написанное мной в минуту вдохновения я потом находил тусклым и скучным. Я оставил это. — Вы поступили неправильно, поскольку то, что вы забросили свои попытки, является признаком вашего таланта. Дети учатся музыке, потому что мамá и папá так хотят. Теперь стремятся прежде всего научить бренчать на фортепиано и пиликать на скрипке и не замечают главного: восприимчивости к мелодии.
Все это, сударь, я написал, когда вернулся из царства грез, но я выдал святыню невеждам, и ледяная рука сдавила мое пылающее сердце! Оно не разорвалось, и я был обречен на скитания среди шарлатанов — одинокая душа, не проявляющая себя, чтобы никто не мог меня узнать, до тех пор пока цветок подсолнуха не вознесет меня опять к вечности…
Каждый раз обольщение чьей-нибудь невесты, наносившее беспощадный, разрушительный удар по счастью влюбленных, казалось ему великолепным триумфом над враждебной властью, который возвышал его над смертным существованием, над природой, над Творцом! Он хотел большего, чем дает жизнь, и оказался низвергнутым в преисподнюю.
Соблазнение Анны с сопутствующими тому обстоятельствами — вот последний предел богохульства, которого он достиг.
Ты можешь мне поверить, Теодор, природа одарила Жуана как самое любимое свое дитя всем, что роднит избранных с божественным и поднимает их над толпой, над ничтожествами, выходящими из ее мастерской нулями, которые, если захотят иметь значение, должны сначала поставить перед собой единицу; ему предназначено было побеждать и господствовать. Сильная, великолепная фигура, прекрасное лицо, сверкающий взгляд — разве не знаки высшего предназначения? Это была глубоко чувствующая душа, быстро схватывающий ум. Но ужасное следствие грехопадения в том, что враг рода человеческого подстерегает людей в самом их стремлении к высшему, в котором они справедливо видят выражение своей божественной природы, и расставляет на этом пути жестокие ловушки.
