автордың кітабынан сөз тіркестері  Страдания юного Вертера

Иоганн Вольфганг Гёте

правила неминуемо убьют подлинное чувство натуры и подлинную выразительность

Увы, быть непонятым есть печальный жребий таких, как я.

Все в этом мире по большому счету вздор и чепуха, и тот, кто выбивается из сил в погоне за деньгами, славою или еще чем-нибудь не из собственной страсти, не ради собственных нужд, но в угоду другим, всегда остается в дураках.

я думаю: что твоя жизнь для этого дома?.. Взгляни правде в глаза: друзья твои почитают тебя! Порою ты доставляешь им радость, и тебе самому кажется, что без них не мог бы ты существовать. И все же случись, что ты ушел бы, оставил навсегда их круг, – ощутили бы они твой уход как утрату? И долго ли твое отсутствие казалось бы им утратой? Как долго?.. О, как недолговечен человек, если даже там, где жизнь его обретает наибольшую определенность, где оставляет он единственно отчетливый и подлинный отпечаток своего бытия, в памяти, в душе любимых им людей, – если даже там изглаживается, исчезает его след! Да как скоро!

Теряя себя, мы теряем все.

Мне так много дано, но все таланты мои пожирает любовь к ней; я так богат, но без нее все богатства мои обращаются в прах.

Меня же ничто так не раздражает, как привычка людей мучить друг друга, в особенности когда молодые люди во цвете лет, казалось бы, открытые для всех радостей, отравляют друг другу жизнь желчными гримасами и лишь спустя время осознают сию непростительную расточительность и невозвратимость потерь.

недоразумения и косность, пожалуй, производят в мире больше неприятностей, нежели злоба и коварство.

То, что жизнь человеческая есть всего лишь сон, замечали уже многие; вот и я неразлучен с этим ощущением. Когда я думаю об узилище, в коем заключены созидательные, творческие силы человека, когда вижу я, что все действие их сводится исключительно к удовлетворению потребностей, не имеющих иной цели, кроме как продлить наше жалкое существование, и что всякий покой, даруемый нам определенными плодами пытливого разума, есть лишь грезы отчаяния, расписывающие стены нашей темницы яркими образами и светлыми далями, – все это, дорогой мой Вильгельм, затворяет мои уста. Я возвращаюсь в себя и нахожу там иной мир! Опять же призрачный, рисуемый мне скорее смутным чувством и темною жаждою, нежели зримо-осязаемый и полный живой силы. И все расплывается перед внутренним моим взором, и я, улыбаясь, словно во сне, вновь обращаю его на мир здешний.

Почему же непременно я, Вертер? Только я, принадлежащая другому? Быть может, именно поэтому? Боюсь… боюсь, что именно невозможность обладания мною и делает меня в ваших глазах столь желанной