Среда, 29 февраля 1532 года, к нам во фьорд вовсе и не приходила! И мы обречены отставать от всех остальных на один день, и все же быть… да-да, у нас тут на самом деле вышла такая чертовня, что жизнь в нашем Сегюльфьорде — один бесконечный завтрашний день. Ведь, проскочив один день, мы превращаем настоящее завтра в сего- дня. А значит, мы никогда не живем в сегодня, а навсегда застряли в какой-то завтрашней туманности.
И Гест думал обо всем том бардаке, творившемся в каютах, и о большом Жаке, ночевавшем с ним на борту, и думал: нет, об этом вспоминать нельзя! — об этом черном, болящем
Кто держит на руках ребенка — сам больше не ребенок. Кто держит на руках младенца — сам стал кем-то другим, бо́льшим. Тот, у кого в руках жизнь, не может умереть.
Исторические события всегда совершаются одновременно и медленно, и быстро. Обычно у них есть никем не замечаемая предыстория, они плывут под водой до нужной даты и там выныривают, поднимая над поверхностью свою историческую голову. Ничто не возникает на пустом месте. Но если читать историю с дальнего расстояния, становится ясно, что большим событиям невозможно полностью скрыться в реке времени, и обычно людям делаются предупреждения: дважды, трижды, четырежды, но об этом всегда начисто забывают, когда доходит до самого судьбоносного мига: он всегда захватывает всех врасплох.
этой особенной страны, настолько суровой к собственному населению, что она даже требовала с него десятину: брала в уплату каждого десятого рождавшегося ребенка.
И вот, когда этот темноглазый человек взглянул на эти многосугробные кряжи, он наконец осознал свое место в мире, понял, что он приговорен, что он с самого начала приговорен, не людьми, а страной, этой окаянной ураганной страной, что он виновен, а виновным его признали эти горы, одновременно и следователи, и судьи, и само наказание.
