Роман, молодой столичный адвокат и художник-любитель, уезжает в деревню к дяде, круто меняя свою жизнь в поисках нового смысла и вдохновения. Он попадает в пространство русского романа конца девятнадцатого века, в его неспешный ритм и идиллический ландшафт. Здесь все кажется бесконечным — трапеза, охота, сенокос, пожар, лес и традиционные споры о судьбах России.
Владимир Сорокин восстанавливает помещичье-дачный быт и персонажей русской прозы с такой любовью и тщательностью, что может показаться, будто его задача — написать еще один классический роман.
Но это, конечно, не реконструкция, а деконструкция. Бесконечная идиллия заканчивается вроде бы внезапно, но на самом деле предвестники финала начинают постепенно прорастать сквозь текст, подобно диковинным цветам распада, разрушая устоявшийся, патриархальный русский мiръ. Пастораль превращается в триллер.
Владимир Сорокин восстанавливает помещичье-дачный быт и персонажей русской прозы с такой любовью и тщательностью, что может показаться, будто его задача — написать еще один классический роман.
Но это, конечно, не реконструкция, а деконструкция. Бесконечная идиллия заканчивается вроде бы внезапно, но на самом деле предвестники финала начинают постепенно прорастать сквозь текст, подобно диковинным цветам распада, разрушая устоявшийся, патриархальный русский мiръ. Пастораль превращается в триллер.
Кітаптың басқа нұсқалары1
Роман
·
18+
10.1K
Пікірлер81
Не знаю, стоит ли ждать дополнительного послевкусия по этой книге.
Напишу всё сразу.
Помните, в "Простоквашино" письмо родителям писал Дядя Фёдор, а потом его дописывали Матроскин и Шарик? Вот ощущение, что книгу сначала начал писать Лев Толстой с красивыми и ёмкими описаниями природы, людей и животных, настроения и эмоций. Но только Лев был в добром духе, и всё было милым и красивым. И тебе так жутко возжелается уехать в глубинку, трогать берёзы да купаться в старицах рек, а по утру удить рыбу и собирать грибы. Далее Лев Николаевич ушёл гонять девок по Ясной Поляне, и на его место сел Вильям Похлёбкин и начал писать про яства. Тут лучше быть сытым. Столько описано снеди, столов русских, да заодно научат правильно их вкушать. Ну или запутают. Как есть теперь блины, я, честное слово, не знаю. Раковых шеек и рыжиков с лимонной водкой хочется до спазма в желудке. Далее у Вильяма, видимо, молоко убежало, и пока он шастал на кухне, за стол уселся Иван Бунин. И лебединое перекликание "я люблю тебя" и "я жива тобою", так засахарят произведение, что хоть дрожжей сыпь. Но Бунин долго на месте усидеть не смог, труба позвала, и на его место водрузился Маркиз де Сад. Который последние годы подрабатывал опером. И вот если ты дочитаешь или дослушаешь его часть, то честь тебе и хвала, мой крепкий друг. Я порывался прокрутить куски, но стойко держал пост читателя. И на последнем слове выдохнул. И с этим выдохом я опустел.
Читать или не читать, совет дать не смогу. К книгам Сорокина отношусь с любовью. Но как относится к роману "Роман" пока не понял. В начале книги несколько раз ловил себя на мысли: а точно это тот Сорокин, Да, вроде тот, но не подходил текст к другим произведения мэтра. И это держало в напряжении, что вот сейчас выпрыгнет робот из деревенской избы или волчью шкуру отдадут местному уряднику. Но такого поворота я не ожидал.
Итог. Я почти с начала книги хотел написать эту фразу в отзыве. В России два типа людей: Роман и Зоя. Но я в ней Клюгин.
Напишу всё сразу.
Помните, в "Простоквашино" письмо родителям писал Дядя Фёдор, а потом его дописывали Матроскин и Шарик? Вот ощущение, что книгу сначала начал писать Лев Толстой с красивыми и ёмкими описаниями природы, людей и животных, настроения и эмоций. Но только Лев был в добром духе, и всё было милым и красивым. И тебе так жутко возжелается уехать в глубинку, трогать берёзы да купаться в старицах рек, а по утру удить рыбу и собирать грибы. Далее Лев Николаевич ушёл гонять девок по Ясной Поляне, и на его место сел Вильям Похлёбкин и начал писать про яства. Тут лучше быть сытым. Столько описано снеди, столов русских, да заодно научат правильно их вкушать. Ну или запутают. Как есть теперь блины, я, честное слово, не знаю. Раковых шеек и рыжиков с лимонной водкой хочется до спазма в желудке. Далее у Вильяма, видимо, молоко убежало, и пока он шастал на кухне, за стол уселся Иван Бунин. И лебединое перекликание "я люблю тебя" и "я жива тобою", так засахарят произведение, что хоть дрожжей сыпь. Но Бунин долго на месте усидеть не смог, труба позвала, и на его место водрузился Маркиз де Сад. Который последние годы подрабатывал опером. И вот если ты дочитаешь или дослушаешь его часть, то честь тебе и хвала, мой крепкий друг. Я порывался прокрутить куски, но стойко держал пост читателя. И на последнем слове выдохнул. И с этим выдохом я опустел.
Читать или не читать, совет дать не смогу. К книгам Сорокина отношусь с любовью. Но как относится к роману "Роман" пока не понял. В начале книги несколько раз ловил себя на мысли: а точно это тот Сорокин, Да, вроде тот, но не подходил текст к другим произведения мэтра. И это держало в напряжении, что вот сейчас выпрыгнет робот из деревенской избы или волчью шкуру отдадут местному уряднику. Но такого поворота я не ожидал.
Итог. Я почти с начала книги хотел написать эту фразу в отзыве. В России два типа людей: Роман и Зоя. Но я в ней Клюгин.
15 ҰнайдыПікір
💩Фуууу
💀Қорқынышты
🔮Қазыналы
Это классический Сорокин. С разрушающимся нарративом, насилием и тотальным апокалипсисом сюжета и текста под конец произведения.
P. S. Хороший сценарий пранка: дайте почитать эту книгу своему преподавателю литературы и наблюдайте за реакцией.
P. S. Хороший сценарий пранка: дайте почитать эту книгу своему преподавателю литературы и наблюдайте за реакцией.
7 ҰнайдыПікір
Дәйексөздер327
Постоянно, ежеминутно она хотела нового, она жгла огонь нашей любви, бросая в него все новое и новое, ибо только новое могло поддерживать пламя. А теперь ей нечем кормить огонь. Все сожжено, и нового нет больше…
Да оттого, что из-за таких вот нигилистов да разных тёмных личностей, – он посмотрел через плечо на спящего Клюгина, – у нас, у русских, в голове полная каша: одни на запад смотрят, раскрымши рот, другие в страхе на восток пялятся, третьи пьют горькую. У русского человека хамства и лени и так отбавляй, что поделаешь, наградили нас татары этими грехами, а тут ещё крикуны да критики с кукишем в кармане: “Россия – болото, Россия – провинция беспросветная, России надо к немцу-англичанину в ноги бухнуться, России надо старую кровушку спустить, России надо то, России надо это…” Кричат на все лады, как сороки, мужик для них – пешка, Россия – шахматная доска, хотим – пешки сюда, хотим – сюда, а хотим – и смахнём их вовсе к чёрту да позовём немцев, пусть научат gut arbeiten!
– Благословите нас лучше на убийство, – обратился к ней сидящий с Красновским Клюгин, – чтоб нам получше нынче убивалось.
