Молодая госпожа наша возвратилась к нам дерзче и вспыльчивее прежнего, да и шибко надменнее. С того вечера, когда разразилась гроза, о Хитклиффе не было ни слуху ни духу, и однажды, когда Кэтрин ужасно меня рассердила, мне не посчастливилось обвинить в его исчезновении ее – а она и сама разумела, что вина на ней. После этого несколько месяцев она не заговаривала со мной вовсе – разве только распоряженья отдавала. Джозеф тоже впал в немилость; он, впрочем, все одно наставлял ее и порицал, как маленькую девочку, а она себя видела женщиной, нашей хозяйкой, и полагала, что недавняя болезнь дает ей право требовать заботы да вниманья. Затем доктор сказал, что она не снесет, коли ей перечить; как сказала, мол, так и делайте; и ежели кому приходило в голову воспротивиться и ей возразить, она это почитала за убийство в чистом виде. Господина Эрншо и его друзей она сторонилась; вняв наставленьям Кеннета и опасаясь серьезной угрозы припадков, коими нередко сопровождались ее приступы гнева, брат дозволял ей все, чего она ни потребует, и вообще избегал раздражать яростный ее темперамент. Капризам ее он мирволил чрезмерно, и не из любви, но из гордости: ему жарко мечталось, как она возвысит семью, породнившись с Линтонами, и покуда его она не трогала, нас, рабов, ей дозволялось топтать как заблагорассудится, ему-то что!
о теперь мне за Хитклиффа выходить позорно, а посему он никогда не узнает, как я его люблю; и не потому, что он красив, Нелли, а потому что он есть я и больше даже, нежели я сама. Из чего ни сработаны человечьи души, у нас с Хитклиффом они из одной ткани, а у Линтона душа от наших отлична, как лунный луч от молнии или изморозь от пламени
Я не умею выразить; но наверняка ведь и ты, и все люди на земле постигают, что существует или должно существовать бытие за пределами себя. Что проку в сем создании, если я совершенно заперта здесь? Первейшие мои горести на свете – это горести Хитклиффа, и с самого начала я каждую видела и чувствовала; первейшая мысль моя – о нем. Если всё погибнет, но останется он – я буду жить; если же всё останется, но он исчезнет, до чего странной и чужой обернется вселенная; мне с нею станет не по пути… Любовь моя к Линтону – что листва в лесу; со временем она переменится, я прекрасно это знаю; так зимою меняются дерева. Любовь моя к Хитклиффу – что извечные камни в недрах: едва ли отрадны взору, однако насущны. Нелли, я и есть Хитклифф!
Хитклифф, я бы на вашем месте легла на ее могилу и подохла, как верная собачонка. Теперь-то мир не стоит жизни, не так ли?
Ты же понимаешь, я тут совершенно безвинна
И затруднить меня затруднительно, если я могу сие предотвратить… входите!
«Громотевичная» – таким образным манером на местном диалекте описывают атмосферные треволненья, коим в бурную непогодь подвержено сие жилище.
«Ох, батюшки! – в конце концов вскричала она. – Я так несчастна!»
«Какая жалость, – отметила я. – Вам прямо и не угодишь; так много друзей, так мало забот, а вы всё недовольны!»
Нелли, а потому что он есть я и больше даже, нежели я сама. Из чего ни сработаны человечьи души, у нас с Хитклиффом они из одной ткани, а у Линтона душа от наших отлична, как лунный луч от молнии или изморозь от пламени».
не потому, что он красив, Нелли, а потому что он есть я и больше даже, нежели я сама. Из чего ни сработаны человечьи души, у нас с Хитклиффом они из одной ткани, а у Линтона душа от наших отлична, как лунный луч от молнии или изморозь от пламени».
