Глава 2

Тогда

МАЙ 2013

Почти конец учебного года, а дорога перед закусочной похожа на плохо организованный парад – джипы и пикапы, полные детей и досок для сёрфинга; взрывная музыка, которая резко оживает и так же быстро затихает. Это знаменует начало высокого туристического сезона, и следующие три месяца Родос будет наводнен сёрферами и семьями, покупающими мороженое и футболки, бургеры и бензин. Это время, когда большинство местных предпринимателей зарабатывают прибыль, когда город и его жители, кажется, просыпаются от долгой спячки.

Особенно я, хотя в данный момент мне это приносит больше вреда, чем пользы.

– Если бы у нас не было столько посетителей, ты бы была уже уволена, – ворчит Чарли, шеф на раздаче.

Если бы это был кто-то другой, я бы сказала ему, что мой парень наконец-то возвращается домой, но Чарли этого не поймет. Я могла бы сказать ему, что мне поставили смертельный диагноз, но он все равно не понял бы.

– Я знаю. Простите. – Я откидываю волосы за плечи и хватаю две тарелки из-под тепловой лампы.

– Не извиняйся, – отвечает он, как обычно, без сочувствия и поворачивается, чтобы переделать заказ, который я неправильно записала. – Просто хватит уже портачить.

Стейси берет тарелки у меня из рук.

– Набожные, второй сектор. Они твои.

Она все время подсовывает мне пожилых тетушек, которые приходят сюда после чтения Библии, так как они скупы на чаевые. Для меня труднее всего выносить их отношение – чопорность и самодовольство, с которыми они напоминают, как мне повезло с этой работой. Как повезло, что пастор с женой – родители Дэнни – приютили меня.

– Удивительно, что ты здесь, – произносит миссис Поффстедер. – Разве Дэнни не приезжает сегодня домой?

Вопрос совершенно простодушный. Однако в тоне нет и следа сердечности. Она думает, что я слишком взволнована, чтобы работать сегодня. Должна готовиться к приезду. А если бы я не работала сегодня, тогда она, вероятно, подумала бы, что я лентяйка. Им не угодишь.

– Сегодня вечером, – ответила я. – У меня полно времени.

– Мисс Донна сказала, что он приедет домой с другом.

Я выдавливаю улыбку.

– Да, с Люком.

Думаю, они собираются заняться сёрфингом. Люк Тейлор, товарищ Дэнни по команде, показался мне очень приятным парнем во время нашего единственного разговора. Я знаю, что его стипендия не покрывает расходы на жилье летом, но совсем не хочу, чтобы мое с Дэнни лето украл какой-то друг из колледжа, у которого другие приоритеты. Моя общественная жизнь за последний год полностью вращалась вокруг церкви – пение в хоре, помощь Донне с мероприятиями, – поэтому мне кажется, я не прошу слишком многого, желая, чтобы Дэнни чуточку времени посвятил мне. На самом деле я надеюсь, что Люк не планирует оставаться.

– Я думала, к этому времени он уже найдет себе девушку из колледжа, – произносит миссис Майлз. – Но я полагаю, для тебя все пока хорошо складывается. Как же благородно поступил пастор, приняв тебя вот так.

Меня не волнуют ее намеки на то, что Дэнни может добиться большего, чем я, – это мнение я разделяю. Меня напрягает подтекст. «Надо быть более благодарной, Джулиет. Где бы ты была, если бы не они, Джулиет? Докажи, что ты достойна той благосклонности, которую они тебе оказали, Джулиет».

– Да, благородно. – Я достаю блокнот. – Что могу предложить вам из напитков?

Они выглядят разочарованными, но заказывают чай со льдом. Я знаю, чего им хотелось, – каких-то слов благодарности с моей стороны. Им хотелось, чтобы я ударила себя в грудь, упала ниц, признала, что я отброс и всегда буду отбросом, который не достоин ничего из того, что мне досталось. Людям хочется, чтобы благотворительность совершали только по отношению к тем, кто знает свое место.

А я благодарна – чуть больше года назад я не могла сделать и сэндвич, не повредив плечо. Я изначально не могла надеяться, что у меня вообще будут ингредиенты для сэндвича.

Но есть что-то в этих постоянных требованиях проявлять благодарность от людей, которые ради меня никогда и пальцем не пошевелили, что будто замораживает изнутри. Я благодарю Донну каждый божий вечер. Но благодарить этих стерв из церкви? Ну уж нет.

Я приношу им напитки и принимаю заказ. Они замолкают каждый раз, когда я приближаюсь к их столу, что не удивительно. Они отложили Библии и приступили к любимой теме – насколько больше меня добьется Дэнни в жизни и сколько несчастий я ему принесу. Меня охватывает невероятное облегчение, когда они наконец уходят.

Я убираю их стол – один доллар на чай при чеке в двадцать пять, тоже неудивительно. Я поднимаю поднос, когда снова звенит колокольчик над дверью. Входит задумчивый красивый парень – блондин с волевым подбородком, улыбающийся мне так, будто я его самая большая драгоценность на свете. Он сменил шикарный блейзер из частной школы на шорты и футболку с логотипом футбольной команды Калифорнийского университета в Сан-Диего – UCSD. Но он все тот же идеальный подросток из диснеевских фильмов, каким был, когда я его впервые увидела на втором курсе. Он до сих пор выглядит слишком круто для меня. Но каким-то образом он мой.

– Дэнни! – визжу я, с грохотом роняя поднос, и бегу через всю закусочную, чтобы обвить его шею руками.

Он всего секунду крепко меня сжимает и аккуратно отстраняется. Он неохотно проявляет чувства, и его сложно в этом упрекнуть. Поскольку он – сын пастора в маленьком городке, каждый его шаг будут подробно обсуждать… И скорее всего, с его родителями.

– Как ты здесь оказался в такую рань? – спрашиваю я затаив дыхание.

– Дело в том, что… – Он с усмешкой оглядывается через плечо. – Меня подвезли.

И только тогда я смотрю на парня, который входит вслед за Дэнни. Я моргаю. Раз, два. Я представляла, каким будет Люк, – симпатичным, типичным американским мальчиком, которого ты приводишь домой познакомить с мамой. Таким, как Дэнни.

Но Люк не совсем симпатичный. Он не тот мальчик, которого ты приводишь домой познакомить с мамой. Он вообще не мальчик – гора мышц ростом под два метра, на лице щетина, подтянутый, загорелый и… какой-то опасный. Так сильно не похож на Дэнни, как и все, кого я когда-либо встречала.

Моя улыбка гаснет. Во рту пересыхает, а стук сердца отдается в ушах. Люк тоже не улыбается. Не могу сказать, он чувствует себя неловко или злится, но приятный парень, с которым я познакомилась по телефону, полностью исчез. А тому, кто оказался на его месте, похоже, я не очень нравлюсь.

– Привет, – шепчу я неровным голосом. Что-то в его лице заставляет меня глазеть на него. Необычный цвет глаз – карие с зеленоватым оттенком, впалые щеки, неожиданно мягкие губы.

Дэнни обнимает меня за плечи.

– Говорил же тебе, что она самая красивая девушка из всех ныне живущих, а?

Люк бросает на меня взгляд, как будто взвешивая слова Дэнни.

– Да ты всем это говорил.

Он не явно, но опроверг слова Дэнни. И все же я стою и пялюсь на него, пытаясь игнорировать неожиданно появившийся настойчивый трепет глубоко внутри.

Я с трудом сглатываю и перевожу взгляд обратно на Дэнни.

– Я освобожусь только в пять.

Он нежно целует меня в лоб.

– Не торопись. Мы едем в Киркпатрик, покажу Люку, почему он должен остаться на лето.

Я выдавливаю из себя улыбку, чтобы скрыть волнение, которое не могу объяснить даже себе. А видя угрюмое лицо Люка, я понимаю, что он чувствует то же самое.

* * *

Солнце начинает скрываться за горизонтом, когда я подъезжаю к аккуратному дому Алленов с его приветливым крыльцом и ухоженными цветущими кустами роз бледно-розового оттенка.

В прошлом году больше всего на свете я хотела такой милый дом, где бы я чувствовала себя в безопасности. Я приехала сюда сразу после того, как сводный брат выдернул мне плечо из сустава. И я мечтала, как буду счастлива, если смогу вставить его на место.

Забавно – как только получаешь то, что хочешь, сразу начинаешь желать чего-то еще.

Жаль, что сегодня вечером я не могу поваляться на кровати минут пять или хотя бы смыть с волос запах еды из закусочной. Однако когда ты чей-то гость, ты не можешь быть уставшим. У тебя не может быть плохого дня.

– Джулиет? – зовет Донна из кухни. – Поможешь мне с картошкой, ладно?

Донна не имеет в виду ничего плохого. Она действительно любит готовить и создавать уют в доме. И она всегда хотела иметь дочку, чтобы та помогала ей на кухне, чтобы можно было передать ей весь опыт. Но находясь здесь, я часто чувствую, будто рабочий день продолжается. Даже во сне я подливаю кому-то кофе или бегу за кетчупом.

Люк и Дэнни сидят за столом, раскрасневшиеся от полуденного солнца, с влажными после душа волосами. Люк сидит на дальнем краю стола, на обычном месте Дэнни. В закусочной он показался мне каким-то долговязым. Однако сидя он смотрится слишком крупным за столом и вообще в комнате. Без него нас было бы четверо людей нормального роста, идеально подобранных. Он вывел нас из равновесия, и это почему-то кажется опасным.

Дэнни спрашивает, как прошел мой день на работе, пока я вынимаю картошку, сваренную Донной. Если бы я могла говорить свободно, то упомянула бы тетушек из церкви, которые весь обед отчитывали меня и удивлялись, что Дэнни не нашел себе кого-нибудь получше. Я бы упомянула мистера Кеннеди, который снова положил руку мне на задницу, или подростков, которые кетчупом прилепили чаевые к столу.

– Все хорошо, – отвечаю я вместо этого, так как работу мне нашел пастор, и я не хочу показаться неблагодарной. Аллены считают меня тихоней, но не думаю, что это так. Просто я так многого не могу сказать, что проще молчать.

Я делаю пюре, а разговор быстро переключается на сёрфинг – занятие, которое в последний год сблизило Люка и Дэнни. Существует тысяча выражений, чтобы описать волну: бугристая или кашеобразная, гладкая или плотная – и они, кажется, используют их все. Не понимаю значения ни одного из них, но, когда оглядываюсь, меня поражает, как оживился Люк, рассказывая об этом. Глаза яркие, улыбка широкая – кажется, я никогда в жизни не видела никого настолько притягательного. Он мне даже не нравится, а я на него глазею. Мне хочется улыбаться, когда он так себя ведет.

На подъездной дорожке раздается шум машины пастора, и мы начинаем торопиться – он любит, чтобы ужин подавали сразу же. Он обнимает сына, жмет Люку руку и усаживается во главе стола. Я помогаю Донне принести еду и опускаюсь на скамью рядом с Дэнни. Он прижимается губами к моей макушке и морщит нос.

– От тебя пахнет чизбургером, – усмехается он.

Люк, сидящий напротив нас, задерживает на мне взгляд, будто ждет пояснений. Возможно, он думает о том же, о чем и миссис Поффстедер, – если бы Дэнни был мне небезразличен, я бы взяла выходной. Что я какая-то хищная девчонка, которая использует его друга ради бесплатного жилья.

Я не такая. Я знаю, что не такая. Но я действительно не представляю, куда бы пошла, если бы мы с Дэнни расстались. Я совсем немного накопила, работая в закусочной, а дома ясно дали понять, что больше мне там не рады. Хотя я и сама ни за что не хотела бы туда вернуться.

– А перец есть? – спрашивает пастор.

У Донны округляются глаза от удивления. Не понимаю, почему она так поражена. Пастор всегда найдет, что чего-то не хватает, как бы она ни старалась. Не дожидаясь, когда попросят, я поднимаюсь, а Люк хмурит бровь и продолжает смотреть на меня тяжелым взглядом, когда я возвращаюсь с перечницей.

– Можешь принести чай, раз ты встала, Джулиет? – добавляет пастор и начинает длинную историю о женщине и ее ребенке, которые приходили просить помощи. Он часто так делает за ужином – обсуждает события прошедшего дня в поисках мыслей, которые мог бы потом высказать во время воскресной проповеди. Возможно, темой станет «Бог помогает тем, кто помогает себе», а может, «Благотворительность начинается дома». Он еще не решил.

Весь разговор Люк молчит, но при этом словно выкачивает из комнаты воздух. Дом Дэнни был для меня раем в последние полтора года, но с Люком… он больше не такой. Я действительно надеюсь, что он не останется здесь.

Мы с Донной встаем, чтобы убрать со стола, но, как только Люк тоже начинает подниматься, Донна с мягкой улыбкой показывает рукой, чтобы он сидел.

– Сиди-сиди, – убеждает она, как будто он очень важный гость.

Я бегу в гараж взять банку мороженого из холодильника, а Донна варит кофе. Я ставлю сливки и сахар на стол, а она нарезает пирог. Все эти вещи я делаю абсолютно каждый вечер, но из-за постоянного внимания Люка кажется, что сейчас на меня направлены тысячи софитов. И его мнение осязаемо, каждое мое действие из-за этого кажется наигранным и фальшивым.

Они едят пирог, а я начинаю отмывать сковородки. Когда мы случайно встречаемся с ним взглядами, он мгновенно переводит презрительный взор на кухонное полотенце, а его мысли настолько очевидны, как будто он произносит их вслух: «Я вижу тебя насквозь, Джулиет, и тебе, стерва, здесь не место».

Я весь последний год изо всех сил старалась быть доброй, кроткой и великодушной, как Аллены, но я не могу такой быть с Люком. Просто не могу.

Я смотрю на него, прищурившись. «Может, мне здесь и не место, Люк Тейлор. Но и тебе тоже».

В его глазах вспыхивает довольный блеск, словно он с самого начала ждал от меня именно этой реакции.

* * *

После ужина мы отправляемся на закрытую вечеринку, устроенную одним из ребят из Вестсайда – пафосной частной школы, обучение в которой Дэнни покрывала стипендия. Дэнни очень старается, чтобы меня там приняли.

– Помните мою девушку, Джулиет? – представляет он, и многие узнают, но делают вид, что нет. Вот такие они.

Нам предлагают пиво, от которого Дэнни отказывается и за меня, и за себя. С этим все в порядке. А вот чего бы я хотела больше, чем просто быть старшеклассницей, так это быть как Аллены, каким-то образом стать достойной всего того, что они мне дали, или еще большего, или даже невозможного – стать одной из них. Быть маленькой Донной, которая с улыбкой разглядывает белочек, гоняющихся друг за другом во дворе. Самое большое ее желание на день – это испечь пирог и сидеть за столом с близкими. Она вся такая умиротворенная, пребывает в довольстве и тишине, и мне тоже хотелось бы немного такого покоя.

– Ты та самая девчонка, которую приютил пастор, так ведь? – спрашивает один из ребят, когда нас представляют. – У тебя умер брат или что-то вроде этого, да?

Что-то вроде этого. Будто у человека существуют другие исходы, которые так похожи на смерть, что ее можно с ними перепутать.

Я с трудом сглатываю.

– Да.

Он умер или что-то вроде этого.

Беспокойство Дэнни хуже, чем это напоминание. Я не уверена, то ли он мне сочувствует, то ли ему просто неловко от того, что он каким-то образом с этим связан. Когда подросток из Хаверфорда умирает, скорее всего, он сам в этом виноват.

Мы выходим наружу, где у костра сидит Люк с банкой пива в руке и с девушкой на коленях, хотя мы пришли всего десять минут назад. В отличие от меня, его уже приняли в компанию, потому что играть в бейсбол за команду колледжа круто, а быть чьей-то девушкой – нет.

– Джулиет? – восклицает девушка, стоящая рядом. Она очаровательна, но, похоже, никаким образом не вписывается в эту компанию. У нее светлые волосы и аккуратное каре. Лицо не залито искусственным загаром, нет накладных ресниц и макияжа. – Я Либби. Мы с семьей недавно сюда переехали, но я просто хотела сказать, что слышала, как ты пела в церкви. У тебя прекрасный голос. Я чувствую себя ближе к Богу, просто слушая тебя.

Такого чувства я ни разу не испытывала. Я бы подумала, что она прикалывается, если бы в ее глазах не светилась искренность.

Она говорит, что только закончила первый курс колледжа, а я не могу поверить, что она на целых два года старше меня. Полагаю, это из-за ее простодушия и благородства. Во мне же нет ни того, ни другого.

– Присоединяйся к хору, – приглашаю я, когда она упоминает, что любит петь. – Мне нужен там кто-то, кому еще не исполнилась тысяча лет.

Она смеется, а потом прикрывает рукой рот, как будто чувствует себя виноватой.

Если бы у меня было больше благородства, я бы отпустила Дэнни. Я бы позволила ему оставить меня и влюбиться в какую-нибудь милую чистую девушку, которая чувствует себя виноватой от любого ехидного замечания или чувствует себя ближе к Богу в любой момент, когда бы он ни случился. Но я не настолько благородна, и я не отпущу его.

– Эй, Мэгги! – кричит парень девушке, выходящей из затемненного домика у бассейна. Она застегивает шорты. – Ты что-то совсем быстро. Меня возьми с собой в следующий раз.

Она смеется.

– Меня перекус не устроит, люблю полноценную еду.

Дэнни совершенно непреклонен в отношении правила без рук, так как я несовершеннолетняя, а мой опыт до него был в основном нежелательным – в общем, проявляет себя наилучшим образом. Но выражение лица Мэгги такое глуповатое, потрясенное и удовлетворенное, какое я уже когда-то видела у других девушек. Мне хочется знать, каково это. А еще мне хочется знать, каково это, когда тебя после этого не тошнит.

Я отворачиваюсь и ловлю на себе взгляд Люка. Он как будто видит меня насквозь, как будто точно знает, чего бы мне хотелось. И на мгновение между нами возникает странная энергия, воздух становится тяжелым.

– Нам здесь не место, – тихо произносит Дэнни, переводя взгляд с Мэгги на парня, который раскуривает косяк справа от него. – Хочешь уйти?

Я киваю, хотя, по правде сказать, здесь и есть мое место. В мире без Алленов я была бы совершенно другой девушкой.

Мы поднимаемся, и Люк бросает Дэнни ключи от джипа.

– Не ждите меня.

Девушка у него на коленях уже засовывает ему руку за пояс, и от этого у меня начинает гореть в животе. Все в этом мире – девушки наподобие нее и Мэгги – получают то, что хотят. Они могут выпивать, танцевать и… экспериментировать. Почему мне нельзя?

«Добродетель – сама по себе награда», – часто говорит пастор Дэн. Но прямо сейчас она совсем не кажется наградой.

Мы забираемся в джип, Дэнни заводит двигатель и аккуратно трогается с места. А мне интересно, что Люк будет делать дальше. Будет он целовать эту девушку так, будто она для него что-то значит, или так, как меня целовал Джастин, – чтобы молчала и не могла отказать?

– Ты притихла, – замечает Дэнни.

Я поворачиваюсь к нему.

– Он не похож на человека, который мог бы быть твоим другом.

Дэнни пожимает плечами.

– Я, может, и не одобряю все, что он делает, но он хороший парень, и ему досталось по жизни. Капец как досталось. Он был бездомным с шестнадцати лет… Полагаю, отчим избивал его маму, и они его вышвырнули, когда Люк попытался это прекратить. Ты можешь себе это представить… бездомный в шестнадцать?

Я тихонько смеюсь.

– Ну… да. Я-то ушла из дома в пятнадцать.

– Ты ушла по собственному желанию, – поправляет он, а я скрежещу зубами. Не сказала бы, что у меня было пипец какое огромное желание. Учитывая, что я ушла после того, как сводный брат выдернул мне плечо из сустава. Дэнни порой чуть ли не сознательно искажает представление о моем прошлом.

– Мне кажется, я ему не очень нравлюсь.

Дэнни качает головой.

– Он спокойный парень. Дело не в тебе.

Я хочу объяснить, что в выражении лица Люка есть что-то жестокое, когда он смотрит на меня; есть что-то, чего нет, когда он смотрит на остальных. Но если я продолжу об этом спорить, то буду выглядеть сумасшедшей. Лучше буду надеяться, что после выходных он решит уехать.

* * *

Когда мы просыпаемся в субботу, чтобы поехать на пляж, с океана дует сильный ветер, и я сильно жалею, что взяла выходной. Я взяла его только потому, что рассчитывала провести день с Дэнни. Погоду в Северной Калифорнии в конце мая в любом случае не угадаешь. Может быть душно в тени или так ветрено, что даже на солнце не согреешься. Сегодня – второй вариант, а с Люком, который ведет себя так, словно я порчу все вокруг, небольшой шанс на приятную поездку сводится к нулю.

Дэнни и Люк спускаются вниз как раз в тот момент, когда мы заканчиваем накрывать завтрак. У Люка едва открыты глаза, но я все равно вижу в них неизменное презрение.

– Ты надела костюм, милая? – спрашивает Дэнни. – Выезжаем сразу, как поедим.

Не могу. Не могу провести весь чертов день с парнем, который ненавидит меня за то, что я жалкая, нуждающаяся и подлизываюсь к людям, которые меня приютили. Не могу.

– На улице довольно холодно, – уклоняюсь я. – А сильный ветер будет поднимать пыль.

– Будет теплее, – говорит Дэнни. – Ты должна поехать. Я тебя не видел столько месяцев.

Вот так Дэнни добивается своего – ведет себя будто он единственный человек, который хочет, чтобы я была рядом. Я тщательно избегаю взгляда Люка, когда соглашаюсь.

Они едят, пока я мою посуду, а как только я сажусь, Дэнни спрашивает маму, есть ли еще сок.

– Я принесу, – говорю я и направляюсь к холодильнику в гараже. Вернувшись, я натыкаюсь на взгляд Люка. Он поднимает бровь, как бы говоря: «Я прекрасно знаю, чего ты добиваешься».

Я смотрю на него в ответ: «Пошел к черту, Люк». Нет ничего плохого в том, что я изо всех сил стараюсь быть полезной. Стараюсь внести свою лепту. Может, я делаю это, чтобы убедить Алленов, что я не плохой человек, или, может быть, чтобы убедить в этом себя. В любом случае – не его ума дело.

После завтрака мы идем на улицу к древнему раздолбанному джипу Люка. Я одета в толстовку с капюшоном, но дрожу от холода, прижимая к груди книгу и полотенце. Люк оглядывает меня, начиная с лодыжек и постепенно поднимая взгляд выше.

– Где ее доска? – спрашивает он.

Дэнни смеется, обнимая меня.

– Джулиет не сёрфер. – Однажды, прошлым летом, он пытался меня научить, но из это ничего не вышло. – Поверь мне, для всех будет безопаснее, если она останется со своим красивым личиком сидеть на пляже.

На щеке Люка дергается мускул – безмолвный протест то ли против моего провала в обучении, то ли против заявления Дэнни о том, что я хорошенькая.

– Может, поедешь с ней в фургоне? Если ей уже холодно, на дороге без крыши она вообще задубеет.

– Ты же будешь в порядке, правда? – спрашивает Дэнни, аккуратно сжимая мое бедро. – Нам ехать всего десять минут.

Я киваю. Если Дэнни возьмет машину, его родителям придется вместе ехать на одной. Тогда из-за меня им будет неудобно. Я же по возможности всегда стараюсь избегать таких ситуаций.

Я протискиваюсь в малюсенький уголок заднего сиденья, где доски упираются мне в плечо, а ветер из открытых окон не позволяет следить за большей частью разговора.

Телефон звякает – пришло сообщение. Когда я понимаю, что оно от подруги, Хейли, то сползаю чуть ниже на сиденье. Я уже представляю, что она написала, и эта информация не для посторонних глаз.

Она была уверена, что прошлой ночью все должно произойти.

Я же была уверена, что ничего не произойдет, и оказалась права.

Ответила бы я да на многочисленные предложения Шейна, если бы не встречалась с Дэнни? Возможно, но я с Дэнни, живу с его родителями, поэтому нет смысла задавать себе этот вопрос.

Джип съезжает на обочину, когда мы подъезжаем к Киркпатрику. Я дрожу, когда выбираюсь с заднего сиденья, а Люк закатывает глаза, видя, как я заматываюсь в полотенце, чтобы согреться.

Я следую за ними на пляж, усаживаюсь, засовывая коленки под толстовку, пока они снимают шорты и натягивают гидрокостюмы. Ветер доносит запахи солнца, морских водорослей и диких цветов. И хотя все еще прохладно, я закрываю глаза и делаю глубокий вдох, поднимая лицо к небу. Бывают моменты, когда здесь светит солнце и дует легкий ветерок, а я почти уверена, что меня снова можно починить.

Когда я открываю глаза, Дэнни уже шагает к воде, как стойкий и умелый солдат, а Люк – нет.

Замерев, он стоит и наблюдает за мной, но когда я открываю глаза, отворачивается и молча следует за Дэнни.

Он легко несет доску под мышкой, как будто она вообще ничего не весит. Из-за роста он выглядит долговязым, но у него широкие, как у пловца, плечи, и в нем есть грациозность, которая точно не ассоциируется с футболом, но и с балетом тоже. Он больше похож на тигра в человеческом обличье, обладающего своего рода изящным атлетизмом, даже когда просто идет к воде.

Они гребут от берега до предполагаемой линии, где будут ловить волны, а я закапываю стопы в прохладный песок, чтобы закрыть их от ветра. Скоро станет теплее, но я все равно жалею, что приехала.

Дэнни ловит первую волну, такую же, как и всегда, – умеренную и предсказуемую. Он пытается разрезать ее, но у него не выходит.

Я жду, что Люк возьмется за следующую, но он не плывет к ней. Он пропускает мимо одну волну за другой. Дэнни утверждает, что Люк на самом деле хорош – рос, занимаясь сёрфингом, пока семья не переехала, когда он был в старших классах, – а мне интересно, страшно ли ему, ведь он занимался сёрфингом только в Сан-Диего. Глупо, конечно, но я надеюсь, что ему страшно.

Надеюсь, ему совсем не понравится, и он никогда больше не вернется.

Однако как только я об этом думаю, он садится прямо, устремляя взгляд вдаль и напрягая каждый мускул. Он снова напоминает мне тигра, но в этот раз он будто только что заметил добычу. Волна вдалеке начинает сгущаться и подниматься. Люк ложится на живот и гребет изо всех сил, широкие плечи находятся в постоянном движении, пока позади него вырастает стена воды.

Это волна не для новичков – такая может уделать тебя, если ты не понимаешь, как с ней справляться. И хотя Люк мне не нравится и я не хочу, чтобы он здесь находился, я задерживаю дыхание, приготовившись к беде.

Вдруг он уже на ногах, словно по волшебству. В то время как Дэнни аккуратно подпрыгивает, осторожно ставит одну ногу, потом другую, вставая с колен, Люк каким-то образом одним плавным движением устремляет свое длинное тело в воздух, легко приземляется и твердо встает на ноги. Он так быстро все делает, что я едва успеваю проследить; настолько быстро, что я сомневаюсь, не привиделось ли мне это.

Я думала, рост будет мешать ему, но он словно вообще не имеет значения. Волна – чудовищная, бугристая, беспощадная. Он мог так стоять босиком на кухонном полу – настолько спокойно и уверенно он выглядит.

Люк врезается в стену воды, легко подлетает, затем снова врезается, опуская руку так, чтобы она касалась воды, пытаясь снизить скорость и проехаться в трубе как можно дольше. Он выглядит одним из профи: это парни, которые каждый год готовятся приехать в Северную Калифорнию и покорить Маверикс – огромные волны в период зимних штормов. И даже на расстоянии я теперь вижу, почему он готов ехать восемь часов на север и терпеть пребывание в доме пастора, чтобы поймать лучшие волны. Он счастлив. Я видела, как он улыбался, слышала, как он смеялся, но он совсем другой, когда парит над волнами, глубоко сосредоточенный и цельный.

Наконец Люк выскакивает в конце трубы, его доска подлетает в воздух и скользит обратно по гребню хвостовой части волны. Парни на линии волн радостно улюлюкают – это те парни, которые обычно проявляют одобрение лишь движением подбородка и ровным «ничё так». Он действительно настолько крутой. Он спрыгивает и снова ложится на доску, гребет, его радость сменяется чем-то другим, чем-то бо2льшим. Концентрацией. Словно ничто на свете не имеет значения – только желание повторить этот трюк.

Дэнни не такой. Он не хочет большего. Он рад именно тому, что у него уже есть. Я бы хотела больше походить в этом на Дэнни. Я очень стараюсь.

Когда они через два часа наконец возвращаются на берег, все в песке и соли, уставшие, то это другая усталость, не та, которую я испытываю после смены в закусочной. Она кружит голову и приводит в восторг. Хотя они и рослые ребята, сейчас напоминают мне маленьких мальчишек.

– Детка, ты это видела? – спрашивает Дэнни, радуясь тому, что у него наконец получился небольшой воздушный трюк. – Кажется, я наконец-то понял, что до этого делал не так.

– Плохо катался? – подшучивает Люк. – Это ты делал не так? – И он смеется, так низко и хрипловато, так бесспорно по-мужски, что я чувствую, как меня пронзает искра и болезненно отдается в животе.

Дэнни пинает его и тоже смеется, падая на песок рядом со мной.

– Придурок.

Люк закрывает глаза и поворачивается лицом к солнцу.

– Больше никогда не хочу кататься в Сан-Диего.

– Это означает, что я все-таки убедил тебя остаться на лето? – спрашивает Дэнни.

Люк бросает на меня взгляд и отворачивается.

– Да. Думаю, убедил.

Но его радость немного поубавилась. Подозреваю, это из-за меня.

Глава 3

Сейчас

Большинство людей говорит о поездке домой с теплотой. Но для меня даже теплые воспоминания о доме сейчас болезненны – из-за того, что я потеряла. Это одна, но не самая важная из причин, из-за которых я семь лет откладывала возвращение домой.

Автострада огибает Хаверфорд – такой же скверный городишко, каким всегда и был. Кэш хохотал бы до упаду, если бы оказался сейчас здесь. После пары стаканчиков он бы снова завел разговор о белом отребье в моем роду. Скорее всего, он никогда не перестанет поднимать эту тему.

Донна похлопывает меня по плечу, ее взгляд следует за моим.

– Я навещаю ее иногда, – говорит она. – Мало что изменилось.

Это означает, что моя мать по-прежнему та женщина, которая в любом споре займет сторону мужа. Женщина, которая меня ненавидит, но при этом без колебаний просит у меня деньги снова и снова.

И я их даю, просто чтобы купить ее мол- чание.

Мы едем к Родосу – съезжаем с автострады на двухполосную дорогу, ведущую к побережью с милыми однообразными домиками с аккуратно подстриженными газонами и почтовыми ящиками, по которым никто никогда не долбил битой. Они настолько не похожи на те, где выросла я, насколько это вообще возможно.

Когда мы наконец останавливаемся перед желтым домиком Донны, обшитым вагонкой, я чувствую, как сводит живот. Новая пристройка с задней стороны настолько велика, что затмевает основной дом. На контрасте с ней он выглядит крошечным и причудливым. Но я до сих пор помню, каким красивым и ярко освещенным он мне показался в первый вечер, когда я сюда приехала. Он символизировал все, что было у Дэнни и чего не было у меня, – любящих родителей и безопасное место для жизни. У него все было… тогда.

Им не следовало пускать меня на порог.

– Ух ты, – шепчу я, вылезая из машины. – Это… словно другое место.

Пальцы Донны переплетаются с моими.

– Только благодаря вам, детки.

Все, что мы делали, – это выписывали чеки. Настоящая работа начнется через несколько недель, когда официально откроется Дом Дэнни.

Во многих подобных местах – как хороших, так и ужасных – предлагают экстренную помощь и долгосрочное пребывание, а в Доме Дэнни будут работать высококвалифицированные специалисты: психологи, юристы, консультанты по образованию. Когда Донна впервые предложила эту идею, она казалась слишком грандиозной, чтобы воплотить ее в жизнь, и именно поэтому я согласилась приехать на открытие, если у нее это когда-нибудь получится, – я была уверена, что мне никогда не придется приезжать.

Я не ожидала, что она добилась такого же обещания от Люка. Вхожу в прихожую и будто попадаю в прошлое – словно вот-вот из кухни неторопливо выйдет Дэнни, лицо горит от пребывания весь день на воде, волосы до сих пор влажные, – но остальная часть дома изменилась. Гостиную увеличили, в столовой теперь можно усадить до тридцати человек, кухня вдвое больше по площади.

Донна с гордостью показывает мне огромную новую кладовую, уже наполненную закусками.

– Есть хотите? – спрашивает она.

Я качаю головой.

Люк фыркает.

– Тебя ожидают интересные три недели. Ни текилы, ни лобстеров.

Излишества моего образа жизни звучат из его уст нелепо, особенно учитывая, откуда мы оба родом, а ведь это даже не мои излишества. Я не писала тот райдер[1] для тура и не публиковала его в прессе, но до сих пор за это расплачиваюсь.

– Это мой менеджер, а не я, – отвечаю я устало. – Ты действительно думаешь, что я буду есть лобстера перед шоу?

Он бросает на меня убийственный взгляд.

– Откуда мне вообще знать, чем ты занимаешься перед шоу?

В точку, Люк. Думаю, ниоткуда.

Донна встревоженно смотрит на нас, а затем скрывает беспокойство за вымученной улыбкой.

– Я собиралась поселить вас с Люком в пристройке. К нам рано утром приедут двое детей. Они могут спать в основном доме, а вам не придется переезжать. Вас это устроит?

– Конечно, – отвечаю я, бросаю взгляд на Люка и быстро его отвожу. Он не хочет находиться рядом со мной. Я не хочу находиться рядом с ним. Этот визит становится все интереснее и интереснее.

Донна провожает нас к пристройке и открывает дверь слева. Там стоит кровать и тумбочка – больше ничего. Стены голые, а окна выходят на просторный задний двор. Нам пришлось снести здание позади дома Донны, чтобы это стало возможным. Это будет хорошее место для детей. Хорошее место для любого, кто придет из такого дома, как мой. Я смаргиваю слезы и с трудом сглатываю, стараясь держать себя в руках. Из всего этого проклятого бардака может выйти что-то хорошее, но я бы предпочла, чтобы его не было изначально.

– Небогато, я знаю, – говорит она.

– Ты же знаешь, как я росла. – Я слегка улыбаюсь. – Если есть, где спать, меня уже устраивает.

Она обнимает меня за плечи.

– Я видела, где ты сейчас останавливаешься. Полагаю, ты привыкла к гораздо большему.

Она права. Я стала тем человеком, который выражает недовольство, если уборку номера не успели завершить, когда я до него добираюсь; который выходит из себя, когда нет свободного люкса. И в то же время я постоянно жду, когда потеряю все это. Не проходит и дня, чтобы перед сном, хотя бы отчасти, мной не овладевало предчувствие, что меня снова выдернут из этой жизни, – рука отчима крепко обхватит мою лодыжку и потянет на пол, чтобы наказать за какой-то проступок; или Джастин потребует выйти на улицу, чтобы не разбудить моего брата. Может, именно поэтому я не особо возражаю, когда Кэш груб со мной, – потому что я переживала и худшее.

Или, может быть, я просто думаю, что заслуживаю этого.

– Все прекрасно, – заверяю я ее и расплываюсь в улыбке. – Я просто попрошу ассистента отправить несколько качественных плотных простыней для кровати.

Я просто пошутила, а Люк, закатив глаза, направляется в свою комнату, и меня распирает от негодования. Я знаю, он имеет полное право меня ненавидеть, без сомнения, но неужели он правда думает, что я так быстро превратилась в такого человека?

Конечно же, да. Он решил, что я была такая уже тогда, семь лет назад, когда уехала.

– Располагайтесь, а я пока пойду готовить ужин. Ванная дальше по коридору, если захотите принять душ. – Донна заключает меня в объятия, и от ощущения знакомой близости у меня ноет в груди. – Хорошо, когда ты дома, Джулиет.

Я крепко ее обнимаю, борясь с желанием расплакаться. Я бы хотела сказать ей, что мне тоже здесь хорошо, но когда и я, и Люк, и все эти воспоминания собраны под одной крышей… я просто не в силах произнести это искренне.

Воспоминания. Не знаю, как, черт возьми, не дать им выползти наружу, но лучше мне это выяснить. Мне нужно, чтобы все они до единого спрятались обратно, где их не найдут. Где ни она, ни Люк не смогут до них добраться.

Глава 4

Тогда

ИЮНЬ 2013

Донна с ребятами здесь в своей стихии. Она подключает меня к готовке, уборке, постоянной заботе о них, даже не думая, что у меня может возникнуть желание заниматься чем-то другим.

В каком-то смысле я досталась ей в виде бесформенного куска глины, и она захотела превратить меня в то, о чем всегда мечтала, – милую дочку, поющую в хоре, вдумчивую и заботливую жену для своего сына. Сама я особых планов на этот кусок глины не строила. Не знаю, почему время от времени возникает порыв вырваться.

Я с трудом добираюсь до дома после двойной смены и обнаруживаю, что ребята уже вернулись после сёрфинга.

Когда я вхожу, Донна улыбается мне, словно я ее самая любимая принцесса из сказки, а Люк молча зыркает. Он уже понял, что я – Большой Злой Волк.

– Можешь поставить вариться рис, милая? – спрашивает Донна.

Я киваю и иду к раковине помыть руки, жалея, что не могу присесть хотя бы на минутку. После двойной смены у меня всегда все тело ноет, а сегодня девчонка из школы Дэнни поставила мне подножку, так что болит сильнее обычного. Каждый раз, когда я сглатываю, чувствую, где ударилась подбородком о стул, когда падала. И как всегда, даже когда не смотрю на Люка, я знаю, что его испепеляющий взгляд направлен на меня и как бы говорит: «Ты меня не проведешь, Джулиет».

И все же я не могу его ненавидеть. По крайней мере, не на сто процентов. Несмотря на свои габариты, Люк выглядит каким-то худым и недокормленным, и от этого у меня щемит сердце. Он ест быстро – так едят, когда умирают от голода, когда очень долго страдают от голода. И он, кажется, страдал – у Донны едва получается приготовить достаточно еды, а он намного крупнее Дэнни и пастора. Он еще и намного более активный. Дэнни досталась работа с бумажками в церкви этим летом, а Люку – работа на стройке. Кроме занятий сёрфингом после обеда с Дэнни, он катается на волнах перед работой, а для этого встает на рассвете. Ему требуется гораздо больше еды, чем он получает, и когда я последняя сажусь за стол и обнаруживаю, что у него уже пустая тарелка, мое сердце сжимается, и я не могу не обращать на это внимания.

Он каждый вечер выходит из-за стола голодным. Не знаю, как Донна не замечает этого.

– Ой, милая, – говорит она, когда я раскладываю рис по тарелкам, – ты сварила в два раза больше риса, чем нам нужно.

– Простите, – отвечаю я, будто у меня это вышло случайно.

Я сажусь за стол последней, и взгляд Люка темнеет, пока он изучает мое лицо.

– Что с подбородком?

Я краснею, когда все поворачиваются посмотреть на меня.

– Оступилась на работе, – отвечаю я тихо.

Не знаю, зачем ему нужно было привлекать к этому внимание и почему у него раздуваются ноздри, как будто я только что соврала. Именно это я и сделала, но какой возможный злой умысел он в этом видит? Он что, думает, я подрабатываю госпожой? Или продаю наркотики по дороге домой? Где, черт возьми, я бы взяла на это время? Между тем он уплетает добавку приготовленного мной риса, как чемпион. Прощаю его еще до того, как признаюсь себе, что я в бешенстве.

– Чая со льдом нет? – спрашивает пастор.

– Ты хочешь кофеин так поздно? – волнуется Донна. Она иногда ведет себя с ним, будто он ее отец, а не муж, особенно после приема кардиолога прошлой зимой.

– Мне нужно вернуться в церковь на наставническую встречу, – напоминает он ей. – Хочу взбодриться.

Она смотрит на меня с извиняющейся улыбкой.

– Джулиет, милая, подашь чай?

– Можешь еще табаско прихватить, раз уж встала? – просит Дэнни, когда я перекидываю ноги через скамью.

У Люка снова раздуваются ноздри. Аллены все время вынуждают меня почувствовать, что я могу стать лучшей версией себя. А постоянный презрительный взгляд Люка говорит совершенно другое: «Джулиет, ты фальшивка. Это вообще не про тебя».

Я знаю, что не про меня. Но разве так плохо, что я хочу измениться? Что я до сих пор верю, что могу стать лучше, чем я есть?

– Ты святая, – говорит мне Донна, когда я все подношу.

Я сажусь и встречаюсь с жестким взглядом Люка.

– Ой. – Он поднимает молоко. – Кажется, пусто.

См