой давя сигарету в хрустальной пепельнице. Критикесса не выносила Марининого критика. Они обменивались длинными желчными памфлетами и скрежетали зубами, едва заслышав фамилии друг друга.

Барышни были влюблены в Марка и доктора Ри, флиртовали с Начальником Порта и обожали аморфные сущности. Девушки то затевали с ними веселую возню, то садились рассказывать страшилки и, когда сущности — предчувствия и опасения — мрачным голосом излагали грядущие события, визжали от страха и хлопались в обморок. Вместе им было очень весело. Мечтательную тихоню Анну в это время развлекала отвязная девчонка Маринка, она учила Аню обращаться с плеером и танцевать брейк-данс. Антоний ездил на рыбалку с Начальником Порта. Они сидели с удочками и почти все время молчали, но чувство близости и редко когда отступавшего одиночества заставляло их задумчиво улыбаться.

Ближе к полудню моя квартира оказалась забита субличностями до отказа. В районе солнечного сплетения поселилась необычайная легкость: казалось, оттолкнись легонько ногой — и взлетишь. Марина хохотала до слез и тыкала пальцем в невидимых персонажей, когда нас прервал телефонный звонок.

— У меня трехчасовое занятие с группой по психосинтезу, — строгим голосом сказала в телефон Марина. — Так что освобожусь после двух.

— Ах, доктор Ри, вы тако-о-ой душка, — чуть слышно прощебетали в глубине моей души барышни.

Пришла домой глупо улыбаясь.

День следующий

В выходные Марина притащила охапку картона. Надо сделать обрамление для всех картинок, которые подростки из Рининой группы захотят предъявить миру. Особенно старалась Майка. Она искромсала две обертки от картона и подобралась к бахроме на Марининой сумке.

— Не смей! — перехватываю я ножницы.

— Ничего, — смеется Рина. — Там, если что, бахрому и отстегнуть можно. А мы потом обрезками рамочки украсим.

Иногда я думаю, что Марина — большая мама для всех, а я так ехидна. Ее ничего не напрягает из утворяемого малышней, и она все время умудряется придумать интересные занятия.

— Очень люблю тетю Рину, — признается Майя. — Она веселая. Не как ты!

— Это я просто радуюсь, что мы проект успеваем спокойно закончить, — поясняет Марина. — Муж как раз на месяц уехал.

Если бы Лешка исчез на месяц, я разве бы обрадовалась? Ни за что! Отругала бы его изо всех сил! Нашел чем заняться — от родной жены сбегать. А Марина — наоборот…

Так странно, когда ты вдруг чувствуешь себя отдельным от близкого человека. Вот мы клеили рамочки — вместе. Бахрому отнимали — вместе, а потом р-раз — и я уже отдельно сижу на диване. А Марина все это время, оказывается, провела на кресле. Не со мной.

— Телефон! Мама!

— Да. Алло, — с трудом вернулась я в реальность. — Света? В какую срочную командировку? Ах, ты едешь в срочную командировку и не успеваешь с почетным дворником? Такие бывают? А почему я-то? Недалеко… Да я там в жизни не была! Света, подожди!

Но короткие гудки уже лишили меня права выбора. Выколупываюсь из вечернего уюта. Марина предлагает довести меня до РЭУ, но я отказываюсь. Сама не знаю почему. Вообще-то я люблю все делать за компанию. «И цветочки поливать лучше хором» — это как раз про меня. Наверно, я очень несамостоятельная личность.

Тем не менее эта несамостоятельная личность пошла на интервью с почетным дворником в полном одиночестве. И неплохо сходила. Все думают: дворник — это метла, большой тулуп с фартуком кислотных цветов и крошечная зарплата. И никто не спросил себя: как же такой гигант на крошечную-то денежку проживает? Ему ж прокормиться — втрое большую порцию надо. Одежда опять же — сколько ткани требуется! Нет. Все дело в том, что у дворников есть дополнительные источники дохода.

Вероятно, есть в этом определенная вселенская справедливость: земля, о которой заботятся работники очистного фронта, тоже заботится о них по мере возможности. Например, почетная дворничиха недавно нашла тысячу рублей. И это при том, что зрение у нее на одном глазу минус семь, а на втором — и того хуже. Ее коллега по весне регулярно «намывает» со своего участка пригоршню мелочи. А однажды дворник нашел дорогущие часы, равные по стоимости его годовой зарплате. Так что, выбирая профессию, не стоит забывать о «кренделях небесных», в этом конкретном случае — земных.

Пришла домой и легла на диван только на пять минуточек. В итоге уснула прямо в сапоге. Все-таки хорошо, что я не дворник. Часы, даже самые навороченные, не ношу, а вставать в пять, чтобы выйти на работу к шести утра… Бр-р-р.

День следующий

Марина сдернула меня с планерки, и я, боком пролезая мимо стола — напрямик уже не прохожу, — старательно корчила виноватые рожи редактору. Редактор на меня не смотрел, а устраивал очередной разгон всем лентяям и халявщикам, не достойным нести гордое звание журналиста.

— Представляешь, они предлагают мне стать замдиректора! — Маринин голос задыхался от радости. — И работа с одаренными подростками. И зарплата!

— А где это у нас одаренные подростки? — удивилась я, припоминая все управление образования и не находя там ничего похожего.

— В Самаре. И это филиал английского центра, представляешь?

— В Са-ма-ре? Э-э-э… А как же ездить? То есть…

— Да не так уж часто ездить, несколько раз в год на месяц. Уж могут тут и без меня обойтись.

— А дети? — тупо спрашиваю я, чувствуя себя бабкой-сплетницей с подъездной лавочки.

— Ты прямо как мой муж. Он же как-то уезжает в командировки! Вот и я съезжу. А дети вырастут. Я ж всего на несколько месяцев в год.

Хотела спросить: «А как же я?» Но почему-то не спросила. Раньше обязательно бы брякнула. Просто вдруг стало страшно услышать в ответ: «Вырастешь». То есть вырасту-то я совершенно точно. Вширь. И так уже в джинсы не влезаю. Хотя третью неделю хожу на фитнес. Ничего, зато ей будет интересно. И можно звонить. И самой как-нибудь к ней съездить в Самару. Пока я еще не «выросла»…

Решила, раз уж сбежала с планерки, то схожу на дополнительное занятие. У нас зал — прямо через дорогу от редакции. Очень удобно. Малыш отмечает начало и конец занятия: в начале повозится, типа «Это что? А-а-а, зарядка, ну ладно». И в конце тоже — вроде как «Уже все? Можно расслабиться?»

Инструктор Даша — специалист по беременным. У нее есть специальная расслабляющая музыка и вкусные вредные шоколадки в сумке на тот случай, если кому-то из ее подопечных станет плохо. Но обычно всем хорошо: мы лежим на шариках и сплетничаем про коляски, роддома и правильное питание.

— А вдруг достроят новый роддом? — мечтает Лиза.

Она очень быстро набирает килограммы и ходит на дополнительные тренировки к Даше. Но, по-моему, больше налегает на шоколадки.

— Не достроят, — со знанием дела комментирую я. — Деньги освоены — середина года… Мы точно не успеем.

— Так, девочки, давайте все-таки поработаем. Приподняли таз — и раз, и два…

Мы дружно пыхтим. Золотоволосая Даша с идеальной фигурой маячит сверху как недостижимый идеал.

Муж, глядя на мое увлечение фитнесом, тоже начал ходить в бассейн и на тренажеры. Сходил пару раз и удивляется: «Я отпахал там целых два часа, а пузо все еще на месте?» Утешаю: «Я вот уже шестой раз сходила, а живот только вырос».

Оказывается, все уже делают неприличные упражнения Кегеля, а я все еще расслабленно пялюсь в потолок. Недостижимая Даша как-то понимает, что я бездельничаю, и строго грозит мне пальцем. Как она поняла, ведь там нужно внутренние мышцы сжимать? Это же незаметно со стороны.

Дома легла на коврик перед зеркалом — проверить, что там можно увидеть. Все равно ничего не понятно! Или, может, у меня просто нет нужного угла обзора?

Увидев меня перед зеркалом в обнимку с животом, муж обрадовался: «Какая ты стала милая, домашняя. И домой пораньше пришла. Наверно, уже и котлет нажарила?» Улыбнулась, подумав, не придушить ли его подушкой. Бесит!

Понимаю всех героинь мексиканских сериалов. Хочется бурно выражать свои чувства с помощью сковородки и других подручных предметов. А тебе даже прицепиться не к чему.

Задумалась о том, чего хочу в браке. Вскрылись кошмарные вещи. Например, что на самом деле я нисколько не переживаю, что не могу поддержать с мужем разговор на интересующую его тему (политика и религия — скучно; проблемы образования и воспитания — диаметрально противоположные позиции давно прояснены, и выработан шаткий компромисс, который лучше не трогать; остается только о литературе и бытовое типа «подай солонку»). Я, как выяснилось совершенно неожиданно для меня, хочу простой духовной связи без излишнего интеллектуализма, чтобы меня принимали такой, какая я есть, чтобы не сражаться за каждый принцип и возможность сводить дочь к психологу, а просто радоваться, когда твой мужчина приходит домой. Так и хочется добавить «ставя в угол каменный топор и сбрасывая с плеч тушу убитого оленя». Хочу, чтобы к моим писаниям относились с уважением, несмотря на то, что я не могу предъявить удостоверение, где черным по белому будет написано: «Писатель такой-то, издано …цать книг таким-то тиражом».

То есть ты все время думал, что ты крутой внедорожник, а на самом деле всего лишь «фольксваген-жук». И скорость у тебя невеликая, и дизайн старомодный (разве что на капоте кисточкой нарисована ромашка), и ездишь ты в основном по привычной трассе, наматывая небольшой километраж. Сложно не утешать себя иллюзиями, что ты какой-то особенный «фольксваген» с двигателем от «мерседеса» и вмонтированными в корпус крыльями. Ты самый обычный, заурядный «жучара». Всей индивидуальности — ромашка на капоте.

Подумала, что если бы рядом была Рина, она бы возразила:

— «Фольксваген» — прекрасная машина. Легко вписывается в любую городскую среду, бензина тратит мало, парковаться удобно.

И вытирала бы мои слезы на тему «я-то думала, что я внедорожник!». И я бы не плакала уже, смиряясь с отсутствием проходимости. Действительно, все мои рассусолы насчет «не пропаду!» и прочей самостоятельности базируются на уверенности в крепком тыле — родителях, муже, друзьях. А на самом деле Бог потому и не посылает мне серьезных испытаний (спасибо, спасибо ему за это!), что знает: я быстро сломаюсь.

Когда ты маленький скромный «фольксваген», глупо мнить себя крутым джипом, разве что в навеянных бензиновыми парами мечтах… Грустно понимать, что ты хотел быть Моцартом, а сам только не шибко умная баба. Но самое трудное — принять эту мысль и порадоваться ей.

Я закрываю глаза и вижу дорогу, петляющую по зеленым улицам маленького европейского города. Ромашка весело посверкивает на солнце, и клаксон сам собой издает хрипловатый клич: «Эй, люди, здравствуйте! Это еду я, „фольксваген-жук“ по прозвищу „Писатель“. Давайте будем знакомы?»

Уснула, зажав в руке листочек с текстами про Рину.

День следующий

Не могу читать новости. Там одни убийства, пожары и теракты. Еще любят про маньяков-убийц писать. Я все понимаю: тема острая и перспективная, но мне сейчас такие эмоции противопоказаны. Честно говоря, мне настолько противопоказаны эмоции, что хочется залезть под стол и чтобы меня никто не трогал.

Думаю, надо не ждать милостей от природы, а действовать как пан Тыква: построить свой крошечный альтернативный домик-мирок. И никаких там чудес и проникновений в неведомое с другом-девочкой. Не спрашиваю, почему Марина покрасилась в блондинку и купила шесть разных тарелок. И почему она мне теперь не звонит каждый день. Ну и что, что я тоже не звоню. Она ведь должна понимать, что у меня альтернативная жизнь! Она же психолог!

— Эй, ты вообще слушаешь? — врывается в мою альтернативную жизнь муж. — Что за дела?

— Да-да. Что ты там про Асю говорил? — Я достаю досочку и начинаю кромсать овощи для салата. Малыша уважает здоровое питание.

— Она хорошая девочка, но очень много врет.

— Потому и врет, что хорошая девочка. Это такое же неотъемлемое качество всех хороших девочек, как и чистые ногти.

— Почему? — удивился муж.

— Ха! Да потому что нормальному человеку быть «хорошим» в общепринятом смысле и не врать фактически невозможно. Она хочет тебе понравиться, хочет соответствовать ожиданиям окружающих, но инстинкт самосохранения у нее не вовсе же атрофировался. А как защититься в такой ситуации? Только с помощью вранья. А так как она еще молодая и неопытная, то и вранье у нее неумелое, вот и попадается.

— То есть ты хочешь сказать, что все положительные девушки — отъявленные лгуньи. И вырастают в двуличных женщин?

— Да нет. Как раз с возрастом многие хорошие девочки начинают понимать, что могут быть относительно независимыми и что есть принципы, которые они готовы отстаивать в открытом противостоянии, а мнение тети Маши из четвертого подъезда их не так уж и волнует, как казалось во времена отрочества. Более того (я понизила голос), со временем понимаешь, что есть вещи, которые ты просто должен сделать, и ничье чужое мнение не имеет никакого значения. А в остальном можно и уступить. Да и ложь приобретает более изысканные формы. Можно просто кое о чем умолчать — этого будет вполне достаточно.

Муж посмотрел на меня как-то странно, и я задумалась, не сказала ли чего-нибудь лишнего. Но вроде нет, ведь все это лежит на поверхности, и так очевидно. Спокойно режу огурец.

Очень спокойно режу этот проклятый огурец. Спокойно, я сказала!

Когда Майе было два года, она прибежала из песочницы и с гордостью заявила: «Я бесстыдница и глупец!» На наши возмущенные охи и ахи она объяснила, что ела землю, а бабушка ей сказала: «Так делают только глупцы! Как тебе не стыдно!» И, несмотря на все наши уверения в том, что «Майя — хорошая, умная девочка», дочь упрямо мотала кудлатой башкой, стоя на своем: «Я бесстыдница и глупец!»

Уложив ребенка в постель, я задумалась: в сущности, ребенок понял очень важный жизненный принцип — быть хорошей девочкой хорошо далеко не всегда. Куда как интереснее быть плохишом — к тебе сразу проявляют повышенное внимание, вокруг тебя кипят страсти, дни полны драматических событий, за которыми хорошие девочки вынуждены наблюдать с обочины жизни.

Помните английскую пословицу: «Хорошие девочки после смерти отправляются прямо в рай, а плохие — куда им хочется»? Я всегда была хорошей девочкой: в садике послушно носила белые гольфы с помпончиками, никогда не убегала из дома, а в школе сидела за первой партой непременно с каким-нибудь двоечником в целях перевоспитания последнего. Правда, все мое положительное влияние сводилось к взаимному чтению сочинений. Соседу по парте было просто интересно, что я там напридумывала, а я честно оплачивала такой интерес к своей персоне проверкой орфографии. Плохим девочкам я в глубине души завидовала: они были такие свободные, сексуальные, могли запросто пригласить старшеклассника на свидание и ходили с синими кругами вокруг глаз, которые тогда казались мне ужасно загадочными.

Повзрослев, я постигла природу синяков, но затаенная тоска по образу дрянной девчонки, видимо, так и осталась где-то в глубинах моего подсознания. В один прекрасный момент я вдруг поняла, что имидж можно время от времени менять, и с упоением погрузилась в исследования. Сразу оказалось, что образ «крошечки-хорошечки» имеет массу плюсов, о которых я раньше как-то не задумывалась.

Быть хорошей девочкой хорошо, потому что:

— близкие верят всем твоим объяснениям относительно ночевок у подруги, а самые суровые родители подруг охотно отпускают их с тобой куда угодно;

— мальчики, юноши и впоследствии мужчины стремятся демонстрировать тебе свои лучшие качества, что иногда влечет за собой обманутые надежды, но все равно приятно;

— тебя считают наивной, не знающей жизни пай-девочкой, поэтому позволяют очень многое и готовы помочь в ликвидации последствий;

— тебя хвалит начальство и обожают потенциальные свекрови, так что в итоге ты получаешь примерно столько же комплиментов, сколько и плохая девочка;

— при внезапно случившемся сексе хорошая девочка может не беспокоиться, что на ней надеты застиранные трусики: аккуратность заставляет ее всегда носить приличное нижнее белье.

Быть плохой девочкой тоже неплохо, потому что:

— в школе ты знаешь много такого, о чем неизвестно твоим одноклассникам, и пользуешься заслуженным авторитетом;

— ты можешь делать то, что хочешь, и плюешь на мнение соседей-пенсионеров с их мечтой о вшивом палисаднике на месте твоей парковки;

— тебя ненавидят мамаши потенциальных женихов и женская половина коллектива, зато мужчины вне зависимости от возраста, веса и национальности провожают тебя восхищенными взглядами, так что ты получаешь примерно столько же комплиментов, что и хорошая девочка;

— мемуары плохой девчонки имеют все шансы стать бестселлером, тогда как хорошая девочка может рассчитывать в издательстве разве что на должность корректора.

Уже почти набрала номер Марины, чтобы рассказать про разницу между плохими и хорошими девочками, но там оказалось занято. Судьба сказала очередное «пива нет!».

Пришлось возвращаться на кухню и ругаться с мужем по поводу имен. Если по поводу мальчика — муж настаивает на Натане, а я — на Тимофее, — мы кое-как договорились. Вернее, я внутренне решила согласиться с Лешей на этот счет: Натан ничего, хотя значение имени не очень-то вдохновляет — капризный, замкнутый интроверт. Тимофей все же более успешный вариант, хотя… Кто его знает на самом-то деле. Одним словом, Натана я приняла, а вот по девчачьим именам — это финиш.

Наконец-то нашла устраивающий меня вариант — Тая, Тася, Таисия. И по смыслу, и по звучанию — хорошо. Но Лешка встал на дыбы, мол, это плебейские какие-то имена. Я, естественно, тоже возмутилась: у тебя все русские имена равно плебейские?

— Потому что так и есть! — плюясь, бегал по кухне муж. Даже удивительно как он ухитряется разворачиваться на шести метрах?

— Ты Майю назвал как хотел? Назвал. Теперь моя очередь.

— Я назвал? Это твоя мама назвала!

— Ну да, мама и ты, а я-то что — ни при чем? Как рожать, так я, а как имя выбирать, так Пушкин?

Так знаем мы этих Пушкиных. Всех Таньками переназывает.

День такой-то

Всякий токсикоз уже должен был пройти, но меня что-то все время колбасит. С утра мне паршиво, потому что выпила витамины натощак. Ближе к обеду мутит пару часов, так как организм требует сиесты. К пяти вечера я уже никакая вроде как от дневной усталости. Когда жить-то?

Видимо, я уже старушка. С Майей чувствовала себя гораздо бодрее, не такой кучей песка, как сейчас. И это при том, что малипуська мне досталась на редкость разумная и все старается устроить на пользу организму. А если б она требовала кофе с шоколадом? Жуть!

Майка вчера заявила: «Когда малышка родится, ты будешь заниматься домом, а я за ней ухаживать». Я радостно согласилась, мечтая наконец-то проблеваться. Занятие бесполезное и облегчения не приносящее, как уже было проверено неоднократно. Так что ни пяди врагу.

Теперь я прихожу на работу пораньше и — контрабандой, контрабандой! — пишу «левые» тексты. Решила порадовать авансом редактора «Деток», чтобы он не звонил мне в коридоре, а то снимать ботинки стоя стало трудновато.

Играть? Нет, играть!

На заре туманной юности, а точнее, на первых курсах университета, я писала курсовую об игре в поэзии. Помнится, выделяла два ее типа: Game — игра по правилам, упорядоченная и организованная, и Play — экстатическая игра, упоение, стихия. Школярские привычки трудно выкорчевать, и, уже перейдя некий возрастной рубикон, я все равно подсознательно продолжаю проводить разделение: Play и Game — дети и взрослые, женщины и мужчины.

Девочки любят играть в куклы, мальчики — в шахматы. И, вырастая, они остаются верны тем же склонностям. Женщина живет по принципу «весь мир — театр», а мужчины — «весь мир — шахматы». Забавы мужского ума: просчитать все ходы, пробиться из пешек в ферзи, уничтожить противника, напрочь смести его с игровой доски. Женская игра: одушевить все вокруг себя, перевоплотить в нужные ей роли всех, начиная от старого дивана и кончая окружающими мужчинами. Game и Play.

Первый тип игр принадлежит мужчинам, второй — практикуют женщины. Именно поэтому взаимодействие полов бывает столь напряженным, трудным и неэффективным. Мужчины обвиняют дочерей Евы в бестолковости и кокетстве, им кажется, что мы нарушаем правила, а все дело просто в различии игр. В Play нет никаких четко установленных правил, там есть чувство и экстаз.

Глядя на ребенка, можно довольно четко понять его будущий характер и жизненные предпочтения. Правда, обычно это происходит уже задним числом. Родители взрослых детей рассказывают своим немолодым чадам: помнишь, как ты меня на коллекцию паровозиков разорил? Ну, зато теперь ты начальник железнодорожной станции. Поняв, к какому типу игрунов тяготеет ваш малыш, можно получить в руки хороший инструмент воспитания. Для «gameров» важно уяснить правила и четко расставить цели. Например, если ты будешь сам вставать и делать зарядку, то через три месяца станешь настоящим крутым супергероем. Обязательно еженедельно замерять рост, силу и количество героизма. «Playеры» обожают перевоплощаться и испытывать эмоции. Вместо утренней зарядки с ними лучше затеять веселые танцы под ритмичную музыку. Танцы доставят таким детям особое удовольствие, если плясать будут разные «белочки», «зайчики», «бабки-ежки», «Гарри Поттеры» и прочие милые сердцу вашего малыша персонажи.

Как пишут специалисты, игра — это единственная центральная деятельность ребенка, имеющая место во все времена и у всех народов. Детей не нужно учить играть, не нужно заставлять их играть. Для того чтобы легче было принять детскую игру, некоторые взрослые пытаются найти в ней особый смысл, назвав ее работой. Стремясь ускорить процесс превращения ребенка во взрослого, многие взрослые не выносят, «когда ребенок теряет время на игру». Им кажется, что ребенок должен упорно работать, чтобы достичь какой-то цели, которая ему, взрослому, кажется достойной. Иногда игра определяется как работа ребенка. По-видимому, это попытка хоть каким-то образом «узаконить» игру, но в результате такой подход только дискредитирует детский мир, демонстрируя, что он имеет право на существование только тогда, когда совпадает с важными критериями мира взрослых. Детство имеет свой внутренний смысл и не является просто подготовкой ко взрослости, точно так же игра имеет свою внутреннюю ценность и важна независимо от того, к каким последствиям она может привести. Мой муж, например, постоянно декларирует: есть пространство для игры, а есть — для дела. Почему-то он именно так — пространственно — разделяет зону игры и всего остального. Пришел в театр — не играй в куклы. Сел за стол — не лепи шарики из хлеба, а ешь.

В общем-то трудно не согласиться. Но все же игра ребенка не может быть выключена мгновенно, повернули рычажок — и все. Между детьми и взрослыми тоже можно наметить извечную оппозицию game и play. Взрослые игры имеют четкий конец и начало, их границы определены, игрокам розданы сценарии, и отклонение от текста сурово осуждается.

Подозреваю, что для детей ВСЕ — игра. Просто она немного трансформируется, принимает разные, на первый взгляд совершенно не похожие друг на друга формы. Так вода может быть морем непослушания, капелью симпатии, льдом обиды или снежинками интереса. Игра для детей — способ научиться тому, чему их никто больше научить не может. Это способ исследования и ориентации в реальном мире, пространстве и времени. Давайте дадим ребенку возможность научиться всему этому. Может быть, мы тоже сможем что-нибудь выиграть в этой партии?

День такой-то

На днях проснулась и почувствовала: что-то не то. Долго думала, а потом до меня дошло: не тошнит! Но слабость осталась, и дневное выпадение из реальности — часа на два-три (о, где ты, сиеста моей мечты?) — тоже.

Вчера столкнулась на улице с Мариной. Она совершенно случайно гуляла кругами вокруг нашего дома.

— Очень ярко представляю твоего будущего ребенка, — сказала Рина, размахивая клетчатой авоськой. — Такая продвинутая малышка. И активная. А когда ты садишься за стол, она тут же делает разворот и замирает с блаженным выражением лица: о-о-о, сейчас будут кормить!

— Просто чудовище какое-то, — прокомментировала я.

— Чудесный ребенок, — отрезала Марина.

Получается, что она верит в моего ребенка больше, чем я? Все-таки я немножко мать-ехидна. Устыдившись, надела сегодня «беременный» комбинезон. Это все равно что завернуться в знамя, на котором большими буквами написано: «Я жду ребенка». Коллеги окидывали меня умудренными, заинтересованными и изумленными взглядами. Самые неугомонные задавали вопросы. К концу дня, собравшись с силами — моральными в основном, я зашла к руководству. Настало время решительного объяснения.

— Это катастрофа, — мягко улыбаясь, сказал редактор.

— Человек предполагает, а Бог располагает, — парировала я, поедая глазами начальство. Это испытанный способ: в разговорах с шефом валить все на еще более вышестоящие инстанции.

— А знаешь, как сейчас начисляют декретные? По новому принципу. Деньги получаются ми-и-изерные. Так что выходи скорее на работу, — нажимал директор.

— Да, будет непросто, — послушно вздыхала я.

После получасовой беседы я вышла с чувством исполненного долга.

Пришла домой, ожидая, что домашние будут аплодировать моему героизму стоя. Я ведь променяла свою чудесную альтернативную жизнь на совершенно обычную, посюстороннюю, с ними. Не то чтобы мне предлагали другие варианты, но все-таки, все-таки…

Вместо этого поругались с мужем по поводу политики. Давно ясно обоим, что говорить на эти темы нам нельзя — никакого компромисса найти невозможно, а вот впасть в состояние агрессивного стресса — запросто. Вчера Лешка, разгоряченный прошедшими выборами, начал прогонять свою обычную речь насчет страны, из которой надо срочно уезжать, а она пусть разваливается — не жалко. Я психанула. Через десять минут помирились не без помощи Майки, дружно проскандировав: «Мирись, мирись, мирись и больше не дерись…»

Муж: «Если будешь драться, я буду кусаться».

Я: «А кусаться ни при чем, я ударю кирпичом».

Майя: «А кирпич сломается, дружба начинается».

Легли спать, и вдруг я начала рыдать, как безумная белуга: слезы лились, грудь сводило судорогой, я минут семь буквально давилась плачем. Причем никакой обиды, расстройства и прочей эмоциональной подкладки не было — просто ревела безо всякой причины. Наверное, предчувствовала суровое утро.

Мы опять забыли позвонить в садик — предупредить воспитателей о том, что после пропуска придем в группу. Я с вечера боялась идти туда, и не зря: на нас наорали, мол, у них такое же образование, как и у меня, а я их не уважаю и вообще. Я отвела Майю в группу, вышла и заплакала. Начала завывать прямо на трамвайной остановке.

— Спишь? — осведомилась я у телефона дрожащим голосом. — А я говорила, что я не поведу ребенка в садик, не поведу. И вот! Слышишь? Реву. А мне это не по-ле-е-езно…

Муж сопел что-то невнятное. Засопливив трубку, выключила мобильник и влезла в транспорт.

Я рыдала в трамвае, рыдала на остановке, рыдала, открывая дверь офиса. В офисе я выложила перед собой три упаковки платков и все-таки рыдать перестала. Из-за какой-то ерунды, которая меня ДАЖЕ ПО-НАСТОЯЩЕМУ не расстроила — внутри-то я была спокойна, — рыдать сорок минут — это уже чересчур.

Гормоны тусовались вовсю. Энергия бессмысленно покидала мое тело. А я сидела и не могла даже позвонить Марине. В конце концов, тварь я дрожащая или право имею — на звонок другу? Высморкалась еще раз и набрала номер Веры.

С Верой мы познакомились на фитнесе для беременных, когда я ходила еще с Майкой в животе, и с тех пор периодически общаемся. На днях она порадовала меня новостью: все идет штатно, наша с ней разница в сроках традиционна — пара-тройка месяцев. Начали вспоминать обстоятельства родов. Ф-фу-у-у… Зачем заранее пугаться.

Наиболее отчетливы в памяти были стопки отутюженных разноцветных пеленок с неповторимым роддомовским запахом и кювезик со спящим свертком. Больше всего он напоминал стойку для газет в продовольственных магазинах. Но это, наверное, профессиональная акцентуация. Не помню, чтобы я что-то ела в роддоме. Хотя умом понимаю — ела, конечно. За неделю-то! Не помню, чем занималась, кроме укачивания малышки и беспрестанной ревки в попытках обеспечить ее молоком. Молока не было. Еще помню, как неудобно было ходить в обмотке из окровавленных простыней — они, пардон, норовили выпасть в самый неподходящий момент.

Вера сказала, что на радостях посадила три фиалки. Не сомневаюсь, что это будут самые ухоженные фиалки в мире. А я? Почему у меня дома не выживает даже «Лох серебристый», который подарила мне учительница для озеленения балкона. Допустим, я периодически забываю его поливать, но ведь он на балконе живет. Там же дождик! Не понимаю.

Вот на работе все отлично цветет. Недавно мы с зубром выяснили, что в нашем кабинете какие-то особо благоприятные жизненные токи. Мало того, что мыши, которых мы перетащили полуумирающими из комнаты дизайнеров, оживились неимоверно. Начали, заразы, резвиться и грызть все подряд. А один белый мыш даже прозрел от конъюнктивита. Позавчера за спиной у Юли проросла палка, служившая опорой для диффенбахии. Прямо-таки волшебство или, более того, классическое оживление засохшей лозы. Оказывается, то была засохшая ветка сирени.

Беру лейку и сосредоточенно дефилирую по редакции, чувствуя себя распространителем эпидемии. Причем не просто ни о чем не подозревающим носителем вируса, а злостным шпионом, заброшенным в стан врага. Ко мне подошли уже две мои коллеги и таинственным шепотом доложились: «Кажется, я тоже». Я, как и полагается свежеиспеченному гуру, загадочно сверкала глазами, раздавала советы и предавалась воспоминаниям. Мне внимали, а я все больше входила в раж.

На начальство теперь смотрю с ощущением затаенного превосходства: из разряда «я что-то знаю, а тебе не скажу». Наверное, в детство впадаю, потому что мотивация на уровне четырехлетки, обожающей тайны и секретики. Точно так же, как детей данного возраста, меня одолевает желание этим самым секретом поделиться. Так как обещала никому не говорить, то насплетничала Вере — это безопасно, она все равно ни с кем из наших плотно не общается.

Очень хотелось позвонить Марине, но номер не набирался. Только представив, сколько времени мы потратим на бесцельное обсуждение космоса и будущего, я сразу чувствовала, как внутри все опускается. Лучше потратить эти часы на что-то полезное. Например, связать кофточку для малыша. Вера вот вязать научилась. Чем я хуже?

Весь вечер болела голова.

День такой-то

Хуже всего — это подбор имени. Я знаю, есть счастливые семьи, в которых все разом приходят к единому мнению либо оставляют выбор на откуп матери, но к нам это, увы, не относится. Никогда я так сильно не мечтала развестись и уехать на необитаемый остров, как во время беременности. Что первой, что второй. А уж свистопляска с именами… Так как УЗИ показало, что, скорее всего, родится девочка, то более-менее устаканившееся решение Натан-Матвей-Андрей оказалось невостребованным. Торги пошли по новой.

— Лина, Лидия, — ворковала я, — что-то мягкое такое.

— Мы ведь уже говорили на эту тему! — огрызался муж. — Эстер. На худой конец Маша. Нинку еще можно.

— Ну что за имя — Эстер Борохова? Ты сам-то себя слышишь? А еще филолог.

— Лидия-мидия.

— Зато мягкое, спокойное имя, — искушала я.

Может, это мои фантазии, но мне кажется, что дочка будет спокойной, мягкой, хотя и самостоятельной.

— Только ради бога, никаких еврейских имен, — картинно пугается мама, включаясь в дискуссию по скайпу. — Хотите оригинальности — пожалуйста: Виринея, Василиса. Или, например, Мина.

— Ага, Мина. Мы за мир во всем мире!

— Валерия еще! Евгения!

— Мам, это ты на тот случай, если с полом не угадаем, что ли?

Все-таки современные технологии — это зло. Все стремятся высказать свое мнение. И — о ужас! — имеют такую возможность.

Свекровь настаивает на имени Дана — это была ее любимая бабушка, которая в свое время спасла весь род. Кошмар в том, что на Дану малыша откликается. Может, у нее плохо со слухом?

— Согласись, Дана Борохова как-то не ахти, — вербую я сторонников в стане врага.

— Можно ее под твоей фамилией записать, — не сдается гордый варяг в лице Леши.

— Ну да, а потом начнется: «Почему у тебя папина фамилия, а у меня мамина? Вы что, нас поделили?» Тем более дети однополые…

Ладно, будем действовать по принципу «имя родится вместе с ребенком». Вдруг на самом деле там Матвей? Тем более что на УЗИ толком не было видно. Ребенок стоял вверх ногами по стойке смирно и повернувшись не то чтобы боком, а попой на три четверти.

День такой-то

Как там в анекдоте про японского автогонщика Комуто Хреновато? Вот и мне как-то не ахти. Начались судороги ног. В полусне сейчас боюсь вытянуть ногу — вдруг скрутит. А так хочется иногда потянуться довольной кошкой… Но фигушки. Правда, как начала пить минералы, вроде прошло, но чувствую, стоит чуть ослабить бдительность, как все беременные «удовольствия» тут как тут. Приходится минералы пить пригоршнями: желудок бунтует, я его запугиваю, мол, если будет так себя вести, то судороги до живота дойдут — будет тогда знать!

Майя играет с лошадкой на банкетке у входной двери. Я ее тороплю, чтобы одевалась, а она рассусоливает: «И вокруг была волшебная страна…» Решив подать ребенку положительный пример, я, кряхтя, опускаюсь на банкетку и начинаю обуваться.

Майя: «Это была страна толстых поп. Они всех приземляли».

Обиженная, я мстительно осведомилась у воспитательницы, как себя ведет моя дочь. Оказывается, она жалуется, что дома с ней совсем не играют: бабушка все время одевается, а мама только и делает, что ест. «Вот семейка подобралась», — наверное, думали нянечки и сочувственно гладили Майю по голове. Я представала в образе этакого гибрида Гаргантюа с Пантагрюэлем, без перерыва поглощающего тонны провизии, а свекровь казалась молодящейся кокеткой, проводящей перед зеркалом дни напролет.

Самое смешное, я понимаю, почему у ребенка сложилось такое впечатление: приводя дочь из садика, я сразу бросалась готовить ужин, на ходу запихивая в рот кусок чего-нибудь, — пообедать на работе удавалось далеко не всегда. А Клавдия Анатольевна, как девочка, не наигравшаяся в куклы, с упоением наряжает Майю, отыгрываясь на внучке после единственного сына.

Но зато я внезапно начала понимать собственного мужа. Когда Майку спросили, какие слова на букву «К» она знает, та, немного подумав, выдала: «Кретинка».

— Майечка, откуда ты такие слова-то знаешь? — удивились воспитательницы.

— А меня так папа называет.

И за дело! За дело!

Пошла к врачу, полная неприятных предчувствий по поводу своей успешности как мамы. Мне дали направление на очередные анализы, бумажку на получение «беременного питания» и на УЗИ. В четверг пойду.

Оказывается, моя правая нога болит от паха до колена вовсе не потому, что я ее растянула. Просто малыш давит головой на какой-то там нерв — расположился поближе к выходу, понимаешь ли, и бодается.

Подумала, что можно называть малыша солнышком. Я уже говорила, что всегда не любила эти банальные ласкательные определения, но с рождением Майи не смогла обойтись без прозвища Зая, постепенно трансформировавшегося в Заюн. Видимо, по лингвистической аналогии с «вьюн», «пачкун», «полоскун». Ну а второму моему малышу, мне кажется, подходит не менее пошлое Солнышко. Сама поражаюсь, какой я банальный человек. Как говорит моя мама, «скромное обаяние нормы».

Наверно, поэтому Марина мне не звонит. Понятно, почему я не звоню — начала альтернативную жизнь. Но ведь Рина об этом не знает. И даже не поинтересовалась!

Наверно, я ей надоела. Она яркая личность и не может долго выносить такую серость, как я. Наорала на Майю. Она опять жалуется на меня воспитателям в садике:

— Папа меня водит на танцы, занимается со мной английским, подбрасывает меня, покупает какао.

— А мама?

— Ну что мама? Мама так — для украшения…

Неужели к своим почти тридцати годам я наконец стала настоящей женщиной, способной украшать жизнь окружающих? Немного поплакала по этому поводу и на работе послала девчонкам по сетке выстраданные «Советы Клеопатры Леопольдовны».

— Дети и мужчины — это средства проверки женщины на прочность. Если тебе кажется, что они одержимы демонами, когда топчут грязными сапогами только что вымытый пол, раскидывают игрушки, которые ты не один час сортировала по коробкам в надежде создать уют, и купают в супе твой выходной шарф, — ты ошибаешься. Они не одержимы. Они и есть демоны.

— Только ты знаешь, как надо. Те, кто считают, что кактусам не место на каминной полке, — это твои враги.

— Окружающие нуждаются в строгом контроле. Их просто необходимо организовать и возглавить. Да, это тяжелый и выматывающий труд, к тому же зачастую неблагодарный. Но кто-то же должен его делать — например, Иисус Христос, Александр Македонский и ты.

Пришел шеф и сказал, что, если мне хочется пообщаться с выдающимися женщинами, он отправит меня успокаивать Степаниду Васильевну. Бывшая разведчица, сотрудница нарсуда, а сейчас неудобоописуемого вида старушка ходит к нам регулярно. Тот, кому выпала очередь отбывать повинность, скрипит зубами за компом, а остальные прячутся на кухне, стараясь не слишком громко прихлебывать чай.

Я испугалась общения со Степанидой и заверила редактора, что не считаю его мужчиной. Он как-то странно мекнул и сказал, что все беременные — шизанутые тетки.

Очень обидно. Какая же я тетка — я, можно сказать, девушка в самом расцвете внутренних соков!

День следующий

Сегодня ехала утром в трамвае, сжимая в руке бутылку с мочой. Это только наши врачи могут додуматься: надо приехать в больницу к 7:45 с особым образом сданной мочой (то есть в условиях больничного туалета ты просто в баночку не написаешь) и непременно, непременно (!) в особой баночке, напоминающей высокую реторту алхимика. Есть только одна маленькая пикантная подробность: этот сосуд снабжен резинкой для закрепления направления, но без крышки. На мой вопрос: «А как я это через весь город повезу?» — медсестра удивленно ответила: «Так вы немного мочи туда написайте — она и не выльется». Ну, в общем-то, не без смысла, но… Сами понимаете, тащиться через центр города, судорожно зажав в руке алхимическую реторту с мочой, — то еще удовольствие. Правда, я приспособила вокруг нее пакет, чтобы никто не догадался, что на самом деле я так бережно прижимаю к животу. пассажиры трамвая, наблюдавшие мой исход на остановке «Городская больница», что-то заподозрили. Но я на них наплевала с высокой колокольни, потому что дома меня ждал Он — тыквенный суп.

Все началось с того, что мой папа решил на год стать вегетарианцем. И вот в преддверии его приезда острый вопрос меню начал обсуждаться активно и творчески. Творчески и всесторонне. Всесторонне и… Короче, сам объект обсуждения высказал пожелание отведать суп-пюре из тыквы со сливками.

Мы прикупили пару кусков тыквы. Уже на этой стадии я подумала, какой же все-таки удивительный овощ. Один цвет способен вывести из депрессии записного ипохондрика, страдающего к тому же язвой желудка. Это вовсе не цвет детской неожиданности, как говорят глупые, неумные люди — противники тыкв, и не пронзительно-кислотный цвет апельсина. Нет, это тот оранжевый, который радует глаз в спектре радуги — именно этот Охотник, который знает, где сидит фазан, сиял навстречу мне сквозь полиэтиленовую пленку.

Далее. Оказалось, что тыква отлично чистится — не чета злобному кабачку (наверняка в интерпретации Джанни Родари лучшему другу синьора Помидора), о который я периодически затупливаю самозатачивающийся нож. На вкус тыква даже в сыром виде приятно-сладковатая. А уж когда ее немного припустили на сковородке и потом булькнули в кастрюльку… Лук, чеснок — немного блендером, и на полпальца воды. Тоненького изящного пальца истинной леди, а не волосатой пиратской конечности корабельного кока! И сливки. Густые, которые нехотя льются в кастрюльку, задумчиво стекая по ложке. М-м-м…

Мои домашние, кроме папы, не оценили этот нектар и амброзию огородных богов. И даже когда я вдохновенно рассказывала о пользе и диетической ценности тыквы, надували губы, брезгливо кривились или попросту лупили ложкой по тарелке за неимением других средств выражения эмоций. «Или тыква, или мы», — таков был ответ домашних. Что мне оставалось делать перед таким ультиматумом сплоченной семьи? Разумеется, я пошла на рынок и купила новую тыкву!

А потом быстренько создала пост в фейсбуке. Если мои домашние захотят страшно отомстить, у меня по крайней мере будет прощальное письмо с объяснением причин. Пост вызвал живейшую дискуссию, постепенно перетекшую в личную переписку. Мой школьный друг Игорь разразился длиннющим письмом:

«Жена моя не ест мяса. Но это ерунда. Она много чего не ест, и отличает она то, что ест, от того, что не ест, только в момент пробования. Самое страшное, что она не ест Суп. Не какой-то определенный суп, а Суп как понятие, и это сродни религии. Объясняет она это тем, что суп есть нелогично… Это разит меня наповал, тем более что суп — самая ценная еда, которая только есть на свете. Рассольничек, соляночка, щи, гороховый, уха, грибной, грибной из белых грибов, грибной из белых грибов со сметаной. И борщ, конечно, благословенный борщ, верх кулинарного вдохновения! Ну а потом заливные супы — шарпо, харчо… Лагман тоже, как ты понимаешь, суп. В общем-то, сырный суп с копченостями и с маслинками тоже ничего, и куриная лапша, да просто куриный бульон с гренками. Ничего этого она не ест, и все это я готовил, проверял: ни разу больше ложки не ела. Ты, как человек у плиты, можешь представить, какая это угроза для семьи. Каждый раз как на краю обрыва.

Один раз — я не знаю, что произошло, — съела полтарелки борща. Но борщ, надо сказать, получился у меня тогда удивительный. Я его ел и думал: вот же дал мне Бог талант. Клади всегда корень сельдерея в борщ минут за 15‒20 до готовности. И сейчас я стал делать борщ без капусты — очень рекомендую. Лучше побольше свеклы и совсем без капусты. А свеклу потереть на терочке для морковки корейской. Вещь!

Как ты понимаешь, не бывает правил без исключения. Единственный суп, который она ест, это суп-пюре из шампиньонов. И вот это тот самый единственный суп, который я не понимаю, как готовить, и который у меня ни разу не получился. Да и не люблю я его готовить, особенно процесс вливания в жижу сливок… Б-р-р… Вообще, все эти французские супы-соусы не мое совсем. Совсем. Ни-ни. Хотя пару раз я ел в ресторане суп-пюре из шампиньонов очень достойного вкуса, но у меня так никогда не получалось. Но тут случилось Чудо. На днях решил я зайти со стороны итальянских супов. Думаю, а не забульбенить ли мне минестроне? Тем более что в далекой юности я несколько десятков человек спас от голодной смерти именно с помощью минестроне, все они уже разъехались кто куда, но до сих пор нет-нет да и пришлют мне открыточку-поздравление с Днем защитника Отечества. Благо мяса для его приготовления не нужно, а овощи — берешь то, что продается: кабачки, цукини, баклажаны, картошку, лук (какой есть — луковицей, зеленый, порей), капусту не надо. Перчик болгарский — зелененький, красненький, желтенький, перчик острый, морковку, конечно. Горошек зеленый из банки, фасоль из банки — и белую, и красную. Чечевицу можно сыпануть. Спаржу еще кладут, но это как-то мимо меня. Но главное — это помидоры. Про помидоры отдельно. Морковку с луком в масле обжаришь. Овощи небольшими кубиками режешь — и в пароварку. Посолила, поперчила. Воды НЕ добавляй. Крышку закрыла и минут пятнадцать под давлением варишь, а точнее, тушишь. Пока овощи тушатся, берешь помидоры. Главное, понимать, что чем лучше помидоры, тем вкуснее минестроне. Кожицу помидоров надрезать и кипятком обдать. Кожицу снять. Помидоры запихнуть в блендер. Вжи-и-и. Потом туда же добавить все свои любимые специи. Я кладу перец черный, кориандр, хмели-сунели, аджику, корень сельдерея, красный перец, ну можно, наверное, и куркуму — почему нет? Главное, не забыть пару зубчиков чеснока, соль. И второй раз — вжи-и-и. У тебя получилась томатная паста.

Овощи подошли, крышку открыть. Там у тебя такая благоуханная овощная полукаша получиться должна. Вот туда льешь томатную пасту. Все хорошо мешаешь. Суп должен быть плотным — воды вообще НЕ добавляешь. Листик лаврушки положила, и минуты две поварить без давления, крышку просто прикрыть. Потом я выключаю пароварку, добавляю просто пучок укропа, прямо так — травой его туда кладу. Пароварку отключаешь. Теперь крышку можно закрыть, и минут 10 пусть просто постоит. Трешь на терке сыр — какой-нибудь твердый, лучше пармезан. И стружку сырную просто в пустую тарелку — и на стол.

Когда посадишь их всех перед тарелками с минестроне, можешь посоветовать посыпать суп стружкой пармезана. Как правило, охотно сыплют. Я не сыплю — мне без сыра больше нравится.

И вот я все это приготовил. Сыну понравилось, но остро ему все-таки. Переперчил я слегка. Половину тарелки только съел. Жена налила, попробовала, хмыкнула. Накидала в тарелку сыра и раз… слупила всю тарелку. Лен, у меня челюсть отпала: оп на стол и не закрывается. А она за второй тарелкой. Хлоп — и ее слупила… А потом утром еще ела. Это за все семь лет совместной жизни первый суп, который она съела))), не считая опытов с пюре из шампиньонов. Вот сколько нам открытий чудных… А?

Сейчас немного обожду и буду экспериментировать с гаспачо. Но боюсь, с гаспачо такого эффекта не получится. Так что спокойно! Всех можно победить. А дети — да… Дети любят макароны и сосиски. И это на самом деле очень хорошо. И быстро, и сердито, и они тебе при этом благодарны. Не полезно, конечно, но к ядам тоже надо привыкать. А то так никакого иммунитета не будет».

Игорь по образованию биолог и в иммунитетах разбирается. И вообще, почему я не вышла замуж за такого полезного в хозяйстве мужчину? Ела бы сейчас каждый день новые супчики. Может, он и мясо готовит вкусно. Опять же десерты… Решила не спрашивать про десерты, чтобы не вводить себя в искушение. Все-таки супружеская измена — дело нехорошее. Особенно когда ты на шестом месяце беременности. Написала ему только, что Майя вместо «попкорн» говорит «подкорм». Можно ли считать это гастрономическим флиртом с моей стороны?

День следующий

Мама обсуждала с подругой, сколь коротка пора женского расцвета: по сути дела, это одно десятилетие — с 20 до 30 лет. А ведь за это время надо не только выйти замуж и нарожать детей, но и сделать карьеру, «пожить для себя», нагуляться до замужества, получить достойное образование, состояться в профессии, уделить время своей молодости и красоте, ибо пик формы скоро скроется в туманном далеке. И все за какие-то десять лет! А если ты озираешься на финише, понимая, что что-то не успел, общество подожмет тонкие губы — мол, все надо делать вовремя. А ведь при этом бывают еще и всякие жизненные обстоятельства вроде парализованных бабушек, или слабого здоровья, или автокатастроф, которые вырывают из «женского десятилетия» кровоточащие куски в пару-тройку, а то и пятерку лет. Но не это больше всего меня поражает. Нет, меня повергает в состояние священного трепета одно простое бытовое наблюдение: все как-то успевают! И карьеру, и замужество, и вечеринки, и спорт.

Ну ладно с 20 до 30 — все-таки это время максимума сил и возможностей. Самое удивительное, что школьная десятилетка — с 7 до 17 — тоже, по сути дела, время сумасшедшего ритма и ежедневных необходимых подвигов. Марина, мать двоих сыновей, проснувшись как-то утром, радостно заявила мужу: «Как хорошо, что нам в школу не надо ходить, да ведь?» Тот с ней согласился. И я тоже. Хотя свою гимназию я просто обожала, сейчас о ежедневной учебной страде вспоминаю с ужасом. Работать гораздо легче, чем учиться. А обучающие семинары и тренинги воспринимаются мной сегодняшней как игра и отдых — не сравнить с горой домашних заданий на письменном столе, повергавших меня, восьмиклассницу-перфекционистку, в состояние мрачного ступора.

За десять школьных лет ты должен — ха-ха, всего лишь! — сформироваться как человек, социализироваться, завести друзей навеки, пережить первую любовь, набрать кучу знаний, сдать экзамены и поступить, в идеале — куда хочешь. А значит, надо еще и быстренько прикинуть самые главные цели своей жизни. Не забудем про дополнительные кружки — музыка, танцы, спорт. Всем этим надо заниматься в школе: смешно смотреть на возрастную тетку, впервые влезшую на велосипед или пытающуюся натянуть на шишковатые ступни коньки. Одним словом, «драмкружок, кружок по фото, а мне еще и петь охота» — и это еще малая часть обязаловки школьника. И опять-таки: дети как-то успевают!

Самое главное — это не просто время, которое надо пережить, а фундамент, на котором будет строиться вся твоя дальнейшая судьба. Ошибки и упущения данного периода долго будут ныть давно ампутированными конечностями, а неудовлетворенный голод так никогда и не получит достаточно пищи.

Мне кажется невероятным факт, что я уже пробежала два этих десятилетних отрезка. С финиша, приглаживая упорно встающие дыбом волосы, я вижу недоработки и несобранные «очки жизни», но все равно не представляю, как могла бы успеть все. Не абстрактная чудо-женщина, а конкретная я со своими мнительностями и слабостями.

Человек учится, когда он слаб. Уверенному и самодостаточному нет нужды расковыривать крошащимися металлокерамическими зубами гранит науки или из последних жалких сил карабкаться по холму скромных жизненных успехов. Да и неинтересно ему это. То ли дело мы, задыхающиеся от 15-минутной пробежки за жизненными благами и с вожделением заглядывающиеся на позолоченные кубки наград.

На работе редактор на планерке ставил меня в пример. Вот, говорил, Елена, хоть и глубоко беременная, а как про бетон написала. Четко, по делу, никакой отсебятины. Конфетка! Рекламодатель очень доволен. Все меня поздравляли сквозь зубы. Вышла как оплеванная.

Может, уйти в отпуск? Уже неделю назад можно было это сделать, но редактор так проникновенно обрисовывал оголившиеся тылы и терпящие сокрушительное поражение фронты, что я решила поработать еще несколько недель. Все равно домой идти не хочется.

Там меня все обижают.

Вчера вместо слова «наволочка» я пару раз сказала «пеленка». Если учесть, что «полотенце» и «одеяло» давно уже стремятся стать в моей речи синонимами, то тенденция настораживает. Что дальше? Простыня вместо скатерти? Я считаю, что домашний текстиль подло ведет себя по отношению ко мне!

Посмотрела, не ответил ли мне Игорь. Ничего нет. Наверно, не умеет он десертов готовить. Вот нутром чую — не умеет.

День следующий

Закемарила средь бела дня и увидела во сне, как я поднимаюсь по лестнице. Перил нет, а на мне шпильки. Страшно — ужас. И вот я поднимаюсь, поднимаюсь и потом говорю: все, не могу больше — боюсь. Меня уговаривают: да уже десятый этаж, осталось-то этажей восемь. Но я уперлась: «у меня фобия!» — и сошла с дистанции.

Залезла в интернет-сонник, пока редактор не видит. Оказалось, идти вверх по лестнице — к жизненным благам. А я — дура такая! — сама отбрыкалась от собственного счастья. Фобия у меня к успехам и удачам, видите ли!

От обиды написала злобную новость про открытие детской площадки. Горок-качелей-песочницИх мало, они из дурацкого аляповатого пластика и вообще. За опросом полезла в фейсбук, а там — письмо от Игоря. Веселое. Вспоминает, как мы с ним рубали шашлыки в какой-то кафешке. Неужели я произвожу впечатление проглота, с которым можно поговорить только про еду? Нет бы написал: «Дорогая Лена! С тех пор как я увидел Вас, вы живете в моем сердце неотступно». И что с того, что он уже много лет счастливо женат и мы лет десять не виделись?

В итоге решила все-таки не сильно наезжать на детские площадки. А то их уберут, и моим девочкам будет негде кататься с горки.

Когда ехала обратно, долго выскребала мелочь из кошелька, сумки и прочих мест. Но кондуктор почему-то не возмущалась, не обвиняла во всех смертных грехах, а терпеливо ждала. Протянула мне билет. Я кивнула и устремила мечтательный взгляд в окно, чтобы немножко помыслить о высоком. А кондукторша со вздохом расправила мне кофточку на спине, которая, оказывается, сбилась и вывернулась так, что стала видна этикетка. Я настолько офонарела от заботы, что вышла не на своей остановке. Смотрю, а билет-то в руке счастливый…

День такой-то

За компьютерный стол мы с дочкой уже влезаем с трудом. Пошла просить админа Костю еще немного его передвинуть.

— Подзадолбался уже двигать. Давай я тебе ноут дам? На живот положишь, и стол никакой не нужен!

Все-таки мужчины — бесчувственные мерзавцы. Но констатация этого факта меня ничуть не взволновала. Я вообще с утра пребывала в спокойном настроении. Так что эсэмэска от мужа ничуть не поколебала моего внутреннего штиля. Прочитав сообщение: «Срочно позвони маме. Зоя Тимофеевна умерла», я спокойно закрыла почтовую программу и пошла искать телефон.

Уже во время разговора внезапно заплакала, но внутри все оставалось неподвижным, покойным. Плакала я исключительно из эгоистичных соображений: почему не ощутила бабушкиной смерти? Почему не расстраиваюсь — неужели я бесчувственная мерзавка?

Когда умерла моя бабушка — человек, который был неотступно рядом со мной с самого раннего детства, а пять лет учебы в университете мы вообще прожили с ней вдвоем, я не почувствовала ничего. Хотя уход другой своей бабушки — Серафимы Петровны, женщины сложного характера и непростой судьбы, отношения с которой никто, в том числе и я, не мог назвать идеальными, — я ощутила по полной программе. От экзистенциальной жути, накатившей на меня среди ночи, я не могла шевельнуть ни рукой, ни ногой, волосы вставали дыбом, а дыхание сворачивалось в тягучий клубок в животе. Потом выяснилось, что именно в это время бабушка Сима выбросилась с 13-го этажа.

Бабушка Зоя ничем не встревожила моего существования. Она умерла во сне. Момента ее смерти я не ощутила. Более того, в этот день мой мобильный потерял сеть, и мама дозвонилась до меня лишь к полудню. Никаких предчувствий, никакой тревоги — ни-че-го.

…Когда я вышла замуж, бабушку забрала к себе «в Сибирь на вечное поселение» мама. Как-то очень быстро 86-летняя лежачая больная оказалась в курсе всех кемеровских дел. Друзья мамы и Юры, придя в дом, в первую очередь заворачивали в бабушкину комнату «поздороваться». Бабушка — уже почти глухая, полупарализованная — спрашивала что-нибудь вроде: «Как продвигается ваш проект?», «Женился ли сын?», «Как здоровье внучки, наладилось?» — и живо интересовалась прочими насущными вопросами жизни гостей. С ней охотно делились подробностями, к празднику приносили цветы.

После похорон бабушки ее сын, дядя Витя, растерянно сказал:

— — Знаешь, совсем не чувствую горя. Какое-то светлое ощущение… — он понизил голос, — позитивное какое-то!

Мама призналась:

— Сижу в ее комнате. Погода такая хорошая, мягкий свет. Я все прибрала, диванчик сложила. Все так чисто, аккуратно. Представляешь, сижу и… отдыхаю.

Один зять сказал: «Я не знаю, как выглядят святые, но, наверное, примерно как моя теща». Другой добавил: «В ней было много плохого и хорошего, как в любом человеке, но хорошего гораздо больше. Она меня, по сути, воспитала. Вырастила как человека». Первый — мой отчим — общался с бабушкой в те годы, когда она уже была лежачей больной глубоко за 80. Второй — мой отец — всегда поздравлял бабушку с праздниками и, бывало, покупал торт на последние деньги на протяжении всех 30 лет, прошедших со времени их развода с мамой.

Бабушка!

Чувствую, как бьется в животе дочка, пиная мое бесчувственное сердце (или желудок?) маленькими ножками. Как разлетается на куски альтернативная жизнь, и эти крошечные осколки — как я могла туда помещаться? — хрустят под ногами. Я выдыхаю в телефон: «Рина?»

И сразу слышу такой необходимый отзыв: «Элен!»

Аханье коллег, крепкая загорелая рука, вцепившаяся в локоть, столик кафе, заваленный комками носовых платков, липкие от соплей и слез, лезущие в глаза волосы. Рина продуманная — не зря так коротко постриглась.

Рассказывая Марине о бабушке, вдруг поймала себя на том, что смеюсь. Вспоминаю забавные истории и семейные легенды. Например, как маленькая бабушка с сестрой Тосей забрались в деревянную кадушку и прыгали там, дразня во все горло соседского мальчишку: «Вьюшки-вьюшки-перевьюшки, Северьян сидит в кадушке!» Взрослые урезонивали: «Девочки, зачем вы обзываете Северьяна. Вот вашего деда, между прочим, тоже так зовут. Вы что, дедушку дразните?» Но вредные девчонки хохотали и самозабвенно притопывали по деревянному донцу.

— Представляешь, на работе утешают: «Так ведь ей уже 92 года было. Пожила». Ага. Нажилась! — фыркнула я.

Рина понимающе зафыркала в унисон. Так мы и сидели, как две хрюкающие свинки, в окружении мятых сопливых платков.

Бабушка родила мою маму в тот день, когда умерла ее мамочка. Свою маму бабушка всегда называла только «мамочка». Это именование всегда казалось мне совершенно отличным от слащавых детсадовских песенок. Просто совсем другое какое-то словоХотя звали прабабушку Ольга Павловна. Родившуюся дочь бабушка тоже назвала Олей. Невозможно представить, какие чувства бушевали в ее груди, я бы наверняка просто впала в ступор. Но бабушкина жизнь вообще была такой вот — концентрированной, полной знаков и трагедий. Хотя у меня сейчас совсем не та же самая ситуация (тьфу-тьфу-тьфу!), а намного разбавленная, разведенная иным масштабом личности, даже это заставляет меня содрогнуться.

Как жила бабушка, повинуясь внутреннему нравственному императиву «чтобы другим было хорошо, удобно», так и ушла. Ловлю себя на том, что в наваливающейся черной суете единственным светлым пятном оказывается память о бабушке, вызванная к жизни ее смертью. Смертью человека, сделавшего из своего ухода последний — а может, и не последний? — подарок близким.

Дочь заболела, на работе трудности, переходящие в локальные катастрофы, у штанов в самый неподходящий момент оторвалась пуговица… Я шла по тихому осеннему асфальту, мысленно бормоча: «Подумаю-ка я о чем-то хорошем, светлом: например, что бабушка умерла».

День следующий

Хочется говорить всем комплименты, улыбаться, радовать окружающих. Продавщице в молочном я сегодня сказала: «Как вы дальновидно придумали — продавать молоко в такой маленькой расфасовке. Очень удобно на работу покупать. Какие вы молодцы!» Та просветлела лицом: «Да, вы знаете, очень хорошо берут». И смотрела мне вслед, как будто я только что предложила ей, младшей школьнице, сниматься в кино. Чувствую себя добрым волшебником.

Муж не понимает, как можно на девятом месяце беременности все время бегать «к подружке». Как ему объяснить, что это не девчоночьи сплетни-тарахтелки-посиделки, а нечто по-настоящему важное, без чего жизнь теряет солидную долю смысла. Бедняга, он и не знает, чего лишился. Обнимаю его боком, как египетские фараоны, потому что напрямую мне уже трудно дотянуться, сую в руки пакет с молоком и убегаю. Если так можно назвать мое медленное передвижение по ступенькам.

— Когда мы начинаем относиться друг к другу как к чему-то обычному, постоянному, сразу снижаются уровень и накал разговора, — заметила Марина. — Ключевое здесь именно ощущение временности: может, завтра кирпич на голову упадет, или мы в другие города разъедемся, или еще что случится…

— Да, воспринимая друг друга неотъемлемым атрибутом жизни, мы как бы лишаем наше общение, говоря высоким штилем, божественного начала, — краснея, соглашаюсь я. Это ведь в мой огород камешек. И не камешек, а просто-таки огромный валун. Но с Риной мне не стыдно. Мы уверены друг в друге, сидя на красном диванчике на втором этаже торгового комплекса между отделами дешевой бижутерии и дорогой обуви.

— Ты просто теряешь иллюзии, — прокомментировала мое внутреннее состояние Марина. — А это всегда непросто. Какое-то время эта иллюзия была нужна, а теперь в ней нет необходимости.

— Как костыль, — кивнула я. — Но знаешь, как страшно наступить на вроде бы как зажившую ногу! Раньше я думала, что вовсе не хочу становиться настоящим писателем. Мне достаточно рыночного прижизненного успеха. Зачем нужна была эта иллюзия? Ежу понятно! Кто же в здравом уме и трезвой памяти согласится приняться за сизифов труд ваяния нетленки? Это как стоять у самого подножия Эвереста в одном легком сарафане и говорить: «Я туда заберусь».

Нет, для того чтобы начать путь, нужна была какая-то более-менее реальная цель, когда открываешь книжку и думаешь: я могу написать не хуже. И хочется славы, успеха и всего того же в этом роде. А потом шелуха спадает. Причем, что забавно, не тогда, когда ты все это получаешь. (Именно это меня обижает и расстраивает, кстати. Ужасно обидно и зАвидно!) Но ты вдруг понимаешь, что НА САМОМ ДЕЛЕ твоя задача не в этом, и эта маленькая «холмиковая» цель тебя не удовлетворит. То была иллюзия, а надо лезть на Эверест. И пусть ты уже в шипованных ботинках и куртке, но это все, чем ты отличаешься от себя вчерашней. И мысль о покорении вершины кажется тебе по-прежнему самоубийственно глупой. Но в душе крепнет убеждение в том, что идти надо. И ты делаешь шаг вперед, закрывая глаза и пытаясь вцепиться в остатки иллюзии… Страшно. Но и дух захватывает.

Впрочем, Марине-то не так страшно, ведь слово, определяющее ее жизнь, — приключение. Оно такое веселое и немножко страшноватое, но все обязательно хорошо кончается. Это слово для бытового слоя. А непостижимое и загадочное существо внутри нее, пожалуй, Разрушение. Тогда как мое внутреннее существо — Созидание. Их невозможно нарядить в черное и белое. Моему Созиданию все равно, что клепать: не пишешь книги — будем отращивать полипы в желудке или дополнительные зубы мудрости в глотке. А еще оно любит рождать химеры и повысило склонность моего организма к новообразованиям до опасной отметки. А вот разрушать можно и старую боль, и обиды, и раковые опухоли. Надо учиться направлять и использовать данную тебе энергию. Мою — медленную, тягучую, липкую, Маринкину — стремительную, чистую, ледяную…

День следующий

Люблю ездить в трамвае. Все нас с дочкой пропускают и стараются образовать вокруг некоторый заботливый вакуум. Кондукторы часто предлагают сесть на свое место. Вот и сегодня по дороге домой мы с Майей гордо восседали на спешно освобожденных сиденьях у окна.

— Я так устала, — вздыхала дочь. — Надо скорее побегать.

Кондукторша сдерживала смех и пододвигалась поближе.

— А сколько тебе лет?

— Почти три…

— Она имеет в виду — больше трех, — пояснила я. — Ей уже почти пять.

— …а скоро будет десять. А потом я пойду в школу.

— Будешь умная-умная девочка, — кивает кондукторша.

— Нет, после школы я стану принцессой, — снисходительно растолковывает дочь.

— На горошине?

Майя на мгновение задумывается, но за словом в карман не лезет:

— Нет, на морковке — она полезная.

Думаю, наше Трансавто уже должно нам приплачивать. Мы с Майей вечно веселим пассажиров вместо радио и передвижного цирка.

Дома долго освобождали сумку от ягод терна. Когда мы шли мимо чьего-то разросшегося сада, я сдуру обмолвилась: «Помнишь, ты в мультике смотрела про терновник. Так вот он — растет». В итоге пришлось собирать. Получился вполне приличный объем продукта.

Вечером выгнала мужа погулять с ребенком и со стоном откинулась в кресле, водрузив на живот миску с терновником. Выбирать из него косточки — то еще удовольствие. А главное, мгновенно чувствуешь себя Золушкой. Я даже начала оглядываться на дверь, ожидая прихода не то мышей-помощников, не то мачехи-злодейки.

Терн вообще волшебное растение. Его спелые черные ягоды никак нельзя назвать аристократическими или, скажем, королевскими. Наоборот, сразу возникает образ деревушки на опушке леса. Что-то очень дикое, немного опасное и, несомненно, полное древней неразгаданной магии.

Не подозревая о моих мысленных инсинуациях, терновник смирно лежал в дуршлаге, посверкивая темными бочками, влажными, как глаза красавицы. Чистить его было жалко. Но ожидания ребенка пересилили эстетику, и я обработала целую миску ягод. Хотела делать джем: говорят, он получается такой густой, что можно резать ножом. А на вкус — просто объедение. Но, замечтавшись, ливанула в кастрюльку слишком много воды. Пришлось переквалифицироваться во фрекен Бок и варить варенье. Терн вел себя, как и полагается волшебному растению. Плебейские выкипания или утробное бульканье — это не для него. Он беззвучно реял в темном сиропе, поворачиваясь то шкуркой, то беззащитным мягким боком. Изредка помешать или встряхнуть кастрюльку, вдохнуть сладкий аромат — вот и все обязанности повара на протяжении полутора часов.

Итог был закономерен. В ночи я вооружилась ложкой и ополовинила вазочку со сваренным месивом. А бедный ребенок, умотавшись на прогулке, рухнул в постель, так и не попробовав вожделенного варенья.

День такой-то

Очень хорошо ходить на работу глубоко беременной. Сделав паршивенькую новость на тысячу знаков, ты получаешь звание героя. А также зарплату, пусть и минимальную, но все равно это больше, чем ничего.

— Ну что тебе дома не сидится, — фыркает Светка. — Ты что, в борозде рожать будешь?

— В какой борозде? — недоумеваю я.

— Крестьянки раньше рожали прямо в поле. Воды отойдут во время уборочных работ, она ложится на землю и рожает.

— В случае чего мы тебе скорую вызовем, — напрягается Костя. — Щас я номер себе в мобильник забью.

Это было бы феерически — уехать на скорой прямо с планерки, но до такого я не дотягиваю. Недели за две до срока перехожу на домашний режим. Валяюсь поперек дивана и меланхолично наблюдаю, как Майя, напялив на голову трусы, скачет перед зеркалом с воплем: «Я картистка! Я картистка!» Она легонькая и подлетает сантиметров на тридцать от пола.

Долго пыталась расшифровать загадочный вопль, а потом поняла: «как артистка». Наверно, ей досталась хорошая карма: внешность, удача и еще много чего.

Стаскиваю себя с дивана. Это очень тяжело. Подними-ка такую неповоротливую тушу, которая вдобавок кряхтит и охает на каждом шагу. Дочь несется вперед, а я боком спускаюсь по лестнице, ставя ноги «елочкой», как лыжник, взбирающийся на гору. В итоге мы выкатываемся на улицу.

Майя несется к ящичку с мячиками-прыгунами. В нашем торговом центре недавно поставили такие. Кидаешь десюнчик, поворачиваешь ручку — и тебе мячик выпадает. С тех пор мы никак не можем пройти мимо, дочке нравится не столько сам мячик, сколько процесс извлечения: положить, повернуть ручку, достать.

Сегодня у ящика столпилась толпа детей. Что-то там заело, и хитрый автомат сожрал несколько монеток, ничего не дав взамен. Девочка в кепке уже собиралась основательно разреветься, а мальчик в клетчатой рубашке яростно пинал стойку.

— Сейчас достанем, — пообещала Майя, прежде чем я успела выхватить у нее десять рублей.

Автомат прохрюкал и… выдал два мячика. Один достался девочке-плаксе, другой бодро поскакал по асфальтовой площадке. Я смотрела ему вслед с завистью — вот бы и мне так прыгать: скок-поскок, и уже взобралась к своей двери. Животик, почему ты не мячик?

И тут я почувствовала, что что-то потекло по ноге. Неужели описалась?

Ох нет, это животик обиделся и решил доказать, что он не мячик. Совсем даже не мячик! Где Костин телефон с забитым номером скорой помощи?

День такой-то

В детстве я страшно боялась родов. Помню, они наводили на меня такую экзистенциальную жуть, как и конечность собственной жизни. Я отгоняла от себя эту мысль, не давая себе осознать, чего именно я так пугаюсь. Боли? Да, конечно, но не только. Ведь собственно примеров и рассказов-жутиков на эту тему я тогда не слышала. Момента пограничности состояния, когда жизнь и смерть сосуществуют в твоем теле? Этот факт тем более не мог быть отрефлексирован детским сознанием. Просто образ родов сплавился в такой жуткий комок ужаса, о котором не хотелось не то что говорить, но даже думать.

Поэтому когда я родила первого ребенка, то была просто поражена. Мне дали подышать эфиром, и самый болезненный момент, когда схватки идут вовсю, а тужиться еще нельзя, я проскочила. Во время собственно родов я рычала от напряжения, так как орать было не комильфо, но зверскому усилию требовался какой-то выход. «Рычи другим местом», — посоветовала мне акушерка. И это меня ужасно насмешило. Я хихикала в перерывах между рычаниями и наверняка выглядела как дебил, переходящий в стадию идиота. Кроме того, напрягала страшно неудобная спинка-подголовник. Но вот в этот момент больно вообще не было. Было только ощущение безумно выматывающей работы. А потом — эйфории и легкости. Хотелось петь, смеяться, радоваться жизни.

Со второй дочкой все было совсем не так. Эфира мне не досталось: в роддоме шли перестановки, и аппарат остался наверху, а мы оказались внизу. Данка, будучи дважды обернута пуповиной, никак не хотела рождаться, а сделать это надо было быстро — иначе ребенок мог не выжить. Помню ощущения беспомощности и ужаса, когда мне кричали: «Рожай!», а я в ответ: «Не могу». Аппарат реанимации уже не помню.

Почему-то глядя на Данку, взрослые начинают вспоминать себя в таком вот, казалось бы, бессознательном возрасте. Мой папа вспомнил себя и небо. Примерно так: «Глядя в зрачки двухмесячного младенца, медленно погружаюсь в память. Темная лохматая каемка, бледно-серая, цвета старых тетрадей, радужка и черное окно зрачка. Я смотрю, смотрю, смотрю… и вижу небо. Оно далекое и большое, как понимаю это я сегодняшний, взрослый. Я маленький не знаю о нем ничего, кроме того, что оно есть. Трясусь в коляске, и надо мной только небо-небо-небо. Я смотрю внимательно, сосредоточенно разглядываю прозрачную глубину, и вдруг… что-то промелькнуло, перечеркнуло серым крылом голубую монотонность. Это — новое, неожиданное — счастье».

Марина вспомнила, как лежала в коляске, всем телом ощущая ограниченность и неудобство этого замкнутого пространства. Как вскидывалась на каждой колдобине всем тельцем и кричала, звала взрослых и с облегчением выдыхала, наконец-то увидев необъятное пространство вокруг. Кстати, Маринина мама Нина Алексеевна подтвердила: Маринка категорически не хотела лежать в коляске, и ее приходилось все время таскать на руках. От этого на пальто у Нины Алексеевны были потертости в тех местах, к которым она каждый день прижимала ребенка.

Так вот что интересно. Каждый вспоминает какой-то маленький, но, вероятно, самый яркий (или самый типичный?) кусочек своего младенческого детства, и это оказывается именно тот момент, который ярче всего характеризует сущность человека. Маринино стремление к масштабности, папино желание постоянно познавать что-то новое. Эх, почему я-то ничего о себе не помню?

Только несколько эпизодов детства отзываются живым трепетаньем. Например, такой. Мы качаемся на качелях — высоко-высоко, так, что голова кружится, становится легкой и отдельной от всего тела, я рассказываю истории про ручное привидение, которое ждет меня в Очере у тети. Девочка, гораздо старше меня — подросток. Я — младший школьник или вообще дошколенок. Мне льстит ее внимание и вера в мои истории. Впрочем, я и сама в тот момент абсолютно честно верю во все то, что говорю. Привидение невидимо при свете дня — можно разглядеть только круглые зеленые глаза. И когда я приезжаю, глаза выбегают меня встречать, радуются. Света восхищенно свистит. А я поворачиваюсь и вижу идущую вдалеке маму, которая возвращается с работы, пытаюсь помахать ей рукой, не отрываясь от качелей.

Сюда же почему-то нанизывается воспоминание времен школьной юности. Мы идем в балатовский лес (на самом деле просто разросшийся парк) вызывать хозяина леса и задавать ему вопросы. Для этого надо было взять четыре неподточенных карандаша (непременно деревянных, потому как лес любит деревья). Мы с Верой берем по два карандаша и соединяем их кончики. А дальше — как в спиритическом сеансе. Задаем вопрос и смотрим, куда наклоняются карандаши, образуя воображаемую стрелку. Вправо — «да», влево — «нет». Было интересно и немножко жутко. Такое ощущение прикосновения к сверхъестественному.

Вообще, мое детство связано в памяти с волшебством. Не то чтобы я вплотную сталкивалась с чудесами, но то, что существовала, по крайней мере наполовину, в мире грез — это точно.

Забавно, что я знаю множество семейных легенд про себя саму, и все они вполне сюжетны и легко укладываются в формат сторителлинга, которым в последнее время увлеклась Марина. Но живые воспоминания — странные картинки без начала и конца, создающие ожерелье памяти, — совсем другие.

День следующий

Я теперь очень подкована в разных психологических техниках и после декрета даже смогу немножко работать психологом. В кризис очень важно освоить как можно больше профессий, потому что никогда не угадаешь, что пригодится завтра. Я еще не все знаю, но мы с Мариной идем вперед семимильными шагами.

Оказывается, то, что мы делаем, давно известно. Эта техника называется «активное воображение» и пропагандировалась еще Юнгом для связи с бессознательным. Так что мы юные юнгианцы. Эпитет «юные», конечно, вызывает сомнения, но зато льстит нашей женской самооценке, поэтому мы зовем себя юными юнгианцами.

Периодически я пытаюсь встретиться со своей Тенью — это такой термин для обозначения бессознательной и очень мощной части личности. Тень сильна и опасна. Встреча с ней может привести к таким последствиям, что никакой психиатр не откачает.

После Марининых рассказов я, конечно, сразу же бросилась в виртуальное путешествие. Маленький, но симпатичный домик с пристройкой, в котором живет мое «Я». Там еще есть разные обитатели, не на положении слуг, а скорее в качестве домочадцев. Но все равно «Я» уверено, что оно глава семьи и матриарх, хотя далеко не всегда это соответствует действительности. И вот выходит как-то раз «Я» из домика, садится на крылечко — а дом стоит на огромном холме — и, созерцая окружающий пейзаж, говорит: «Это все мое-о-о…» Вдруг гора идет складками — оказывается, это спина огромного бронтозавра. Маленькая, всего размером с домик, голова на длинной шее поворачивается и смотрит на «Я». В крошечных глазках нет злобы, лишь легкий интерес и много равнодушия. «Я», открыв рот, взирает на гигантскую Тень. Оторопь от внезапности есть, но ужаса нет. Зато в наличии восторг.

— Ты такая больша-а-ая! — говорит «Я».

— Звала меня, пылинка?

«Я» мотает головой, но тут же, спохватившись, кивает.

— И что ты хочешь? — рокочет Тень.

— Хочу стать твоим другом, — не задумываясь, выпаливает «Я».

Тень вздрагивает от хохота, и ее шкура дрожит — домик трещит и крошится.

— Дружба возможна между равными, пылинка. Что ты можешь дать мне?

— А что ты хочешь?

На этот вопрос Тень не находит ответа или не желает его озвучивать. Она выпрямляется и, медленно переставляя ноги-тумбы, отправляется в путь. «Я» закрывает рот и садится на спину-поляну.

Следующая картинка.

— Куда мы едем? — спрашивает «Я».

— Обходим наши владения. Неизвестные просторы твоего я, — отвечает Тень.

— А я думала, что я — это только я, — удивилось «Я».

— Все это тоже ты, только пока об этом не знаешь.

— А когда вернемся обратно?

— Никогда, естественно, — хмыкнула гора-бронтозавр.

— Как?! — испугалось «Я». — Ну, пожалуйста-пожалуйста, давай будем возвращаться. Побудем дома, а потом опять путешествовать, а?

— Глупая пылинка, — хохотнула Тень. — Ты никогда не останавливаешься, но всегда остаешься собой.

Как выяснила Марина, активное воображение должно обязательно заканчиваться какими-то ритуальными действиями, которые помогают выйти из виртуального пространства в реальный мир. Я представила, как несколько последних слов возникают на бумаге, затем появляется жирная точка. Скатываю свиток — оказывается, это был свиток — и перевязываю его красной ленточкой. Почему-то особенно отчетливо я вижу именно момент завязывания бантика. Наверное, потому что натренировалась на детях. И все — Тень снова становится горой, а я адекватным человеком, не склонным к психическим заболеваниям.

Лежу на кровати и в полусне вдруг замечаю на простыне темный лепесток, как будто здесь опадала роза или пион. «Вот это да!» — сонно удивляюсь я. Неужели кто-то решил усыпать мой путь розами? Подношу лепесток глиняной плотности, ничуть не похожей на консистенцию цветка поближе, нюхаю. Запах тоже не соответствует. Выныриваю из сна, чтобы атрибутировать наконец эту странную сплюснутую каплю, и вдруг понимаю: мой путь устилает кое-что другое. Это высохшая какашка моей новорожденной дочери, не замеченная мною при спешном переодевании и подмывании ребенка.

Бабушке бы понравилась эта история. И про юных юнгианцев тоже.

Завтра сорок дней со дня ее смерти. Я не дождалась и вылила вино из рюмочки — там уже немного осталось. Знаю, это наглость с моей стороны, но, наверное, некоторые дети никогда не вырастают.

Я, например, прошу, чтобы бабушка не оставила нас, помогала мне и моим детям. Она всегда знала, что правильно, а что нет. Это не означает, что она направо и налево читала поучительные лекции, просто рядом с ней, как рядом с магнитной стрелкой, все автоматически устанавливалось по местам. Черное становилось черным, белое — белым. При этом я редко когда встречала такое умение никого не осуждать. Прости меня, бабушка. Я почти ничем не отплатила тебе за все те куски души, которые ты вкладывала в меня уверенной докторской рукой. Я помню, как мы гуляли с тобой по комнатам — вечер, и мама долго не приходила с работы. Люстра выключена, и только длинные полосы фонарного света делят полы на пешеходные зебры. Ты обнимаешь меня, я прижимаюсь спиной к твоему теплу, и так вот медленно, в ритме твоей несгибающейся ноги, мы ходим и ходим по комнатам, распевая «По Дону гуляет казак молодой…» или просто «траляй-ля-ля-ля-ля…». Голоса нет у нас обеих. Впереди ночь. Но мы ходим, и грусть прячется по углам, и я уверена, что ты защитишь меня от всего. Я и сейчас в этом уверена.

День такой-то

Оставила маленькую Данюшу на папу и бабушку. И поехала с Майей на итоговую аттестацию по танцам. Каждая поездка на конкурс по танцам для меня испытание. Майя очень старается, отлично занимается в танцклассе, но стоит выйти на паркет, она зажимается и танцует гораздо хуже, чем может. Правда, за целый год поездок прогресс налицо — все же она у меня боец, но сколько нервов на это тратится…

Майе очень хочется кубок — награду за первое место в своей категории. Но мы его пока не завоевали. Майя, напрягшись изо всех сил, периодически занимает вторые и третьи места и всей душой из-за этого расстраивается. Вот вчера мы впервые попробовали станцевать на кубок ча-ча-ча, так случилась возмутительная путаница. Ребенка вписали не в ту возрастную группу — в старшую. Я ее выпихнула на площадку вместе со сверстниками, а организатор сказал: мол, иди девочка отсюда, вас тут не стояло. Я металась, как подстреленная, пытаясь что-то кому-то доказать. Ребенок в слезах, я тоже сразу начала реветь (ужас-ужас-ужас! Взрослая тетка, размазывающая слезы по щекам, кошмарно выглядит и не вызывает симпатии). В итоге наша тренерша Майку обняла, увела, и дочка собралась, станцевала со старшими ребятами, среди которых казалась крошкой-заморышем. Заняла там последнее место, конечно, но не в этом дело. В нашей категории Лиза опять взяла кубок, а Майя, по баллам получившая бы второе место, осталась ни с чем… После этого тренерша мне объяснила, что Майя теряется на площадке, ей не хватает уверенности в себе и огонька: «Вы ей хоть платье другое купите — яркое и пышное какое-нибудь, а то она в этом фиолетовом растворяется на паркете, как мышь. Даже я ее теряю из вида. А уж судьи и подавно».

От таких слов я чуть не заревела снова. Это моя-то Майя? Ребенок, который самостоятельно устроился в садик и мог за двадцать минут очаровать любую аудиторию? И самое ужасное, что это, наверное, правда. Она стала стеснительная и жутко не уверенная в себе. Наверное, это мы виноваты, выставляющие ей всякие разные требования: папа требует успехов в учении, бабушка в религии, мама, чтобы прибирала игрушки… Господи, за что? Ну ладно, протащи меня по всем этим камням низкой самооценки и неуверенности — я уже как-то научилась выбираться из этого, но не мою дочь. Не мою дочь! НЕ МОЮ ДОЧЬ!!!

При том что у нее все есть для победы, и по духу она как раз боец. Вечером, усыпляя Майю, сочинила ей сказку про Митю и Мотю. Мотя был везунчиком, а Митя всего добивался своим трудом. Вот приходят они как-то раз вместе на рынок, и Митя хочет купить кубок. Смотрит в своем кошельке, где у него лежат монетки — его усилия, время, потраченное на занятия, уверенность в победе, способности, — и видит, что монеток не хватает. А тут еще продавец говорит Моте: «Мальчик, хочешь, я тебе кубок подарю?» Мотя ему отвечает: «У меня денег нет». А продавец улыбается, мол, потом сочтемся, и отдает Моте кубок. И становится Мите так обидно, что он такой вот неудачник, а Моте все само в руки плывет. Но проходит время, у Моти кубок пылится на полочке, Митя копит монетки. А Мотю останавливают двое людей в черном: «Пришло время платить, паренек. Отдавай нам за кубок свой медальон». А медальон этот Моте любимая девочка Лена подарила. Мальчик понимает: отдаст подарок — и не получится у них с Леной дружбы. Но только люди в черном не стали его слушать, а взяли сами медальончик и ушли. А Митя в этот день как раз пошел и сам купил кубок. Потому что платить всегда приходится, и лучше знать заранее чем.

А еще мы говорили о тех ребятах, которых вообще не взяли на аттестацию, потому что они пока не дотягивают. И как им хотелось поехать, и какой им еще длинный путь до кубка. А у Майи уже коротенький совсем остался. Майя опять заплакала, потому что ей стало жалко ребят, у которых длинный путь, и ей хотелось взять их всех с собой. Так что пришлось воззвать к Стругацким: «Счастья даром для всех, и чтоб никто не ушел обиженным».

Муж, грозно сопя, вошел в комнату и сказал, что если мы сейчас же не ляжем спать, то на него завтра можем не рассчитывать — он рано вставать не будет. И вообще, лучше бы стихи наизусть учили, если нам нечем заняться.

— Мам, зачем пишут стихи? — громким шепотом спрашивает Майя. — Неужели только для того, чтобы можно было заставлять детей заучивать их наизусть?

Как ей объяснить? Понимаешь, говорю я, это будто ты сидишь в комнате, и все у тебя хорошо — лампочка под потолком и теплое кресло. И вдруг кто-то плеснул ковш воды на стекло. А на стекле давно уже скопился толстенный слой пыли, ты и забыл, что в доме есть окна, да и зачем тебе, у тебя есть прекрасная люстра… Но кто-то плеснул стихи, и ты щуришься от нестерпимого света и чихаешь от пыли, недоуменно делаешь шаг вперед. И видишь, что есть настоящая жизнь. И какая она — это тоже можно при желании разглядеть.

«И я умею писать стихи», — радостно говорит дочь, тут же рифмуя что-то для примера. «Нет, ты не можешь, не можешь! — возмущенно кричу я. — Это совсем не стихи, а так, простые слова в рифму». (Не дай тебе Бог стать поэтом! Разве можно жить в доме, где одни сплошные прозрачные французские окна от пола до потолка и даже приличных штор повесить не удается?..)

Дочь смотрит на меня с вежливым недоумением и, наверное, думает, что ее мать какая-то ужасная дура.

В общем-то трудно с ней в этом не согласиться.

День следующий

— Леша, возьми ребенка.

— Сейчас, быстренько сделаю…

— Знаю-знаю, еще сто двадцать одно дело. Что только не придумают мужчины, лишь бы не заниматься детьми!

Все очень не хотели оставаться с двумя детьми сразу. Свекровь отговорилась срочной работой, свекр — головной болью. А муж прямо сказал:

— Боюсь, что они разбегутся как тараканы в разные стороны. Что я с ними делать буду?

— Как они могут разбежаться, если Данюша еще даже не ползает?

— Да-а-а… — недоверчиво покосился на кроватку Леша. — Все вы так говорите. А они как ломанутся…

Но так как купить мне пальто без меня никак невозможно, пришлось все же рискнуть. Даже если вы страстный любитель шопинга, то и тогда покупать вещи с послеродовым животом, цейтнотом и грязной головой — удовольствие ниже среднего. А я шопоголиком никогда не была.

Только надежное плечо Рины удерживало меня от того, чтобы плюнуть на отвратительно худых продавщиц и завернуться обратно в свою старую куртку. Ну и пусть на ней пуговицы немножко не сходятся. Можно сверху шарф намотать, даже стильно получится.

— Вот ту курточку дайте. Да-да, но побольше размером.

— Вы же просили пятидесятый.

— А теперь прошу побольше, — сверкает глазами Марина. — Или у вас нет?

— Вот пятьдесят шестой остался еще…

Может ли быть что-то ужаснее, чем спросить в магазине одежду 56-го размера? Может. Если эта одежда окажется тебе впору.

— Они сейчас все маломерки делают, — щебетала продавщица, стараясь сбыть залежалый товар. — А вам, женщина, так хорошо. Только рукавчики подвернуть…

Рукавчики? Хорошо? Женщина?! То есть при двух детях глупо открещиваться от собственной природы, но еще недавно меня на улице иначе как «девушка» не окликали. А теперь, значит, женщина. Пятьдесят шестого размера.

Куртка, что хуже всего, сидела неплохо и стоила недорого. Но поглядев на мое лицо, Марина потянула меня дальше.

— Давай посидим тут в кафешке. Чаю выпьем. А потом уже решим.

Пятьдесят шесто размер дает определенные преимущества. Теперь не надо переживать о лишних килограммах. Можно взять три десерта и полный чайник чая.

Вроде все хорошо, и ты доволен жизнью — своими средненькими победами и вполне пристойными достижениями, ты помнишь, что и они дались непросто. Но внутри так хочется бросить все и начать жизнь с нуля, чтобы опять все впереди. Будь рядом переход в другой мир, не задумываясь, стал бы попаданцем из фэнтези-романов. Просто потому, что там бурная подростковая жизнь: когда напрягается каждая клеточка тела, когда любишь — до Монтекки и Капулетти, а надеешься до последней сбежавшей с корабля крысы.

В семье все хорошо, отношения стабильны. И все же рефрен «любви хочется» так дергает струны моей души, что тянет напиться не чая, а водки. Причем влюбиться хочется именно той, подростковой любовью — со случайными трепетными прикосновениями, жарко оплывающими взглядами и замиранием сердца. Без будущего, без прошлого, без окружающей жизни.

— Мы просто боимся стареть, — жестко говорит Марина и делает жест рукой, как будто хватает кого-то за хвост. Я почти вижу этот хвост — скользкий, отчаянно извивающийся и расширяющийся к концу. Такой не ухватишь поудобнее. — Давно пора признать: мы, возможно, достигли потолка и большего уже сделать не сможем.

— То есть то, что у нас есть на настоящий момент, это все? — в ужасе уточняю я.

— Да. Вдруг завтра погибнем под обломками дома. И вообще, если за тридцать с лишним лет ты не совершил того, что хотел, весьма вероятно, что не совершишь никогда.

— Ах! — Я не свожу глаз с хвоста. Медленно веду взглядом вверх и понимаю, что рядом с нами сидит дракон. Почти до потолка, с трехпалыми перепончатыми руками и плотно прилегающей чешуей. Дракон издевательски разводит коротенькими лапками и глумливо скалится: «Ура, кризи-и-ис!»

После того как мы атрибутировали хвост и обсудили возможность бесславной кончины, переходим на личности.

— А я? Чего хочу я? — спрашивает Марина.

— Наполненности. — Понимание приходит ко мне в кристальной ясности духа. Мы говорим непривычно безэмоционально, и даже лица наши непривычно спокойны. — Тебе ведь на самом деле не важен никто, кроме тебя самой. Тебя настоящей, тебя внутренней. Наплевать тебе с высокого дерева, что на пути внутреннего развития ты попутно вылечила десять больных шизофренией, вырастила детей и внуков, построила три центра и создала новый рецепт салата. Тебе важна только ты сама. Ты хочешь работать на полную мощность, от кончиков ногтей до кончиков волос, чтобы загружаемые в тебя задачи были столь невероятны, что поглощали бы целиком. Полностью. Всю. Ведь и я тебе нужна как особая функция: я загружаю работой ту часть тебя, которой больше никто не занимается… Не будет этой загрузки, не будет и меня в твоей жизни. Но это не обидно и не грустно. Эмоции вообще выключены. Работает даже не мозг. Дух, что ли? Как будто интуитивно качаешь информацию.

Внезапно я понимаю, что мне все равно, я связана с этим человеком пуповиной не менее прочной, чем родовая. Хотелось бы мне так же прочувствовать и принять собственных детей.

В животе ком — его ощущаешь внутренностями как органичную часть себя.

Марина встает и выходит в уборную. Когда она возвращается, то кажется неуловимо изменившейся, будто смыт грим или исчезла тень, падавшая до этого на лицо. На мой вопросительный взгляд Марина раздумчиво, как бы взвешивая формирующуюся на кончике языка правду, признается: «Я повзрослела».

Я хватаюсь за меню и заказываю два чайника чаю, морковный торт, салат цезарь и фокаччу. И плевать, что детские деньги на карточке кончатся мгновенно. Взросление — не то, на чем следует экономить.

— А у вас чай пакетиковый?

— Нет, мы завариваем в чайнике.

— А можно заварку показать? И еще стакан воды принесите, пожалуйста. И эти зубочистки мне не нравятся. Почему у них зеленые кончики?

— Они с мятным вкусом.

— Они съедобные?!

Официант закатил глаза. Сомнения в нашей адекватности явно читались в складках его лба. Ну и не очень-то хотелось. Зато можно сэкономить на чаевых. Ведь не давать же денег человеку, который считает тебя психом.

Телефон подпрыгивал на столешнице, сшибая шалаш из зубочисток.

— Да, — сказала я, подразумевая «нет». Видеть редакционный номер совершенно не хотелось.

— Привет! Извини, что беспокою, но нам срочно нужны фотографии с выставки, — выпалил зубр.

Обычно Юля разговаривает медленно и внятно. Значит, действительно что-то срочное — проявила я дедуктивные способности.

— Что за фотографии?

— Вы ходили цветы снимать тем летом. Такие красивые кадры были, крупный план. Посмотрела твою папку за прошлый май — нету. За июнь — нету.

— А какие названия смотрела?

— Цветы. Выставка. Ирисы. Я и за апрель посмотрела — вдруг они в апреле цвели.

— Не то, не то. Помню я эту выставку. Ищи папку «Зверские».

— Кто зверский?

— Да ирисы эти. Звери, а не цветы.

— Смотрю… смотрю… А, нашла. Ну, ты наш творческий человечище… Цветы у нее звери, дворники — миллионеры.

— Какие миллионеры?

— Помнишь, ты про дворника почетного писала? Ну Светка тебя подставила и пошла на открытие кафе пить шампанское, а тебя — к дворникам.

— Она же в командировку собиралась?

— Да нет! Просто ты не в редакции, вот она и воспользовалась. Кому ж охота в РЭУ пилить. А ты такого отличного дворника отписала, что Светка от досады руки себе по локоть изгрызла! — радостно захихикал зубр. — Ну пока!

— Пока.

Я ненадолго впала в ступор. Почему Светка так поступила? У нее ведь самой дети. Должна понимать, что с пузом к дворникам несподручно… Рина налила мне чай. За время разговора она успела раздобыть новую порцию кипятка.

Выскребла остатки торта с блюдца и выкинула всю эту историю из головы.

— Хорошо, что мы не аутисты, — поделилась я радостью. — Обож-жаю сладкое! Если к тридцати годам аутист сможет воспитать в себе чувство голода, то это считается неплохим достижением. То есть человек до этого возраста даже не понимает, хочет он есть или нет!

— Думаешь эмоционально-депрессивный психоз лучше? — усомнилась Рина.

— Ну конечно! Хочешь сладкого — ешь от пуза и радуешься. А потом впадаешь в депрессию и быстренько худеешь. Сказка!

— Вот только не надо опять про сказки! — умоляюще протянула повзрослевшая Рина. — Но я только плотоядно захохотала, вонзая вилку в тарелку с салатом.

Официант спрятался за шкаф.

С год назад я ходила на сказочную расстановку. Логика была такова: раз я пишу сказки, то должна поглубже разобраться в предмете. И психотренинг по сказочной расстановке показался мне наиболее приятным способом получить дозу знаний: интересно, не требует больших затрат времени и денег, а также позволяет окунуться во что-то совершенно новое. NB! Окунуться — и сразу выплыть.

Скажу сразу, я чувствовала себя не совсем уютно. Было очевидно, что все присутствующие понимали, что и зачем они делают, а я не особо. Сначала каждый выбрал для себя какую-то ситуацию из знакомой ему сказки. Это, на мой взгляд, самый трудный этап: понять, ЧТО именно ты хочешь рассмотреть. «Если б я знала, так и никакие сказки не нужны были бы», — мысленно фыркала я, но все же заставила сознание уцепиться за образ. Почему-то на ум пришла Русалочка — тот момент, когда она разговаривает с ведьмой и стремится наверх, отдавая голос за пару хорошеньких ног.

До моей сказки дело дошло не скоро, ближе к концу, но я все же решительно протолкалась вперед: если уж ввязался в эксперимент, то стоит попробовать все по полной. Главную героиню-заместителя я присмотрела давно — девушку с длинной косой и смешливыми глазами еще никто не выбирал на роли в своих расстановках, но я знала, что именно она будет отличной Русалочкой. Кандидатура Верхнего мира тоже не вызывала сомнений — Марина, конечно. В качестве океана я посадила отстраненного молодого человека со славянским берестяным ободком на длинных волосах. Об этом выборе я потом пожалела: он был слишком пассивен. А ведьмой-колдуньей стала жгучая брюнетка с узкими губами (каюсь, пошла на поводу у диснеевского мультика и повелась на противопоставление «блондинка хорошая — брюнетка плохая»). Но до нее в сказке тоже дело не дошло. Увы.

Итак, моя сказка начала разворачиваться, но совсем не так, как я себе представляла. Русалочка наотрез отказывалась рваться к какому-то непонятному Верхнему миру, объясняя, что ей и здесь, в родном болотце (простите, океане), хорошо — скучновато, правда. Но нестись к радостям Верхнего мира стимула нет. Зачем? Максимум можно посмотреть, что там происходит, как на экран телевизора. Мы так и сяк пытались заставить персонаж что-то хотеть и как-то действовать, но светлое дитя мотало головой. Сама встав на место Русалочки, я с ней согласилась. Действительно, куда-то бежать и что-то делать, особенно травматичное и опасное, не хотелось совершенно. Беспечность — так можно было охарактеризовать мои ощущения. И несмотря на то, что зрители скандировали: «Русалочка, хоти!», я неторопливо помахивала плавниками, не тратя энергию даже на то, чтобы сложить фигушку.

Такое вот противоречие между рациональным осознанием (пора что-то менять) и внутренним ощущением (да пока как-то не хотца… не готова я, вот что). Одним словом, расстановка изумила, и я подумала: в этой технике и впрямь что-то есть. Руководитель сказала, что, вероятно, мне надо подождать и затем найти совершенно другой персонаж, который и будет действовать, а не нежиться в соленой ванне.

От совета я отмахнулась. Как, скажите на милость, я должна искать такой персонаж? Ничего подходящего не вспоминалось, да и вообще, заниматься всем этим меня совершенно не тянуло. Я чувствовала свою чуждость по отношению к собравшимся в комнате людям, мы говорили на разных языках и плохо понимали друг друга. Как мне казалось, это они плохо понимали меня, а мне-то все было ясно. Но возможно, их видение ситуации было аналогичным.

И вот, спустя энное количество месяцев после наших последних разговоров с Мариной, спустя морковный торт, салат цезарь и изрядно потрепанные нервы официанта, меня осенило: Царевна-лягушка.

«Что-что?» — переспросила я у себя самой. Прямо как в рекламном ролике одной мультимедийной компании: «Мы обращаемся не к вам, а к вашему мозгу!»

«Царевна-лягушка, говорю, — проворчал мозг. — Сказка такая есть, тупица».

«Сам тупица, — огрызнулась я. — Тебе позорно быть глупым, а мне можно — я женщина».

«Дура ты, а не женщина. Твоя новая сказка — „Царевна-лягушка“».

После такого диалога я была прямо-таки вынуждена обратиться к Марине. Какое счастье, что рядом со мной всегда есть Настоящий Психолог.

— Отличная сказка, — обрадовалась Марина, проигнорировав отдающие шизофренией высказывания мозга. — А ты себя на какой стадии чувствуешь?

Я задумалась. Пожалуй, я была еще в болоте, но прилетевшая стрела уже недвусмысленно свидетельствовала: перемены грядут.

— Понимаешь, раньше лягушка только в глубине души надеялась, что она немножко царевна, а тут вдруг получила реальное доказательство от Вселенной. Это как будто Бог сказал: «Держись, ты царевна. Помощь уже идет».

— А принц?

— Что принц? Принц вообще необязательно мужчина (и это я не о лесбиянстве!). Это скорее какие-то силы, обстоятельства, проводник изменений.

— То есть ты готова к выходу на новый уровень и уже собрала вещи. Я права?

— Пожалуй.

— А сказка очень тебе подходит. Вспомни, там именно лягушка все делала — она была красивая, крутая и талантливая, только вот нуждалась в заботе и уходе. Принц ей это обеспечивал и давал проявить себя. А знаешь, за что она его любила?

— За что? — заинтересовалась я. В конце концов, не каждый день мне обещают влюбленного принца.

— Он принимал ее такой, какая она есть: ну лягушка, ну принцесса. Главное — моя. Гордился ею и старался соответствовать.

— О! — Я замолчала.

Мозг удовлетворенно прокручивал разные варианты сказки, но я не обращала на этого паршивца внимания. Интереснее было наблюдать за обитателями дна. Русалочка плеснула хвостом и ушла в глубину. Царевна-лягушка сжала стрелу покрепче и уставилась своими выпученными глазами на куртку 56-го размера. Мы с мозгом плюнули и купили ее с 30-процентной скидкой.

А дома меня ждали розы.

— Это в честь чего? — ахнула я, нюхая бордовую кущу в вазе.

— Просто так. Помнишь, ты говорила: «нужен знак внимания». Ну вот. Достаточно значимо? — заволновался муж, пересчитывая цветы в не поддающейся исчислению охапке.

— Ой, Ле-оша-а-а…

Вообще-то я говорила о том, чтобы он не ругался с мамой, а проявил к ней внимание. Купил цветов, например. Но мой муж почти что доктор наук и голова у него работает не как у обыкновенных людей. Очень правильно работает, вот.

День следующий

Вчера иду мимо торгового центра и замираю: на дверях висит объявление «Магазину срочно требуется красавица».

«Надо же, — думаю. — А зачем им, интересно, красавица? Для привлечения покупателей? Манекеном работать?» Потом подошла поближе, вгляделась. Оказывается, это они неразборчиво написали «срочно требуется кассир».

Расстроилась, насколько моя субъективная картина мира расходится с суровой реальностью, и дома схватилась за любовный роман — утешиться по-быстрому во время усыпления дочки. Роман оказался возмутительным: героиня вела себя как законченная стерва, главный красавец стенал в уголке, а самым по-человечески понятным персонаж

...